355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Проскуряков » Парацельс » Текст книги (страница 4)
Парацельс
  • Текст добавлен: 1 мая 2017, 02:34

Текст книги "Парацельс"


Автор книги: Владимир Проскуряков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

«Я видел прекрасные напитки для лечения ран, которые благодаря своей особой природе излечивали необычайные раны… Я видел… одного валаха, который давал выпить не более одного глотка и этим вылечивал всяческую рану и укол. Я также видел в Кроатии одного цыгана, который брал сок одной травы и давал его пить… и излечивал».

Сам он не только учился и наблюдал. Всюду лечил он больных, иногда участвовал в диспутах и, очевидно, уже начал публичную критику современной медицинской науки и пропаганду своих новых взглядов. Эта его деятельность приносила больше неприятностей, чем славы и доходов. Врачебное сословие восставало против заносчивого чужака и, как он сам говорит, врачи «изгнали его из Литвы, потом из Пруссии, потом из Польши».

Теофраст не преувеличивает своих успехов в диспутах и спорах и с горечью говорит, что противники «одержали над ним некоторые победы или в первых состязаниях восторжествовали; так было в Данциге и Вильдше (Вильне)».

Прежде чем попасть в Италию, не был ли Теофраст на острове Родосе, владыкам которого – ордену иоаннитов, венецианцы оказывали помощь в войне с турками, и не лечил ли раненых его защитников? Предположение такое законно, ибо позднее Теофраст говорил, что пришлось ему видеть сарацин и турок и, кроме того, обладал он обширными сведениями о ранениях стрелами, которые к этим дням вышли из употребления в Западной Европе, познавшей огромные преимущества огнестрельного оружия.

Перед 1525 годом – датой своего возвращения в Германию, был он в Италии и снова в качестве военного врача принимал участие в походах, осадах и сражениях.

В Италии тогда скрестились интеоесы мировых держав и на ее полях решались судьбы Европы.

12 января 1519 года умер император Максимилиан. Трое могущественных монархов явились соискателями императорской короны: эрцгерцог Карл, король испанский, Франциск I, король французский, и Генрих VIII, король английский. Почти полгода продолжалась борьба претендентов, все было пущено в ход: уговоры, подкуп, запугивания, военные угрозы. Наконец 28 июня наступил мелодраматический финал: по старинному обычаю во Франкфурте-на-Майне из маленькой часовни Варфоломеевской церкви вышло семеро избирателей германского народа, облаченных в красные мантии, и единогласно провозгласили императором римским двадцатилетнего эрцгерцога Карла – сына покойного Максимилиана.

Огромные денежные средства, предоставленные в распоряжение молодого Габсбурга аугсбургским банкирским домом Фугеров, сделали свое дело. Новый император был коронован в Аахене.

Франциск французский проиграл свое первое столкновение с испанским королем, но это был первый эпизод в их многолетнем соперничестве. Вскоре они вступили в борьбу за господство в Северной Италии и Неаполе. С 1521 года начались военные действия. Они развивались с переменным успехом, иностранные войска наводняли итальянские владения.

Развязка наступила неожиданно. 27 февраля 1525 года Франциск I, храбрый рыцарь и неосмотрительный полководец, был взят в плен императорскими войсками в сражении при Павии. В этом же году Теофраст фон-Гогенгейм вернулся в Германию.

Не легко дались ему эти десять лет скитальческой жизни.

Средства на жизнь приходилось добывать врачебной деятельностью, а заработок этот в те времена был скуден и случаен. И если Теофраст много раз (Нидерланды, Дания, Италия) служил лекарем в иностранных войсках, то к этому его понуждал, конечно, не только интерес к военной медицине, но и желание получить твердый заработок и обеспеченное пропитание.

Но эти годы имели решающее значение для роста и формирования Теофраста Бомбаста фон-Гогенгейма – ученого и человека.

В Германию вернулся вполне сложившийся, готовый к самостоятельной творческой работе в избранной им медицинской науке, человек, верящий в самого себя и надеющийся только на свои силы, с непреклонным характером и закаленной волей. Он гордился этих периодом своей жизни и, когда позднее враги упрекали его в наклоннности к бродяжничеству, он отвечал им:

«Слыхал я однажды от людей, в правах сведущих (как они и писали в своих книгах о праве), что врач много странствовать должен, и это мне весьма нравится. Причиною тому, что и болезни странствуют то туда, то сюда и на одном месте не пребывают. И если хочет кто многие болезни познать, то да странствует он тоже; ежели будет много странствовать, то многое испытает и многое познавать научится. И ежели он снова в лоно своей матери возвратится, и тогда какой чуждый гость в его отечестве появится, то он уже хорошо его знать будет.

Можно это заметить на примере баварцев, кои не знают, чем врач быть должен, ибо остаются они сидеть на печкой, книгами себя окружив, и плавают посему на «Корабле дураков».

Во-первых, должен врач быть астрономом; но требует нужда, чтобы его собственные глаза ему свидетельство давали, дабы он таковым стал: без свидетельства этого он всего лишь астрономический болтун. Следует также, чтобы он и космографом был: но не для того, дабы различные страны описывать, какие-де в них штаны носят, а дабы, крепко за дело взявшись, разведать, какие-де в них болезни бывают. И хотя бы и имел ты намерение из всего того, что ты в этой стране видел, об одежде, в ней принятой, сообщить, и даже если ты себя тем извиняешь, что именно это ты в чужих странах узнал, какое же дело врачу до того, что ты портной? Посему, поскольку те вещи, кои здесь имеют быть сообщены, должны быть познаны, да послужат они для нас в качестве сравнений и да будут связаны с врачеванием, а не отделены от него.

Весьма нужно также, чтобы врач философом был и чтобы ему глаза его обо всем весть подавали, дабы он таковым стал; буде он таковым быть хочет, то должен он уметь сопоставлять все и отовсюду, где только что есть. Ибо, к примеру, если кто захочет жареного поесть, то мясо получит он из одной страны, соль – из другой, приправу – из еще другой страны. Ежели же вещи странствовать должны, пока до тебя не дойдут, то и ты странствовать должен, пока того не достигнешь, что к тебе само притти не может; ибо у наук нет ног, дабы мясники их могли к тебе пригнать; нельзя их ни в боченках перевозить, ни в бочки забивать. И поелику таков их недостаток, то ты сам должен то делать, что бы они делать должны были. Ибо английские humores не то, что венгерские, также и неаполитанские – не то, что прусские; потому должен ты туда пойти, где они находятся. И чем более ты их там искать будешь и чем больше ты их познаешь, тем более разума будет в отечестве твоем.

Следует также, чтобы врач был и алхимиком; буде он таковым стать хочет, то должен он узреть ту мать, из коей минералы растут; а поелику горы за ним никак пойти не могут, то должен он к ним пойти. И там, где минералы лежат, там пусть будут и ученые; ежели хочет такой ученый вникнуть в разложения и сочетания натуры, то должен он искать их в том месте, где минералы находятся. Ибо как может кто-либо тайну сочетаний постигнуть, ежели он ее не там ищет, где она есть.

Правда, что те, кои этого не делают, более имеют, нежели те, кои это делают. Те, кои за печкой сидят, едят рябчиков; те же, кои во след наукам странствуют, питаются молочным супом; те, кои из углов о себе трубят, носят золотые цепи и мантии, те же, кои странствуют, насилу за дерюжную ткань уплатить могут. Те, кои за городской стеной, – то в тепле, то в прохладе сидят; те же, кои науке служат, даже тени бы не имели, ежели бы дерев не было. И тот, кто своему чреву служить хочет, тот за мной не последует, он за тем последует, кто в шелковых платьях ходит. И правильно, что они странствовать не хотят: ибо уже Ювенал написал, что только тот радостно странствует, кто ничего не имеет; потому они это изречение соблюдают: дабы убитыми не быть, сидят они за печкой и пивные кружки опрокидывают. Я же полагаю, что до сего времени мои странствования честно провел, и сие мне служит к похвале, а не к стыду. И это хочу я доказать от самой натуры. Кто ее исследовать хочет, тот ногами своими должен книги ее пройти. Писания изучаются через буквы их, натура же – от страны к стране; что ни страна, то страница. Такова книга закона натуры и так следует страницы ее перевертывать».

За эти годы начали складываться и его политические взгляды.

Общественная жизнь этой эпохи была полна столь острых противоречий между различными классами, что пытливому наблюдателю невольно должна была приходить мысль о плохом социальном устройстве этого мира. Парацельс слишком много путешествовал, видел и знал, чтобы глубокие язвы существовавшего строя могли остаться для него незаметными.

