Текст книги "Проклятие Ирода Великого"

Автор книги: Владимир Меженков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава шестая
УБИЙСТВА

1

И вновь Ироду пришлось отложить дневник: из Рима, куда бежала после террора, развязанного Александром Яннаем, основная масса иудеев, приходили тревожные вести: сообщалось, что союзник и защитник Иудеи Юлий Цезарь убит заговорщиками во время заседания сената в Помпеевой курии. Римские иудеи жили в страхе. Возникла реальная опасность того, что одним убийством Цезаря вражда между оптиматами и популярами не ограничится. Теперь римляне примутся избивать евреев: оптиматы за то, что они боготворили Цезаря, а популяры за то, что иудеи, несмотря на свою многочисленность, не приняли никакого участия в их борьбе с оптиматами. Словно бы бросая вызов судьбе, иудеи стали собираться на Марсовом поле, где сожгли тело диктатора. Здесь они демонстративно раздирали на себе одежды, посыпали головы пеплом с пепелища и оплакивали Цезаря [79]79
  Этот факт отмечен всеми историками древности. Так, Гай Светоний Транквилл (ок. 70 – ок. 140 гг. н. э.) писал: «Среди безмерной всеобщей скорби множество иноземцев то тут, то там оплакивали убитого каждый на свой лад, особенно иудеи, которые и потом еще много ночей собирались на пепелище».


[Закрыть].

Опасения иудеев имели тем бóльшие основания, что сенат, собравшийся на третий день после убийства Цезаря, принял постановление, что никто из его убийц не будет наказан, а хорошо известно, что такого рода постановления лишь разжигают нетерпение толпы, жаждущей крови за совершенное преступление. Собственно, в том, что все именно так и произойдет, иудеи убедились уже в день погребения праха Цезаря. Тогда огромная толпа, вооружившись факелами и дубинами, ринулась по городу искать убийц своего кумира и устраивать поджоги. Встретив на своем пути опечаленного поэта Гельвия Цинну, оплакивавшего Цезаря, разъяренная толпа перепутала его с оптиматом Луцием Цинной, лютого врага Цезаря, и растерзала невинного поэта.

Вскоре из Рима стали приходить новые сообщения, из которых явствовало, что расследованием обстоятельств убийства Цезаря занялся Марк Антоний. Он перевез в свой дом обширный архив Цезаря, взял под личный контроль государственную казну и мало-помалу стал распутывать сложный клубок интриг в высших эшелонах власти, приведших к трагической развязке. Антонию недостаточно было знать, что во главе убийц Цезаря стояли Кассий и Брут [80]80
  Гай Кассий Лонгин– еще будучи квестором, спас от окончательного разгрома парфянами римские войска, предводимые погибшим Крассом. Происходя из древнеримского плебейского рода, был активным сторонником оптиматов и защитником республиканского строя.


[Закрыть]; ему было важно установить, кто стоял за ними и чья рука направила их кинжалы – сами убийцы никогда не бывают организаторами заговоров, они лишь слепое орудие в руках истинных заговорщиков, остающихся в тени.

Антонию не пришлось долго искать главного заговорщика – его имя назвал сам Брут, когда воздел руку с окровавленным кинжалом над поверженным телом Цезаря и, потрясая им, вскричал: «Цицерон!» За ним-то и стал охотиться Антоний, не упуская ни малейшего повода, чтобы восстановить против него сенат [81]81
  И в то далекое время, и сегодня находятся сомневающиеся, что истинным организатором заговора, направленного на убийство Цезаря, был Цицерон. Дело в том, что имя этого прославленного оратора и политика уже при его жизни стало нарицательным и воспринималось как синоним слова «Свобода». Цицерон действительно выступал за сохранение республиканского строя в Риме, но, в отличие от оптиматов, которых поддерживал, отличался своим бескорыстием – он никогда не брал гонораров с тех, кого защищал, и отклонял любые подарки, которые ему подносили. Его концепция республиканского строя базировалась на идее естественного права древнегреческого историка Полибия; вслед за ним Цицерон считал наилучшей формой государственного правления смешаннуюформу, которая соединяет в себе демократию, аристократию и монархию (в государственном устройстве Римской республики он находил все эти три составляющие, которые нуждались в улучшении – отсюда его учение о нравственности и гражданских обязанностях, но никак не в сломе, – и отстаиваемая им формула государственного устройства: народное собрание, сенат, консулат).


[Закрыть]. Цицерон, в свою очередь, ринулся в ответную атаку, рассчитывая на свое красноречие и факты, о которых поговаривали многие, но не знали деталей, известных ему одному. Разоблачение этих-то фактов и стало причиной гибели состарившегося и, к тому же, выбитого из привычной жизненной колеи обстоятельствами личного свойства политика: разводом с женой Теренцией на том основании, что та нисколько не заботилась о нем, женитьбой на молодой девушке, годившейся ему в внучки, смертью при родах его горячо любимой дочери Туллии и последующим разводом с молодой женой, которую, как ему показалось, обрадовала смерть Туллии.

2

Как бы там ни было, но в Цицероне, бросившимся в ответную атаку на Антония, больше говорила усталость от навалившихся на него жизненных невзгод, чем расчетливость искушенного политика. Он написал четырнадцать филиппик, в которых разоблачил не только Антония, но и его жену Фульвию, бывшую в первом браке женой скандально известного далеко за пределами Рима Клодия [82]82
  Публий Клавдий Пульхр– представитель патрицианского рода Клавдиев, противник Цицерона, примкнул к плебеям Рима и, став их неформальным лидером, изменил свое имя на просторечную форму – Клодий. Открыто презирая какие бы то ни было моральные принципы, за что его и порицал Цицерон, Клодий являл собой образчик золотой молодежи, которой позволено всё, и был дружен с такими же молодыми повесами, как сам – Курионом, тем же Антонием, Фульвией, на которой позже женился, и др. Одна из самых скандальных историй, в которой оказался замешан Клодий, была его интимная связь с женой Цезаря Помпеей, обожавшей слушать его фривольные объяснения о сути и назначении любви. Однажды, когда римлянки отмечали праздник богини Диады, жены Фавна, на котором присутствие мужчин категорически запрещалось, Клодий, переодевшись женщиной, проник в дом Цезаря, но был разоблачен. Цезарь тотчас развелся с Помпеей, однако дело получило огласку, и состоялся суд, на который Цезарь был вызван в качестве свидетеля. На вопрос, что он может заявить по существу обвинения, выдвинутого против Клодия, Цезарь ответил, что ничего о деле Клодия не знает и потому ничего сказать не может. Тогда его спросили: «Но почему же тогда ты развелся со своей женой?» «Потому, – ответил Цезарь, – что на мою жену не должна падать даже тень подозрения». Суд Клодия оправдал, но не потому, что счел его невиновным в бесчестье, а потому, что большинство записок для вынесения вердикта было подано с неразборчивой записью, – судьи попросту побоялись возможного бунта золотой молодежи, за спинами которых стояли их могущественные отцы. Став впоследствии народным трибуном (плебеи провозгласили его своим вождем), Клодий при содействии Цезаря провел законопроекты, ограничивающие полномочия сената. Позднее, рассорившийся с другим народным трибуном – Милоном, – Клодий был убит.


[Закрыть]. Не соизмеряя убийственность приводимых фактов с риском для собственной жизни, Цицерон, выступая в сенате, напрямую обращался к Антонию, полагая, что тем самым он не только парализует стремление врага и дальше обвинять его в государственном преступлении, но и лишит его надежды занять высшую должность в Риме. «Так не хочешь ли ты, чтобы мы рассмотрели твою жизнь с детских лет? – публично вопрошал он своим хорошо поставленным голосом, так что, слушая его, трудно было предположить, что человек этот в раннем возрасте был заикой и ему, чтобы исправить этот недостаток, приходилось выходить на берег моря и, набрав в рот мелкие камешки, упражняться в красноречии, заглушая шум прибоя. – Мне думается, будет лучше всего, если мы взглянем на нее с самого начала. Не помнишь ли ты, как, нося претексту [83]83
  Претекста– подростковая тога.


[Закрыть], ты промотал все, что у тебя было? Ты скажешь: это была вина отца. Согласен; ведь твое оправдание преисполнено сыновнего чувства. Но потом ты надел мужскую тогу, которую тотчас сменил на женскую. Сначала ты был шлюхой, доступной всем; плата за позор была определенной и не малой, но вскоре вмешался Курион, который отвлек тебя от ремесла шлюхи и – словно надел на тебя столу [84]84
  Стола– женская верхняя одежда.


[Закрыть]– вступил с тобой в постоянный и прочный брак. Ни один мальчик, когда бы то ни было купленный для удовлетворения похоти, в такой степени не был во власти своего господина, в какой ты был во власти Куриона. Сколько раз его отец выталкивал тебя из своего дома! Сколько раз ставил он сторожей, чтобы ты не мог переступить его порога, когда ты все же, под покровом ночи, повинуясь голосу похоти, привлеченный платой, спускался через крышу! Дольше терпеть такие гнусности дом этот не мог. Не правда ли, я говорю о вещах, мне прекрасно известных? Вспомни то время, когда Курион-отец лежал, скорбя, на своем ложе, а его сын, обливаясь слезами, бросившись мне в ноги, поручал тебя мне, просил меня замолвить за него слово отцу, если он попросит у отца шесть миллионов сестерциев [85]85
  Шесть миллионов сестерциев– сумма, эквивалентная 250 талантам.


[Закрыть]; ибо сын, как он говорил, обязался заплатить за тебя эту сумму; сам он, горя любовью, утверждал, что он, не будучи в силах перенести тоску из-за разлуки с тобой, удалится в изгнание».

Дальнейшие обвинения Цицерона Антоний слушал с каменным лицом. Цицерон припомнил, что уже в молодости Антоний предался безудержному пьянству – пороку, который с годами не только не проходит, а усиливается, что он развелся со своей первой женой и одновременно племянницей Антонией, обвинив ее в супружеской неверности вовсе не потому, что она действительно ему изменила, а только затем, чтобы сразу жениться на Фульвии – вдове своего друга и покровителя Гая Куриона, женой которого он сам некогда был, – а эта Фульвия в первом браке была женой Публия Клодия… Словом, говорил Цицерон под укоризненное покачивание головами сенаторов, будь на то воля богов, следовало бы вызвать сюда дух Цезаря и спросить у него: так кому же была выгодна его смерть – Цицерону, который с детских лет привык довольствоваться малым, или Антонию, которому неведомы никакие нормы благопристойности, а нужны лишь деньги, и который именно поэтому домогался у Цезаря назначения его своим преемником? Преемником, однако, Цезарь назначил не Антония, а девятнадцатилетнего Гая Октавия – своего внучатого племянника, которого он, к тому же, усыновил [86]86
  Усыновление– в отличие от династического наследования престола, когда власть от отца переходит к сыну или другому ближайшему родственнику, Цезарь первым ввел практику выборапреемника через усыновление. В дальнейшем это новшество было поддержано сенатом, считавшим, что только «лучший из лучших» должен наследовать трон вне зависимости от того, связан ли преемник с предшественником узами кровного родства или усыновлен им.


[Закрыть].

3

Иудеи, жившие в Риме, собрали все сплетни, какие только ходили о юном преемнике Цезаря, и отписали эти сплетни в письмах на родину. По одним сплетням выходило, будто прадед Октавия был вольноотпущенником, а дед ростовщиком, по другим – что его прадед был африканцем, а дед держал пекарню, так что мать его, как во всеуслышание заявлял Кассий, «выпечена из муки самого грубого помола, а замесил ее грязными от лихоимства руками меняла». Сплетни о Гае Октавии и его происхождении ходили разные и, как все сплетни, не отражали существа происходивших в Риме событий. А потом стражники Фасаила перехватили письмо, адресованное Малиху. Письмо это, подписанное инициалом «Р», заинтересовало как самого Фасаила, так и его отца Антипатра, а затем и Ирода, которого срочно вызвали в Иерусалим и ознакомили его с содержанием перехваченного письма. Отца и братьев насторожило не столько то, что у Малиха оказался шпион, внедренный в дом Антония, сколько то, что Малих, будучи командующим учрежденной Антипатром армии, утаил этот факт от наместника Иудеи и его сыновей.

Антипатр потребовал от Малиха объясненияй в затеянной им игре. Малих ни в чем не стал отпираться. Да, он по-прежнему придерживается той точки зрения, что иудеям не следует вмешиваться в дела, происходящие в Риме и в подвластных ему провинциях. Да, его не интересует борьба между популярами и оптиматами – не подобает овцам становиться судьями в грызне львов. Это, однако, не означает, что ему безразличен результатгрызни между львами (Малих с нажимом произнес слово «результат»), поскольку от этого результата зависит, на чью сторону следует перейти Иудее, чтобы продолжать считаться союзницей Рима. Победят оптиматы – Иудея станет другом оптиматов, возьмут верх популяры – Иудея станет лучшим другом популяров. Единственно с этой целью он и внедрил в ближайшее окружение Антония своего человека, который взялся информировать его обо всем, что происходит в высших сферах власти в Риме. Знает ли об этом Гиркан? Разумеется, знает, – у Малиха нет и не может быть тайн от первосвященника. Почему не был поставлен в известность Антипатр? Да просто Малих не успел сообщить ему о своем агенте. Собственно, перехваченное письмо было первой информацией агента. Не перехватили бы – сам бы сообщил, ну а коли перехватили… Что-то, значит, не до конца продумано со связью. Надо бы ее усовершенствовать. Малиху жутко представить, что сталось бы с его человеком, если бы письмо перехватили римляне. Кто именно этот «его человек» и можно ли ему доверять? Извольте, он и из этого не намерен делать тайны: это их соотечественница Ревекка, служанка жены Антония Фульвии. Доверять ей следует вполне, поскольку информация ее, как говорится, из первых рук. Ну а поскольку у него, Малиха, нет теперь никаких секретов от Антипатра и его сыновей, то не возьмутся ли и они оказать ему услугу? Для полноты представления о том, что реально происходит в Риме после убийства Цезаря, хорошо бы внедрить своего человека и в среду оптиматов. У Антипатра или у его сыновей такого надежного информатора на примете нет? Жаль, что нет, придется Малиху самому заняться поисками нужного человека. В конце концов, заключил Малих, в своих поступках он руководствуется не личными интересами, а интересами Иудеи, которой важно не опоздать к пиршественному столу победителя, кем бы этот победитель ни оказался.

Сколь бы ни выглядела позиция Малиха циничной, Антипатр и Фасаил признали, что в действиях командующего войсками есть определенный резон. С отцом и братом не согласился Ирод, который, вопреки уверениям Малиха, увидел в его поступке один лишь корыстный интерес. Дальнейшие события показали, что ближе к истине оказался Ирод, а не его отец и брат, поплатившиеся за свое легковерие жизнью. Но и Ирод не сразу разобрался во всей сложности затеянной Малихом игры, а когда, наконец, разобрался, было уже поздно что-либо исправлять.

