355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Константинов » Жестокие игры - 2 » Текст книги (страница 5)
Жестокие игры - 2
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 02:24

Текст книги "Жестокие игры - 2"


Автор книги: Владимир Константинов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Утренняя свежесть стала пробирать. Виктор Ильич поежился. встал с кресла и направился в дом. Проходя мимо полюбившегося ему телохранителя Юры, он вновь похлопал его по плечу (Экий молодец! Как гриб этот... Как его? Боровик. Как гриб боровик, ага. Такой же крепкий, ладный), добродушно сказал:

– Будь здоров, Юра! Этой... семье привет передавай, ага.

– Холостой я, Виктор Ильич, – подобострастно разулыбался телохранитель.

– Холостой – это хорошо. Это ты правильно... Молодец. Хомут – это ещё успеешь. Верно?

– Так точно, Виктор Ильич!

– Хорошо, дружок. Будь это... здоров! – Он вновь похлопал парня по плечу и отправился в спальню. Скинул халат. Лег в удобную мягкую постель. Хорошо. Тепло ага. И тут же уснул.

Утром в кабинет к Сосновскому зашел его пресс-секретарь Вадим Углов с кипой свежих газет. По его кислому виду Виктор Ильич понял, что что-то того... Случилось что-то.

– Ты что такой? – спросил он, пытливо глядя на Углова. – Будто напуган чем.

– Неприятности у нас, Виктор Ильич, ответил тот, пряча глаза.

– А что такое? – насторожился Сосновский.

Углов положил на стол газеты, нашел свежий номер "Вашингтон пост", протянул Виктору Ильичу.

– Вот. Сами почитайте. Я там карандашом отметил.

Сосновский быстро отыскал отмеченную статью. Она называлась: "Очередная авантюра Москвы". Эка они как... Хлестко как. В статье раскрывались подлинные мотивы заключения фирмой Танина и американской кампанией "Боинг" многомиллиардной сделки с подключением к договору подставной новозеландской фирмы. Была помещена даже ксерокопия договора с подписями и все такое. Как жаль... Теперь уже "Боинг" не того... Надо же! Такая была выгодная сделка. Виктор Ильич сам ею много занимался. Содействовал и все такое. Фирма Танина входила в финансовую империю Сосновского. Удар по Танину – это и по нему. Ага. Он сразу почувствовал неладное. Недаром все это того. Совсем недаром!

– "Нью-Йорк таймс" напечатала почти тоже, – сказал Углов, выкладывая перед ним газету.

– А-а! – Виктор Ильич раздраженно отодвинул газету. – Чего уж, понимаешь. Все и так... Чего думаешь по этому? – он кивнул на газеты.

Углов надул щеки, глубокомысленно проговорил:

– Трудно пока сказать... Никак не могу взять в толк – зачем это им все нужно?

– Это – кому?

– Американцам.

– Так ты считаешь, что это они того?

– А кто же?! – очень удивился Углов этому вопросу. Ему, лично, уже все давно было ясно. – Ведь утечка произошла у них.

Сосновский внимательно посмотрел на своего пресс-секретаря. Дурак какой! В трех деревьях ага... Никто ничего. Когда же все это... Когда все кончится. Кругом один. Устал.

– Ты иди давай, ступай, – отмахнулся он от Углова. – Иди... Я один тут, ага.

Углов вышел. Сосновский вскочил из-за стола и принялся бегать по кабинету. Так ему лучше ага... Лучше думалось. Прочтя статью, он сразу понял, что ни того все это... Не просто так. Кто-то начал с ним эту... Борьбу начал. И это не там... Зачем им. Это – здесь. Кто-то из политиков? Нет. Те лишь умеют, как этот вот дурак... Надувать щеки умеют. Нет, это кто-то из своих кто-то... Кто? Веселовский? Нет, жиковат. Не осмелиться. Этот по мелочи... Плюнуть ему вслед или анекдот там про него... А на крупное не способен. Калинин? Этот давно на него зуб. Но трусоват. Да и калибр ни тот... Неужто Потаев? Этот подходит. По всем статьям ага. Но почему? Был у них конфликт по нефти, но так – несущественный. И все же, кроме него, больше ни того... больше некому. Это серьезно. Да, но как он того... Как узнал? Да ещё ксерокопия ага... Значит, кто-то доступ к договору? Без людей Танина никак нельзя... Кто-то работает на Потаева. Кто?

Виктор Петрович вышел в приемную и сказал референту срочно вызвать к нему начальника отдела службы безопасности Алика Варданяна.

В ожидании Варданяна он сделал ещё несколько кругов по кабинету. Еще как следует того... Все сходилось. Это мог быть только Потаев. Серьезный, ага... противник. Но ничего. Это ничего. Он, Сосновский, и не с такими... Надо этому подполковнику компромат... Обязательно надо. Пусть займутся. А то совсем того... Обнаглел совсем.

Дверь тихо и медленно приоткрылась и в кабинет незаметно, бочком проник Варданян, застыл у порога в почтительной позе, чуть слышно спросил:

– Вызывали, Виктор Ильич?

Сосновский незаметил появления шефа службы безопасности и невольно вздрогнул от неожиданности.

– А? Ну, да... Прходи... Чего уж. Садись. – Подошел к столу, машинально передвинул на нем все предметы, взял газету "Вашингтон пост", протянул Варданяну. – Вот. Почитай.

Тот взял газету, сел и смущенно проговорил:

– Вы ведь знаете, Виктор Ильич, что я английским не настолько, чтобы газеты читать.

– Ах, да. Забыл... Плохо. Сейчас, если кто чего, то английский обязательно... Должен обязательно знать ага... Потаева знаешь?

– Кто ж его не знает, Виктор Ильич.

– Это конечно... Ты должен срочно... Кто из людей Танина того... встречался с ним в последнее время.

– С Потаевым? – решил уточнить Варданян.

– Ну да... С кем же еще. Кто встречался и о чем шел разговор. Понял?

– Хорошо, Виктор Ильич. Разрешите идти?

– Подожди. Узнай также кто из людей Потаева того...выходил на людей Танина... У Потаева, надеюсь, есть эти... Как их? Агенты. Есть твои агенты?

– Есть. Но так – мелкая сошка. Могут ничего и не знать.

– А вот этого я слышать ни того... Не хочу слышать. Что б через два дня здесь, – Сосновский похлопал по столу, – вся информация. Иначе плохо... Плохо тебе иначе будет. Ступай давай. И что б кровь из носу ага.

После ухода Варданяна Виктор Ильич позвонил генералу ФСБ Крамаренко.

– Алло! Слушаю! – услышал он в трубке барственный баритон. Чего-чего, а это... Как его? Самомнения. Чего-чего, а сомомнения у генерала хоть того... отбавляй. Ага. Как этот... Как его? Глупый такой. Птица... Забыл. Ну. не важно. Как этот самый. Одна внешность ага. А сам – дурак-дураком.

– Здравствуй ага... Ты что-то совсем того... Я уже стал, понимаешь. Почувствовав опасность, мысли в голове Виктора Ильича забегали ещё быстрее, чем прежде. Слова совсем перестали за ними поспевать. Потому получалась не речь – а сплошная тарабарщина. Но Крамаренко уже изучил манеру разговора олигарха и мог даже из тех скудных слов понять, что тот хечет сказать. Голос генерала в один миг потерял свое барственное звучание, стал елейным, заискивающим.

– Здравствуйте, Виктор Ильич! Очень рад вас слышать. Как раз сегодня собирался напроситься к вам на аудиенцию.

– Это потом... Ты вот что мне... У тебя в Америке есть... Как их?... Есть?

Генерал обеспокоенно закашлял.

– Это не совсем телефонный разговор, Виктор Ильич.

– Плевать ага... Скажи – есть?

– Ну, кое-кто в торговых представительствах и ещё кое-где.

– Это ага... Хорошо это. Дай им... Чтобы узнали – кто информацию... Понял?

– Какую информацию, Виктор Ильич? О чем?

– Ах, да... Про Танина... Его фирму... Газетчикам. В "Вашнгтон пост" и... Как ее? "Нью-Йорк таймс".

– Хорошо. Я попробую, Виктор Ильич.

– Ага... Попробуй. Обязательно... А как там того... Остальное как?

– Все хорошо. Можно сказать, – замечательно. Скоро все будет готово.

– Как ты это... Так сразу... Хочу того... С Кудрявцевым переговорить.

– Обязательно сообщу, Виктор Ильич. Не беспокойтесь.

– Ну, тогда это... Пока! – Сосновский положил трубку. Вскочил. Вновь забегал по кабинету. Ничего. Это ничего. Ни на того ага... Он им ещё покажет... А этот Потаев-дурак ещё пожалеет. Но почему не звонит Бахметов? Сейчас ему, Сосновскому, очень нужен этот... Кавказ нужен... По зарез ага.

Вечером Виктор Ильич пошел спать в свою спальню. Хотелось того... Выспаться хотелось. Завтра трудный ага... Но, как на грех... Мысли всякие и все такое. Думал – уже все, все в руках. Можно и того... Отдохнуть можно. Куда там. Еще больше... Бывшие соратники стали подставлять. Не знаешь откуда... Вот и попробуй тут. Завистники! Страшно. Бессоница вот... Что раньше никогда... Измучился весь. И что всем от него того?... Но ничего, ещё пожалеют. Ни на того ага... Думают, что с ним можно... Вот так – можно? Ошибаются. Еще очень того... пожалееют. Дураки! С кем решили... Главное на местах ага... А там он всем покажет – кто того. Надо с самим встретиться. Что-то он совсем перестал... Пень трухлявый! Все мозги того... Все мозги пропил. Дураков всяких слушает. А хорошо он, Сосновский, придумал... С семейкой его придумал. Хорошо! Теперь не только он, но и все они того... Пусть знают – кто здесь того... Кто хозяин – пусть знают. Но беспокойно как-то. Вдруг, где – что? Тут и костей можно... Страшно! А тут ещё за окном этот... Ветер воет. Как волк ага. Только тоску того. И что им всем от него... надо от него? Никакого покоя... Никакого покоя... Никакого...

... А потом он ощутил этот запах. Будто пахло тухлыми яйцами или ещё чем-то очень похожим и столь же неприятным. Хотел встать, чтобы выяснить откуда этот запах. И тут он увидел его, сидящим в кресле. В быстром мозгу Сосновского сразу возникло множество вопросов. Кто он такой и как здесь появился? Каким образом его пропустили телохранители? Зачем он пришел и что ему нужно? На ночном госте был надет фрак, цилиндр, белые перчатки и лаковые туфли. Весьма странный гость! Обращенное к Виктору Ильичу лицо гостя было в тени и тот, как не пытался, не смог его рассмотреть. От незнакомца исходила какая-то непонятная, но мощная энергия. Все тело Сосновского будто прокололи тысячи маленьких и злых иголок. Ему стало жутковато.

– Кто вы такой? – спросил Виктор Ильич. Голос, помимо его воли был скрипуч и неприятно вибрировал. Но, к своему удивлению, обнаружил, что мысли теперь никуда не спешили, а слова, наоборот, – не отставали, а потому им, мыслям, соответствовали.

– Неужели вы меня не узнаете, Виктор Ильич? – раздался бархатистый баритон. Лицо незнакомца выплыло из тени. Оно было строгим, аскетическим с заостренными чертами. Большой орлинный нос. Тонкогубый властный рот. Бородка клинышком. Вгляд темных глаз мрачен, даже зловещ. Бр-р! Лицо необычного ночного гостя было знакомо Сосновскому. Кого-то ему напоминало. Очень даже напоминало. И, вместе с тем, он готов был поклясться, что никогда прежде не видел этого человека.

– Н-нет, простите, – ответил он неуверенно.

– Так, дьявол я, Виктор Ильич, – ответил мужчина и весело рассмеялся. Но странный это был смех. Он смеялся, а глаза его даже не изменили своего мрачного выражения.

"Ну конечно же, Мефистофель, Люцифер, Воланд, Сатана – обычный литературный и театральный типаж. Да, но кому в голову пришла столь дурацкая идея – меня разыгрывать?!" – подумал с неудовольствием Виктор Ильич. Он никогда не верил ни в Бога, ни в черта – считал это досужими выдумками всяких там писателей, попов и прочих несерьезных людей, которые подобными байками хлеб себе зарабатывают. Но сейчас, помимо его воли, все его члены сковал мистический ужас и он был не в состоянии ни одним из них даже пошевелить.

– Ш-ш-шутите?! – прошептал он, сильно заикаясь и очень надеясь, что это так и есть, что сейчас все прояснится.

– Вы забываетесь, милостивый государь! – гневно проговорил незнакомец. – Со мной подобным образом ещё никто не позволял себе разговаривать!

"Нет-нет! Этого не может быть! – в панике подумал Сосновский. – Это сон! Все это мне сниться!" – Он попробвал себя ущипнуть, но не смог даже пальцем пошевелить.

– Но ведь вас же нет! – жалобно воскликнул.

– Как же меня нет, когда вот он – я, – мрачно рассмеялся незнакомец. Забавно! Ваша матушка-грешница говорила мне о вашем своеобразии, о том, что вы никогда, ни во что и никому не верите. Но я никак не предполагал, что настолько.

– Моя матушка?! – пролепетал несчастный Виктор Ильич. – Но она давно умерла.

– Вы что же, опять мне не верите?! – очень удивился мужчина. – Но она сама может вам это подтвердить.

Он щелкнул пальцами и в тот же миг рядом с его креслом Сосновский увидел свою мать. Но, Боже, что же...

– Не сметь! – закричал незнакомец и даже подскочил в кресле. – Не сметь вспоминать при мне этого... Не люблю!

Но Виктор Ильич не обратил на него внимания. Он смотрел на мать и плакал от жалости к ней. Что же с ней сталось! Он помнит, какой веселой, шумной она была при жизни. Как любила наряды, шумные застолья с шампанским, что б пробка в потолок, любила мужчин. Это она не раз говорила ему: "Все здесь, Витя. Здесь начинается и здесь кончается. Все остальное – враки!" Как же сейчас она не похожа на ту, прежнюю, в этом темном, изглоданном временем, рубище, с худым, бледно-синюшным одутловатым лицом, сгорбленная, поникшая. А этот затравленный взгляд, некогда сверкавший задором и лукавством? Бедная, бедная! Да как же это?! Да что же это?!

– Скажи ему, старая перешница, кто прав? – проговорил незнакомец.

– Он прав, Витя, – сказала покорно мать. – Ты ему не перечь, а то хуже будет. Прости меня, сынок!

– А вот этого не надо! – раздраженно проговорил дьявол (Виктор Ильич окончательно поверил в его существование). – Не люблю! Пошла вон! – Он вновь щелкунул пальцами и мать исчезла.

– Почему же вы так с ней?! – жалобно проговорил Сосновский.

– Я с ней так, как она того заслуживает. Понял? Учить он тут меня будет, – проворчал дьявол. – Собирайся?

– Куда?! – испуганно вскричал Виктор Ильич.

– Туда, – громко расхохотался дьявол, указав себе под ноги. – Там уже давно тебя ждут.

– Но я не хочу!... Пожалуйста, не надо! – взмолился Сосновский.

– Еще бы я спрашивал твоего желания! – возмутился дьявол. – Если бы я спрашивал у всех желания, то, вряд ли, кого дождался.

– Но так нельзя! Должен быть суд! Я знаю... Читал.

– Экий ты, батенька, формалист! – удивился дьявол. – А что же ты о суде не вспомнил, когда пакости свои здесь чинил?... Что молчишь?

– Но я... Я не знал. Я думал, что вас и всего там нет. Извините!

– А если бы знал?

– Тогда конечно же... Что же я не понимаю! Но я искуплю! Не сомневайтесь! Очень искуплю!

– А вот этого мне как раз не надо. Раньше надо было думать. Ты что же, дурак, считал, что мозги тебе просто так дадены? Сибирайся.

– Но как же Высший суд! Я суда хочу. Как же без суда?! Это, простите, произвол!

– Ишь ты, о законности вспомнил! – удивился дьявол. – Какой тебе ещё суд нужен, негодник ты этакий! Ты уже давным-давно свою душу мне продал. Ты думал, что за просто так ты жируешь, денег вон сколько нахапал? Я пришел за своим. Пойдем!

– Не хочу-у-у!!! – заорал благим матом Виктор Ильич и... проснулся.

В комнате было темно. Он лежал обессиленный от только-что пережитого страха. Да и сейчас того... Сейчас все еще... Руки, ноги и все такое. Трясутся. А вдруг, если ага?... Нет-нет. глупости это... Это сон. И все. Но все, будто ага... Странно!

И, вдруг, Сосновский уловил тот же запах? Он страшно запаниковал:

"Как же это почему ага не имеют права и темно как вот тебе того и пожалуйста достукался ага сердце как того больно как сволочи что я им не могли ага понять не могут дураки без суда хотят и все такое".

– Стража!!! – заорал он в истерике.

Дверь тотчас распахнулась. Щелкнул выключатель. Спальню залил яркий свет сверх модерновой люстры. И Виктор Ильич увидел телохранителя Юру своего любимца. Лицо его было встревоженным.

– Что случилось, Виктор Ильич? – спросил он.

И яркий этот... и Юра успокоили Сосновского. Бредни это... Ночные бредни.

– Что это... за запах, что? – спросил Виктор Ильич.

– Канализацию у нас прорвало, Виктор Ильич. Потому и запах. Но вы не беспокойтесь, мы уже вызвали бригаду ремонтников.

– Почему свет?

– Какой свет? – не понял Юра.

– Настольная лампа почему?

Телохранитель подошел к прикроватной тумбочке, снял абажур с ночной лампы, вывинтил лампочку, посмотрел на свет.

– Лампочка перегорела, Виктор Ильич. Я сейчас заменю. – Юра направился к двери.

"Надо его того повысть или премию там какую обязательно надо заслужил ага", – подумал Сосновский, глядя вслед телохранителю.

Когда Юра заменил лампочку, Сосновский попросил его выключить верхний свет. Тот это сделал и, пожелав споконой ночи Виктору Ильичу, направился к двери.

– Ты это... Ты посиди тут... – Сосновский указал на кресло, в котором только-что... Фу, черт! Глупость какая! Так можно и того... Свихнуться можно. Ага.

Звонок с Кавказа нашел его утром ещё в постеле. Но это был не тот звонок, которого он ожидал. Совсем не тот.

Глава восьмая: Говоров. "Ни все коту масляница".

После выхода статьи в американских газетах, которую тут же перепечатали все наши, мой шеф стал походить на призрак, кем-то очень здорово обиженный еше при жизни. Под глазами темные круги, взгляд затравленный, тугие щеки сдулись и теперь висели под подбородком двумя сморщенными мешочками. Разом ссутулился, ходил медленно, притаскивая правую ногу – говорят, что он её когда-то, ещё в детстве, ломал. И не мне одному, но и всем стало ясно, что этому почтенному гражданину пора подумать о вечности, чем о презренном металле. Да он и, наверняка, об этом стал подумывать. Как-то мне пожаловался:

– Зря все это. Сейчас бы возглавлял какой-нибудь институт. Много мне надо, верно? Зато душа бы была спокойна.

Поистине, тимор эст эмэндатор аспэрримус (страх – самый суровый наставник). Есть надежда, что он ещё сделает из него человека. Словом, мой шеф не был героем, не обладал мужеством и достаточными физическими данными для преодоления ударов судьбы. А умственные способности теперь у него были на уровне условных рефлексов. Теперь он постоянно звонил своим многочисленным знакомым и жаловался им на мерзкую погоду, на свой желудок, который что-то там не так переваривает, на жену, дочку, но больше всего на американцев, оказавшихся такими непорядочными. Для себя он уже твердо решил, что никаких дел с ними больше иметь не будет.

Я продолжал регулярно снабжать его дезинформацией о планах Потаева. Танину это уже было не нужно, но он был мне благодарен за "преданную" службу. В другое время и при других обстоятелствах я, возможно, ему бы по-человечески посочувствовал. Но я был разведчиком. А слабость для разведчика – слишком большая роскошь.

А мои дела шли... Если скажу – хорошо, то слишком погрешу против истины. Он шли отлично. Судите сами. У руководства ФСБ я уже умудрился схлопотать благодарность. Танин подарил мне бутылочного цвета "шевроле" и благословил квартиру. Потаев предложил стать соучредителем новой фирмы и вложить полученный миллион в весьма выгодное дело – разработку берегового шельфа на Дальнем Востоке, где, по его словам, несметные запасы нефти, что та только и ждет, чтобы мы её взяли. Я сказал – подумаю. Этот миллион долларов принадлежал не мне, а государству в лице органов ФСБ. Поэтому оно, государство, имело право решающего голоса. Но. похоже, что мои непосредственные шефы слишком перенервничали от свалившейся на головы суммы и никак не могли решить – соглашаться ли мне с предложением или – нет. А пока я положил доллары в банк того же Потаева. Мои отношения с Майей Павловной, этой современно Цирцеей делового имблешмента, продолжались. Подозреваю, что у неё когда-нибудь лопнет терпение и она превратит эту огромную толпу беснующихся хомо вульгарис в стадо свиней Точно. А пока со стороны секса я был надежно защищен – она тут же откачивала из меня все, что едва-едва нарождалось. Я бы конечно мог их, эти отношения, прекратить. Но боялся, что меня не правильно поймут. Это же надо быть круглым дураком, чтобы добровольно отказаться от такого тела. Меня сочтут – либо за полного идиота, либо заподозрят в неполноценности. И то и другое грозило личной катострофой, почти что аутодафе. Нет, я не был еретиком. Я был, как все, среднестатистическим гражданином, только несколько удачливее, чем остальные.

Да, совсем забыл своего нового друга Веню Агахангельского завербованного мной агента. С ним было все в порядке. Он был счаслив, как щенок при встрече с хозяином, только-что не повизгивал, и был рад мне услужить. На меня смотрел, как на икону Божьей Матери – робко и восхищенно. Клянусь! Он состоял в резерве главного командования и должен был в случае чего меня заменить. Невидимый фронт – та же война. А на войне, как на войне. Здесь ничего нельзя заранее рассчитать и предвидеть. Те, кто был в моем положении, меня поймут, остальные, надеюсь, – посочувствуют.

Теперь я был старшим помощником по особым поручениям, имел свой кабинет и даже крохотную приемную с секретаршей. Нет, это не было продвижением по службе в прямом смысле этого слова. Просто за мои "выдающиеся заслуги" в штатном расписании должность помощника генерального директора переделали в старшего помощника. А старшему помощнику полагалась секретарша. Вот и все. Моя молоденькая секретарша Оксана работала у меня всего второй день, но уже успела зафиксировать меня наверняка "втроенным" в её очаровательные глазки фотообъективом не менее двадцати раз. Входя в кабинет, она первое что делала – демонстрировала стройные и сильные, как у иноходца, ноги. Затем умудрялась обнажить в улыбке все зубы и, полуприкрыв веки, скромно, не закрывая улыбки, говорила:

– Слушаю, вас, Максим Казимирович!

Затем ресницы распахивались, накал её глаз усиливался ровно наполовину, а взгляд откровенно говорил, что выше зыбкой границы её короткой модерновой юбченки, у неё есть нечто совершенно потрясающее. Как выяснилось – ей только-что исполнилось восемнадцать. Молодая, да ранняя. Факт. Теперь можете прдставить, – какую надо иметь железную волю и выдержку, чтобы выдержать этот напор молодой и прекрасной плоти. Представили? Посочувствовали? Спасибо!

Итак, я сидел в своем кабинете за столом и от вынужденного безделья откровенно клевал носом. Время приближалось к часу пополудни и служивый люд уже суетился, собираясь пополнить свой энергетический запас: кто – в ресторанах, а кто – в забегаловках. Все зависело от положения и личного бюджета. Мне же никуда не хотелось. Тело было дремотным и вялым. Оно наслаждалось ленью, как бомж наслаждается в мягкой постели добродетельной дамы.

В это время дверь открылась и через дремоту я увидел Оксану в светящемся ореоле молодости и красоты. Она предемонстрировала мне ноги. Сегодня они выглядели куда более загорелыми, чем вчера. Похоже, что для более полного эффекта она их обработала тональным кремом.

– Максим Казимирович, уже обед, – напомнила она.

– Спасибо, Оксана! – поблагодарил я, сделав вид, что смотрю на часы. Ты иди. А я немного задержусь.

Но она не уходила. Стояла с потупленным взором, переминаясь с ноги на ногу – разыгрывала смущение.

– Что у тебя еще? – не выдержал я этой немой сцены.

– Ой, прямо не знаю с чего начать? – пробормотала она и стрельнула в меня глазками.

– Начни с начала, – усмехнулся я.

– Дело в том, что меня сегодня вечером пригласили в "Арагви". Будет исключительно приличная компания.

– Ну и?

– А мне не с кем туда идти. А одной неудобно. Вы бы не согласились пойти?! Чисто по дружески! – Но её вгляд откровенно говорил, что дружбой здесь и не пахнет.

От подобного предложения я окончательно проснулся. Эта молодая дневная бабочка, едва вылупившись из кокона, уже твердо знала – куда направить свои породистые ноги. Это и восхищало и огорчало одновременно. Хорошо, что девушки сейчас энергичны и заряжены на результат. Уже с пеленок усвоили истину, что пэрикулюм ин мора (опасность в промедлении) и сразу берут, как говорится, быка за рога. Удручает то, что они стали слишком практичны и ещё больше – циничны. Главное – результат. А каким образом он достигнут – не важно. И кто бы что не говорил, но мне кажется, что каждый мужчина мечтает быть рыцарем и защитником для своей любимой. А от этой не знаешь, как самому уцелеть. Впору вызывать наряд омоновцев. Холодно проговорил:

– Извини, Оксана, но сегодня вечером я занят. И хорошенько, девочка, запомни – я со своими подчиненными после работы не вступаю ни в какие отношения, ни в дружеские, ни в какие иные. Если ты, золотко, не сможешь этого запомнить, то напиши памятку и постоянно носи с собой. Это убережет тебя от больших неприятностей.

Красивая "Бабочка" мгновенно превратилась в маленькую фурию, бросила на меня такой разъяренный взгляд, будто собиралась тут же, на месте, испепелить.

– Извините, – мстительно просвистела она и вылетела из кабинета.

После этого мне страшно захотелось есть, и я отправился в кафе "Диксиленд", где я обедал и где меня уже знали. Кафе находилось в пяти минутах ходьбы от офиса. К тому же здесь отменно готовили, но цены были таковыми, что желающих было не так много. Только никак не пойму – какой шутник дал кафе подобное название? Джазом здесь не пахло вообще, а американским джазом – в частности. Из колонок звучала второсортная попса, уже всех доставшая. Но это так – мелочи, а в остальном меня все устраивало.

"Мой" столик у дальней стены был свободен. Я прошел, сел и сделал официанту заказ – все по полной программе, а сверху, чтобы его порадовать, сто коньяка. Наверняка принесет восемьдесят, а это как раз то, что мне сейчас нужно. В ожидании заказа раскрыл "Коммерсант", купленную мной по дороге сюда, и стал читать.

Минут через пять к моему столику бесшумно приблизился метрдотель и, наклонившись, заговорщицки, будто опасался разгласить государственную тайну, прошептал:

– Вы – Максим Казимирович?

Отпираться было бесполезно. Мое инкогнито раскрыто. А потому счел за лучшее признаться:

– Да. А в чем дело?

– Вас к телефону.

Я подумал, что звонит Архангельский – только он знал, где я обедаю. Я встал.

– Где у вас телефон?

– Это надо выйти из зала и пройти до конца коридора. Дверь направо.

– Спасибо.

На двери значилось: "Администратор". Ничего не подозревая, я толкнул дверь и шагнул вглубь комнаты. В тот же миг мне на голову обрушился огромной силы удар.

"Ни все коту масленица", – это последнее, о чем я успел подумать.

Глава девятая: Козицина. Новое задание.

Вчера с Сережей подали заявление в ЗАГС. Дело конечно не в ЗАГСе, но все равно приятно. Главное – он меня любит. Неужели же случилось то, о чем я так долго мечтала?! Все ещё не верится. Правда. Еще каких-то два дня я об этом и думать не смела. А сегодня хожу как чумная от свалившегося счастья. Даже неловко перед другими. Ощущение этой неловкости усилилось, когда увидела своего бывшего мужа Вадима Сидельникова. Кстати, он первым поздравил меня с помолвкой.

– Извини! – сказала я, пряча глаза.

Он удивился, сказал:

– Тебе не в чем извиняться. Ты ведь всегда его любила. Даже тогда, когда выходила за меня замуж. Ведь так?

– Да, – кивнула я.

– Я это знал уже тогда, но самонадеянно думал, что могу изменить положение вещей... А теперь я искренно за тебя рад. Честное слово! Ты для меня по-прежнему – самая замечательная женщина в мире. Еще раз поздравляю! – Он обнял меня и расцеловал в щеки.

Какой он все же замечательный человек! И вообще, мне очень везет на хороших людей.

Сережа не упустил случая, чтобы не пошутить. "Строго" спросил женщину, принимавшую у нас заявление:

– А вы до какого возраста принимаете заявление?

– Как это? – растерялась та.

– Говорят, что вышел Закон принимать заявления только до сорока лет. Это так?

Женжина недоверчиво посмотрела на него, стараясь понять – шутит он или нет. Но его лицо было бесстрастным и невозмутимым.

– Нет такого закона, – ответила она. – Уверяю вас.

– Вы это точно знаете?

– Абсолютно.

– Тогда объясните вот этой гражданке. Она только-что уверяла, что вы у меня не примите заявление.

Она отчего-то осуждающе посмотрела на меня и принялась объяснять насколько я заблждаюсь. А я едва сквозь землю не провалилась со стыда. Из всего этого поняла лишь одно – у меня впереди подобных сцен ещё много будет и мне надо как-то адаптироваться.

И все же у меня было такое ощущение, будто что-то потеряла, будто ушло из души что-то важное и нужное для меня. Может быть потому и мечты мои стали более приземленные, более практичны. Если раньше я была Марианной, виконтессой Дальской, живущей в таинственной и прекрасной Вергилии, безумно, но безответно влюбленной в мужественного рыцаря Ланцелота, то теперь я была майором милиции Светланой Козициной и мечтала съездить со своим возлюбленным в очередной отпуск на юг или ещё лучше – на Байкал. Только вряд ли это скоро случится – он слишко глубоко и слишком надолго завяз в этом уголовном деле.

При воспоминании о деле, сердце сжалось тревогой за него. Сейчас ему противостоят куда более серьезные противники, чем прежде. Но и тогда он не уберегся от двух снайперских пуль в спину. Нет, я обязательно должна быть рядом с ним. Обязательно!

Утром, когда мы пили кофе, я спросила:

– Сережа, а почему ты против моего включения в группу?

– Не говори глупостей, – пробормотал он, отводя взгляд. – Кто тебе сказал, что я – против?

Есть люди, которые совершенно не умеют лгать. Сережа – из таких. Сейчас у него было до того растерянное и глупое лицо, что я невольно рассмеялась.

– Рокотов сказал.

– Дурак он – ваш Рокотов и не лечится. Язык, как помело. А что это ты, интересно, смеешься?

– У тебя такой смешной вид.

– Вот когда истина открылась в своей ужасной наготе! Я давно подозревал, что ты согласилась выйти за меня замуж не просто так, а с вполне определенной целью. Теперь у меня появились доказательства. Тебе понадобился личный шут, который бы тебя развлекал.

Все его попытки уйти от прямого ответа были наивны и я решила в корне их пресечь.

– Так ты, значит, – не против?

– Чего – не против?

– Не против включения меня в свою группу?

– А я разве это говорил? Странно. У тебя не иначе – звуковые галюцинации. Похоже, что всему вашему управлению надо обратиться к врачу.

Его способность уходить от прямого ответа начинала меня забавлять. Интересно, я что он скажент на это:

– Так ты, что – против?

– Против чего?

– Послушай, Сережа, перестань ваньку валять! – начала я заводиться. Я хочу работать в твоей группе. И я буду в ней работать. Понял?

Лицо его стало серьезным, даже злым.

– Понял. Только не понял – почему? Хочешь укоротить мой срок пребывания на этой славной планете?

– Ну знаешь! – задохнулась я возмущением. – Сказать такое!

– Я-то знаю. Знаю скольких лет мне стоило твое прошлое пленение этим сукиным сыном. А вот ты этого, похоже, не зна

ешь. Тебе мало, видите ли, рядовых будней, подавай именно героические.

– В каждой работе есть свои недостатки.

– Ничего себе – недостатки, да?! И вообще, зачем тебе все это нужно? Володя говорит, что в управлении по делам несовершеннолетних появилась хорошая вакансия. Мне кажется это бы тебе очень подошло. Ты любишь возиться с подростками.

– А почему ты сам не идешь на прокурорскую должность?

– Я? Я – это другое дело.

– Трепачи вы мужики! Только болтать любите о равноправии, а как до дела, так – "Что положено Юпитеру, не положено – быку".

Сережа решил весь наш разговор свести к шутке. Встал, обнял меня за плечи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю