Текст книги "Жестокие игры - 2"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– А кто невеста Иванова? – спросил он.

– Майор милиции Светлана Анатольевна Козицина.

На этот раз Антон Сергеевич не мог скрыть удивления и рассмеялся.

– Такая красивая голубоглазая блондинка?

– Да. Вы её знаете?

– Еще бы мне её не знать, когда именно по её милости я здесь оказался.

– Надеюсь, вы шутите, Антон Сергеевич? – спросил недоверчиво Савельев, обеспокоенный словами Полякова. Он уже начал понимать, что стал жертвой ловко раскрученной интриги.

– Нисколько. Эта Козицина под стать своему жениху. Превосходная актриса.

После рассказа Полякова о том, как Светлана ловко внедрилась в театр мод Макарова, стала ведущей актрисой этого театра, а затем и невестой самого Макарова и как раскрыла все их планы, Савельев совсем опечалился. А ведь он связывал с этой девушкой такие планы. Странно, что такая красивая и милая девушка, может быть такой... такой интриганкой! Владислав Юрьевич почувствовал себя обманутым в лучших чувствах и очень от этого страдал. "Жестокий век. Жестокие сердца!" Куда все катиться?!

– Что же делать? – беспомощно спросил он.

Поляков пожал плечами, затем равнодушно сказал:

– Вам ничего другого не остается, как только убить Иванова. Другой альтернативы я не вижу.

– Да,да, – согласно закивал Савельев. – Я и сам все больше склоняюсь именно к этому варианту.

Глава вторая: Говоров. Принятое решение.

Дорогие читатели, здравствуйте! Воспользовавшись временным отсутствием автора, спешу объяснить вам некоторое положение вещей, чтобы у вас не создалось привратного обо мне мнения. А такая опасность, уверен, существует. Я вам очевидно представляюсь этаким беспечным малым, баловнем судьбы, шлепающим веселыми ногами по ниве жизни. Признайтесь – именно таким я и рисуюсь в вашем воображении? Но смею заверить, что я не такой, альтэр эго (другой я). Это автор делает из меня легкомысленного и недалекого типа. Я уже неоднократно протестовал по этому поводу. Бесполезно. Легче пятитонный грузовик сдвинуть с тормозов, чем автора сего романа – этого бронтозавра эпохи перезрелого социализма. Его дурацкие принципы родились гораздо раньше его самого. Факт. Ну если ты такой, простите великодушно за современный вульгаризм, упертый, то и рисуй мой образ от своего имени, верно? Зачем же от первого лица? Ведь это ко многому обязывает. Что обо мне подумают люди?

Вон он идет. Леког на помине.

Автор подходит, насмешливо смотрит на меня, спрашивает:

– У вас, Андрей Петрович, есть ко мне какие-то вопросы?

– Да, Владимир Иванович, обязательно есть.

– Чем вы опять недовольны?

– Вот видите – уже с самого начала нашего разговора вы подозреваете во мне этакого брюзгу и кляузника. Я что, должен оправдываться?

– Извините. Так что у вас, Андрей Петрович?

– Все то же, Владимир Иванович. Я не согласен с трактовкой своего образа и заявляю решительный протест.

– Опять вы за свое! – устало, даже обреченно говорит автор, тяжко вздыхая. – Другие герои, как герои, а вы вечно всем недовольны. Капризны, как кисейная барышня!

– Прошу не оскорблять! Думаете, что если вы автор, но имеете на это право? Я ведь не напрашивался. Если вас не устраиваю, то могу уйти к другим авторам. Такого героя любой из них с руками-ногами отхватит.

– Извините. Но только мне кажется, что вы не правы. Вы в романе представляетесь очень даже симпатичным парнем – веселым, остроумным, находчивым, деятельным.

– Этаким хомо беспечным. Но все это, так сказать, лишь декорум, а тем, что существует здесь, – я указал себе на грудь, – вы мало интересуетесь. Потому и получается весьма и весьма ходульный образ.

– Вам так кажется?

– Более чем.

– Хорошо, я обещаю подумать над вашими словами. До свидания! – И, энергично размахивая руками, автор удалился. В принципе, он неплохой мужик. Не зануда. И это – главное. Интересно, – сдержит он обещание, или – нет?

