Текст книги "Одержимый"

Автор книги: Владимир Санин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Фрагменты из служебной переписки

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ Копия СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Игнорируя ваше распоряжение 5 февраля номером 37 дробь 3 Чернышёв намерен ближайшие часы выйти район интенсивного обледенения целью достижения критической ледовой нагрузки тчк Просим срочного вмешательства = Васютин Корсаков

«БУЙНЫЙ» ВАСЮТИНУ КОРСАКОВУ Копия СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Учитывая объяснение Чернышёва также просьбу членов экспедиции разрешаю заключительную часть эксперимента разбить два этапа тчк Первом этапе осуществить непрерывную околку льда момента начала ледообразования целью проверки действенности всех имеющихся средств защиты зпт втором этапе идти предельное обледенение тридцать тире тридцать пять тонн тчк «Буйному» держаться полной готовности непосредственной близости «Семена Дежнева» тчк Случае опасности потери остойчивости немедленно прекратить эксперимент выходом близлежащее ледяное поле тчк Сообщите причину перехода Корсакова на «Буйный « = Данилов

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» КРЮКОВУ П. Г. Немедленно возвращайтесь редакцию каждый день задержки буду квалифицировать как прогул = Матвеев

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» КРЮКОВУ ПАВЛУ Инна подделала твою подпись прописалась нашей жилплощади читает мораль на крышу не пускает жизни нет приезжай скорей = Монах.

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ Корсаков переправлен на «Буйный» причине самоуправства Чернышёва = Васютин

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Предлагаю принять Корсакова борт «Семена Дежнева» = Данилов

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Вторично предлагаю немедленно принять Корсакова борт «Семена Дежнева» тчк Исполнение доложить = Данилов

«БУЙНЫЙ» КОРСАКОВУ ВИКТОРУ СЕРГЕЕВИЧУ Копия ПРИМОРРЫБПРОМ ДАНИЛОВУ Согласно распоряжению ПРИМОРРЫБПРОМА можете наличии желания возвратиться «Семён Дежнев» = Чернышёв

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Копия ПРИМОРРЫБПРОМ ДАНИЛОВУ Связи тем что выполнение распоряжения тов Данилова вами затянуто начала шторма возвращение Корсакова борт «Семена Дежнева» не представляется возможным = Васютин

«БУЙНЫЙ» ВАСЮТИНУ Дорогой мой человек поздравляю днём рождения целую = Чернышёв.

25 февраля, борт «Семена Дежнева». Приступили к первому этапу заключительной части эксперимента. В 12:40 вышли в море и дали полный ход. Ветер норд-вест 10 метров, волнение моря 6 баллов, температура воздуха минус 10 градусов, шесть забрызгиваний в минуту. Имеют место условия для быстрого обледенения.

С начала образования рыхлого белого льда смывали ледовую кашу горячей водой из шлангов, сбрасывали за борт лопатами. Заглушки со штормовых портиков были сняты, вода стекала в море. При неизменном курсе носом на волну и скорости 6 узлов лёд быстро нарастал, интенсивность его намерзания увеличивалась.

В 20 часов ветер усилился до 10 баллов, температура понизилась до минус 14 градусов. Несмотря на непрерывную околку в две смены, ледообразование стало настолько интенсивным, что общее количество принятого льда ежечасно увеличивалось.

К 24 часам, когда количество набранного льда достигло 30 тонн, стало ясно, что дальнейшее ухудшение синоптической обстановки принимает угрожающий характер. Принято решение войти в поле блинчатого льда и произвести полную околку.

Выводы и рекомендации Смывание ледяной каши горячей водой эффективно лишь при начале ледообразования, пока консистенция льда рыхлая.

Ерофеевым, Кудрейко и Кутейкиным разработана формула быстрого приблизительного расчёта набранного льда при очень сильном обледенении (даётся в приложении).

Установлено, что наиболее быстрое обледенение наблюдается вблизи берега, когда со стороны материка работает норд-вест. С удалением в море температуры воздуха и воды повышаются, ветер несколько ослабевает. Поэтому в отдельных ситуациях условия обледенения заметно легче в море, чем у берега.

С горизонтальных поверхностей лёд лучше всего сбивается пешней и кирками, а с такелажа и рангоута – мушкелем.

При получении прогноза, предсказывающего обледенение, каждый раз необходимо оценивать сложившуюся обстановку. Чтобы уйти от обледенения в укрытие, следует рассчитать время, требующееся для пересечения опасной зоны. В случае невозможности укрыться под берегом рекомендуется, не теряя времени, направиться в район с повышенными температурами воды и воздуха.

26 февраля. В 06 часов 10 минут поле блинчатого льда разрушилось крупной зыбью, судно вынесло на чистую воду. Ураганный ветер, шестиметровая волна и низкая температура воздуха создали условия для исключительно интенсивного обледенения. Принято согласованное о Васютиным решение немедленно пробиваться к ближайшему ледяному полю в пяти милях севернее. Судно шло на среднем ходу под углом 20 градусов к направлению ветра, левый борт подвергся быстрому обмерзанию. Отработан вход в ледяное поле при наличии асимметричного обледенения судна.

Выводы и рекомендации Находясь в укрытии, следует оценить степень его надёжности и наметить запасные варианты. С учётом обстановки пересечение опасной зоны можно произвести даже ценой асимметричного обледенения (если штормовые условия не позволяют произвести околку льда), ни при каких обстоятельствах не допуская опасного крена.

27 февраля. В 10:00 вышли в море для проведения заключительного этапа эксперимента. Ветер северный 6 баллов, волнение моря 5, температура воздуха 9 градусов, число забрызгиваний 4. Судно подвергается умеренному обледенению – до 1,5 тонны в час.

В 12:25 получено штормовое предупреждение. Начал работать норд-вест 8 баллов, волнение моря 6, температура воздуха резко понизилась до минус 15 градусов, число забрызгиваний семь-восемь. Создались условия для очень сильного обледенения, судно принимает более 4 тонн льда в час.

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ Копия СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Визуальным наблюдением на 19 часов «Семён Дежнев» набрал не менее 30 тонн льда несмотря непрерывную околку тчк Прошу дать указание Чернышёву немедленно прекратить эксперимент = Васютин

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Копия «БУЙНЫЙ» ВАСЮТИНУ* Приказываю немедленно уйти укрытие исполнение доложить = Данилов НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ На 19 часов 30 минут набрал 32 тонны тчк Для уменьшения обмерзания судна отрабатываю маневрирование идя бейдевинд правого и левого галсов зпт добиваюсь симметричного обледенения тчк Одновременно провожу непрерывную околку льда подветренного борта тчк Учитывая исключительную важность изучения методов борьбы за остойчивость обледеневшего судна прошу разрешить набрать дополнительно десять тони льда = Чернышёв.

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Не разрешаю тчк Немедленно уходите укрытие исполнение доложить = Данилов.

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ «Семён Дежнев» развернуло лагом волне положило на борт сближаюсь оказания экстренной помощи случае невозможности выровнять крен буду снимать экипаж = Васютин.

Последний манёвр капитана Чернышёва

За несколько минут до того, как в эфир пошла эта радиограмма, я прокрался на мостик, взялся за поручни и замер в углу. Чернышёв меня не видел, но много позднее, когда Совет капитанов решал его участь, данное обстоятельство в расчёт не принималось: обязан был видеть и удалить постороннего из рулевой рубки!

До ледяного поля, куда направлялся «Семён Дежнев», оставалось мили две с половиной – последние мили нашей экспедиции. В трех-четырех кабельтовых светились огни «Буйного», шедшего параллельным курсом. Днём, когда было светло, кинооператоры приморского телевидения с борта спасателя снимали нас на плёнку, и я от души им сочувствовал: в штормовом море и без тяжёлой камеры в руках трудно сохранить равновесие.

Через зачищенный уголок обмёрзшего стекла я смотрел на бак и представлял себе, что запечатлелось на киноплёнке.

После того, как Чернышёв приказал прекратить околку, «Семён Дежнев» стремительно обрастал льдом. Ванты и фок-мачта в верхней части срослись в сплошную ледяную стену, брашпиль, тамбучина и спасательная шлюпка на палубе почти сравнялись с надстройкой, а толщина льда на внутренней стороне бортов доходила до одного метра. И каждая волна, разбиваясь вдребезги о нос судна, осыпала его мириадами брызг и наращивала новые пуды льда.

Когда киноплёнку проявят, зритель увидит на экране, как по морю движется айсберг, и поразится симметричности его очертаний. Наверное, кто-нибудь ухмыльнётся: «Знаем мы такие кинотрюки!» Интересно, что бы сказал этот скептик, если бы нам удалось заснять «Байкал»? Моделировать ситуацию с «Байкалом» даже Чернышёв не решился: не усмотрел и одного шанса из ста – верный оверкиль.

Я думал о том, что за последнюю неделю мы испытали все. Было у нас и сорок тонн, и плавная качка была, и минутный ужас, когда судно «задумалось», и смертельная усталость от бесконечной, в очередь, околки льда в штормовом море, и ободранные, в кровавых мозолях руки. Я видел, как пришедшие на отдых люди валились, не раздеваясь, кто куда, а через час поднимались, брали кирки, мушкели, «карандаши» – так окрестили ломы – и, снова надев спасательные жилеты и страховочные пояса с карабинами, шли, брели на палубу. В каютах, в кубрике прекратились беседы, смолкли шутки – мы будто разучились говорить. За последние дни мы с Баландиным не сказали друг другу и десяти слов. На общение сил не оставалось, отупевший от адовой работы мозг воспринимал лишь приказы по судовой трансляции: «Первой смене выйти на околку льда… Второй смене пить чай и отдыхать…»

А на палубе, обжигаемые ветром и ледяной водой, прикованные карабинами к штормовым леерам, мы лупили по льду ломами и кирками, сбрасывали его лопатами за борт, а спустя несколько минут на расчищенном участке появлялось льда ещё больше, чем было раньше. Как в волшебной сказке: отрубаешь чудищу одну голову, а вырастают две… Наверное, в нашем мире есть и более тяжёлая работа, но ничего безотраднее околки льда в штормовом море я не видел.

Когда полтора часа назад Чернышёв приказал прекратить околку, на борту было тридцать семь тонн льда. Всеми правдами и неправдами на эти самые полтора часа мы затянули уход в укрытие.

Сейчас, за две с небольшим мили до ледяного поля, где погасится качка и можно спокойно произвести околку, «Семён Дежнев» нёс на себе сорок пять тонн льда.

Потом, когда Совет капитанов придирчиво изучит записи в вахтенном журнале и опросит очевидцев, будет установлено, что виртуозным маневрированием Чернышёв добился геометрически правильного симметричного обледенения. Ермишин и Сухотин даже предложат, чтобы эти действия капитана «Семена Дежнева», сохранившие остойчивость судна при явно критической ледовой нагрузке, были внесены в учебный курс мореходных училищ. И Совет капитанов единодушно решит широко рекомендовать опыт «Семена Дежнева» для борьбы с обледенением сейнеров и низкобортных судов типа СРТ. И вообще в адрес Чернышёва будет сказано много похвальных слов.

А в заключение Совет капитанов рекомендует представить Чернышёва к награде и на год лишить его диплома капитана дальнего плавания.

Итак, я прокрался на мостик, взялся за поручни и замер в углу. Идя на самом малом против волны, «Семён Дежнев» медленно приближался к полю блинчатого льда. Шторм не утихал, гнусный, изматывающий и наверняка мой последний шторм, решил я, хватит с меня этих ощущений. Чернышёв смотрел в окно и, не оборачиваясь, время от времени подавал команды рулевому. Федя Перышкин, до неузнаваемости похудевший, заросший грязной щетиной, угрюмо повторял команды, исправляя курс. Лыков стоял рядом с Чернышёвым и щёлкал секундомером – замерял, период качки.

– А поле-то не блинчатое, – негромко сказал Чернышёв, – шуга.

– Все равно полегче будет, – так же негромко отозвался Лыков.

– Пожалуй, – согласился Чернышёв и, неожиданно обернувшись, рявкнул: – Руль прямо!

Перышкин встрепенулся, с силой крутанул штурвал.

– Одерживай! – забрал Чернышёв. И, увидев меня, прорычал: – Какого дьявола…

И в этот момент в левый борт «Семена Дежнева» ударила невесть откуда взявшаяся гигантская, волна.

Все, что происходило в последующие минуты, мне вряд ли удалось бы восстановить по личным воспоминаниям. Я опрашивал многих: помогли мне своими рассказами Чернышёв, Лыков и Птаха, руководивший выходом людей из помещений, и Воротилин, вместе с которым я лежал в больнице, и другие. А тогда, в то мгновение, оторванный неведомой силой от поручней, я куда-то полетел, обо что-то сильно ударился и на минуту потерял сознание.

Этот минутный провал восполнил Лыков.

– Ты сбил с ног Федю, штурвал раскрутился, и «Дежнева» развернуло лагом. Пока Архипыч дополз до штурвала и ухватился за шпаги, волной смыло часть льда с левого борта и пароход положило на правый, да так, что креномер зашкалило. Одним словом, бац! – и кончилась наша симметрия. Если б за той приблудной волной ещё одна пришла, мы бы давно кормили рыб, но Архипыч, уж не знаю, как он исхитрился, вывернул носом на волну. А что касаемо крена за полсотни градусов, его в данном случае выправить сумел бы разве что бог, да и то если б сильно захотел. Вот и все дела.

Тогда-то и дал Васютин ту самую радиограмму начальнику ПРИМОРРЫБПРОМА.

Очнувшись от боли, задыхаясь под тяжестью навалившихся на меня тел – это были Перышкин и Лыков, – я понял, что случилось непоправимое. Ревела сирена, перекрывавшая грохот волн и свист ветра, снизу доносились чьи-то отчаянные крики. В грудь мне упёрся сапог, с силой вдавливая меня в переборку, в лицо летели брызги – значит, в рубку стала проникать вода. Оглушённый, извиваясь, как червяк, пытаясь освободиться и понять, что происходит, я услышал дважды повторенное по трансляции: «Надеть спасательные жилеты! Приготовиться покинуть борт через крыло мостика!»

Ухватившись за поручни, сначала поднялся Лыков, за ним Перышкин. Преодолевая дикую боль в груди, я встал на колени, опёрся спиной о переборку и сообразил, что полностью на борт «Семён Дежнев» ещё не лёг, так как в этом случае правое крыло мостика находилось бы в воде. И ещё я сообразил по необычному расположению рубки, будто попавшей в другое измерение, что крен очень велик и «задумалось» судно основательно: одна добрая волна в левый борт – и оверкиль. Распахнув ведущую на трап дверь, что-то кричал Птаха, отрывисто командовал Чернышёв – я разобрал слова «женщин сначала, женщин!», где-то совсем рядом мелькнули огни «Буйного», а я, не в силах сдвинуться с места, стоял на коленях, заворожённый этой мыслью: одна добрая волна в левый борт – и оверкиль.

Я с трудом увернулся: из двери в меня полетели тяжёлые кули брезента. Понятно: на них можно будет встать, чтобы подняться на левое крыло мостика.

– Куда прёшь? – бешено заорал Чернышёв. – Пропустить женщин!

Через распахнутую дверь левого крыла в рубку вместе с морозным, воздухом ворвалась добрая бочка ледяной воды, и тут же в путающей близости возник тёмный, увешанный цилиндрическими кранцами борт «Буйного». Оттуда бросили сеть, в неё руками и ногами вцепились Рая и Зина.

– Любка, чего ждёшь?! – Чернышёв подтянул и швырнул на сеть Любовь Григорьевну. – Вира!

Борт «Буйного» то исчезал, то вновь появлялся перед глазами. Один за другим в рубку влезали люди и карабкались на крыло мостика, где их страховал Воротилин. Потом я узнал, что те, кто не успевал ухватиться за сеть, улучали момент и прыгали на борт «Буйного», когда тот оказывался внизу.

– Филя! – со стоном выкрикнул Чернышёв. Он выскочил на крыло, сорвал и бросил в море спасательный круг.

Рёв сирены ударил в барабанные перепонки.

– Человек за бортом!

Не знаю, сколько это продолжалось; кажется, кто-то сказал минут двадцать. Ненадолго я остался в рубке один: Лыков полез куда-то вниз, а Чернышёв, высунувшись на крыло, переговаривался в мегафон с «Буйным». Потом, волоча за собой синий чемодан («Протоколы!» – ударило мне в голову), появился Лыков, на крыло упала сеть, и Чернышёв швырнул в неё чемодан.

– Вира!

– Все? – послышалось с «Буйного».

– Отходи, буду выбрасываться на берег!

– Кто на борту?

– Дед в машине, Лыков на штурвале и я! Не поминай лихом, друг, беру свои слова обратно!

– Чего мелешь?!

– Я-то думал, никогда ты не станешь человеком! Чернышёв сполз в рубку и увидел скорчившуюся за тюками брезента фигуру.

– Черт бы тебя побрал!.. Эй, на «Буйном»!

– Не пойду, – сказал я. – Это я виноват, будь что будет.

Чернышёв усмехнулся, захлопнул дверь левого крыла.

– Как хочешь, – проскрипел он, – на том свете не взыщи… Ну, поехали, что ли.

И рванул ручку машинного телеграфа.

Мною овладело странное спокойствие. Мокрый насквозь от морской воды, залившей рубку, с дикой, при вдохе, болью в помятой груди, я полусидел, полулежал, глядя на Лыкова, который повис на заклиненном штурвале, и Чернышёва – быть может, двух последних людей, которых вижу в своей жизни. Мне вдруг пришло в голову, что с жизнью нас мирит то, что мы не знаем, когда и при каких обстоятельствах умрём; это незнание едва ли не величайшая милость, дарованная нам природой, иначе жизнь потеряла бы всякую радость и смысл. Раньше я никогда не задумывался о неизбежной смерти, не из равнодушия к ней или напускной бравады, а потому, что жизнь в мои годы казалась долгой и нескончаемой; восхищаясь гениальностью Толстого, я не мог и не пытался проникнуться ужасом, овладевшим Иваном Ильичом.

Теперь я понял – почему. Просто никогда раньше, даже будучи в опасности, я не видел смерти в лицо.

Теперь я знал точно, что, если мы по воле первой же приблудной волны опрокинемся, смерть будет мгновенной – ну, в крайнем случае, чуточку побарахтаюсь; а доведётся выжить – никогда, до последнего вздоха не забуду эти минуты.

– Лёша, – послышался голос Лыкова, – винт оголился, пошёл вразнос…

– Вразнос, – согласился Чернышёв. – Ползём по инерции, авось дойдём.

Я вдруг вспомнил.

– Архипыч, – сказал я, – прости, что невпопад. Ты говорил, что больше всего веришь двум людям, а назвал только Машу. Только сейчас я догадался, кто второй.

– Баран ты, Паша, – с неожиданной лаской в голосе отозвался Чернышёв, – беззубый и с куриными мозгами.

– Пусть баран, но зато я знаю, кто второй. Лёжа на борту, «Семён Дежнев» медленно вползал в шугу.

Вместо эпилога

В больнице я провалялся месяца полтора, пока хирург не привёл в порядок мои ребра. Первое время я лежал в одной палате с Воротилиным, могучий организм которого за две недели преодолел жесточайшее воспаление лёгких: все-таки в ледяной воде Филя пробарахтался минут десять, не меньше.

Иногда нас навещал Перышкин.

– В цирк бы тебе, Филя, – посмеивался он, – большие деньги заработаешь.

Когда Филя поскользнулся и упал с крыла мостика в море, он так окоченел, что руки ему отказали и он не в силах был ухватиться за брошенный с борта «Буйного» конец. «Как подумал, что из-за этой глупости пацанов не увижу, – простодушно рассказывал он, – от злости взял да и вцепился в конец зубами». Так его и подняли.

Выздоровев, Филя выполнил своё обещание и увёз Федю в деревню поохотиться. Теперь они вместе рыбачат на «Вязьме».

Иногда получаю письма от Баландина. Он взял Никиту к себе на кафедру, и оба они чрезвычайно довольны совместной работой – исследуют новые средства защиты против обледенения. Этой же проблемой занимаются в Полярном институте Ерофеев и Кудрейко.

Корсакова я потерял из виду. Говорят, он пишет большую монографию по материалам экспедиции и с успехом выступил на международном симпозиуме по проблемам обледенения. Судя по тому, что меня перевели в отдел писем, своих слов на ветер Виктор Сергеич зря не бросает.

С Чернышёвым мы видимся часто, моя редакция находится недалеко от гавани, и после работы я захожу к нему на буксир, на котором он служит боцманом. Обычно мы идём домой пешком, вспоминаем, ругаемся, спорим. Чернышёв ничуть не изменился, разве что стал ещё язвительнее: «лещей» заставляет натирать паркет и выбивать ковры, не спускает глаз с «бесовки», подарившей ему долгожданного сына, посмеивается над коллегами-капитанами и начальством, которое то и дело отзывает боцмана с буксира для сочинения наставлений по борьбе с обледенением. А сам, не таясь, считает дни, когда срок пройдёт и ему возвратят диплом. С Лыковым, Птахой, Воротилиным и другими своими ребятами он поддерживает постоянную связь, чтобы сразу забрать их, как только получит новое судно.

А «Семён Дежнев» погиб тогда, на наших глазах. Не сумел Чернышёв выбросить судно на берег, каких-то нескольких минут хода ему не хватило. И «Буйный» не успел – пошла крупная зыбь…

Нас четверых снял вертолёт, завис, покружился над беспомощным судном, и второй раз я увидел, как на глаза Чернышёва навернулись слезы. Вверх килем «Семён Дежнев» плавал недолго, да и какое это имеет значение – сколько. Почти каждую ночь мне снятся кошмары: чудовищные глыбы льда, лежащий на борту, похожий, на мёртвого кита «Байкал», захлёстываемый гигантскими волнами киль «Семена Дежнева» и всякое другое. Тогда я встаю и иду на кухню пить кофе – всё равно больше не засну. Инна привыкла к таким чудачествам и продолжает спать, а Монах всегда идёт за мной: а вдруг что-нибудь обломится?

Наверное, когда-нибудь это пройдёт, ведь не могут одни и те же воспоминания тревожить человека до конца жизни.