Правда, окончательно его социальные идеалы оформились позднее, после того как в Базеле в кружке гуманистов он ознакомился с новыми социальными идеями, а великая крестьянская война и последовавшая за ней реакция продемонстрировали глубочайшие противоречия, заложенные в классовом строе.

Пребывание почти во всех передовых европейских странах дало ему материал для понимания событий, развертывавшихся в Европе. Уже вскоре он выступил в печати с брошюрой, посвященной прогнозу ближайших политических событий. Брошюра эта была выпущена в 1529 году нюренбергским издателем Фридрихом Пейпусом.

В те годы, когда не существовало периодической печати, подобные предсказания событий, обычно на пред стоящий год, писались многими учеными. Но, главные образом, это было дело астрологов, которые предсказывали будущие события по звездам. Поэтому позднее говорили, что Теофраст занимался астрологией и был в плену у заблуждений этой ложной науки. Но это неверно. Парацельс в своих произведениях высмеивал тех, кто мечтает узнать по звездам все события, происходящие в мире, и тайны людей. Его прогнозы были просто высказываниями политически осведомленного человека, конечно, с солидной долей фантазии, в которорой у Теофраста недостатка не было. Во всяком случаи брошюра доктора Теофраста Парацельса имела большой успех и в краткий срок выдержала пять переизданий.

В прогнозе на 1530–1535 годы есть одно примечательное место. Парацельс предсказывал, что из Франции некто вторгнется в Римско-германскую империю, поработит ее, назовется императором и с великой пышностью возвратится обратно во Францию. Человек этот принесет большой вред Германии, однако вся деятельность его не оставит после себя значительного следа.

Очевидно это отражает полученные Теофрастом от посещения Франции впечатления о росте и военном могуществе этой страны. По оригинальному капризу судьбы это предсказание Парацельса осуществилось, правда… через три столетия.

За годы странствований сложились его философские воззрения, ибо он уже в ближайшем будущем изложил их основы в своих сочинениях.

Наконец за это десятилетие Теофраст окончательно разочаровался в господствовавших медицинских воззрениях и разработал основы собственного медицинского учения.

Средневековая медицина оттолкнула его от себя прежде всего своим застоем и слепым преклонением перед древними авторитетами. Одно время он даже дошел до сомнения в полезности искусства, «предоставляющего людям умирать и не могущего вылечить даже зубной боли». Но эти сомнения он сумел преодолеть и предался медицине с энтузиазмом и самозабвением. Он провозгласил необходимость свободного исследования явлений природы как основную предпосылку создания новой медицины и упорно стремился положить в основу врачебного искусства опыт и эксперимент. Порывая с традициями, опровергая незыблемость учения древних, он требовал пересмотра всех установленных истин. Разрешение такой грандиозной и смелой задачи требовало, конечно, прежде всего собирания большого нового фактического материала и обобщения многочисленных наблюдений. Надо думать, что целью его скитаний и было накопление опытного знания.

Теофраст отверг, как ложную, древнюю гуморальную теорию здоровья и болезни, являвшуюся краеугольным камнем врачебной науки. Пламенный апостол химии, он выдвинул новую химическую теорию, согласно которой причина ряда болезней заключается в расстройстве химических превращений, совершающихся в организме.

Химия же, по его мнению, должна была дать человечеству новые, гораздо более действенные, лекарственные средства: настало время полной реформы фармакологии и пересмотра способов врачевания.

Двумя основными средствами средневековой медицины были: кровопускания и слабительные, которыми врачи беспощадно терзали своих пациентов. Фанатики ланцета и александрийского листа, лечившие ими почти все болезни, существовали очень долго. Так, еще во второй половине XVII века известный врач Гюи Патен рассказывал об одном из своих пациентов: «Г-н N захворал ревматизмом, ему было сделано шестьдесят четыре кровопускания. Потом начали его прочищать; он почувствовал облегчение и выздоровел. Идиоты, которые ничего не понимают в нашем ремесле, думают, что слабительного достаточно, но они ошибаются, потому что без обильного кровопускания, которое уняло бы стремительность блуждающей влаги, опорожнило сосуды и прекратило расстройство печени, породившее эту влагу, слабительное оказалось бы бесполезным».

