Текст книги "Парацельс"

Автор книги: Владимир Проскуряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Годы странствий

Окончив университет (предположительно около 1515 года) доктор Теофраст фон-Гогенгейм оставил Феррару и начал свое многолетнее странствование.

Это был последний период накопления опыта и знаний. Потом наступила пора творческой деятельности Парацельса, которую он развернул так, что источник его сил казался неиссякаемым. А силы в нем было достаточно – в этом простом и грубом человеке.

Парацельс писал о себе: «От природы я не из тонкой пряжи, это не в духе моей страны, чтобы люди выходили из шелкопрядильни. Мы вырощены не на плодах смоковниц, не на меду, не на пшеничном хлебе, но на сыре, молоке и ржаном хлебе: это не может создать слабых и утонченных людей. И в каждый наш день мы обладаем только тем, что нами получено в юности. Такой, как я, должен казаться грубым рядом с утонченными и чистюлями». Такие люди и «мы, которые выросли в лесной чаще, не понимают друг друга».

Он решил, не страшась лишений и невзгод, посетить университеты передовых стран, слушать лекции и работать в них. Его интересовали врачебные средства, которые употребляли знахари и лекари из народа. Ему хотелось побывать в лабораториях алхимиков на больших рудниках, где практически применялись химические знания. Наконец, его влекла широкая жизнь, которая вскипала борьбой, битвами и восстаниями.

Вспоминая эти годы, он говорил:

«Я долгие годы посещал высшую школу у немцев, у итальянцев, у французов. И я не только познал там науку и прочел многие книги, но пустился в дальнейшие путешествия: в Гренаду, Лиссабон, через Испанию, через Англию, через Марку, через Пруссию, через Литву, через Польшу, Венгрию, Валахию, Семиградие, Хорватию, а также через другие страны; не стоит об этом и рассказывать. И во всех этих краях и местах я прилежно и старательно выспрашивал и исследовал верное и настоящее искусство врачевания не только у докторов, но также и цирюльников, банщиков, ученых врачей, знахарок, чернокнижников, как они ухаживают за больными, у алхимиков, в монастырях, у благородных и простых, у разумных и глупых».

Парацельс не оставил потомкам описания своей богатой событиями жизни. Только отдельные факты, скупые намеки на его личные коллизии разбросаны в его многочисленных сочинениях. Некому было записать его биографию. Слишком много земель и мест исходил он, чтобы найти неутомимого спутника. Слишком требователен был Теофраст к людям и нетерпим к недостаткам их, чтобы найти верного друга на долгие годы. Немногие кратковременные попутчики его или случайные свидетели событий, участником которых был этот взбалмошный и странный человек, записали только некоторые эпизоды из его жизни.

Поэтому, воссоздавая теперь жизнь Теофраста Бомбаста фон-Гогенгейма, мы вынуждены часто сходить на скользкий путь догадок, и нужен верный компас, который спас бы биографа от того, чтобы не сбиться с дороги. Этот компас – правдивое описание общей картины социальной жизни и исторических фактов того времени, словом, всего широкого потока явлений, который захватил песчинку его индивидуального бытия, повлек за собой и заставил описать четкую в своей определенности линию развития.

Если необходимо слово, которое могло бы охарактеризовать Парацельса с точки зрения его интересов, направленности его мышления и его деятельности, то это слово, конечно: естествоиспытатель. Стремлением его было познать природу, ее тайные силы, и с помощью этого знания изменять природу, в первую очередь природу самого человека, чтобы победить вызывающую страдания и унижающую человека силу болезней. Развиваясь в этом направлении, его мысль гениально связала естественные науки в некое единство, отдельные части которого взаимно питают друг друга и, раскрываясь сами, дают материал для смежных областей знания. Ново и гениально было то, что он понял глубокую связь медицины и химии и не только провозгласил это, но поставил перед собой практическую задачу на этой основе перестроить врачебное дело. Арабские медики уже до него ввели во врачебный обиход изготовленные химическим путем лекарства, но Парацельс впервые ясно и просто сказал, что процессы, совершающиеся в человеческом теле, суть химические процессы, и химии суждено сыграть огромную роль в решении проблемы здоровья человека.

