Текст книги "Месть Демона"

Автор книги: Владимир Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Глава одиннадцатая
И все-таки бессмертный!!!

Кровью полито небо,

струясь из разорванных вен,

Остывая, в объятиях ветра,

замерзая под стылым небом.

Я иду, сам не зная куда.

Ты думаешь,

что дорога в ад проходит

через чистилище?

Ты ошибаешься,

она проходит сквозь тебя.

Очень болела голова, не просто болела – мучительно…

От этой боли темнело в глазах, и открывать их не хотелось. Да и не подчинялись они мне, не открывались, как бы ни пытался.

Что-то мешало, ощущение было таким, что веки заклеены хорошим крепким клеем…

Это не очень приятно, ощущать себя слепым. Говорят, что точно такое же ощущение, ты испытываешь, когда лежишь в могиле. В последнее время даже у нас в городе появились любители такого экстремального способа познания мира.

Говорят, что после того, как полежишь час-два в могиле, совершенно по-другому смотришь на все, что тебя окружает.

Все, что было важным, становится никчемным, а то, что раньше не ценил, приобретает настоящую цену. Только мне это не нужно, я, когда выпиваю, испытываю примерно то же самое – малую смерть. Исчезаю из этого мира…

Слепым я быть не хотел, это еще хуже, чем все то, что я уже испробовал на своей шкуре за свою не очень долгую жизнь. Как жить в мире, которого не видишь?

Правда, Николай Васильевич рассказывал мне как-то о том, что при соответствующей тренировке боец может видеть в темноте, а если не видеть, то чувствовать своего соперника, угадывать его помыслы и желания, двигаться, не задевая предметов, потому что начинают активно работать все остальные чувства.

Но не видеть солнца, травы, листьев – это ужасно. Неужели мне теперь с этим придется жить? Кстати, почему мои мысли все время крутятся вокруг могилы?

Я лежал на чем-то твердом и неровном, причем голова была ниже, чем мои ноги. Запах…

Точно меня смутил запах.

Пахло травой, землей и мерзким запахом разложения плоти. Значит, все-таки могила? Лежу без гроба? Просто бросили в яму и закопали? Но мои руки свободны, я могу их отвести в сторону, если вытащу из-под своего тела. Какие они все-таки неуклюжие…

Я провел одной рукой в сторону и зацепился за пучок травы, или чего-то подобного.

«Точно, трава», – это я понял, когда поднес вырванный стебель к носу. Значит, не могила, и не яма, и нужно как-то открывать глаза…

Но я не мог, что-то не давало мне. Когда провел пальцами по векам, то обнаружил, что они покрыты чем-то липким.

Я поднес пальцы к носу, пахло кровью. А если у меня нет глаз? Что если мне их вырвали, такое я видел в кино. А человек в том фильме так и не понял, что у него нет глаз, пока не ощупал свои пустые окровавленные глазницы. Может, и у меня как раз такой случай?

Я испугался. Смерть не так страшна, как стать инвалидом. Я наблюдал, как сильные смелые парни превращались во что-то скулящее и беспомощное, потеряв ноги и руки на чеченской войне. Видеть их, и разговаривать с ними было огромной мукой, почему-то при этом всегда ощущалось чувство вины и беспомощности. А что я мог сделать? Л они?

Ноги, руки и глаза еще не научились выращивать…

А как с этим жить?

Так… неплохо рассуждаю, уже хорошо. Если у меня нет глаз, то почему не чувствую в них боли? И почему осталось веко, а под ним, что-то твердое и болезненное, конечно, это же глазные яблоки! Значит, глаза на месте, просто на них налилось много крови, и она застыла. Надо их промыть, и они откроются.

Вот голова болит, и не просто болит, а я бы сказал мучительно…

Меня стошнило, потом еще раз…

Я начал протирать глаза, и о чудо, они открылись! Правда, видел все с каким-то красновато-коричневатым оттенком, но видел! Впрочем, различал только небо, а оно могло быть любого цвета. У нас замечательная планета… и солнце.

Я глубоко и часто задышал, надеясь, таким образом впасть в транс, и уже в полусне, полудремоте разобраться в том, что со мной происходит. У меня ничего не получилось, слишком сильно болела голова. Никак не удавалось купировать боль, как ни пытался…

Понемногу стал видеть лучше. Небо было серым, как всегда бывает перед дождем, и покрыто многочисленными тучами, затянувшими почти все пространство, тучи на моих глазах темнели. Правда, все равно я видел их с небольшим красноватым оттенком, но это шло, вероятно, от крови, которая как-то попадала на глаза. Вероятно, на брови была рана. Это не страшно, главное, что вижу, и глаза на месте!

Я полежал еще немного, понемногу приходя в себя, и попробовал повернуть голову, чтобы разглядеть место, где нахожусь.

Увидел пустырь у мясокомбината, или какой-то другой, они все похожи друг на друга, а лежа вниз головой, отдельные детали не разглядишь.

Даже для того чтобы посмотреть на свои ноги, требовалось немалое усилие, я мужественно его совершил и увидел их, лежащими на травяном бугре. На первый не очень пристальный взгляд они выглядели целыми, правда, джинсы выглядели грязными, местами в крови, но костей торчащих из рваных ран я не увидел. Это тоже хорошо…

Голова у меня все еще кружилась, поэтому рассмотреть что-либо было трудно, глаза закрывались сами собой от любого чрезмерного с их точки зрения усилия.

Да еще мешал этот коричнево-розовый оттенок. Возможно, у меня глаза налились кровью как раз потому, что лежу вниз головой? Или все-таки поранена бровь?

Я попробовал сдвинуть ноги, но тут же на меня навалилась темнота, душная и страшная, а в ней слышалось только мое судорожное дыхание и бешеный стук сердца. А потом и это исчезло…

Когда я снова очнулся, то уже кое-что помнил. Например, что жив, у меня плохо открываются глаза, потому что на них находится кровь, моя или чужая, и что лежу вниз головой в какой-то не то яме, не то рытвине.

Нахожусь на пустыре, и скоро начнется дождь, потому что небо в тучах…

Поправка, дождь уже идет, и это его неприятно-холодные крупные капли вывели меня из бесчувствия.

Дождь немного размыл кровь, и я смог открыть глаза широко, по-настоящему. Да, так и есть, лежу на пустыре у мясокомбината. Вон, виден высокий бетонный забор, покрытый режущей проволокой…

А отвратительный запах идет от могильника скота, он тут недалеко. Интересно, почему я посчитал, что нахожусь в могиле?

И как здесь оказался, и отчего так омерзительно болит голова?

Я протянул слабую руку к голове и обнаружил в кровавой сукровице и лохмотьях кожи вмятину в черепе, причем довольно глубокую, похожую на дырку от пули. Почему-то подумалось, что я возможно первый человек, который ковыряется в своих мозгах, если то мягкое, чего касался, были они. Ощущение, сразу скажу, не очень приятное…

Дырка зарастала прямо под рукой, мой палец буквально выталкивало вверх. Интересно, а где я получил ранение в голову, после которого не выживают? А еще не менее любопытно, почему я пришел в себя, а не превратился в парализованного идиота?

Я был жив, дышал, двигался, хоть и едва– едва. Интересно, а пуля вышла с другой стороны, или так и осталась в моем мозгу? Я попробовал пощупать затылок и взвыл от боли.

Так тоже была дырка, нет – целая пробоина, да еще какая! И в нее забилась земля…

Вытащил руки и посмотрел на них, они были покрыты кровавыми грязными от земли разводами, еще белело что-то серое, возможно мозг. Вот тогда я завыл от тоски и бессилия, подставив руки дождю, который послушно все смыл. Мой вой потерялся в шелесте дождя.

Небо все заволокло, дождь, похоже, будет обложным, и не скоро закончится. Я продрог и дрожал, возможно, еще и от страха, а не только от холода.

А испугаться есть чего, черепа у меня, считай, нет, часть мозгов и возможно большая лежит там, где мне прострелили голову, и дождь их размывает…

И получается, что если даже выживу, то стану растением. Не живет никто без мозгов. С детства мне объясняли, что мозг сложный орган, и достаточно хорошего удара по затылку и все, человека больше нет, а есть нечто, мало похожее на него – растение.

Я с трудом подтянул к себе ноги, кое-как приподнялся, но снова без сил опустился на траву.

Со мной происходило что-то очень неприятное, мне было плохо так, как никогда раньше. Но правда до этого я еще ни разу не получал пулю в голову и не терял половину мозгов.

Ноги мне не подчинялись, как и руки, наверно, так и бывает после ранения в голову. Только обычные люди после этого не выживают, а я могу двигаться, хоть и медленно, ощущая, что мои ноги и руки превратились в нечто тяжелое, чужеродное, привязанное кожей и мышцами к моему телу.

Я пополз к небольшому холму, надеясь, что оттуда лучше смогу сориентироваться и понять, где нахожусь. До холмика было не больше десятка шагов, но я добирался до него минут пятнадцать, периодически падая на мокрую холодную траву и теряя сознание от боли.

Когда, наконец, смог сесть на холмик, то долго не мог понять, зачем вообще к нему полз. Соображал долго. В голове колыхалась болезненная пустота, в которой мелькали неизвестные мне животные, кстати, надо признаться, довольно уродливые, и какие-то странные места, над которым простиралось незнакомое светло-коричневое небо с желтыми облаками, и вдалеке торчали деревья высотой с многоэтажный дом.

Степи, покрытые какой-то неизвестной мне острой и высокой травой, дымящиеся вдали красным туманом горы. Африка? Австралия? Южная Америка?

Около меня вертелись какие-то хищники, смутно похожие на крокодилов, только двуногие, а так все похоже – зубы, твердая кожа, какие-то острые выросты на ней, напоминающие рога. Почему я решил, что они хищники?

А… они рвали мощными челюстями пойманное другое четвероногое животное.

Тут была некая странность, крокодилы никогда не охотятся стаями, а эти охотились. К тому же эти страшилищи живут в воде, а не в саванне, и, по-моему, не ходят на двух ногах, но тут я могу ошибаться. С такой головой не мудрено…

Откуда все эти видения появились в моем бедном половинчатом мозге? Я никогда такого не видел, потому что не уезжал от этого городка дальше, чем на пару сотен километров. Это генетическая память, или вспыли воспоминания от прошлых перерождений?

А может быть, когда-то видел по телевизору?

Кто-то из моих знакомых давно подметил, что для старушек, проводящих все свое свободное время у подъезда, многие герои телесериалов, гораздо роднее и живее, чем их дочери и сыновья, которых они видят раз в году.

Хотя надо признать, что такие старушки понемногу исчезают, как вид, времена изменились, их сейчас отлавливают и убивают за мизерную пенсию…

Мы забываем телепередачи, но в глубине нашего мозга что-то все равно остается и вылезает, когда этого не ждешь, например, когда тебе прострелили голову…

Потом сквозь эти горы и степи, стали пробиваться мои воспоминания, бессвязные обрывки ничем не связанные между собой. Было только ощущение что это мое, родное, что все это я видел сам когда-то своими глазами, а не нечто чужеродное и непонятное

Правда, в основном вспоминалась какая-то ерунда.

Например, промелькнула услышанная когда-то фраза: «Мы есть то, что носим в своей голове. Уберите у нас память, и мы превратимся в растения, не осознающие самих себя. Такое происходит у душевно больных, а также у лиц, получивших тяжелые травмы мозга…»

Я не помнил того, кто это сказал, но слова всплыли и пришлись к месту. Это мой случай, двойное попадание в цель, шизофрения, отягощенная потерей половины мозга.

Боли стали чуть терпимее, возможно от осознания, что я уже мертв. Мне приходилось читать о подобных случаях. Одному человеку строительной плитой голову превратило в кашу, а он тихо ушел домой, лег на кровать и умер. Добирался полчаса пешком, потому что не мог догадаться о существовании трамваев и автобусов…

А мертвые воины последним движением, разбрасывающие своих врагов? Это же факт. Так и я, как только перестанут действовать эндоморфины, исчезнет из крови адреналин, сразу умру от болевого шока.

Ну, если не здесь, то в больнице, у меня же череп набит землей, заражение обеспечено, и уколы от столбняка тут не помогут…

Но если все так, то стоит ли куда-то идти? Я задумался, правда, ненадолго, боль мешала сосредоточиться. Но решение принял, идти дальше. Если все равно где умирать, то лучше в движении. Почему лучше?

Не знаю, так подумалось…

Понемногу что-то вспоминалось уже близкое по времени и более полезное. Так я вспомнил, что нахожусь на пустыре, и иду к забору, чтобы отлежаться в котельной.

Дома, в своей квартире я не мог остаться. Со мной что-то случилось, когда встретился со своим бывшим тренером.

А… вспомнил, его ученик Сергей позвонил бандитам, и они встретили меня, когда уже возвращался домой.

У них было оружие, два пистолета, автомат и ножи. Они стреляли в меня, но я чудом остался жив. Получил ранения в ногу и сердце…

Сердце и нога зажили, не оставив после себя даже шрамов, и я решил уйти в котельную, чтобы отлежаться там. Да, шел точно туда. Помню улицы и этот пустырь. Но как получилось, что мне прострелили голову? Я дошел, или не дошел?

Меня поджидали здесь на пустыре, или ранили в каком-то другом месте, и я сюда приполз, извиваясь от невыносимой боли, не понимая, что делаю? И почему не все помню? Выходит, выпускал из себя свое второе «я»? Тренер сказал, что я не оборотень, не совпадают симптомы…

А еще говорят, что мозг не имеет болевых рецепторов. Отчего же мне так плохо сейчас? Я тихо простонал от новой волны подступившей боли.

Дождь продолжал идти, я окончательно замерз, джинсы, и футболка давно потеряли свой цвет от налипшей земли и крови. Я встал на четвереньки, потом, упершись лбом в землю, на ноги, и зашагал к забору, старясь идти так, чтобы не попасть в обзор видеокамер. Действовал, вероятно, инстинктивно, думать-то мне было нечем, мозги остались где-то сзади на земле.

Дерево находилось неподалеку, до него я добрался довольно быстро и остановился в недоумении.

Ветка находилась слишком высоко от земли, а поблизости ни веревки, ни куска провода, который бы можно было забросить на дерево, а потом подтянуться. Я сел на землю возле куста. Все… буду умирать здесь.

Только почему мне так знакомы размышления о том, что мне не допрыгнуть, и о том, что здесь нет веревки? Получается, что я уже решал такие проблемы? Дежа вю? Я повернул голову и увидел свои следы, и не только свежие, точно был здесь и не раз…

А вот и кровь на земле, достаточно свежая, хоть и размытая дождем, чтобы быть моей. И две глубокие вмятины в земле, это я спрыгивал с ветки, а рядом повсюду кровь…

Дождь снова усилился, я дрожал, прижимал колени к подбородку и никак не мог согреться.

«Соображай быстрее! Или вспоминай… – скомандовал я сам себе. – Иначе здесь и замерзнешь…»

А какая-то часть меня ответила:

«Ты все равно умрешь, так почему не здесь?» Я выругался от бессилия и злобы и встал на четвереньки, разглядывая следы.

Если здесь уже был, и видна кровь на земле, точнее не кровь, а лужа дождевой воды с кровью, то получается, что я побывал в котельной, и ушел оттуда раненым. Что-то там произошло, возможно, засада качков Болта», или милиции. Я как-то выжил и ушел.

Значит, возвращаться, туда не стоит. Необходимо искать другое место, где можно отлежаться. Вернуться домой? Но там меня наверняка ждет засада. Пойти к кому-нибудь из старых друзей? Но после того как во мне стали проявляться странности, они все от меня отказались. Куда?

Лучше всего туда, где можно обсохнуть и согреться. Иначе замерзну и умру от воспаления легких, а не от пробоины в черепе.

Кстати, как там она себя чувствует? Я поднес руку к голове и осторожно ощупал затылок. Под пальцами уже чувствовалось что-то твердое, кость, похоже, восстанавливалась. Кровь на руках осталась, но дождь быстро смыл все.

«И дождь смывает все следы…» видел когда-то фильм с таким названием, старый и странный…

Я грустно усмехнулся и зашагал обратно через пустырь к высотным домам. Походка у меня была не очень уверенной, часто спотыкался и падал. Долго потом не мог подняться, но волевым усилием заставлял себя, продолжая двигаться вперед.

Если бомжи находят себе место для ночлега даже зимой, то и я найду. Этот город мой, я его еще мальчишкой весь истоптал, знаю все укромные места. Но зачем, куда-то идти, если все равно умру?

Или я уверен в том, что буду жить, несмотря ни на что? Что все зарастет? И восстановятся выбитые пулей мозги?

Что же нами движет, особенно тогда, когда невыносимо болит голова, когда ничего не понимаешь?

Инстинкты? Игра подсознания, которое даже не пытается разобраться в разных там сложностях бытия, а просто выживает? И совершает очень простые действия…

Холодно? Найди место, где ты сможешь согреться. Боишься преследования? Значит, место должно быть скрытым от обычных глаз. Думаешь, что умрешь? Хорошо, думай, но только иди…

Все еще жив? Значит, действуй так, словно впереди тебя ждут еще много дней такой же ужасной жизни, полной тревог и испытаний. Выживи сегодня, а что будет завтра, посмотрим.

Не выживешь сегодня? Тоже хорошо, не нужно тревожиться о том, что будет завтра…

Вот такую чушь я бормотал и заставлял себя идти, направляясь к высотным домам. Даже в таком состоянии я понимал, что в частные дома меня никто не пустит, к тому же там собаки, а до больших домов надо было как-то добраться.

Прошел примерно полтора километра, прежде чем нашел незакрытый подвал в пятиэтажном доме, все остальные оказались хорошо закрыты металлическими дверями и мощными замками.

В этом подвале железная дверь тоже была, только замок на ней был сбит. Я оглянулся, но никого не увидел, похоже, меня никто не преследовал.

Я пробирался по грязному темному помещению, пока не нашел где-то в глубине вполне приличное место.

Похоже, кто-то здесь уже жил, потому что я обнаружил старый рваный матрац, разложенный на деревянных ящиках, ватное одеяло с торчащими из него кусками ваты, и даже кусок сухаря рядом с жестяной кружкой на пластиковом ящике, который служил столом.

Надеюсь, что хозяин этого ночлега больше никогда сюда не вернется, а если вернется, то не захочет меня убить.

Но лучше бы ему такое в голову бы не приходило: похоже, все равно не получится, бессмертный я… Я вздохнул, и прижался к горячей трубе. Это было настоящее счастье, ощущать идущее от трубы тепло. От моей одежды пошел пар, и даже боль немного уменьшилась. Никогда не думал, что быть бессмертным так мучительно – умирать больно и оживать тоже…

Во рту сухо так, словно я не пил уже неделю, но это чувство было знакомо и привычно. Жаль, конечно, что нет молока…

Я огляделся и заметил ведро, подставленное под трубу, оно было почти полным

Вряд ли эта жидкость подходила для питья, но мне было все равно. Почему бы ни попробовать отравить себя ржавой водой, если даже пуля в голову не убивает?

Потом съел чей-то чужой сухарь, брошенный на ящике. И лег умирать…

Закрыл глаза, готовясь к наступлению конвульсий, усилению боли и потере сознания.

Не знаю даже, откуда у меня появились такие мысли, может оттого, что в животе забурлило, а боль вспыхнула с новой силой?

Но минут через двадцать, когда я согрелся под ватным одеялом, боль понемногу ослабела, и мне даже удалось вздохнуть полной грудью. Но тут перед моими глазами все закружилось, и я полетел в жуткую пропасть без дна. Мои стоны и вопли отражались от невидимых стен и возвращались ко мне, странными, искаженными, но знакомыми. Так я рыдал и стонал один в своей пустой квартире, когда узнал о смерти Ольги…

Но мои вопли понемногу становились глуше, исчезали по мере моего погружения в непроглядный мрак. Я надеялся, что так и уходят из этого мира…

Была жизнь, и нет ее. Жил непонятно, но умер так, как и предсказывали, без семьи, без друзей, в одиночестве и нищете…

 
Нет, не вспомнит никто через пару веков,
Что мы жили.
А кого-то забудут,
как осядет земля на могиле…
 

Спать я больше не мог, потому что снова разболелась голова. Даже во сне чувствовал тупую боль, которая с каждым мгновением становилась все острее. Снились мне все те же неизвестные мне горы, степи и звери разных видов. Дикая природа. Только одним из жутких зеленых панцирных хищников был я сам. Мне нравилось раздирать пойманного мною зверя когтями на куски, алая кровь буквально брызгала во все стороны, и я слизывал ее с больших острых когтей.

Но постепенно перед глазами все почернело, и сон ушел. Я остался в жуткой темноте, в которой слышалось мое дыхание, а иногда и слабый стон. Плохо мне было, но я не умер, даже не знаю, к счастью или к сожалению. Убежать из этого мира не удалось, значит, придется разгребать неприятности лопатой, ничем другим не получится, столько их навалило…

Это Сталин когда-то сказал, что смерть решает все проблемы, нет человека – нет проблем. А я есть, значит и проблем навалом…

Попытался открыть глаза, но лучше бы даже не пробовал. От напряжения перед ними замелькали черные мошки, превращаясь в черных воронов, норовящих клюнуть меня в глаза, да и боль снова усилилась. Я тут же захлопнул веки, пусть буду в темноте, но как-то спокойнее, привычнее.

Очень хотелось пить, во рту творилось что-то совершенно невообразимое, язык раздулся до такой степени, что заполнил все внутреннее пространство. Его нужно было охладить, да и все остальное тело тоже.

Пришлось открыть глаза еще раз, чтобы хотя бы понять, где нахожусь.

Сны, похожи на реальность, а реальность, похожа на кошмар, к такому выводу я пришел, разглядывая низкий закопченный потолок. Уже давно перестал понимать, где просыпаюсь и в каком состоянии.

Для меня каждый сон, каждая потеря сознания превратилось в испытание. Засыпаешь в одном месте, а просыпаешься неизвестно где, да еще с больным искалеченным телом.

Реальность ничем не отличающаяся от жутких кошмаров, а кошмары, напоминающие реальность каждой деталью.

Сквозь черные мушки, становящиеся воронами, я разглядел наполовину заложенные окна подвала, и главное услышал капанье воды. Скосив взгляд, увидел ведро, стоящее под трубой, в него мерно капала вода. Проползти нужно не более двух шагов.

Я закрыл глаза, чтобы вороны не расклевали мне лицо, свалился с топчана, на котором лежал и пополз.

Ноги у меня отказались двигаться, и даже не желали ничем помогать. А подтягиваться на руках, которые постоянно подламывались, да еще волочить безвольные ноги за собой, было мучительно трудно.

Я часто отдыхал, пережидая приступ слабости, потом снова полз, удивляясь своей живучести и такому острому желанию жить, пока не уперся в стену.

Ведро оказалось рядом, и почему-то не упало от моего неловкого движения.

Вода оказалась ржавой и теплой, но мне было плевать, и я выпил ее всю. Отчего в моем желудке все тут же забурлило, меня вытошнило, потом еще раз, а дальше перед глазами снова замелькали черные мошки, похожие на воронов, или вороны на мошек?

В какой момент я потерял сознание, уже не помню.

Когда снова очнулся, то увидел какого-то человека, сидящего рядом со мной на пластиковом ящике.

– Ты кто? – спросил он. Голос у него был спокойный, но чем-то неприятный. В нем звучала опасность. Возникало ощущение, что этот человек ласково разговаривает с котенком перед тем, как свернуть ему шею. А в роли котенка сегодня выступал я. – Не знаю, – ответил я, и это было правдой, и на самом деле пока не вспомнил, кто я такой. Но мог, наверное, если бы захотел.

– Здесь мое место, я тут живу, уходи, пока не покалечил, или не убил, – человек говорил равнодушно и лениво, отчего слова приобретали еще более зловещий смысл. – Для меня убийство – это просто, раньше работал на мясозаводе забойщиком скота. Хорошее занятие. Мне нравилось. Они такие забавные коровы, когда в них током бьешь.

Подпрыгивают, о стенку бьются, а куда из клетки убежишь? Так что и тебя, если нужно, зашибу как быка молотом меж рогов…

– Молотом?

– Иногда, мы такое устраивали, когда надоедало электричество, берешь кувалду и бьешь меж рогов. У быка ноги подгибаются, очухивается он уже на небесах, а с него пока он без сознания все мясо с костей срежут на конвейере. Веселое было время…

– Не надо меня бить кувалдой, – попросил я слабым голосом. – Плохо себя чувствую, немного отдохну и уйду, не буду вам мешать, а за гостеприимство заплачу…

Чутье меня не подвело, этот человек был опасен. Кто хоть раз в себе преодолел внутреннюю преграду, не позволяющую убивать, становится опасным для окружающих. А человек, для которого это стало работой, опасен многократно, потому что он считает чужую смерть чем-то обычным.

– Может мне тебя еще и на свою постель, которую ты уже измял, положить? А где я сам спать буду? Вас тут сюда может скоро десяток больных приползет, и мне что вас всех привечать?

Вопрос был закономерный, только ответить мне на него было нечего. Чувствовал я себя по-прежнему ужасно, правда, боль понемногу уходила, но взамен нее явилась жуткая слабость.

Даже отвечать бомжу было выше моих сил.

Потерпите немного, будьте милосердны…

– А ты не заразный? Может, какую чуму, или холеру подхватил? Одет вроде прилично, хоть и не по погоде. Правда, перемазался в грязи. Полз по ней? Да и в крови, а ран вроде на теле не видать. Чья кровь-то на тебе, твоя или чужая?

– И моя и чужая, а раны заросли.

– Ну, это ты мне не рассказывай, этого тоже навидался, когда санитаром работал в больнице. Так быстро ни одна рана не зарастает, еще кровь до конца не свернулась, а уже и шрама нет. Правда, кровотечение могло быть и внутренним, такое бывает при туберкулезе, но кровь изнутри идет другого цвета – она алая, и ее не так много. На больного вроде тоже не похож, температуры нет. Так кто ты, мил человек? И как здесь оказался? Отвечай, или я тебя сейчас, как больного кутенка вот в это ведро засуну и подержу, пока совсем не кончишься…

– Слышь, мужик, – вздохнул я, чувствуя, как во мне закипает злость.

И чего это все хотят меня убить? Уже и простые бомжи готовы утопить в ведре. Что так трудно подождать, пока сам сдохну? Не надо загонять меня в угол, плохо потом становится… всем.

– Я же сказал, не трогай меня, немного отлежусь и уйду. И не нужно меня пугать, сам страшный. Когда бреюсь, себя в зеркале боюсь…

– Молодой еще и глупый, – фыркнул бомж, переворачивая меня на спину, и роясь в моих карманах. – Страшный он, оказывается.

Да я таких, как ты, не один десяток уже передушил, и тебя кончу. Приходят в мой дом и еще какие-то права качают, я этого не люблю. Тут у нас милиции и суда нет, если решу, что ты мне не нужен, так голову тут же и откручу. Лежал бы и молчал, может, чуть дольше бы прожил…

Я не мог пошевелиться, потому что у меня и руки отказали, поэтому беспомощно смотрел, как он вытаскивает из карманов джинсов деньги. Конечно, их было немного, но они были моими, а не его. Это называется грабеж…

Что же со мной происходит, если я уже и шею не могу повернуть? Умираю? Тогда почему голова стала ясной, и даже боль прошла? Впрочем, где-то читал, человек перед смертью иногда приходит в себя, смотрит на всех ясными глазами, и раздает бесплатные посмертные советы. Есть даже термин медицинский, описывающий это состояние, только я его забыл…

Бомж вытряхнул меня из безрукавки, вытащил бутылочку со спиртом, открыл ее и понюхал, и у него даже руки затряслись от возбуждения.

– Ладно, прощаю тебе, что ты на мою постель ложился и всю ее измял… – бомж выпил и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. – А спирт, настоящий, медицинский, градусов семьдесят. Давно такого не пил, с тех пор, как из санитаров выгнали. Хорошая штука, здорово забирает…

Он прошел к постели и лег на нее, поглядывая на меня сверху вниз, а я остался лежать на бетонном полу в той же неестественной вывернутой позе.

Похоже, меня все-таки разбил паралич, такое бывает при инсультах, но обычно парализуется одна сторона тела, а не так, как у меня, сначала ноги, а потом уже все остальное. Но у меня же и не инсульт, а что-то совершенно непонятное.

Слышал, правда о том, что когда травмируется мозг, особенно спинной, то паралич тела тоже происходит. Только у меня травмирован головной мозг, а не спинной. Или я ошибаюсь?

Позвоночник-то не ощупывал, может, там тоже пуля сидит?

Безрукавку бомж разглядывал с любовью, вытаскивая из многочисленных карманов пластиковые бутылочки одну за другой.

А безрукавку-то испортил, вся подкладка в крови, словно тебя резали, как куренка, – Бомж просунул палец в дыру на спине. – А это что?

Интересно, а я этой дыры не заметил. Выходит, эта пуля мне позвоночник повредила. Или это дырка от той, что пробила мое сердце и насквозь вышла? Я собирался заплатку положить, да все было недосуг.

– А ты, оказывается, не больной, а стреляный. Из бандитов что ли? Или как это теперь называется, предприниматель?

Бомж встал, снова внимательно меня оглядел, осмотрел футболку, потом перевернул на спину и завернул одежду.

– Да, нет, тело чистое, без шрамов и ран. Украл что ли безрукавку у мертвого? Что молчишь? Я бы тебя давно придушил, да только уходить сразу придется после этого, а мне пока некуда. Вот завтра схожу на разведку, присмотрюсь, если найду что-то подходящее, так тебя и придушу.

А ты, похоже, не больной, парень, тебя парализовало. В больницу бы надо, а я за тобой ухаживать не стану.

Но если честно, все равно умрешь, в больнице или здесь, разницы нет, только там проживешь чуть дольше. У нас от паралича не лечат… – Не надо больницы, лучше придуши, как обещал, – выдохнул я. Что-то мне совсем грустно стало. Воины так не умирают, они погибают в бою с оружием в руках. Лучше умереть от рук вонючего бомжа, чем в городской больнице.

– А что так на тот свет торопишься?

Думаешь, там лучше, чем здесь? Так ты ошибаешься, еще никто оттуда не пришел и не рассказал, как там хорошо. А я когда в больнице работал, много чего насмотрелся, клиническую смерть видел много раз.

Но только один из тех, что откачали, рассказывал о светлом коридоре, о том, что встречали на том свете его родные, и как ему было хорошо.

Остальные не видели ничего, кроме темноты, так что не верь никому. Слушай, где ты все-таки безрукавку взял?

– Моя она, и дырка в ней от пули тоже моя, в меня стреляли, да не попали, – ответил я. —

И лучше ты бы моим спиртом не увлекался, а то могу и обидеться…

Это я сказал для того, чтобы он меня задушил, как обещал. Очень противно лежать и не чувствовать своего тела. Жуткое ощущение и очень противное… – И что ты сделаешь? – усмехнулся бомж, не поддаваясь на провокацию. – Может быть, встанешь и пойдешь? Так я много парализованных пациентов видел, все они сначала хорохорятся, потом начинают задумываться над тем, что их ждет.

Некоторые плачут, другие просят принести им яду, деньги большие предлагают за свою смерть, потому что знают, что им в этой жизни уже ничего не понадобится…

Тебе наверно и деньги тоже жалко, а не только спирт?

– Жалко, – признался я. – И спирт тоже…

Мне снова захотелось пить, а еще совершить некоторую физиологическую процедуру, противоположную питью. Только поскольку двинуться не мог, приходилось терпеть. Нет, я не против смерти, но умирать, захлебнувшись в своих собственных нечистотах, это, пожалуй, перебор. – Слушай, воды дай…