Текст книги "Вот моя деревня"

Автор книги: Владимир Арро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Заиграл дядя Лексей

Заиграл дядя Лексей, мы и побежали.

Прибегаем на стоянку, а на кильковском берегу хозяйки с подойниками собрались. Сколько коров, столько и хозяек. Чего это они всем скопом, никогда прежде такого не бывало.

Шурки Шарова мать говорит:

– Еще и нынче допасет ли до холодов. Допасешь ли, Максим Данилыч?

– До холодов, може, и допасу, – отвечает кильковский пастух, – а на другой год, кхы-кхы, мене уже не хватит, у мене ведь, бабы, рвадикулит.

– Так, так! – говорит мать Шурки Шарова. – Кончается наш Максим Данилыч. Слышь, Лексей, к чему клоним, ты уж приходи на другой год наше стадо пасти.

Кильковские хозяйки зашумели.

– Приходи, Лексей, не обидим!..

– У нас стадо хорошее, большое, не то что равенское, столько да еще полстолько будешь получать!

Максим Данилыч, растерянный, стоит среди них, будто его заживо хоронят.

– А чего, – говорит, – Леха, и впрямь, иди…

– Подумать надо, – говорит дядя Леша.

– А уж как заиграешь ты на дуде, – сладким голосом говорит мать Шурки Шарова, – уж как заиграешь…

Хозяйки засмеялись:

– Приходи, Лексей Иваныч, будем тебя любить!

Тут я как закричу:

– Вы что же это, пастуха у нас переманивать, а? Не совестно вам? Дядя Леша наш, равенский! К вам он не переметнется! Ты, дядя Леша, их не слушай, у нас паси!

– Это кто же там такой бойкий? – засмеялись кильковские хозяйки.

– Антошка, Пелагеи внучок.

– Не видать вам нашего пастуха! – кричу. – Вот кликну сейчас мужиков, они вам покажут!..

– А у вас мужиков-то раз-два и обчелся! – это мать Шурки Шарова кричит. – А ты еще не дорос, чтобы нам указывать! Ишь он, худой элемент!

А тут и наши равенские хозяйки подоспели. Что тут у них началось!

Дядя Леша покачал головой, усмехнулся и пошел к деревне.

Любу сманивают, теперь дядю Лешу сманивают, куда ж это годится? Эдак всю деревню по перышку растаскают!

Мы и с Фомушкой в этот день не играли. Я все слепней ловил и от досады за реку, в Кильково их насылал.

Вечером мы еще одну штуку придумали

Вечером мы еще одну штуку придумали. Вот нырнул Коля Семихин с нашего берега, а вынырнул почти у кильковского. И была у Коли веревка в руках.

Привязал он веревку к лодке Шурки Шарова, а тут как раз по кильковскому прогону Шурка, бригадирский сынок, идет. А с ним Тришка, у него руки все в бородавках. А с ними Надька, Шуркина сестра. А с нею Ленка-дачница, я таких зануд еще не видел.

Пришли они на берег, удочки разматывают, в нашу сторону даже не смотрят, будто нас на реке и нет. А мы-то ведь здесь: Санька с Ванькой рыбу ловят, Федяра пиявок дразнит, а у Коли веревка в руках. Даже Куварин здесь, сидит, улиток из раковин выковыривает.

Надька вошла в лодку, а за нею и Ленка, дура-дурой, хочется ей на нас посмотреть, а она не глядит.

Шурка стоит на берегу, в лодку не входит. Ну, что же ты, думаю, Шура, входи, входи!

– Вы, мальчики, с берега пока половите, – говорит Надька, – а мы в заводь сплаваем.

Кувшинок, значит, захотели нарвать.

Наконец и Шурка голос подал:

– Ну, что, равки, клюет?

– Пока нет, – отвечаю, – но, может, еще и клюнет.

– Да они никак на веревку ловят!.. – крикнул Тришка. – Равки-то совсем помешались, на веревку щуку хотят поймать!

– Щуку не щуку, – говорю, – а какая-нибудь килька, может, и клюнет.

Коля от смеха давится. Лодка-то ведь их привязана, а конец веревки у Коли в руках!

Надька тем временем вывела лодку в тростники. Коля знай себе веревку отпускает. Это я такую большую веревку принес.

Ленка с Надькой уселись вместе на корме и вдруг как затянут:

 
Как в одном небольшом городке-е
Колумбина с семьею жила-а…
 

Это ж надо такую молитву выдумать! Неужто в Кильково других песен нет?

Мы иначе поем. Коля Семихин у нас очень хорошо песни запевает. Я его подтолкнул: давай, мол, Коля. И мы как заорем:

 
Каменный век – эгей!
Пещера среди гор!
И человек – эгей!
Несет в руке топор!
 

«Эгей» – это припев такой, он у Федяры лучше всех получается. Прямо непонятно, такой маленький, а голосина у него истошный, даже в ушах звенит. Этой песне нас брат Паша научил, когда в отпуск весной приезжал. Веселая песня! Когда ее поешь, нужно руками и ногами всякие кренделя выделывать.

 
Э-э-ей, мама Ева!
Э-э-ей, папа Адам!
Э-э-ей, маму съели!
Э-э-ей, папу не дам!
 

Шурка с Тришкой на нас уставились и хохочут, а Надька с Ленкой, что ты скажешь, ноль внимания, знай свою молитву тянут, распевают про Колумбину. Слушать тошно!

Шурка кричит:

– Эй вы, рыбаки в кавычках, давайте еще!

Я говорю:

– Сами-то вы в скобках!..

Шурка подумал и говорит:

– А вы с вопросительным знаком!..

– А вы кильки! – кричу. – Эй, кильки, килечки! Вас самих надо ловить и в банке мариновать!

Потянули мы веревку, лодка сначала пошла тяжело, девчонки ничего даже и не заметили. Но потом лодка стала все быстрее от тростников отдаляться, Надька тут и крикнула:

– Ой, а куда ж это мы плывем?..

– Ага-а! – закричали мы. – Попались!..

И давай изо всех сил тянуть веревку. А Надька вскочила в лодке и орет:

– Отпустите!.. Слышите, отпустите!

– Вы чего там? – кричит Шурка.

– Клюет рыбка, клюет!

– Дураки!.. Отпустите сейчас же, чего мы вам сделали?..

Шурка вопит на берегу:

– Надька, развязывай веревку, чего орешь!

– Кильки, какие крупные кильки! – кричим мы. – Тянем-потянем! Тянем-потянем!.. Эге-е!.. Ого-го-о!..

Лодка уже совсем к нашему берегу приблизилась. И тут Надька с Ленкой сели тихонько на корме и стали реветь.

А я, честно скажу, не могу терпеть, когда ревут девчонки. Крикнул я нашим ребятам:

– Погодите тянуть!.. Да ну их!..

Вынул я перочинный нож, зажал его зубами и к лодке поплыл. Девчонки как увидели в зубах у меня нож, так и замерли. Надька-то реветь совсем перестала, а Ленка как завизжит:

– Ай, ай, ай! Режу-ут!..

Ну, думаю, пока доплыву до лодки, ты криком всю деревню соберешь. Пропадай моя веревка! И разрезал ее чуть ли не посередине.

Девчонки увидели это, успокоились. Надька стала к берегу грести, а Ленка кричит:

– Вот дураки, думают, мы их испугались! Я нарочно визжала!

Надька говорит:

– Пусть бы только вытянули, я бы этому Антошке-картошке все глаза выцарапала.

И запели, как ни в чем не бывало, только громче прежнего:

 
Так погибли они, оба друга-а,
Знать судьба их такая была-а…
 

Ну не зануды ли? Веревка-то теперь пропала. И рубаху свою я только зря измочил.

У меня бабушка в Кильково живет

У меня бабушка в Кильково живет. Бабушка у меня не то чтобы очень старая, но и не молодая. Она уже пять лет на пенсии. Приду я к ней, она и говорит:

– Ну, Антон Иванович, давай чай пить.

А я и не возражаю. Самовар у бабушки к моему приходу всегда готовый, она каждое воскресенье меня ждет.

Я сажусь на лавку под самым окошком.

– Давай, – говорит, – Антон Иванович, чай пить…

Бабушка любит все по многу раз повторять.

– Давай, сударик ты мой, чай пить, – в третий раз говорит бабушка.

А когда уж вынет она яйца из самовара и нальет нам по чашке чая, когда я уж полкуска булки с вареньем съем, бабушка вздохнет и все равно скажет:

– Давай, Антон Иванович, чай пить…

Ну и что? У людей и похуже привычки бывают. Вон, Федяра, он ногти грызет. А бабушке, может, весь день не с кем поразговаривать. Бабушка ведь одна.

Я у нее спрашиваю:

– Тебя тут не обижают, бабушка?

– А кому, – говорит, – меня обижать?..

– Как же! Шурка с Тришкой, часом, не балуют? Фонариком в глаза ночью не светят? Под окнами псами не лают?

– Да по-олно тебе, чего им лаять, – отвечает бабушка, – чай, они люди, а не Полканы…

А я говорю:

– Будто ты не знаешь, какие они злыдни, ваши кильковские, и-эх! А ты мне скажи, чуть обидят, я им вмиг хвосты позакручиваю!

– Да будет тебе, Антон Иванович, больно ты грозен, – отвечает бабушка. – Не тронь их, помилуй, они ребята нехудые, редко когда примутся баловать.

– То-то, – говорю, – ты не бойся. Чуть чего, ты на речку выйди и меня покличь.

– Чего мне бояться, – говорит бабушка. – За таким заступником мне бояться нечего.

У бабушки с огорода калитка к реке есть. Она ее тряпкой завязывала, а я проволоку нацепил. Вообще я ей много полезных вещей сделал, например, вертушку на огород – кротов распугивать, потом лесенку, чтобы ей на печь лазить, починил. Можно бы и дальше перечислять, но тогда выйдет, что я хвастаюсь.

– За таким заступником, – говорит бабушка, – мне жить да жить.

Вот пошел я к бабушке в воскресенье

Вот пошел я к бабушке в воскресенье. В Кильково-то я не стал входить, а поймой, камышами пробрался, да только в камышах будто тоже кильковские сидят, за мной наблюдают. Я по камышам из дробовика – хлобысь! Они врассыпную! Ага-а, побежали!.. Я ползком ползу, ужом извиваюсь, а тут мне засада – трое сидят за кустом. Что ты будешь делать! Я – бегом! Отхожу, отстреливаюсь. Вбежал в бабушкин огород, а за мной погоня. Крикнул я: «Равенские не сдаются!» И – к бабушке на двор. А на дворе-то меня уже четверо поджидают и – в рукопашную, бей не жалей. Летят все вверх тормашками, только ведра громыхают! Я – в избу!

Бабушка спрашивает:

– Ты чего этаким супостатом пришел?

– Насилу, – отвечаю, – отбился.

– От кого? – спрашивает бабушка.

– От ваших, кильковских.

– Да их же никого нет в деревне, Антон Иванович.

– Как нет? А где же они?..

– А вот нынче тут мимо меня проходили. Слыхала, на полные сутки в лес ушли.

– Это как же… В поход, значит?..

– А я этих дел, сударик, не понимаю, – говорит бабушка. – Может, и в поход. Котелок, видела, картошку варить, несли. Еще кое-какую амуницию… Да ты взмокший весь, сядь отдохни. Поешь вареньица.

Варенья-то с лепешками я поел, а чай пить отказался, какой уж тут чай. Я спросил.

– А в какой же лес они ушли, бабушка?

– Кто их ведает, не могу я тебе сказать. Ну, думаю, ладно, отыщем мы вас, килечки, отыщем. Видно, не далеко вы ушли.

Прибежал я в Равенку

Прибежал я в Равенку, а ребята по деревне скачут, конников изображают: эх! эх!

Я кричу:

– Игры играете, а кильковских-то проворонили! Кильковские-то в поход ушли! А ну, кто со мной в погоню?

Все закричали:

– Мы! Мы!

И запрыгали от нетерпения, плетками замахали, вот молодцы-кавалеристы!

Выехали мы на дорогу. Скачем рысью, пыль столбом! Федяра все норовит меня обогнать.

Крикнул я на него:

– Куда вперед командира! А ну назад!

Санька с Ванькой скоро притомились. А тут как раз и горох. По правой руке поле зеленеет. Спешились мы, коней в кусты поставили, нехорошо гороховое поле топтать. Горох-то на поле еще молодой, сладкий, горошин нет почти, а стручки сочные, жевать вкусно.

Наелись мы гороха, сколько хотели, полные карманы напихали, только вышли на дорогу, смотрим, навстречу нам мотоцикл тарахтит. Мало ли машин по дороге ездит. Мы думали, что проедет мотоцикл, а он остановился. На нем председатель колхоза сидит. Подманивает нас пальцем:

– Подите-ка сюда. Вы кто такие?

– Мы равенские, – говорю.

– Что-то я вас никогда не видел, для равенских, вроде бы, крупноваты.

Я говорю:

– Да равенские мы, факт, равенские! Мы подросли!

– Тогда, – говорит, – другое дело. Горох ели?

Я говорю:

– Ели…

– Значит, с таких-то лет расхищаете колхозное добро? Ай-яй-яй!

– Мы и не расхищали, – говорю, – мы только попробовали.

– Вот-вот, попробовали… А еще неизвестно, вырастете, так будете ли колхозу пользу приносить.

Я говорю:

– Будем, будем!

– Знаю я вас, – говорит председатель, – гороху нашего наедитесь, а после драпака в город!..

Коля Семихин совсем губы распустил, в сторону смотрит:

– Да не…

Я кричу:

– Нет, дяденька председатель, нет!..

– Ну, ешьте тогда, – говорит он, – тогда ешьте. Бобовая культура очень питательная для организма, в ней крахмал, белки… Ешьте, чтоб хорошие из вас мужики вышли. А кукуруза поспеет, то и кукурузу ешьте. Но из деревни – ни-ни! Поняли?

– Поняли…

И председатель на своем мотоцикле дальше запылил.

А мы пошли к лесу. На коней садиться не стали, пешком пошли.

– Видали? – говорю. – Вот как дело оборачивается!

Федяра опять вперед меня забегает:

– Ага! И горох, и кукурузу есть разрешил!

Да разве я про это?

Я говорю:

– Федяра, я вовсе не про горох, а про то, что вот мы какие председателю нужные! Останьтесь, говорит, не уезжайте. Да разве я куда-нибудь уеду? Всю жизнь буду жить в нашей Равенке! До гроба!

– И я буду в Равенке всю жизнь! – сказал Коля Семихин. – До гробовой доски!

– А я до березки! – крикнул Федяра.

Я спросил у Саньки с Ванькой:

– Ну, а вы?

– Мы и так никуда не уедем, – сказал Санька.

– Мы и так никуда не уедем, – повторил Ванька. Они всегда все говорят вместе.

– Мы будем пастухами, – сказал Санька.

А Ванька сказал:

– Мы будем коров пасти.

– А я, когда вырасту, стану трактористом! – сказал Коля Семихин. – Буду прицеп возить, вжи, вж-жи!..

– А я, – крикнул Федяра, – не угадаете, кем я буду!

– Ну, кем?

– Кем, Федяра, скажи!

– Я буду рыбнадзором на нашей реке! Буду рыбу у браконьеров отбирать и жарить!

– Ну, как хочешь, – сказал я. Мне Федярина мечта не понравилась. – У меня план другой.

– Киномехаником? – спросил Федяра.

– Нет, не киномехаником.

– Ну, шофером, значит.

– Нет, и не шофером. Сказать кем? Я буду над вами председателем.

– Во куда махнул!..

– А что, – говорит Коля Семихин. – Давай двигай, Антон, в председатели. Мы тебя на собрании выберем.

А я в самом деле председателем колхоза стать решил. Я бы им в Равенке восьмилетнюю школу открыл.

Я говорю:

– Я вам восьмилетнюю школу в Равенке открою, никуда бегать не придется.

Федяра говорит:

– У нас избы подходящей нету.

– Это ничего. Построим. Найдем плотников, которые поменьше дерут, да чтоб не очень вино пили, и построим.

– Так ты нам и клуб, Антошка! – говорит Коля Семихин.

– А клуб, – отвечаю, – мы из Кильково перевезем. Хватит, попользовались. Разберем и на новом месте поставим, напротив Федяриного дому. И сельсовет, и контору перевезем. А магазин пускай у них остается, мы себе новый построим, вроде универмага.

– Видал, как чешет! – кричит Коля. – Значит, у нас в Равенке будет центр?

– Центр. А как же.

– А в Кильково?

– А кильки пускай как хотят. Я не у них председатель, а у вас.

Свернули мы с боевой дороги на проселок. Оглянулся я, а солнце уже над Равенкой зависло, скоро за скотный двор опускаться начнет.

Я говорю:

– Ну, вот, Федяра, ты все время меня обогнать норовил, давай дуй в разведку.

– И я хочу в разведку, – сказал Санька.

– И я хочу в разведку! – сказал Ванька.

Коля Семихин говорит:

– Пожалуй, я тоже с ними пойду вперед.

– Что же, – говорю, – я один останусь? Пошли уж все вместе в разведку. Только чтобы с маскировкой, по всем правилам. Сигналы подавать только птичьими голосами.

Покрались мы с Колей вдоль одной стороны дороги, а они вдоль другой. Так мы и в рощу вошли.

Роща у нас хорошая, чистая

Роща у нас хорошая, чистая, тут каждое дерево другому расти не мешает и само хорошо растет. Подлеска нет вовсе, видно далеко. Кустарник у нас не какой-нибудь завалящий, а полезный – можжуха или орех.

Вот идем мы с Колей Семихиным в разведке, солнышко из-за наших спин светит, осины освещает. Как же мы не догадались раньше кильковских пойти в поход, в лесу-то как хорошо! Уж мы пойдем, мы в такое место зайдем, что они ввек не отыщут нашу стоянку. Вот только бы нам их найти.

Я у Коли спрашиваю:

– Что же мы с кильковскими сделаем, когда их найдем?

– Отлупить надо бы, – отвечает Коля.

– Так их, может, много. А ну как с ними Сенька Морозов? Разве справишься?

– Тогда напугаем!

Я остановился и крикнул:

– Ку-ку!..

Это сигнал такой, мы с Федярой условились. Коля Семихин тоже кричит:

– Ку-ку!

А от них ни ответа, ни привета. Может, чего заметили? Как же тут быть?

Вдруг впереди сразу три кукушки закуковали:

– Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

Кукуют и остановиться никак не могут, какая же это маскировка! Тут всякий поймет.

Мы с Колей к ним побежали, а они на нашей стороне стоят и все кричат кукушками. Я им замахал, Федяра-то понял, остановился, а Санька все свое:

– Ку-ку! Ку-ку!

А если уж Санька, то без Ваньки тут никак не обойдется.

Я кричу им:

– Вы всю маскировку раскрыли!

А Ванька:

– Ку-ку!

Махнул я рукой и говорю им:

– Идите подле нас и чтобы никаких кукований! Лучше воздух нюхайте, может, дымом потянет.

Принюхались мы, а в лесу воздух крепкий, травами пахнет.

Вдруг Ванька говорит:

– Ой, матушки!..

Я говорю:

– Что? Что?

– Кто-то фырчит! – говорит Ванька.

Спрятались мы в орешнике возле дороги, слушаем. И различаю я за кустами какой-то скрип… А потом шорох долгий… А потом тяжелое топанье… А тут и правда как фыркнет!

– Э-э, – говорит Коля, – да это лошадь фырчит.

И я сразу догадался, что это лошадь едет. А при ней, значит, телега.

Федяра шепчет:

– Что это за телега такая?.. Давайте за ней следить.

Я говорю:

– Что за ней следить-то, видишь, люди сено везут.

Но тут потемнело, зашуршало, заскрипело, это сено мимо нашего куста проехало, клок сенной на кусту повис.

Только я смотрю: чья ж это голова с возу торчит такая знакомая? Да это ж Куварин! А впереди отец его лошадью правит.

Вышли мы на дорогу.

Я говорю:

– Эй, Куварин, кильковских не видел?

Он помолчал, потом отвечает:

– А чего мне их видеть, я их и видеть не хочу. Вот потому и не видел.

Я говорю:

– Слазь, Куварин, пойдем с нами, где-то они здесь прячутся, костер жгут.

– Не, – отвечает Куварин, – не слезу. Сено домой повезу.

Проехал воз, простукал, лес опять замолчал.

Скоро и мы за свежим сеном поедем. Вот выделят нам покос, тогда и брат Паша приедет из города помогать.

Мы по роще долго ходили

Мы по роще долго ходили – и слушали, и воздух нюхали, и на дуб высокий взбирались. Только никаких кильковских мы не встретили. А уж и сумерки начались.

В лесу сумерки ранние, быстрые, так в глазах все и мелькает. Ну, думаю, кильковских мы не нашли, так надо хоть по венику наломать, чтобы обратно не идти с пустыми руками.

Наломали мы по венику, только Федяра не стал ломать. Я говорю:

– Федяра, ты почему веник-то не ломаешь?

– А зачем, – говорит, – я буду его ломать? Может, меня этим веником мама и вздует.

Но тут вдруг все кругом посветлело, роща кончилась, и между последними деревьями мы увидели большое голубое поле.

Санька с Ванькой закричали:

– Лен! Лен!

Известно, что лен.

– А вот и Березницы, – сказал Коля Семихин.

Это деревня такая, она за полем, в низине лежит. А отсюда только крыши виднеются. Я там Андрюху знаю, потом Леньку Лысого и других.

Я говорю:

– Кильковских профукали, давайте хоть на березницких-то нападем…

Подползли мы тихонько к деревне и устроили наблюдение.

В деревне у них все не по-нашему

В деревне у них все не по-нашему: посреди улицы какой-то амбар стоит, а у нас улица чистая, трава да ветлы. А комар-то какой у них ядовитый, ба-атюшки, какой-то мохнатый у них комар, злой! И реки, само собой, у них не имеется. У них и земля похуже нашей будет, одно слово – лесная сторона. Эх, думаю, как же вы тут живете? Не пробовали вы нашего житья, вот и думаете, что здесь лучше всего жить, а лучше-то всего у нас в Равенке. У нас ведь река, простор!

Смотрю, Андрюха, Ленька и другие ребята стоят под березой и шапками в нее зачем-то кидаются. Вроде, силятся что-то достать.

Вышли мы из засады.

– Ах, – говорю, – да это ж они майских жуков ловят!

Мы тоже майских жуков любим ловить, только сейчас они называются июньские, потому что уже июнь.

У нас в Равенке самые хорошие жуки, как майские, так и июньские.

Я говорю:

– Вы чего шапками-то их ловите, так ловить не мудрено, а ну-ка вы с лету!

Я веником махнул и летящего жука – трах! Поднял его, а жук небольшой. Я говорю:

– Небольшой жук-то у вас. А есть ли у вас пилоты?

– Пилоты-то есть, – отвечает Андрюха, – да ниток больше никто не дает.

– Ну, конечно, – говорю, – без ниток какие ж пилоты…

А пилоты летают с нитками. Иной пилот так высоко летит, что полкатушки ниток размотает, во как летит! Мы с кильковскими соревновались, самые выносливые пилоты у нас. Наши пилоты к ним через речку летают, а их – к нам не летят.

Половили мы с березницкими ребятами жуков, а тут и стадо пошло. Когда стадо идет, жуков ловить лучше не стоит. Мы один раз не заметили, как в деревню вошло стадо, и все ловили жуков. Что тут было! Две телки запрыгали, бараны обратно метнулись, бычок Фомушка заревел. Все стадо перепугалось и умчалось к реке. Нам от дяди Леши тогда попало.

Андрюха говорит:

– Половите еще с нами.

Я говорю:

– Нет, мы пойдем.

Распрощались мы с березницкими и пошли домой по большой дороге.

Зажглись огни уже в нашей Равенке

Зажглись огни уже в нашей Равенке. В Кильково в эту пору тоже огни горят. Самый яркий фонарь у них у магазина, его всю ночь не выключают.

Земля вся в темноте, крыши темные, кусты на реке темные, а небо над нашей деревней еще голубое. Река между кустами поблескивает, а на реке лягушки кричат.

Только смотрю я, что же это за белый дымок там вдали из береговых ракит поднимается?.. Стойте, стойте, думаю… Вот так та-ак!

Коля Семихин тоже тот дымок заметил.

– Вот те номер, – говорит. – Да это ж они!

– Ага-а, вот вы где, килечки… – шепчет Федяра.

Я говорю:

– Значит, побоялись они уходить далеко от дома, решили на бережке устроиться…

Побежали мы берегом, впереди я, сзади Коля Семихин, а за нами все наши ребята, слышно мне, как они там за спиной у меня пыхтят.

Подкрались к кустам, слушаем. Сидят, голубчики, костер у них тлеет, видно, картошку пекут. Разговор у них тихий идет. Я себе думаю: ах вы! Нащупал в траве деревяшку, из-за куста высунулся и – швырк! Искры из костра вверх ударили, разговор сразу же и затих. Ага, боитесь, думаю, только первым никто свою трусость показать не решается. Тут Коля Семихин консервную банку запустил.

Они вскочили, и чей-то голос, вроде Шуркиного, спросил:

– Эй, кто там кидается, ты, Ломтик?

А другой ответил:

– Ломтик уже спать лег.

– Ну, Куканов, значит…

Какой еще, думаю, тебе Куканов. И метнул я по ним веник.

А тот же голос сказал:

– Вот паразит!..

Тут и Федяра что-то бросил, и Санька с Ванькой, от костра аж искры летят. А девчонка какая-то, наверное, Надька, говорит:

– Какой бессовестный!

Вдруг слышу, рядом запыхтело что-то, и Федярин плаксивый голос крикнул:

– Ну, чего ты!.. Отцепись!

Бросился я туда, навалился сразу на двоих и тут уж кричу во всю мочь:

– Бей их, круши!.. Колька! Налетай!..

Только меня сразу же оттолкнули, в кусты откинули и сверху прижали. Слышу – голоса кругом, орут. Много голосов! Да вдруг какой-то женский, сердитый:

– Что тут за переполох?

– А мы сами не знаем, Полина Марковна, на нас тут какие-то придурки напали!..

– Палками кидались!

– И вениками!

– Мы думали, это Куканов…

– Опять Куканов!.. Все на Куканова, а я в палатке спал.

– Вот мы тут одного держим, – сказали надо мной. – Вырывается, какой-то бесноватый!..

– И мы двоих поймали!..

Ну, думаю, плохо дело, ошибка вышла. Какие-то городские туристы, теперь греха не оберешься.

Подняли меня на ноги, подвели к костру. Гляжу, а тут уже и Колька стоит. И Саньку кто-то за руку держит. Разгромили весь наш наличный состав. А кругом-то все чужие, ни одной знакомой рожи нет. Уж пусть бы лучше Сенька Морозов…

Санька кричит:

– Ванька, ты где?..

А из-за кустов Ванькин голос:

– Здесь я!.. Я свободный!..

– Выходи сюда, – говорит Санька, – вместе ответ держать будем!..

Тут и Ванька подошел, встал рядом с братом. Только одного Федяры нет, вырвался-таки.

Окружили нас, подбросили хворосту в костер, чтобы виднее им было, значит, нас допрашивать. Один лопоухий и говорит:

– Вы что, ненормальные, да? Вы почему кидались?

Я говорю:

– Мы килек искали. Мы и не знали, что вы здесь.

– Кого они искали? – спрашивает девчонка с челкой.

Тот, которого назвали Кукановым, говорит:

– Дать им банок, да и все.

Я говорю:

– Килек мы искали, кильковских! Шурка у них есть Шаров, потом Тришка… Из деревни Кильково, вон там за мостом!..

– А сами-то вы откуда?

– Мы из Равенки.

– Что это за Равенка? У нас на карте такой нет.

– Равенки-то нет? – удивился я. – Что ж это у вас за карта?

– Нормальная. Государственная. А вот вы почему кидались? Ведь вы в голову кому-нибудь могли попасть.

Куканов говорит:

– Дать им банок, да и все.

Я возмутился:

– В голову? Да мы в голову и не метились! Колька, правда мы не метились в голову?

Колька говорит:

– Я в костер кидал!

Я говорю:

– Да если даже попадешь по голове веником, это что, больно? Больно, да?..

Колька кричит:

– Что, нельзя обознаться, да? Ведь уже темно!

Я кричу:

– А вы руки сразу крутить! Ведь вас вон сколько, а нас только четверо, да один убежал!..

Чувствую я, как растет во мне возмущение.

– Еще надо проверить, – кричу, – что это у нас тут на берегу разлеглись на ночь! Есть у вас на то разрешение или нет? А ну документы!

Это я вспомнил, как брат Паша у одних туристов, которые зашли в Равенку, тоже документы проверял.

– Ишь вы какие проверяльщики! – закричал лопоухий. – Думаете, если вы местные, то это ваша река!

А Куканов говорит:

– Дать им банок, да и все!

Тут и тетка вмешалась.

– Вы, мальчики, неправильно поступили. И напрасно вы так агрессивно настроены…

Что-то она еще говорила. Вдруг на реке раздался истошный крик:

– Тону-у!..

Я сразу догадался, что это Федяра, он один может так кричать. Только неуж он взаправду тонет?..

Бросились мы к реке. Прибежали, я кричу:

– Федяра, ты, что ли?..

А Федяра с того берега спокойненько отвечает:

– Конечно, я. А вы чего же не убежали? Я нарочно панику устроил, чтобы вам убежать.

Тут все закричали:

– Ах вот что!.. Какие бессовестные! Это ж надо так напугать. Да с вами после этого знаете что надо сделать?..

Тут мы и припустили! Сначала я, за мной Коля, а сзади Санька с Ванькой. А по другому берегу Федяра.

Погнался было за нами Куканов, но Полина Марковна ему закричала:

– Куканов, вернись сейчас же!

Вот так мы и спаслись.