Текст книги "Жестокие игры - 2"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Ждали тебя.

– Ясно. Тогда слушай сюда. Я сейчас отправляюсь в отряд проводников. Вы, подполковник, побеседуйте с соседями Паршиной о её морали и нравственности, дурных привычках и пагубных наклонностях. Уже сегодня мы должны знать о ней все. Задание ясно?

– Так точно, гражданин начальник.

– А я? – возник Сидельников. – Я тоже хочу.

– А вы, майор, будете в резерве главного командования, – ответил я. А пока сидите и не рыпайтесь. Делайте водочные компрессы, как наружние, так и внутривенные. Попровляйтесь, одним словом. Мы очень на вас рассчитываем.

На улице была путевая погода. Светило солнце. Дул легкий ветерок. По голубому небу бежали легкие облака. Чирикали воробьи. Торопились куда-то по своим земным делам озабоченные люди. И в полном соответствии с природой на душе у меня тоже было путево.

Итак, мне предстояло посетить отряд проводников Новосибирского отделения дороги. Не исключено, что там я могу встретить Паршину. Представиться ей тем, кем я являюсь на самом деле, я не мог. Если она имеет ко всей этой кухне непосредственное отношение, то может насторожиться и предупредить своих сообщников. А это в наши планы явно не входило. Надо было подумать на тем, в каком образе лучше перед ней предстать. Вскоре моя легенда была готова. Для её воплощения в жизнь мне необходимо было заехать домой.

Стоило мне лишь переступить через порог квартиры, как раздался радостный крик Настеньки:

– Папа плишел! – Она подбежала ко мне и повисла у меня на шее. Папой она меня стала называть по собственной инициативе по возращении с Кавказа. И это было приятно.

– Привет, Настена! Как поживаешь?

– Холосо! – убежденно проговорила она.

Из кухни вышла Светлана. Поцеловала меня, спросила:

– А ты что так рано?

А я глядел на неё и глупо улыбался. "Неужели вот эта красивая женщина меня любит?!" – удивлялась и ликовала моя душа. Удивительно! Повезло дураку. Впрочем, дуракам всегда везет. Определенно.

– Я не насовсем. Пришел лишь переодеться. Сегодня намечается премиленькое рандеву с одной довольно хорошенькой куртизанкой.

– Смотри мне, – грозно насупила брови Светлана. – Если что узнаю убью! Ты обедать будешь?

– Конечно, что за вопрос.

Интересно, сможет она меня к кому приревновать? Вряд ли. Она уверена, что я полностью её со всеми потрохами, как с серьезными так и несерьзными мыслями в легкомысленной голове и всем прочем.

– Пап, а плавда Миска говолит, что ты милицинел? – спросила Настя.

– А кто такой – Мишка?

– Да так, – пренебрежительно ответила она.

Из этого я понял, что Ммшка у неё не пользуется автритетом,

– Да, я милиционер.

Глаза её засветились гордостью.

– Здолово! А у тебя фолма есть?

– Есть. – Я подошел к шифоньеру, открыл, достал плечики с формой. Вот видишь?

– Ага. – кивнула она. Умоляющим голосом попросила: – Одень, а!

Мне ничего другого не оставалось, как удовлетворить её детское желание.

– Ой, как класиво! – воскликнула она, с восхищением меня рассматривая. Вдоволь насладившись моим видом, Настя ушла к себе в комнату.

А я переоделся в видавший виды джинсовый костюм. Начистил до ослепительного блеска две съемные латунно-бронзовые фиксы, пригнал их по месту на второй и третий верхних зуба справа. Сделал аккуратный пробор на голове. Ощерился. Порядок. Еще чуть-чуть наглости во взгляде и буду совсем соответствовать тому персонажу, которого мне предстоит сыграть.

Когда я появился на кухне, то Светлана, увидев меня, всплеснула руками и рассмеялась.

– В таком виде и с таким лицом ты собираешься идти на свидание?!

– Мадам, я не понимаю – отчего возник этот вопрос и прозучал столь легкомысленный смех?! До некоторых пор это лицо вас устраивало. Не отпирайтесь! Я это видел по вашим прекрасным глазам. Отчего же сейчас оно перестало вас устраивать? Это, по меньшей степени странно, если на сказать больше. Я вас определенно не узнаю.

