Текст книги "Проклятие Ирода Великого"

Автор книги: Владимир Меженков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Ничего, – ответил за всех Фасаил. – Все было как всегда на званых обедах, которые время от времени устраивает Гиркан.

– Малих присутствовал на обеде? – спросил Ирод.

– Нет, – в один голос ответили братья, а Иосиф уточнил: – Гиркан сказал, что Малих тоже приглашен, но в тот день у него оказались какие-то неотложные дела и он прислал записку с извинениями за то, что не может присутствовать на обеде.

– Прислал записку? – насторожился Ирод. – А что еще он прислал Гиркану?

– Ничего, – сказал Ферора. – Одну только записку.

– Ты видел эту записку?

– Да, Гиркан стал плохо видеть и попросил меня прочитать записку Малиха.

– Как ты догадался, что эта записка именно от Малиха, а не от кого другого?

– От кого же еще она могла быть?

– Ты отвечай, а не переспрашивай. О том, что записка была именно от Малиха, ты узнал со слов Гиркана?

– А как Гиркан мог узнать, что записку прислал Малих, если, как я уже сказал, он стал хуже видеть и, чтобы разобрать самые крупные буквы, отодвигает от глаз написанное на расстояние вытянутой руки?

– В таком случае кто вам сообщил, что записка от Малиха? – теряя терпение, спросил Ирод.

– Да сам же я и прочитал это имя, – сказал Ферора, досадуя на брата за то, что тот, вместо того, чтобы предаться горю, допрашивает братьев, как будто они повинны в безвременной смерти отца.

– Значит, – подытожил Ирод, – ты узнал о том, что записку Гиркану прислал Малих только тогда, когда прочитал его записку?

– Да нет же, – сказал Иосиф. – Я вспомнил: о том, что записку прислал Малих, мы узнали от Александра.

– Кто этот Александр?

– Египтянин, виночерпий Гиркана. Он и сказал, что принес записку от Малиха.

– Сведите меня с этим Александром, – потребовал Ирод.

– Зачем? – спросил Фасаил. – Уж не подозреваешь ли ты Малиха в смерти нашего отца? Но ведь это смешно!

– Смешно – смейся, а мне не до смеха, – сказал Ирод. – Ферора, отведи меня к этому египтянину-виночерпию.

Но и допрос Александра ничего не дал Ироду. От этого, однако, подозрения Ирода не уменьшились.

– Кто тебе передал записку Малиха о том, что он не сможет присутствовать на обеде у Гиркана? – спросил Ирод Александра, когда Ферора проводил его на кухню. – Сам Малих?

– Как Малих мог передать мне записку о том, что не сможет присутствовать на обеде? – переспросил Александр.

Ирод рассердился.

– Я вижу, в Иерусалиме за время моего отсутствия появилась новая мода: отвечать на вопросы вопросом. Ты можешь говорить прямо?

– Могу.

– Вот и говори. Заодно покажи мне бочку, из которой ты наливал вино.

– Изволь. – Александр проводил Ирода в темный прохладный погреб, доверху заставленный бочками с вином. – Вот отсюда и наливал, – показал он на одну из бочек.

– Налей и мне, – потребовал Ирод.

Александр наполнил полную чашу вином и протянул Ироду.

– Отведай сам.

Александр сделал большой глоток, покатал вино языком во рту и, проглотив, удовлетворенно крякнул:

– Отличное вино! Не хочешь ли убедиться в этом сам?

– Спасибо, в другой раз. – Поднимаясь по крутой лестнице из погреба наружу, Ирод спросил еще: – Так кто же передал тебе записку Малиха?

– Не помню.

– А ты постарайся.

– Кажется, – наморщив лоб, стал вспоминать виночерпий, – это был Елисей. Нет, не Елисей, в тот день Елисей с утра ушел на рынок и до обеда не вернулся. Скорей всего, это был Орсан – так зовут раба-парфянина Гиркана. Вот только кто подарил этого раба Гиркану? Точно не твой отец и не твои братья. Тогда – кто? Гиркан ни за что не потратился бы на покупку раба, ты же знаешь, как он скуп. Впрочем, и Орсан не мог передать мне записку Малиха, его тоже в тот день куда-то отослал хозяин… – Отчаявшись вспомнить, виночерпий виновато развел руками. – Рад бы помочь тебе, Ирод, да не могу: моя память так по-дурацки устроена, что из нее напрочь выдувает, как пух сквозняком, всякую ерунду.

– Стало быть, ты не запомнил и такую ерунду, как маленький флакон, который тебе передал вместе с запиской Малих?

– Какой еще флакон? – насторожился Александр.

– Из зеленого египетского стекла, – сказал Ирод. – А может, и не зеленого, а коричневого или голубого. Твоя родина ведь славится своими стеклянными изделиями, не так ли? Никто лучше вас не умеет придавать им любую нужную вам форму. Как только вы ухитряетесь из застывшей холодной стеклянной массы творить чудеса?

– Дело нехитрое, только мне никто никаких флаконов не передавал. Не было такого, господин наместник!

Александр явно скрывал от Ирода нечто очень важное, скрывал неумело и нагло, опасаясь, видимо, не столько за себя, сколько за другого, куда как более важного и опасного для него человека, которого он ставил выше Ирода, что и проявилось в его насмешливо произнесенных словах «господин наместник».

– Не было – и не надо, – успокоил занервничавшего египтянина Ирод и вернулся к братьям.

Здесь, чтобы не мешать горю матери, продолжавшей раскачиваться над телом скоропостижно скончавшегося мужа, и заодно не вызвать подозрений у Малиха, державшего теперь руки вдовы в своих руках, он подзывал к себе по одному братьев и продолжал расспрашивать их о деталях того злополучного обеда. И въедливость его окупилась сторицей. Он выяснил, что во время смены блюд, когда слуги подали десерт, заодно были заменены и кубки. Но вот если кубки всем гостям были поданы пустые, то кубок Антипатра оказался уже наполненным. Взволнованный этой новостью, Ирод вышел на улицу и заметил, что дом его отца окружен тройным оцеплением воинов. Таким же тройным оцеплением был окружен и расположенный по соседству дворец Гиркана. Вернувшись во двор, он спросил Фасаила:

– Где твои стражники?

– Я отпустил их по случаю объявленного в Иерусалиме траура, – ответил Фасаил.

– А на воинов Малиха этот траур не распространяется?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Вызови сюда Малиха, хватит ему демонстрировать свое горе нашей матери. – Когда Малих появился во дворе, Ирод прямо спросил его: – Чего ты испугался?

– Я?! – округлил глаза Малих. – Кого и почему я должен бояться?

– Это-то я и хочу от тебя услышать.

– Мне нечего бояться.

– В таком случае объясни мне, что делают твои люди возле нашего дома?

Малих замялся.

– Видишь ли, – начал он, трудно подбирая слова, – для тебя не должно составлять тайны, что жители Иерусалима, как бы это поточнее выразиться, не очень дружелюбно были настроены к твоему отцу и тому, что он делал.

– К одному только нашему отцу или ко всем нам?

– Если хочешь знать правду, то ко всем вам. Я не исключаю, что во время похорон Антипатра могут случиться беспорядки. Чтобы предотвратить их, я и принял превентивные меры безопасности.

– Окружив своими людьми не только дом моего отца, но и дворец Гиркана?

– Гиркан, как тебе это должно быть известно не хуже, чем мне, вообще отличается крайней безалаберностью. Никогда не угадаешь, чего от него следует ожидать. Сейчас он убит горем, считая себя виновником смерти твоего отца, поскольку Антипатр скончался в его доме. Я не поручусь за то, что он не выйдет на улицу и не станет на виду у всего Иерусалима рвать на себе одежду и посыпать голову пеплом. Ни к чему хорошему это не приведет.

– А что будет плохого, если Гиркан поступит именно так, как ты говоришь?

– Первосвященник должен являть собой образец сдержанности и мудрости. Не подобает первосвященнику становиться истеричной плакальщицей, которую нанимают за плату, чтобы она рыдала над покойным и царапала себе лицо.

Ирод пристально смотрел на Малиха, стараясь угадать его истинные чувства и мысли. Малих был непроницаем. И тогда Ирод, понизив голос, спросил:

– За что ты убил моего отца?

Ни один мускул не дрогнул на лице Малиха. Выдержав взгляд Ирода, он в свою очередь спросил:

– Ты ожидаешь услышать от меня ответ на свой нелепый вопрос?

– Я требую ответа.

Малих, не отводя своего взгляда от глаз Ирода, тихо произнес:

– За что вы, идумеяне, ненавидите нас, евреев?

– Это не мы ненавидим евреев, это ты, Малих, ненавидишь нас, идумеян. И я знаю причину твоей ненависти.

Малих усмехнулся.

– Любопытно было бы услышать эту причину.

– Ты возненавидел моего отца в ту самую минуту, когда Цезарь назначил его, идумеянина, а не тебя, еврея, наместником Иудеи.

– В назначении Цезаря ничего не говорилось о том, что твой отец назначит начальником Иерусалима и его окрестностей твоего брата Фасаила, а тебя начальником Галилеи. Или я ошибаюсь?

– Вот за это ты и решил поквитаться с моим отцом, а теперь, когда он мертв, ты примешься за нас.

Ничего ему на это не возразил Малих. Он только продолжал смотреть прямо в глаза Ирода, и во взгляде этом Ирод не увидел ничего, кроме усталости не спавшего долгое время человека. Так они и стояли друг перед другом посреди двора – стояли долго, прежде чем Малих произнес:

– Если тебе больше нечего сказать, кроме того, что я уже выслушал, позволь мне вернуться к моему боевому товарищу, которого я спас однажды от смерти в дельте Нила, а сегодня не могу уберечь от наветов его вздорного сына.

После похорон отца Ирод продолжил инспекционную поездку по стране, взяв в заложники сына Малиха, чтобы тот не вздумал поднять против него бунт. Этого ребенка он доставил в Тир, на который не распространялась юрисдикция Малиха, а сам отправился в Самарию, где вспыхнула очередная распря между иудеями и самаритянами [94]94
  Самария, расположенная между Галилеей на севере и собственно Иудеей на юге, издавна служила «яблоком раздора» между евреями и коренным местным населением. Самаритяне не могли и не хотели смириться с тем, что земля их поделена между двумя израильскими коленами – Ефремовым и Манассииным. Будучи язычниками, они постепенно переходили в иудаизм, но при этом утверждали, что тот список книг Моисея, которым они располагают, вернее списка, который чтут евреи. У самаритян был свой храм на горе Гаризим; когда в 129 г. до н. э. Маккавеи разрушили этот храм, самаритяне объявили святой самую гору. В гор. Самарии до сих пор можно увидеть множество колонн – печальных свидетелей минувшего величия; специалисты считают, что колонны эти – остатки великолепного храма, построенного Иродом Великим во славу Августа.


[Закрыть].

Глава седьмая
РАСПРАВА

1

Распрю Ирод подавил быстро и взял под стражу подозреваемых. Судьи на этот раз не приняли согласованного решения в отношении арестованных. Всё, однако, указывало на то, что зачинщиками распри, чуть было не переросшей в бунт, стали иудеи. Ирод лично допросил некоего Авизера, старейшину самарийской синагоги [95]95
  Синагога– греч. «собрание», в более широком значении – дом, где собираются иудеи (евр. гейт а-кнессет). Первые синагоги возникли во время вавилонского плена, когда иудеи, не имея возможности отправлять религиозные обряды в иерусалимском храме, стали собираться в одном определенном месте, где изучали Священное Писание и молились. Синагоги возникали всюду, где насчитывалось не менее десяти иудеев-мужчин (т. н. батланим, или «свободные люди», считавшие своим долгом хранить верность вере предков). Каждая синагога представляла собой самостоятельную общину и в то же время поддерживала активную связь с другими синагогами, зачастую не только отдаленными одна от другой на значительные расстояния, но и находившиеся в разных странах.


[Закрыть]. Тот поначалу делал вид, что никак не возьмет в толк, чего именно добивается от него Ирод, и усердно молился: «Даруй, Господь, мир, блаженство, благословение, милосердие и сострадание нам и всему Твоему народу Израилю. Отец, благослови нас всех светом Твоего лица, ибо в свете лица Твоего Ты дал нам, Господи, Боже наш, закон жизни, любви, праведности, благословения, милосердия и мира. Благоволи благословить Твой народ, Израиля, во все времена и в каждое мгновение миром. Благословен Господь, благословляющий Свой народ миром».

Иудеи, входящие в свиту Ирода, всякий раз, когда Авизер в очередной раз затевал молитву, вскакивали с мест, молча выслушивали ее, а по окончании молитвы громко восклицали: «Аминь» [96]96
  Аминь– евр. «амен», слово, означающее «правда, верно, истинно».


[Закрыть]. Ироду показалась такая откровенная демонстрация набожности подозрительной, и он приказал подвергнуть Авизера пытке. Но едва палачи, оттащив старейшину в пыточную камеру, заломили ему руки, как тот завопил от боли и потребовал свести его с Иродом, которому он имеет сообщить нечто очень важное. Оказавшись снова перед наместником, Авизер пал ниц и, рыдая, заголосил:

– Великий сын великого отца, огради и помилуй! Покарай не меня, но Малиха! Он один повинен в том, что на наши головы пало несчастье! Я догадался, я сразу догадался, что Кассий разнюхал обо всем и подослал к нам этого самаритянина. Прозелитом [97]97
  Прозелит– язычник, перешедший в иудейскую веру. Различались два рода прозелитов – «прозелиты врат» и «прозелиты праведности». Первые обязаны были соблюдать субботу и т. н. новые заповеди («День седьмый – суббота Господу Богу; не делай в оный день никакого дела ни ты, ни сын твой, ни твоя дочь, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих», см. Исх. 20:10). Вторые полностью переходили в иудаизм, подвергая себя обрезанию и исполняя весь закон, что давало им право есть пасхального агнца и пользоваться другими преимуществами избранного народа («Если же поселится у тебя пришлец и захочет совершить Пасху Господню, то обрежь у него всех мужеского пола, и тогда пусть он приступит к совершению ее, и будет как природный житель земли», см. Исх. 12:48).


[Закрыть]он решил стать, видишь ли. Да какой он прозелит? Ты бы посмотрел на него: лазутчик, вылитый лазутчик, которому приказали извести под корень всю нашу общину!..

Из дальнейшего путаного рассказа Авизера перед Иродом вырисовалась картина далеко идущего заговора, сотканного командующим войсками Иудеи. Малих не только соврал, заявив, что не желает вмешиваться в вспыхнувшую войну римлян с римлянами, но и решил воспользоваться этой войной, чтобы вернуть Иудее самостоятельность. С этой целью он разослал по всем синагогам тайное предписание сформировать на базе местных общин отряды воинов, которые должны были дождаться его приказа о начале выступления. Авизер лично встречался с Малихом, и тот поведал ему некоторые детали своего плана. Выступление должно было начаться одновременно во всех римских провинциях от Нила до Евфрата, где расселились иудеи. Все сторонники сохранения римской власти вне зависимости от своей национальной и религиозной принадлежности подлежали безусловному и полному уничтожению. В планы Малиха входило не только освобождение Иудеи от иноземного владычества, но и создание новой Великой Иудеи, которая придет на смену Римской державе. Для Авизера остался невыясненным вопрос о том, какую роль в этой новой державе отводит себе сам Малих. У него, однако, создалось впечатление, что командующий иудейской армией видит себя в качестве диктатора. Что дало ему, старейшине синагоги, основание так считать? Да хотя бы то, что на вопрос Авизера, как следует поступать с влиятельными иудеями, которые не пожелают вступить в союз с заговорщиками, Малих ответил: «Так же, как я поступил с наместником Рима в Иудее Антипатром».

Ирод прервал Авизера:

– Повтори еще раз, что сказал тебе Малих.

– Со всеми сторонниками Рима, сказал он, следует поступить так же, как он, Малих, поступил с твоим отцом.

– Ты готов подтвердить свои слова под пыткой? – спросил Ирод.

Ужас снова охватил старейшину самарийской синагоги.

– Заклинаю тебя, не пытай меня! – вскричал Авизер, и слезы брызнули из его глаз. – Я готов подтвердить свои слова в присутствии самого Малиха! Если бы не он, я бы никогда не додумался до крамолы и не попался на удочку этого гнусного самаритянина. Это из-за него возникла распря между нами, иудеями, и самаритянами. Теперь я уверен, что его к нам подослал Кассий, которому ведомы планы Малиха!..

– Довольно, – брезгливо сказал Ирод, которому надоели слезы Авизера. – Собирайся, поедешь со мной в Иерусалим.

– Зачем? – испугался тот.

– Чтобы повторить свой рассказ в присутствии Малиха.

2

Вечером Ирод написал подробное письмо Кассию. Едва он запечатал это письмо и передал его гонцу, как к нему вошла Дорис. Прослышавшая, что ее муж собирается жениться на внучке Гиркана Мариамне, она спросила:

– Почему ты перестал входить ко мне? Ведь даже рабыня имеет право на мужа [98]98
  По закону, еврей, женившийся на рабыне еврейке и затем женившийся на другой женщине, не вправе был лишать первую жену супружеского ложа. Ответственность за соблюдение этого закона возлагалась на отца мужа. Читаем: «Если же другую возьмет за него (т. е. за сына. – В. М.), то она (первая жена. – В. М.) не должна лишаться пищи, одежды и супружеского сожития» (см. Исх. 21:10).


[Закрыть].

Ирод, находившийся в самом мрачном расположении духа, грубо ответил ей:

– Убирайся.

Наутро Ирод во главе вооруженного отряда сирийских наемников двинулся в Иерусалим, куда в это время стекалось множество по случаю праздника седмиц [99]99
  Праздник седмиц– евр. шавоут. Другие названия этого праздника – праздник жатвы, или день первых плодов. Отмечался через семь недель после начала жатвы, откуда и произошло название этого праздника, или в пятидесятый день после приношения в храм первого снопа. В ходе празднования совершалось особое жертвоприношение, состоящее из одного козла в жертву за грех, двух тельцов, одного овна и семи однолетних агнцев в жертву всесожжения. Весь народ должен был праздновать этот день как субботу и веселиться за общей трапезой со своими детьми и слугами, вдовами, неимущими единоверцами и левитами, вознося Предвечному хвалу и принося Ему в дар два кислых хлеба из пшеничной муки нового урожая и мирную жертву, состоящую из двух однолетних агнцев. У христиан этот праздник известен под названием Пятидесятницы (от греч. «пентекосте»).


[Закрыть]. Малих прослышал о походе Ирода и уговорил Гиркана не впускать его отряд в город на том основании, что он состоит из чужеземцев, а нахождение в городе чужеземцев во время праздника противно букве и духу закона. Гиркан согласился с таким доводом и выслал навстречу Ироду вестника с требованием уйти из-под стен Иерусалима. Ирод отослал вестника назад без ответа, а ночью вступил в город, заняв его жизненно важные объекты. Остановившись у Фасаила, он предъявил брату в качестве улики против командующего армией Иудеи Авизера:

– Вот доказательство того, что нашего отца убил Малих.

– У него есть свидетели? – спросил Фасаил, всматриваясь в лицо Авизера, в котором не осталось ни кровинки.

– Говори! – потребовал Ирод.

Авизер вздрогнул и, переводя испуганный взгляд с одного брата на другого, тихо произнес:

– Н-нет. Наш разговор с Малихом происходил наедине.

– Слово против слова – это не доказательство, – сказал Фасаил.

– Он готов разоблачить Малиха в его присутствии! – пылко заявил Ирод.

– И все равно это будет слово против слова, – возразил Фасаил. – Малих скажет, что этот человек лжет. Нужны какие-то другие, более веские доказательства того, что нашего отца убили по приказу Малиха.

– Будут тебе такие доказательства, – пообещал Ирод.

Вскоре в дом Фасаила пришел Гиркан, встревоженный ослушанием Ирода его приказа.

– Как ты посмел вступить в священный город с чужеземцами? – набросился он на Ирода.

– Я пришел покарать Малиха за гнусное убийство нашего отца, – сказал Ирод.

Брови Гиркана полезли на лоб:

– Во время праздника?

– Я могу подождать и окончания праздника, – ответил Ирод.

– Сейчас сюда придет Малих, – сказал Гиркан. – Я послал к нему сообщить, что отправился на встречу с тобой. Повтори ему в моем присутствии свою угрозу покарать его.

– У меня нет ни малейшего желания встречаться сейчас с убийцей моего отца, – сказал Ирод.

– Нет, ты cкажи ему в моем присутствии, что именно он убил Антипатра.

Малих действительно вскоре объявился в доме Фасаила. Поприветствовав Ирода, он снова стал сокрушаться о безвременной кончине наместника Рима и своего боевого товарища, которому он продолжает хранить верность и после его смерти.

– Хватит врать, – перебил его Ирод. – Посмотри на этого человека, – показал он на Авизера. – Ты узнаешь его?

Малих бросил в сторону старейшины самарийской синагоги короткий взгляд и коротко, как отрезал, ответил:

– Нет.

– А ты посмотри внимательней, – с угрозой в голосе потребовал Ирод.

Малих на этот раз задержал свой взгляд на Авизере и, наконец, сказал:

– В первый раз вижу.

– А ты, Авизер? – обратился Ирод к пленнику. – Узнаешь ли ты человека, который перед тобой?

Старейшина самарийской синагоги малчал, с ужасом глядя на Малиха.

– Отвечай! – гаркнул Ирод так громко, что дрогнули язычки свечей.

Авизер затравленно посмотрел на Ирода и, не ответив ему, снова перевел взгляд на Малиха.

– Уберите это ничтожество с моих глаз долой, – обратился Ирод к старшине своих телохранителей Коринфу. – Я поговорю с ним утром.

– Вот и правильно, – одобрил слова Ирода Гиркан. – Время позднее, всем нам пора отдохнуть, чтобы наутро достойно встретить праздник. Заодно, кстати, – улыбнулся он Ироду, – повидаешься со своей невестой. Она соскучилась по тебе.

Ирод никак не отреагировал на слова первосвященника.

Весь следующий день он провел в обществе внучки Гиркана. Иерусалим, несмотря на присутствие в городе чужеземцев, гудел и веселился. Впрочем, солдаты и командиры Ирода, воспользовавшись возможностью отдохнуть, тоже предались веселью. Одному Ироду не было никакого дела до праздника. Держа узкие ладошки Мариамны в своих руках, он неотрывно смотрел в ее большие синие глаза и думал о том, что это созданьице, готовящееся стать его женой, становится все прекрасней. С Мариамной он провел не только праздник, но и всю последующую неделю. От невесты, рядом с которой меркли все женщины, которых он познал за время их последней встречи на пиру у первосвященника, его отвлекло письмо Кассия. В своем письме тот сообщал, что разгромил римлян под Лаодикеей [100]100
  Лаодикея– город на р. Лик, основанный Антиохом II и названный так в честь своей сестры Лаодики. Представлял собой крупный торговый центр и считался одним из богатейших городов Малой Азии.


[Закрыть]и намерен в ближайшие дни торжественно отметить свою победу в Тире, куда приглашает и его, Ирода. Далее он похвалил нового наместника Сирии за то, что тот быстро и без крови подавил бунт в Самарии и пообещал после окончательного разгрома всех своих врагов в Риме сделать его царем Иудеи. Мысль эту подал ему Брут, и он совершенно с ним согласен: Иудея должна стать форпостом Рима во всей Азии. Что касается Малиха и выявившейся его причастности к убийству Антипатра, то он, Кассий, с самого начала невзлюбил этого спесивого иудея, который открыто выражает свою неприязнь к Риму и римлянам, и потому советует Ироду не церемониться с ним, а поскорее убить его, – тем самым он не только отомстит за смерть своего отца, но и избавит их, Кассия и Брута, от лишней головной боли. В заключение письма говорилось: Кассий отдает себе отчет в том, что Малих, сражаясь за свою ничтожную жизнь, может оказать Ироду вооруженное сопротивление, а потому он приказал тирийским военачальникам оказать всяческое содействие наместнику Сирии в казни командующего иудейской армией.

3

Письмо это обрадовало Ирода. Он сообщил Малиху о победе, одержанной Кассием над своими политическими противниками и его намерении отметить свою победу в Тире.

– Не собираешься ли и ты отправиться в Тир, куда наверняка съедутся сотни самых уважаемых людей со всей Азии поздравить Кассия? – поинтересовался Ирод. – Заодно повидаешься со своим сыном.

– Предложение заманчивое, – сказал на это Малих. – Тем более, что я давно не видел своего мальчика и даже не знаю, жив ли он. Пожалуй, я поеду в Тир, но не один, а с Гирканом. – Улыбнувшись Ироду, прибавил: – Надеюсь, Кассий не станет возражать против присутствия на торжествах в честь его победы над своими соотечественниками первосвященника Иудеи?

– Я тоже на это надеюсь, – ответил Ирод, делая вид, что не заметил иронии Малиха.

Оставив в Иерусалиме Коринфа с частью своих телохранителей и приказав ему глаз не спускать с Малиха и сообщать ему о всех его передвижениях, Ирод со своим отрядом покинул столицу и направился в Тир на встречу с прибывшими туда римскими военачальниками, которым Кассий приказал оказать содействие наместнику Сирии в казни Малиха. Вскоре Коринф сообщил Ироду, что Малих, сопровождаемый Гирканом и небольшим вооруженным отрядом, также отправился в Тир, но не по суше, а морем. Предупрежденные Иродом римские военачальники выставили вдоль всего тирского побережья дозорные отряды. Едва Малих, пересев с корабля в лодку, причалил к берегу, на него тут же набросились римляне и закололи его и его немногочисленную свиту. Причаливший вслед за Малихом к берегу Гиркан, увидев в свете факелов результаты скоротечной кровавой бойни, вскричал, обращаясь к находящемуся здесь же Ироду:

– Кто посмел убить командующего армией Иудеи?

Вместо Ирода первосвященнику ответил командир тирского гарнизона, руководивший операцией по уничтожению Малиха:

– Приказ Кассия.

Гиркан чуть было ни лишился сознания, беспомощно обвиснув на руках Ирода. Придя немного в себя, поднял на Ирода глаза и едва слышно произнес:

– В таком случае Кассий спас меня и мое отечество, ибо он устранил человека, представлявшего смертельную угрозу для нас обоих.

4

Ирод ненадолго задержался в Тире. Ему необходимо было решить судьбу маленького сына Малиха, оставшегося сиротой. Заодно ему надо было решить судьбу и плененного старейшины самарийской синагоги. Увидев труп Малиха, Авизер окончательно впал в панику, предположив, что следующей жертвой Ирода станет он. Ирод приказал Авизеру вернуться в Самарию и дал ему на дорогу денег. Авизер отказался как от предложения Ирода, так и от его денег. Он был уверен, что Ирод затеял с ним игру с трагичными для него последствиями: как только он окажется в Самарии, с ним тут же расправятся наемные убийцы, а в качестве платы за свое черное дело воспользуются значительной суммой, которую он же, Авизер, им и доставит в целости и сохранности. Тогда Ирод вверил попечению Авизера сына Малиха, поручил ему отправиться в Иерусалим, а оттуда с вдовой Малиха перебраться в Александрию, где определить ребенка в тамошнюю греческую школу и позаботиться о том, чтобы сын Малиха получил достойное образование. Лишь после этого Авизер успокоился, а Ирод отправился в Дамаск. Там его свалила внезапная болезнь, ставшая следствием безмерной усталости от событий, происшедших за последние три месяца.

Ночами Ирода мучили кошмары. К нему являлся окровавленный Малих и спрашивал одно и то же: «Сколько тебе заплатили римляне, чтобы ты бросил к их ногам на растерзание Иудею?» Ирод шарил вокруг себя руками, комкал простыни, стараясь вырвать их из-под себя, чтобы показать Малиху: он не получил с римлян ни обола и все, что он ни делает, он делает не для погибели, а ради процветания Иудеи. «Не ты ли говорил моему отцу, которого подло убил, что когда грызутся львы, овцам не пристало быть им судьями?» – спрашивал он, а Малих лишь щерил рот и говорил в ответ: «И ты, и твой отец, и твой братец Фасаил мечтаете только об одном: как бы поскорей погубить Иудею. За что вы, идумеяне, так ненавидите нас, евреев?» Лишь к утру к Ироду являлась Мариамна, садилась на край постели, клала ему на пылающий лоб узкую невесомую ладошку и долго сидела так, глядя на него своими огромными синими глазами. От ее прохладной ладошки, от того, что она не произносила ни слова, Ироду становилось легче и он проваливался в пустоту, в которой не было ни Малиха, ни кого другого из тех, кого он знал, а была одна только Мариамна, от которой исходил мягкий синий свет.

На десятый день болезни Ироду доставили письмо из Иерусалима. Из этого письма, наспех написанного Фасаилом, Ирод узнал, что сразу же после убийства Малиха гарнизон столицы, командование над которым принял на себя брат Малиха Феликс, взбунтовался. Следом за столицей взбунтовалась вся Иудея, обвинившая Ирода в узурпации власти на всем Ближнем Востоке. Очагами восстания на местах стали синагоги, которые превратились в опорные пункты бунтовщиков. Феликс прямо заявил, что основной целью поднятого им восстания является осуществление принципа талион [101]101
  Талион– от лат. talio, «возмездие»; в римском праве принцип уголовной ответственности, когда выбор меры наказания точно соответствует причиненному вреду. Проистекает из распространенного в древности правила, ставшего для иудеев нормой закона: «Кто убьет какого-либо человека, тот предан будет смерти… Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал. Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб: как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать» (Лев. 24:17, 19–20).


[Закрыть], в соответствии с которым должны быть казнены Ирод и его старший брат Фасаил. В короткое время в руках бунтовщиков оказались практически все крепости Иудеи, включая самую сильную из них – высокогорную крепость Масаду, построенную еще младшим сыном Маттафии Ионафом, когда они всей семьей вынуждены были бежать в Идумею. Далее Фасаил сообщал, что ему и его стражникам удалось подавить бунт в Иерусалиме, так что за судьбу своей невесты Мариамны, возвратившегося из Тира Гиркана и членов их семьи Ирод может не тревожиться. Но вот что касается остальной Иудеи и прилегающих к ней областей, то тут он бессилен что-либо сделать и уповает лишь на волю Предвечного, Которому неустанно молится.

Еще не оправившийся от болезни Ирод отправился к командиру дамасского гарнизона центуриону Фабию и, как наместник Сирии, потребовал переподчинить этот гарнизон ему, Ироду, для похода в Иудею. Соединенными силами он перешел границу и прошелся с севера на юг по всей Иудее огнем и мечом. Феликс, осажденные в Масаде, запросил пощады. Ирод обещал сохранить ему и его воинам жизнь, если те сложат оружие. Феликс принял условия Ирода и приказал своим воинам сдаться. Ирод лично проверил, чтобы никто из осажденных не покинул крепость вооруженным. После этого он встретился с Феликсом и сказал ему:

– Я не держу на тебя зла, я должен был отомстить лишь твоему брату Малиху за смерть моего отца. Но ты должен знать, что отныне нам с тобой не место на одной земле. Отправляйся в Египет.

– Что я там забыл? – мрачно спросил Феликс.

– Там твои племянник и невестка. Живи с ними в мире и покое, ваше содержание я беру на себя. Но если ты ослушаешься моего приказа и снова появишься в Иудее, то знай: ты будешь убит. Народу Иудеи приходится слишком дорогой ценой расплачиваться за твои и твоего брата безумства. Ты всё понял?

– Всё, – едва слышно произнес Феликс. На том они расстались. Больше их пути ни разу не пересеклись.

5

Возвратившись в Иерусалим, Ирод решил больше не тянуть с уговором, достигнутым несколькими месяцами ранее с Гирканом, и сыграть свадьбу с Мариамной, которая за время их последней встречи стал еще краше.

Во дворце первосвященника собралось так много народу, что пиршественные столы пришлось накрыть во дворе, памятного Ироду тем, что именно здесь Гиркан устроил судилище над ним буквально на следующий день после его женитьбы на Дорис. Сейчас Дорис, оплывшая и вконец обленившаяся, сидела в стороне от всех с трехлетним Антипатром на коленях и брезгливо наблюдала за тем, как шла подготовка к свадьбе ее мужа. Вопреки обычаю, здесь же находилась и Мариамна, не пожелавшая сидеть в окружении подруг в глубине дворца, ожидая, когда Ирод, сопровождаемый брачными друзьями, придет за ней. Юная красавица не сводила с Ирода влюбленного взгляда и, казалось, из огромных глаз ее струился мягкий синий свет, запомнившийся Ироду во время кошмаров болезни, свалившей его в Дамаске.

Шошбенимами на этот раз стали сразу двое: со стороны невесты ее дед Гиркан, со стороны жениха его брат Фасаил. Им, в соответствии с законом, надлежало после брачной ночи молодоженов вывесить на обозрение гостям простыню молодоженов, тем самым предъявив им признаки девственности невесты [102]102
  Обычай, возложенный на шошбенимов, избираемых, как правило, из числа ближайших родственников, предъявлять гостям на свадьбе простыню молодоженов со следами лишившейся после первой брачной ночи девственности невесты, возник в глубокой древности. Целью этого обычая было не столько доказательство целомудрия невесты, которое она сохранила до свадьбы, сколько избежать возможных недоразумений, могущих возникнуть в ситуациях, описанных во Второзаконии: «Если кто возьмет жену, и войдет к ней, и возненавидит ее, и будет возводить на нее порочные дела, и пустит о ней худую молву, и скажет: “я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства”; то отец отроковицы и мать ее пусть возьмут и вынесут признаки девства отроковицы к старейшинам города, к воротам; и отец отроковицы скажет старейшинам: дочь мою я отдал в жену сему человеку, и ныне он возненавидел ее, и вот, он возводит на нее порочные дела, говоря: “я не нашел у дочери твоей девства”; но вот признаки девства дочери моей. И расстелют одежду пред старейшинами города. Тогда старейшины того города пусть возьмут мужа, и накажут его, и наложат на него сто сиклей серебра пени (сумма, равная 1/30 части таланта. – В. М.), и отдадут отцу отроковицы за то, что он пустил худую молву о девице Израильской; она же пусть останется его женою, и он не может развестись с нею во всю жизнь свою. Если же сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти; ибо она сделала срамное дело среди Израиля, блудодействовав в доме отца своего; и так истреби зло из среды себя» (Втор. 22:13–21).


[Закрыть]. Свадьба еще гудела и веселилась, когда молодые уединились.

Как ни был многоопытен в отношениях с женщинами Ирод, пустившийся во все тяжкие после охлаждения к Дорис, но то, что испытал он в первую брачную ночь, одновременно подняло его на самый пик блаженства и повергло в глубокий шок. Ирод спрашивал себя, откуда взялась в молодой женщине, еще почти девочке, эта необузданная страсть, которая доставила ему неописуемое наслаждение? Казалось, с утратой девственности, сдерживавшей ее природное естество, она утратила и какой бы то ни было контроль над собой. Чувства, вырвавшиеся из ее хрупкого тела, еще не вполне оформившегося в зрелую женскую плоть, были так велики, что, подобно разбушевавшейся реке, вырвались из берегов и накрыли Ирода с головой. Такое уже было с ним однажды, когда он, девятилетний мальчишка, отправился с друзьями купаться на речку. Желая доказать всем, в том числе себе, что ему нипочем и самое глубокое место, куда не каждый решался заплыть, он забрался на кручу и прыгнул в воду, не подумав о том, а как он из нее выберется. Ироду навсегда запомнилось пугающе манящее чувство, которое он испытал, прежде чем взрослые, к счастью для него оказавшиеся поблизости, вытащили его на берег. Мутная пелена в глазах, резь в горле и груди и, как это ни странно, пьянящее чувство постижения нового, до той поры ему совершенно неведомого, и полное отсутствие страха.

Нечто подобное испытал он и в первую ночь, проведенную с Мариамной. Ему было странно и удивительно ощущать, как она, не удовлетворившись наслаждением, доставленном мужу, то превращалась в полноводную реку, с головой накрывавшей Ирода, а то сокращалась до размеров змеи, обвивавшей его тело тугими кольцами. Лишь с первыми лучами солнца она, вконец вымотанная и удовлетворенная, уснула на его груди, и Ирод, бесконечно благодарный ей, неподвижно лежал на спине, боясь неосторожным движением разбудить ее. Он и сам чувствовал себя безмерно усталым. Временами Ирод впадал в забытье, и тогда перед ним возникал почему-то Малих, который щерил рот, бесстыдно разглядывая голых молодоженов, а у Ирода не было сил натянуть на себя и на Мариамну одеяло. Потом ему вдруг начинало казаться, что Мариамна не дышит, и тогда он замирал и напряженно вслушивался, донесется ли до него хотя бы слабый звук из ее груди. Сон, наконец, сморил и Ирода, и первое, что ему привиделось, был все тот же Малих. На этот раз он не щерился, а осторожно, косясь на Ирода, пробрался к ним в постель и прижался к спине Мариамны. Мариамна, не раскрывая глаз и счастливо улыбаясь, повернулась к Малиху лицом, обвила его руками и ногами и стала проделывать с ним все то, что проделывала часом ранее с Иродом. Ирод мгновенно проснулся, сел на постели и пристально посмотрел на Мариамну, будто желая понять, привиделось ли ему, что Мариамна отдается Малиху, или это случилось на самом деле. Мариамна, почувствовав на себе взгляд Ирода, сладко потянулась, раскрыла свои огромные синие глаза и сказала:

– Я люблю тебя.

Ирод ответил или подумал, что ответил:

– Если ты когда-нибудь изменишь мне, я убью тебя.