Вдруг, я почувствовал, как пространство и время романа скручиваются тугой спиралью, захватывают меня и доставляют именно туда, где я и должен быть по замыслу автора. Я уже себе не принадлежал...

Олигарха Сосновского я покидал в отличном расположении духа. В его лице я обрел третьего по счету хозяина и в этом смысле перещеголял самого Фигаро. Факт. И здесь нельзя все списывать на мою природную удачливость. Здесь надобно ещё и умение. А как же. Я конечно реально сознавал – в какие игры ввязался. Но, как говориться, – "черт не выдаст, свинья не съест". Аудэнтэс фортуна юват (смелым судьба помогает). Вот именно. Будем надеяться на нее. Недаром мне мама говорила, что я в рубашке родился.

Когда я добрался до Москвы, то на столицу уже тихо и незаметно опустилась ночь. На небе нарисовался серпик луны, такой бледненький, худенький и прозрачный, что я невольно ему посочувствовал. Зато звезды поражали своим великолепием, сияли, как глаза моей легкомысленной Армиды при моем появлении.

"Завидую звездам прекрасным", – всплыла в сознании строчка из какого-то стихотворения. Кажется, это из Лермонтова. Напряг память, стараясь вспомнить само стихотворение. После нескольких попыток, мне это удалось. Используя то, что на улице было пустынно, я раскинул руки и громко продекламировал:

– "Чисто вечернее небо.

Ясны далекие звезды.

Ясны, как счастье ребенка...

Люди друг к другу

Зависть питают.

Я же, напротив,

Только завидую звездам прекрасным.

Только их место занять бы хотел!"

Умеют же великие, казалось, самыми простыми словами тронуть душу. Еще как умеют! Ох! Ах! Унестись бы сейчас в какие-нибудь дали-дальние, встретить там хорошую девушку, влюбиться в неё без памяти, и познать радость бытия, под названием – семейное счастье. То, что было у меня в прежней жизни, можно с полной уверенностью назвать – семейным адом. Где же ты моя Любовь ходишь-бродишь? Ау! Откликнись! Но остались мои вопросы и призывы без ответа, растворились в воздухе, канули в ночи. Отчего-то вспомнилась студентка Таня – бесстрашная амазонка и заядлая спортсменка. Вспоминает ли "убиенного" раба божьего Андрея? Хорошая девушка. Но слишком наивная и доверчивая. Это в наш жестокий век слишком опасно – обязательно найдется какой-нибудь Валтасар – обманет.

Дома автоответчик голосом моей нареченной невесты – этой великовозрастной блудницы с мозгами пеликана и телом Афродиты, капризно проговорил:

"Макс, ты нехороший! Где ты пропадаешь? Я вся испереживалась! Как придешь, обязательно позвони, а то я не усну. Целую, мое золотко!

"Она уже включила меня в свою недвижимость", – подумал я и усмехнулся. Интересно какой я в её списке? Наверное, на почетном четвертом месте после магазина, особняка и машины. Впрочем, я несправедлив к ней. Она любит меня пылко, бескорыстно и готова ради меня всем пожертвовать, даже своим алебастровым телом. А её желание – поскорее доставить меня в супружескую постель, – вполне естественное желание любой женщины. Красота её, увы, не вечна. Вот-вот начнет блекнуть и увядать. Потому она и так спешит. Разумеется, я не связываю с ней свои дальнейшие планы на жительство. Но это не важно. Сейчас она вполне заслуживает человеческого в себе отношения, внимания и участия.

Я снял трубку, набрал номер её телефона, и тотчас услышал голос:

– Слушаю.

– Это хто? – спросил глухо, изменив до неузнаваемости голос.

– А кто вам нужен? – Голос моей невесты звучал строго и настороженно.

– Так мне эту... как ее? Мне Окуневу?

– Я слушаю.

– Ты что ль Окунева?

– Да кто вы такой?! – стала раздражаться Майя Павловна.

– Я что ль?

– Да. Вы?! – Она уже была на взводе.

– Так я этот... Отрепьев Гришка. Самозванец.

– Какой ещё – самозванец?! – В истории моя Минерва была явно слаба.

– От хахаля я твово. Поняла?

– Что с ним?! – истерично закричала Майя Павловна.

– С кем? – тупо спросил.

– Господи! – простонала она. – С Максом?! Что с ним случилось?! Отчего сам не позвонит?

– Так не может он. Он там... В шалмане этом остался.

– В каком ещё шалмане?

– Так у Лариски, шалавы этой. На Пятницкой. А мне сказал – позвони, говорит, Окуневой, успок...

– Адрес?! – возопила она, в один миг превращаясь в неистовую ревнивицу.

– Каво?

– Идио-о-от! Лариски?! Бл..и этой?!!

Услышать от неё подобное было столь необычным, что я растерялся и положил трубку. Это называется – навыступался. Факт. Похоже, что я зря спорил с автором. Очень на то похоже. Что же делать? Ситуация! Вот так сами себе подбрасываем проблем. Надо каяться. Иной альтернативы у меня просто нет. Я вновь набрал номер телефона Окуневой. Но услышал в трубке короткие гудки. Понял, что сейчас Майя Павловна предпринимает титанические усилия выйти на след той самой Лариски. Дозвонился лишь с пятой попытки.

– Да, – услышал я громовой голос Майи Павловны, напоминающий рык оскорбленной и отвергнутой львицы.

– Здравствуй, любовь моя! – елейно пропел.

– Ты откуда? – в голосе её звучал металл и ещё что-то очень твердое.

– Из дома вестимо. Только-что вернулся. Автоответчик воспроизвел мне твой божественный голосок...

– Не ври! – перебила она дрожащим голосом, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться. Представляю, какие стихии бушуют сейчас в её душе. Я искренне ей посочувствовал.

– Но откуда подобное недоверие, радость моя?! Раньше ты никогда не позволяла разговаривать со мной в подобном...

– Ты где сейчас находишься?! – перебила она меня. Ей не терпелось тут же и сразу вывести меня на "чистую воду", раскрыть мое ковароство и вероломство, доказать, что Гименей явно во мне ошибся.

– Я же сказал – дома.

– Врешь!

– Но я те... – попытался я возразить, но Майя Павловна не позволила этого сделать.

– Кто такая Лариска?

– Лариска?! – очень я "удивился". – Понятия не имею. Может быть это из "Бесприданницы" Островского? Нет?

– Какой ещё "Бесприданницы"?! – закричала она. – Ты что, издеваешься?!

– Ну, тогда не знаю. Извини. А в чем дело? Для чего тебе понадобилась какая-то Лариска, любовь моя?

– Лицемер! Боже, какой же ты лицемер! Нет, правильно говорят: "Сколько свинью не корми, она..."

– Это говорят про волка, Майя, – поправил я её.

– Какая разница! – обреченно ответила она и расплакалась. – Главное я все для тебя, а ты так подло... Так наплевал в душу. Демосфен ты несчастный!

– Да что случилось?! – "взмолился" я. – Ты можешь толком сказать?

– Звонил какой-то твой приятель и сказал, что ты находишься на Пятницкой у Лариски.

– Какой ещё приятпель?

– Не знаю. Какой-то Гришка Отрепьев. Самозванец.

Я весело рассмеялся. Укоризненно сказал:

– Стыдно, милочка! За знание отечественной история я вынужден вам выставить жирную двойку. Вот Демосфена вы знаете, а Григория Отрепьева, именовавшего себя царем Дмитрием и пытавшегося путем чудовищного обмана взойти на царский престол, не знаете. Стыдно!

– Ой, правда! – растерялась Майя Павловна. – Как же это я... Надо же! А кто же тогда звонил?

– Кто-то из твоих друзей разыграл тебя, любовь моя. И ты заглотила подобную наживку. Прямо не знаю, что и сказать.

– Прости меня, Макс, ради Бога! Я такая была несчастная! Такая... Думала – умру. Честное слово! Можно к тебе приехать?

– Можно, – великодушно разрешил я.

Насытив свою неистовую плоть, Майя быстро уснула. А мне что-то не спалось. Бродили по все ещё ноющему от побоев и уставшему от ласк этой великовозрастной вакханки телу мощные флюиды, возбуждая память и тревожа относительный покой. Впрочем, покой никогда не бывает полным. В сознании даже самого счастливого индивидуума всегда гнездится пара вопросов, отравляющих существование. У меня же этих вопросов скопилась целая дюжина, а может быть и больше. Меня все больше смущала та легкость, с которой я вырвался из лап опытного, умного и коварного Сосновского. Что-то здесь не то. И чем больше я над этим думал, тем больше сомневался в своей победе. Мой верный Пятница – любимый зять моего патрона Веня Архангельский, раздобыл о Сосновском весьма и весьма ценную информацию, которую я уже успел передать Иванову и полковнику Слуцкому. По этой информации, Сосновский держал уверенную руку на пульте событий не только дня сегодняшнего, но активно готовился к будущему. Сегодня – ближайшее окружение президента, его администрация, многие члены правительства – люди этого черного и грязного хомункулюса. Это они дергают за веревочки дряхлого патриарха и тот, не задумываясь (очень сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь имел способность думать), подписывает дурацкие указы, развязывает войны в "горячик точках", участвует в гнусных провокациях, типа пресловутого "чеченского следа". Все это было бы смешно, если бы не было так грустно, даже страшно. Завтра – выйдет из подполья созданный алигархом Высший экономический Совет, заявят о себе в полный голос "правители" в регионах. И тогда – прости-прощай надежды на светлое будущее. Я с командой Иванова встречусь в какой-нибудь жуткой резервации, или того хуже – в психолечебнице, где нам дадут возможность влачить убогую жизнь и обмениваться впечатлениями о том, какими мы были в свое время непроходимыми тупицами, а слово порядочность станет синонимом глупости и невежества. И этот хитромудрый грязный паук, укутавший липкой паутиной все и вся, так легко мне поверил и пошел на сотрудничество?! Не верю!! Что-то здесь не то. Скорее всего он затеял со мной какую-то игру. Какую? Но сколько я не напрягал сознание, так и не смог ответить на этот вопрос. В конце-концов решил во всем открыться Потаеву. Как говориться, – из двух зол, выбирай меньшее. Потаев – был меньшим злом для страны. Конечно, и он был не безгрешен – невозможно за восемь-девять лет сколотить огромные капиталы честным путем. Конечно. Но разница между Потаевым и Сосновским состояла в том, что если первый любил Россию и стремился что-то сделать для её становления и последующего процветания, то второй её ненавидел и все сделает для её унижения. Вот почему сегодня я был на стороне Потаева. Без его помощи мне, мягко выражаясь, будет совсем худо. Факт.

Флюиды ещё какое-то время побродили по моему телу, покопались в душе и успокоились. Потолок качнулся и куда-то поплыл, разверзлись земные хляби и я провалился в сон. Так мне и надо. Может быть там найду ответы на мучавшие меня вопросы? Хорошо бы.

Но, увы, утром я проснулся точно таким же, каким и уснул – озабоченным и замороченным вчерашними вопросами, с той лишь разницей, что повзрослел ещё на один день. Но это обстоятельство даже не замутило сознания подумаешь, всего-то один день. Как мы, порой, бываем беспечны и расточительны в жизни. А ведь может так случится, что именно этого дня мне и не хватит, чтобы достойно подвести свой земной итог.

Я встал, после длительных колебаний сделал зарядку, принял душ, позавтракал, поцеловал на прощание свою Венеру и помчался на работу. Танин встретил меня печальным взглядом и вновь стал сетовать на американцев и убеждать, что больше никогда никаких дел с ними иметь не будет. Интересно, чтобы с ним стало, если бы он узнал, что этот "американец" стоит прямо перед ним? Я думаю, что он бы этого не пережил. Точно. Я, как мог, ему посочувствовал и прошел к себе в кабинет. У моей секретарши были надутые губки, а ноги стали "короче" и напрочь выцвели. Но я этому не придал особого значения. Бывает и не такое.

В одиннадцать часов я связался по сотовому с Потаевым и напросился на прием, заверив, что дело столь же важное, как и неотложное.

Эту весьма поношенную "Ниву" я заметил за собой на проспекте Мира. Возможно, я бы не обратил на неё внимания, если бы не её столь затрапезный вид. Среди блистательных иномарок она выглядела их очень бедной и очень далекой родственницей и не могла не вызывать сочувствия. В её салоне, кроме шофера, на переднем сидении сидел ещё какой-то молодой господин. Заподозрив неладное, я свернул на первую попавшуюся улицу, "Нива" добросовестно повторила мой маневр. Сомнения отпали – за мной следили. Моя персона грата вызвала у кого-то повышенный интерес. Додуматься до этой простой мысли было нетрудно. Гораздо сложнее было понять – кто за этим стоит, и что им от меня надо? И чтобы не стать персоной нон грата, необходимо было принять срочные меры. После энергичных умственных пассов, я пришел к мысли, что это могли быть люди Сосновского. Недаром меня вчера мучили сомнения. Этот маленький господин с высокими возможностями был недоверчив и подозрителен, как мать настоятельница к своим прелестным послушницам. Первое, что мне предстояло сделать – освободдиться от своих преследователей.

На улице Кропоткинской я оставил свой "шевроле" под моросящим дождем и неспешным шагом направился к стоянке метро. Боковым зрением отметил, как неподалеку остановилась "Нива", из неё выскочил такой же поношенный, как и машина, господин и поспешил за мной. Шофер остался в машине, резонно посчитав, что я не брошу столь дорогую машину на улице и обязательно к ней вернусь. Все это увеличивало мои шансы отвязаться от "хвоста". Привести его к офису Потаева в мои планы не входило. Это чревато для меня большими осложнениями.

В метро как всегда было столпотворение. С трудом вниснулся в переполненный поезд. Поношенный господин присосался ко мне, будто пиявка не отдерешь. Теперь я смог как следует его рассмотреть. Картины была из малоприятных. Высокий, худосочный, сутулый. Длинные пегие нечесанные патлы свалялись в жирные сосульки. Узкое, длинноносое и прыщавое лицо. Маленькие карие глазки взирали на мир затравлено и злобно. Похоже, что его ещё в дестве сильно обидели и теперь он имел большой зуб на все человечество. Я не был исключением. Что же мне делать с этим "симпатягой"? Как от него избавиться? Идея возникла спонтанно, но показалась мне столь удачной, что прочно закрепилась под коркой. Мне нужен был большой скандал маленького масштаба. И я стал думать над осуществлением своего плана и ждать удобного момента. Очень скоро он мне предоставился. Передо мной возникла ещё достаточно молодая, но уже весьма дородная дама с симпатичным круглым и сдобным, как свежая булочка, лицом. От неё пахло французскими духами и потом. Сочетание этих двух запахов вызывало довольно сильный эффект неврно-паралитического действия. Первым не выдержал испытания мой преследователь. Лицо его сморщилось, глазки заслезились и он отвернулся от дамы и, что было самым важным, – от меня. Я же все это не только стоически перенес, но даже улыбнулся даме и подмигнул, чем вызвал у неё приступ жгучего недоверия. Она смерила меня холодным, как душ в медвитрезвителе, и неподвижным, как мысли политика, взглядом, раскрыла дамскую сумочку, достала книгу и отгородилась от меня бестселлером с леденящим душу названием "Кровавый туман". И это было как раз кстати, так как в раскрытом зеве сумочки я увидел довольно пухлый кошелек. Не воспользоваться предоставленной возможностью было бы непростительно с моей стороны. Осторожно двумя пальцами я достал кошелек из сумочки и бросил его на пол как раз под ноги моего преследователя. Затем деликатно костяшками пальцев постучал по бестселлеру:

– Разрешите, мадам!

Бестселлер открылся. Показалось надменное, исполненное значения лицо дамы. Голосом оскорбленной добродетели она сказала:

– Что вам угодно?!

– Вы меня извините, мадам, но, мне кажется, что вот этот досточтимый джентльмен только-что изволил вытащить из вашей сумочки кошелек.

Дама заглянула в сумочку и, не обнаружив там кошелька, стала грозной и непредсказуемой. Лицо пропиталось яростью, глаза – ненавистью. Она выразительно взглянула на моего преследователя. Ее взгляд мог ввергнуть в трепет и героя. Но этот ипохондрик не был героем. Нет. Он вздрогнул и затрепетал, как осиновый лист при артобстреле. Втянул голову в плечи, затравлено зыркнул на окружающих и, сильно заикаясь, пролепетал побелевшими губами:

– Н-но это н-не п-правда! – Голос у него был такой же противный, как и он сам.

– Как это неправда?! – "возмутился" я. – Вы что же, милостивый государь, хотите сказать, что я вру?! – И тут я "увидел" у его ног кошелек и радостно сообщил: – Так вон же кошелек! Он выбросил кошелек!

Первой на мое сообщение среагировала дама. Она быстро наклонилась, подняла кошелек, сунула его в сумку, туда же отправила книгу, застегнула сумку на молнию и лишь после этого основательно взялась за "вора" схватила его за грудки и принялась неистово трясти, сопровождая свои действия словами заимственными ею из прочитанных бестселлеров с жуткими назвваниями. Не знаю, как автор, а я бы не стал их воспроизводить на страницах этого романа. Похоже, что на этот раз он со мной согласился.

Поняв, что мой преследователь теперь ещё долго не сможет вырваться из железных "объятий" мадам, я пробрался к двери и вышел на первой станции.

Через полчаса я уже стоял перед кабинетом Потаева.

Глава третья: Беркутов. Возвращение блудного сына.

Я даже сам не заметил когда и каким образом мне удалось перескочить в мягкий вагон, предназначенный исключительно для "баловней жизни". Видно, судьба решила сжалиться надо мной и отпустить из "козлов отпущения". Интересно, – надолго ли? Не знаю, не знаю. А пока я ловил миг удачи и упивался свободой и счастьем близости с любимой женщиной, как радуется двоечник известию о болезни любимой учительницы. В самолете Настя спала, а мы со Светланой говорили, говорили и все никак не могли наговориться. Еще никак не верилось, что у нас в запасе целая жизнь и, что мы не только успеем наговориться, но и надоесть друг другу своими разговорами. Впрочем, что это я такое говорю?! Ну, не придурок ли! Как может надоесть общение со Светланой? Этого просто не может быть. Определенно.

В Новосибирск мы прибыли при полном радиомолчании, не выпустив в эфир ни одного телефонного гудка, ни одного позывного. Но мои друзья не были бы моими друзьями, если бы не предприняли ответных действий. Их глубокая разведка доложила им о нашем количестве, дислокации и даже о морально-волевом настрое. А потому в аэропорту Толмачево они встречали нас шумною толпой с широченными улыбками, цветами и даже, можете себе представить, с женами. Такого парада красивых и счастливых людей я ещё никогда не видел. Определенно. Здесь были: Колесов со своей Леной. Юра Дронов с Верой, Валера Истомин и даже мой непосредственный начальник полковник Рокотов и прокурорский генерал Сергей Иванович Иванов. Казалось, пустячок, а приятно.

Больше всех, само-собой, радовался Сережа Колесов. Он до того соскучился по моим приколам, что даже стал заметно полнеть. Ничего, он очень скоро обретет свою былую форму. Это я клятвенно обещаю его жене красавице Елене.

– Димка! Черт! – орал Сергей благим матом, тиская меня в объятиях. Ну ты даешь! Ну ты молоток! Ну отмочил, так отмочил!

– Сережа, ты не прав, – сказал я решительно. – Мне кажется ты слишком злоупотребляешь положением друга. Сегодня все имеют равные права доступа к телу героя. Так что, освободи, пожалуйста, место. Дай возможность и другим насладиться общением со мной.

Колесов легко согласился и принялся лапать мою законную невесту, отбитую мной в честном бою у превосходящего численностью и всем прочем противника, приговаривая:

– Света! Какая ты! Ты стала ещё красивее! Повезло Димке! Здорово повезло!

Ко мне подошел Юра Дронов, крепко обнял, сказал проникновенно:

– Очень рад, что все так закончилось. С возвращением блудного сына в родные пенаты. Без тебя было скучно жить.

– Это я где-то понимаю. Но ничего, больше вам скучать не придется.

Затем меня принялась целовать Лена Колесова. И делала она это столь вдохновенно и профессионально, что вызвала явное недовольство своего ревнивого муженька.

– А ты что это, Лен? – спросил он ревниво.

– Что – "что"?

– Что это ты в нему прилепилась?

– Тебе – можно, я мне – нельзя? А тоже соскучилась по Диме, – ответила она, целуя меня в очередной раз.

– Странно. А почему ты мне не говорила, что соскучилась?

– Потому, что тебе невозможно ничего сказать – сразу кулаки сжимаешь.

Слова Лены были встречены дружным хохотом.

Ко мне подошел Валерий Истомин.

– Здравствуйте, Дмитрий Константинович! С возвращением! – и, не расчитав, так тиснул мою руку, что я едва не заорал от боли. Интеллигент с бицепсами Шварцнегера. Мучитель он, а не интеллигент!

– Друзья! – торжественно проговорил я. – Дайте мне поздороваться с руководством. Скажите, кого из вас встречало столь высокое начальство? То-то и оно. Дайте ж мне насладиться этой торжественной минутой. Может быть она у меня единственная в жизни и больше такой никогда не будет.

Твердой походкой подошел к Рокотову и, вытянувшись во фрунт, отрапортовал:

– Товарищ полковник, майор милиции Беркутов из бессрочной командировки по освобождению его внебрачной жены прибыл. Задание выполнено.

– Да ладно тебе, – махнул на меня рукой шеф, простецки улыбаясь. Артист! – Обнял, похлопал по спине, будто по пресловутой груше, да так, что из моей головы осыпались последние мысли, сказал одобрительно: – А вообще-то ты молодец, Дмитрий Константинович!

– Ничего особенного, – скромно, как и подобает герою, ответил я. Это, товарищ полковник, для одного вас открытие. Другие об этом давно знали.

– Ты от скромности не умрешь, – рассмеялся Рокотов.

– Это точно, – тут же согласился я. – Для нас, ментов, скромность слишком большая роскошь.

– Привет, пижон! – сказал Иванов, пожимая мне руку. – Опять цирк устраиваешь?

– Это ещё надо разобраться – кто чего устраивает, – проворчал я.

– Разбиремся, – пообещал Иванов. – Завтра в девять быть у меня.

А я смотрел на их добрые улыбчивые лица и меня переполняла гордость за себя, любимого. Ведь все они пришли встретить ни кого-нибудь, а именно меня. Значит любят и ценят. А этим, извините-подвинтесь, не каждый может похвастаться. Определенно. И переполняемый щенячьим восторгом, провозгласил:

– Спасибо, господа, за цветы, за поздравления, за то, что так классно научили целоваться ваших жен! – При этих словах Сережа Колесов, будто мавр, засверкал глазами. – Искренне тронут и все такое. Но сегодня представления не будет. Извините! Маэстро устал с дороги и тоже имеет право на личную жизнь. Так что, запаситесь терпением до завтра, господа. Завтра каждый из вас получит именно то, чего заслуживает.

Дома мы умылись, плотно пообедали, затем я положил во внутренний карман наши паспорта, взял на руки Настю, и дружной семьей пошли в ближайший ЗАГС, где мы со Светланой наконец подали заявление. Пора кончать с этой неопределенностью. Правильно?

А потом была чудная ночь. И все было, будто в первый раз.

– Свет, роди мне сына, – попросил я.

– Обязательно рожу, – заверила она.

Не знаю отчего, но только я ей сразу поверил.

Утром ровно в девять ноль ноль я был в кабинете Иванова.

Вчера по дороге домой Колесов мне поведал, что у Сергея Ивановича со Светланой Козициной все, тасазать, на мази, хи-хи-хи, ха-ха-ха.

– Сережа, прекрати злорадствовать! – сказал я строго. – Стыдно, понимаешь ли! Хорошие люди создают семью, а ты злорадствуешь. Нехорошо! Я тебя не узнаю. Прежде ты был более гуманен и великодушен. Что с тобой сталось, дружище? Когда ты успел растерять свои лучшие качества?

– Я злорадствую?! – опешил Колесов. – С чего ты взял? Я совсем даже наоборот.

– А вот этого не надо, господин подполковник. У тебя ж лицо, как лакмусовая бумажка – ты ещё подумать не успел, а мысль уже на лице проявилась. Ты бы видел, какие у тебя лживые глаза и какая фальшивая улыбка. Эта улыбка может принадлежать кому угодно, но только ни старшему офицеру милиции. Вот отчего я, как твой лучший друг, искренне озабочен твоим нравственным здоровьем и психическим состоянием. Что случилось, Сережа? Отчего ты стал на скользкий путь клеветы и очернительства? Почему распространяешь грязные инсинуации о хороших людях, наших с тобой, Сережа, боевых товарищах? Как такое могло случиться, я тебя спрашиваю?!

– Да пошел ты! – здорово обиделся Сергей. – Клоун!

– Тебя, Дима, ему явно не хватало, – сказала Лена. смеясь. Он уже ни в одни брюки не стал влезать.

– Я это заметил, – ответил я. Обнял друга за плечи. – Теперь он у нас станет элегантным, как рояль. Определенно.

Сейчас, глядя на Иванова, я вспомнил вчерашний разговор и отметил в его внешности положительные перемены. Он разом помолодел на добрый десяток лет. Глаза горят, будто два авиационных прожектора. Рот до ушей, хоть завязочки пришей. А солидный генеральский мундир, будто подчеркивал несолидность его хозяина. Ё-маё! Неужели и я выгляжу также глупо? А то как же. Оснований выглядеть лучше у меня нет никаких. Определенно.

– Что смотришь на меня, как на икону Пресвятой Богородицы? – спросил Иванов.

– Смотрю, что с нами бабы делают! – сокрушенно вздохнул я.

– Ах, ты об этом... Не говори! Они все могут. Мы в их умелых руках, будто кусок сырой глины – чего захотят, то и вылепят.

– Это точно, – согласился я. – В таком случае, поздравляю!

– Спасибо! Я тебя тоже поздравляю!

– Спасибо! У вас когда свадьба?

– Через пару недель. А у тебя?

– Через месяц. Пытался вчера разом решить эту проблему, даже оружие грозился применить. Ни в какую. Наш российский бюрократизм неистребим. Его не возьмешь и современными видами вооружения. Положено месяц по инструкции – значит так тому и быть. Ты хоть лоб расшиби. Только я ещё не решил, что делать – то ли справлять свадьбу, то ли отмечать поминки по утраченной свободе.

– Время ещё есть. Определишься.

– Это конечно.

– А теперь, как говорится, ближе к делу. Рассказывай, что удалось раздобыть?

Я достал из кармана пакет с документами и наши с Анзором Мурадиевым отчеты. Иванов просмотрел документы, одобрительно сказал:

– Молодец!

– Ну, так... Наша фирма веников не вяжет, работает солидно, с гарантией.

– Скромнее надо быть, майор. Скромнее. Почить на лаврах – участь слабаков. Настоящим мужикам некогда этим заниматься.

– Это конечно, – вынужден был я согласиться.

– Да, теперь этим господам туго придется. Я бы им не позавидовал. Но вот что мне с ними делать, – Иванов прихлопнул рукой бумаги, – ума не приложу?

– Как так?! – удивился я. – Ведь документы прямо указавают на составы преступления.

– Так-то оно так. Но дело может быть возбуждено лишь по месту совершения преступления. Поэтому, у меня нет никаких оснований к их возбуждению... Ладно, что-нибудь придумаем. – Сергей Иванович стал читать наши отчеты.

В это время с улицы донесся ужасающий грохот, скрежет, звон разбитого стекла. Мы с Сергеем Ивановичем подошли к окну. Внизу на улице Каменской случилась авария. Новенькая и блистательная иномарка, упоенная скоростью, слишком поздно вспомнила о светофоре и, чтобы избежать столкновения с затормозившей впереди машиной, выскочила на полосу встречного движения и лоб в лоб столкнулась со стареньким "москвиченком". Вид обоих машин был ужасен и удручающ. Из иномарки выскочил шустрый парнишка и, размахивая руками, стал что-то кричать. Можно было лишь различить отдельные слова: "Мать твою...", "...ответишь...", "...старый козел!". Наконец, из "москвича", медленно, держась за голову, показался старичок пенсионер. Молодой подскочил к нему, схватил за грудки и принялся трясти, что-то приговаривая. Старичок, напуганный случившемся, уже не имел сил к сопротивлению. Его голова безвольно болталась туда-сюда, туда-сюда.