Университет, где он учился, не мог дать ни толчка к возникновению этой идеи, ни необходимых сведений в области химии. Чтобы понять, как сложилась ятрохимическая теория Парацельса и вообще его новые медицинские воззрения, надо вместе с ним покинуть Феррару и отправиться в путь.

Сначала его потянуло в знакомые места к единственному близкому человеку – к отцу в Виллах. Видимо это было их последним свиданием. И в этой старой и, казалось бы, знакомой обстановке у молодого Теофраста родились новые мысли. Раньше своеобразная жизнь горнорудных поселений воспринималась им внешне, поверхностно, как некий интересный, но посторонний мир. Теперь появилось желание проникнуть в суть происходившего на рудниках производственного процесса и самому стать его участником. Здесь совершалось захватывающе-интересное дело: как сильно оно отличалось от бесплодных схоластических умствований университетских ученых. Здесь на горных разработках буднично и просто из земных недр на свет дня появлялись руды, из них добывались металлы, а последние потом превращались в разнообразные изделия, которые становились благом или злом в руках человека. И была наука – участница этих превращений, имя которой – алхимия.

И вот молодой врач внезапно оставляет родной город, и вскоре его можно было встретить в лаборатории серебряных копей Зигмунда Фюгера, близ Шваца в Тироле.

Об этом написано:

«У него (Фюгера) работал и учился Теофраст фон-Гогенгейм и он свидетельствовал, что там получил много познаний от самого Зигмунда Фюгера и его помощников и сотрудников».

Фюгер далеко не заурядная личность. Он происходил из старого графского рода, земли которого счастливый случай одарил серебряной рудой. Но этот отпрыск графской фамилии сумел из землевладельца сделаться промышленником, организатором производства, конечно еще феодального и крайне элементарного технически, но все же факт этот возвещает наступление новой хозяйственной эры. Зигмунд был не только посвящен в тайны химического искусства, ибо обладание горными разработками в это время уже требовало создания лабораторий для проб и отделения металлов, но и был известен своей приверженностью к науке. Между ним и Теофрастом на долгие годы установились дружеские отношения.

В современном языке «алхимия» идентична со словом «лженаука». Исторически это неверно. Еще знаменитый Либих сказал твердо и прямолинейно, что она «никогда ничем не отличалась от химии». Алхимия – первая ступень химической науки, еще не очистившейся от множества суеверий, заблуждений и просто шарлатанства, но именно ею был накоплен богатый практический материал, который лег в основу развития истинной науки о превращениях, составе и строении однородных веществ, слагающих тела природа и получаемых искусственно.

Истоки алхимии уходят в далекую древность, к химическому искусству египетских жрецов. Ею интересуются греки в период расцвета греческой науки. Много нового внесли в алхимию арабы (Гебер, Авиценна, и другие). Именно они первые серьезно работают над методикой химического эксперимента и вводят основные химические приемы и приборы: перегонный куб, водяную баню, химическую печь, дистилляцию, фильтрование, осаждение, кристаллизацию и возгонку.

В конце средних веков алхимия, наконец, приобретает твердую почву для своего развития в возникающей промышленности.

Взгляд средневековья и древности на алхимию сформулирован Рожером Бэконом: «Алхимия есть непреложная наука, работающая над телами с помощью теории и опыта и стремящаяся путем соответственных соединений превращать низшие из них в более высшие и более драгоценные видоизменения. Алхимия обучает трансформировать всякий вид металла в другой с помощью специальных средств».

Мы видим, что даже этот передовой научный ум недалеко ушел от обычного для того времени взгляда на алхимию как средство к превращению неблагородных металлов в драгоценные. В XV и XVI веках развитие буржуазных отношений, небывалое увеличение роли и власти денег вызвали повышенный интерес к алхимии, но часто ее задача сводилась исключительно к тому, чтобы, наконец, отыскать средства изготовления драгоценных металлов и, таким образом, получить источник обогащения государей, светских и духовных владык. При многих дворах монархи содержали алхимиков, ибо государи и высшая знать свято верили в возможность искусственного получения золота. Эта вера породила многочисленных шарлатанов. Но многолетние бесплодные попытки найти «философский камень», «квинт-эссенцию» или «жизненный элексир», то чудесное средство, одна часть которого могла превратить в золото два биллиона частей неблагородного металла и непомерно обогатить его владельца, эти попытки способствовали накоплению многочисленных наблюдений над свойствами тел природы.

