Текст книги "Вот моя деревня"
Автор книги: Владимир Арро
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Тронулся автобус
Тронулся автобус – что тут началось! Стекла в рамах задребезжали, диваны незанятые запрыгали, пыль повалила – студентки носы отвернули, через платочки дышат – ба-атюшки! Зато едем, не пешком идем.
Эх, хорошо в автобусе ехать, впереди мотор гудит, колеса внизу крутятся, дымом сладким ноздри щекотит, а мне и тряска нравится, и ветер в окно – сразу видно, что едем, не пешком идем!
Долго ехали, все пылью обволоклись.
В окошке места незнакомые проплывают: то ельничек, то березничек, то поле овсяное, то люпин. Эх, ельнички, да и березнички, а не ходите вы по улице, бездельнички… И косят везде, косят траву, где косилками, где вручную.
А деревни все чужие, непонятные, ух как много на пути деревень! И возле каждой дядя Коля остановится, тут бабу посадит, там мужика возьмет. Одних почтальонок уже трех набрал, не считая нашей, они все одинаковые: сумка через плечо и молоко на продажу в четвертях. Наша почтальонка молока не везет, нету у нее коровы. Зато она самая веселая, кто ни войдет, всякого заденет.
– Ну, что, андреевские, и у вас нету дождя?
– Какой дождь, земля, как зола, вон дорогу всю в порошок перетерло.
– Зато сено высушите, ха-ха-ха-ха-ха!
В деревне Марьинской влезли в автобус два парня, рубахи на них расстегнуты, кепки на затылках, друг друга поддерживают.
Повалились они на сиденье впереди нас, один и спрашивает:
– Пассажиры, у вас в бутылках чего?
Я говорю:
– А ничего.
Вдруг смотрю, из Федярииой бутылки вылезает какое-то насекомое, посидело на горлышке и полетело. Впереди нас люди руками замахали. Почтальонка говорит:
– Ой, Николай, да у тебя никак тут пчела!
– Да не одна, – кричат тетки, – ай, ай!..
Тут почтальонка закричала:
– Тормози, Николай, тормози, их тут целый рой!
Студентки завизжали, почтальонки закричали, парни кепками размахивают.
– Спасайся кто может!..
Дядя Коля на обочину автобус отвел, выпрыгнул на дорогу, спецовку на голову натянул и кричит:
– Эй, кто пчел везет, признавайся!
А в автобусе все повскакали с мест, к выходу проталкиваются. Студентка одна даже плачет, а почтальонка наша на улице визжит.
– Это кто же у меня тут хулиганничает? – спрашивает дядя Коля. – Я их бесплатно, как говорится, обслуживаю, а они мне рейс решили сорвать?..
А у нас тоже пострадавшие имеются: Саньку пчела ужалила, Ваньку пчела ужалила, я на них указываю.
– Нет, – кричу, – дядя Коля, нет!
– А как же это пчелы в салоне появились? Сами от себя завелись?
Ну, думаю, Федяра, разбирайся теперь сам, вишь чего нахулиганил, ведь ехали, как культурные люди, так нет!
А дядя Коля говорит:
– Та-ак, сейчас мы с вами тут разберемся. Граждане пассажиры, подходи.
Все и так уже нас окружили, просить не надо. Студентка заплаканная за щеку держится, марьинский парень шею потирает, почтальонки на нас как на хулиганов глядят.
– А не надо было и сажать их!
Марьинский говорит:
– Кто такие, как фамилия, пять суток губы!
– Погоди, погоди, – говорит дядя Коля, – этот факт как можно понимать? Как нападение на водителя в период рейса!.. Влекущее за собой простой техники… Срыв графика… А, не так, что ли? Вот как можно понимать!..
– Вредные какие… – говорит почтальонка. – Чего глаза, вытаращил?
Это она мне, а я в чем виноват, это Федяра.
А дядя Коля:
– Погоди, погоди… Это, граждане пассажиры, ни в какие ворота не лезет, с этим нас призывают бороться, да мы и сами такого же мнения!
Ну, думаю, Федяра, погоди…
– Их, дьяволов, крапивой надо выдрать! – говорят почтальонки.
– К крапиве они привычные, – говорит дядя Коля, – от нее эффекту не будет, а я, как водитель, предлагаю: лишить их права дальнейшего проезда в направлении райцентра. Пускай пехом потопают, в какую хочешь сторону, хоть туда десять километров, хоть пять сюда.
Коля спрашивает:
– Это в какую же сторону будет пять, к дому или в Красную Гору?
– В Красную Гору вам ближе будет, – говорит марьинский парень. – Значит, сначала Сергино, потом Антониха, потом Посушиха, потом Ягодки…
– Ишь они, – говорит дядя Коля. – Интересуются!.. Ну все, проголосовали. Эдак я совсем из графика выбьюсь. Залезай!
Вошли пассажиры в автобус, опасливо озираются, нет ли еще там пчел, но пчелы все через дверь вылетели, а четыре подохли. Пчела ведь если ужалит, то больше уж не живет.
– Вот так, – говорит дядя Коля, – отныне чтобы и близко к машине не подходили.
Неужели, думаю, и правда он нас в такой далище бросит! А ведь у Саньки нога нарывает.
Я говорю:
– Дядя Коля, ведь у Саньки нога нарывает, нехорошо тебе нас бросать!
Но дядя Коля этого, видно, уже не услышал. Автобус выпустил клуб синего газу и покатил.
Ванька побежал за ним, закричал:
– Посади, дядя Коля!..
Но автобус скрылся за поворотом.
Лес навалился на нас со всех сторон, чужой, молчаливый. Сосны да вереск, ни одной травинки кругом.
– Ну, – говорю, – Федяра, что скажешь?
Федяра тут и заревел.
– Я, – говорит, – и не хотел выпускать пчел, что я – дурак, да?.. Они в бутылке были, я и не хотел…
Я кричу:
– А зачем брал?
– Я для кильковской продавщицы, я и не хотел выпускать, что я – дурак, да?..
Ревет Федяра, слезы на кулак наматывает, ну что ты будешь с ним делать! Вот какая привычка у человека, всякую дрянь с собой таскать. Пчелы, конечно, не дрянь, они мед с цветков собирают, а сейчас-то что делать? Домой – десять, до Красной Горы – пять, куда же идти?
Я говорю:
– Домой или в Красную Гору?
– В Красную, в Красную, – говорит Коля. – А Федяре я сейчас шею начищу.
Коля еще не договорил, а Федяра уж бросился бежать. Коля за ним. И мы пошли вперед по дороге. Скучно идти пешком, муторно, лес кругом, словно глухой, молчит, даже птиц в нем нет.
Я говорю:
– Ну как, Санька?
А они с Ванькой отвечают:
– Как-нибудь-то дойдем…
Вдруг от поворота Федяра с Колей кричат:
– Автобус! Автобус!
Бросились мы вперед, смотрим, а за деревьями, и правда, наш автобус виднеется! С белой каемочкой, голубой!
На дороге стоят дядя Коля и почтальонка и нам руками машут. Мы подбежали к ним, пыхтим. Дядя Коля спрашивает:
– Поняли теперь, какое я вам придумал наказание?
Мы говорим:
– Поняли! Поняли!
– Будете еще шкодничать?
Мы говорим:
– Нет, дядя Коля, нет!
– Ну, полезай.
Прикатили мы в Красную Гору
Прикатили мы в Красную Гору, это большое село! На площади два каменных дома, всякие тут у них магазины, парикмахерская имеется, улицы в разные стороны по горе ползут. Даже из всех наших окрестных деревень не сложить бы Красную Гору, вот каково село. Посреди площади бочка серебряная, на ней написано «Квас». При бочке сидит тетка с зонтиком, кто к ней подойдет, тому она и наливает.
Вот куда Митя поехал, где ж его тут искать? Ведь народищу кругом ходит, кто с ведром, кто с кошелкой, кто с книгой, а одна тетка впереди себя катит коляску. Я говорю Коле:
– Гляди, какая коляска.
А он говорит:
– Да-а, дела…
Федяра говорит:
– Вот люди живут! Квас бочками потребляют.
Коля остановился и стал какую-то вывеску читать.
– Сдавайте ягоды и грибы по пре… по прей-ску-ранту… Это по какому, значит, прейскуранту?
– За деньги небось, – говорит Федяра.
– Это грибы-то?.. Да-а… – говорит Коля. – Вот люди живут.
Стоят наши равенские посреди площади с бутылками в руках и по сторонам глазеют.
Я говорю:
– А все-таки нет у них такого простору. И реки у них нет.
А меня никто не слушает.
– Чего, – говорю, – разглазелись, бутылки надо идти сдавать.
В магазине была длинная очередь
В магазине была длинная очередь, продавщица всем колбасу отвешивала. Мы к прилавку протиснулись, я спрашиваю:
– Примете ли у нас бутылки?
Все тут загудели:
– В очередь, в очередь, Зина, не принимай у них!
Я говорю:
– Не встревайте. Примете ли у нас бутылки?
Продавщица говорит:
– Приму, когда очередь подойдет.
Федяра спрашивает:
– Почем колбаса?
Продавщица кричит:
– Да не лезьте к товару, подите вы отряхнитесь! Вон какие блондины, на них же можно рисовать!
Санька с Ванькой хлопнули друг друга, а от них пыль повалила клубами.
В очереди кричат:
– Да не здесь, не здесь, на улице!
Я говорю:
– Граждане, не обижайтесь, мы на автобусе ехали, а дождика-то все нет, дорогу в пыль перетерло, а кто из вас местные, тот, может, и знает нашего Митю, он на баяне хорошо играет, сам-то он равенский, а теперь где-то тут у вас живет!
В очереди все замолчали, а потом заговорили друг с другом:
– Митю?.. Это какого же Митю? Не Андрея Петровича зятя?
– А может, Митрия-Матюху?
Продавщица говорит:
– Да полно, разве он на баяне играет? Что-то я не слыхивала.
– А может, Шуры Семичевой сосед?
– Это который пожарник?
Я говорю:
– Да нет, он не пожарник!
В это время Коля запнулся за пустой ящик, Коля не виноват, я видел, из ящика железяка торчала. И Коля упал, и ящик упал.
Продавщица кричит:
– Зачем трогаешь тару?
Федяра говорит:
– Колбаса-то почем?
– Ну, бог послал архаровцев, – говорят в очереди, – Зина, отпусти ты их, проклятущих, а то они тут тебе наделают делов.
Нам дали шестьдесят копеек за пять бутылок, шестая оказалась с браком, это пятью десять – будет пятьдесят, да еще пять на два, ноль пишем, один в уме.
На площади Федяра сразу спрашивает
На площади Федяра сразу спрашивает:
– Интересно, а почем квас?
Я говорю:
– Да не приценивайся ты, Федяра, не приценивайся! Все равно мы дяде Коле должны, еще и не хватит, так что ты эту идею из головы вынь да брось.
Федяра говорит:
– Я идею выбросил, я просто спрашиваю для интересу.
Вдруг Санька говорит:
– А вон Куварин…
Смотрим – и правда, навстречу нам Куварин идет. На нем новая кепка, а сзади ярлык болтается. Подошел он к нам и говорит:
– А я видел, как вы на автобусе приехали.
Я говорю:
– Куварин, ты как здесь?
Он отвечает:
– Я еще раньше вашего. Моя мама в рядах картошкой торгует, вот потому я и здесь.
А мы когда шли, то сразу заметили, что в боковушке между двумя улицами есть торговые ряды.
– А я себе фуражку купил, – говорит Куварин.
Федяра спрашивает:
– Почем фуражка-то?
Куварин отвечает:
– На два семьдесят.
Коля хотел оторвать ярлык у его фуражки, но Куварин увернулся и говорит:
– Ты-ы, не открывай!..
– А куда ты идешь? – я спрашиваю.
– А никуда, – говорит Куварин. – В рядах мне сидеть надоело, магазины я уже все обошел, так что никуда не иду. А сейчас только шел к вам.
Я ребят спрашиваю:
– Может, мы его с собой возьмем?
Тут Коля отвернулся.
Я говорю:
– Куварин, ты не проболтаешься? Мы ведь Митю идем искать.
Куварин говорит:
– Нет, я не проболтаюсь.
– Ну, иди с нами. Ребята, он же наш, равенский, пусть он с нами идет.
Куварин говорит:
– Я же ваш, равенский. Вот хотите, пойдемте квасу напьемся?
Федяра тогда говорит:
– Ребята, он же наш, равенский, пусть он с нами идет!
Тогда все мы пошли к бочке с квасом.
Тетка из-под зонтика говорит:
– Вон ты, который в новой кепке, ты уже сегодня третий раз.
Куварин отвечает:
– Да, я сегодня третий раз.
– Мать-то картошку расторговала?
– Полмешка только, – говорит Куварин.
– Плохо, плохо идет картошка, – говорит тетка. – А вы на кильковском автобусе давеча приехали, ко мне не подошли, а сразу в магазин.
Я говорю:
– Правильно, а как вы заметили?
– А я, – говорит тетка, – недаром посреди площади сижу, я все вижу, все! От меня не утаишься!
Куварин говорит:
– Трижды шесть… двадцать четыре… Каждому по маленькой и сдачи шесть копеек.
– А вы чего приехали? – спрашивает тетка. – Так, от баловства, или по делам?
Я говорю:
– По делам. Дела у нас, мы Митю хотим отыскать нашего, равенского. Он у вас на учебе, а в деревне Люба осталась.
– Это который с баяном приехал?
Я даже квасом поперхнулся.
– Да! – кричу. – Да!
– Что-то давненько его не видела, – говорит тетка.
Я кричу:
– Да где же он живет?
– Вон на квартире у Мухина, у свово дяди, пойдете прямо, потом по Разуваевке, по левую руку четвертый дом, у них еще куры марганцовкой меченые, а в палисаднике мальва растет.
Вот мы по Разуваевке идем
Вот мы по Разуваевке идем. Дома у них все хорошие, тесом обшитые, разными красками выкрашены и на каждом доме номер висит. Отсчитали четвертый дом по левой руке. Встали на крыльцо и стучим.
Долго никакого ответа не было, а потом в доме что-то загремело, зашевелилось и мужской голос спрашивает:
– Чего надо?
– Дяденька, нам Митю!
Там помолчали и говорят:
– Никого нет.
Я говорю:
– Митя-то где у вас? Вы сами-то Мухин ли будете?
Тогда дверь открылась и в ней появился сонный дядька. Он губами почмокал, зевнул и говорит:
– Я-то Мухин, а вот вы кто? Какого лешего вам надо?
Я говорю:
– Мы равенские, Митины земляки!
– Ну и я, – говорит, – равенский. А чево? На кой вы мне тут сдались, таковские земляки, хоть бы и Митьки?
Я говорю:
– Да где же он?
– Уехал, шалабер, – отвечает дядька, – стало быть, в областной центр.
Отступили мы от крыльца, я думаю, что же будем теперь делать? Вдруг окошко открывается и дядька говорит:
– Вона, заберите письмо!
И бросил он нам конверт.
Мы встали в кружок, повертели его так и этак, думаем, что за письмо такое? На нем написано «Лично Мите»… А потом посмотрел я на обратный адрес, вижу – Равенка! Амбулатория! Любина фамилия!
– Так это Любино письмо! От Любы к Мите! Значит, Митя его не получил.
– Куда же его девать? – спрашивает Федяра.
– А никуда, – говорю. – Никуда его не девать. Любе отвезем.
– Вот, – говорит Федяра, – какая у них улица
– Вот, – говорит Федяра, – какая у них улица!
А улица-то вниз горбом пошла. Дома по обе стороны кончились, под горой ольховые кусты открылись и осока-трава. А в траве ползет черный ручей, над ним стрекозки стрекочут, облака в нем белые плывут.
Вышли мы на мостик, легли ногами в разные стороны и стали из ручья пить. Вода в нем холодная, видно, у них тут родники колотят, много этой воды не выпьешь.
Коля напился, сел на мосту и говорит:
– Что это за ручей такой?
Я говорю:
– Кто его знает.
Федяра говорит:
– В таком ручье не искупаешься, вмиг все жилы стянет.
Я говорю:
– На спор!
Коля говорит:
– Не купайся, Антон, застудишься.
– Не застужусь!
Я быстро разделся и прыгнул в ручей. Обожгло меня, сжало всего, ни вдохнуть ни выдохнуть, будто я в проруби.
– Ну как? – кричат с моста.
Я говорю:
– Хор-рошо!..
– Ты двигайся, двигайся!
А я и так плыву по ручью против течения, двигаюсь.
– Вылезай, – кричит Коля, – хватит!
И все кричат:
– Вылезай!
Я встал в воде и пошел. А воды мне по пояс. Под ногами острые камни. И течением назад валит. Вот так ручей.
Вытянули меня на мост. Стою, одеваюсь. Весь я гусиной кожей покрылся, посинел, и мелко меня трясет, бр-р-р!
– Че-черт, – говорю, – вот к-какая стужа!..
А мне и в штанину ногой не попасть, до чего меня колотит.
Вдруг из кустов выходят два мальчишки с красными повязками на рукавах и в галстуках, взъерошенные, зачем-то зелеными ветками прикрываются.
– Ага-а, – говорят, – вот мы вас и застукали! Купался?
Я говорю:
– Н-не видишь, ч-что ли?.. К-купался.
– Сейчас в лагерь поведем.
Я штаны надеваю и говорю:
– В лагерь? Хор-рошо, ведите…
Один говорит:
– Мы вас давно заметили, вы у пищеблока в заборе доску отодрали.
Коля говорит:
– Не ври!
Я говорю:
– Никакой доски мы не отдирали.
А второй на нас внимательно посмотрел и говорит:
– Махоня, это и не они…
Первый спрашивает:
– Это не вы?..
Я говорю:
– Это мы, только ты давай на нас лишнего не наговаривай, в лагерь лучше веди.
– А вам, – говорит, – тогда и не нужно в лагерь, купайтесь, сколько влезет, вы же посторонние…
И второй поддакивает:
– Мы своих отыскиваем, мы патрули…
– Нет уж, – говорю, – теперь мы вас не отпустим, ведите нас в лагерь. Ребята, нужно нам в лагерь?
Все говорят:
– А чего же! Они у нас были, а мы у них нет.
Вот мы и пошли.
Лес тут у них был сосновый
Лес тут у них был сосновый, высокие стояли строевики. А под ногами шишки да дерюга всякая, все шуршит, трещит, крошится.
Я говорю:
– Лес-то у них похуже нашего будет, уж больно сух.
Прямо в лесу был длинный забор из досок. Мы вошли в калитку, а там тоже лес. Я говорю:
– Чего вы лес-то разгородили?
– А это, – говорят, – не лес, а лагерь, мы здесь живем.
Смотрим – и правда, меж сосен домики деревянные виднеются, а на большой поляне на шесте висит флаг.
По дорожке к нам заспешила женщина в белом халате, видно, местный фельдшер. Она и спрашивает у своих:
– Вы кого это привели?
– Да вот, Вера Сергеевна, какие-то посторонние.
Я говорю:
– Да нет, никто здесь не посторонние, это Куварин, это Коля Семихин, они тоже наши равенские, здрасьте!
– Вы к кому?
Я говорю:
– К вашим, вот, пионерам. Они звали, вы не думайте. Они к нам, а мы, стало быть, теперь к вам. Вы собирайте их, собирайте, вы только скажите, мол, равенские приехали, они знают, они сразу прибегут!
Коля шепчет:
– Антон, ты речь скажи…
Я говорю:
– Да речь что-то неохота, а сейчас чего-нибудь придумаем, да хоть в футбол можно сыграть, у нас вон только Санька хромает…
Тетка говорит:
– Мальчики, да нельзя к нам, нельзя!
Я говорю:
– Как нельзя! А ну позовите черненького пионера Сашку!.. Или Лену Скворцову. Или Куканова. Как так нельзя?
– А ты не кричи, – говорит тетка, – ты успокойся…
Я говорю:
– А я спокойный!
Она говорит:
– Ну, вот. Как я тебе их позову, если они в изоляторе. Заболели они, понимаешь ты такое дело? И у нас карантин.
Тут я, конечно, кричать перестал.
– Чего это, – спрашиваю, – они у вас заболели?
– Кто их знает. Объелись какой-то дряни в походе, теперь у них животы болят.
– Ничего, – говорю, – там не дрянь была, а морковка с бабушкиного огорода, а что они кильковский щавель ели, то я же говорил им: не ешьте щавель! А они ели!.. Да улыбались еще.
Тетка говорит:
– Ну, не обижайтесь. Я им привет ваш передам.
Я говорю:
– Приветом сыт не будешь. Каков привет, таков и ответ.
Вышла тетка с нами за калитку.
– Теперь-то вы куда?
Я говорю:
– Куда еще, в Равенку, конечно.
– А на чем?
Я говорю:
– На чем еще, уж не пешком, чай, на автобусе. Автобус-то до самой нашей Равенки ходит.
– Вот вы какие самостоятельные, – говорит тетка. – Не то что наши. И закалка, видно, у вас хорошая, болеете не так часто, как городские.
Я говорю:
– А заболеем, так нам горя мало, у нас амбулатория есть.
Пионеры говорят:
– Они в Чернушке купались, видите, волосы мокрые!
Я говорю:
– Не в Чернушке, а в ручье!
Тетка говорит:
– А ручей наш и есть Чернушка.
– Неправда, – говорю, – Чернушка это наша река. Она мимо Килькова и Равенки протекает, их берег левый, наш берег правый…
Тетка говорит:
– Это правильно, а начало-то она здесь берет!
Вышли мы из лагеря, а я смотрю на ручей и думаю: какое дело, значит, это наша Чернушка! Вот где повстречались с тобой, наша река.
На площади стояло много разных автобусов
На площади стояло много разных автобусов, но нашего среди них вроде бы не было. И всё толпились кругом незнакомые люди.
Я у них спрашиваю:
– Который тут на Кильково?.. Который?
Все головами мотают, у всех своя забота. Наконец, один шофер отвечает:
– Ваш в город ушел, ждите, он через час придет.
Я говорю:
– Давайте ждать, ребята, а то ведь дядя Коля такой – шмыгнет и не заметишь. Вот бы нам кого-нибудь своих встретить, например, кильковскую почтальонку, нам бы веселее было ждать.
Но тут открылся один ларек, и в нем стали продавать мороженое. Люди на остановке как это увидели, так и побежали. А из автобусов руки протянулись с деньгами: «Клава! Шура! Возьми и мне!»
И сразу у ларька образовалась очередь, потому что было очень жарко, а мороженое ведь охлаждает, об этом и по телевизору говорят.
Все наши в ту сторону головы повернули, смотрят – люди идут с мороженым. Санька спрашивает:
– Это что они сосут?
Я говорю:
– Санька, это мороженое!
Санька спрашивает:
– Что замороженное?
Федяра говорит:
– Просто мороженое. Снег, значит.
Я говорю:
– Нет, Федяра, не просто снег, а это мороженное молоко.
Коля говорит:
– Не молоко, а сметана.
Куварин говорит:
– Я очень люблю мороженое. Только денег нет.
Федяра говорит:
– Деньги-то есть, да вот Антон не дает.
Я говорю:
– Да? А на автобус?
Тогда Куварин спрашивает:
– А вы зачем на автобусе хотите ехать, поехали на машине. Мы на Агафоновой машине сюда приехали, она за нами на обратном пути заедет и прямо в Равенку отвезет.
Все закричали:
– На Агафоновой, на Агафоновой! Молодец, Куварин!
Мое дело маленькое, я-то мог бы и без мороженого, я его сроду не ел, мне и не надо, но раз они все так захотели, их теперь не переспоришь. Я говорю:
– Ну, как хотите, мое дело маленькое.
И мы заняли очередь.
Куварин потоптался и говорит:
– Вы и мне купите, я ведь вам квас покупал.
Мороженое было вкусное
Мороженое было вкусное, с изюмом и хрустящими корочками, но мне еще больше захотелось встретить кого-нибудь из наших, хотя бы кильковскую почтальонку. Почта была на площади. Я говорю:
– На почту-то зайдем!..
Вот пришли мы на почту. Я в окошко голову просунул и спрашиваю:
– Где тут у вас кильковская почтальонка?
А мне отвечают:
– Была, да вся вышла.
Смотрю: за стеклом конвертики всякие выставлены, открытки. Я спрашиваю:
– Почем конвертики?
– Пять копеек, – отвечают.
Я говорю:
– Ладно, вы, ребята, идите покуда погуляйте. А мне нужно написать письмо.
– Не потеряться бы нам, – говорит Коля.
А Санька с Ванькой говорят:
– Мы тут, под дверью будем стоять.
Выбрал я самый красивый конверт с цветами, отдал за него пять копеек. Сел за стол, обмакнул ручку в чернила и начал писать.
«Лене Скворцовой от Антона Ивановича Иванова. Письмо. Лена, я ведь говорил, чтобы ты не ела щавель, а ты ослушалась, и вот теперь у тебя понос. Но это пройдет, ты не думай, у нас тоже бывает, надо бы тебе черники, а ее сейчас нет, а то бы я в лес сбегал и мигом набрал корзинку, знаешь, сколько у нас черники возле Березниц! У нас все есть. Красная Гора мне не понравилась, уж больно песку много и сухо, но зато у вас мороженое продают. Лена, мы ели мороженое и пили квас, квасу мы еще выпьем, а домой все равно поедем на Агафоновой, это Куварин предложил, знаешь, я думал, что он пропащий, а он парень ничего. Лена, еще напишу тебе про Митю и про Любу, но это в другой раз. Лена, давай переписываться – я тебе письмо, а ты мне письмо, у нас почтальонка каждый день носит. Только Куканову не говори. Остаюсь, под сим подпись поставил: Антон».
Послюнявил я конверт, письмо это в него запечатал, а на конверте адрес написал:
«Красногорский лагерь, пионерке Лене Скворцовой (больной)».
Пока я писал, Федяра несколько раз в дверь заглядывал. Когда я вышел, он и говорит:
– Знаем, знаем, кому ты письмо писал!..
Я говорю:
– Молчи, малявка!
А он говорит:
– Знаем, знаем…
Я говорю:
– Вот по шее сейчас как дам!
Но мне не хотелось давать Федяре по шее. Это я для острастки ему сказал.
