Текст книги "И петь нам, и весело петь ! (КСПшные анекдоты от Берга)"

Автор книги: Владимир Ланцберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Комсомол приблизился на расстояние вербального контакта:

– Кто такие? Что делаете?

– Туристы.

– Покажите ваши карты, маршрутные листы. Что у вас в блокноте?..

Пошел натуральный шмон. У Лены Лисянской нашли тексты Фарбаржевича, из-за которых потом были особенно неприятные неприятности.

А народ к тому времени частично разбрелся по горам, пришлось ждать возвращения. КСПшники сидят у костра, греются, супчик горячий едят, водочкой запивают. А комсомол стоит вокруг/ жмется сиротливо. Ему тут супчик предлагают...

Ну и песни, разумеется, звучат. Особенно уместной оказалась митяевская "Как здорово, что все мы здесь..." Ее повторили несколько раз.

Народ, возвращавшийся с гор, вел себя по-разному: одни спокойно пополняли компанию у костра, а другие, вроде Саши Пекло, переоценив серьезность обстановки, задавали деру и долго еще скитались по пересеченной местности в экстремальных условиях...

Но вот основная масса собралась, и ребят отвезли в Симферополь. Бесплатно, разумеется, что было большой удачей. Тем более, что в такую холодрыгу какой "слет"!

В городе они забились по квартирам, где и продолжили.

Главное – конспирация.

Рассказывает Юрий Резниченко – в 80-е годы инструктор Межсоюзного дома самодеятельного творчества, "главный цензор" авторской песни в Москве:

– ...От КГБ КСП курировали несколько оперативников. Они официально никогда ко мне не обращались, но я их всех скоро уже знал. Нормальные ребята, хорошо относившиеся к песне. Они никогда не были инициаторами каких-то запретов, репрессий – наоборот, неоднократно именно их вмешательство помогало добиться какого-нибудь разрешения. В общем, отношения у меня с ними сложились хорошие.

И вот как-то они попросились со мной на слет куста "Июнь". Я, конечно, согласился – мне же еще удобнее, на их машине доеду. А слет был, кажется, последним в сезоне, поздней осенью, уже под снегопадом. Мы сделали все как надо – поставили палатку, развели костер. Тут к нам одни ребята подходят, наливают, другие... Потом-то я сообразил, что больно уж их много было, таких щедрых, но тогда по холодку оно так хорошо пилось...

В общем, упоили они нас в лежку. Мне запомнилась такая сцена: сидит один из моих гэбэшников, совсем уже лыка не вяжет, у него из левого рукава ватника торчит микрофон, и он пальцем правой руки все пытается запихнуть его поглубже в рукав. Вокруг народ стоит, кто-то уже фотографирует, а он, бедняга, все тычет и тычет...

Не из того оркестрика.

Рассказывает Сергей Крылов:

– В 60-х годах Никитинский квинтет пригласили для записи на телевидение. Был спето некоторое количество песен. Но в эфир, как водится, пошло не все. Часть была забракована. И, в частности, "Маленький трубач".

Крылову стало интересно, почему бы эту-то, казалось бы, совершенно идеологически выдержанную песню забраковали. Когда он об этом спросил у выпускавших передачу, то ему показали какую-то бумажку, на которой "Трубач" был вычеркнут красным карандашом, что означало не только запрет на показ этой песни, но даже и запрещение отвечать на вопрос, почему она забракована.

Однако Крылову удалось добиться ответа. Диагноз был:

– Окуджавщина!

Линия высокого напряжения.

Рассказывает Берг:

– Году в 1976-м в демисезонное время года в Куйбышеве должен был состояться концерт с участием Бориса Вахнюка, Александра Краснопольского и автора этих строк.

В аэропорту оказалось, что самолеты не летают: "погоды нет и неизвестно", а сидячих мест в зале ожидания тоже нет, так как аэропорт саратовский.

Я помаялся часа два, почувствовал приближение сердечного приступа, сдал билет, отбил срочную телеграмму о непродолжительной, но тяжелой болезни и свалил домой с целью залечь в койку до конца уикэнда.

Едва натянул одеяло, приносят не менее срочную депешу оттуда:

– Вы срываете ответственное мероприятие. Немедленно приезжайте, иначе у Вас будут неприятности по партийной линии!

И подписи – женская и мужская, такие знакомые по оргкомитету Грушинского фестиваля...

К линии партии я относился, как и требовалось, благоговейно, но моя собственная комсомольская карьера была уже глубоко позади, а партийная не грозила, ибо врожденная национальность и благоприобретенное высшее образование служили сомножителями знаменателя шанса быть принятым в ряды. Третим сомножителем являлась прогрессирующая идеологическая деградация. И я остался в постели.

Года через полтора появился на фестивале и спросил подписантов, как их угораздило послать такую телеграмму.

– Серьезно? Не может быть! – сказал он.

– Что-то не помню, – сказала она.

– Ну, ты, Володечка, сам прикинь! – сказали они.

Мы видимся до сих пор и очень тепло относимся друг к другу.

За хорошие деньги можно и потерпеть.

Рассказывает Вольф Бирман – классик немецкой авторской песни, прозванный "немецким Галичем":

– В 1964 году мои песни были запрещены к публичному исполнению в любой форме на территории ГДР. Двенадцать лет меня слушали только мои явные друзья у меня дома и мои тайные поклонники в политбюро. Но к этому моменту мои песни уже часто и помногу звучали в радио– и телепередачах в ФРГ.

Естественно, что после каждого исполнения автору песни начислялась соответствующая сумма, поступавшая в распоряжение GEMA – агентства по авторским правам. GEMA переводила эти деньги восточногерманскому агентству AVA (аналогу нашего печально знаменитого ВААПа. – Ред.). AVA получало валютный гонорар, забирало 20% за посредничество, а остальное выдавало мне остмарками по курсу 1:1. Конечно, рыночный курс вести остмарок составлял тогда примерно 1:6 – 1:8, но и выдаваемых сумм мне вполне хватало, чтобы не умирать с голоду. Если бы власти хоть раз попытались не выдать мне гонорар, AVA больше не получило бы ни пфеннига ни от каких западных агентств. И государство продолжало торговать песнями, исполнение которых оно объявило преступлением. Мало того: AVA могло получить валюту лишь после того, как я заберу свои остмарки. Поступал же гонорар формально не на мое имя, а как бы безлично – для автора песни с таким-то юридически зарегистрированным названием. Если эта песня ранее не проходила через тандем GEMA – AVA, то согласно правилам я должен был подтвердить, что именно я ее автор. И вот по стране, граждане которой подвергались наказаниям за одно лишь употребление словечка "штази" (бранная кличка местного КГБ. – Ред.), идет официальная бумага на бланке государственного учреждения, с подписью, печатью и примерно таким текстом: "Уважаемый г-н Бирман! Просим Вас заявить Ваши авторские права на песню "Баллада о штази"..."

От редакции: а мы-то думали, что все разговоры о каких-то "национальных моделях социализма" – просто пропагандистская болтовня! Оказывается, подход немецких товарищей принципиально отличался от "культурного бизнеса" наших властей тех лет, точно описанных Кимом в "Московских кухнях":

Чуть шепнут, бывало, верные люди,

Что, мол, музыка у вас там в прогаре -

Ладно, пусть мы потеряем в валюте,

Но высылаем Ростроповича с Галей!

Впрочем, Бирмана в конце концов тоже выслали...

КАК СОБАКЕ – ПЯТАЯ ГРАФА

Летучий ирландец.

Из московской газеты "БардАрт" ?20 за 1998 г.

Рассказывает О'Карпов.

О'Карпов, вообще-то, не бывает. Бывает Александр Карпров, московский автор, член творческой ассоциации "32-е августа". Но вот что он рассказывает сам.

Как вам известно, один из участников ТА "32.08" отличается маниакально-навязчивой тягой к дал?кой стране, лежащей на загадочном острове в северных морях. Имя острову тому – Ирландия. С легкой руки Игоря Белого, сочинившего "Сагу о Храбром Ирландце О'Карпове", главный герой этой песни с гордостью оставил за собой право так и подписываться в дальнейшем. Однако, довольно скоро с этим псевдонимом вышел конфуз...

