Текст книги "Проклятие Ирода Великого"

Автор книги: Владимир Меженков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава вторая
ИСПЫТАНИЕ УНИЖЕНИЕМ

1

На излете зимы, когда зацвел миндаль [157]157
  Миндаль– евр. шакед, что значит «бодрствующий». Одно из самых распространенных в Иудее и во всей Западной Азии растений. Начинает цвести раньше всех других деревьев, когда на ветвях его еще не распустились листья. Известны случаи, когда миндаль зацветал уже в конце января, а в марте давал первые плоды. Миндальные орехи почитались как одно из самых лакомых и дорогих угощений. Иаков, отправляя своих сыновей в Египет к проданному в рабство брату их Иосифу, наказывает: «Возьмите с собою плодов земли сей, и отнесите в дар тому человеку (Иосифу. – В.М.) несколько бальзама и несколько меду, стираксы (т. е. ароматической смолы, собираемой из надрезов, сделанных на коре тропического растения стиракса, или бензоя, и употребляемой сегодня в парфюмерии и медицине. – В.М.) и ладану, фисташков и миндальных орехов» (Быт. 43:11). Миндаль олицетворял для евреев старость (из-за белизны цветов) и мудрость. Из миндального дерева был сделан жезл Аарона, который, в отличие от жезлов начальников всех других израильских колен, в течение одной ночи «расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали» (Чис. 17:8). Жезл Аарона, как особо почитаемая святыня, хранился в ковчеге завета (евр. название этого ковчега арон, что созвучно имени Аарон, избранного Богом в священники, и что переводится на русск. яз. просто как «ящик»).


[Закрыть]и природа, казалось, вот-вот пробудится от спячки, вдруг повалил снег. Он шел густыми хлопьями, за которыми в трех шагах от себя ничего нельзя было разглядеть. Ирод отпустил поводья и, натянув на голову капюшон плаща, ехал, покачиваясь в седле в такт шагам лошади. Мысли его были грустны. Удача отвернулась от него. Порой Ироду казалось, что над ним довлеет проклятье. Вот только кто и за какие прегрешения проклял его? Чем провинился он перед Предвечным? Цепкая память Ирода подсказала ему стихи, зацепившиеся за краешек сознания еще в детстве: «Проклят, кто сделает изваянный или литой кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника, и поставит его в тайном месте. Проклят злословящий отца своего и мать свою. Проклят нарушающий межи ближнего своего. Проклят, кто слепого сбивает с пути. Проклят, кто превратно судит пришельца, сироту и вдову. Проклят, кто ляжет с женой отца своего, ибо он открыл край одежды отца своего. Проклят, кто ляжет с каким-либо скотом. Проклят, кто ляжет с сестрою своею, с дочерью отца своего или дочерью матери своей. Проклят, кто ляжет с тещею своею. Проклят, кто тайно убивает ближнего своего. Проклят, кто берет подкуп. Проклят, кто не исполнит слов закона сего и не будет поступать по ним». Ни один из этих грехов не лежит на душе Ирода. Так за какие грехи и кто проклял его?

Та же память напомнила Ироду, с какой настороженностью встретила его в Масаде Мариамна, точно бы увидела не мужа своего, но врага, а когда Ирод напомнил ей, ктó стоит перед ней, вдруг смутилась и, забыв о приличествующей каждой еврейской женщине скромности, кинулась ему на шею и прилюдно стала целовать и ласкать его. Не будь Мариамна беременна, она, вероятно, тут же и отдалась бы ему, чтобы дать выход своей страсти, которая, судя по ее темпераменту, клокочет в ней от самого рождения.

Ирод поморщился, сердясь на себя за свои фантазии. Ревновать жену к самому себе – что может быть более вздорного? И точно бы в отместку ему за его нелепые фантазии из снежной пелены выткался скалящийся Малих. «Ты ищешь того, кто проклял тебя? – спросил он. – Я тебя и проклял. Некому больше, как только мне, ненавидеть тебя и весь твой презренный род. И отца твоего убил я, и брат твой Фасаил размозжил себе голову о камни темницы потому только, что и на нем лежит мое проклятие. Не будет тебе нигде сна и покоя, я всюду буду преследовать тебя до самого твоего смертного часа».

Сказав так, Малих растворился в белой мгле, а Ирод, к которому вернулась ясность сознания, подумал: ну конечно, Малих и проклял меня за то, что я встал на его пути и не дал ему осуществить свой план стать царем Иудеи.

– Ты, Малих, и подготовил все для того, чтобы стать царем, – произнес вслух Ирод. – Предал моего отца, манипулировал стариком Гирканом, завел себе глаза и уши в доме Антония, превратил синагоги в опорные пункты послушной тебе армии. И дело тут не в том, что о твоих планах проболтался трусливый, как заяц, старейшина самарийской синагоги Авизер. Рано или поздно я и сам бы проведал про твои планы. На твою беду, это случилось рано. Случись такое позже, ты завладел бы и моей женой Мариамной, чтобы уже полностью не только стереть мой род с лица земли, но и уничтожить самую память о нас…

Мысли Ирода прервал Диофант, назначенный недавно за красивый почерк писарем войска.

– Ты что-то приказал мне? – спросил он, подъезжая к Ироду. – Будь добр, повтори свои слова, за этой вьюгой я ничего не расслышал.

– Нет, ничего, – ответил Ирод. – Оставь меня одного.

Диофант придержал своего коня, и Ирод снова остался наедине со своими мыслями и не перестающим валить хлопьями снегом. Надвинув капюшон плаща еще ниже на лицо, он попытался вернуться к прерванному разговору с Малихом, но мысли его смешались и нить разговора оборвалась.

Снег прекратился так же внезапно, как и начался. Но он почему-то не таял на пробуждающейся после зимней спячки земле, на которой уже зазеленела молодая трава. Ироду вспомнилось далекое детство в родной Идумее, когда он вместе с братьями и соседскими мальчишками лепил снежки и устраивал веселые сражения. Он откинул с головы капюшон и спешился, чтобы, как в детстве, слепить снежок и запустить им в кого-нибудь из своих товарищей. Наклонившись, он сгреб было в ладони белый покров и только теперь понял, что это не снег, а лепестки цветов миндаля, разнесенные ветром. Воины Ирода, объезжая его, с недоумением смотрели на командира. Ироду стало грустно. Снова взобравшись на коня, он подумал: нет, не прав был мудрый Соломон, говоря: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее». Прошедшее не вернешь. Чему надлежало быть, то стало, а что стало, то отошло к безвозвратному прошедшему.

2

Разведчики, вернувшиеся из Галилеи, сообщили, что гарнизоны, верные Антигону, при известии о приближении армии Ирода стали один за другим покидать города, где были расквартированы, и стягиваться в Сепфорис. Столицу Галилеи, надежно укрепленную еще Иродом в бытность его областеначальником, иудеи и парфяне решили укрепить второй обводной стеной, возведенной внутри города. Значительная часть иудеев, от услуг которых Антигон отказался в силу их возраста и обремененности семьями, покинула города, оставленные до них находившимися там гарнизонами, и попряталась в пещерах, где некогда находили приют разбойники Езекии.

Ирод слушал доклад разведчиков вполуха: он слишком хорошо знал Сепфорис и пещеры в горах, чтобы строить какую-то особую тактику по их покорению. Единственный вопрос, который его интересовал, был один:

– Где Антигон? Мне известно, что он покинул Иерусалим тотчас вслед за нами и находится теперь в Галилее.

Но как раз на этот главный для Ирода вопрос разведчики не могли дать точного ответа. Предположительно, сказали они, Антипатр находится под надежной защитой парфян, но вот где именно, этого не знает никто.

– В качестве царя Иудеи или заложника? – спросил Ирод. Он знал, что Антигон так и не выплатил парфянам обещанные тысячу талантов и пятьсот самых красивых женщин-евреек, и потому парфяне будут стеречь его как зеницу ока до тех пор, пока не получат с него сполна обещанное.

– Это нам не удалось выяснить, – был ответ разведчиков.

Как ни были утомлены солдаты дальним переходом и непогодой, Ирод приказал войску двигаться быстрым шагом. Короткую остановку он сделал в Самарии, где находились на отдыхе направленные туда из-под Иерусалима римляне. Силон опять был пьян. Встретившись с Иродом, он стал жаловаться:

– Твой Антигон ничтожество и лгун. Обещал взять нас на полное довольствие, а сам выдал нам продовольствие всего на один месяц и не заплатил ни обола.

Слова эти насторожили Ирода.

– Разве вина и продовольствия, которым снабжает тебя мой брат Иосиф, недостаточно, чтобы римляне ни в чем не знали нужды? – спросил он.

– Вино, которое выдал твой брат, давно кончилось, а продовольствие, которое он прячет от нас в Иерихоне, поступает к нам с большим опозданием, – ответил Силон. – Поэтому я и принял предложение Антигона, а он, гад, обманул меня.

Продолжать разговор с предателем было бессмысленно. Собираясь уйти, Ирод сказал:

– Если мне удастся свидеться с Антигоном, я передам ему твое неудовольствие.

– Непременно передай! – подхватил Силон, не заметив в тоне Ирода издевки. – И добавь, что если он и дальше будет обманывать меня, я снова соединюсь с тобой, и тогда пусть он не ждет от меня пощады.

Ирод брезгливо посмотрел на Силона.

– Проспись, полководец, – сказал он и вышел на свежий воздух.

«Вот оно, проклятие Малиха, – думал он, возвращаясь к своему войску. – Меня готовы предать все: и иудеи, и римляне».

Нигде больше не задерживаясь, Ирод покинул Самарию и вступил в до боли знакомую ему Галилею. По-видимому, при своем продвижении армия Ирода производила слишком много шума, в результате чего Сепфорис оказался брошен. Парфяне бежали в Сирию, а иудеи рассеялись по окрестным горам. Внутренняя крепостная стена так и не была достроена; всюду были навалены камни, которых не коснулся резец рабочих. Для Ирода так и осталось неизвестным, где скрывается Антигон или прячут его парфяне.

Войско врага с такой поспешностью покинуло город, что оставило в нем огромные запасы продовольствия. Ирод приказал командирам разместить солдат в брошенных домах, а сам отправился в свою резиденцию. Дворец, некогда поражавший гостей своим великолепием, являл теперь жалкое зрелище. Мозаичные полы в крытом дворе были выломаны, а бассейн завален всякой рухлядью. Полы в атрии и мебель во всех комнатах частью сожжены, частью изрублены мечами и топорами. У мраморных скульптур были отбиты головы и конечности, некоторые превращены в осколки, разбросанные по всему дому, а у тех, что уцелели, были отбиты носы. Дубовые панели, некогда украшавшие стены, были ободраны, а оголившиеся стены разрисованы и исписаны скабрезностями. Самое же омерзительное состояло то, что весь дом был заполнен нечистотами, от которых исходила невыносимая вонь.

«Варвары, – думал Ирод, осматривая дом, и удивлялся самому себе: он не испытывал к тем, кто хозяйничал в его доме, ни ненависти, ни гнева. Он вспомнил, какое убогое зрелище явил собою Рим, в котором десятки лет, ушедшие на гражданскую войну, ничего не строилось. – Когда я покончу с Антигоном, первое, что сделаю, это отстрою заново все города Иудеи. Красота должна окружать людей с детства. Иначе они никогда не научатся ценить прекрасное».

При мысли об Антигоне Ирода снова охватила тоска. Где он скрывается, как найти его, чтобы поквитаться с ним разом за все страдания и разрушения, которые он принес стране, за смерть тысяч и тысяч людей, и прежде всего за смерть брата его Фасаила? Неужели Иудея так и будет все воевать и воевать, точно бы жители ее задались целью поскорей приблизить время, когда исполнится реченое Предвечным: «Города ваши сделаю пустынею, и опустошу святилища ваши, и не буду обонять приятного благоухания жертв ваших. Опустошу землю вашу, так что изумятся о ней враги ваши, поселившиеся на ней. А вас рассею между народами, и обнажу вслед вас меч, и будет земля ваша пуста и города ваши разрушены» [158]158
  Лев. 26:31–33.


[Закрыть].

Тоска, охватившая Ирода, сменилась усталостью. Все пережитое им за последние месяцы не прошло бесследно. И он, и войско его нуждались в отдыхе. В конце концов, подумал Ирод, они заслужили этот отдых. В сердцах людей, бесконечно занятых войной, поселяется злоба. А злоба в мирное время, не находя выхода, оборачивается против ближних. Этого нельзя допустить. Разве не затем сенат Рима объявил его царем, чтобы он принес Иудее мир и благоденствие?

На следующий день Ироду доставили письмо от матери. Прочитав его, Ирод решил, что письмо это продиктовал матери Сам Предвечный, чтобы он мог забыть на время о войне. Поручив командование войском Птолемею и наказав ему не ввязываться без крайней нужды ни в какие вооруженные стычки, чтобы дать возможность солдатам хотя бы на время забыть о войне, Ирод, ознакомившись с содержанием письма состарившейся Кипры, собрался в дорогу.

3

«Мать твоя Кипра, – читал и перечитывал письмо матери Ирод, – шлет тебе благословение свое и пожелание здоровья. Теперь, после смерти отца и брата твоего Фасаила, ты остался в нашей семье за старшего. Понимаю, что тебе нелегко сейчас, да только кому в наше время легко? Иосиф пишет, что ты поручил ему вразумлять непокорных, дабы народ следовал указаниям не властителей-корыстолюбцев, коих развелось великое множество, а слушался наставлений одного лишь закона, который дан нам свыше и сокрыт в членах и сердцах наших. Еще незабвенный отец твой и мой муж Антипатр, да не иссякнет добрая память о нем, любил повторять, наставляя на путь истинный Гиркана: “Когда страна отступит от закона, тогда много в ней начальников; а при разумном и знающем муже она долговечна”. Не послушал его Гиркан, и вот результат: пока был жив отец твой и мой муж Антипатр, одолели они властолюбивого брата его Аристовула, а не стало отца твоего и моего мужа, поглумился над безвольным Гирканом нечестивый племянник его Антигон. Послушай же теперь меня ты, сын мой, которого я выносила в чреве моем и вскормила молоком из сосцов моих: постигнет и нашу семью горестная судьба Хасмонеев, если не станет слушаться наставлений старшего в нашем доме, коим остался теперь ты, человек, уважаемый даже в Риме. Сестра твоя Саломия уже взрослая, в прошлом месяце исполнилось ей шестнадцать лет, а не хочет она выходить замуж за человека ученого, хотя и увечного с детства, когда упал с лошади и повредил ногу свою. Вразуми сестру свою, объясни ей, что лучше увечье физическое, чем душевное. Ничего дурного не могу сказать о жене твоей Дорис: почитает она меня, как родную мать, слушается во всем и во всем помогает. А вот Мариамна, которая не сегодня – завтра родит второго ребенка, выказывает нрав Хасмонеев. Относится ко мне так, будто я не свекровь ей, а рабыня, которой помыкают. Но ведь и рабыню можно любить, как полюбил нашу рабыню-италийку младший брат твой Ферора. Перед людьми стыдно, глядя, как милуется с этой рабыней младший сын мой, как будто мало ему свободных женщин. И слышать не хочет ни о ком, кто одарит его счастьем, а меня внуками. Может, не следовало мне писать тебе про все мои горести, да только с кем же я могу поделиться, как не с тобой, на которого, как на старшего в нашей семье, мне только и остается уповать? Прости, если что не так написала. Писать письма я не приучена, а приказать материнскому сердцу молчать и дальше нет больше сил моих. Об одном прошу тебя, сын мой: если представится случай – приезжай, соскучилась я по тебе очень. Да и послушаться твоего совета мне, старой, будет полезно, а всем остальным в нашем доме необходимо, ибо мир в семье зиждется на исполнении приказаний старших».

Письмо это, по-женски бестолковое и по-женски же искреннее, взволновало Ирода. Кто этот увечный ученый, за которого мать сватает Саломию, и почему сестра не хочет выйти за него замуж? С какой радости-печали влюбился в рабыню Ферора и какие планы на будущее строит с нею? Молодчина Дорис, что слушается во всем свекровь. А какая шлея угодила под хвост Мариамне? Капризы ли это молодой женщины, находящейся на сносях, или тут что-то другое?

Ирода, прибывшего в Идумею с небольшим отрядом кавалеристов, встретили на этот раз не с той радостью, с какой встретили в Масаде. Ферора, знавший уже со слов матери, что она написала Ироду о его связи с рабыней-италийкой, демонстративно вышел встретить брата вместе со своей любовницей («Красивая», – отметил про себя Ирод, обнимая младшего брата). Куксилась и Саломия, держась подальше от калеки с приятным лицом, который прятался за спину Кипры, чтобы скрыть свое увечье, и виновато смотрел на Ирода. Мариамна нарочно выпятила и без того огромный свой живот, будто хотела показать Ироду, кому он теперь должен отдавать предпочтение в доме. Одна только Дорис, заметно похорошевшая после того, как сбросила с себя лишний вес, откровенно радовалась приезду Ирода. Бросилась ему на шею на виду у всех, как это сделала при освобождении Масады Мариамна, тесно прижалась к нему всем телом и шепнула на ухо: «Господь свидетель, как истосковалась моя плоть по твоим ласкам». Из-за плеча Дорис Ирод увидел, как потемнели большие синие глаза Мариамны, в которых ему почудилась не ревность, а злость. Одного этого взгляда Мариамны Ироду было достаточно, чтобы догадаться: разлад в семье начался из-за раскола среди женщин. И чтобы в семье снова воцарился мир, ему следует начать с примирения женщин.

Свою первую ночь Ирод провел с Дорис в благодарность за то, что та поддержала его мать. Дорис ничуть не изменилась за прошедшие годы: была все такой же лениво-грациозной, как на пиру в доме Секста, где пленила Ирода своим танцем, и такой же неподвижно-послушной, как в их первую ночь, когда Секст приказал евнуху приготовить для них постель. Ирод, сам истомившийся по женской плоти, жадно набросился на Дорис, а та, жарко дыша ему в лицо, была пленительно-расслабленной, возбуждая его своими сладострастными стонами. Наутро, за завтраком, Ирод насмешливо смотрел на Саломию, которая демонстративно отворачивалась от калеки, предназначенного матерью ей в мужья, и через стол громко переговаривался с ним, находя его все более и более интересным собеседником.

Этому калеке, которого, как и третьего брата Ирода, звали Иосифом, было на вид лет тридцать. Был он родом из вавилонских евреев и действительно оказался ученым. Несмотря на увечье, он объехал множество стран, зарабатывая на жизнь врачеванием, и параллельно изучал нравы и обычаи населявших эти страны народов. Эти поездки навели Иосифа на мысль углубленно заняться вопросами религии. Тогда он вернулся в Вавилон, где стал учеником Гиллеля [159]159
  Гиллель– вавилонский еврей, жил во второй половине I в. до н. э. – начале I в. н. э. Основатель одной из самых известных религиозных школ древности, оказавшей заметное влияние на возникновение в недрах иудаизма христианства как религии не одних только евреев, но всех людей вне зависимости от их национальной принадлежности. Первым из раввинов отказался от платы, взимаемой с учеников за обучение в его школе. Занятия проводил чаще всего во дворе своего дома, реже – в синагогах. С установлением мира в Иудее во времена Ирода Великого переехал из Вавилона в Иерусалим. Зарабатывал себе на жизнь рубкой и продажей леса. Гиллелю принадлежат многие мудрые высказывания, вошедшие в золотой фонд мировой мысли: «Не суди твоего ближнего, пока ты не в его положении», «Не говори: я обращусь к Богу, когда у меня будет свободное время; может быть, этого свободного времени у тебя никогда не будет», «Повсюду, где нет человека, будь ты человеком». Сохранилась легенда, согласно которой однажды к другому знаменитому раввину древности Шаммаю пришел язычник и пообещал стать прозелитом, если тот научит его всему закону, встав на одну ногу (т. е. бегло, изложив самую суть закона, не вдаваясь в детали). Шаммай рассердился и выгнал язычника вон. Тогда тот отправился к Гиллелю с той же просьбой. Гиллель любезно принял язычника, встал на одну ногу и сказал: «Не делай ближнему твоему того, чего не желаешь себе. Это весь закон, все остальное только объяснение. Иди и исполняй». Гиллель прожил долгую жизнь и умер ок. 10 г. н. э. в возрасте 120 лет.


[Закрыть], снискавшего славу глубокого знатока и толкователя Священного писания. Гиллель и посоветовал Иосифу отправиться в Иудею, где его любознательность и опыт врача могут найти полное удовлетворение.

– Итак, ты ученик Гиллеля? – спросил Ирод.

– Не только, – ответил Иосиф, – своими учителями я считаю также Гиппократа [160]160
  Гиппократ– греческий врач V–IV вв. до н. э., прародителем которого считался бог-целитель Асклепий. Считал, что болезни ниспосланы на людей не богами, а обусловлены влиянием окружающей среды и климатическими особенностями той или иной местности (работа «О воздухе, воде и местности»). Разработал учение, согласно которому здоровье человека покоится на правильном сочетании четырех телесных соков – крови, мокроты, желтой и черной желчи (работа «О природе человека»). Видел свою задачу в том, чтобы лечить больного естественными целебными средствами, обеспечивая выздоровление мобилизацией всех сил организма, и соблюдением диеты. В случаях необратимых мышечных и костных болезней применял хирургическое вмешательство. Разработал этику поведения врача в отношениях с пациентами («не навреди»), которая нашла отражение в т. н. клятве Гиппократа.


[Закрыть]и Платона [161]161
  Платон(V–IV вв. до н. э.) – один из выдающихся греческих мыслителей, основоположник философии объективного идеализма. Потрясенный судом и казнью своего учителя Сократа, приложил все усилия к тому, чтобы продолжить его дело о нравственном совершенствовании человека и его взаимоотношениях с государством. Учение Платона об идеальном государстве прямо вытекает из учения Сократа о нравственности. Чтобы исключить из общества корыстолюбие и алчность, Платон первым предложил ликвидировать частную собственность. В одном из вариантов идеального государства допускал возможность обобществления жен, а заботу о воспитании детей вне зависимости от их социального происхождения возложить на государство и лишь по достижении ими совершеннолетия и раскрывшихся в них способностях и наклонностях определить их место в общественной жизни. Попытался реализовать свои идеи на практике в Сицилии в гор. Сиракузы, но безуспешно. Разочаровавшись в стремлении людей добровольно стать добродетельными и достичь нравственного совершенства, к концу жизни предложил новую модель идеального государства. В работе «Законы», предвосхитившей возникновение римского права, развил идею построения государства на полицейско-казарменном принципе насильственного принуждения людей стать «счастливыми».


[Закрыть].

Такой ответ чрезвычайно заинтересовал Ирода, который сам был большим почитателем всего греческого.

– Любопытно, – сказал он. – Не будешь ли ты так любезен, чтобы растолковать нам, какая может быть связь между Гиллелем, Гиппократом и Платоном?

– Самая прямая! – воскликнул Иосиф, и лицо его, до той поры хранившее выражение виноватости, стало одухотворенным. – Большая ошибка думать, будто всеми нашими поступками управляет промысел Предвечного. Будь это так, люди не совершали бы дурных поступков, а творили бы одно только добро. Но разве это так? Разве милость Предвечного к нам, Его созданиям, не простирается столь далеко, что Он предоставил нам право самим решать, что есть благо в этом мире, а что зло, и самостоятельно выбирать, встать ли нам на сторону добра или зла? Добродетельный человек не станет поступать дурно. Но тут встает другой вопрос: а что есть добродетель? Сократ [162]162
  Сократ (V–IV вв. до н. э.) – выдающийся греческий философ, сын камнереза и повивальной бабки. Участник Пелопонесских войн, которые свыше двадцати лет велись между демократическими Афинами и олигархической Спартой. Спарта при помощи Персии добилась превосходства над Афинами и нанесла грекам поражение в морском сражении при Эгоспотамах на побережье Дарданелл. После этого поражения Греция оказалась политически раздробленной, подпав вначале под власть персов, а после побед, одержанных Александром Македонским над Персией, под власть Македонии. Сократ оказался единственным, кто выступил против смертных приговоров, вынесенных греческим военачальникам за поражение от Спарты. С этого времени началась его деятельность как философа, заложившего основы этики, вылившейся при Аристотеле в самостоятельную философскую дисциплину. Сократ не оставил после себя письменных трудов. Проводя большую часть времени на площадях и в палестрах аристократов, куда его приглашали (в частности, будущий государственный деятель и полководец Алкивиад был воспитанником Сократа), он вступал в беседы с любым, кто желал с ним поговорить. Первым дал определение таким понятиям, как благо, мудрость, справедливость. Переосмыслил древнее изречение «Познай самого себя», высеченное на колонне при входе в храм Аполлона в Дельфах, как призыв к человеку познать свою нравственную сущность и осуществить ее в конкретных делах для достижения высшего счастья («Познай, кто ты есть, и стань им» и «Добродетель есть знание»). В книге Диогена Лаэртия (первая половина III в. н. э.) «Жизни и мнения прославленных философов вместе с сокращенным сводом воззрений каждой фелософской школы» – единственной биографической истории древнегреческой философии, дошедшей до нас, – содержится множество высказываний, приписываемых Сократу. Среди них такие: «Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: сколько же есть вещей, без которых можно жить!»; «Он говорил, что есть одно только благо – знание, и одно только зло – невежество. Богатство и знатность не приносят никакого достоинства»; «Он говорил, что хорошее начало не мелочь, хотя и начинается с мелочи; что он знает только то, что ничего не знает». Исходя из постулата, что человек, знающий, что такое добро, не станет поступать дурно, Сократ заявлял, что власть в государстве должны принадлежать нравственным и справедливым людям. Образ Сократа, нарисованный Платоном и другими философами древности, вошел в сознание последующих поколений как высочайший пример кристально честного и независимого мыслителя, ставящего превыше всего искание истины. Отсюда становится понятной популярность Сократа и др. греческих философов в древнем мире. Иудея в этом отношении не составляла исключения (особенно вопросами философии интересовались евреи, проживавшие в диаспорах). Влияние греческих философов на дальнейшее развитие философии неоспоримо. В частности, оно сказалось и на работах иудейско-эллинистического философа Филона Александрийского (последняя четверть I в. до н. э. – середина I в. н. э.), разработавшего учение о логосе не просто как слове(что и означает в букв. пер. с греч. яз. термин «логос»), а образе Бога, своего рода по средникемежду трансцендентной сущностью Бога и сотворенном Им мире. Для христиан таким логосом стал Иисус Христос – воплощенное и вочеловеченное Слово жизни, – Который принес людям Откровение и Сам стал этим Откровением.


[Закрыть]учил: добродетель есть знание. Невежественный человек не может быть добродетельным. При этом, правда, он не обязательно должен стать злым. Невежественный человек подобен животному. Можно ли назвать волка злым за то только, что он питается овцами, а овец добродетельными за то, что они едят траву, а не плоть? Такими их создал Предвечный и они таковы, какие есть: не добродетельные и не злые, а просто неразумные твари…

Ирод внимательно слушал Иосифа, одновременно наблюдая за реакцией на его рассказ сидящих за столом женщин. Мать его, Кипра, смотрела на Иосифа с обожанием и время от времени бросала на Ирода взгляд, в котором читалось: «Разве я не права? Разве избранник, за которого я сватаю дочь мою и сестру твою Саломию, не достоин войти в нашу семью?» Саломия, напротив, сидела насупившись, ничего не ела и весь ее вид говорил о том, что, будь ее воля, она вышла бы из-за стола и ушла куда подальше, только бы не находиться в обществе умничающего калеки. Дорис, напротив, беспрерывно жевала, рассказ Иосифа ее мало интересовал, она время от времени облизывала пальцы, выпачканные жирны мясом, и, заметив на себе взгляд Ирода, виновато улыбалась. «Не осуждай меня; после ночи блаженства, которое ты подарил мне, я страшно проголодалась», – читалось в ее взгляде. Зато Мариамна была само внимание. Она, как и Саломия, ничего не ела, неотрывно смотрела на Иосифа, ловя каждое его слово, и в больших синих глазах ее Ироду чудился не просто интерес к тому, что говорил калека, а обожание.

Между тем Иосиф, польщенный вниманием к нему Ирода, увлеченно продолжал. Мысль его уносилась в далекое прошлое, чтобы рассказ его был более понятен слушателям, перескакивала на современное положение дел, а от современности переходила к частностям, в которых объединялось прошлое и настоящее. Заговорив о природе возникновения самобытности евреев, он вспомнил Манефона [163]163
  Манефон– египетский жрец и историк, живший в III в. до н. э. в царствование Птолемея Филадельфа. Писал на греческом яз. Автор «Истории Египта», охватившей период с ХХХ в. до н. э. до 342 г. до н. э., когда Александр Македонский, завоевав Египет, объявил себя преемником фараонов, и началась эллинизация страны. Работа Манефона состояла из трех книг, из которых вторая охватывала период с 2171 по 1660 гг. до н. э. – время раскола Египта на мелкие, враждовавшие между собой княжества и установления власти над страной кочующих семитских племен, известных под именем гиксосов, что означает «цари-пастухи» (по-егип. шасу– «бедуины», «грабители»). Сама «История Египта» не сохранилась и известна нам по отрывкам, которые приводят в своих работах Иосиф Флавий, Евсевий и Георгий Синкелл. Иосиф Флавий, как и Манефон, отождествлял гиксосов с евреями. Вероятно, это все-таки были не евреи, которые как народ в XXII в. до н. э. еще не существовали, а, скорее всего, финикийцы. Во всяком случае, вопрос о том, к какому конкретно семитскому племени принадлежали гиксосы, остается открытым. Известно, например, что уже Авраам, живший на рубеже XXI–XX вв. и считающийся праотцом арабов, евреев и множества других народов, праматерями которых были, соответственно, Агарь, Сарра и Хеттура, назван в Библии евреем (см. Быт. 14:13). Между тем самоназвание евреев ивримозначает «пришельцы», «выходцы из другой страны», под которой, следуя историческим фактам, нужно понимать Месопотамию, заселенную еще в эпоху неолита шумерами и позже завоеванную семитскими племенами халдеями, основавшими Вавилонское царство. Именно там, в гор. Ур, расположенном на западном берегу р. Евфрат неподалеку от Персидского залива, и родился Авраам, где жил до 70-летнего возраста, из Ура переселился в Харран, расположенный в северо-западной части Месопотамии, а из Харрана начались его странствия по Ханаану и Египту, где он разбогател, и вернулся со своими стадами в Ханаан. Если строго следовать букве Библии, то Авраам стал первым, кто уверовал в Единого Бога, став, т. о., основателем иудаизма. Однако говорить о возникновении евреев как этноса в то время еще не приходилось: это случится значительно позже, когда его внук Иосиф будет продан братьями в рабство в Египет, где удостоится титула Цафнаф-панеах, что означает «Спаситель мира», женится на дочери главного жреца Патифара, примет своих братьев, даст им в управление самую плодородную землю Гесем в северо-восточной части страны между Пелузийским рукавом Нила и Синайской пустыней, и уже от них, этих 12-и наследников Иакова, в Египте же произойдет еврейский народ, так что истинной исторической родиной евреев следует считать не Палестину, а Египет. Ко времени исхода евреев из Египта, датируемого приблизительно 1450 г. до н. э. (американский хронолог Библии Э. У. Фолстих из университета Спенсера, штат Айова, рассчитал точную дату исхода – 3 апреля 1462 г. до н. э.), численность евреев достигнет 600 тысяч человек. Сопоставление двух дат – изгнание гиксосов из Египта в 1660 г. до н. э. и исход евреев из страны в интервале между 1462–1450 гг. до н. э. не дает нам оснований считать, что гиксосы и евреи один и тот же народ. Если же предположить, что правы и Манефон, и Иосиф Флавий, отождествляющие гиксосов с евреями, то, по-видимому, сыновья Иакова продали Иосифа в рабство в Египет при правлении там гиксосов, а гиксосы, не видя никакой разности между собой и Иосифом, сделали его фактическим правителем Египта. Мы знаем, что одного из царей-пастухов, правивших Египтом в то самое время, когда там оказался Иосиф, звали Апофисом. Обнаружив в Иосифе соплеменника и человека от природы явно одаренного, Апофис сделал его своей правой рукой, надев ему на шею золотую цепь и наделив царскими полномочиями (Быт. 41:45). Эта предположение представляется более реалистичным, чем библейский рассказ о том, что Апофис возвысил Иосифа потому, что тот растолковал ему значение его сна о семи коровах тучных и семи коровах тощих (Быт. 41:17–32). Версия, предлагаемая мною, снимает противоречие между Манефоном, изображающим евреев как гикосов-шасу, суть «бандитов», и Иосифом Флавием, рисующим евреев как «пленников» египтян (известно, что у евреев были рабы не только из числа иноземцев, но и соплеменники; разница в положении рабов-иноземцев и рабов-евреев состояла в том, что, по закону Моисея, первые становились полной собственностью своих господ и переходили, как все прочее имущество, по наследству для «вечного владения», см. Лев. 25:44–46, а вторые могли быть выкуплены родственниками или, если родственники были неимущими, после шестилетнего пребывания в рабстве снова становились свободными без выкупа, см. Втор. 21:2). Вот что сказано по этому поводу у Иосифа Флавия в работе «Против Апиона»: «В другой книге своей «Египетской истории» Манефон замечает, что “этот же народ так называемых пастухов в их священных книгах называется пленниками”. И это совершенно верно, потому что у наших отдаленных предков пастушество составляло обычное занятие и они, ведя жизнь номадов (от греч nomads– «кочевники». В. М.), по справедливости называются пастухами. Пленниками они также не без основания называются египтянами, так как наш предок Иосиф сам заявил египетскому царю, что он пленник, и впоследствии, с согласия царя, вызвал в Египет своих братьев». То обстоятельство, что позднейшие авторы назвали Манефона «первым антисемитом», в данном случае не имеет к существу его работы «История Египта» ни малейшего отношения. Представляется справедливым комментарий историка еврейского народа Я. И. Израильсона, сделанный к работе Манефона: «Им, очевидно, руководило оскорбленное национальное самолюбие, которое не могло примириться с мыслью, что могущественный некогда Египет должен был выпустить находившихся под его властью евреев на свободу, испытав при этом немало унижений» (см. в этой связи т. н. казни египетские, описанные в кн. Исход, главы 7-12).


[Закрыть], который первым из историков древности изложил свой взгляд на евреев как народ, оформившийся в Египте. От Манефона Иосиф перешел к рассказу о типах различных народов, среди которых ему довелось жить, а от типов народов к индивидуальным особенностям людей внутри каждого из этих народов.

– Мне довелось изгнать беса из одной девушки обыкновенной валерианой, – похвастал он. – После этого ко мне стали относиться как к чародею, а между тем все дело заключалось в том, что тó, что несведущие люди называют одержимостью бесами, мы, врачи, называем нарушением пропорций телесных соков в организме человека.

Заявление это вызвало живой интерес за столом. Одна только Саломия, поморщившись, пробурчала:

– Какая глупость.

– Глупость? – удивился Иосиф. – Но разве ты станешь отрицать, что одни люди горячи, а другие холодны, одни легко возбудимы и все их чувства выплескиваются наружу, а другие сдержанны и чувства их спрятаны глубоко в них, одни восприимчивы к страданиям ближних своих, а других эти страдания оставляют равнодушными? Так вот, девушка, из которой я якобы изгнал бесов, была просто-напросто легко возбудимой, которая остро пережила смерть своего брата.

– Совсем как наша Саломия, – вздохнув, сказала Дорис, и принялась за фрукты.

– На себя посмотри! – огрызнулась Саломия.

– Но какое все это имеет отношение к тому, чему ты научился у своих учителей? – спросил Ирод.

– Самым непосредственное, – подхватил Иосиф. – Иудаизм – это религия добра и братского единения людей. Наши предки не сразу пришли к пониманию Предвечного, имена Которому, как учит нас Священное писание, Благ и Праведен, Истинен и Свят, Вечен и Непостижим, Всеведущ и Премудр, Ненавидящий зло и Хотящий спасения всех, одним словом – Любовь. Трудно поверить, но были времена, когда наши предки, как и родственные им народы, поклонялись другому верховному богу по имени Эл, который управлял советом богов. Были среди этих богов богини-женщины и боги-мужчины: великая владычица и праматерь всех богов супруга Эла Ашера, богиня любви и плодородия Астарта, бог земли Баал. Были среди сонма богов и каждый год умирающий и вновь воскрешающий бог урожая Таммуз, богиня-охотница и воительница Анатбетэль. Всем этим богам вместе взятым и каждому из них в отдельности люди молились и приносили им жертвы. Еще при последнем царе Иудеи Седекии на улицах Иерусалима можно было увидеть сцены, о которых Предвечный сказал так: «Дети собирают дрова, а отцы разводят огонь, и женщины месят тесто, чтобы делать пирожки для богини неба и совершать возлияния иным богам, чтоб огорчать Меня» [164]164
  Иер. 7:18.


[Закрыть]. А что такое «священный брак», как не оргии, которые устраивали обнаженные мужчины и женщины на свежевспаханной земле, а потом, усаживаясь в круг, ели мясо козленка, сваренного в молоке его матери? [165]165
  Запрет употреблять в пищу козленка, сваренного в молоке его матери, трижды упоминаемый в Библии (см. Исх. 23:19, там же, 34:26, Втор. 14:21), прямо проистекает из древнего языческого обряда, участники которого изображали верховного бога Эла и оплодотворяемую им богиню любви и плодородия Астарту.


[Закрыть]Но самое непостижимое состоит в том, что наши предки приносили богам в жертву своих первородных сыновей [166]166
  Этот варварский обычай долго сохранялся в среде древних семитских народов, в т. ч. евреев. Медный полый истукан с собачьей головой и протянутыми человеческими руками, прозванный Молохом, раскалялся дровами изнутри докрасна и на его руки бросали детей, крик которых заглушали звуки громкой музыки. Несмотря на запрет, содержащийся в Библии: «Из детей твоих не отдавай на служение Молоху, и не бесчести имени Бога твоего» (Лев. 18:21), – обычай этот сохранялся и во времена Соломона: «Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Маовитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Амонитской» (3 Цар. 11:7). Последующие цари иудейские также проводили «сына своего и дочери своей через огонь Молоху» (4 Цар. 23:10). Отголоски этого обычая слышны в повелении Господа Аврааму принести в жертву всесожжения своего сына Исаака, дабы удостовериться в не рассуждающей силе его веры (Быт. 22:1-13), равно как в требовании, явно несущем на себе отпечаток язычества: «Не медли приносить Мне начатки от гумна твоего и от точила твоего; отдавай Мне первенцев из сынов твоих» (Исх. 22:29). Следы язычества можно обнаружить и в следующих словах, приписываемых Господу Богу: «Три раза в году весь мужеский пол должен являться пред лице Господа, Бога твоего, на место, которое изберет Он: в праздник опресноков, в праздник седмиц и в праздник кущей; и никто не должен являться пред лице Господа с пустыми руками» (Втор. 16:16). Естественное чувство благодарности религиозного человека за милость, проявленную к нему Богом, возникшее еще в языческие времена, в пору становления иудаизма превратилось в тяжкую повинность, которая вылилась в конце концов в горький плач неимущего, которому остается разве что дать привередливому Предвечному единственное дорогое, что у него еще остается, – собственного ребенка, как этого и требовал от него некогда Молох: «С чем предстать мне пред Господом, преклониться пред Богом небесным? Предстать ли пред Ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или неисчетными потоками елея? Разве дам Ему первенца моего за преступление мое и плод чрева моего – за грех души моей?» (Мих. 6:6–7).


[Закрыть]. От всех этих мерзостей иудеи сегодня избавлены. Но как им избавиться от движения соков внутри себя, которые делают разных людей не похожими один на другого? Только усилием собственной воли, которой наделил каждого из нас от рождения Предвечный, предоставив нам возможность самостоятельно делать выбор между добром и злом. Но и здесь Предвечный не забыл о нас, и здесь Он пришел нам на помощь, поселив в наши души страх. Меня долго занимал вопрос об обязательном соблюдении иудеями субботы [167]167
  Суббота– евр. шабат, что означает «покой» (отсюда русск. шабаш, т. е. «ничегонеделанье»). Деление месяцев на недели, а недели на шесть рабочих и один, седьмой, праздничный день, заимствован евреями у вавилонян еще в языческие времена. Греки делили месяцы на декады (от греч. deka– «десять»), римляне на календы, ноны и иды (соответственно от лат. calendae– «первый день месяца», nonae– «девятый», idus– «середина»). Да и сами месяцы до реформы календаря Цезарем в 47 г. до н. э. не имели названий и определенного числа закрепленных за каждым месяцем дней (напр., вольноотпущенник Цезаря Лицин, галл по происхождению, получив в управление в качестве наместника свою родину, разделил год на 14 месяцев ради увеличения податей, которые взимались ежемесячно). Современная семидневная неделя, при которой отсчет дней не зависит от начала года и месяцев, восходит к иудейской традиции, причем на Западе, как и в древней Иудее, первым днем недели считается воскресенье, а у нас понедельник. Читаем в Библии: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмый день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал» (Быт. 2:2–3).


[Закрыть]. Почему этот праздник так необходимо соблюдать, разве праздновать или не праздновать тот или иной день не зависит от свободной воли каждого из нас? Ребенком я горько плакал над участью человека, который собирал дрова в субботу и за то был приговорен к смерти. Мне чудилось, что у человека этого тяжко заболел такой же ребенок, каким был я, и чтобы не дать ему умереть от голода, он решил приготовить ему немного горячей пищи. А человека этого, даже не поинтересовавшись, зачем ему понадобились дрова в субботний день, взяли и убили [168]168
  Здесь имеется в виду рассказ, приведенный в Библии: «Когда сыны Израилевы были в пустыне, нашли человека, собиравшего дрова в день субботы. И привели его нашедшие его собирающим дрова к Моисею и Аарону и ко всему обществу. И посадили его под стражу, потому что не было еще определено, чтó должно с ним сделать. И сказал Господь Моисею: должен умереть человек сей; пусть побьет его камнями все общество вне стана. И вывело его все общество вон из стана, и побили его камнями, и он умер, как повелел Господь Моисею» (Чис. 15:32–36).


[Закрыть]. Лишь став много старше я понял: любой человек, нарушивший повеления Предвечного, подлежит смерти. Страх перед неминуемой карой – вот лучший способ отвратить человека от греха и сделать его счастливым. Страх, с которого начинается любая дисциплина – будь то послушание родителям своим или исполнения воли властей – лежит в основе идеального государства Платона, и этот же страх формирует идеальных людей [169]169
  Попытки построить идеальное государство предпринимались в древности и другими философами, сторонниками сократовских идей о нравственности. Так, в частности, основатель стоической школы Зенон(IV–III вв. до н. э.) описал идеальное государство, в котором равны все – рабы и господа, греки и варвары, мужчины и женщины. Работы древнегреческих и римских философов были, несомненно, хорошо известны в Иудее, испытавшей на себе значительное влияние Древней Греции и Рима, и сыграли определенную роль в формировании в недрах иудаизма христианства.


[Закрыть]…

Время приближалось к полудню, когда Ирод вышел из-за стола и, обращаясь к Иосифу, сказал:

– Ты оправдываешь свое имя [170]170
  Иосиф– евр. Йосефозначает «он собирает и он добавляет».


[Закрыть]. Мы еще побеседуем с тобой о многом, что известно тебе и что интересует меня. – Обратившись к матери, добавил так громко, чтобы его услышали все: – Эм [171]171
  Эм– евр. «мать». Закон ставил мать в правах над детьми в равное положение с отцом и требовал от иудеев одинаково почтительного к ним отношения и почитания, что нашло отражение в десяти заповедях: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх. 20:12). Правило это приравнивалось к заповеди о неукоснительном соблюдении субботы: «Бойтесь каждый матери своей и отца своего, и субботы Мои храните» (Лев. 19:3). Нарушитель закона подлежал проклятию: «Проклят злословящий отца своего или матерь свою» (Втор. 27:16). В символическом значении слово эм(«матерь») употреблялось в отношение Иерусалима как столицы государства («Ты хочешь уничтожить город, и притом мать городов в Израиле: для чего тебе разрушать наследие Господне?», см. 2 Цар. 20:19), а предшествующее поколение – мать по отношению к потомкам, которые обязаны чтить ее, чтобы не лишиться всего, что дано им в наследство: «В большом стыде будет мать ваша, покраснеет родившая вас; вот, будущность тех народов – пустыня, сухая земля и степь» (Иер. 50:12).


[Закрыть], ты решила выдать дочь свою и сестру мою Саломию замуж за Иосифа. Да будет так! Ты, Дорис, поможешь матери подготовить все необходимое к свадьбе. Свадьбу сыграем через неделю.

Лицо и шея Саломии покрылись красными пятнами. Однако возразить решению брата она не посмела.

4

Ночью Ирод вошел к Мариамне. Та уже лежала в постели, но еще не спала. Распущенные волосы ее рассыпались по подушке, большие синие глаза удивленно смотрели на мужа.

– Скажи, ты хорошо знала Малиха? – спросил Ирод, устраиваясь в кресле в тени спальни.

– Знала, – ответила Мариамна, не понимая, к чему клонит муж.

– Я спрашиваю, хорошоли ты его знала?

– Можно сказать и так: да, я хорошо его знала.

– А он тебя?

– Малих был частым гостем в доме моего деда.

– Он любил тебя?

– Любил.

– А ты его?

– И я любила Малиха. Он баловал меня, угощал сладостями, играл со мной.

– И ласкал?

– И ласкал. Он часто брал меня на руки, кружил меня, мне доставляло это удовольствие. Я даже ревновала его, когда он также развлекал других детей в доме. Например, моего брата Аристовула.

– Он целовал тебя?

– Конечно. Все взрослые целуют детей, когда играют с ними.

– А ты?

– Что я?

– Ты тоже целовала Малиха?

Глаза Мариамны потемнели. Она догадалась, к чему клонит Ирод, устроив посреди ночи этот нелепый допрос.

– Ты хоть представляешь, сколько лет мне было, когда Малих играл с нами, внуками и внучками Гиркана?

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Целовала, – с вызовом ответила Мариамна. – Разве тебя не целуют маленькие девочки, когда ты играешь с ними? Или ты настолько очерствел сердцем, что уже не берешь на руки маленьких детей?

– Тебя опечалила смерть Малиха?

– Я устала и хочу спать.

– Опечалила или нет?

– Опечалила.

– И ты плакала?

– Не помню. Кажется, плакала. Смерть близких всегда огорчает.

– Ты хочешь сказать, что была близка с Малихом?

Мариамна села на постели.

– Послушай, Ирод, зачем ты задаешь мне эти нелепые вопросы? Что ты хочешь выведать?

– Я просто беседую с тобой.

– Я слишком устала за сегодняшний день, мне необходимо отдохнуть и хорошенько выспаться. Не забывай, что у меня со дня на день появится сын. Твой сын, Ирод.

– Я знаю об этом. Но сейчас я хочу узнать другое.

– Что именно?

– Я хочу узнать, от чего ты устала. Я, кажется, не слишком обременяю тебя?

– Не слишком. В этот свой приезд ты решил обременить Дорис, проведя вчерашнюю ночь с нею.

– Дорис жена моя.

– А я?

– И ты мне жена.

– Почему же ты вчера пришел не ко мне, а к Дорис? Ты любишь ее больше меня?

– Ты ждешь второго ребенка, а у Дорис только один сын.

– Это потому, что она стала неплодна.

– Это потому, что я, взяв тебя в жены, ни разу не вошел к ней.

– Прежде, чем жениться на мне, ты четыре года жил с Дорис. Но она почему-то так ни разу больше и не забеременела. А ко мне ты вошел всего дважды, и оба раза я понесла от тебя.

– Ты стала рассуждать, как врач. Наслушалась рассказов Иосифа?

– Теперь ты станешь допрашивать меня, как я отношусь к жениху Саломии?

– Он тебе нравится?

– Нравится. Как, к слову сказать, нравится твоей матери. Будь Саломия хоть чуточку умней, она вышла бы за Иосифа замуж, не дожидаясь твоего приезда.

– Саломию удерживало от замужества то, что у Иосифа покалечена нога.

– Для того, чтобы иметь детей, от мужа не требуются здоровые ноги.

– А ты бы вышла замуж за Иосифа?

– Должна ли я понимать твой вопрос таким образом, что ты забыл, что я уже замужем?

– Нет, я не забыл об этом. Но ты опять не отвечаешь на мой вопрос. Вышла бы ты замуж за калеку, если бы была свободна?

– Ты имеешь в виду вообще калеку или конкретно Иосифа?

– Иосифа.

– Если бы я не была твоей женой, то за такого человека, как Иосиф, я бы вышла замуж. Ты хотел услышать от меня такой ответ?

– Я и сам не знаю, чего я хочу, а чего нет, – ответил Ирод и поднялся с кресла.

– Ты уходишь? – спросила Мариамна.

– Да, время позднее.

– Ты не останешься сегодня со мной? – В тоне Мариамны послышались просящие нотки. Ирод почувствовал прилив нежности к этой молодой красивой женщине.

– Тебе нужно отдохнуть. Не сегодня – завтра ты разрешишься от бремени. Роди мне второго сына. Мы назовем его в честь твоего брата Аристовулом. Тебе нравится это имя?

– Нравится. Погоди, Ирод, не уходи. Побудь со мной еще немного.

– Ты хочешь спросить меня о чем-то?

– Хочу.

– Спрашивай.

– Ты все еще любишь меня?

Ирод подошел к Мариамне, нежно обнял ее и поцеловал.

– Люблю. И не смей больше огорчать мою мать и свою свекровь.

– И я тебя люблю. А матери своей и моей свекрови передай, что я не нуждаюсь в ее бесконечных поучениях. Все-таки во мне течет кровь Хасмонеев, а не каких-нибудь простолюдинов.

Последние слова болью отозвались в груди Ирода. Он резко выпрямился, но, вспомнив слова Иосифа о том, что все люди разные – одни горячи, а другие холодны, одни легко возбудимы и все их чувства выплескиваются наружу, а другие сдержанны и чувства их спрятаны глубоко в них, – усилием воли сдержал вспыхнувший было гнев и, еще раз поцеловав Мариамну, вышел.

5

Через неделю сыграли свадьбу Саломии и Иосифа, а еще через два дня у Мариамны начались схватки. Случилось это глубокой ночью, когда в доме уже все спали, бодрствовала одна лишь стража. Крики Мариамны переполошили всех. Ирод ворвался в ее спальню, когда там уже была рабыня-италийка, любовница Фероры. Она обладала навыками повитухи, но сейчас она виновато смотрела на Ирода, точно бы извинялась за свою беспомощность. А Мариамна все кричала и кричала от боли. Околоплодные воды отошли, но ребенок не желал появляться на свет. Мариамна стала синеть, и крики ее становились все глуше и глуше, переходя в стоны умирающей. Ирод был в отчаянии. Спальня заполнилась женщинами, но никто не мог помочь Мариамне. Тогда Кипра послала за Иосифом. Муж Саломии, сильно припадая на поврежденную ногу, ворвался в спальню и потребовал, чтобы все удалились.

– Тебя это тоже касается, – сказал он, обращаясь к Ироду, когда спальня Мариамны опустела.