Текст книги "Тайна 21 июня 1941"
Автор книги: Владимир Чунихин
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
Генералы – люди честолюбивые. Каково кому-то из них чувствовать себя полководцем не таким умным, как кто-то другой? Тем более, если этот другой находится по другую сторону фронта. Битые генералы никогда не смиряются со своим поражением. Если послушать их, им всегда что-то мешало или кто-то мешал победить.
Почитайте мемуарную литературу. Что нашу, что немецких авторов. Все ведь, как один, гении, ну, или таланты, в крайнем случае. В сотнях томов воспоминаний, в миллионах слов, вы не найдете ни одной фразы, похожей на такую: «Главной причиной поражения моего фронта (армии, корпуса, дивизии) в этой операции явилась моя собственная ошибка, заключавшаяся в…»
Нет. Если речь идет о победе, генерал всегда напишет: «Я решил… Я приказал…». Если о поражении – интонация сразу меняется (у всех, как по команде): «Нам сообщили… Наше предложение не приняли… Нам приказали…»
Многие из них опускаются до неправды. Другие (особенно те, на кого сваливают вину) ловят их за руку. А те не унимаются, горячатся, доказывают…
Годами, десятилетиями разделяют их потом старые обиды за сказанное. За присвоенную славу. За неподеленные лавры.
Я к чему это говорю?
Надо представить себе, на какую почву упали семена 20-го съезда.
Генералу (или маршалу), несущему свою долю ответственности за самый сокрушительный разгром в человеческой истории, состоявшийся летом 1941 года, вдруг стало не в чем оправдываться.
Более того, неправда перестала быть неправдой, поскольку была освящена соответствующими решениями ЦК КПСС. Верными солдатами которой они себя всегда именовали.
Да какая неправда? Президиум (потом Политбюро) ЦК КПСС прямо предписывали им, что партийная дисциплина просто обязывает их быть военными гениями и непобедимыми полководцами, проигравшими всё, что они в войну проиграли, не по своей воле.
Мало кто смог противиться такому искушению.
Нельзя забывать и о корпоративной солидарности военных, и о том, что нельзя бросать тень на армию, поскольку она – «непобедимая и легендарная».
Сталин-то, как ни крути, человек для армии, что называется, со стороны.
И пошел, начиная с 50-х годов, конвейер мемуарной литературы. И в один голос, примерно в одних и тех же выражениях, зазвучало: «Сталин ошибся… возомнил… не слушал… заставил…» И далее про некомпетентное руководство, глупость, трусость.
Это всё и привело к единогласию в той версии начала войны, что является господствующей вот уже десятки лет.
Так состоялся вымысел.
Нет, не о том, что Сталин допустил в 41-м ошибку, повлекшую за собой катастрофу. Это как раз правда. И здесь ничего не убавить и не прибавить.
Вымысел начинается там, где начинаются объяснения причин этой ошибки.
Мы с вами только попробовали разобраться в них подробнее. Коснулись едва самой поверхности этого вопроса.
Что же мы видим в итоге?
А видим мы самое большое надувательство в человеческой истории.
6. Верховный
«Мы – единственная в мире страна, где есть не только могила Неизвестного солдата, но и могила Неизвестного Верховного главнокомандующего»
Феликс Чуев. 140 бесед с Молотовым.
Думаю, уместно будет начать разговор по этой теме с предмета, несколько отдалённого от неё. И хотел бы не трогать это, в силу примитивности использованного там материала, но и промолчать об этом никак нельзя. Если действительно хотим понять, что же происходит вокруг нас.
А потому предварю разговор необходимым вступлением.
В ряду воинских преступлений наиболее тяжёлыми являются преступления, связанные с трусостью. В народном сознании или, если точнее, в народной традиции, трус не может быть хорошим воином. И не только воином. Прискорбное качество это является позорным не только на поле боя, но и в обычной повседневной жизни. Трус не может быть защитником. Труса не обязательно судить (если трусость не была проявлена в бою). Но трус обязательно вызывает всеобщее презрение. Или, в зависимости от степени эмоций, всеобщую брезгливость. И это естественно.
Поэтому, если кто-то взялся кого-то поосновательнее испачкать, обвинение в трусости было бы в общем-то необязательным, если бы речь шла о человеке мирных занятий. Хотя, понятное дело, всё равно желательным.
Но вот, если то же самое надо проделать с человеком профессии воинской, то представить его во всеуслышание трусливым ничтожеством было бы одним из самых полезных мероприятий.
Легко сообразить, что обвинение в трусости и не могло ни в коем случае миновать высшего воинского начальника Великой Отечественной войны. Поскольку виновен он во всех мыслимых и немыслимых грехах, то было бы нелогичным, если бы не обвинили его ещё и в этом. Так не бывает, поскольку пачкали его много, многие и со многих сторон.
В связи с этим нет ничего удивительного в том, что достаточно популярным мнением среди передовых слоёв советского общества во времена послесталинские было то, что Сталин с самого начала войны проявил несомненную трусость.
Выражалась она в панике, охватившей его после германского вторжения, когда он, узнав о начале войны, спрятался на своей даче, никому долгое время не показывался на глаза и отказывался принимать какие-либо решения. В результате страна на долгое время осталась без руководства. Случилось это, как легко заметить, именно в тот самый критический момент, когда руководство это было необходимым более, чем когда-либо.
Типичная презренная трусость командира, бросившего в бою свою воинскую часть, в результате чего войска потерпели поражение.
* * *
Очень часто, когда начинают рассказывать эту историю, предваряют её словами – «как известно…» Или даже, «как это хорошо всем известно…»
Между тем, для того, чтобы это стало «известно», и уж тем более «всем», должен был для этого постараться некий человек, близкий к Сталину. «Рядовые читатели», смакующие пятьдесят лет эту историю, не могли, согласитесь, наблюдать лично дрожащего под кроватью Сталина.
Так кто же сообщил миру об этом сенсационном эпизоде?
Никто из работавших со Сталиным людей не упоминает о сталинском страхе. Я подчеркну. Никто из тех, кто видел его в это время лично.
Читаем мемуары Жукова, Василевского, Кузнецова, других людей видевших Сталина сразу после начала войны, – нет там упоминания об этом «факте». Вот о сталинском гневе Жуков упоминал. Это ему запомнилось.
Так что, никто из людей, бывших тогда рядом со Сталиным, о том, что Сталин тогда «прятался», не упоминает.
За одним исключением.
Прятался – это из творчества Хрущева. Именно он первый запустил на историческую орбиту эту сенсационную историю.
Но простите. Какой же из Хрущёва в данном случае свидетель? Даже если отбросить в сторону его очевидную зоологическую ненависть к Сталину, приправленную к тому же обычным его пристрастием к хлестаковской манере разговора, всё равно есть этому существенное препятствие.
Дело в том, что сам Никита Сергеевич в описываемый период в Москве попросту отсутствовал. Но, тем не менее, на свидетельство о сталинском порочном поведении в начале войны умудрился попретендовать.
Каким образом? Извольте.
Смотрим его мемуары. Да, действительно, принадлежит сия история именно этому человеку.
Читаем.
Хрущёв Н.С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания). Книга I. – М.: ИИК «Московские Новости», 1999. [14]14
http://militera.lib.ru/memo/russian/khruschev1/
[Закрыть]
…Война началась. Но каких-нибудь заявлений Советского правительства или же лично Сталина пока что не было. Это производило нехорошее впечатление. Потом уже, днем в то воскресенье выступил Молотов. Он объявил, что началась война, что Гитлер напал на Советский Союз. Говорить об этом выступлении сейчас вряд ли нужно, потому что все это уже описано и все могут ознакомиться с событиями по газетам того времени. То, что выступил Молотов, а не Сталин, – почему так получилось? Это тоже заставляло людей задумываться. Сейчас-то я знаю, почему Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями. Потом уже, после войны, я узнал, что, когда началась война, Сталин был в Кремле. Это говорили мне Берия и Маленков.
Берия рассказал следующее: «Когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: „Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали“. Буквально так и выразился. „Я, – говорит, – отказываюсь от руководства“, – и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу. Мы, – рассказывал Берия, – остались. Что же делать дальше? После того как Сталин так себя показал, прошло какое-то время, посовещались мы с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым (хотя был ли там Ворошилов, не знаю, потому что в то время он находился в опале у Сталина из-за провала операции против Финляндии). Посовещались и решили поехать к Сталину, чтобы вернуть его к деятельности, использовать его имя и способности для организации обороны страны. Когда мы приехали к нему на дачу, то я (рассказывает Берия) по его лицу увидел, что Сталин очень испугался. Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию? Тут мы стали его убеждать, что у нас огромная страна, что мы имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность и людей, призвать их к борьбе, одним словом, сделать все, чтобы поднять народ против Гитлера. Сталин тут вроде бы немного пришел в себя. Распределили мы, кто за что возьмется по организации обороны, военной промышленности и прочего».
Я не сомневаюсь, что вышесказанное – правда. Конечно, у меня не было возможности спросить Сталина, было ли это именно так. Но у меня не имелось никаких поводов и не верить этому, потому что я видел Сталина как раз перед началом войны. А тут, собственно говоря, лишь продолжение. Он находился в состоянии шока…
Хочу пояснить. Когда Хрущёв в самом конце упоминает о своих встречах со Сталиным накануне войны, он имеет в виду чуть более ранний эпизод своих мемуаров, повествующий о том, что сам он перед войной уехал из Москвы в Киев позже, чем ему этого хотелось. А получилось так из-за того, что его долго не отпускал из Москвы Сталин. Не отпускал же он его, так как БОЯЛСЯ накануне войны остаться в Кремле один. Без Хрущёва. Ну как так? Он в Москве, а Хрущёв в Киеве. Ведь страшно же.
Почитайте об этом у Хрущёва сами. Уверяю, получите массу удовольствия.
Но это замечание по ходу, так сказать.
По существу же мы с вами видим вот что.
Хрущёв признаёт, что сам он свидетелем этих событий не был (удивительно было бы, если бы он утверждал обратное, поскольку известно, что самого его начало войны застало на Украине). Но, как утверждает он, безоговорочно верит рассказанному. Поскольку видел, как боялся Сталин надвигающейся войны. Боялся настолько, кто никак не мог решиться отпустить от себя храбреца Хрущёва. Единственного, надо полагать, кто мог его уберечь тогда от парализующего страха перед Гитлером.
Итак. Получается, что история эта предъявлена миру вовсе не очевидцем.
Это пересказ.
И пересказ примечательнейшего автора.
Обратим внимание на то, что рассказал эту историю Хрущёву не кто иной, а именно Берия.
Причём, заметим, о том, что, когда началась война, Сталин был в Кремле, Хрущёву, по его собственным словам, рассказали двое. Маленков и Берия.
А вот о том, как Сталин перепугался, рассказал ему почему-то уже только один из них.
Берия.
Без участия Маленкова.
Теперь, внимание. Очень важный вопрос.
А почему Хрущёв не упоминает о том, что то же самое рассказали ему другие близкие тогда Сталину люди? Те самые люди, которые действительно видели Сталина в начале войны. Например, Молотов. Каганович. Ворошилов. Тот же Маленков. Или Микоян, такой же как и сам Хрущев беззаветный борец со сталинизмом? Уж этот бы не смолчал, надо думать.
Нет, не упомянул.
Понятно, можно допустить, что при жизни Сталина они его боялись, поэтому предпочитали об этом факте между собой не говорить. Один только выдающийся смельчак нашёлся – Берия Л.П.
А после смерти Сталина? Почему никто из них не повторил для Хрущёва эту замечательную историю после смерти Сталина?
Вот Хрущёв пишет.
«Конечно, у меня не было возможности спросить Сталина, было ли это именно так».
Это, извините, дураку понятно, что не было у него такой возможности, мог бы и не писать об этом. Тем не менее, написал. А знаете почему?
Да потому что надо же было что-то написать в том самом месте своего произведения, где напрашивалась фраза о том, почему это у Н.С.Хрущёва «не было возможности спросить» о том же самом у своих коллег по Политбюро после смерти Сталина.
Ведь не спросил же.
А почему?
Как бы там ни было, но о том, что сказанное Берией кто-то из них повторил пусть даже косвенно, Хрущёв промолчал.
Причина этого, я думаю, достаточно очевидна.
Посмотрим, чем друг от друга отличались все эти люди в тот момент, когда Хрущёв надиктовывал свои воспоминания.
Отличие между ними есть. Существенное.
И простое.
Упомянутые мной сановники были тогда живы.
Берия был к тому времени мёртв.
Иными словами, Хрущёв говорит о том, что всё, им рассказанное, поведал ему удобно мёртвый Берия. Но ничего не говорит о том, что подобные же истории рассказывали неудобно живые на тот момент другие члены Политбюро.
Но, простите, именно Хрущёв (сотоварищи, конечно) и убил как раз позднее упомянутого Берию.
И не просто убил.
Это именно Хрущёв рассказал о Берии, что тот был английским шпионом. Именно Хрущёв рассказал о нём то, что Берия готовил государственный переворот «против партии и советского правительства». Именно Хрущёв рассказал о Берии другие фантастические истории, связанные с его обвинением.
Думаю, здесь нет людей настолько наивных, чтобы поверили в то, что обвинения в адрес Берии придумывал один Руденко?
Так вот. Именно о Берии Хрущёв рассказал и то ещё, что историю о поведении Сталина передал ему опять-таки именно он.
Забавно, да?
Одно лирическое отступление.
Причина разнообразных хрущёвских рассказов о Сталине в общем-то ясна и банальна. Обычная ненависть, правда не совсем обычного накала.
Причина того, что «рядовые читатели» десятилетиями сочувственно кивали, слушая это, понятна тоже. «Рядовому» разбираться во всём этом – это значит прилагать умственное усилие в той области, где для него и так всё ясно. В силу уже его личной неприязни к Сталину. Возникшей по той или иной причине, да мало ли их, этих самых причин.
Но меня поражает другое.
Меня поражает то обстоятельство, что наши «рядовые читатели» до сих пор безоговорочно принимают на веру слова из того же самого источника, откуда появились сногсшибательные истории про построение коммунизма к 1980 году. Или не менее увлекательные речи про спасение СССР от продовольственных трудностей с помощью повсеместного выращивания известного злака.
Причём верят ему настолько благоговейно, что принимают как безусловную истину не только его рассказы. Но даже и его пересказы.
Ну, хорошо. Во времена «тоталитарной деспотии» большая часть документов была под замком. Поэтому, когда нам врали, а люди вранью верили – это простительно. Но сейчас-то? Когда всех дел-то – это взять и прочесть?
Есть такой документ (он частично опубликован).
Журнал посетителей Сталина, который вел его личный секретарь Поскребышев.
Вот его записи за военный июнь 1941 года.
Привожу по сборнику документов «1941 год», т.2.
Изданного, между прочим, международным фондом «Демократия». Под редакцией одного из самых ярых антисталинистов современности – академика А.Н. Яковлева.
Раздел «Июнь 1941 года».
22 июня 1941 года
1. т. Молотов вход в 5-45 м. выход 12–05 м.
2. т. Берия вход 5-45 м. выход 9-20 м.
3. т. Тимошенко вход в 5-45 м. выход 8-30 м.
4. т. Мехлис вход в 5-45 м. выход 8-30 м.
5. т. Жуков вход в 5-45 м. выход 8-30 м.
6. т. Маленков вход 7-30 м. выход 9-20 м.
7. т. Микоян вход в 7-55 м. выход 9-30 м.
8. т. Каганович Л. М. в 8-00 м. выход 9-35 м.
9. т. Ворошилов вход 8-00 м. выход 10–15 м.
10. т. Вышинский вход 7-30 м. выход 10–40 м.
11. т. Кузнецов вход в 8-15 м. выход 8-30 м.
12. т. Димитров вход 8-40 м. выход 10–40 м.
13. т. Мануильский в 8-40 м. выход 10–40 м.
14. т. Кузнецов вход 9-40 м. выход 10–20 м.
15. т. Микоян вход 9-50 м. выход 10–30 м. 301
16. т. Молотов вход в 12–25 м. выход 16–45 м.
17. т. Ворошилов вход в 10–40 м. выход 12–05 м.
18. т. Берия вход в 11–30 м. выход 12–00 м.
19. т. Маленков вход 11–30 м. выход 12–00 м.
20. т. Ворошилов вход 12–30 м. выход 16–45 м.
21. т. Микоян вход в 12–30 м. выход 14–30 м.
22. т. Вышинский в 13–05 м. выход 15–25 м.
23. т. Шапошников в 13–15 м. выход 16–00 м.
24. т. Тимошенко в 14–00 м. выход 16–00 м.
25. т. Жуков вход 14–00 м. выход 16–00 м.
26. т. Ватутин вход 14–00 м. выход 16–00 м.
27. т. Кузнецов вход 15–20 м. выход 15–45 м.
28. т. Кулик вход 15–30 м. выход 16–00 м.
29. т. Берия вход в 16–25 м. выход 16–45 м.
Последние вышли
в 16–45 м.
23/VI-41 года
1) т. Молотов вх. 18 ч. 45 выход 1 ч. 25
2) т. Жигарев 18–25 выход 20 ч. 45
3) т. Тимошенко 18 ч. 59 выход 20 ч. 45
4) т. Меркулов 19–10 вых. 19 ч.25
5) т. Ворошилов 20 час. выход 1 ч. 25
6) т. Вознесенский 20 ч. 50 выход 1 ч. 25
7) т. Мехлис вход 20 ч. 55 вых. 22 ч. 40
8) т. Каганович Л. 23 ч. 15 вых. 1 ч. 10
9) т. Ватутин 23 ч. 55 вых. 0 ч. 55 м.
10) т. Тимошенко 23 ч. 55 вых. 0 ч. 55
11) т. Кузнецов 23 ч. 55 вых. 0 ч. 50
12) т. Берия 24 часа выход 1 ч. 25 м.
13) т. Власик 0 ч. 50 м. вых. 0 ч. 55
Последние вышли
1 ч. 25 мин. 24/VI– 41
24 июня 1941 г.
1. т. Малышев 16.20–17.00
2. т. Вознесенский 16.20–17.05
3. т. Кузнецов 16.20–17.05
4. т. Кизаков (Лен) 16.20–17.05
5. т. Зальцман 16.20–17.05
6. т. Попов 16.20–17.05
7. т. Кузнецов (кр. м. фл.) 16.45–17.00
8. т. Берия 16.50–20.25
9. т. Молотов 17.05–21.30
10. т. Ворошилов 17.30–21.10
11. т. Тимошенко 17.30–20.55
12. т. Ватутин 17.30–20.55
13. т. Шахурин 20.00–21.15
14. т. Петров 20.00–21.15
15. т. Жигарев 20.00–21.15
16. т. Голиков 20.00–21.20
17. т. Щербаков 18.45–20.55
18. т. Каганович 19.00–20.35
19. т. Супрун 20.15–20.35
20. т. Жданов 20.55–21.30
Последние вышли
21.30 м.
25 июня 1941 Г.
1. т. Молотов 1 ч. 00 – 5.50
2. т. Щербаков 1.05 – 4.30
3. т. Пересыпкин 1.07-1.40
4. т. Каганович 1.10 – 2.30 429
5. т. Берия 1.1 5–5.25
6. т. Меркулов 1.35 – 1.40
7. т. Тимошенко 1.40 – 5.50
8. т. Кузнецов 1.40-5.50
9. т. Ватутин 1.40 – 5.50
10. т, Микоян 2.00 – 5.30
11. т. Мехлис 1.20 – 5.20
Последние вышли
5 ч. 50
25 июня 1941 года
1. т. Молотов вход 19–40 м. выход 1-5м.
2. т. Ворошилов вход в 1 9-40 м. выход 1-15 м.
3. т. Малышев вход 20–05 м. выход 21–10 м.
4. т. Берия вход в 20–10 м. выход 21–10 м.
5. т. Соколов вход 20–10 м. выход 20–55 м.
6. т. Тимошенко в 20–20 м. выход 24–00 м.
7. т. Ватутин в 20–20 м. выход 21–10 м.
8. т. Вознесенский 20–25 м. выход 21–10 м.
9. т. Кузнецов вход 20–30 м. выход 21–40 м.
10. т. Федоренко вход в 21 – 1 5 м. выход 24–00 м.
11. т. Каганович вход 21–45 м. выход 24–00 м.
12. т. Кузнецов вход 21–50 м. выход 24–00 м.
13. т. Ватутин вход 22–10 м. выход 24–00 м.
14. т. Щербаков вход 23–00 м. выход 23–50 м.
15. т. Мехлис вход в 20–10 м. выход 24–00 м.
16. т. Берия вход 00–25 м. выход 1-15 м.
17. т. Вознесенский 00–25 м. выход 1-00 м.
18. т. Вышинский в 00–35 м. выход 1-00 м.
Последние вышли
в 1-00 м.
26 июня 1941 года
1. т. Каганович Л. 12 ч. 10 вых. 16 ч. 45
2. т. Маленков 12 ч. 40 вых. 16 ч. 10
3. т. Буденный 12 ч. 40 м. вых. 16 ч. 10
4. т. Жигарев 12–40 16 ч. 10
5. т. Ворошилов 12 ч. 40 16 ч. 30 м.
6. т. Молотов 12 ч. 50 вых. 16–50
7. т. Ватутин вх. 13 час. вых. 16 ч. 10
8. т. Петров 13 ч. 15 м. вых. 16 ч. 10
9. т. Ковалев 14 час. вых. 14 ч. 10 м.
10. т. Федоренко 14 ч. 10 вых. 15 ч. 30
11. т. Кузнецов 14–50 вых. 16 ч. 10
12. т. Жуков 15 час. вых. 16 ч. 10 м.
13. т. Берия 15–10 вых. 16–20
14. т. Яковлев 15–15 вых. 16 ч.
15. т. Тимошенко 13 ч. вых. 16 ч. 10
16. т. Ворошилов 17–45 вых. 18 ч. 25
17. т. Берия 17 ч. 45 вых. 19–20
18. т. Микоян 17–50 выход 18 ч. 20
19. т. Вышинский 18 ч. выход 18 ч. 10
20 т. Молотов 19 час. выход 23 ч. 20
21. т. Жуков 21 час. вых. 22 ч.
22. т. Ватутин 21 ч. 22 часа
23. т. Тимошенко 21 ч. выход 22 ч. 430
24. т. Ворошилов 21 час. выход 22 ч, 10
25. т. Берия 21 час вых. 22 ч. 30
26. т. Каганович Л. 21–05 выход 22–45
27. г. Щербаков 22 час. вых. 22 ч. 10 м.
28. т. Кузнецов 22 час. вых. 22 ч. 20
Последн. вышли
22 ч. 20
27 июня 1941 года
1. т. Вознесенский 16.30–16.40
2. т. Молотов 17.30–18.00
3. т. Микоян 17.45–18.00
4. т. Молотов 19.35–19.45
5. т. Микоян 19.35–19.45
6. т. Молотов 21.25–24.00
7. т. Микоян 21.25-2.35
8. т. Берия 21.25–23.10
9. т. Маленков 21.30 – 0.47
10. т. Тимошенко 21.30–23.00
11. т. Жуков 21.30–23.00
12. т. Ватутин 21.30–22.00
13. т. Кузнецов 21.30–23.30
14. т. Жигарев 22.05 – 0.45
15. т. Петров 22.05 – 0.45
16. т. Сококоверов 22.05 – 0.45
17. т. Жаров 22.05-0.45
18. т. Никитин 22.05 – 0.45
19. т. Титов 22.05 – 0.45
20. т. Вознесенский 22.15–23.40
21. т. Шахурин 22.30–23.10
22. т. Дементьев 22.30–23.10
23. т. Щербаков 23.25–24.00
24. т. Шахурин 0.40-0.50
25. т. Меркулов 1.00 – 1.30
26. т. Каганович 1.10 – 1.35
27. т. Тимошенко 1.30-2.35
28. т. Голиков 1.30 – 2.35
29. т. Берия 1.30-2.35
30. т. Кузнецов 1.30 – 2.35
Последние вышли
2.40
28 июня 1941 г.
1. т. Молотов вход в 19–35 м. выход 00–50 м.
2. т. Маленков вход 19–35 м. выход 23–10 м.
3. т. Буденный вход 19–35 м. выход 19–50 м.
4. т. Меркулов вход 19–45 м. выход 20–05 м.
5. т. Булганин вход 20–15 м. выход 20–20 м.
6. т. Жигарев вход 20–20 м. выход 22–10 м.
7. т. Петров вход 20–20 м. выход 22–10 м.
8. т. Булганин вход 20–40 м. выход 20–45 м.
9. т. Тимошенко вход 21–30 м. выход 23– Юм.
10. т. Жуков вход 21–30 м. выход 23–10 м.
11. т. Голиков вход 21–30 м. выход 22–55 м.
12. т. Кузнецов вход в 21–50 м. выход 23-Ю м.
13. т. Кабанов вход 22–00 м. выход 22–10 м.
14. т. Стефановский 22–00 м. выход 22–10 м.
15. т. Супрун вход в 22–00 м. выход 22-Ю м.
16. т. Берия вход 22–40 м. выход 00–50 м.
17. т. Устинов вход в 22–55 м. выход 23–10 м.
18. т. Яковлев из ГАУ НКО вход 22–55 м. выход 23–10 м.
19. т. Щербаков вход 22–10 м. выход 23–30 м.
20. т. Микоян вход 23–10 м. выход 00–50 м.
21. т. Меркулов вход 24–00 м. выход 00–15 м.
Последние вышли
в 00–50 м.
Данные эти приводились уже в некоторых исследованиях, тем не менее, не вижу ничего зазорного в том, чтобы воспроизвести их здесь ещё раз. Замечу сразу, что у всех ранее приведённых цитат из журнала Поскрёбышева есть одна и та же особенность. Приведённые оттуда сведения чаще всего заканчиваются 28 июня 1941 года.
А вот продолжение их используется значительно реже. Возможно, это связано с тем, что именно 28 июня обрывается воспроизведение этого документа, опубликованное в сборнике, на который я сослался.
Данные за 1 июля были взяты мной с Вики-ресурса, но рискну тем не менее обратить на них ваше внимание.
1 июля 1941 года
1. Молотов 16.40–19.45
2. Берия чл. ГКО 16.40–18.30
3. Маленков чл. ГКО 16.40–18.00
4. Щербаков 16.50–19.15
5. Тимошенко чл. Ставки 16.50–19.00
6. Жуков 16.50–19.00
7. Каганович 17.10–18.50
8. Гусев 17.30–18.30
9. Королев 17.30–18.32
10. Трубецкой Нач. ВОСО 17.30–18.30
11. Микоян чл. ГКО 17.45–19.20
12. Андреев чл. Политбюро 18.50–19.45
13. Вознесенский 19.05–19.20
14. Щербаков 22.40–23.50
15. Молотов 22.45–01.30
16. Шахурин 23.10–01.20
17. Маленков 23.15–01.20
18. Жигарев 23.15–01.10
19. Шкирятов 1-й секр. Горьк. ком. ВКП(б) 00.26–01.00
20. Петров 00.50–01.10
21. Яковлев гл. констр. ВВС 00.50–01.10
22. Берия 00.55–01.20
23. Вознесенский 01.00–01.10
Последние вышли 01.30 З/VII-41
Итак. Согласно записям в этом журнале, с 22 по 28 июня Сталин находился неизменно на рабочем месте. И не просто находился, а работал, причём в очень напряжённом режиме. Практически ни одной минуты в эти дни Сталин не оставался в одиночестве. Одни руководители и специалисты сменялись тут же другими руководителями и специалистами. Одни вопросы сменялись другими, иногда бесконечно далёкими от только что рассмотренных.
Но это, заметьте, сведения только о работе его приемной в Кремле. Не считая тех, с кем он общался по телефону. И не считая тех, кого он принимал в здании ЦК на Старой площади. Или на Ближней даче.
Давайте вспомним здесь же ещё и о том, что руководить – это значит несколько больше того, чтобы с кем-то совещаться.
Вот скажите. А у него время-то было при таком плотном графике работы в эти дни, чтобы еще и прятаться? Или кто-то всерьез полагает, что в эти дни он руководил страной, не вылезая из-под кровати?
А вот за 29 и 30 июня записей в журнале нет. Сталин эти два дня никого в Кремле не принимал. Это так.
Записи в журнале о времени, когда у Сталина в Кремле появляются посетители, возобновляются, как мы с вами видели, с 1 июля.
Только означает ли это, что он в эти два дня не работал?
Или «прятался», как утверждает Хрущёв?
* * *
Я хочу привести отрывки из одного документа, где говорится о событиях именно этих двух дней. Это воспоминания Микояна о начале войны.
Они, кстати, заметно перекликаются с версией, рассказанной Хрущёвым.
Воспроизвожу по сборнику документов «1941 год», т.2. Документ N 654.
Итак.
…На седьмой день войны, 28 июня, фашистские войска заняли Минск. Связь с Белорусским военным округом прервалась.
29 июня вечером у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия.
Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет.
Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог.
Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой.
В Наркомате были Тимошенко, Жуков, Ватутин.
Сталин держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским военным округом, какая имеется связь.
Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день восстановить ее не могли.
Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи и т. д.
Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи, никто не знает.
Около получаса поговорили, довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Была полная беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен руководить.
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5-10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были мокрые…
Обратите внимание на то, как терпеливо (полчаса) выслушивал Сталин беспредметные ответы военного руководства, не знавшего ни о том, что происходит на фронтах (что еще не так страшно, такое в кризисные моменты бывает достаточно часто), ни, самое главное, о том, что надо предпринять для того, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию.
Вот где мы видим настоящую растерянность, а не под кроватью у Сталина.
Заметим также, что для начальника Генерального Штаба армии любого государства главным достоинством является не то, что он «переживает» состояние дел. А то, какие он принимает меры для того, чтобы этим состоянием дел управлять.
И еще отметим, что вечером 29 июня Сталин продолжает активную деятельность. Не проявляя при этом никаких признаков страха. Даже (и это весьма показательно) в изложении одного их своих самых ярых позднейших ненавистников.
Возьмём на заметку ещё и то, что записей в журнале посетителей нет по уважительной причине – Сталин вечером этого дня находился в Наркомате обороны. Жуков, между прочим, в своих мемуарах упоминает, что Сталин в этот день приезжал в Наркомат Обороны даже не один, а два раза.
Но продолжим читать воспоминания Микояна.
…Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую фразу сказал: Ленин оставил нам великое наследие, мы – его наследники – все это… (Многоточие проставлено в публикации вежливым Микояном. Мы же с вами знаем уже, что Сталин сказал тогда: «просрали» – В.Ч.)Мы были поражены этим высказыванием Сталина. Выходит, что все безвозвратно мы потеряли? Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта…
Да какой уж здесь аффект? Сказал тогда Сталин голую правду.
И заметьте, как за этим высказыванием Микоян гордо расправляет плечи: уж мы де, в отличие от Сталина, не растерялись…
Как видим, слова Сталина подтверждает другой очевидец (кроме того, о них же упоминал позднее и Молотов). Но произнесены они были вовсе не в день «когда началась война», как утверждал это Хрущёв, а спустя неделю. И не на каком-то мифическом совещании руководства, а в качестве послесловия Сталина к сцене в Генштабе. Вполне точного послесловия, повторю ещё раз.
Должен заметить, что любой нормальный человек после такой сцены общения с высшим военным командованием страны в той обстановке и не мог ощутить (или высказать) ничего существенно иного, нежели высказал (и, видимо, ощутил) тогда Сталин. Разве что любой другой человек выразился бы, скорее всего, куда более матерно.
Но.
Обратите внимание на то, что А.И.Микоян не упомянул ничего, даже близко похожего на то, что Сталин заявил здесь же о своём отходе от руководства.
Вообще-то видно из этого отрывка, что рассказ Хрущёва опирался во многом на рассказ как раз Микояна. Чего, впрочем, и следовало ожидать, поскольку наиболее близким к нему человеком на почве антисталинизма стал после смерти Сталина именно Микоян.
И, как видим, тому же Микояну было что рассказать о тех событиях. Поскольку был он их непосредственным свидетелем.
Но почему же тогда Хрущёв в своих воспоминаниях в связи с этим рассказом не упомянул Микояна? Почему о рассказе ненавистного Берии упомянул, а о рассказе Микояна, друга своего закадычного, промолчал?
А просто всё. Не мог он сослаться на Микояна. Поскольку в его собственном изложении появились некоторые дополнительные живописные детали, которых нет у Микояна. Эпизод смещается на начало войны, появляются заявление Сталина об отходе от руководства, его бегство на дачу, где он спрятался от окружающего мира.
Если бы он связал свой рассказ с именем Микояна, то тому, при всей его ненависти к Сталину, волей-неволей пришлось бы публично опровергать фантазии Хрущёва. Потому что, повторю, были ещё живы другие свидетели тех событий.