Заявившееся как-то на фестиваль памяти В.С.Высоцкого "32-е" с чувством глубокого удовлетворения отметило практически полное отсутствие конкурентов. Помимо ассоциантов, своей очереди на выступление дожидался лишь один молодой человек в очках. Устроители конкурса просили каждого выступающего назвать сво? имя и фамилию. Дождавшись своей очереди, Карпов важно заявил:

– Александр 0'Карпов. О, апостроф, Kapnoв!

– Что это значит?.. – озадачилась женщина, записывавшая участников фестиваля.

– Это значит, – отчетливо произнес О'Карпов, – это значит, что я -ирландец!

Но не успела ведущая опомниться, как из угла послышался изумленный голос незнакомого конкурсанта:

– К-как ирландец?! Н-не может быть...

– Может, может, – успокоил его Карпов и запел "Долгую Дорогу в Дублин".

Отпев положенные три песни, Карпов собрался было перекурить, как вдруг до его рассудка дош?л смысл диалога между ведущей и тем самым молодым человеком.

– Скажите фамилию, пожалуйста – попросила ведущая.

– О'Шеннон – с достоинством ответил незнакомец и, торжествующе сверкнув глазами из-под очков в сторону Карпова, с достоинством повторил:

– Александр, О, апостроф, Шеннон!

– Вы что, тоже – того... B смыслe – ирландец? – пробормотала ведущая.

– Я-то ирландец! – злорадно сказал О'Шеннон. – Прич?м я ирландец по паспорту! А он?

– А я – с грустью произнес О'Карпов – ... А я – по жизни ирландец...

P.S. Однажды, в присутствии О'Карпова некий человек спросил:

– А кто-нибудь знает, О'Карпов и О'Шеннон – один и тот же человек?..

– Нет! – довольно вскричал 0'Карпов, – они даже не родственники! Они просто однофамильцы!..

С турецким акцентом.

Рассказывает Берг:

– Октябрь 1974 года. Донбасс. Серия концертов – один в Славянске и два в Донецке. Организатор – опальный Юрий Миленин из Краматорска. Участники – Евгений Клячкин, Сергей Стеркин и автор этих строк.

Прибывают в Краматорск в обратном порядке, и Стеркин буквально "с колес" набрасывается на Миленина:

– Ты чего хочешь? Каких приключений тебе еще недоставало? Ты кого к себе наприглашал!?

– А кого? – не может взять в толк чистый и наивный Миленин.

– Кого-кого! Ланцберг кто по национальности?

Юра пытается ответить на вопрос, который, видимо, никогда сам себе не задавал:

– Наверное, еврей, да?

– "Наверное"! А Клячкин?

– Да я как-то...

– Так вот знай, что и он тоже.

– Но ты-то?..– у Миленина еще теплится последняя надежда.

– А я вообще до института Стэркиным был!

Антисемит.

Тот, кто хорошо знаком с творчеством московского автора Бориса Подберезина, не будут спорить с утверждением, что он порой ведет пародистический образ жизни. В творчестве, разумеется.

Так вот, этот замечательный бард с простой русской фамилией, которая в былые времена все же не могла ввести в заблуждение специалистов по отечественной интеллигенции, рассказал, как, однажды на концерте в Харькове спев пародии на В.Долину, А.Розенбаума и В.Ланцберга, получил записку:

– Не являетесь ли Вы случайно членом общества "Память"?

This is my Home?

Рассказывает Александр Медведенко, автор сначала из Днепропетровска, а затем из Петах-Тиквы (Израиль), лицо еврейской национальности.

В 1994 году решил он наведаться в Днепропетровск. Путь его лежал через Москву. На российско-украинской границе – паспортный контроль. Украинский пограничник долго вертит в руках Сашин паспорт, который, как и все еврейские книжки, пишется с заду на перед. Наконец находит фотографию, но прочесть может только фамилию по-латыни:

– Это какой же республики паспорт?

– Государства Израиль.

– А теперь, значит, на историческую родину?

Реабилитация.

Городницкого все всегда звали Александром Михайловичем. А после 1985 года с приходом гласности он стал публично объявлять о том, что ему вернули "девичье" отчество Моисеевич.

Засилье.

Рассказывает Михаил Сипер.

В 1997 году на фестивале "Дуговка" в Израиле после очень мощного концерта организатор фестиваля Евгений Гангаев подошел к Михаилу Волкову и спросил с гордостью:

– Ну, Миша, как концерт?

Волков мрачно ответил:

– Плохо.

– Почему?!

– Неоправданно большое количество еврейских фамилий.

Поборник.

Рассказывает Михаил Сипер:

– Мы с Михаилом Волковым сидели в жюри израильского фестиваля "Бардюга-97". Для каждого человека, не сумевшего пройти через игольное ушко прослушивания из-за маловысокохудожественного исполнения, мы старались найти точное объяснение причины, не позволившей нам пропустить его в конкурсный концерт. Отсев был достаточно большой, и объяснять приходилось много. Когда усталость уже не позволила подыскать нужные слова, замученный Волков сказал очередному неудачнику, который, немилосердно картавя, осведомился о причине отсева его кандидатуры:

– За злонамеренное искажение исконно русской буквы "Р"!

Без лишних слов.

Поведал Михаил Сипер:

– Однажды Вадим Егоров гастролировал по Израилю. Я был очень рад встрече и пригласил его на пару дней к себе погостить. Вадим сказал, что он бы с удовольствием, но все свободное время занимает ходьба по родственникам. Пораженный, я спросил:

– Слушай, откуда у ЕГОРОВА здесь родственники?

Вадим гордо ответствовал:

– А я никогда и не скрывал, что хоть я и Егоров, но по матери я -Гуревич!

Потом помолчал и грустно добавил:

– Никогда не скрывал. Но никогда и не афишировал...

О роли национальности в искусстве.

Рассказал Игорь Грызлов (Москва).

Как известно, в конце 80-х Булат Шалвович Окуджава объявил, что авторская песня умерла. Многие с ним не согласились, но только Юлий Ким сумел привести вещественные доказательства: он выдал патриарху записи Михаила Щербакова.

Прошло несколько лет. Окуджава по-прежнему везде подтверждал, что авторская песня умерла, но когда его спрашивали, кто из молодых ему нравится, неизменно называл Щербакова. Ким немало тому дивился, да как-то все не получалось спросить. Наконец, случай представился – оба оказались в одном кардиологическом отделении, – и вопрос был задан.

– Да-да, я как раз хотел у вас спросить, – начал в ответ Окуджава, -этот Щербаков – еврей?

Ким, ожидавший чего угодно, но только не этого, растерянно ответил:

– Н-нет.

– Ну, может, у него есть какие-нибудь родственники-евреи?

– Да нет вроде...

Классик помолчал и прочувствованно сказал:

– Знаете, я, наверное, поторопился, когда сказал, что авторская песня умерла...

И после паузы добавил:

– ...в России.

Два признака интеллигента.

Борис Жуков вспомнил некогда поведанную ему историю:

– В конце 70-х три члена бакинского КАПа (клуба авторской песни) -Яков Коган, Александр Барьюдин и еще один, фамилии которого я забыл, -возвращаясь рано утром с какого-то слета, были задержаны постовым милиционером, которому показался подозрительным их внешний вид (штормовки, рюкзаки, топоры и т. п.). Никакие объяснения не помогли – всех троих препроводили в отделение, и дежурный начальник приступил к выяснению личностей.

– Фамилия?

– Коган.

– Имя?

– Яков.

........

– Национальность?

– Еврей.

– Горский? – после паузы и с надеждой в голосе спросил начальник.

– Да нет, обычный...

– Ты тоже еврей? – вдруг обратился начальник к Барьюдину.

– Да.

– И ты? – спросил он у третьего мушкетера.

– И я, – подтвердил тот.

– Слушай, ты кого мне привел?! – вдруг набросился начальник на бдительного постового. – Это же интеллигенция!

Но интеллигенция там или не интеллигенция, а процедура выяснения личности, будучи начата, должна быть доведена до конца. Последовали неизбежные вопросы о месте жительства, а затем...

– Телефон домашний есть?

– Да.

– У тебя тоже? И у тебя? Слушай, я же говорил тебе, что это интеллигенция! У них у всех телефоны есть!

(Примечание: история может быть проверена и уточнена у обоих названных ее участников, у израильтянки Любы Лейбзон, бывшего президента КАПа, а также у москвички Веры Ильиной, от которой мы ее и узнали.)

ПОИСКИ ЖАНРА

Интервью.

Рассказывае Михаил Сипер:

– На 3-м всесоюзном в Киеве среди прочих творческих мастерских состоялась прекрасная мастерская Бориса Чичибабина. И вдруг в момент наивысшего накала влетела в комнату бригада телевизионщиков из Москвы во главе с некоей Грандовой. Быстро установив свет и камеры, они согнали всех в кружок вокруг Чичибабина. Далее состоялся дивный диалог.

Грандова (очень бойко): – Скажите, пожалуйста, свое мнение об авторской песне.

Чичибабин (величественно): – Я не знаю, что такое авторская песня. Я здесь случайно. Меня Гриша Дикштейн привез.

Грандова (слегка обалдев от ответа, но все равно бойко): – Как вам понравился уровень конкурса?

Чичибабин (величественно): – По моему мнению, конкурсы в области искусства – явление в высшей мере безнравственное.

Грандова (обалдев и желая закончить интервью): – Как вы думаете, есть ли будущее у авторской песни?

Чичибабин (величественно): – Я не знаю, что такое авторская песня. -И, после паузы, достаточно едко: – мне кажется, ранее я на этом останавливался.

Все!!! Враг бежит, разбитый! А мастерская продолжается.

"Ненавижу авторскую песню!"

Рассказывает Владимир Каденко:

– Поэт Борис Чичибабин не любил авторскую песню и всегда это подчеркивал, хотя на фестивали приезжал и даже работал в жюри. Однажды смотрит мои стихи и говорит:

– Володя, скажите, пожалуйста, это что, песня?

– Да, Борис Алексеевич.

– Жалко!

Продолжает Владимир Васильев:

– Он так даже поздравлял! Наташа Дорошко стала лауреатом городского конкурса за стихи песни. Он говорит:

– Я от всей души поздравляю Наташу, хотя эта песня – далеко не лучшее, что у нее есть.

Примерно так же относится к поэтической песне Александр Кушнер, на стихи которого написано немало прекрасных песен. А уж его старый приятель, "нобелевский тунеядец" Иосиф Бродский, по легенде, в молодости (еще до знаменитого процесса) однажды гнался за Евгением Клячкиным, крича, что расшибет о его голову его же собственную гитару – так на него подействовали клячкинские песни на его стихи. К счастью для мировой культуры, Клячкина он тогда так и не догнал, а с годами остепенился. Настолько, что, как рассказывается в книге Михаила Кане "Время вдруг становится судьбой", на вопрос Клячкина: "Ося, как Вы посмотрите, если я запишу диск на Ваши стихи?" ответил вполне миролюбиво:

– Знаете, Женя, меня это совершенно не интересует. Поступайте, как хотите.

А в одной из последних видеосъемок, говоря о Высоцком, всего лишь грустно заметил:

– Это прежде всего очень хорошие стихи, и я думаю, что было бы лучше, если бы они так и были стихами, а не песнями. То, что Высоцкий их поет, сильно мешает восприятию.

Яркий пример.

Рассказывает Берг:

– Иногда меня просят высказаться по поводу жанра. И я говорю, что жанр настолько широк, что внутри его располагаются несколько достаточно хорошо различимых поджанров. Один из них, по моей классификации, – "театральная", или "актерская", песня, задача которой – достижение успеха средствами исполнительского мастерства.

И привожу примеры: Дмитрий Дихтер, Сергей Никитин... И примеры другого свойства. Вот один из них.

На фестивале в сентябре 1996 года в Воронеже был концерт, где Сергей Каплан представил палеяду бардов, условно говоря, своей школы. Были они из разных городов – Александр Сафронов, Шухрат Хусаинов, Михаил Коноплев...

Миша допел первую песню. Признаться, при всей ее благополучности, я не только не понял, о чем она, но уже через пару минут не смог вспомнить даже, какой она была на вкус, цвет и запах – как и все остальные, им спетые. Запомнилась, правда, концовка – тем, что, закончив петь, он продолжал играть на гитаре. При этом, сделав поворот кругом через левое плечо, он стал уходить вглубь сцены, удаляясь от микрофона, и звук плавно затих.

Я не очень понял, зачем он это сделал и какое отношение эта концовка имела к содержанию песни, но отнес издержки на то, что, возможно, не все слова разобрал.

Таким же макаром Миша закончил следующую песню, затем еще одну...

Я изловил его в коридоре за сценой и спросил:

– А почему ты четыре песни из пяти закончил так? – и воспроизвел поыорот кругом.

– Четыре? – спросил Миша.

– Четыре.

– Из пяти?

– Ну, да, я же считал, до пяти-то...

Он на несколько секунд остолбенел, потом схватился за голову:

– Ох, это ж я себя не проконтролировал!

Тонкости терминологии.

Рассказал Александр Мирзаян (Москва), как Дмитрий Сухарев вел какой-то концерт и каждого участника представлял то как классика, то как основоположника.

– А чем, – спросил его Мирзаян, – классик отличается от основоположника?

Ответил не то Городницкий, не то Ким:

– Ну, классик – это классик. А основоположник – тот, кто положил на основы!

Новый сорт.

В конце 70-х, когда резко взлетела вверх популярность А.Суханова, некто предположил, что, если бы Александр стал писать музыку на стихи, например, Окуджавы, возникло бы новое направление жанра – размышлягер.

Ранние похороны.

В начале апреля 1998 года в Москве в музее В.Высоцкого проходила научная конференция. Один из докладов в секции авторской песни назывался "Кристаллизация жанра авторской песни: истоки, проблемы, тенденции".

Как поняли слушатели, со слов докладчика, авторская песня, ставшая социокультурным явлением в 50– 60-е годы, в настоящее время как жанр умерла. Возникают вопросы:

– известно ли докладчику, студенту из Перми Григорию Геннадьевичу Попову, что в его родном городе живет и успешно творит некто Григорий Данской, восходящая звезда авторской песни, чье творчество уже стало событием как жанровым, так и в целом социокультурным?

– известно ли Г.Попову, что "Данской" – его собственный творческий псевдоним?

Несколько иного мнения...

Рассказывает Берг:

– В 1988 году я был замечен Михаилом Леонидовичем Анчаровым (кто-то напел ему мои песенки) и несколько раз по его инициативе побывал у него в гостях.

Однажды дело дошло до гитары, и я что-то спел. Вдруг М.Л. вскочил со своего диванчика и с неожиданной энергией зашагал взад-вперед по комнате, столь же энергично выражаясь:

– Коз-зел, ...! Ну, коз-зел, ... ...!

Я инстинктивно пригнулся: сие могло относиться только ко мне. А М.Л., не глядя в мою сторону, продолжал бушевать:

– Вот ведь козел, ...! Ну ты посмотри, какой козел! Старый вонючий козел!

Вонючим я еще мог себя представить, но на старого явно не тянул. Слегка высунув голову из воображаемого убежища, я, ни на что особо не надеясь, спросил:

– Кто козел, Михаил Леонидович?

Но ему было явно не до меня:

– Кто бы мог подумать, каков козел!..

Я начал понимать, что главная задача теперь – сначала успокоить Мастера, но любопытство все еще брало верх:

– Кто козел-то? Козел-то кто?

– Козел? – тут он, наконец, заметил меня. – Как "кто"? Окуджава козел. Старый сумасшедший козел, ...!

– Но почему!?!?

– Почему, почему!.. Вот коз-зел, ...! Ты читал, что он в "Правде" написал?

– ?..

– Что песня кончилась! Ну, коз-зел, ...!

Все познается в сравнении.

Рассказывает Борис Жуков (Москва).

Как-то в конце 80-х я зашел в магазин "Мелодия" на Новом Арбате. В те годы одноименная фирма еще сохраняла монополию на аудиопродукцию, но уже более-менее ориентировалась на то, что люди хотят слушать. В ее магазинах сочился тоненький ручеек дисков бардов (я, собственно, и зашел посмотреть, нет ли чего новенького в этой серии) и хлестал бурный поток зарубежной (да и отечественной) массовой музыкальной продукции. Как известно, поклонники последней принципиально не признают звуков тише forte, а поскольку любой товар надо показывать лицом, то можно представить, какой музыкальный фон стоял в магазине, название которого выглядело уже злой насмешкой. Звон, гам, грохот, лязг, визг, вой – собственного голоса не слышно...

И вдруг сквозь эту какофонию я начал различать нормальный мужской голос, поющий что-то человеческое – текст, конечно, разобрать было невозможно, но мелодия явно присутствовала, довольно приятная и вроде бы даже знакомая. Звук доносился из отдела "советской эстрады", что было еще более странно. Заинтригованный, я взял пеленг на источник – и уже через несколько шагов вполне отчетливо разобрал мелодию и слова: "На ковре из желтых листьев, в платьице простом..."

Кажется, в тот раз я не нашел ничего из того, за чем приходил, но магазин я покинул просветленным. Надо же, думал я, мы все ругаем Александра Яковлевича, даже имя его превратили в бранный ярлык – а он, оказывается, такой прекрасный автор и исполнитель. Надо только знать, где его слушать...

Бесконечный тупик

или

Через тридцать лет после конца жанра.

Рассказывает Игорь Каримов (Москва).

– 1967 год. Мы создаем Московский! Клуб! Самодеятельной! Песни! Крутимся как заведенные: пишем проекты устава, ездим в горком комсомола, еще куда-то, что-то там согласовываем... Мы почти не верим, что нам дадут довести дело до конца, но все-таки – как здорово, что у нас скоро будет свой клуб, куда мы сможем пригласить всех наших бардов!

И вот, когда все уже почти готово, на очередном сборище один из нас (я не буду его называть) вдруг говорит:

– Слушайте, а зачем все это? Ведь все уже кончилось!!!

Мы в недоумении смотрим на него – что кончилось? Настроения в "инстанциях" переменились?

– Да нет... Ну посмотрите сами: Якушева – кончилась, Анчаров -кончился, Кукин что-то там пишет, но такое... Есть еще Городницкий, но, ребята, он же уже старик, ему тридцать пятый год! А из молодых – кто? Сладенький Егоров, да этот еще, со странной фамилией... как его... ну, он выпендривается еще очень... да, Луферов. И все! И больше уже ничего не будет!!! Ради чего мы стараемся-то?

Честно говоря, ни я, ни остальные тогда не нашли, что ему ответить, и очень приуныли. Но дела, к счастью, не бросили. Зато теперь я совершенно спокойно слушаю подобные пламенные речи. А они так и звучат с тех пор, не умолкая, только имена в них меняются.

МУХИ ТВОРЧЕСТВА

От любви до ненависти...

Рассказывает Михаил Сипер:

– Примерно в 1981 году КСП из Нижнего Тагила побывал на фестивале в Перми. Три дня непрерывного пения со всех сторон довели Василия Мешавкина (соавтора М.Сипера – прим. сост.) до исступления. Его уже тошнило от просьб спеть или выслушать песню. И когда при отъезде домой на вокзале Люда Бегишева из пермского КСП попросила Васю спеть на прощание, Вася взорвался и заорал на весь вокзал:

– Я ненавижу песни под гитару!!!

Вот так и родилась эта великая фраза, через пару лет принесенная мной и Сашей Каллистовым в Барзовку и оттуда разлетевшаяся по всему поющему миру. Так что автор этого гениального лозунга – Василий Мешавкин. А все остальные "авторы" – эпигоны.

Учитесь у молодых, Петр Ильич!

Вот какое соображение приходит на ум то одному, то другому любителю авторской песни: классическая музыка, конечно, тоже не массовый жанр, но если бы, скажем, способный в общем-то композитор П.И.Чайковский еще и слова приятные к своей музыке подбирал (или сам сочинял, как все нормальные люди делают), аудитория его могла бы резко возрасти.

Действительно, почему бы в "Адажио" из балета "Щелкунчик" не спеть, ну, хотя бы:

"Стрелочник, стрелку переведи!.."

А то приходится казахским бардам устранять недоделки в работе русских композиторов...

Все познается в сравнении...

Рассказывает Павел Маловичко (Волгоград):

– Миша Столяр приобрел себе гитару. В Гнесинском училище был какой-то знаменитый мастер, поставлявший инструменты для студентов, преподавателей, оркестра... Миша долго собирал деньги. Гитара получилась классная! И Михаил очень ею дорожил: хорошая гитара – хорошие перспективы. Ездил с нею всюду. Год. Два. А потом перестал. Стал ездить с другой.

– Что-нибудь случилось? – спрашиваю. – Сломал?

– Нет, – отвечает. – Просто чем лучше гитара, тем сильнее я ощущаю свое несоответствие ей.

Подольстил.

В 1984 году Вадим Егоров сотворил песню "Баллада о певчей стае", увенчанную строками, вобравшими в себя все содержание:

"...летит наш певчий клин, которому названья нету,

и впереди вожак, которого зовут Булатом." Это тот самый вожак, перу которого принадлежат слова:

"Дураки обожают собираться в стаю,

Впереди главный – во всей красе."

Фильм с этой песенкой появился годом раньше.

Более того, эти песни встретились на концерте. Рассказывает Александр Городницкий:

–...Вспоминается... одна забавная история, относящаяся уже ко второй половине восьмидесятых годов. Тогда в Москве, Ленинграде и других городах были организованы гала-концерты авторской песни, в которых участвовали все ведущие авторы, включая Булата Окуджаву. В Ленинграде концерты проходили в огромном зале Ленинградского Дворца молодежи, битком набитом зрителями. На одном из концертов Вадим Егоров закончил свое выступление песней "Баллада о певчей стае", посвященной Булату Окуджаве. В конце песни звучали такие патетические строчки: "Летит наш певчий клин, которому названья нету, и впереди вожак, которого зовут Булатом". После него на сцену вышел Булат Окуджава, предыдущего выступления не слушавший, и спел свою знаменитую песню о дураках: "Дураки любят собираться в стаю,– впереди главный во всей красе", чем вызвал большое оживление в зале.

Скрытые глубины смысла

Наблюдения Бориса Жукова.

В первой половине 1996 года российская интеллигенция напряженно ждала результата назначенных на 16 июня президентских выборов, обсуждая, что с ней сделают вернувшиеся к власти коммунисты. В это время в КСПшных кругах стали очень популярны две строчки из песни Ланцберга "Кошачий вальс": "Пой до июня, а там махнем / Вместе на Соловки!"

А вот в кругах московской "психоделической культуры" (попросту говоря, идейной наркоты) очень любили другую строчку того же автора: "...Ты видишь, колеса совсем зарастают травой".

Аналогичными наблюдениями могли бы поделиться многие и многие знатоки его текстов. Так, было замечено, что в одном из детских приютов Одессы на стене туалета красовалась следующая цитата: "Извини, старина, захотелось немного излиться..." И это не единственное подобное место, где она была использована.

Вообще данному автору "везет" на вариации прочтения его в народе. Некто, кажется магнитофонщик из Казани Валерий Мустафин, а может быть, Дмитрий Бикчентаев, рассказывал, что группа товарищей, к которой принадлежит и сам Некто, давно уже называет "Песенку о голове" не иначе как "Песенка человека, мающегося животом и запертого в кабинке туалета казанского вокзала" (имелся в виду вокзал в г.Казани). Тут все пошло в ход – и замок, и бумажная четвертушка, и утробный вой... Ну, что ж, у кого что болит...

Сцена на слете "Костры-97" под Йошкар-Олой, увиденная Валерием Чудиновских (Екатеринбург).

Представьте себе: над черным провалом очка сидит в характерной позе человек и в самый ответственный момент продолжает напевать себе под нос ланцберговский "Неуверенный монолог":

"...все хорошее во тьму -

пожалуй, да -

отходит..."

Невольный свидетель этого зрелища сам чуть было не отошел в ту же тьму, когда сопоставил фонограмму с видеорядом. Но надо отдать должное принципиальности безвестного героя, умудряющегося при любых обстоятельствах следовать принципу "Жить – как петь!".

По этому поводу вспоминаются строчки того же автора, но из другой песни: