Текст книги "Следы на воде"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

19

– У нас на всю область одна оперативная группа, – рассказывал Андрей Комышан, сидя перед Ковалем в гостиничном номере и теребя мягкую медную проволочку, которая кто знает откуда оказалась на столе.

Пришел Комышан с гостинцами – несколькими свеженькими, чуть привяленными тараньками и пивом. Стаканы были наполнены янтарным напитком, и собеседники неторопливо, глоток за глотком, казалось, запивали разговор. Велся он и впрямь не очень живо. Хотя после того ночного дежурства, когда они с Дмитрием Ивановичем задержали браконьеров на катере, Андрей и проникся к полковнику дружеским расположением и всячески это подчеркивал, однако чувствовал себя немного неловко с ним, словно от того исходила какая-то сковывавшая сила. Бутылка-другая пива, конечно, не могла его расшевелить. Поэтому он сидел за столом прямо, строго и крутил грубыми, со следами порезов и ранок пальцами злополучную проволочку.

– В оперативной группе людей немного, – объяснял он. – Всего четыре человека: районный инспектор и трое рядовых… – Комышан рассказывал почти машинально, думая при этом о всякой всячине, которая лезла в голову, о том, почему его так тянет к этому немолодому человеку, словно приворожил его чем, хотя с виду обыкновенный дачник, каких здесь каждое лето навалом – не сеют, не поливают, сами вырастают. Спросить бы, где работал до пенсии, да неудобно. – Остальные инспектора обслуживают участки. У нас четыре поста. Вот эти участковые инспектора и ловят браконьеров. Оперативная группа действует в исключительных случаях. Там, где начинают учащаться нарушения, возникают особые обстоятельства, появляются крайне нахальные вооруженные браконьеры, с которыми участковый не в силах справиться, туда и выезжает оперативная группа. Рассматривает заявления местных жителей, сигналы о нарушителях, жалобы на инспекторов. Работы у нас хватает, сами видели. Помогает общественность, дружинники. Сами не управились бы…

Комышан рассказывал и удивлялся, почему Дмитрия Ивановича так интересуют подробности их работы. Уж не собирается ли он пойти в рыбохрану? Поседевшая голова Коваля не позволяла делать такие предположения. Комышан, правда, уже убедился, что его новый знакомый – человек крепкий, но он понимал, что возраст, который щедро посеребрил волосы, не разрешит Дмитрию Ивановичу проситься на их и для молодого нелегкую и опасную работу.

Смакуя пиво и свежую тарань, Коваль понемногу перевел разговор на последние события, на пересуды об убийстве, которые все еще не улеглись. Окружающая тишина, спокойный лиман, который в последние дни синим ковром смиренно разлегся под высокими кручами, словно бы отодвинули в прошлое недавнее трагическое происшествие. Но по селу ходила в черном платке желтая как воск Ирка Чайкун, кричала про несправедливость судьбы и требовала кары неведомому убийце. И даже этот приход Андрея Комышана был связан с тем, что Келеберда взял у него, а также у Юрася и Козака-Сирого подписку о невыезде и отобрал пистолеты, без которых инспектора не рисковали идти на дежурство. Поэтому у Комышана и появилось свободное время.

– Леня как-то сказал, что у вас с покойным был конфликт? – прямо спросил Коваль.

– Конфликт? – вскинул бровь Комышан. – А как же, бывало, – произнес он с нескрываемой грустью в голосе. – И не раз. С браконьерами каждую весну, как только нерест, начинаются конфликты, и еще зимой, когда рыба собирается в зимовальных ямах, а они драчами калечат ее.

– Да, да, – соглашаясь, кивнул Коваль. – Я о том случае, когда он вас избил.

– А-а, раки… – вспомнил Комышан. – Было дело… – Он замолчал, задумался, будто спрашивал себя, стоит ли вспоминать и рассказывать это чужому человеку. Но выражение лица Дмитрия Ивановича успокоило, и Комышан, преодолевая внутреннее сопротивление, глухо произнес: – Да-а, в прошлом году… Уже и забылось… Как-то в мае у меня выпало два дня отгулов. Отправился с друзьями на дачу. Там встретил еще одного знакомого, механика из управления милиции, который приехал отдохнуть с семьей. Пока женщины готовили еду, мы решили выехать на лиман. Взяли в лодку и в катер обрадованных ребятишек и подались мимо Красной хаты. Вскоре налетел сильный ветер, солнце закрыли высокие тучи. Мы пристали к берегу, помню, поиграли в волейбол, дети нарвали цветов, в мае их много на островках. Время было возвращаться обедать. Трое моих товарищей столкнули «южанку» в воду, сели и рванули себе. А мы вчетвером, не считая ребятишек, – я, значит, механик из милиции и хозяин катера, мой друг Сашко с женой, – еще долго возились с тяжелой посудиной, пока стащили ее на воду. Наконец, завели и стали медленно отводить катер от берега, где было много водорослей, ряски.

Только свернули за мыс, смотрю – чьи-то ноги торчат впереди из воды. Кричу Сашку: «Глуши мотор!» Если бы наш катер продолжал идти, рубанул бы винтом по ногам нырнувшего человека. В камышах заметил еще чей-то катер. И в нем Петра Чайкуна, который сгребал в мешок раков. У нас запрещено собирать в норках раков, потому что таким способом выбирают всех, даже мелюзгу. Можно ловить только раколовками. Тут вынырнул тот человек, на которого мы чуть не наехали, в руках с десяток раков.

«Что ты делаешь? – говорю ему. – Ты же всех истребишь».

А Чайкун кричит мне: «Не трогай людей!..»

Нас волной как раз подогнало к их катеру, стали бортом к борту. Глубина небольшая. Тем временем из воды выбрались еще два раколова, здоровенные мордатые парни, как потом выяснилось – рецидивисты, отсидевшие не один срок за кражу золота. Четвертый из этой компании куда-то сиганул, явно понял, что наскочила инспекция. Мне даже показалось, что это был не парень, а девка – такая высокая, длинноногая. Но так быстро скрылась в густых камышах, что я и не рассмотрел. Не до нее было. Только чего бы это девка оказалась в такой компании!

Чайкун мне и говорит: «Знаешь что, Андрей, мотай отсюда, пока не поздно. Ради Насти советую. Давно ты у меня в печенках сидишь!»

Ну, думаю, тут дело серьезное. Но еще не было случая, чтобы я перед браконьером пасовал. Хоть и в трусах был, так сказать, не по форме, но инспектор – он всегда инспектор. Перепрыгнул в браконьерский катер, а там полно раков, ползают всюду. Я быстренько стал считать их, чтобы определить сумму штрафа – по рублю за каждого, – и выбрасывать в воду, как это мы всегда делаем. Вдруг еще один браконьер влез на катер – и ко мне:

«Ты кто такой?!»

«Инспектор!» – разъярился Петро, увидев помощь, и неожиданно ударил меня кулаком в переносицу. Видите, Дмитрий Иванович, вот тут.

Комышан приблизил лицо к Ковалю, чтобы тот получше разглядел белую полоску на носу, которая выделялась на его загорелой до черноты коже.

Коваль сочувственно кивнул. Он слушал внимательно Комышана, даже отодвинул стакан с пивом, хотя после тарани появилась жажда. Боялся нарушить атмосферу искренности, в которой протекала беседа, и ту доверительность, которая овладела Комышаном и которую можно было нарушить неосторожным движением или неожиданным словом. Андрей Степанович заново переживал давние события и, казалось забыв о собеседнике, увлекшись, рассказывал самому себе.

– На ногах устоял и бросился на Петра, – хриплым голосом продолжал Комышан. – Он не удержался и полетел за борт… Тут же второй браконьер хватил меня по голове молотком… И я тоже свалился в воду… Услышал только крик Сашка: «Гады, что вы делаете!»

Потом, когда очнулся в воде, вижу: Сашка схватили, Чайкун и еще один за руки держат, а третий бандит по голове молотит. Жена Сашка кричит, дети визжат со страха… Бедняге потом сложную операцию в больнице делали, пластинку вставили. Мерзавцы ему в четырех местах голову проломили. К счастью, друзья, уехавшие на «южанке», спохватились, что нас нет, и повернули назад.

Я стаскиваю с катера того, который бил Сашка, и мы с ним в воде продолжаем бороться. Я весь в крови, хотя вода и смывает ее… Подъехали товарищи. Бандиты им кричат: «Мы сейчас и вас обработаем!» Но, видно, все же испугались и дали деру. Мы не стали их догонять, знали – никуда они не денутся.

Сашка вытащили из воды без сознания и повезли в Херсон. Катер вел уже я. Приехали на водную станцию. Милиция вызвала по телефону «скорую помощь» и следователя из прокуратуры. Следователь сразу стал требовать от всех нас: «А ну дыхните!» Я был абсолютно трезвый, и все мои друзья тоже – ведь мы еще не обедали. А вот с Сашком вышла чепуха. Когда мы его везли, он был без сознания, в крови. Жена вытащила из багажника флакончик со спиртом и обтерла ему голову. На этом основании, как мы ни переубеждали, следователь сделал вывод: «Легкое опьянение, установленное по запаху…»

Бандитов этих поймали. Милиция охотилась за ними четверо суток. Какой-то Семеняка, второй – по фамилии Крутых. Пока, правда, не судили, все никак дело не закончат…

– И Чайкун скрывался?

– Тоже в плавнях прятался… Меня больше всего удивило, где он с теми рецидивистами связался и чего их из Сибири принесло сюда, на Херсонщину, мало им других мест на земле!

– Ваш край богатый! – улыбнулся Коваль. – Тут и рыба, и зверь, и деньги у людей есть…

– Это верно, у нас – Клондайк. Днепр – золотая жила, – подтвердил Комышан, показывая, что и он, как говорится, не из глины леплен и кое-что читал в своей жизни.

– А кто же все-таки был четвертый? – поинтересовался Коваль. – Вы говорите, женщина…

– Вот с четвертым просто диво какое-то, – развел руками Комышан. – Все в один голос твердят, что их было только трое.

– Вы видели кого-нибудь из них после драки? Встречались?

– С Чайкуном встречался… Э-э!.. – вдруг спохватился Комышан. – А ведь пиво наше греется!..

Он залпом выпил стакан и снова наполнил его.

– Потом они приезжали ко мне в больницу – я там пролежал три недели, – предлагали деньги, чтобы дело прикрыть.

– И Чайкун?

– Нет, только эти двое.

Комышан подумал, что не стоит рассказывать, как Петро пытался передать через Настю кожанку в подарок, но она не взяла.

Коваль заметил, что инспектор запнулся на миг.

– Я им сказал, – продолжал далее Андрей Степанович: – «Хлопцы, мне ваших денег не нужно и ничего от вас не хочу. Встретимся когда-нибудь, тогда и разберемся, кто кому что должен».

– Они могли это понять как угрозу.

– Я не хотел с ними никаких дел иметь. А Сашко пролежал в больнице два с половиной месяца, после чего поехал в санаторий. Оказывается, они дали ему тысячу рублей, чтобы он долечился…

Коваль внимательно вглядывался в худощавое лицо Комышана, который сминал проволочку и в конце концов скрутил ее так, что она стала маленьким шариком. Дмитрий Иванович старался понять: способен ли человек, сидящий перед ним, на убийство? Он соединял в одну цепь имевшиеся у него факты, анализировал характерные черты Комышана: упорство, вспыльчивость, даже жестокость, но не видел у него явной злобной мести. Комышан быстро вспыхивал и так же быстро успокаивался. А потом глаза – суровые во время рассказа о браконьерах, они одновременно таили в себе и едва заметные иронические искорки; инспектор словно бы и не злился на этих губителей природы, не проявлял к ним ненависти и, привыкнув воевать с ними, в глубине души признавал как неизбежность сам факт их существования. Бороться с браконьерами – это была его работа, и он должен был выполнять ее хорошо, как любую работу.

– Это не я с ними встречался, а они со мной, – продолжал Комышан, отложив в сторону скатанную в шарик проволочку. – Когда в больницу приехали. А на воде с ними снова столкнулся уже в конце года. Если вам интересно… – Комышан заметил проницательный взгляд Коваля и почувствовал неловкость. – Я вам как на духу, как на следствии, – неожиданно сказал он, не догадываясь, как близок был к истине. – Давайте лучше допьем пиво… Сегодня в Доме культуры кино… Я, наверно, полгода там не был. Дома – телевизор. Цветной. Настя обрадовалась, что не пошел на дежурство, – может, хоть в клуб с ней загляну. Мы-то смотрим телевизор на Красной хате, в свободное от работы время. Чтобы не отрываться от культуры и не одичать, – улыбнулся он.

Коваль поддерживал атмосферу взаимного расположения, установившуюся в разговоре. Хорошо понимал, что благосклонность к нему Комышана вызвана не только тем, что он ходил с ним на дежурство. Немного загадочная личность дачника, о котором печется сам начальник областной инспекции, разрешив ему жить на Красной хате и даже поездить с инспекторами, заинтересовала их всех. И если Коваль, пригласив к себе Комышана, имел свою цель, то и Андрей пришел в гостиницу, тоже надеясь, что дружба с приятелем начальника инспекции может пригодиться и ему.

– Ну что же. В кино так в кино. В вашем Доме культуры я еще не бывал… А все же интересно, как вы снова встретились с ними?

– Где-то в начале декабря в инспекцию пришла жалоба, что объявились какие-то браконьеры. Из письма получалось, что орудуют все те же Семеняка и Крутых. А они парни лихие – за два-три часа ночью берут триста – четыреста килограммов рыбы, всякой: и сазана, и сома, и осетра, а попорют, поранят – и того больше. Зимой, скажем, в низовье Днепра рыба на ямах стоит. Семеняка и Крутых хоть и не здешние, но с ними всегда кто-то из наших, которые хорошо знают места, где собирается рыба. Опускают фару на четыре-пять метров и, когда большая рыба вокруг света соберется, колют ее баграми.

Получили мы задание из Херсона от начальника и вместе с Козаком-Сирым выехали на лиман. Место, где самые свирепые браконьеры бьют рыбу, мы знали, у нас его называют «корыто»… Значит, приехали к маяку, в залив, побыли там часа два. Вдруг смотрим – из-под Станислава идут три лодки. В каждой по человеку. Все лодки на быстром ходу, рвутся вперед в направлении села Геройского, как раз туда, где есть зимовальные ямы. Мы с Сирым сразу поняли, что это за люди…

Уже начало смеркаться. Лиман стал свинцовый, и лодки сливались с водой и небом. Сначала думали пойти следом за браконьерами и подкрасться к ним, зайти с двух сторон. Однако, поразмыслив, отказались от этого плана, – подкрадываться нужно было на тихом ходу со скоростью три-четыре километра в час, почти как на веслах, иначе спугнешь и не задержишь. Лодки-то у них особые… Обычно моторы работают на семьдесят втором или семьдесят шестом бензине. Но эти варвары что-то в них переделывают и гоняют на девяносто третьем. На таком горючем ходит лодка быстрей, не догонишь. Правда, моторы свои они сжигают за два-три месяца, и потом продают за бесценок, покупают новые. Но не жалеют, затраты легко покрывают рыбой.

Поразмыслив, мы решили вернуться, взять еще две лодки с инспекторами или дружинниками. Так и сделали. Приехали на Красную хату, поужинали, посмотрели кинофильм, а около двенадцати двинулись назад, на «корыто». Понимали, что, пока ужинаем и развлекаемся, они там бьют рыбу, сердце у нас болело, но что поделаешь – должны были поймать на месте преступления, чтобы конфисковать, согласно закону, лодки, оштрафовать и отбить охоту лезть в зимовальные ямы. Да и весной, когда рыба пойдет на нерест, чтобы не совались на воду. Если не поймаешь на горячем, не будет достаточных доказательств, никакой суд тебя не поддержит, и выскользнут они из рук правосудия как угри.

Когда подъехали ближе к ямам, на воду уже лег туман. Я заглушил мотор, за мной – и остальные инспектора. В тумане ничего не видно было, только слышим, как разрывается лиман от грохота. Это они уже понабивали мешки рыбой и убегают. Браконьеры опытные и домой с рыбой, где их может ожидать засада, не поедут. Знал, что свезут добычу куда-нибудь в глухой уголок плавней, откуда и заберут позже.

Туман, конечно, помешал. Мы двинулись на шум моторов, проехали немного, остановились, а их лодки ревут уже где-то сзади. Снова гонимся. Словно по кругу ходим, не поймешь, где чей грохот, но все же выскакиваем прямо на них. Однако они дали газу и опять скрылись в тумане. Вполне могли удрать, но туман и их сбивал с толку. Наконец мне посчастливилось догнать одного. Чуть было не ушел. Крутит лодкой то туда, то сюда. Бросился наперерез ему. Ударил носом в мотор. Моя лодка на дыбы встала, его – воды черпанула. Чуть не перевернулись посередине лимана. Моторы заглохли. Гляжу: да это же Чайкун, который летом меня едва не убил. Кричу в сердцах: «Вот теперь я с тобой расквитаюсь!»

Коваль обратил внимание на то, как сжались при этом у Комышана губы. Но одновременно оценил искренность инспектора: эти свои слова он мог бы и опустить, учитывая то, какое подозрение висит над его головой.

– Вижу, сидит мокрый с головы до ног, тихий такой, как мышь. Говорю ему: «Я не такой, как ты, Петро. Мы с тобой рассчитываться будем совсем в другом месте, как по закону положено. А сейчас я тебя задерживаю как браконьера». Лодка у него была вся в крови. От поколотых рыбин. Рыбу он из лодки на ходу выбрасывал, полетел в воду даже аккумулятор. Но два мешка добычи все же не успел выбросить.

Тут подъехали наши, я зацепил его «казанку» и потащил на Красную хату, в инспекцию. Там составили протокол, оштрафовали, лодку и мотор конфисковали как транспортное средство незаконной ловли рыбы, сам я и сдал их на склад… После того с Чайкуном на воде не встречался…

– А компаньонов его тоже поймали?

– А как же! И Семеняку, и Крутых… Да что им сделаешь? Ну оштрафовали, лодки позабирали, так они новые купят, денег у них навалом. Как только пойдет рыба, снова где-нибудь появятся.

– Как вы думаете, Андрей Степанович, кто все-таки мог убить Чайкуна? – вдруг спросил Коваль.

Комышан вопреки ожиданиям очень спокойно реагировал на этот вопрос. Лишь пожал плечами: мол, кто его знает. Ни один мускул не шевельнулся на лице.

– Не его ли дружки из Сибири?

– И такое бывает. Браконьеры – народ жадный, ненасытный, гребут тысячи, а за копейку могут голову друг другу проломить, особенно когда дележ идет… Но Семеняку и Крутых вроде не подозревают… А вот меня милиция таскает. Конечно, я с Петром схватывался, уж больно много он нам насолил, да разве он один… Но я с ним по закону, по службе боролся… А так он мне ни к чему… Если всех браконьеров, с которыми воюем, начнем стрелять, нужно большую могилу копать… Да и как это человека убить?.. Одно дело – наказать, как того закон требует, но чтобы убивать… Нет, человеческая кровь – не рыбья, хоть и она тоже красная… – Комышан примолк и вдруг как-то грустно продолжил: – Вот мы воюем, воюем со всякими нарушителями… Поймаю какого-нибудь любителя с лишними крючками на спиннинге или с несколькими килограммами рыбы сверх положенного, оштрафую его, потом думаю: «Вот спасаем тонны рыбы от браконьеров… Но рыбы становится меньше и по другой причине… Изменяются к худшему природные условия, места нереста; бывает, напрочь исчезает целый биологический вид… Той рыбе, которая любит чистую воду, у нас уже непросто выжить…»

Коваль согласно кивнул.

– Я слышал, что и на брата вашего, Юрася, подозрение падает? – без всякого перехода спросил он.

– Да, – вздохнул Комышан, – Юрась в ту ночь был на воде. С моим ружьем…

Ковалю показалось, что Комышан слишком спокойно произнес эти слова. Спокойней и уверенней, нежели полагалось бы говорить в таком случае брату. Не подозревает ли он сам Юрася?..

Решил убедиться в справедливости своего впечатления.

– Он что, тоже браконьерничал в ту ночь?

– Да, – нисколько не колеблясь, кивнул Комышан. – Было дело. Его Козак-Сирый задержал… А я еще думал устроить инспектором…

– А вы разве в ту ночь не выезжали на дежурство?

– Нет. Козак-Сирый один дежурил.

– А вдруг Сирый… по случайности… – предположил Коваль и не договорил.

– Нет, – возразил Комышан. – Человек он решительный и ярый, но чтобы убить… нет… непохоже… Настоящий инспектор. Непримиримый до крайности. Бывает, до анекдота доходит. – Он снисходительно улыбнулся. – Тут с ним целая история. После случаев вооруженного нападения браконьеров начальник нашей бассейновой рыбинспекции запретил выезжать ночью поодиночке. Только парным патрулем или с дружинниками. Но Сирый частенько пренебрегает этим приказом… Все ловит и никак не может поймать какого-то заколдованного браконьера, который ставит сети на рыбу и ловушки на ондатру как раз той ночью, когда Козак-Сирый дома или дежурит в другом месте. Ну прямо с нечистой силой якшается, а как же иначе: всегда ему известно, когда и где будут патрулировать инспектора. А ведь Сирый знает всех потенциальных нарушителей в Лиманском и окружающих селах. Правда, несколько раз гонялся за ним в темноте, но не только не поймал, даже не догнал и не разглядел как следует… В прошлом году начальник инспекции предложил Сирому хорошую работу в Херсоне, но он отказался, потому что дал себе слово никуда не уезжать, пока не поймает своего врага… А я думаю, что никакого такого мифического браконьера, который водит за нос Сирого, на свете нет…

– Тогда остается только Юрась, – развел руками Коваль. – Вас, говорите, на воде тогда не было. Алиби… На Козака-Сирого и подумать нельзя… Жалко в таком случае вашего брата. А где вы сами тогда были? Дома?

Комышан настороженно посмотрел на Коваля.

– Вы допрашиваете как следователь, – попробовал улыбнуться Комышан. – Пусть милиция разбирается, Юрась или не Юрась.

– Какой из меня следователь, – возразил Коваль. – Просто интересно. А почему это чужаки выбрали из местных именно Чайкуна? Может, родственником приходился кому?

– Нет. Семеняка, правда, из Николаевщины, а Крутых – сибиряк. Петро Чайкун тоже когда-то в колонии был, за кражу сидел. Может, там и подружились. Вот мне он приходился родственником. Через Настю.

Комышан умолк и задумался. Взгляд его на миг остановился, и он словно отключился от разговора, от Коваля, гостиницы и всего на свете.

Дорого заплатил бы Дмитрий Иванович, если бы в это мгновение смог проникнуть в мысли Комышана. Коваль еще не решил, ориентировать ли Келеберду на этих браконьеров, дружков погибшего… Очевидно, не следует с ходу отбрасывать и эту версию. Ведь на ружье, из которого был убит Чайкун, есть отпечатки пальцев не только братьев Комышан и Козака-Сирого. Его переставляла на посту из одного угла в другой сторожиха Нюрка. Но есть и еще какие-то до сих пор не идентифицированные следы…