Нужно было окончательно отбросить ложную основную цель, отрешиться от основного заблуждения, которое отмечал еще Леонардо да Винчи, осмеивавший «лживое и пагубное искусство алхимии и ее плутоватых приверженцев», чтобы мир оказался накануне рождения современной химии.

В этом перевороте почетное место принадлежит Парацельсу. Он один из первых показал ложность пути алхимии, но в свою очередь не сумел охватить задачи новой науки в целом, а стал адептом ятрохимии, т. е. химии как науки, подчиненной медицине и занимающейся в первую очередь отысканием, исследованием и приготовлением лекарств.

Несомненно, эти его мысли родились и окрепли на фюгеровских копях, в те дни, когда он не только практически изучал алхимию, но и с живым интересом знакомился со многими алхимическими сочинениями, перечень которых он приводит в своих писаниях.

Пребывание его на серебряных копях было непродолжительно. Все дальше и дальше по белому свету влекло его, за новыми знаниями и новыми впечатлениями.

Молодой Теофраст облачился в дорожный костюм, сапоги со шпорами, привесил к поясу меч; мешок – за его спиной. В этом одеянии ему – прирожденному бродяге – суждено провести большую часть своей жизни. Так ехал он верхом на лошади, нередко шагал пешком из города в город, Из деревни в деревню. Ночи он проводил на постоялых дворах, в крестьянских избах, просто под стогом сена или в лесу. В пути, на постоялых дворах ему встречался разнообразнейший люд; общительный Теофраст вступал в беседы с местными жителями, с путниками, и в богатой его памяти ежедневно отлагались новые рассказы о странах, событиях, людях и вещах – обычных и чудесных. Возникает привычка к беспрерывной смене впечатлений; его, как пьяницу к вину, тянет все вперед по бесконечной нити проезжих дорог.

Из Шваца он, видимо, предпринял путешествие по Германии, посетил ряд германских университетов.

Вот подъезжает он, усталый, к постоялому двору, спрыгивает с коня. «Никто не выйдет тебя встретить, чтобы не показать, что рады гостям, так как это считается у них низким, непристойным, унизительным для немецкого достоинства; успеешь досыта накричаться, пока, наконец, высунется голова в крошечное окошечко жарко натопленной комнаты, выглядывая, точно черепаха из своего дома», – так описывает правы немецких постоялых дворов современник Парацельса – Эразм из Роттердама.

«К этой, выглядывающей в окошечко, голове ты должен обратиться с вопросом, можно ли тут остановиться и, если тебе не ответят отказом, то значит, для тебя есть место. На вопрос о конюшнях тебе ответят движением руки, и ты уже сам убирай свою лошадь, как знаешь, так как слуг никаких не полагается… Если что похулишь или сделаешь какое замечание, то ищи другой двор.

…Убрав лошадь, отправляешься в комнату, как был в дорожных сапогах и в грязи, и несешь с собой свою поклажу. Для всех гостей имеется только одна общая комната, жарко натопленная. В ней часто набирается человек до 80 и до 90. Тут все вместе: и пешеходы, и конные, и купцы, и шкипера, и извозчики, и крестьяне, и дети, и женщины, и здоровые, и больные. Один чешет себе волосы, другой обтирает с себя пот, третий чистит сапоги, четвертый рыгает чесноком; одним словом, тут такая происходит суматоха, точно при вавилонском столпотворении. Как только усмотрят незнакомца, который отличается от них приличным видом, то уставят на него глаза, как будто перед ними какой невиданный зверь африканский; даже усевшись за стол не перестают на него глядеть исподлобья и, забывая о еде, не сводят с него глаз.

Спросить себе ничего нельзя. Когда уже наступит поздний вечер и когда нельзя уже, следовательно, ожидать гостей, входит старый слуга с седой бородой и стриженой головой, грязно одетый и с угрюмой физиономией, обводит глазами всех присутствующих и молча пересчитывает их. Он стелет скатерти, грубые, как парусина, потом ставит перед каждым деревянную тарелку с деревянной ложкой и стакан, немного спустя приносит он хлеб… Так сидят в ожидании кушанья нередко почти целый час… Наконец приносят вино, довольно кислое». Потом подают еду, простую и обильную.

«Все должны сидеть за столом до предписанного времени, которое, полагаю, определяется у них по водяным часам».

Наконец снова является известный уже нам бородач или даже сам хозяин, который по одеянию мало чем отличается от своих слуг, – и вслед затем приносят вино уже несколько лучшего сорта. «Кто больше пьет, тот приятнее хозяину, хотя платит не более тех, которые пьет очень мало, и нередко встречаются такие, которые выпивают на сумму вдвое большую, чем сколько платят за угощение. Достойно удивления, какой поднимается шум и крик, когда голова разгорячается вином. В это время часто появляются фигляры и шуты, которые начинают петь, кричать, скакать, ссориться и производят такой страшный гвалт, что, кажется, весь дом готов разрушиться и уже решительно ничего нельзя расслышать».

Теофраст не отказывался от вина, любил тяжелые немецкие кушанья и столь же тяжеловесные шутки и остроты, охотно ввязывался в беспорядочную шумную беседу, ссорился и братался с сотрапезниками. Язык его писаний хранит следы этих простонародных оборотов и грубых выражений. Шутки фигляров и шутов были хорошим отдыхом после лекций диспутов и разговоров с учеными.

Так заканчивался день.

«Как бы ты ни утомился от дороги, но не можешь лечь спать, пока все не станут ложиться. Тогда укажут тебе кровать, на которой простыня уже с полгода не мыта».

Наступал кратковременный отдых, а на утро Теофраст седлал коня, чтобы снова двинуться в путь.

Из Германии он перекочевал во Францию и, вероятно, посетил здесь знаменитые медицинские школы Парижа и Монпелье.

Эта эпоха была эпохой возвышения Франции, выхода ее на мировую арену как одной из могущественнейших держав с сильной централизованной властью, быстро развивающейся торговлей. В конце XIV века французские короли в союзе с феодальным дворянством разгромили революционные крестьянские жакерии. В середине XV века была закончена победой Франции ее столетняя война с Англией, а во второй его половине (при Людовике XI) королевская власть успешно преодолела центробежные силы феодальных владык и войной, подкупом и грабежом значительно расширила территорию королевства, в первую очередь путем захвата части Бургундского герцогства и Прованса; вскоре к Франции была присоединена Бретань.

Когда в 1515 году на французский престол вступил Франциск I, страна была уже настолько могущественна, что молодой король через несколько лет был в силах выставить свою кандидатуру на императорский трон Священной Римской империи и вступить в борьбу за обладание императорской короной с Карлом Испанским и Генрихом VIII – королем Англии.

От пытливого взгляда молодого Гогенгейма не могла укрыться резкая разница между этим сильным и богатеющим государством и его родиной, раздираемой внутренними междоусобицами светских и духовных феодалов, где их произвол и разбои делали столь трудным купеческий промысел, где по всей стране бродили наемные банды и просто разбойничьи шайки, где земледельцы и даже горожане никогда не чувствовали себя в безопасности.

Он слышал о богатых ярмарках Шампани, о славной сукнодельной промышленности Фландрского приморья, о знаменитом торгово-промышленном городе Лионе, видел собственными глазами Париж – величайший город, с которым не мог соперничать ни один город Германии.

В этой стране власть папы и духовенства, этих жадных волков, раздирающих родные немецкие земли, склонялась перед властью короля. Уже в 1516 году Франциск I заключил с папой конкордат, предоставлявший короне распоряжение значительной частью церковных должностей и доходов. Французская армия этого времени была одной из самых сильных в Европе – мощь ее артиллерии была непревзойдена, пехота и кавалерия четко разделены и обучены. Все это наводило молодого немца на невеселые мысли и внушало ему страх за будущее его родины.

А заманчивый и необычайный мир новых стран манил все вперед и вперед – и вот Теофраст на Пиренейском полуострове.

Если возвышение Франции только начиналось, то Испания в эти годы была в зените своей славы и силы; дальнейшая ее история полна неудач и потерь. Свой путь к власти над миром Испанское государство прошло с феерической быстротой, сравняться с которой может разве только скорость ее падения. Давно ли почти весь Пиренейский полуостров был во власти арабов, давно ли Кордовский халифат привел эти земли к высокому хозяйственному развитию, а Кордова стала центром арабской науки и мировой культуры? Только за год до рождения Теофраста испанцы завоевали последнее цветущее мавританское государство – Гренаду.

А теперь завоевания, брачные узы и наследственные права соединили под монаршей властью испанского короля Карла I Габсбурга, вступившего на престол в 1515 году, помимо испанской территории: австрийские владения, Нидерланды, графство Бургундское, королевство Неаполитанское, Сардинию и Сицилию. После великого открытия Колумба Испания вступила на путь завоевания Америки и грабежа этих новых богатейших колоний. Но вскоре успехи колониальных завоеваний обернулись против национального хозяйства, против внутренней силы страны.

Золото и серебро, широким потоком притекавшие в Испанию из новых колоний, теряли цену и вызывали вздорожание продуктов. Конкуренция с промышленностью других стран становилась все более и более трудной. Ремесленники и крестьяне разорялись. Внутри страны росло раздражение. Европейские владения испанской монархии, чуждые ей по национальности, поднимались против нее. Англия вступала в борьбу с нею за владычество на морях. Годы процветания уже таили в себе неизбежность близкого краха. Было ли это настолько ясно, чтобы Теофраст, путешествовавший по городам и сельским просторам Испании, мог все это видеть? Вернее всего, что нет. Скорее его должно было поражать окружающее великолепие и богатство. Правда, внутри страны противоречия обострялись. Чиновное дворянство и крупная буржуазия были недовольны господством приведенных Габсбургами чужеземцев, занимавших крупные государственные должности. Мелкая буржуазия и ремесленники мечтали об уравнении сословий и захвате власти в свои руки. Разоряемое крестьянство готово было присоединиться к любому революционному движению, если только оно было направлено против феодалов. Это недовольство вылилось в восстании коммунеросов в 1529–1531 годах, подавленном королем в союзе с крупной буржуазией и дворянством, перепугавшимися движения низов.

Теофраст скитался по Испании, когда подготовлялось это восстание.

Но пребывание его на Пиренейском полуострове было кратковременным. Из Испании он вскоре перекочевывает в Англию.

Англия этих дней в лице своих передовых мыслителей была на стороне гуманизма. Среди английских гуманистов одно из первых мест занимал Томас Мор, в эти дни уже написавший свою знаменитую «Утопию». Здесь в кружке Коллета сформировались воззрения Эразма из Роттердама.

Недавно (1509 г.) умер король Генрих VII и на престол вступил его сын, воспитанный гуманистами. На молодого короля, Генриха VIII, гуманисты возлагали большие надежды. Друг Эразма – лорд Монтжой – писал о короле: «Если бы ты видел, милый Эразм, как все здесь радуются, как счастливы все, имея такого государя. Небо смеется, земля ликует, повсюду лишь мед, млеко и нектар. Скупость обратилась в бегство, щедрость полными горстями распределяет свои дары. Наш король не ищет золота, редких камней и дорогих металлов, но стремится единственно к добродетелям и славе. Чтобы дать тебе некоторое понятие об этом, сообщаю разговор, происходивший на-днях: он выразил в моем присутствии желание сделаться еще более образованным». «Мы не ждем от вас этого, государь, – сказал я ему, – мы лишь надеемся, что вы будете любить ученых и покровительствовать им». – «Как же иначе, – ответил он. – Ибо что я буду представлять собой без них?» Никогда монарх не изрекал столь прекрасных слов. Я хотел рассказать тебе в самом начале этого письма о достоинствах нашего божественного государя, дабы ты тотчас же отогнал прочь всякую тоску, ежели случайно она тобой овладеет, и дал полный простор честолюбивым помыслам и надеждам».

Молодой король обманул возлагавшиеся на него легкомысленные надежды. Генрих был тираном, неограниченно властолюбивым и жестоким; по его прихоти погиб на плахе Томас Мор – один из самых светлых и свободных умов этой эпохи.

Обозрение английской жизни начала XVI века обнаруживает быстрое течение глубоких социально-экономических изменений. Жизнь широких масс трудового народа ухудшалась, росла эксплоатация крестьянства. Сельская община, эта основа феодального быта, разрушалась, пашни превращались в пастбища для овец, и землевладельцы изгоняли крестьян с их насиженных участков, чтобы заниматься овцеводством и обогащаться на торговле шерстью с Фландрией.

Былая мощь феодального землевладения была окончательно подорвана. Казни и конфискации в эпоху войны «Алой и Белой розы» вырвали из рук феодальной знати многочисленные владения и передали их короне. Многие из этих земель в скором времени перешли к богатым торговцам и промышленникам, ибо расточительная королевская власть постоянно нуждалась в деньгах. Землевладение все больше и больше переходило в руки молодой буржуазии, которая ловко использовывала разорение старого дворянства, и само это землевладение перестраивалось на новых началах. В городах капиталистические верхушки подчиняли себе мелких ремесленников и эксплоатировали их.

И вот под влиянием впечатлений тягчайшего кризиса, переживавшегося крестьянством, и перед лицом зарождавшихся капиталистических отношений в умах передовых людей Англии складывается новый общественный идеал, который нашел свое отражение в «Утопии» Мора. Это произведение оказало огромное влияние на развитие социалистической мысли. В «Утопии» глубокой критике подвергнуты Мором экономический и политический строй современной ему Англии и критика эта восходит к частной собственности как основе эксплоататорского общества.

Опираясь на этот критический анализ, на прекрасное понимание той великой истины, что задача социального устройства может быть решена только путем соответствующего изменения экономических соотношений, Мор нарисовал в «Утопии» замечательную картину государства будущего, в котором проведены коммунистические принципы.

Передовые мыслители получили в «Утопии» богатый материал для размышления о социальном устройстве мира и путях его изменения, а для угнетенных и эксплоатируемых она явилась вестью о лучшем будущем. Страна, изображенная в этом произведении, находилась в непримиримом противоречии с окружающей действительностью и невольно должна была будить революционные мысли.

В Англии и других странах Европы власть – в руках тиранов.

В республиканской «Утопии» управление построено на чрезвычайно демократических для XVI века началах. Все должностные лица вплоть до самого верховного правителя избираются.

В окружающей действительности эксплоатация и разорение крестьянства, голодное существование трудовых масс – ожесточенная борьба за существование.

В «Утопии» – планомерная организация труда, обеспеченное существование трудящихся. Ее население сосредоточено в городах, к которым приписана известная часть общегосударственной территории. Земледелие является трудовой повинностью граждан. Ремесло также является их обязанностью. Продукты производства поступают в безвозмездное общее пользование и большинство населения получает питание в общественных столовых. В этих условиях каждый заботится об интересах всего общества, ибо в стране нет ничего частного.

Это была мечта, но мечта, которой суждено воплотиться в жизнь.

И впоследствии мы увидим, что Парацельс не был равнодушен к «мечтаниям» великого Мора.

Теофраст недолго задержался в Англии и отплыл обратно на европейский континент в другую страну с замечательным будущим, на время ставшую первой колониальной державой, – в Нидерланды.

Перед его глазами прошла страна, экономически наиболее передовая для своего времени. Здесь было лучшее суконное производство в Европе, многочисленное и богатое купечество населяло великолепные приморские города. Возникшее судостроение и мореходство приносило большие прибыли судовладельцам.

В начале XVI века Антверпен являлся центром мировой торговли.

Торговое и промышленное развитие Нидерландов привело к раннему резкому обострению борьбы между буржуазией и феодалами; не даром именно здесь разразилась первая буржуазная революция (вторая половина XVI столетия). Предпосылки этой революции складывались в стране уже в те времена, когда ее посетил доктор Теофраст. Глубокое брожение, которым были охвачены Нидерланды под влиянием сложившейся социально-экономической обстановки, нашло свое внешнее выражение в широком распространении протестантских учений. Лютеранство нашло здесь благоприятную почву для своих первых успехов. Еще раньше началось оппозиционное движение городских низов, которое шло под знаменем анабаптизма. И едва ли не здесь Парацельс познакомился впервые с учениями анабаптистов, оказавшими на него большое влияние.

В Нидерландах Теофраст работал фельдшером в войсках. Его увлекла эта новая широкая область медицинской практики, заинтересовали различные ранения, лихорадки, отыскание способов наиболее действенного их лечения. Он чувствовал, как расширяется его кругозор и как ничтожны его школьные познания, чтобы охватить бесчисленное многообразие случаев в самой природе. И, может быть, тогда были им написаны строки: «Чтение никогда еще не создало ни одного врача, врачей создает только практика».

В это время в Скандинавии начиналась война, предстояли большие сражения, и там врачу Теофрасту многому можно было научиться. Он покинул Нидерланды и отправился в Данию, чтобы поступить на службу к датскому королю Христиану II.

Дания – страна, вся жизнь которой связана с водной стихией. Море изрезало берега Ютландского полуострова причудливыми фиордами и окружает многочисленные датские острова. Прошлое Дании – отважные викинги, разбойники и завоеватели, бороздящие море на своих грозных судах. Мечта ее правителей – незыблемое главенство над скандинавскими народами, создание могучего северного государства, соединяющего воедино Данию, Швецию и Норвегию. На рубеже XV столетия эта мечта была близка к воплощению в жизнь, на краткий срок Кальмарская уния (1397 г.) объединила эти три государства под властью датского короля, но вскоре же неспокойная Швеция добилась своей фактической независимости.

Христиан II был последним королем унии, его несчастье заключалось в том, что он хотел не только именоваться им, но и быть. Печален был его конец – 27 лет содержался он под стражей в своем собственном королевстве и умер пленником.

Но в эти дни, молодой и жаждущий власти, он только начинал свой королевский путь. Железо и кровь должны были скрепить непрочные узы, привязывавшие Швецию к его державе. В 1518 году появился Христиан с сильным флотом под Стокгольмом; два года продолжалась борьба и, наконец, в 1520 году Швеция была подчинена.

В датском войске числился военный врач Теофраст Аромбаст фон-Гогенгейм, он принимал участие в походах Христиана; побывал в Стокгольме, который он называет датским городом.

Но звезда Христиана быстро склонялась к закату – неблагополучно было в датском королевстве. Жестокое правление его вызвало национальное восстание в Швеции и окончательную потерю ее. Внутри страны он попытался сломить власть феодалов, опираясь на горожан и крестьянство, но потерпел неудачу и вскоре вынужден был бежать.

Когда происходили эти события, Теофраст был уже далеко. Он пересек север Германии, Литву и задержался в могущественнейшем восточном государстве – Польше.

Польша являлась восточным форпостом европейского католического мира. За нею лежало дикое, но грозное Московское царство, наступательные движения которого надо было сдерживать огнем и мечом. С Балкан надвигалась другая гроза – турецкие полчища, против которых также можно было использовать польские военные силы. Еще недавно немцы узнали военную мощь Польши, разгромившей тевтонское рыцарство и остановившей их продвижение на восток. И если в XVII веке Польша утеряла свое влияние, то это произошло не потому, что соседи превзошли ее в военном отношении, а лишь благодаря внутреннему разложению королевства, вызванному феодальной реакцией. Причиной падения польского колосса было раздробление, фактический захват власти многочисленными феодалами и обострение внутренних неурядиц и воин.

Но в эти дни, под властью Ягеллонов, Польша была еще сильным централизованным государством, выгодно отличавшимся от родной Теофрасту Германии, раздираемой внутренними противоречиями и постоянным вмешательством иностранцев в ее внутренние дела.

Но и здесь Гогенгейм пробыл недолго – к югу лежал его путь, в Валахию, потом Далмацию, Кроатию, которые прошел он и замкнул круг Италией, покинутой им после студенческих лет.

Говорили, что из Польши Теофраст предпринял путешествие в Москву и Константинополь. Нет документов, подтверждающих эту версию, но чему же удивляться, – не было далекого пути, который казался бы непреодолимым для этого любознательного человека. Но когда безудержная фантазия современников приписала ему посещение Африки и Азии, он сам отверг эту честь.

«Неверно, что я узнал Африку и Азию и перелистал эти страницы. Но кто же смог бы бродить во всех уголках мира?»

Особенное впечатление произвело на него лечебное искусство валахов и цыган во время скитаний его в юго-восточной части Европы.