Медикаменты, применявшиеся врачами того времени, главньм образом унаследованные от Галена, являлись продуктами переработки лекарственного сырья (растительного, животного, минерального), большей частью путем механических операций (изрезывание, толчение, растирание, настаивание или отваривание с водой и т. д.). Рецептура многих лекарств была необычайно сложна; так, например, одно из прославленных средств древних – териак – состояло более чем из шестидесяти веществ. Сколь ответственна была роль изготовителя этого лекарства показывает то, что приготовление императорского териака при Марке Аврелии лежало на знаменитом Галене. За эти его труды император пожаловал Галена золотой цепью с медалью, имевшей следующую надпись: «Антонин, император римлян, – Галену – императору врачей».

Вместо этих галеновских медикаментов Парацельс предложил свои новые препараты, изготовляемые химическим путем, которые он называл спагирическими (греч. spao – тяну, излекаю и agerio – собираю). Наименование это не удержалось в позднейшей медицине.

В области хирургии Парацельс занял своеобразную позицию. В эту эпоху хирургия не была в почете, ученые врачи гнушались ее, и хирурги вырождались в цирюльников-операторов и бродячих специалистов. Число ученых хирургов было очень невелико. Хирургическая операция в те дни, когда были еще неизвестны обезболивающие средства и о современных асептических (обеззараживающих) мероприятиях не могло быть и речи, всегда являлась варварским и опасным делом. Классический портрет хирурга, нарисованный еще римским врачом Цельзом, полностью применим к средневековью.

«Хирургу следует быть молодым или недалеким от молодости; рука его должна быть опытной и твердой, никогда не дрожащей; он должен уметь одинаково пользоваться и правой и левой рукой; его взгляд должен быть точен и проницателен, сердце – недоступным страху и состраданию; имея главною целью излечение больного, не давая смутить себя криками, не показывая поспешности больше, чем того требует случай, и не рассекая менее, чем следует, он должен вести операцию так, как если бы жалобы пациента до него не доходили».

Несовершенство оперативной техники, возможно, и сделало Парацельса врагом операций. Он писал: «Все хирургические болезни (сифилис, нарывы и др.) можно излечивать и средствами терапевтической (тогда ее называли физической) медицины».

Разочаровался Парацельс и в своих собратьях по искусству. Врачебное сословие было крайне малообразованным и в его среду проникало не мало ловких пройдох и наглых шарлатанов. Жадные до наживы, безответственно относившиеся к своей профессиональной деятельности, они дискредитировали врачебное искусство и высокую общественную роль врача. Справедливо было бы воскресить для них жестокий 218-й параграф кодекса Хаммураби, гласивший: «Если врач произведет у кого-либо серьезную операцию бронзовым ножом и причинит больному смерть или если он снимет кому-либо катаракту с глаза и разрушит глаз, то он наказывается отсечением руки».

Реформа медицины, за которую боролся Парацельс, должна была сопровождаться и реформой нравов медицинского сословия.

Наконец, Теофраст ставил перед собой задачу реформировать и медицинское образование. Какими путями решал он эту задачу, показала его недолгая профессорская деятельность в Базельском университете.

В 1525 году Теофраст вступил на родную немецкую землю, пробыл некоторое время в Тюбингене, в Роттвейле и потом во Фрейбурге, всюду занимаясь врачебной практикой.

Наконец, он направился в Страсбург, а по дороге побывал в местечках Вильдбаде, Либенцелле и Баден-Бадене (Шварцвальд), уже тогда известных своими целебными источниками.

Теофрастом об этих лечебных водах было написано исследование, в котором он высказывал мысль о том, что их источники имеют одно происхождение. Геологические исследования полностью подтвердили правильность точки зрения.

Базельский профессор Теофраст

Покой лучше тревоги, но тревога полезнее покоя», – говорил Парацельс. Тревоги многолетних и дальних скитаний не страшили ученого, и не жажда покоя привела его обратно в родную немецкую землю. Он был молод – ему едва исполнилось 35 лет. Его портрет, рисованный Гольбейном, изображает человека в расцвете жизненных сил. Черты лица молодого врача, резкие и привлекательные, изобличают незаурядную силу характера, глаза смотрят смело и проницательно из-под нахмуренных бровей. Перед нами зрелый муж, призвание и цель жизни его определены, и он не остановится ни перед чем, чтобы ее достигнуть.

В далекое прошлое отошли дни, когда он, робкий юноша, впервые переступал порог медицинской школы с верой в то, что она откроет ему глубокие тайны медицинской науки. Давно уже разочарованный в школьной премудрости, начал он свои странствования по свету. Посещение университетов многих стран, врачебная деятельность в чужеземных городах, служба врачом в иностранных армиях, изучение народных медицинских средств, – все это также пройденный этап. За это время Гогенгейм окончательно убедился в нищете официальной медицинской науки и положил не мало труда на то, чтобы найти свои новые пути.

Теперь, во всеоружии приобретенных познаний и накопленного опыта, Теофраст, как ему казалось, имеет право сам выступить в качестве учителя и потребовать внимания к новым истинам, которые он открыл.

Для этого он готов был сменить путевую одежду и сапоги со шпорами на бюргерское платье, излюбленное существование путника – на оседлую жизнь.

Он понимал, что такая оседлая жизнь будет полна гораздо более острыми волнениями, чем путевые опасности. Предстояла жестокая битва с враждебным ему врачебным миром, с враждебной его опасным новшеством церковью, с косными бюргерами. К этой битве он готовился и он ее хотел.

Первую попытку превратиться из странствующего врача и диспутанта в члена городской медицинской корпорации Гогенгейм делает в Страсбурге. Здесь 5 декабря 1526 года он покупает право гражданства и записывается в цех. Об этом свидетельствует следующая запись в городской книге:

«Итак, Теофраст Гогенгеймский, доктор медицины, приобрел право гражданина и состоит в цехе «Фонаря». Актом закреплено. В среду после дня апостола Андрея».

К этому цеху принадлежали хлебные торговцы, мельники, крахмальщики, к нему же в те времена относили и хирургов.

Средневековый врачебный мир проводил резкую грань между внутренней медициной и хирургией. Только первая из них была почетной и истинной врачебной наукой. Профессия хирурга считалась недостойной ученых мужей; нельзя же им было ставить себя на одну доску с банщиками и цирюльниками, которые пускали кровь, лечили раны и выполняли ряд других хирургических обязанностей.

Но, если обычно целая пропасть разделяла представителей этих двух отраслей медицины, то именно в Страсбурге тогда это различие было значительно менее острым. В этом городе существовала хирургическая школа, где, возможно, преподавал Парацельс.

Собственные взгляды его в этом вопросе резко разнились от обычных. Он считал хирургию неотъемлемой частью врачебной науки и ясно видел ее тесную связь с внутренней медициной. Позднее Теофраст в заглавиях своих ученых трудов именовал себя доктором обеих медицин, бросая этим вызов общественному мнению. Он писал:

«Хирургом быть невозможно, ежели не быть врачом (терапевтом), хирург из врача рождается. А ежели врач к тому же не будет хирургом, то он окажется болваном, в коем нет ничего, и размалеванной обезьяной».

Что привлекло молодого ученого в Страсбург?

Не рассчитывал ли Теофраст на то, что в этом рейнском городе, где медицинское сословие было более терпимо и либерально, ему легче будет вести пропаганду своих новых медицинских взглядов и заниматься медицинской практикой? Может быть, ему хотелось пополнить свои познания в области хирургии?

Наконец, как раз в это время правители города добились основания в Страсбурге университета. Парацельс мог мечтать о получении кафедры в этом университете, с которой он стал бы преподавать не галеновскую медицину, а науку, созданную Теофрастом фон-Гогенгеймом. Но мечте этой не суждено было осуществиться – университет в Страсбурге был открыт лишь в следующем столетии (в 1621 г.).

В Страсбурге Теофраст, убедившись в неосновательности надежд на профессуру, направил всю свою энергию на практическую врачебную деятельность.

Успешная врачебная практика быстро создала ему известность. Его удача породила зависть у врагов, объединенных приверженностью к установленным медицинским взглядам, над которыми насмехался Гогенгейм.

Он не таил своего презрения к галеновской медицине, своих революционных воззрений в области врачебной науки; наоборот, он стремился к открытому бою с противниками, чтобы сделать свои мысли достоянием гласности. Вскоре он выступил на открытом диспуте с доктором Венделином Хок – писателем, популярным во врачебных кругах.

Исход этого диспута нам неизвестен.

Возможно, что обе стороны разошлись, убежденные в правоте своих взглядов и победе своей точки зрения, как это неоднократно было и будет в диспутах. В галеновских кругах Хока называли: «Венделин, превосходящий Теофраста». Возможно, что Парацельс действительно понес поражение, благодаря своей молодости и малой искушенности в дискуссировании. Он не был первоклассным оратором, его легко было вывести из себя, и тогда он либо молчал, либо сменял тонкую диалектическую игру доводов и возражений, к которым привычны были ученые того времени, резкими и грубыми словами. Об одном из своих других диспутов он сам говорил, что «…он-де не удостаивал ответа своих крикливых противников, а они зато его презирали, что он будто бы на язык был не боек и на нападки слету отвечать не умел».

Но больные судили о Теофрасте по практическим результатам его лечения и их мало интересовали его неудачи в ученых дискуссиях.

Популярность Теофраста-врача росла, его приглашали к знатным людям и в самом Страсбурге и даже в других городах. Он вылечил тяжело заболевшего дизентерией маркграфа Филиппа Баденского. Однако маркграф оказался неблагодарным пациентом и отказал врачу в обещанной оплате. Галеновские доктора злорадствовали по поводу этой неудачи Теофраста. Впоследствии в одном из своих произведений он заклеймил резкими словами этого князя-обманщика.

И вот однажды Парацельса вызвали в Базель к Иоганну Фробену – знаменитому книгоиздателю и другу гуманистов. Фробен болел уже давно, но летом 1526 года у него сделались невыносимые боли в правой ноге. Лечение галеновских докторов только усилило страдания. Казалось, что единственным спасением больного была ампутация ноги, – так говорили врачи.

Тогда у постели больного появился Парацельс и удивительным образом в короткий срок вылечил Фробена, который не только смог приступить к своим делам, но даже дважды в этом году предпринял путешествие на книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне.

О замечательном молодом враче заговорили в Базеле. Вскоре Теофраст получил официальное предложение магистрата: занять должность городского врача в Базеле и профессорскую кафедру в университете.

Парацельс не размышлял и не колебался. В ноябре 1526 года, раньше чем оформилось его гражданство в Страсбурге, он уже переселился в Базель, где прошли его лучшие дни и где постигли его горчайшие разочарования.

Базельские заправилы поступили крайне неосмотрительно, призвав в свой город этого беспокойного человека, который подобно «греческому огню» мог воспламенить даже воду.

А время было бурное, и Базель уже был вовлечен в круговорот политических событий.

В это время жизнь Германии была полна тяжелых потрясений и борьбы. Взрыв подготовлялся давно, общественные противоречия накапливались и отлагались веками.

Когда 31 октября 1517 года Лютер, в то время никому неизвестный монах, прибил свои тезисы против индульгенций на дверях виттенбергской церкви, он и сам не думал, что дело зайдет так далеко. Эти тезисы послужили сигналом к открытому возмущению против Рима, против католической церкви, веками грабившей Германию и поддерживавшей дряхлую постройку феодализма. Борьба началась как объединенное движение разнообразных групп германского населения против общего врага – папства.

Однако классовая рознь этих групп быстро разорвала их на два лагеря: буржуазно-реформаторский и плебейско-революционный. Против них были все силы, стоявшие за исконный феодальный порядок, сплотившиеся в единый консервативно-католический лагерь.

Германские княжества, города и деревни – все оказались вовлеченными в борьбу.

Кто бы ни вышел из нее победителем, было ясно, что к старому возврата нет, что в результате потрясений мир будет выглядеть по-новому. Это заставило низшее дворянство первым взяться за оружие, чтобы сделать попытку повернуть колесо истории назад, восстановить разрушенную начавшимся буржуазным развитием мощь феодального низшего дворянства. Осенью 1522 года вспыхнуло рыцарское восстание, возглавленное Зиккингеном и Гуттеном и бесславно погибшее под мечом князей при полном равнодушии городов и крестьянства.

Крестьяне шли своим путем, знаменем их восстания были «двенадцать статей», они требовали: уничтожения крепостничества, отмены лежавших на крестьянстве оброков и повинностей, возвращения отгороженных помещиками в свою пользу общинных угодий. Городская беднота и горнорабочие внесли в борьбу крестьян коммунистические лозунги. Это движение, получившее имя Великой крестьянской войны, вызвало ужас привилегированных классов. Восстание низов длилось 1525 и 1526 годы и после жестокого кровопролития было подавлено.

К тому времени, когда Гогенгейм переселился в Базель, на арене остались две боровшиеся силы: реакционеры-католики и буржуазные реформаторы.

В год переселения Гогенгейма в Базель реформационное движение завоевывало в этом городе все большее и большее количество сторонников и борьба их со старой церковью обострялась.

В самом начале 1525 года магистрат начал склоняться к новому религиозному учению и издал первые распоряжения, благоприятствовавшие его распространению. В мае базельцы приняли живое участие в баденском диспуте, на котором Эколампадий, священник и профессор в Базеле, выступил со стороны реформаторов против приверженцев старой веры доктора Иоганна Экка и доктора Иоганна Фабри. Но Базель был представлен на этом диспуте не только реформаторами; в числе председательствующих был Людвиг Бэр – базельский профессор теологического факультета и соборный священник, который являлся вождем базельских противников Эколампадия.

В сентябре магистрат предоставил полную свободу евангелическому богослужению и проповеди в Базеле и, наконец, в октябре объявил монастырское имущество общественным достоянием.

Эколампадий принимал деятельное участие в привлечении Парацельса в Базель; это заставляет думать, что базельские реформаторы рассчитывали найти в нем своего соратника.

Переселяясь в Базель, Парацельс чувствовал себя Геркулесом, способным вычистить «авгиевы кошошни» современной медицины. Ему предстояло коренным образом перестроить преподавание медицины в университете, организовать практически лечение населения на новых основах и реформировать все аптекарское дело, которое было в руках спекулянтов и шарлатанов. Ободренный поддержкой, которую ему обещал магистрат, он жаждал деятельности.

Но обстоятельства сложились иначе, обстановка оказалась трудной, свои, казалось бы, законные и неоспоримые права приходилось отвоевывать шаг за шагом. Новый городской врач был чужим и чуждым базельскому врачебному миру человеком. Его встретили недружелюбно, о нем заговорили на факультетских собраниях, шушукались в аудиториях, собирали разные сплетни и плели паутину обвинений. Вскоре в руках его коллег оказался длинный список правдивых и выдуманных сведений, пользуясь которыми они начали враждебные действия против Парацельса.

Доктор Теофраст отрицает авторитет Гиппократа, Галена и Авиценны – столпов медицинской науки, – такие слухи ходили о нем.

Доктор Теофраст лечит новыми, никому неведомыми средствами и употребляет страшные яды.

Доктор Теофраст сам изготовляет лекарства и не признает искусства аптекарей.

Да полно, доктор ли он? Откуда он взялся? Окончил ли он университет? Просто он самозванец и шарлатан. Недаром, когда его прижали к стенке этими вопросами, он дерзко ответил: «Уменье излечивать делает врача и дела создают мастера, – не король, не папа, не факультет, не привилегии и не университеты».

Этот человек ведет жизнь бродяги и авантюриста.

Посмотрите на Теофраста: он выглядит, как извозчик. Вот он проходит по улицам Базеля: он одет в простую рубаху, как ремесленник, даже в воскресенье его видели в полукафтанье камчатой ткани пепельного цвета, а на голове у него черная шапочка. Где же знаки его докторского достоинства – мантия и берет, золотая цепь и кольцо? Мало того, он смеет поносить истинных врачей, облекающихся в освященный веками и правилами костюм. Вот что говорит этот опасный человек:

«Врачу подобает свою мантию с пуговицами носить, свой пояс красный и все красное. По какой же причине красное? Поелику крестьянам весьма нравится; а также волосы напомаженными и берет на них, на пальцах же кольца, в коих бирюза, изумруды и сапфиры, и да еще притом не из стекла ли, поддельные – и тогда-де будет к тебе больной доверие иметь. Ах ты, любезный мой! Ах ты, господин мой доктор! Сие ли есть медицина? Сие ли клятва гиппократова? Сие ли хирургия? Сие ли наука, сие ли смысл? О, ты, серебро поддельное!»

«Хвалю я спагирических врачей, ибо они не расхаживают в праздности, роскошно в бархат, шелк и тафту одетые, с золотыми кольцами на пальцах, с серебряным кинжалом на боку, на руки белые перчатки напялив, но с терпением день и ночь в огне о работе своей пекутся. Не разгуливают попусту, но отдых в лаборатории находят, а платье носят грубое, кожаное, шкурой либо фартуком завешанное, о кои они руки вытирают; пальцы свои в угли, в отбросы и всяческую грязь суют, а не в кольца золотые, и подобно кузнецам и угольщикам закопчены. И роскоши посему не предаются».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю