Текст книги "Вот моя деревня"

Автор книги: Владимир Арро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Вон дядя Коля

– Во-он дядя Коля! – говорит Санька. – Во-он почтальонка!

– Побежали! – кричит Ванька.

Я говорю:

– Тише, вы, тише! Сдурели, что ли? Нам и показаться ему нельзя, ведь мы неоплатные должники!

– Это верно, – Коля говорит. – Худо будет.

Федяра шепчет:

– А может, простит?..

Я говорю:

– Не-ет, мы уж на Агафоновой, правда, Куварин?

Куварин отвечает:

– Правда.

Федяра говорит:

– Эх вы, ну тогда давайте за ними следить.

Стали мы следить, как люди в наш автобус влезают. Вдруг вижу, дядя Коля площадь оглядывает, будто кого-то ищет. Нас заметил, руками замахал и кричит:

– Эй, вы! Ну, чего стоите! Давайте сюда!

Ах, думаю, вылезать-то не надо было! А мы уже и не стоим! Бросились мы в переулок между почтой и парикмахерской, какая-то собака за нами погналась, да сразу и отвязалась.

– Эй, – кричу, – в боковушку давайте, вдруг он за нами бежит!

А из-за угла вдруг выходят четверо пацанов. Один на нас пальцем показывает и кричит:

– Вот они! Эти самые!

– Да не эти мы! – кричу. – Промашка вышла! – но поздно уже, бежать надо.

Что ты будешь делать, облава со всех сторон!

Несемся мы между сараями, на грядки какие-то наступаем, заборчики перепрыгиваем, от цепных собак шарахаемся, а впереди всех Куварин, рраз! – и он уже рядом с матерью стоит. И мы стоим рядом с его матерью, картошкой вроде торгуем, а кто хочет нам чего сказать, будь любезный, за прилавок не заходи. Не положено за прилавок!

Но никто к нам и не заходит, пусто на базаре, ни одной души нет, только Куварина мать семечками поплевывает. Кепку увидела:

– Ну-ка, – говорит, – ну-ка, почем?

Что-то ей там рассказывал Куварин, и она ему что-то рассказывала, а мы в стороночку отошли, наше дело маленькое, да ведь и далеко от них не уйдешь – пропустишь Агафонову, как потом домой доберешься. Автобусы все разъехались, людей нет на площади, ничего не продается – ни мороженое, ни квас.

Вдруг страшно мне стало, как вспомнил я и лес диковатый, и чужую эту дорогу, на которой нас чуть было не бросили, и все потемнело в тот же момент. Я думаю: отчего ж это мне так все немило, глянул в небо, а это вот отчего – по небу тучи синие ползут, заворачиваются друг в друга, по правой руке мгла и тянет с той стороны ветерок.

Я говорю:

– Никак гроза собирается!

Федяра говорит:

– Не ко времени…

Санька в небо смотрит.

– Хорошо бы дождика, в деревне-то ждут.

– А может, он мимо деревни пройдет, – говорит Федяра, – деревня-то во-он где, а туча вон куда катит!

Коля спрашивает:

– Где-е? Там деревня? Вон где деревня! По левую руку.

– Вон в какой стороне деревня! – Федяра кричит.

Слушал я, как они спорят, глядел, как пальцами тычат, и вдруг подумал, что не одна ведь наша деревня дождя просит, вон сколько мы деревень проезжали, всех пылью припорошило, у каждой в горле свербит.

– Да полно вам, – говорю, – спорить. Деревень много в нашей стороне, и всем дождика хватит, потому что дождик, по всему видать, будет большой, хлесткий.

Только я это сказал, а в небе как чиркнет, по всей площади вихрь как закрутит, бумажки как заметет!.. Закричали куры, бросились со всех ног к своим дворам, пыль поднялась аж до телеграфных проводов, люди бегут – двери с окнами затворяют. А тут капли зашлепали, застучали, вся земля вмиг стала в темных пятаках.

Бросились мы к автобусной остановке, к навесу, вдруг слышу я – сзади Куварин кричит. Силятся они с матерью мешок поднять, чтобы тащить его, а силенок у них не хватает, мать только что из больницы выписалась, немочь бледная, где же ей столько картофелю таскать! Побежали мы с Колей им на подмогу, а вверху ка-ак хрястнет! Будто лопнуло все небо поперек себя! Куварина мать мешок бросила, закрестилась, я кричу:

– Куда на мокрое-то мешок бросили!

А дождик тут еще припустил. Затолкали мы мешок кое-как под прилавок, и в этот миг такой ливень грянул, что все кругом затряслось и затрепыхалось. Забились и мы под прилавок, сидим посреди всякого мусора и шелухи, Куварина мать вся дрожит от страха.

– Ах, батюшки, – говорит, – на земле сидим, вот молния-то нас тут поразит!

Я говорю:

– Какой еще паразит?

А она отвечает:

– Какой паразит? Я и не говорю: паразит. Я говорю: убьет нас молния-то!

А вверху и в самом деле во как трещит! И трещит и хлещет! И хлещет и вспыхивает! Ничего впереди не видать – водяная пыль столбом. А прилавок-то наш потек. Текут струйки, кому на голову, кому за шиворот, мы от них знай уворачиваемся да шипим.

Сидели мы, сидели, гром уже в сторону относить начало, вдруг впереди нас босые ноги зашлепали. Федяра и Санька с Ванькой перед нами на четвереньки встали, раздетые, в одних трусах, смеются и кричат:

– Вы чего здесь запрятались, дожжа испугались, айда, побегаем, поскачем по лужам, знаете, как хорошо скакать!

Течет с них в три ручья, а они все смеются. Тут и у меня будто какая-то пружина внутри разжалась.

Я кричу:

– Колька, чего это мы в шелухе тут сидим!

Скинули мы рубахи, штаны и вылезли к ребятам под ливень. И Куварин с нами. Мать ему:

– Гошка, вернися, убьет!..

Не вернулся Куварин.

– Дождик, дождик, пуще! – кричит.

Нет, он парень не худой.

Как же так получилось

Как же так получилось?.. Гоняли мы по площади, брызгались, целые фонтаны из луж вышибали. Дождик к тому времени утих.

Вдруг Коля как закричит:

– Агафонова! Агафонова!

Смотрим – машина по площади едет, воду колесами рассекает. Мы – к ней.

– Агафон! – кричим. – Агафоша!..

Прыгаем вокруг, за борта хватаемся, а Агафон нам гудит. В самом деле, негоже это – возле машины прыгать.

– Санька! – кричу. – Куда!.. Ванька! Под колеса захотели? А ну отцепись!

Остановился Агафон возле базарных лотков и спрашивает:

– Вас что это столько здесь?

Я говорю:

– Да вот… тебя ждем.

– Зачем ждете?

– Стало быть, – говорю, – ехать надо.

Агафон кричит:

– На чем ехать?

Я кричу:

– На чем, на чем!.. Не на тебе, чай! Места у тебя, что ли, в кузове мало?

– В кузове? – кричит Агафон. – Ах, в кузове!.. Поди взгляни!

Полез я на колесо, слышу, чем-то сильно несет, запах такой дурной, едкий.

– Чего это у тебя тут? – кричу Агафону. – Никак барда!..

– А ты думал, пуховые перины?

Батюшки, думаю, что же делать, барда – это ведь корм для свиней, отходы пивного завода, как в ней поедешь, в ней не только ехать, а противно рядом стоять.

Слез я на землю, смотрю на Агафона, а Куварин с матерью уже в кабине сидят.

Я говорю:

– Куварин, ты почему ж не сказал, зачем Агафон в город поехал?

Куварин из кабины как закричит:

– А почем я знал!

Я говорю:

– Эх ты, Куварин… Вот тебя бы макнуть в барду.

На ребят гляжу. У них у всех губы вниз поопускались, Федяра чуть не плачет.

– Агафо-он, – тянет, – Агафон, нас сегодня уже один раз бросали, не оставляй…

– Ну, садись, садись на капот! – Агафон сердится. – А места мало будет, так мне на шею полезай! Так, что ли?.. Охламоны какие. Вот скажу отцам, где вас черти носят.

Коля просит:

– Не говори, Агафон, мы пешком дойдем!..

– Натопаетесь еще. А сейчас ждите. Тут в Антониху пойдет фургон.

Отшумел дождик

Отшумел дождик, вроде его и не было. Ворчат тучи далеко над лесом. Площадь чистая стала, потемнела, текут по ней мутные потоки. Куры вышли на охоту за дождевыми червями. С навеса в лужу капли со звоном падают: кап!.. кап!..

Чужие люди сидят на лавках, ждут фургона на Антониху.

Я все спрашиваю:

– Когда он будет-то?.. Доколе его ждать?

– Не знаем, – отвечают, – сами ждем.

Коля говорит:

– Айда пешком, есть-то как охота.

– Не, – говорит Санька, – мы с Ванькой потерпим, нам не дойти…

И усаживаются на лавочку.

Какая-то тетка мешок развязывает и говорит:

– А ну-ка, у меня тут есть батон.

Стали мы жевать, смотрю, ребята мои сидят, как сироты, носами шмыгают, босые ноги под себя подбирают и смотрят непонятно куда. А тетка, которая батон нам дала, да и другие пассажиры так жалостливо на нас поглядывают. Этого, думаю, еще не хватало!

– Санька! – говорю. – Утрись! Ванька, то же самое. А ну, седлай боевых коней, затягивай потуже подпруги, поскачем сейчас с вами вперед, пока будет возможность, все ближе к дому продвинемся.

– Не, – говорит Санька, – мне в кавалеристы играть неохота.

– И мне неохота, – говорит Ванька.

– А чем же тогда будем заниматься?

Федяра тогда говорит:

– Давайте запруду устраивать, вот время и пройдет.

Набрали мы возле остановки камней, побросали их в самый большой поток, а дыры мокрым песком залепили, получилась плотина. Вода все накапливается возле нее, накапливается, мы ее и так и этак со всех сторон дамбами закрываем, ну, думаю, сейчас будет ГЭС. Вдруг обвалилась в один миг наша дамба, закрутилась мутная пена, хлынул весь поток прямым путем под ноги пассажирам.

– Авария! – кричу. – Дамбу прорвало!

Закричали тут пассажиры, с лавок попрыгали, расхватывают свои мешки и чемоданы, поджимают ноги.

– Ах вы окаянные! – кричит. – Что хотят, то и делают, вот чертова вольница, никуда от них не денешься!

– Везде найдут, проклятушшие!..

Тетка кричит:

– Они смирно сидели, это вон тот ушастенький их хулиганничать наущал!..

– Надрать ему уши!

Что ты будешь делать, кричат, пальцами на меня показывают, не понимают, что дамбу прорвало, а мне сразу с ними сидеть расхотелось, я говорю:

– Догонит фургон-то нас, пошли. Чем тут околачиваться, мы потихоньку к дому пойдем.

А дальше-то что случилось

А дальше-то что случилось, дальше вышло самое неожиданное! Только мы отошли от навеса, глядь – на площадь влетают два велосипедиста. Батюшки, думаю, кто ж это такие? Да ведь это Тришка! Да ведь это Шурка Шаров! А за ними еще трое катятся: Сизиков Николай и братья Орловы.

Мы как закричим:

– Наши!.. Да ведь это наши!

А Шурка как закричит:

– Вот они!..

Бросились мы к ним, а они с велосипедов попадали, еле на ногах держатся, мокрые все, грязью заляпанные.

– Это вы? – кричу, глазам своим не верю.

Они дышат тяжело, а улыбаются.

– Да мы это, мы…

Стали мы тут толкаться, по плечам друг друга ударять, а я-то кильковских чуть не обнимаю, наши ведь это, наши, ах ты, и они рады, стоит от нас на площади сплошной крик.

– А вы-то чего!

– А мы-то чего!

– А дождь-то, а гроза какая!

– А плевать, зато встретились!

– Вот ка-ак!

– Ишь ты-ы!

Я у Шурки спрашиваю:

– Шурка, вы зачем сюда на велосипедах поехали?

А он отвечает:

– Мы сначала, как Сизиков нам рассказал, думаем: не бывать вам первыми у городских пионеров! А потом Агафон нам навстречу попался, езжайте, говорит, скорей, там равенские одни пропадают, мы и газанули!

Я говорю:

– Значит, вы за нами?

– Выходит, что за вами.

Я говорю:

– Вы, кильковские, молодцы.

А кругом кричат, уняться никак не могут:

– Ну, как там у нас?

– Ну, как тут у вас?

– А мы мороженое ели!

– А мы автобус встретили!

Я говорю:

– Шурка, а пионеры-то лежат больные животами, объелись, стало быть, а Митю мы не нашли, значит, Люба за Славку вашего выйдет, это нам обидно…

А Шурка отвечает:

– Это все вранье! Ошибка вышла, вчера к Славке из городу невеста приехала, свадьбу замышляют, а Любу он по дружбе и товариществу провожал.

Эх, весело мне стало! Я кричу:

– Вот как!

Ничего еще, думаю, не пропадет наша деревня, жить можно.

– Шурка! – кричу. – А мы тоже, время придет, вас выручим! Верно, пацаны, мы кильковских не оставим?

– Факт, не оставим!

– А ну, садитесь, – говорят кильковские, – поехали, будем по переменке крутить.

Коля говорит:

– По переменке мы куда хочешь уедем.

Уселись мы по двое на велосипеде, один педали крутит, другой на багажнике сидит. Воздух чистый после грозы, лес смолу источает, едем мы и друг с другом перекликаемся.

Коля кричит:

– Шурка, знаешь, какие местные красногорские вредные! Нас вон как по огородам гоняли, давайте мы соберемся вместе как-нито и красногорских-то приструним!..

А я кручу педали и думаю: эх, мать честна, все не так, глупость какая выходит, вовсе и не так надо делить. Я говорю:

– Колька, не так ты все делишь-то, гляди, мы в своей деревне какую одиночку вырастили – Куварин-то, Куварин!.. Вон кого надо учить!..

А земля у нас, думаю, вон какая большая, спорить нам не пристало, какое место лучше, кто где хочет, тот пускай там и живет, и всякому, конечно, свое место дороже, вот я, к примеру, прирос к нашей деревне Равенке, она у нас на горке стоит. Ветерок дунет – ни слепней нет, ни комаров. По берегу крутому вязы растут, а за рекой луга заливные…

Мы, когда подъезжали, во все глаза глядели на свою деревню, так сильно соскучились. А у меня в голове стишок трепыхался: вот моя деревня, вот мой дом родной.