Поначалу, однако, и Антипатр, и его сыновья решили, что сведения, которые стал регулярно получать из Рима Малих, не лишние, и что это как раз тот случай, когда лучше знать, чем не знать. Благо это хорошо согласуется с давними словами Антипатра, когда тот, выговаривая Ироду, явившемуся во главе войска под стены Иерусалима, чтобы поквитаться с оскорбившими его Гирканом и судьями, сказал ему: «Прежде, чем что-то предпринять, обращайся за содействием к знающим людям. Их знание станет и твоим знанием, а это поможет тебе избежать многих ошибок».

4

События, стремительно развивавшиеся в Риме, и в самом деле необходимо было знать во всех деталях, дабы избежать возможных ошибок со стороны Антипатра и его сыновей, ответственных за судьбу Иудеи. Благодаря письмам агента Малиха постепенно стала вырисовываться картина отчаянной борьбы за власть, развернувшаяся между популярами и оптиматами с неясными ни для одной из враждующих сторон перспективами.

Начать с того, что завещание Цезаря было вскрыто и оглашено не в сенате, как того требовал протокол, а в доме Антония. Этим завещанием Цезарь не только вверял верховную власть в Риме Октавию, который в это время заканчивал свое образование в Греции, но и распоряжался передать в общественное пользование свои сады над Тибром и вручить каждому римскому гражданину из своих личных средств по триста сестерциев. Деньги эти, однако, присвоил Антоний и ни с кем не пожелал делиться. Вдова Цезаря Кальпурния, переехавшая после гибели мужа жить в дом Антония, считала, что деньги эти должны послужить средством отмщения убийцам и присовокупила к ним все свои драгоценности, не оставив себе решительно ничего. Что касается преемника Цезаря, то Фульвия настаивала, чтобы ее муж, не дожидаясь, когда о содержании завещания узнает Октавий, немедленно взял власть в свои руки. «Как ты себе это представляешь?» – спросил Антоний жену. «Ты должен убить Цицерона, – ответила Фульвия. – Убийство нашего злейшего врага лишит оптиматов опоры в римском народе, – без поддержки Цицерона за Кассием и Брутом никто не пойдет». «Можно подумать, народ побежит за мной», – проворчал Антоний. «За тобой народ пойдет, – заверила его Фульвия. – Ты всегда поддерживал Цезаря, был одним из лучших его полководцев, отстаивал его интересы в сенате. Если ты считаешь, что всего этого недостаточно, чтобы стать преемником Цезаря, возьми себе в союзники Лепида [87]87
  Марк Эмилий Лепид(ок. 90–12 гг. до н. э.), приверженец Цезаря, инициатор предоставления ему диктаторских полномочий. После убийства Цезаря примкнул к Антонию, позже вошел в состав второго триумвирата и по разделу сфер влияния между Антонием, Октавием и им получил в управление африканские провинции. После установления единоличной власти Октавия не играл никакой роли в политической жизни.


[Закрыть]и объяви его Великим понтификом [88]88
  Великий понтифик– глава высшей жреческой коллегии, которая занимала центральное место в римском государственном культе. Великий понтифик и его коллегия надзирали за деятельностью всех священнослужителей Древнего Рима, ведали составлением календарей, определяли правила проведения обрядов, жертвоприношений и погребального культа, обеспечивали соглашение с богами при закладке храмов, толковали различные природные явления и знамения и пр. Управляя всеми сторонами религиозной жизни страны (аналогичное управление Иудеей при Ироде было возложено на первосвященника и возглавляемый им синедрион), высшая жреческая коллегия в лице Великого понтифика оказывала влияние на политику. Сегодня понтификомименуется Папа Римский, полный титул которого звучит так: епископ Рима, наместник Иисуса Христа, преемник князя апостолов, верховный понтифик Вселенской церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, монарх государства-города Ватикан, раб рабов божьих.


[Закрыть]».

Антоний последовал совету Фульвии и добился провозглашения Лепида Великим понтификом. Но вот взять власть в свои руки ему не удалось. Октавий, несмотря на отчаянные просьбы своей матери не приезжать в Рим, где его жизни угрожала опасность, вернулся на родину и вступил в правление страной, завещанной ему Цезарем. Этот молодой человек, на лице которого едва наметился пушок, сразу же проявил характер. Поговаривали, что его действиями руководит прибывший с ним в Рим наставник Арей, родом грек, слывущий докой в делах государственного управления. Обожатель Александра Македонского, Арей настоял, чтобы Октавий потребовал у Антония отчета, куда тот дел двадцать пять миллионов сестерциев, принадлежавших покойному. Антоний ответил, что не намерен отчитываться перед школяром, у которого на губах еще молоко не обсохло. Октавий вместо того, чтобы признать над собой главенство человека, куда как более многоопытного в политике и военных делах, чем он сам, и сделать все от него зависящее, чтобы снискать его благоволение, по совету Арея совершил ряд поступков, которые загнали Антония в тупик. Во-первых, Октавий принял на себя командование легионами, сохранившими верность Цезарю. Во-вторых, он нейтрализовал щедрыми дарами Лепида, который, став Великим понтификом, не успел еще сложить с себя обязанности магистра [89]89
  Магистр– в пер. с лат. «глава», «начальник», «учитель»; название руководящих должностей в армии, государственном аппарате и сакральных коллегиях. В наше время вторая академическая степень, присваиваемая в ряде стран выпускникам высших учебных заведений.


[Закрыть]конницы, составленной из союзных Риму племен. В-третьих, он посетил Цицерона и договорился с ним о том, что тот своим красноречием и влиянием на оптиматов станет поддерживать его в сенате и народных собраниях, за что Октавий позаботится о его личной безопасности. Растроганный Цицерон, вконец затравленный Антонием и его мегерой-женой, грозившимися убить его, принял руку дружбы, протянутую ему молодым человеком, и поведал ему о своем давнем провидческом сне [90]90
  Подробности личной встречи Октавия и Цицерона сразу же стали широко известны в тогдашнем мире, включая Иудею, и отражены во многих работах древних авторов. Наиболее полно они изложены в «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха: «Цицерон охотно согласился заключить дружбу с молодым Цезарем. Кажется, еще при жизни Помпея и Цезаря, ему привиделось во сне, будто некто позвал на Капитолий сенаторских сыновей, так как Юпитер должен был объявить одного из них властителем Рима; поспешно сбежавшиеся граждане стояли вокруг храма, а мальчики, храня молчание, сидели в окаймленных пурпуром тогах. Внезапно открылись двери, и мальчики, вставая поодиночке, торжественно проходили вокруг бога. Озирая каждого, бог отсылал их назад, и они уходили огорченные. Но когда приблизился молодой Цезарь, он простер руку и изрек: “Римляне, наступит конец вашим междоусобиям, когда этот станет властителем”. Таково было сновидение Цицерона, причем наружность мальчика ясно запечатлелась и сохранилась в его памяти, но самого мальчика он во сне не опознал. На следующий же день, в то время как Цицерон спускался к Марсову полю, а мальчики возвращались оттуда с гимнастических упражнений, первым попался ему на глаза именно тот, кто ему приснился. Пораженный этим, Цицерон спросил, кто его родители. Оказалось, это был сын Октавия, человека не очень знатного, и Аттии, племянницы Цезаря, вследствие чего Цезарь, не имевший собственных детей, и оставил ему по завещанию свое имущество и дом. С этих пор, говорят, Цицерон при встречах с мальчиком оказывал ему большое внимание, а тот дружелюбно принимал его расположение».


[Закрыть]. Наконец, в-четвертых, Октавий совершил поступок, следствием чего стала всенародная любовь народа к мальчишке, по всем статьям переигравшем Антония: он распродал все имущество и земли, принадлежавшие Цезарю, и выполнил последнюю волю покойного: выплатил каждому римскому гражданину, включая глубоких старцев и только что родившихся младенцев, по триста сестерциев. Об Антонии, больше других на всех углах осуждавшего убийц Цезаря, народ тут же забыл.

Борьба между ним и молодым Октавием за высшую должность в Риме вступила в решающую стадию. Она вылилась в открытое вооруженное столкновение близ Мутины [91]91
  Мутина– совр. Модена, расположенная неподалеку от Болоньи. Древний этрусский город, известный тем, что здесь Спартак одержал победу над римской армией.


[Закрыть], где войска Октавия вынудили Антония бежать. Взвесив все «за» и «против», на сторону Октавия перешел Лепид. Антоний не смирился с поражением, объявил себя единственным последовательным сторонником убитого Цезаря и за короткое время собрал вокруг себя огромную армию, насчитывающую двадцать три легиона и десятитысячную кавалерию. Вспыхнула новая гражданская война. И вновь молодой Октавий, следуя во всем советам своего наставника Арея, проявил несвойственную его возрасту мудрость: он предложил Антонию встретиться на нейтральной почве близ Болоньи и снять все недоразумения, возникшие между ними. Антоний предложение принял. Здесь-то Октавий, Антоний и Лепид заключили между собой союз – второй триумвират, который, в отличие от первого, заключенного в виде частного соглашения между Цезарем, Крассом и Помпеем, был оформлен в письменном виде и получил название «Tresviri rei publicae constituendae» – «Коллегия трех для упорядочения республиканского строя».

Невероятно, но на эту уловку, придуманную Ареем и осуществленную Октавием, которому шел еще только двадцатый год, попался поддерживающий оптиматов сенат, все еще находившийся под впечатлением слов Цезаря, который, выражая недовольство принимаемыми им законами, всякий раз зловеще вопрошал: «Может, вам вернуть еще и республику?» Как бы там ни было, но сенат, получив текст соглашения, достигнутого между Октавием, Антонием и Лепидом, тут же принял соответствующее постановление – «Lex Titia». Но едва триумвират обрел законную силу, как в сенат за подписями триумвиров поступил первый проскрипционный список [92]92
  Проскрипционный список– особое обнародованное объявление, на основании которого лица, попавшие в него, объявлялись вне закона. Всякий, кто убивал или выдавал этих людей, получал награду, имущество внесенных в проскрипционный список людей подлежало конфискации и распродаже на аукционах, а рабы становились свободными.


[Закрыть]. Сначала в нем значилось сто тридцать имен, потом к ним прибавилось еще сто пятьдесят, а в скором времени список тех, кто приговаривался к смерти, а имущество их подлежало конфискации, вырос до двух тысяч, причем среди приговоренных к смерти значилось и около трехсот сенаторов. Никаких возражений ни у одного из триумвиров не вызвало включение в проскрипционный список имен Кассия и Брута. А вот по поводу внесения в этот список Цицерона между Октавием и Антонием завязался торг, длившийся три дня. Октавий был против казни Цицерона и, уступая давлению Антония, соглашался на его высылку из Рима. Антоний не шел ни на какие уступки и говорил, что если первым в проскрипционном списке не будет значиться имя Цицерона, он выйдет из триумвирата. В конце концов Октавий, вопреки совету Арея твердо стоять на своем и не сдавать знаменитого оратора, писателя и политика, был вынужден дать согласие на казнь Цицерона. Едва согласованные триумвирами списки были обнародованы, как поступил приказ запереть ворота Рима и никого из города не выпускать. Бежать удалось лишь единицам из объявленных вне закона, в их числе Цицерону, которого взял под свою опеку Арей. В городе началась настоящая вакханалия. Хватали и убивали как тех, кто значился в списках, так и тех, кто в них не значился. Обыскивались не только дома, но и погреба, чердаки, сараи. Рабы выдавали ненавистных им хозяев, дети доносили на строгих отцов, жены указывали на опостылевших мужей. Кровь залила улицы Рима. Люди оскальзывались на никем не смываемых кровавых лужах и падали. Паника охватила еврейскую диаспору, расселившуюся на правом берегу Тибра: прошел слух, что римляне, перерезав друг друга, примутся грабить и убивать евреев. Немногих беглецов, которым удалось покинуть Рим прежде, чем закрылись его ворота, вылавливали и убивали. У Цицерона от страха отнялись ноги, и его на носилках отнесли в его загородное имение. Здесь легендарного оратора и настигли убийцы. Труп Цицерона был доставлен в Рим, в дом Антония, и бросили его к ногам Фульвии. Та вынула из волос длинную и узкую, как спица, заколку, раскрыла рот убитого и с визгом стала пронзать ею язык, который с таким упорством и так долго обличал ее за безнравственный образ жизни.

5

Сколько ни рыскали по Италии убийцы, которым была обещана награда в миллион сестерциев за головы Кассия и Брута, но их так и не удалось найти. Вскоре Кассий обнаружился в Сирии. Здесь он примирил наместника Мурка с чудом выжившим в сражении при Анамее Бассом Цецилием, объединил остатки еще недавно противостоящих друг другу римских войск и принял над ними командование. Он не делал секрета из своего плана собрать огромную армию из числа народов, покоренных Помпеем, и двинуть ее на Рим.

По всей Азии от Закавказья и до Персидского залива, от Египта и до Индии сновали его вербовщики, набирая где посулами, а где силой наемников в будущую армию, которая по численности и вооружению должна была превзойти все известные до той поры армии. Антипатр и Малих, собрав все необходимые документы, подтверждающие дарованное Римом право иудеев на освобождение от военной службы, отправились в Дамаск. Кассий, прочитав представленные ими документы, пришел в ярость. «Вы, видимо, считаете, что свобода иудеев должна оплачиваться кровью римлян и дружественных нам народов?» – вскричал он. Не посмев, однако, отменить прежние указы Рима, Кассий обязал Иудею выплатить ему компенсацию в размере пятисот талантов, которые пойдут на содержание его наемной армии, которая, в отличие от иудеев, готова сражаться не только за свою, но и за их свободу. Малих заявил, что таких денег у Иудеи нет, и что если Кассий требует от иудеев, чтобы они собственной кровью оплачивали свою свободу, он готов тут же, в его ставке, лишить себя жизни. Эта дерзость Малиха еще больше разъярила Кассия, и он увеличил размер дани, возложенной на Иудею, до семисот талантов.

Антипатр, видя состояние Кассия, не стал с ним спорить и принял его условия. Он, как наместник Иудеи, предложил Кассию следующие условия: Иудея в течение двух недель вносит в казну Кассия двести талантов звонкой монетой, а остальные пятьсот обязуется выплатить в виде продовольствия, фуража и транспортных средств, в которых будет испытывать нужду его армия. Кассий принял эти условия с той, однако, оговоркой, что сто талантов внесет в его кассу лично Малих. «Я настаиваю на том, – сказал он, с ненавистью буравя взглядом Малиха, осмелившегося перечить ему, – что сто талантов внесет в мою казну лично Малих, если вы не хотите, чтобы мои солдаты вступили на территорию Иудеи и сами взяли то, что им причитается». «У меня нет…» – начал было Малих, но Антипатр не дал ему договорить. «Требование справедливое, – сказал он, – и Малих выплатит тебе искомую сумму».

«Отчего все так ненавидят нас, евреев?» – с горечью произнес Малих, когда они вышли от Кассия. «Кто это – все?» – спросил Антипатр, взбираясь на коня. «Кассий, ты, – сказал Малих и легко вскочил в седло. – Все вы, кому евреи хуже кости поперек горла. По какому праву вы требуете, чтобы мы жили по вашим законам, а не по тем законам, которые дал нам Предвечный?» «Не болтай ерунды», – сказал Антипатр и пришпорил коня.

По дороге в Иерусалим Антипатр и Малих сделали короткую остановку в Сепфорисе, где Антипатр рассказал Ироду об итогах поездки к Кассию. Пообедав и поиграв немного с внуком, который уже пытался связать отдельные звуки в осмысленные слова, Антипатр с Малихом отправились дальше, а Ирод, сделав необходимые распоряжения, засобирался на север. Через два дня он прибыл в Дамаск и вручил Кассию первые сто талантов. «Эту сумму посылает тебе Галилея, – сказал он. – Свои сто талантов Малих пришлет тебе на следующей неделе». Кассий похвалил Ирода, а относительно долга Малиха заметил: «Пусть поторопится, у меня нет времени ждать, когда он соберет искомую сумму. – И добавил, недобро улыбаясь: – Передай Малиху, чтобы он хорошенько перетряс свою мошну, – там у него наверняка припрятано больше, чем стóит его жалкая жизнь». К исходу второй недели в Дамаск была доставлена вторая часть дани, возложенная Кассием на Малиха: эти сто талантов внес за командующего войсками Иудеи Антипатр из своих средств, чтобы не гневить заносчивого римлянина.

6

В это же время стало известно, что против Кассия выступил со своими легионами Антоний. Кассий срочно вызвал к себе Ирода. На этот раз Кассий был не один, а в обществе Брута, который угрюмо возлежал за столом с витыми бронзовыми ножками, отщипывал от виноградной кисти ягоды, но не ел их, а давил пальцами, раздавленную ягоду бросал на пол и принимался за следующую. Этот надменный патриций, возводящий свой род к тираноненавистнику Луцию Бруту, портрет которого висел на самом видном месте в его римском доме, меньше всего походил на римлянина. Скорее его можно было принять за правоверного иудея из-за бороды, которую он клятвенно обещал сбрить, как только республика будет восстановлена, а его враги Октавий, Антоний и Лепид уничтожены.

– Ведь ты не иудей? – спросил Кассий, приглашая Ирода к столу.

– Иудей, – ответил Ирод, решив, что Кассий имеет в виду не его происхождение, а вероисповедание.

– Ну да это не имеет значения, – сказал Кассий, давая знак виночерпию, чтобы тот наполнил кубки. – Ты показал себя исполнительным администратором и другом Рима. Складывающиеся обстоятельства вынуждают нас с Брутом на время уехать, поэтому мы решили назначить тебя наместником Сирии. Мурку, которого назначил наместником диктатор Цезарь, мы не доверяем. В наше отсутствие ты, как новый наместник Сирии, примешь на себя обязанности сборщика налогов со всех азиатских провинций и станешь следить за своевременным обеспечением нашей армии всем необходимым. Это решение не подлежит обсуждению, и в должность наместника ты вступаешь прямо сейчас. Я поднимаю кубок за то, чтобы наместничество твое было для тебя счастливым, а для Рима удачливым. Твое здоровье!

Как новый наместник, Ирод становился командующим всеми гарнизонами и охранными войсками, дислоцированными на территории Серии и Иудеи, в том числе над охранными частями Фасаила и войсками Малиха. Но если с Фасаилом и его стражниками никаких проблем не предвиделось, то Малих вряд ли обрадуется такому переподчинению своего войска. Ирод, представив себе выражение лица Малиха, когда тот узнает о новой должности Ирода, усмехнулся. Усмешка эта не осталась без внимания Брута.

– Тебя развеселило назначение наместником Сирии? – спросил он, обмакнув испачканные виноградом пальцы в кубок с вином. Ирод ответил:

– Нет, я просто подумал о том, как поведет себя Малих, когда ему придется сложить с себя обязанности начальника над армией Иудеи.

– С этим Малихом я бы вообще раз и навсегда покончил, – раздраженно сказал Кассий, тем самым дав понять, что всякое упоминание имени иудейского военачальника ему неприятно.

Известие о назначении Ирода наместником Сирии быстро облетело всю Иудею и повергло Малиха в шок. Он сказал Антипатру:

– Похоже, что в твоих руках и руках твоих сыновей скоро окажется не только вся Азия вкупе с Иудеей, но и весь Рим.

Антипатр, которого Малих даже не поблагодарил за то, что тот отвел от него гнев Кассия и спас Иудею от вторжения римлян, сказал:

– Для тебя это было бы лучшим решением всех твоих проблем.

Малих понял, на что намекает Антипатр, но поскольку при этом разговоре присутствовал и Гиркан, который трудно соображал, поспешил отвести от себя подозрения.

– Не знаю, что конкретно ты имеешь в виду, – сказал он, – но в присутствии нашего высокочтимого первосвященника я готов снова и снова подтвердить: все мои помыслы и поступки направлены единственно на благо Иудеи и ни на что иное. В этом и состоит моя главная проблема, которую я в меру своих скромных сил и возможностей до сих пор исполнял. Посмотрим теперь, как с этой проблемой справится твой сын.

7

Вскоре в Иерусалим прибыл Ирод. По случаю назначения его наместником Сирии Гиркан устроил пир. Приглашенных гостей оказалось множество. На пиру присутствовала и юная Мариамна – внучка Гиркана, которую дед упросил сплясать специально для нового наместника Сирии. За время, прошедшее с тех пор, когда Ирод видел ее в последний раз, бойкая смазливая девчушка расцвела и превратилась в степенную грациозную девушку, красота которой могла поспорить с красотой легендарной Елены, из-за которой разразилась Троянская война. Ирод сразу влюбился в Мариамну, как влюбился некогда в первую свою жену Дорис. Подвыпивший Гиркан, довольный тем, что доставил Ироду удовольствие, неловко поднялся, опрокинув блюдо с жареным барашком, качнулся и через весь стол закричал Ироду:

– Требуй, наместник, от первосвященника Иудеи чего хочешь – я исполню любую твою волю!

Ирод не заставил себя долго упрашивать и громко, чтобы его слышали все, сказал:

– Отдай мне в жены свою прекрасную внучку Мариамну! [93]93
  Иудеям не запрещалось многоженство. Известно, например, что у Иакова было две жены – родные сестры Лия и Рахиль – и их служанки Валла и Зелфа, являвшиеся в то же время его наложницами; эти четыре женщины родили ему 12 сыновей, от которых и произошло 12 колен израилевых. Несколько жен и наложниц было и у царя Давида, а у Соломона, славившегося своей мудростью и богатством, насчитывалось 700 жен и 300 наложниц. Лишь в 1018 г. н. э. раввин Гершом запретил иудеям, живущим в Европе, многоженство и ввел моногамию. Это правило, однако, не распространялось на иудеев, живших в мусульманских странах.


[Закрыть]

– Будь по-твоему! – мотнул захмелевшей головой Гиркан. – Мариамна, доченька моя, ты все слышала? Отныне ты жена Ирода!

– Пока только невеста, – поправил старика Ирод, снимая с пальца золотое кольцо и надевая его на тонкий пальчик зардевшейся красавицы, которое, оказавшись для нее слишком большим, тут же со звоном упало на пол и покатилось под стол.

– Дурное предзнаменование, – сказал Малих, сам с вожделением поглядывавший на Мариамну. – Брак твой, красавица, будет недолгий и несчастливый.

8

А вскоре случилась трагедия: отец Ирода, никогда и ничем не болевший, если не считать полученных им в сражениях ран, внезапно скончался. Ирода это известие застало во время инспекционной поездки по стране, в ходе которой он обратил внимание на то, что гарнизоны всех крепостей и городов, которые он посещал, приведены в повышенную боевую готовность. Командиры гарнизонов докладывали ему, что сделано это по приказу Малиха с тем, чтобы новый наместник Сирии мог лично убедиться в боеспособности армии Иудеи. Ирод не придал этому факту особого значения, хотя ему и не понравилось излишнее усердие Малиха, и поспешил вернуться в Иерусалим. Мать Ирода, Кипра, качаясь из стороны в сторону, подобно опахалу из страусовых перьев, которым рабы обмахивают в жаркую погоду господ, сидела над телом мужа, никого не узнавала и только повторяла, как заведенная, одно слово:

– Убили… убили… убили…

Тут же были ее и Антипатра дети: сыновья Фасаил, Иосиф и Ферора и дочь Саломия. Рядом же с Кипрой, обняв ее за плечи, неотлучно находился Малих. Он рассказывал безутешной вдове, каким храбрым воином был ее муж, как много потеряла с его смертью Иудея, наместником которой его назначил сам Гай Юлий Цезарь, и предлагал, следуя примеру римлян, объявивших покойного Цезаря богом, обожествить Антипатра, хотя Предвечный и запрещает иудеям делать подобное.

Ирод, не дожидаясь, когда тело отца будет предано земле, провел беглое расследований причин его внезапной смерти, но расследование это мало что дало. Выяснилось, что Антипатр отправился пообедать к Гиркану, где они обсуждали помолвку Ирода и Мариамны, а потом ни с того, ни с сего горло Антипатра свела судорога, глаза полезли из орбит и он, опрокинув чашу с вином, из которой едва успел отхлебнуть глоток, стал заваливаться набок и внезапно рухнул на пол. Ирод расспросил братьев, присутствовавших на том злополучном обеде, не показалось ли им что-либо странным или подозрительным.