– С такой внешностью ты можешь рассчитывать на успех лишь у весьма легкомысленной и ограниченной особы.

– Вот что мне, Света, всегда в тебе нравилось, так это твоя честность и прямота. Я бы так не смог. Честно.

– Господи! С кем я решила связать свою жизнь! – вздохнула она. – Ты борщ будешь?

– Я буду все. А почему ты дома?

– Я оформила отпуск, получила деньги и даже купила бутылку итальянского вермута. Сегодня вечером тебя ждет праздничный ужин.

– До него ещё дожить надо, – скромно, как и подобает герою, ответил я.

"Служба бортпроводников Новосибирского отделения Западно-Сибирской жклкзной дороги", – добросовестно причитал я вывеску. Открыл дверь и оказался в довольно большой комнате, по которой стремительно летали девицы, все в красивых формах с "птичкой" на груди.

Я преградил дорогу одной такой, тощей и сухой, будто вяленная вобла, с некрасивым озабоченным лицом.

– Томозни, коза... – начал было я, но она сходу меня срезала, не дав договорить.

– Пошел на хрен, мудак! – и хотела было меня обйти и двигать дальше, но я поймал её за форменную пуговицу, притянул к себе и, страшно выкатывая глаза, угрожающе прохрипел:

– Ты кому это, дешевка! С тебя сейчас скальп снять, или отложим на потом?

Она страшно испугалась. Побледнела. Отчего на носу и около него проявилась стайка симпатичных веснушек. И она уже не была столь некрасива. В её внешности появился какой-то шарм.

– Что вам нужно, – пролепетала она.

– Ты Паршину Оксану знаешь?

– Ну.

– Ну, загну, коралька будет, – передразнил я её. – Так знаешь или нет?

– Знаю.

– А как мне её найти?

– Я только-что ее... – И, вдруг, дурнинушкой визгливо закричала: Оксана! Паршина!

От этого крика все остановились, недоуменно и удивленно уставились на нас. Я даже смутился.

– Ну, ты, блин, даешь! Чего орешь-то?

Но в это время открылась какая-то дверь справа, из неё вышла девица лет двадцати пяти и, глядя на мою собеседницу, точь в точь повторила мой вопрос:

– Чего опрешь-то?

– Это к тебе, – ответила та и, вжав голову в плечи, прошмыгнула мимо меня.

Поршина медленно подошла ко мне. Она была рослой и плотной. Не в смысле – полной, а в смысле – сильной, тренированной. Такая прижмет – век будешь помнить. Определенно. Лицо её – глазастое и курносое, можно было бы назвать миловидным, если бы нагловатый взгляд да тяжелый подборок. По этому взгляду и этому подбородку можно было понять, что характера она нордического, а порочащих связей имела не меряно. Словом, она очень даже подходила тому персонажу, которого я играл. Она смерила меня с головы до ног, а затем ещё в обратном направлении, строгим взглядом, спросила:

– Чего надо?

– А ты ничего, подходящая! – ухмыльнулся я, будто мартовский кот.

Но она была настроена на серьезный лад.

– Чего, спрашиваю, надо? – спросила сердито, даже угрожающе.

– Ой, боюсь, боюсь! – закривлялся я. – Пойдем, поговорить надо.

Она пожала плечами и направилась к выходу. Видно, в своей жизни она насмотрелась на всяких хануриков.

Мы сели на скамейку недалеко от входа. Я достал пачку "Явы", предложил ей сигарету. Она не отказалась. Закурили.

– А у Буряка губа была не дура, – проговорил я и бесцеремонно ткнул пальцем в "птичку". "Птичка" спряталась в глубокое "гнездышко". Но стоило мне отпустить палец – стремительно вылетела наружу.

– Какого ещё Буряка? – вильнула она взглядом, не обратив внимание на мои действия.

– Ну чего ты, в натуре, гонишь?! – возмутился я. – Скажешь, что не знала Серегу Безбородова – кореша моего?

– Ах, Серегу... Так бы сразу и сказал. А как ты на меня вышел?

– Я только-что с зоны слинял. Ломанулся к браткам. А они сказали, что Буряка грохнули. Сказали, что он последнее время у тебя кантовался. Вот я и приканал, чтобы узнать что к чему и что почем. Кто его?

– А я откуда знаю. Хмырь какой-то. – А глаза у неё стали настолько лживые, насколько и противные. И я понял, что эта чукча знает все. Уверен, что это она и подставила Серегу Безбородова с симпатичной кличкой Буряк. Знала она и тех парней, кто с ним был в то роковое для него утро. Моя задача состояла в том, чтобы вытянуть из неё эти знания.

– А за что его?

– Не знаю, – пожала она плечами.

– Этого козла взяли?

– Откуда.

– Вот, блин! Буряк вот такой вот друган был! Мы с ним такие дела делали! Он тебе ничего обо мне не рассказывал?

– А кто ты такой?

– Ходок я. Кликуха у меня такая. Неужели не рассказывал?

– Возможно, – ответила она нерешительно. – Он много чего рассказывал. Разве все упомнишь.

– Врешь ты все, коза, – нехорошо усмехнулся я. – "Бабки" его прикарманила, вот и гонишь мне тут тюльку. А ведь там половина моих.

Лицо её мгновенно налилось красным, глаза стали страшными и непредсказуемыми.

– А ну пошел вон, козел! Будет он мне тут еще... права качать! Видела я таких дешевых фраеров! Я те покажу "бабки"! Ты у меня быстро забудешь, что это такое!

– Ладно, ладно, остынь. Чего раскипятилась, как электрочайник, сказал я, примирительно улыбаясь. – Хрен с ними, с "бабками". Может быть они уже давно того, накрылись. Столько всяких реформ было. Но у Сереги был мой ствол. Ты мне ствол верни. Он вот как нужен.

Взгляд её стал цепким, изучающим. Я понял, что заинтересовал её.

– А зачем он тебе нужен?

Я воровато зыркнул по сторонам, наклонившись к её уху, прошептал:

– Дело есть на миллион, а то и больше. Но без ствола никак нельзя.

– Так уж и на миллион, – фальшиво рассмеялась она.

– Ты над кем, мочалка, лыбишься?! – вновь завозникал я. – Я тебе ни какой-нибудь мелкий шушера, гопник, чтобы надо мной... Поняла?

– Никакого ствола после него не осталось, – сказала она равнодушно.

– Гонишь?

– Больно надо.

– Вот, блин! Где же мне достать "пушку"? Может быть у тебя есть кореша, кто мог бы продать?

– Откуда. Я с такими не вожусь, – ответила она неуверенно.

– Да, плохи мои дела! – сокрушенно вздохнул я и будто случайно положил ей руку на бедро. Она сделал вид, что не заметила этого. Бедро было твердое, будто панцирь черепахи. Рука моя, окончательно обнаглев, стала массировать ей ляжку. Оксана усмехнулась и сказала одобрительно:

– А ты шустрый панишка!

– Будешь тут, когда столько лет живой бабы не видел. А ты такая крутая. что аж слюнки текут, в натуре. Ты где квасишь?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Где культурно отдыхаешь? В смыле – оттянуться и забыться. Душа жаждет праздника! Поняла?

– В основном здесь, в ресторане, – она кивнула в сторону здания вокзала.

– Ты завтра не в поздке?

– Нет. Я сегодня только вернулась.

– Заметано. Завтра в восемь ноль ноль я приглашаю тебя в ресторан. "Зацелую допьяна, изомну, как цвет!" Эх, дадим по газам!

– Шустрила! – рассмеялась она, а глаза её стали многообещающими. – Я не против. У тебя человеческое-то имя есть?

– Ах, да, – спохватился я. Вскочил и, галантно поклонившись, взял её руку и поцеловал. – Разрешите представиться, мадам! Жора.

– Георгий что ли?

– Нет. Егор.

– Очень приятно было с тобой, Егор, познакомиться! – Она перехватила мою руку и так её жиманула, что я едва на эту самую не сел от неожиданности и боли. Ни хрена себе! Вот это девушка, да?! Кажется я слишком разухарился: "Изомну, как цвет!" Эта так изомнет, что имя свое забудешь. Определенно. Нет, не хотел бы я остаться с ней один на один в темной комнате. Последствия могут быть непредсказуемыми.

– А ты ничего, Егор. Подходящий! – одробрительно проговорила она, усмехнувшись. А это означало, что я прошел испытание пыткой и зачислен в её ухажеры.

И, глядя на нее, меня, вдруг, посетила такая шальная мысль, что моя интуиция прямо-таки задохнулась от восторга. А что если она и на этот раз окажется права? Хотелось бы в это верить.

Домой я летел на крыльях удачи. Сегодня я заслужил праздничий ужин. Еще как заслужил!

Глава восьмая: Иванов. Потрясяющее известие.

"Сто часов счастья. Разве этого мало?" – всплыли в сознини строчки из известного стихотворения. Странно. Разве счастья может быть много? Глупость. Последнее время я буквально купаюсь в нем. А хочется еще, ещё и еще. Кошмар какой-то! "Сережа, ты меня любишь?" – спрашивает она, на французский манер катая во рту "р". А у меня в груди твориться что-то такое, что готов тут лечь и умереть у её ног. Вот таким я стал с недавнего времени малохольным товарищем, в такие вот железные шоры взяла меня эта самая любовь. Влюбленный – явление уникальное и даже опасное для окружающих, так как невозможно предсказать его поведение. Он может стоически переносить адскую боль и заплакать от нечаянно брошенного грубого слова, может стремительно преодолевать огромные пространства, не ведая усталости, и бесконечно созерцать цветок ромашки, делая далеко идущие философские выводы. Часами без устали говорить, и не проронить ни единого слова до скончания дней своих. Он одинаково заряжен как на подвиг, так и на предательство. Здесь все зависит от побудительных мотивов и желания его возлюбленной. Ибо влюбленный сам себе не принадлежит. Влюбленный же следователь опасен вдвойне. Я бы даже сказал – социально опасен. Ему вверены судьбы многих людей, а он не хозяин даже собственной. Вот взять, к примеру, меня. А что вы улыбаетесь? Абсолютно не вижу никаких поводов для улыбок. Дело обстоит гораздо серьезнее, чем вы можете себе представить. Ага. Вот вы думаете, что я не совсем осознаю в какие жестокие игры мы ввязались? Прекрасно сознаю. Ну и что? Меня это даже не колышит. Думаете, не знаю, что наступила пора решительных действий, когда требуется концентрация всех жизненных ресурсов и мобилизация умстенных извилин? Знаю. Но вместо того, чтобы думать о деле, думаю о ней – своей возлюбленной. Вот сижу за столом, заваленном томами уголовного дела, и смотрю отсутствующим взглядом в пространство перед собой. И что же вы думаете я там вижу? Доказательства вины моих будущих обвиняемых? Как бы не так. Новые интересные версии по делу? Ничуть не бывало. А вижу я песчаный пляж, синее ласковое море и красивую белокурую девушку. Вот она смеется и машет мне рукой. Я улыбаюсь и машу ей в ответ. А теперь преставте себе эту картину и посмотрите на неё как бы со стороны. Сидит в кабинете великовозрастный дядя, облаченный в генеральский мундир, глупо улыбается и мажет привественно рукой. Представили? И что бы вы о таком господине подумали? Вряд ли что-нибудь для него утишительное. Верно?

В кабинет ко мне врывается Рокотов.

– Привет! Что у тебя с телефоном? С утра звоню, не могу дозвониться?

– Здравствуй, Володя! А что у меня может быть с телефоном? По-моему, у меня с телефоном все в порядке. – Смотрю на телефон и вижу, что телефонная трубка, вместо того, чтобы лежать на своем месте, лежит на тарелке с вчерашней недоеденной пиццей . Вот вам ещё одно доказательство того, наколько сильно я контужен этой самой любовью.

– Да, ты прав – с телефоном действительно того. Уборщица, наверное, говорю смущенно, возвращая трубку на место. И до того мне хорошо от этой своей рассеянности и безалаберности, до того хорошо, что рот непроизвольно начинает растягивать идиотская улыбка.

– Рокотов садится и долго сочувственно смотрит на меня, говорит:

– Да я – ладно. До тебя Москва не может дозвониться.

– А ей что от меня? – спрашиваю, продолжая улыбаться.

– Ты знаешь, что завтра из Москвы вылетают киллеры, чтобы тебя убить?

– Да ладно тебе, – отмахиваюсь я от этой новости.

– В каком смысле? – недоуменно спрашивает Владимир.

– Ничего у них не получится, – беспечно говорю я, будучи совершенно уверенным, что влюбленного невозможно убить, он, как Вечный жид, обречен скитаться по лабиринтам любви, отыскивая там все новые удивительные вещи, вроде симпатичной родинки за левым ухом возлюбленной.

– Сережа, опомнись! – начинает заводится Рокотов. – Возьми себя в руки! Пойми, наконец, что если мафия пошла на крайние меры, значит – мы их здорово достали. И потом, откуда эта беспечность?

Постепенно сказанное Володей начинает доходить до моего сознания и прочно им завладевать. Ни фига, блин, заявочки! Ну почему опять я?! Чем я вновь не угодил этой гидре – нашей доморощенной мафии?! У неё что, нет других клиентов? Как, блин, привяжется к одному, так и долбит, долбит. Я ведь не железный, верно? У меня и нервы и все прочее имеются. Новость была действительно потрясающей! Да, но откуда в Москве узнали про киллеров?!

– А этой информации можно верить? Может быть просто – хотят взять на испуг?

– Нет, информация самая достоверная. Ее раздобыл Андрюша Говоров. Рокотов улыбнулся. – У тебя, Сережа, будет достойный приемник. Классно парнишка работает!

– Да, – согласился я. – Я его ещё не видел, а он уже, можно сказать, спас мне жизнь. Но как ему удалось это узнать?

– Он звербовал зятя Танина Вениамина Архангельского. Тот понаставил в доме микрофонов и теперь переодически слушает разговоры тестя. Слышал и его разговор с киллерами.

– Молодцы! Известно каким рейсом прилетают киллеры?

– Нет. Но у нас есть их приметы. Вычислить их из толпы не представит большого труда.

– И все же, отчего наши оппоненты пошли на крайнее средство?

– Скорее всего, после встречи Леонтьева с Поляковым. Тот его просветил, что от тебя возможно избавиться только одним способом.

– Скорее, что так. Поляков – мой постоянный оппонент. Даже находясь там, пытается меня достать. Вот почему мне до сих пор не позвонил Леоньев, соблазнявший меня высокооплачиваемой работой, и его подруга Верхорученко, пытавшаяся меня совратить. Все говорит за то, что именно Антон Сергеевич посоветовал им от меня избавиться. Тем более, он прекрасно знал, кто такая Светлана, что по её милости он и угодил в места не столь отдаленные.

– Все это так. Но что нам делать? Ведь приезд киллеров спутывает все наши планы. Если мы их арестуем, то это сразу же станет известно Москве, и вся наша тщательно подготовленная операция по приему "правителя Всея Сибири" Кудрявцева, разом рухнет. Кроме того, они могут понять, что в их системе произошла утечка информации и вычислить её "источника". А если возьмут Архангельского, то возьмут и Говорова. Ставить их под удар мы не имеем права.

– Очень логично. Очень, – кивнул я. – Из твоих рассуждений я понял лишь одно – ради сохранения многого мне потребуется пожертвовать собой. Спасибо, дружище, за оказанную честь. Я готов. Надеюсь, что заботы о моих детях ты возьмешь на себя?

– Не говори глупости! – рассердился Рокотов. – Твой черный юмор здесь неуместен.

– Не понял?! Что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю – хорошенько все обдумать.

– Ах да, извини, совсем забыл, что у тебя с этим делом всгда была большая напряженка.

– Вот именно. Так что думай, умник.

– А что тут думать. "Умереть" мне все-таки придется. Иной альтернативы у меня просто нет.

Рокотов не выдержал и очень отвественно грохнул по столу кулаком, прокричал:

– Слушай, прекрати хулиганить! Нашел, понимаешь, время и место шутки шутить!

– А для этого, Вова, места не выбирают. Но только я совершенно серьезно. Ведь "умер" же однажды Андрей Говоров – и ничего, очень даже прекрасно себя чувствует.

– Ты в этом смысле, – пробормотал Рокотов, остывая и избегая встречаться со мной взглядом. Ему было неловко за свой срыв. Я редко видел, чтобы он срывался. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. С такой работой и железные нервы могут поистрепаться. Ага.

– А ты думал, что я решил добровольно стать жертвой мафии?! Ну ты, блин, даешь! То, что у тебя, господин полковник, с головкой не все в порядке, я давно знал, но никак не предполагал, что до такой степени.

– Ну, замолол, – добродушно проговорил Рокотов. – Ты дело говори.

– А я – дело. Кто как ни я, твой лучший друг, о тебе позаботиться, скажет тебе правду-матку в глаза, какою бы горькой она не была.

– Как ты себе все это представляешь?

– В смысле твоего психического и нравственного выздоровления?

– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулся Владимир. – Каким образом ты собираешься инсценировать свою смерть.

– Ах, ты об этом... В этом деле я очень расчитываю на поддержку друзей. Значица так... Слушай сюда. В аэропорту твои ребята внимательно следят за встречей заезжих киллеров с представителями местных мафиозных структур. Желательно – снимают эту незабываемую встречу на видеопленку или, на худой конец, на фотопленку. Затем препровождают их места квартирования киллеров и в последний момент берут их без шума и пыли. Наши криминалисты в это время снимают мой "окровавленный труп" и "подъезже собственного дома". А утром газеты выходят с леденящими душу заголовками: "Кровавый след мафии", "Новое заказное убийство" и тэдэ и тэпэ. А все вы в интервью будете говорить о том, каким я был прекрасным человеком и отличным семьянином. Какие у меня от двух предыдуших жен чудные дети. И как я мечтал жениться в третий раз, но вражеская пуля не позволила этому осуществиться. Ну как сюжет! Это тебе не какая-нибудь "мыльная опера", а взят прямиком из недр окружающей нас действительности.

– Да, сюжет, действительно, того. Впечатляет, – вынужден был согласится Рокотов. – Но только все это, на мой взгляд, вряд ли что даст.

– Это ещё почему?

– Даже если наши оппоненты поверят в твою смерть, то исчезновение киллеров не может пройти незамеченным. А это так или иначе будет означать провал операции.

– Я предвидел ваши возражения, господин полковник. На этот случай нами будут предприняты кое-какие меры. Кто поддерживает постоянную связь с Москвой и по чьей инициативе были направлены киллеры?

– Леонтьев. Так ты хочешь и его?

– Не совсем. Дело мне представляется примерно следующим образом. Твои парни берут этого сукиного сына под белы руки и доставляют в одну из твоих конспиративных квартир, где я, ты и Башутин, склоняем его к сотрудничеству.

– Думаешь – получится? – с сомнением проговорил Рокотов.

– Более чем. Уверен в этом. За то недолгое время, что довелось мне с ним общаться, я понял, что человек он грамотный, но весьма недалекий. Больше всего на свете любит себя и деньги, но себя – в первую очередь. Ради себя любимого, ради сохранения своей жизни, он вынужден будет пойти на сотрудничество. Кроме того, перед ним будет яркий пример такого сотрудничества – Башутин.

После напродолжительной паузы Рокотов убеждено сказал:

– Убедительно. Очень. После чего Леотьев должен будет сообщить в Москву, что дело сделано и все готово к приему высокого гостя. Так?

– Вот именно. А Башутин это подтвердит. Вот такая любовь вытанцовывается. И такая необыкновенная легкость в мыслях у отдельных товарищей, кстати, ваших, Владимир Дмитриевич, товарищей. А вы – "почему телефон молчит?" Потому и молчит, – чтобы не мешал умственному процессу.

– Ну ты и пижон! – рассмеялся Рокотов.

– Есть малость, – согласился я. – Но для тебя сейчас главное – не обращать внимание и не зацикливаться на некоторых недостатках друга, а так организовать работу, чтобы все прошло без сучка и задоринки. Любой сбой может привести к непредсказуемым последствиям.

– Это конечно, – подтвердил мою здравую мысль Рокотов кивком головы.

Глава девятая. Раскол.

Придя утром на работу Петр Эдуардович узнал печальную новость – ночью у себя на даче убит известный питербургский продприниматель и политик Буренков Владимир Васильевич. Потаев очень хорошо знал Буренкова и собирался поддерживать его на предстоящих выборах в Думу. Толковый был мужик. Умный. С деловой хваткой. Смерть Буренкова сильно расстроила Петра Эдуардовича, надолго выбила из колеи. Он прекрасно понимал, кто стоит за этим убийством. Прекрасно понимал. Этот грязный паук Сосновский начал открытую с ним войну. Что ж, война, так война. Он к ней готов. Рано или поздно это бы случилось. Все равно так долго не могло продолжаться.

Референт сказала, что в приемной ждет Кирсанов, говорит, что у него срочное дело.

– Пропусти, – распорядился Потаев.

Через минуту в кабинете появился шеф службы безопасности фирмы. Петр Эдуардович с удовольствием рассматривал его сухую, подтянутую и молодцеватую фигуру. Нравился ему этот человек. Нравился своей немногословностью, отличным знанием дела. Ему не нужно было дважды повторять указание. Такому можно доверить все что угодно – не подведет.

Кирсанов поздоровался, прошел к столу, сел.

– Слушаю вас, Виталий Семенович.

– Вы оказались правы, Петр Эдуардович, – сказал Кирсанов, будто продолжил только-что прерванный разговор.

– В каком смысле? – не понял Потаев.

– В отношениее этого парнишки Снегирева. Помните, вы давали мне задание его проверить?

– Ну-ну, прекрасно помню. И что же вы установили? – заинтересовался олигарх.

– Что он является ни тем, за кого себя выдает.

– И как же это вам удалось?

– Мы и раньше знали, что он проживает в Москве по подложному паспорту на имя Снегирева, а на самом деле является особо опасным рецидивистом Потаповым Виктором Игоревичем по кличке Аббат. Так вот, он не Потапов.

– Почему вы пришли к подобному выводу?

– Мы сличили отпечатки пальцев Потапова, находящееся в милицейской картотеке, с отпечатками пальцев этого парнишки и, как говорится, все стало ясно.

– Как же вам удалось взять у него отпечатки пальцев?! – очень удивился Петр Эдуардович.

– Это было как раз проще всего. Он обедает всегда в одном и том же кафе. Стоило лишь взять незаметно стакан, который он только-что держал. Гораздо труднее было проверить их по милицейской картотеке. Но и здесь у нас не было особых затруднений.

– А кто же он такой?

Кирсанов пожал плечами.

– Трудно пока сказать с определенностью, но думаю, что он является агентом ФСБ.

– Отчего вы так думаете?

– Это видно по его тщательно разработанной легенде, организации побега из колонии вместе с известным криминальным авторитетом Афанасием Ступой по кличке Туча. Инсцинировкой убийства охранника и захвата заложника. "Убийство" охранника сразу ставило агента вне подозрений. А Ступа вводил его прямиком в систему Сосновского.

– Логично. Но я знаю, что в ФСБ много людей Сосновского.

– Это говорит лишь о том, что те, кто отвечает за операцию, учли это обстоятельство.

– И что же Снегирев? За ним следят люди Сосновского?

– Я пока не знаю, чьи это люди, но слежка за ним ведется по всем правилам. Но парнишка действительно очень талантливый и, когда это ему необходимо, ловко освобождается от "хвоста".

– Какого ещё хвоста? Ах да, в смысле "хвоста". Понятно.

– Снегирев иногда звонит из автомата по одному и тому же номеру. Нам удалось его записать.

– Кому принадлежит телефон?

– Некой Марии Ивановне Студенцовой, пенсионерке. Всю жизнь проработала библиотекарем в районной библиотеке. Но полагаю, что это либо явочная квартира ФСБ, либо Студенцова является их связной.

– Очень хорошо поработали, Виталий Семенович, Я вами доволен.

– Ничего особенного, Петр Эдуардович. Работа, как работа. Обычная. А что делать с этим парнишкой?

– Пока-что следить за каждым его шагом. И, естественно, – за людьми Сосновского. Нам необходимо проникнуть в планы этого черного карлика. Понятно?

– Понятно. – Кирсанов встал. – Мне можно идти?

– Да, пожалуйста, Виталий Сергеевич. – Потаев и встал и пожал на прощание руку Кирсанова.

Оставшись один, Потаев глубоко задумался. Если этот Снегирев, как утверждает Кирсанов, агент ФСБ, а он, Потаев, склонен думать, что так оно и есть, то почему пришел за защитой к нему? Не уверен, что ФСБ способно его защитить от Сосновского? Вполне вероятно, что так. Здесь многое неясно. Отчего, к примеру, Снегирев расстроил сделку фирмы Танина с кампанией "Боинг" и, наборот, заинтересован, чтобы её заключила одна из компаний Потаева? Ведь на такое Снегирев не мог пойти без ведома своего руководства? Не мог. Интересная получается арифметика! Выходит, что та часть ФСБ, которая стоит за этим парнем, ему, Потаеву, доверяет и поддерживает в борьбе с Сосновским? Выходит, что так. Потаев был уверен, что и в других правоохранительных органах найдется часть людей, и немалая, которая готова оказать ему поддержку. Вот если бы объеденить их усилия, то... Н-да. Но вот как это сделать? Слишком сложная арифметика.

Петр Эдуардович давно понял, что произошел раскол страны на два вражлдующих лагеря: на тех, кто желал добра России и тех, кто стремился всеми правдами и неправдами урвать от неё побольше кусок для себя. И произошло это не сейчас и даже не с началом перестройки. Нет. Как любил говорить её вдохновитель и организатор, "процесс пошел" гораздо раньше. Работая в Министерстве черной металлургии Потаев видел, как много в стране истинно толковых, грамотных руководителей, инициативу которых тормозили спускаемые сверху глупые директивы. Вот почему он ратовал за коренную реформу в народном хозяйстве и внедрение рыночных отношений в экономике. Это бы способствовало появлению новых Строгановых, Морозовых, Третьяковых. Страна бы получила новых рачительных хозяев, способствующих процветанию страны. К сожалению, к её руководству, а в особенности – к руководству партией все больше приходили политические трескуны, выскочки, подхалимы и лизоблюды, единственным стремлением которых было – стремление побыстрее добраться до кормушки. Чтобы обеспечить себе карьеру они были готовы продать отца и мать. Потаев до сих пор не может без стыда вспоминать все эти панегирики стареющим генсекам. А эти бравые ребята с хорошо поставленными голосами, славившие на партийных форумах партию и лично... Тьфу! Противно даже вспоминать. А ведь все это кто-то режиссировал? Было у таких за душой что-то святое? То-то и оно. Именно такие, добравшись до власти, и развалили некогда могучую державу, принимая глупые, а, порой, просто преступные законы, вроде отмены показателя снижения себестоимости продукции. И именно они с началом перестройки первыми почувствовали, что пришло их время и толпами бросились осваивать рынок, не брезгуя никакими методами. Грянувшая амнистия выпустила на волю крупных спекулянтов, взяточников и казнокрадом. Объединившись с вчерашними партийными и комсомольскими лидерами, они принялись рвать страну на части, пустили с молотка. Она стремительно катилась к пропасти. К счастью, грозящую ей опасность, понял не один только Потаев, но и многие бывшие руководители. Да, они зачастую использовали те же методы, что и сосновские, – иначе было нельзя, иначе бы невозможно было выстоять в конкурентной борьбе. Главное во имя чего это делалось. Но, кажется, Сосновский и компания, догадались о грозящей им опасности со стороны Потаева и других и начали войну. От её исхода многое зависит – станет ли Россия на путь экономического возрождения и процветания, займет ли в мире подобающее ей место великой державы или превратиться в мировую свалку, а её граждане будут обречены на вымирание.

Потаев прекрасно сознавал насколько сильны и опасны сосновские, насколько они развратили общество, разложили государственный аппарат. Для многих чиновников получение взятки – стало нормой поведения, основным источником существования. У сосновских свои люди в администрации президента, в правительстве и правоохранительных органах. Поэтому результаты борьбы с ними трудно даже предвидеть, а тем более – предсказать. Все может случиться. Но эту борьбу, когда никогда, а начинать надо. Хорошо бы заручиться поддержкой ФСБ и других правоохранительных органов. Тогда бы их шансы заметно выросли. Тогда бы была совсем другая арифметика.