Текст книги "Месть Демона"

Автор книги: Владимир Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Я поклонился и негромко произнес: – Ты больше никому не причинишь зла, недруг моего детства. Твой путь закончен. Вряд ли тебе удалось приобрести хоть немного мудрости в этом воплощении, ты был слишком занят собой, чтобы искать ее. Мечтал о том, чтобы мир признал тебя королем. А когда уже почти достиг вершины и решил, что можешь делать все, что захочешь, тогда тебя и настигла рука мстителя.

Так часто бывает – смерть приходит, когда исполняются мечты. Вероятно потому, что больше нечего желать. Отсутствие новых желаний и есть настоящая смерть, а все остальное лишь подготовка к ней…

– Ты с кем тут разговариваешь, парень? – из кустов вылез небритый морщинистый бомж с торчащими седыми лохмами, испуганно оглядываясь по сторонам. – Здесь еще кто-то есть, кроме тебя?

– Только он, – я показал рукой на фотографию. – Когда-то знал его, росли в одном дворе, дрались мальчишками…

– Большим человеком покойный был, – бомж воровато огляделся. – Вон сколько людей его хоронило, считай машин сотня, да все иномарки. Точно все ушли, и нет никого кроме тебя?

– Никого, – я на всякий случай тоже оглянулся на ворота, но никого не увидел, городские стражи уехали последними на скрипящем автобусе. Видно было, как он пылил по грунтовке. – Друзья и родственники покойного оплакивают свою утрату в лучшем ресторане города, заказан большой зал, официанты разносят легкие закуски и водку в запотевших фужерах, а закусывать будут по старинному русскому обычаю горячими расстегаями с севрюгой…

– Они и нам оставляют коньяк, конфеты, иногда икру, – бомж стал разрывать холм.

Я даже в какой-то момент подумал, что он собирается вытащить Шарика из могилы. – Будем делиться, ты пришел первым, можешь выбирать…

Бомж выложил на асфальт, три начатых бутылки водки и банку открытых рыбных консервов, вероятно, это оставили тем, кто копал могилу.

– Мне ничего не надо, особенно от него. – Я кивнул на фотографию Шарафутдинова. – Все, что оставил покойный, подарю тебе, если скажешь, где найти Поликанова…

– Поликанов, это который бывший Казнокрад?

– Он самый. – Я сразу вспомнил древнюю историю о том, как Поликанов похитил партийную кассу. Об этом долго обсуждала местная пресса, кроме нее почти год об этом повествовали многочисленные надписи на заборах. – Л разве Казнокрады бывают бывшими?

– Все когда-нибудь становятся бывшими,

– хихикнул бомж, разбирая венки. – Я когда-то на своей автобазе числился на очень хорошем счету, работал механиком, да и сейчас по звуку двигателя могу определить любую неисправность. А вот сейчас я – никто, бомж… А зачем он тебе нужен? Хочешь заставить его, вернуть партийную кассу? Так бесполезно, все еще тогда было пропито…

– Кассу я ему давно простил. А сейчас хочется кое-что спросить у него, так сказать получить подтверждение самым мрачным своим мыслям.

– О нем? – бомж кивнул на Шарика, что– то нашаривая под венком, лицо его довольно расплылось, и он вытащил еще одну наполовину пустую бутылку водки. – Хочешь?

– Не пью, в завязке…

– Давно ли? – бомж вылил водку в рот, полностью и без остатка. – Тебя же только вчера видели, шел никакой…

Маленький город, все друг о друге знают, на бомжей никто не обращает внимания, а они видят всё.

– Вот с тех пор и в завязке. Захотелось посмотреть на этот мир незамутненным взглядом, иногда у меня такое бывает. А где ты меня видел?

– У детского садика…

– Ничего не помню…

– У меня тоже такое бывает, хоть и нечасто, – бомж допил бутылку до конца. —

Нашим не рассказывай, что я пил один. Ребята могут обо мне плохо подумать. Решат, что не захотел делиться, а за это у нас бьют. Здесь всем хватит. Когда власть хоронит своих бандитов, ничего не жалеют. У них похороны – любимое занятие. Ты видел, как они одеваются, на чем сюда приезжают?

– Любимое занятие? – я поднял слегка удивленные глаза на бомжа.

Видеть мир ясным взглядом трудно и печально…

– Конечно, им нравится, особенно бабам их… – бомж продолжил свои поиски. – Когда они еще соберутся вместе, чтобы показать друг другу и всему городу свои новые тачки, бриллианты и шикарные шмотки?

Я посмотрел на солнце, полдень – время сна. – Ты мне так и не сказал, где найти

Казнокрада. Скажешь, и я никому не расскажу о твоей пагубной привычке пить одному, без товарищей…

– Чего? Ты выражения-то подбирай, мы не на заседании горсовета, – бомж пьянел прямо на глазах. – А Казнокрада ищи на свалке. Когда он кому-то нужен, все туда едут, и менты, и бандиты. Ты сам-то из чьих будешь?

– А на кого похож? – полюбопытствовал я. Беседа уже мне стала надоедать, к тому же с каждой фразой речь бомжа становилась все более бессвязной.

– На него похож, только на трезвого… —

Бомж кивнул на Шарика. – Я же помню тебя, да и его тоже – хороший был мальчишка, добрый, правда, котят любил вешать в подвале, но это по глупости, не по злобе…

Меня передернуло от этих слов, я повернулся и побрел дальше по аллее. Шарик и на самом деле любил издеваться над разной живностью, он собирал нас и устраивал котятам показательные казни, вешал на специально сооруженных виселицах.

Мерзко это выглядело, но кое-кому нравилось, в основном тем, кто с ним дружил, и кого интеллектом бог обидел… А мне пришлось драться с Шариком на солдатских ремнях за право на это не смотреть. Синяк на ноге проходил потом больше месяца. Как он мне голову тогда не пробил? Бляха у него была матросская, свинцом залитая, тяжелая…

А у меня офицерский ремень, в нем веса нет…

Как-то я сумел перехватить ремень и ударил Шарика в челюсть. Хороший был удар, только слабый, и спасло меня то, что нас растащили…

Давно это было, но город помнит все: и меня, и Шарика, и всю нашу тогдашнюю жизнь.

Мне еще больше захотелось выпить. Внутри по-прежнему кипел котел. Болели ребра от сержантского удара. Давление поднялось, надо было терпеть или залить в себя какую-то спиртосодержащую жидкость, или хотя бы молоко, но в большом объеме.

Я направился домой. Время приближалось к двум. Надо успеть поесть, отдохнуть, и – на дежурство в детский садик. Жизнь продолжалась, по крайней мере, для меня, это для Шарика все уже закончилось. Ему можно никуда не спешить.

Меня давно мучает один вопрос – если все мы в конце концов умрем, то, может быть, главное в жизни – это как раз не задерживаться в ней надолго? Разве не тот, кто придет первым, победитель в марафоне?

Тогда почему отмечают дни рождения, как километровые столбики, которые удалось пройти? Жизнь – соревнование на то, кто дольше пробежит?

А этот день оказался не таким уж плохим, он остался в моей памяти.

Завтра пойду искать Казнокрада, чтобы узнать у него, зачем он создавал Шарику алиби и сколько это стоит. Может, он расскажет, кого еще отмазал от милиции? Так я узнаю, кто нуждался в алиби…

Я лег на пол у балкона, разглядывая, как колышется жаркое марево над серым асфальтом, лето идет к концу, но жара не спадает. Легкий ветерок пробежал по моему телу, охлаждая и успокаивая, глаза сами собой закрылись.

Когда проснулся, солнце уже коснулось вершин деревьев, собираясь спрятаться до завтрашнего утра.

Я допил молоко и пошел в детский садик. Меня никто не встречал, ключ лежал в условленном месте. На кухне ожидала моего появления пара подгоревших котлет с кислой капустой и гора картошки в углу, которую требовалось почистить до утра.

 
Ночь опадает бархатным лепестком черной розы
Рассвет как огненный кинжал, пронзающий душу…
Напрасно я проснулся…
Чтобы узнать о смерти любимой…
 

Почистив и вычистив все, что можно, я подмел дорожки и искупался в бассейне. Потом сменил воду, побрился и даже натянул на себя свежую футболку.

Ночь в работе прошла незаметно, и в этот раз я даже не успел полюбоваться звездами, хотя небо было чистым.

Заведующая улыбнулась, завидев меня:

– Неплохо выглядишь. Приятно, когда утром тебя встречает свежевыбритый, приятно пахнущий и привлекательный мужчина.

– У меня два дня выходных, увидимся, когда они пройдут, – я улыбнулся самой обаятельной улыбкой, какую смог из себя выдавить, и зашагал по подметенному мною же асфальту.

– Надеюсь, что они для тебя пройдут без приключений! – крикнула вслед заведующая. – Не забывай об отпуске…

Все будет нормально, – не оборачиваясь, я помахал рукой. – Приду обязательно.

Так и не понял, о каком отпуске она говорила, но возвращаться не хотелось, еще узнаю.

Начинался новый день, и у меня было много дел. Свалка находилась километрах в пяти от города, и добраться до нее было не просто.

Город у нас хоть и небольшой по численности населения, но растянулся на двадцать километров. Я пересаживался с одного автобуса на другой, городские маршруты закончились, а до свалки было еще далеко. Последние два километра пришлось идти пешком.

Не могу сказать, что мне не понравилась эта прогулка. Дорога шла через вымытый ночным дождем лес, и если не обращать внимания на сырую траву, многочисленные лужи и грязь, все было просто замечательно – пахло хвоей, цветами, травой, пели птицы, стучал дятел, белки скакали по ветвям.

В каменных джунглях редко вспоминаешь, что не так далеко от нас находится жизнь с другими ценностями и заботами. Наши предки вышли из нее, а мы забыли о своей колыбели…

Когда до свалки осталось примерно полкилометра, острые запахи горящего мусора начали перебивать лесные. Стало обидно за человечество, портящее все, к чему прикасается.

Свалка у нас огромная, на ней легко потеряться. Даже странно, что такой небольшой городок, как наш, мог загадить такое большое пространство. Пожалуй, производство нечистот и разного рода мусора получается у нас лучше всего.

«А если свалка растянулась на пять с лишним километров, то найти на ней кого-то будет очень трудно, спросить наверняка будет не у кого», – подумал я

Как оказалось, неправильно понимал жизнь. Место оказалось оживленным и многолюдным. Не многие ночные заведения в нашем городе могут похвастаться такой активностью.

Несмотря на омерзительные запахи, многочисленные терриконы мусора, разбросанные то тут, то там, на свалке царил определенный порядок.

Груженые машины двигались по сложным кривым от одной кучи мусора к другой, на лицах попадавшихся мне навстречу людей царило непонятное веселье, при взгляде на них возникало ощущение, что я попал то ли на карнавал, то ли на какой-то большой праздник. Может быть, потому, что эти бомжи казались довольными собой и жизнью? Многие уже были пьяны – слегка, как раз настолько, чтобы смотреть на мир счастливыми глазами…

Свалка жила загадочной для меня жизнью. На краю, ближе к лесу, пестрел целый городок, построенный из картона, жести, досок и старого рубероида, это было сосредоточение всего. Бомжи шли оттуда, и туда.

Несмотря на кривизну улочек и неказистость домов, возникало ощущение, что городок создавал архитектор по тщательно разработанному и согласованному с множеством инстанций плану.

Я медленно двигался по дурно пахнущему грунту, внимательно глядя себе под ноги, чтобы случайно не ступить в наполненную какой-нибудь особой мерзостью лужу. Осторожно вышагивал мимо обитателей, занятых археологическими раскопками, провожаемый мутными недовольными взглядами и невнятными комментариями.

Чем дальше забирался в глубину свалки, тем больше замечал, насколько строга здесь дисциплина. А скоро понял, кто здесь поддерживает армейский порядок…

Каждую появляющуюся на свалке машину встречал сухощавый человек в рваном, но относительно чистом солдатском бушлате и с образцовой воинской выправкой, он руководил разгрузкой, указывая водителям места, где они вываливали мусор

А дальше, следуя взмаху его руки, к образовавшимся кучам направлялись бригады из трех-четырех человек, вооруженные палками с крючьями и детскими колясками.

Бомжи быстро и сноровисто перерывали отбросы, отбрасывая в стороны пластиковые бутылки, сковородки, картон, бумагу, таблетки и множество других полезных для них вещей, о назначении которых мне так и не удалось догадаться.

Здесь же находилась, как я понял, общественная столовая. Три женщины с раскрасневшимися от алкоголя лицами ловко лепили грязными руками пельмени. Сухое, не менее грязное тесто они раскатывали стеклянными бутылками, бросая на образовавшиеся кружочки зеленоватый дурно пахнущий фарш.

Рядом горел костер, на котором в большой алюминиевой кастрюле кипела вода, туда и бросались свежеизготовленные пельмени.

Бичи, бомжи, бродяги – явление, принадлежащее вечности. Они были и будут всегда. Каждый раз, когда мир или какая-то отдельная страна делает поворот в своем развитии, всегда оказывается, что кто-то не успевает развернуться вместе со всеми и неожиданно для себя оказывается на обочине, в грязной сточной канаве.

И чем больше делает поворотов страна, тем больше оказывается в стороне людей, не успевших понять, что все живущие давно бредут в другую сторону.

А в какую сторону иду я сам?

Вероятно, то же не в ту, просто мое время еще не пришло переселиться в эту благословенную страну, где не надо беспокоиться о пропитании, потому что оно как манна небесная падает с подъезжающего грузовика.

В этом мерзопакостном месте не стоит беспокоиться ни о чем, все появляется само собой и каждый день.

Нужна одежда? Возьмите палку с крючком, немного везения, и вы уже через час будете щеголять в великолепной одежде, о которой так безуспешно мечтали десяток лет тому назад. Да, конечно, сейчас уже носят не то, мода изменилась, зато исполнилась ваша мечта, пусть и с опозданием на десять лет.

Желаете построить собственный дом? Здесь нет никого, кто мог бы помешать в ваших грандиозных планах. И о материалах заботиться не нужно, они ждут вас, нужно только наклониться и поднять с земли.

Всё, чего вам не удалось достичь в большом мире, вы получите здесь. Вам одиноко, не хватает тепла и любви? Город выбрасывает сюда не только мусор, но и ненужных людей, немного терпения, и вы обязательно найдете себе любимую. Возможно, она будет не так красива и умна, как вам мечталось, но эту проблему легко решает алкоголь, которого, похоже, здесь хватает всем.

Правда, климат не позволит вам прожить в этом великолепном месте достаточно долго, но, увы, это та цена, которую придется платить за исполнение всех желаний. Возможно, это и есть тот рай, который так безуспешно уже не одну тысячу лет ищет человечество?

Я озадаченно хмыкнул и зашагал дальше по дурно пахнущему грунту к распорядителю, человеку с военной выправкой, возможно, прошагавшему строем не одну тысячу километров по когда-то громадной империи.

На свалке трудно спрятаться, я шел и чувствовал, как меня ощупывают десятки глаз, оценивают и пренебрежительно отбрасывают в какой-то из дальних подразделов человеческой фауны.

– Ты заблудился, братан, или чего нужно? – тон военного был строг и деловит. От него привычно пахнуло водкой. Я даже остановился от неожиданности, что-то меня поразило в этих красных с перепоя глазах и седой небритости. – Так мы тебе поможем, у нас есть все, что необходимо человеку…

– Неужели похож на братана? – удивился я. – Вроде обычный парень…

– Вообще-то не очень похож, но многим нравится, когда к ним так обращаются… – бывший военный махнул рукой, и тройка бомжей, подхватив старые детские коляски, бросились к новой образовавшейся куче. – На мента тоже не похож, значит, по делу?

– По делу. Мне нужен Казнокрад, хочу с ним поговорить, нам есть что вспомнить…

– Решил вернуть партийную кассу коммунистам?

Эта шутка мне уже стала надоедать…

– Нет, просто хочу кое-что у него узнать.

А что, партийную кассу он прячет где-то здесь?

– Вон, видишь ту халупу? – военный показал на далекую землянку, покрытую сверкающей на солнце белой жестью. – Это его хоромы. Если он мертвый, то скажешь мне, мы его закопаем – пахнуть не будет.

– Мне кажется, запах разложения будет незаметен среди других здесь присутствующих. А почему Казнокрад может оказаться мертвым?

– Потому что сегодня его еще никто не видел, – военный, уже потеряв ко мне всякий интерес, замахал водителю очередного грузовика, и тот свернул в сторону. – О партийной кассе его не спрашивай, ему это не нравится, сразу в драку лезет…

Я зашагал к указанной землянке. Казнокрад был там, я его узнал сразу – встречались раньше, и не раз. Он жил когда-то в соседнем дворе. Старик Поликанов лежал на серой грязной простыне, едва прикрытый рваным одеялом. Он был мертв, и уже давно.

К тому же умер не естественной смертью… Его голова была повернута под таким углом, что с первого взгляда стало ясно – шея сломана.

Когда-то этого человека уважали и боялись, он был известен всему городу. А умер на самодельных на нарах, глядя пустыми темными глазами в жестяной потолок бомжатника. Черты его заострились, кожа на лице будто подернулась нефтяными пятнами, от синего до желтого.

Я вышел из землянки, не закрыв ему глаза. Мертвецов не люблю, чужая смерть всегда напоминание о том, что и мне недолго осталось бродить по этой земле.

Способ убийства произвел на меня впечатление. Это только в западных боевиках людям сворачивают головы, как цыплятам. А на деле – сколько я дрался, сколько крутил шеи удушающими приемами, сколько мне крутили, и никогда у нас эти приемы не считались особо опасными. Ну, хрустнет, ну, поболит за ушами… А чтобы свернуть голову, нужно быть посильнее, чем дворовые качки.

В моем представлении сразу возник двухметровый гигант, поднимающий Казнокрада над землей и резко разворачивающий его голову огромными мускулистыми руками.

Для себя я понял только одно: убить Поликанова сам не смог бы, силы у меня такой нет и никогда не было…

Морщась от гнусного запаха, я подошел к военному, оживленно разговаривающему с женщинами, лепившими пельмени, и сообщил, что Казнокрад мертв. Диктатор свалки отнесся к этому буднично.

– Умер, так умер, все там будем…

– Его убили, – добавил я. – Наверно, этой ночью или вчера вечером…

– Убили, так убили. Повезло, легкую смерть получил, – пожал плечами военный. —

Если ментам ничего не расскажешь, то к вечеру закопаем.

– А если расскажу?

– Тогда они его заберут, два-три дня помотают нам нервы, а потом все равно закопают, правда, в гробу, за счет города. Но ему-то какая сейчас разница? Кладбища строят для живых, а не для мертвых.

– Почему для живых? – меня поразили эти слова.

– Потому что мертвым все равно где лежать и гнить…

Возразить на это было нечего, я согласно покивал и направился к выходу.

– Так ментов ждать или нет? – крикнул мне вслед военный.

– Я их сам не люблю.

– Ты узнал, что хотел?

– Как же я мог узнать, если он мертв уже несколько часов?

– Ну и что? Может, кто другой знает? Ты никого больше не спрашивал? А что хотел узнать?

Я остановился и повернул обратно.

– Казнокрад создавал алиби Шарику, и мне хотелось узнать, кому еще так помог…

– А… – военный вгляделся в мое лицо и, видимо, не найдя ничего интересного, отвел взгляд. – Значит, это ты Шарика убил, а теперь совесть мучает, решил, что не того замочил?

– Не я, иначе не стоял бы перед тобой, а давно плыл вниз по реке со спутанными колючей проволокой руками, – вздохнул я. – Ты, что, не знаешь, как бандиты проводят следствие?

– Вниз по реке тоже легкая смерть, даже после пыток, – усмехнулся военный. – Не ты, так не ты. Тогда шагай отсюда, да быстрее, а то скажу браткам, что это ты Казнокрада убил.

– Я-то тут при чем? – меня ошарашила подобная логика. – Тебе любой без экспертизы скажет, что его убили вчера вечером или этой ночью.

– У нас экспертов нет, – военный почесал голову, сдвинув рваную вязаную шерстяную шапочку. – Без них пока обходимся. Мы людям верим – тому, что они скажут. Ты последний, кто его видел…

– Да, последний, только обычно еще добавляют, кто видел его живым, а я его видел только мертвым…

– Ты уже уходишь, или хочешь еще что– то узнать? – военный достал из кармана мобильный телефон и начал набирать номер. —

Сейчас вызову бригаду неотложной помощи, они тебе быстро кости переломают…

– А ты чего так переполошился? – полюбопытствовал я немного нервно. – Я вроде никого здесь не трогал. Сообщил неприятную новость, так и то по твоей просьбе: сам же попросил, если увижу, что Поликанов мертвый – то тебе рассказать…

– Лучше уходи, – военный задумчиво посмотрел на мобильник и засунул его в карман. – Плохая связь, все-таки далеко мы от города. Когда нужно, никогда не дозвонишься. А мне сказали большие люди: если кто будет расспрашивать о Казнокраде или Шарике, немедленно звонить. У тебя деньги есть, рублей так триста, чтобы я о тебе забыл?

– Уже ухожу, а денег нет, – я зашагал к лесу, пробурчав себе под нос. – Не думал, что и вы под братвой ходите…

– Мы все в этой жизни под кем-то ходим, божьи люди под богом, а все остальные под братвой, – донеслось мне вслед. – А ты иди, болезный, своими ножками, пока можешь.

– Почему болезный? – я остановился.

Почему-то у меня появилось желание вернуться и, подобрав кусок трубы, объяснить, что кое– какие вещи в этой жизни творить подло. Но к военному стали подходить бомжи, лица их были мрачными и решительными, и я понял, что в этой войне не победить.

– А какой же ты? – военный почесал в затылке, снова лихо сдвинув шапочку набок. —

Не уметь пить в этой стране, это не то, что болезнь, это катастрофа, вроде сумасшествия…

А если пьешь и становишься буйным, то уж точно не жилец.

– В этом ты прав, на сумасшествие и правда похоже, – согласился я. – Только интересно, откуда ты обо мне все знаешь?

– Город маленький, все друг друга знают. Времена, конечно, изменились, но память-то никуда не делась…

Действительно, время сейчас странное, но, наверное, оно всегда таково для тех, кто в нем живет: времена не выбирают, в них живут и умирают…

Да и не так уж это время и плохо: смерть быстра и легка, стоит недорого, поскольку ее производство носит массовый характер.

Я уходил со свалки, а на сердце у меня было тяжело. Казнокрада убили. Кто это сделал и зачем? Кому мог помешать и без чужой помощи наполовину мертвый человек?

Не стоило мне сюда идти. Болту обязательно доложат, а значит, его бойцы навестят меня, опять будут бить…

Обратный путь показался легким и приятным. Лес быстро очистил мои мысли от свалки, на которую сбрасывали не только вещи, но и людей, отслуживших свой срок, а вид скачущих по веткам белок настроил на благодушный лад.

Звери нравственны, потому что естественны. И чувствуют себя замечательно, каждое их движение правильно, просто потому, что осуждать его некому.

Вынырнувший из-за поворота рейсовый автобус подобрал меня. Удача… Совсем не факт, что, идя дальше по дороге, я бы попал домой. Военный все-таки наверняка дозвонился куда хотел. И где-то впереди меня мог поджидать черный джип с тонированными стеклами. А что произошло бы дальше, не трудно предсказать: река у нас глубокая, полноводная, трупы в ней находят регулярно, и многие со следами пыток – не всегда же Филя будет так благодушен.

Домой я добрался без приключений и сразу встал под душ. Истер себя мочалкой, не жалея самого ароматного мыла, которое только у нашлось, но все равно казалось, что тошнотворный запах исходит из каждой поры тела.

Я побросал одежду в стиральную машину, расстелил на полу одеяло, бросил на него подушку и лег.

Машина стирает примерно два часа, на это время я прикован к дому, поскольку никакой другой одежды у меня нет, и выйти не в чем. Каждый раз, попав в такую ситуацию, я решаю купить хотя бы еще одну футболку, но потом благополучно об этом забываю… Что ж, отдохну и подумаю.

…Итак, цепочка смертей продолжается.

Интересно, кому мог помешать Поливанов?

В благословенной стране, которая именовалась свалкой, где пища буквально валяется под ногами, пусть и не совсем качественная, вряд ли у кого-то могли появиться корыстные мотивы.

Если бомжа убили коллеги, то лишь потому, что он им сильно надоел. Подрался с кем-нибудь по пьянке, а может, увлекся чужой женщиной.

Когда человек выпадает из общества, перестают действовать моральные ограничения, и руководят им очень простые мотивы. Слой человеческой культуры тонок, поскреби любого, и увидишь под ней зверя.

 
Сквозь нежные черты
Веселые глаза и локон
Внезапно проступает зверя лик.
 

Кто это сказал? А… неважно.

Мог ли кто-то убить Казнокрада, чтобы он ничего не рассказал мне? Я отмахнулся от этого нелепого предположения. Оно несло за собой столько дополнительных невероятностей, что становилось бессмысленным. Выходило, что убийца боялся меня… Вот уж глупость так глупость. Я – одиночка, усталый несчастный человечек, который никому не нужен

Но Казнокрада убили. И не бомжи. Ни у кого из них просто нет такой физической силы. Убийца – накаченный любитель американских фильмов.

Кто?

Да кто бы это ни был, меня не касается. Я не узнал, кого еще Пеликанов прикрыл фальшивым алиби. Ну и что? Будем считать, что мне просто не удалось удовлетворить свое любопытство. От этого незнания моя жизнь не изменилась.

Я прислушался к ровному гулу стиральной машины и закрыл глаза. Все-таки сон – лучшее, что есть в этой жизни. Спишь, а мозг продолжает работать. Может быть, удастся решить и эту задачу…

Однажды какой-то человек спросил:

– Что есть смерть?

И получил ответ стихами:

 
В жизни все фальшиво,
Есть только одна истина,
И эта истина – смерть.
 

Так записано в кодексе самураев