Текст книги "Следы на воде"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Дмитрий Иванович медленно двинулся с причала. В небольшом заливчике стояли лодки инспекторов, под акациями полыхал костер, освещая неровным светом людей и заросли. Браться за удочку было уже поздно, и Коваль не пошел за ней к нарядному двухэтажному домику лаборатории, куда его поселили в отдельной комнатке.

Кое-кого из тех, кто пристроился возле костра, Коваль уже знал. Районный инспектор Козак-Сирый стоял, подперев плечом акацию. Андрей Комышан сидел на бревне и длинным охотничьим ножом стругал палочку. Незнакомый Ковалю мужчина – по виду старше всех – в свете костра заканчивал собирать мотор. Еще один, в теплом авиаторском комбинезоне, так хорошо согревавшем в холодные ночи на воде, держал тоненький прутик, кончик которого шипел в костре, и задумчиво смотрел на огонь. Коренастый мужчина в поношенном костюме и в свитере что-то взволнованно рассказывал. В окружавшей тишине голос его гудел по всему островку, но Коваль улавливал лишь отдельные слова… Видимо, рассказывалось что-то интересное, все слушали внимательно, даже собиравший мотор рыбинспектор прислушивался и время от времени кивал рассказчику.

Дмитрий Иванович тоже подошел к компании. Андрей Комышан подвинулся на бревне, давая место. Рассказчик на секунду примолк и окинул Коваля взглядом, словно взвешивая, следует ли говорить дальше, и, решив, что можно, продолжал:

– Значит, поехал я со своим приятелем Семеном – техником из завода стеклотары – на вечерний клев. Не очень ловилось, опоздали, и решили заночевать на воде, чтобы на рассвете снова порыбачить. Стали на якорь метрах в десяти от берега и уснули. Около полуночи вдруг проснулись от сильного удара по лодке. Вскочили, очухались, но никого поблизости не было, только волна отходила от борта. Не могли понять, что случилось. Потом сообразили, что, видно, большущая рыба ударила хвостом по днищу. Успокоились и снова уснули…

Но это мелочь. Теперь слушайте, что было дальше. Рано утром, до восхода солнца, видим – идет самоходная баржа «Актюбинск». Радио на весь Днепр заливается. Эхо разносится, будто земля и небо поют. Вы же знаете, как хорошо и приятно у нас тут в июле и августе. Смотрим – баржа прет вроде бы прямо на лодку. Потом немного отворачивает к островку, где вечером отдыхали речники. Ну, думаем, или забыли что, или едут похмеляться. И уже на эту баржу и внимания особо не обращаем. Ловим рыбу.

Потом будто что-то меня толкнуло. Оглядываюсь. Самоходка уже в метрах сорока – пятидесяти. И вдруг выворачивают лево руля и – прямо на нас. А со мной пожилой приятель. Он как закричит: «Леня, я же плавать не умею!»

Я, правда, не очень испугался. Рядом на лавочке лежал острый нож. Мы им хлеб для приманки резали. Схватил и рубанул по веревке, на которой держался кормовой якорь. Баржа ткнулась в нашу лодку. Я подпрыгнул, вцепился за борт – есть там такое обрамление. Смотрю – мой напарник руками и ногами отталкивается от баржи, и мы благополучно проходим под ее бортом. Капитан или дежурный механик – не знаю, кто там был наверху, – стоит себе за рулем, смеется, аж зубами сверкает, рад, что напугал нас. Ну, вижу, с Семеном все в порядке, лодка наша цела, и с высоты прыгаю в нее. Нас уже подтянуло под корму самоходки, немного лбом стукнулся, но все более или менее обошлось. Ну что за люди на свете! Этот капитан или дежурный, не знаю, кто он там, даже хода не убавил. До сих пор помню, как он ехидно скалил зубы. А когда назад оттянуло нас, то уже не видел его рожи. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть, живы мы или нет… Ну что за люди бывают! – повторил рассказчик.

– Какие они бывают, Леня, по-моему, нам говорить не нужно, – заметил Козак-Сирый.

– А как тебя, Андрей, мотоциклом давили, помнишь?

– Ну, так работа наша такая. Тогда браконьер удирал, – развел руками Андрей Комышан, крепкий, лет под тридцать мужик. – А эти же рыбы не брали. Над людьми куражились…

– А я и не слышал, что тебя мотоциклом… – подал голос мужчина, который до сих пор молча шевелил в огне прутиком. – Расскажи.

Комышан начал было отнекиваться, но, увидев, что и Коваль заинтересовался, неторопливо стал рассказывать:

– В Цюрупинске, в заповедном нерестовом хозяйстве… – он повернулся в сторону гостя, словно только ему и рассказывал. – Там одна дорога, чтобы въехать или выехать. По обе стороны канавы. Ни вправо ступить, ни влево. В одно село въезжаешь, а через другое выезжаешь. Как ловить браконьера – понятно. Посадишь людей в одном селе и в другом, и некуда браконьеру деться. А если ты один? Стою я, значит, однажды ночью на дороге. Смотрю, едет мотоцикл с двумя браконьерами. Набили сетками и рыбой коляску. Дорога узкая, мотоцикл прет прямо на меня. Ждал до последней секунды, думал – остановятся. Пришлось прыгать в канаву, потому что иначе собьют. Так меня несколько раз загоняли в воду, – улыбнулся Комышан, – пока не догадался перегородить дорогу сушняком – там растут маслины, они очень колючие. Отошел от этой баррикады назад, метров на сто, притаился. Уж теперь-то я их не упущу…

Так и случилось. Доехали сучьи дети до маслин, а дальше ни тпру ни ну. Я туда такую кучу наносил, что глаза повыкалывали бы. Положение безвыходное: повернут направо – в канаву угодят, влево – камыши, в болоте завязнут. Подошел спокойно и взял тепленьких… Так что пришлось, считай, и под колесами побывать… Таких баек, Дмитрий Иванович, – обратился он уже прямо к Ковалю, – мы можем дюжинами рассказывать. У нас что ни день, что ни ночь – в каждый выезд свои чудеса случаются.

– А когда это произошло… с «Актюбинском», – спросил Коваль, обращаясь к предыдущему рассказчику, – не в субботу ли?

Его интересовала та ночь, когда был убит Петро Чайкун… Прямо спрашивать об этом Коваль не хотел.

– Когда? – переспросил Леня. – Да говорю же, в прошлое воскресенье.

Дмитрий Иванович удовлетворился ответом: по данным экспертизы убийство произошло на сутки раньше.

Козак-Сирый поправил на боку кобуру с пистолетом и сказал:

– Что ж, пора и на воду!

При этих словах Комышан вместе с Леней, который, как потом узнал Коваль, был общественным помощником у рыбинспекторов и, продежурив на своей работе в Херсоне неделю, все отгулы проводил на Красной хате, – пошли к лодке, привязанной в заливе.

Тем временем механик включил движок небольшой электростанции, и островок с домами и причалом озарился ярким светом. На миг Коваль позавидовал этим крепким молодым ребятам, которые сейчас, в ночь, отправятся на свою мужественную работу. Ему же ничего другого не останется, кроме как пойти в уютную комнату на втором этаже и улечься в кровать с книжкой в руках. С ума сойти можно от такой перспективы!

11

Майор Келеберда не заставил себя долго ждать. Через три дня он снова появился у Коваля. Приехал посоветоваться. Им владели противоречивые чувства. С одной стороны, очень не хотел надоедать полковнику и подчеркивать свою несамостоятельность, когда мог и сам разобраться в деле с убийством Чайкуна. С другой – боялся, что Дмитрий Иванович обидится – подумает, будто он уже никому не нужен и его советы тоже. Успокаивало одно: изучив дело и убедившись, что оно не из легких, Дмитрий Иванович сам к нему охладеет и не будет наседать. Все останется за ним, майором Келебердой. «Смерть королю! Да здравствует король!»

Он застал полковника лежащим на диване в полосатой, давно вышедшей из моды пижаме. Вид у Дмитрия Ивановича был какой-то угнетенный. Келеберда понял, что Коваль томится, – наверное, и не замечает даже, что ему дают на завтрак и обед, – и вся эта рыбная ловля, ради которой он приехал сюда, лишь на время увлекла его. Майор знал людей, которые, казалось, искренне и горячо болеют рыбалкой или охотой, говорят об этом и мечтают целый год, а на самом деле выдерживают лишь несколько дней.

Словно подтверждая мысли Келеберды, Дмитрий Иванович сразу же вскочил с дивана и, чувствуя неловкость за свой наряд, засуетился.

– Заходите, Леонид Семенович, садитесь. Я сейчас переоденусь.

«Какая разница», – хотел было сказать Келеберда, но Коваль уже стал переодеваться. И тут майор подумал, что отставному полковнику нужен был сейчас повод, чтобы сбросить с себя пижаму, которая расслабляет, лишает энергии и противопоказана таким людям, как Коваль. Дмитрий Иванович облачился в строгий спортивный костюм, который плотно облегал его фигуру. Глаза весело заблестели.

– Ну так что у вас, Леонид Семенович, с этим убийством, если не секрет?

– Многое установлено, Дмитрий Иванович! В частности то, что Петро Чайкун, житель Белозерки, и впрямь браконьер. Охотился на ондатру, хотя и рыбой не брезговал. Действовал он в одиночку. В лодке убитого нашли весло, портфель светло-желтого цвета из кожзаменителя, три бака для бензина: два – прямоугольной формы, один – овальной. В баке овальной формы – тайник, в котором были спрятаны пять ловушек на ондатру. Имеется план акватории района убийства… Могу показать. – С этими словами, чуть поколебавшись, Келеберда достал папку и разложил на столе схему устья Днепра, где были помечены плавни и место убийства Чайкуна.

Дмитрий Иванович почувствовал мгновенное колебание майора перед тем, как тот раскрыл папку, и усмехнулся: он уже привык, что ему не все тайны раскрывают.

– Я думаю, Леонид Семенович, что меня сейчас как инспектора министерства, хотя и внештатного, вы можете кое во что посвящать. И это не будет нарушением закона.

Келеберда смутился.

– Что вы, Дмитрий Иванович! Какой разговор! Для меня вы всегда в штате, всегда учитель.

Коваль наклонился над схемой. Майор продолжал:

– Водолазы обследовали дно. Нашли ружье Чайкуна. Экспертиза установила, что Петро Чайкун был убит выстрелом из ружья двенадцатого калибра, а у погибшего – шестнадцатый. Так что версия несчастного случая, самострела исключается.

– Так, так, – задумался Коваль. – Шкурок много было?

– Ни одной. В лодке обнаружены только рыжие ворсинки с ондатры.

– Не было добычи или убийца обшарил лодку и все забрал?

Келеберда пожал плечами.

– Вы уже, наверное, установили людей, которые в это время находились в плавнях, включая рыбинспекторов? – спросил Коваль.

– Работу начали, но, сами понимаете, это непросто…

– А не проходил Чайкун свидетелем по каким-нибудь уголовным делам? Может, была все-таки месть? Не интересовались связями с местными браконьерами и особами, ведущими сомнительный образ жизни?

– Наша опергруппа этим сейчас занимается. Приобщили местных дружинников. И версия мести разрабатывается. Чайкун сам находился в заключении. За кражу. В колонию послали запрос о его тамошних связях.

Коваль вспомнил рассказ директора совхоза о борьбе кланов в Лиманском. Может, кто-то из Комышанов вывел тогда Петра Чайкуна на чистую воду? Нет, Самченко называл другую фамилию – Христенко.

– Изучаем также взаимоотношения Чайкуна с родственниками, соседями, – словно угадывая мысли Коваля, сказал майор. – Имеется в виду время, когда он жил в Лиманском и позднее – в Белозерке. Проверили также, у кого из местных жителей есть ружья двенадцатого калибра, выявляем всех, кто незаконно хранит оружие, имеет лодки и промышляет в плавнях. Работы – непочатый край.

– Вот что я посоветую вам, Леонид Семенович: браконьеров, которые ловят и бьют ондатру, легче установить через лиц, что выделывают шкурки или шьют из них шапки. Уж они-то лучше всех знают. Установите с ними хорошие отношения, люди вас поймут и поддержат. Убийство для всех противоестественно и омерзительно; и даже те подпольные кустари, которые за копейку готовы поступиться совестью, будут вам помогать. Хотя бы потому, что и им самим необходимо исключить из своего общества людей, способных на убийство… – Подумав, Коваль спросил: – А место, которое прилегает к району убийства, проверили? Чьи это земли, кто живет, есть ли там туристы в палатках или с машинами и так далее?

– С этой стороны – сёла Кизимыс, Софиевка, а вдоль левого берега, на юг, – заповедник и земли совхоза. В заповеднике только одна палатка поставлена. С разрешения дирекции. Отдыхает молодой инженер, с ним жена и ребенок, работает на хлопчатобумажном комбинате в Херсоне. Ружья не имеет. Он рассказал, что в ночь на восемнадцатое слышал выстрелы – два или три, а потом еще два. В том районе, на бахче, живет также сторож. Тридцатилетний сезонник. Бригада арендует в колхозе землю, выращивает арбузы, вывозит их на рынки и имеет хорошую прибыль. Официально такая деятельность по договору с колхозом не запрещается. Хотя все-таки это обычные шабашники, среди которых, на удивление, двое с высшим образованием. Бригада уже отправилась с арбузами на север, а он сидит в шалаше и охраняет остатки урожая… Боевого оружия нет. Только ракетница…

– И давно этот шабашник пребывает здесь, на Херсонщине?

– Третий год.

– Да… – протянул Коваль. – Откуда он приехал, где у него постоянная прописка?

– Одессит.

– Так… – стал что-то припоминать Коваль и вдруг прикусил губу. – Одессит, говорите?.. Документы проверяли?

– Ну конечно.

– Покопайтесь поглубже, Леонид Семенович.

– Паспорт на имя Лукьяненко Андрея Фотиевича.

– И еще… Запросите из Киева дело об убийстве на Днестре Михайла Гуцу. На день-два. Для ориентировки в аналогичном происшествии… А выстрелы этот Лукьяненко слышал?

– Говорит, что спал крепко. Конечно, до лимана от него далековато.

– Ну, а лиц, которые пользуются оружием официально, я имею в виду рыболовных и охотничьих инспекторов, проверили?

– Возникает одно подозрение. Больших оснований пока еще нет, но поговаривают, что в июне прошлого года Петро Чайкун с товарищами избили какого-то рыбинспектора. Кого именно, еще не установили. Сейчас разыскиваем приятелей Чайкуна, чтобы узнать, кто же это был. Но установили другое: у лиманского инспектора Андрея Комышана есть ружье двенадцатого калибра, и с этим ружьем в ночь на восемнадцатое выезжал на дежурство сам Андрей Комышан, но в плавнях также оказался и его младший брат Юрась, недавно демобилизованный из армии. Дежурный рыбинспектор Козак-Сирый задержал его с ружьем брата и подстреленной ондатрой.

Келеберда вопросительно смотрел на Коваля, ожидая, что тот сейчас воскликнет: «Почему же вы с самого начала об этом не сказали?» Но Коваль лишь буркнул коротко: «Интересно». Он не старался уточнять, хотя догадывался, что майор сказал не все.

– Так вот, – прокашлявшись, добавил Келеберда, – Юрась Комышан отправился в лиман на лодке брата, а выезжал ли сам Андрей вместе с ним и когда именно, пока не ясно. Ни у кого из этих троих нет алиби. Ружье, пуля и патроны сейчас находятся на баллистической экспертизе. Комышанов и Козака-Сирого будем допрашивать как свидетелей.

– А вы допросите их здесь, в этой гостиничке, рядом есть свободный номер, – кивнул на стену Коваль. – И не только их, а всех, кто заходил в ту ночь в помещение рыбинспекции. Не стоит никого из них возить в райотдел, тут можно сразу обменяться мнениями… если не нарушим, конечно, этим закона, – добавил улыбаясь Дмитрий Иванович.

12

Такой рыбалки Коваль не помнил. Добровольный помощник рыбинспекторов Леня, по паспорту Левко, прижившись на Красной хате, выполнял разные поручения инспекторов, иногда выезжал с ними на дежурство. Когда Дмитрий Иванович вторично появился в плавнях, он предложил ему поехать в пойму и отвести душу на ловле краснопера.

Коваль поблагодарил. Невысокий, коренастый, со спокойными серыми глазами, Леня даже немного смутился от внимательного взгляда Коваля.

– Черви есть… Макуха… – сказал он. – Вот только заправлю горючим… И поплавчанки найдем. Мы, правда, ими не балуемся…

– У меня свои, – успокоил его Коваль.

На этот раз Дмитрий Иванович почувствовал, как у него вновь пробуждается интерес ко всему, чем он жил раньше. Словно проснулся от какого-то летаргического сна.

Дело Петра Чайкуна, которым он невольно заинтересовался, словно бы вернуло его к прежним тревогам за людей. Снова на его глазах была оборвана человеческая жизнь. Правда, немного сдерживало то, что никто не уполномачивал его вмешиваться в розыск, устанавливать свою «ковальскую» справедливость. Это раньше он имел такое право, потому что забота о справедливости была его служебным долгом, его ремеслом.

В свое время Дмитрий Иванович не успел разоблачить преступника Чемодурова, который затаился где-то. Воспоминания об этом не давали Ковалю покоя. Кто знает, где и когда мог появиться этот беглец и что сотворить. Поэтому и после отставки Дмитрий Иванович не переставал интересоваться трагическими происшествиями в республике, пытаясь по почерку преступника выйти на Чемодурова, найти его, если он не утонул.

Леня уже приготовил лодку. Предложил Ковалю брезентовый плащ. На воде и летом прохладно, особенно вечером, когда будут возвращаться, может прохватить ветром. Дмитрий Иванович устроился поудобнее, и «южанка» тихо выплыла из зарослей.

Они пересекли широкий рукав Днепра, пронеслись между высокими камышами, и вдруг Леня резко развернул лодку – Дмитрию Ивановичу показалось, что они сейчас влетят в зеленую стену; но камыши расступились и пропустили их в очень узенький коридорчик – склонившиеся метелки били по лицу, заставляя заслоняться руками.

За несколько минут проскочили этот укрытый от постороннего глаза проход и очутились в тихой заводи, такой тихой после ветреного Днепровского плеса, что всегда сдержанный Коваль невольно ахнул.

Вокруг, до противоположного берега, тоже заросшего камышом, сплошь стелились густо-зеленые круглые листья кувшинок, над которыми кое-где, белым огнем, пылали водяные лилии; край заводи затянуло тиной, роголистником, но поблизости между кувшинками темнела глубокая вода, скрывавшая рыбьи тайны.

Леня заглушил мотор и веслом ловко подогнал лодку к просвету между листьями кувшинок. На якорь не нужно было становиться. Вода, чистая, не болотная, была совершенно неподвижной. Леня сыпнул в просвет между кувшинками горстку толченой макухи, размотал удочку. Дмитрий Иванович еще раз оглянулся. Суматоха, которую они создали своим приездом, быстро улеглась, и вокруг опять воцарилась звенящая тишина. Казалось, она давила на уши. Белая цапля, повернувшая было к ним голову, снова замерла на одной ноге.

Так еще Коваль никогда не ловил. Большая красноперая чернуха и плотва хватали наживку с ходу, едва крючок опускался в воду. Словно рыбы соревновались, кто первая схватит наживку, и одна за другой после короткой борьбы с рыболовом вылетали из воды, на миг вспыхивали темно-красными плавниками в воздухе и, казалось, сами ныряли в ведро на дне лодки.

Коваль вновь ощутил былой азарт и только через какое-то время обратил внимание, что Леня положил удочку и читает книгу.

Собственно, и ему стало вскоре неинтересно столь легко таскать из воды рыбу – нет, это не волнующая охота, это – помешивание половником готовой ухи.

– Леня, а вы что?

– Не обращайте на меня внимания, – оторвался от книжки тот. – Я небольшой любитель ловли на поплавок, да еще чернуху. Мелочь. Да и мясо горьковатое. Раньше я карпами увлекался, то есть – сазанами, это мы их здесь карпами называем. Вот это рыба! Бывало, пудовых вытягивал. Карп у меня хорошо ловился, потому что брал я его на черно-зеленого червяка и на пиявку. В наших плавнях есть такой червяк. В камышах водится. Называем мы его просто черным. Сантиметров двадцать длиной. А бывает еще длинней, растянешь – так чуть ли не в треть метра. И толстенный. Миллиметров восемь, как палец. Но главное, живучий, черт! Всего проколешь, а ему хоть бы хны! По нескольку раз надевай на крючок, все равно в воде шевелится. Рыба, она живого червяка любит. Дохлый ей ни к чему. Если простого нацепишь – дела не будет, он через две-три минуты сдыхает, а черно-зеленый по три-четыре часа на крючке живет. У нас земляные, – он показал на коробку с червями. – Завтра на Хате покажу вам черного… И все же карпа, Дмитрий Иванович, я не уважаю. И сейчас им не увлекаюсь. Бывало, за ночь по шесть-семь штук цепляются, а вытащишь, на худой конец, одного. Тянешь его, тянешь, а он возле самой лодки крутанется, перережет спинным плавником леску – у него там такое перо, как пила, – будьте здоровы!.. Рыба с виду глупая, но обманывала меня куда больше, чем я ее. Не люблю, чтобы меня обманывали. Не только люди, но и рыба… – засмеялся Леня. – Сейчас я сомами увлекся. Это дело вернее. Я сома тоже на черного червяка ловлю, еще на пиявку, на гусеницу он идет и на медведку огородную; бывает, на воробья жареного, на лягушку… Он когда ухватится, то хотя и потягает тебя, особо если крупный, но в конце концов устанет и будет твой. Сом с наживкой расставаться никогда не желает. Взял – значит, все. Следует его немного на месте придержать с натянутой леской или к лодке приторочить, и он готов… Что такое сом, я вам сейчас расскажу… Был у меня случай… – Разговорчивый, эмоциональный, не похожий на обычных рыбаков, которые любят молчать, Леня, наоборот, обрадовался хорошему слушателю. – В прошлую, значит, субботу.

Коваль насторожился. Петро Чайкун был убит именно в ночь на субботу.

– Так, так, – сказал он, подбадривая рассказчика. – Вы точно помните, что в субботу? Не тогда, когда на вас «Актюбинск» наехал?

– Да нет, «Актюбинск» давил нас с Семеном в воскресенье. А это я был один на воде… Выехал на сомов за час-полтора до заката солнца… На Днепре имеются глубокие ямины… Стал я метров за двадцать ниже, на перекате. Клюнул сомик килограмма на четыре – у меня все крючки большие и наживка большая, малые сомики не проглотят, – и все, тишина. Солнце уже к горизонту подошло. Решил сняться с якоря, потому как делать нечего. Под вечер сом выходит из своей ямы, а возвращается обратно только на рассвете, уже сытый, и, конечно, ловиться не будет. Он целую ночь охотился, и утром ему ни червя, ни воробья не нужно. С вечера – другое дело – он голодный, все подряд хватает. Так что не поймал его до захода солнца, значит, поворачивай домой…

Начало темнеть. Снялся я с якоря, переехал к другой яме. Поменял наживку, еще раз забросил – так, наугад, вдруг какой запоздал с выходом. Ничего! Ну, думаю, все, закончилась моя ловля! Но с якоря не снимаюсь. Будто что останавливает. Фонари сигнальные, красные, задний и передний, у меня горят – пароход не наедет. Борюсь с дремотой, сижу. Посидел так, а когда глянул на часы – три часа ночи. Летом в четыре уже совсем рассветает. Начал собираться. И вдруг смотрю на сторожок, что прицепил к леске, с крючком и наживкой – миллиметровая леска натянулась, сторожок поднялся.

Схватил я, потянул – ничего! Видно, зацепились мои крючки за что-то там на дне и ни с места! Глянул опять на часы – пятнадцать минут четвертого. Думаю, вот станет посветлей, смотаю другие удочки – у меня их всегда несколько заброшено, – снимусь с якоря и попробую спасти крючок у той удочки, что зацепилась, – большие крючки у нас дефицит, мы сами делаем. Через две-три минуты, гляжу, сторожок снова медленно наклонился и поднялся. Еще раз потянул леску, как и в первый раз, – а ничегошеньки! Зацепилось! Но почему это, думаю, сторожок дважды наклонялся и поднимался? Может, траву теченьем несет по дну, и она цепляет леску? Снова попробовал потянуть – зацепилось намертво. Поставил я сторожок на место, начал сматывать другие удочки. Смотрю, мой сторожок опять зашевелился! Что за черт! Тяну, хоть бы что – зацепилась намертво и ни с места. Но что-то мне подсказывает, что там на крючке не коряга. Сажусь тогда на среднюю лавочку в лодке и начинаю дергать леску то вправо, то влево – туда-сюда, туда-сюда. Через несколько минут после такой физкультуры, чувствую, шевельнулось что-то. Я быстро беру дощечку, на которую намотано пятьдесят метров лески, связываю с той, на которой что-то сидит, и снова начинаю дергать, вожу туда-сюда.

Наконец чертяке надоело, и она тоже потянула. И пошло. Леска звенит как струна: вот-вот оборвется или, того гляди, крючок сломается, и я быстро отпускаю ее еще на пятьдесят метров. Рыба уходит дальше, на всю выпущенную длину. Несколько раз удавалось остановить ее, но ненадолго. Вдруг как рванула – почти пятьдесят метров лески ушло под воду.

Начал снова подтягивать. Вроде бы перестала упираться, и, наверное, те же пятьдесят метров я вытянул обратно, когда она снова рванула. Да так быстро и сильно, что леска обпекла мне руку, чуть не порезала, успел перехватить полой кожушка и таким способом то отпускал, то придерживал понемногу. И снова начал вести рыбу к лодке. После десятка таких попыток мне удалось подтянуть ее и выбрать из воды чуть ли не всю леску. Но что дальше делать – ума не приложу. Поднять ее не могу. Уходит на дно, и такая она тяжеленная, словно тяну огромнейшую заиленную корягу. Я уже и сам обессилел.

Все-таки оторвал ее от дна. Еще раза четыре заставляла она отпускать леску, но чувствую – начинает сдаваться, удалось наконец подтянуть к лодке. Глянул я на ее усатую морду и даже испугался – из сомов сомище, больше меня. И так мне стало что-то нехорошо, будто я человека тянул…

Еще немного поборолся с этим зверем, пока хвост не оказался в моей подсаке, только хвост, вся рыбина в нее не влезала. Не знаю, как я осилил и в лодку затащил. Легонько оглушил веслом, чтобы, чего доброго, не разгулялась и не утопила меня.

Сидел отдыхал и не сводил с сома глаз. И повез к причалу. Привязал подальше от людей, потому что любопытные будут таращиться, как в зоопарке, и дергать за веревку, на которую я сома посадил. Надо было найти транспорт, чтобы отвезти и сдать улов на базу.

Сторож на боне спрашивает:

«Кого ты там поймал?»

«Да так, – говорю, – малыша одного».

«А почему веревка такая толстая?»

«Так другой же не было».

Наклонился он, значит, встал на коленки и потянул веревку из-под бона.

«А почему так тяжело?» – спрашивает.

«Так, может, зацепилась».

Поднатужился мужик, стал подтягивать. А когда сомище дернулся и чуть было не стащил его в воду, как закричит на меня: «Что ты за крокодила тут привез?!»

Ну, нашел я мотоциклиста, погрузили мы этого «крокодила» в коляску и отвезли на пункт, – закончил свой рассказ Леня и почему-то вздохнул.

Ковалю даже расхотелось ловить несчастных чернух, и он отложил удочку. Тем более уже завоевал доверие спутника и мог теперь расспрашивать его обо всем, что интересовало. Увлекшийся человек расскажет и такое, о чем в других условиях промолчит.

– Да-а!.. – добродушно улыбнулся Коваль. – Вот это рыбалка! Завидки берут.

– Хотите, поедем на сомов?

Какую-то минуту они оба мечтательно улыбались: Леня – вспоминая своего «малыша», а Дмитрий Иванович – представляя себе такую же будущую ловлю.

– А ничего особенного не произошло на воде в ту ночь?

– Как ничего особенного? – не понял Леня. – Сомище какой еще особенный! Когда взвесили – сорок один кило семьсот грамм потянул.

– Ого! – искренне удивился Коваль. – Целый кабан.

– То-то же… – Глаза Лени довольно блеснули.

– Выстрелов на воде не слышали?

– Выстрелов? Да разве это особенное!.. Такое у нас часто бывает. То ондатру бьют, то еще что-нибудь…

– Где-то между одиннадцатью часами вечера и часом ночи?

– Слышал.

– А сколько раз стреляли: два, три или больше?

– Вроде бы три.

– В одном месте?

– Да. За три выстрела ручаюсь. Они мне сон перебили, и я в уме посчитал… Потом еще стреляли… Но уже позднее, это перед тем как сом уцепился…

Коваль почувствовал внутреннее напряжение. Кажется, он попал на верный путь. Келеберда рассказывал, что инженер, который отдыхает на острове, тоже уверял, что сперва было несколько выстрелов, а потом еще два, через час примерно… Но, впрочем, что из того?

Козак-Сирый и Юрась Комышан в один голос свидетельствуют, что они стреляли только трижды: дважды Юрась и один раз – инспектор. Кто же сделал четвертый и пятый выстрелы и когда? Значит, в ту ночь в этом районе на воде был еще кто-то. Может, и Андрей Комышан, алиби которого пока еще сомнительное, или же… если ружье было только в руках Юрася и Козака-Сирого, то и те выстрелы сделал кто-то из них.

Все эти соображения промелькнули в голове Коваля в одно мгновение.

– А кто тут на левом берегу лимана арбузы выращивает? Какие-то шабашники?

Леня, казалось, пребывал еще в своих мечтах.

– Какие арбузы?.. А-а… Так то ж Лапорела.

– Как-как?

– Лапорелой называют, хотя и мужик, а не девка. А как по паспорту, кто его знает. Парень – жох. Говорят, все перебрал: и в милиции служил, и собачником с будкой ездил, и в рыбаках ходил, даже цветами торговал, теперь вот за арбузы взялся. Но тут выгода большая. Их там в артели пять или шесть человек, в Архангельск и в Мурманск арбузы возят, по восемь – десять тысяч за сезон каждый имеет… А сколько там работы: вспахали, посеяли, поливай и сторожи, чтобы не украли. Потом с колхозом за землю и воду рассчитались, денег полные карманы, всю зиму гуляй – не хочу. Лафа!

– И давно он здесь подвизается, ваш Лапорела?

– Точно не скажу. Года три или четыре будет, раньше его не было. Не местный, нет.

– Чтобы охранять баштан, без ружья не обойтись. У него, наверное, есть?

– А вы что, по арбузы собираетесь? – засмеялся Леня.

– Да как сказать… – ушел от ответа Коваль.

– Он такой, что и кулаками отобьется. Дядька крепкий. Еще и волкодава держит. Так что близко к бахче не подходи.

– А какой из себя этот Лапорела? Белявый, чернявый?

Леня пожал плечами:

– Кто его знает. Я в лицо не видел. От людей слышал. Назвал его какой-то дачник Лапорелой – так весь колхоз смеялся.

– А-а… – протянул Коваль. – А что говорят люди об убийстве Чайкуна?

– Да всякое болтают. Язык – он ведь без костей. – Лене явно не хотелось об этом говорить.

– Вот и я слышал всякое.

– Милиция разберется. Хотя на моей памяти два инспектора в одну ночь как в воду канули, до сих пор никто ничего не знает. А прошло чуть ли не десять лет.

Коваль вспомнил, что и в самом деле, когда он работал еще в областном управлении внутренних дел, было сообщение о таком происшествии на Днепре. Кого-то из уголовного розыска даже с работы сняли тогда за поверхностное расследование.

– Тринадцать лет прошло.

– Может, и тринадцать, – согласился Леня.

– А с вашими инспекторами были у него стычки?

– У кого?

– У Чайкуна.

– Еще какие!

– Ловили его?

– Штрафовали.

– А кто именно? Козак-Сирый или Комышан?

– И тот, и другой… Андрея он даже избил со своими дружками.

– Такого спортсмена? Разрядника? – Коваль взялся за удочку.

– Первый разряд по борьбе, – гордо произнес Леня, словно это не Комышан, а он был известным спортсменом. – А избил его Чайкун с компанией. С одним бы Андрей легко справился. Комышан тогда отдыхал с семьей и случайно угодил на Чайкуна, который ловил раков… Андрей две недели пролежал в больнице…

– Когда это было?

– Прошлым летом.

– А Чайкуна судили?

– Да нет… Андрей простил ему. Из-за жены. Его Настя приходится родственницей Чайкуну…