Текст книги "Юность Бабы Яги"

Автор книги: Владимир Качан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Так размышляет Дима, мелкий московский бандит-беспредельщик, решивший жестоко отомстить за свою поруганную, отвергнутую и оплеванную сердечную склонность, а руки его в это время раздевают Вету. Нет, он не разрывает на ней одежду сверху донизу, демонстрируя свою лютую беспощадность. Он помнит: Виолетте потом пешком домой, а разорванная одежда привлечет внимание прохожих или ментов, и тогда возникнут сложности. Кроме того, он хочет насладиться медленным кошмаром, который он ей устроит. Ну и последнее: медленно раздевая беспомощную Виолетту, можно подробно еще раз ее осмотреть, оценить и по-настоящему возбудиться. Ну а потом отдать жадно сопящим рядом гиенам – ее дожирать. Пусть, урча, наслаждаются остатками Диминого пира. Он раздевал и смотрел ей в глаза, ища в них еще более возбуждающий страх или мольбу о пощаде, и… как ни странно, не находил. Глаза ее имели неожиданное выражение насмешливости, что удивляло, обескураживало и лишало процесс сладкого чувства власти над жертвой. Ее бесстыжие глаза улыбались, мать твою! Еще по инерции расстегивая Ветину юбку, он зловеще спросил:

– Что, бздишь, сучка? – хотя уже явно видел, что нет. И тогда он сорвал клейкую ленту с ее губ и отчаянно впился в них. Зверский поцелуй тоже не испугал, Дима почувствовал, что губы ее улыбаются.

– Ах же ты, падла! Не боишься, значит? Не боишься, да? Ах, ты не боишься, дрянь, – распалял себя Дима, – не страшно тебе, гнида? Не страшно? Подожди, тебе сейчас будет страшно, – и стал бить Вету по лицу, левой и правой рукой, и снова левой, и снова правой.

И вот тут-то, к несчастью Димы, в Вете проснулся опаснейший родовой инстинкт. Со связанными руками, не имея никаких физических возможностей для сопротивления, она почувствовала, как что-то страшное концентрируется в ее груди, собирается в какой-то огненный кулак и рвется наружу. Эту силу следовало только направить и выпустить. Она так и сделала, глядя прямо в Димину переносицу. Диму отшвырнуло к стене, и он там осел, растерянно глядя на девушку, бывшую всего минуту назад жертвой, бессильной что-либо предпринять. Пацаны ничего не поняли, удивленно глянули на Диму – что это, мол, с ним вдруг, но, поскольку предмет насилия в данный момент представлял главный интерес, двинулись к Виолетте. С ними случилось то же самое, только хуже. Один отлетел в сторону, схватился за глаза и стал орать, что он ослеп, стал выть от боли, вопя: «Что эта сука со мной сделала?» Второй получил такой же страшный астральный удар в солнечное сплетение и катался по грязному полу чердака, сипя и однообразно матерясь. Вету никто таким вещам не учил, хотя, если они в человеке есть, их, говорят, можно развить до невероятного умения. Соответствующие задатки в Виолетте были и проснулись только из-за предельной опасности, от чрезвычайно сильного стресса. Называется такое умение таинственно и даже фантастично – астральное карате. И в его существование практически никто не верит. Видимо, настоящие мастера этим умением пользуются аккуратно и уж, во всяком случае, его не афишируют. В Ветином случае сработала так называемая мыслеформа. Она рельефно, объемно, ярко представила себе, что она – сильнейший каратист и ее удар – смертелен.

Ребята, получив по хорошей порции энергических ударов, чуть-чуть пришли в себя и смотрели друг на друга с вопросом: «Бля-а, че это было-то?»

– Ну-ка, развязать меня, живо! – приказала Виолетта.

Пацаны безвольно сидели на полу и глазели на Вету, как на НЛО.

– Развяжите руки, недоноски! – повторила Вета. – И не смейте убегать, иначе обещаю: каждому из вас быть импотентом на всю жизнь.

В ее обещание теперь можно было верить, во всяком случае, подумать: черт ее знает, а вдруг и правда… Поэтому Чирий подошел к ней, как к шаровой молнии, осторожненько, боком, быстро полоснул ножом по ленте, стягивающей Ветины руки, и отскочил в сторону.

– А теперь отвезете меня домой, – сказала Вета. – Ты, Димочка, золотой мой, отвезешь.

– Не-не, я не могу сейчас, – тихо сказал Дима и был прав.

Действительно – не смог бы сейчас, руль бы не удержал, потому что руки тряслись, в аварию бы еще попал.

– Ладно, – усмехнулась Вета, – давайте деньги, у кого сколько есть. Я на такси поеду.

Дрожащие пальцы извлекли из бумажников купюры, Вета собрала свою заслуженную контрибуцию и, оставив незадачливую банду на полу, пошла ловить такси.

Глава 19,
в которой намерение уехать превращается в необходимость

В этом году школа заканчивалась. Предстоял выпускной бал и белое платье. Детали туалета подробно обсуждались с единственной подругой, которая появилась у Веты за все это время очного и заочного обучения. Единственной, с кем она могла поговорить более или менее на равных. Остальные были еще дети, некоторые испорченные, порочные даже, но все равно дети и дуры. Даже бывшая подружка Анжелика, девушка, о которой можно было бы сказать: мозжечок с ноготок, даже она рядом с ними могла бы легко сойти за кандидата физико-математических наук. Узок был круг их интересов, страшно далеки они были от Ветиного масштаба. «Иванушки-интернэшнл» плюс местная дискотека – вот все, чем жили девочки. У них даже мечты не было, а были смутные, неосознанные желаньица, стратегический смысл которых сводился к тому, чтобы все было успешно, с бабками и по кайфу. А вот у Ветиной новой подруги Лены и амбиции были, и интересная склонность к авантюризму. И внешне она была ничего себе. Не Виолетта, конечно, но далеко не уродка. Во всяком случае, хорошенькой ее можно было назвать безусловно. В общем, нормальная девочка, дружить с которой было можно не только потому, что больше не с кем.

Дима-Таксист со своей шпаной не появлялись. И, наверное, даже не оттого, что были так уж сильно напуганы Ветиными чудесами. Тут другое. Таким реальным, земным, другими словами, конкретным и одномерным пацанам впустить в свое сознание что-то необъяснимое – все равно что боксеру Майку Тайсону спеть партию Ленского. Теоретически такое, конечно, возможно, но не бывает! Диме и его друзьям проще и легче было сказать себе и друг другу, что Виолетта – обыкновенная сумасшедшая, психопатка, а у психопатов всякое бывает, но по-любому следует от них держаться подальше. Так что Дима с коллегами исчез, и слава богу.

А с Леной разговоры шли в очень полезном направлении. В том смысле, что у Виолетты намечалась напарница по путешествию в дальние страны. Говорили как-то о планах на будущее после школы, и Лена вдруг:

– Вет, слушай, а поедем за бугор.

– Как? А виза, а деньги? – формально удивилась Вета.

– А-а! Да как-нибудь! – легкомысленно отмахнулась авантюристка Лена.

– Как «как-нибудь»? – спросила Виолетта, – ведь это же не в Кострому съездить.

– Главное – выехать, а на месте как-нибудь разберемся.

Лена, надо сказать, родителей уже давно не слушалась. Настолько не слушалась, что те почти махнули рукой на поведение дочери. В противном случае одна нервотрепка. Вялые попытки воспитания со стороны отца, дежурные проявления родительской жесткости мгновенно разбивались о неадекватную, атакующую истерику дочери, которая таким образом отстаивала свою независимость. Родителей Лены нельзя было назвать не то что богатыми, но даже состоятельными людьми, а, значит, надеяться на то, что они дадут денег на предполагаемый вояж, не приходилось. На что рассчитывала в таком случае Лена – непонятно, но природный оптимизм, помноженный на склонность к приключениям, внушали ей уверенность в том, что, как бы там ни было, но все равно затея удастся. Причем Лена хотела (а Виолетта про себя это уже давно решила) поехать не куда-нибудь, не в какую-то там страну бывшего Варшавского договора. Они хотели подальше, вот туда, например, где штаб-квартира НАТО, в Бельгию. Бельгия – то, что надо. Все пока носило абстрактные очертания мечты, в принципе осуществимой, но мечты. Но вскоре уже идея фикс с опасной скоростью начала перерастать у Лены в упертое, исступленное желание не откладывать это дело в долгий ящик и приступить к немедленной реализации. У Веты был Гамлет, который должен был вскоре приехать и помочь, как всегда, у Лены же не было никого, поэтому желание побыстрее добыть денег отчаянно искало выхода и находило пока только один, самый незатейливый – проституцию. Хотелось только Лене не продешевить, подороже продать свое нетронутое, беспорочное тело. Тот, кто будет у нее первым, должен хорошенько заплатить: он же не только девушку покупает, но и право первой ночи, так деловито рассуждала Лена и усидчиво искала выходы на менеджера по выгодной реализации своей «девичьей чести». Она надеялась найти такого человека, который продаст не только первую ночь, но и далее станет ее директором, администратором, а если называть вещи своими именами, то – сутенером. Ясно, что придется и с ним, но это уже неважно, Лена верила в то, что через несколько месяцев деньги на поездку будут собраны. Она верила в свою звезду.

В строительстве планов пролетели последние недели до выпускного вечера, и за два дня до него приехал наконец Гамлет Вазгенович. К подъезду подкатил белый «мерс». Как всегда – сюрпризом, без звонка, Гамлет никогда не предупреждал. И не потому, что хотел Вету проверять, а потому что хотел, чтоб был именно сюрприз, праздник, с цветами, шампанским и привезенными из-за границы подарками. Неожиданно, вдруг! Раз – и праздник! Чтобы Вета завизжала от радости и бросилась ему на шею. Гамлет очень любил, когда Вета визжала от радости, это было так по-детски и так приятно. Вета на несколько секунд превращалась опять из великолепной содержанки в ребенка, почти соответствующего своему возрасту.

На следующее утро поехали покупать белое платье для выпускного бала. Шить – времени уже не было, надо было купить, и решили купить в магазине для новобрачных, но чуть-чуть переделать, чтобы не было такого уж очевидного свадебного колорита. Заплатить как следует, и там же в магазине и сделают. Вышло ослепительно. Потом поехали в ювелирный, и после него Вета даже не находила слов, чтобы отблагодарить Гамлета, спонсора своего бесподобного. Впрочем, она знала один способ выразить свою благодарность, всего лишь один, но самый лучший для Гамлета. И, если бы его тем же вечером спросили, что такое счастье, Гамлет, не задумываясь, ответил бы, что вот это оно и есть. Весь свой женский потенциал подарила в тот вечер ему Виолетта, и он был счастлив вполне.

Школьный бал шел примерно так же, как уже было однажды у Веты на корабле: под знаком «королева и ее подданные». Лена была первой фрейлиной и тоже освещалась лучами Ветиного сияния. Обеим девочкам пришлось понять буквально через час, что, наверное, надо уходить, потому что убожество и серость остального школьного мира были очевидны. Виолетта вызывала у других выпускниц и учителей только зависть и таким образом портила им праздник. Она не могла не почувствовать волны злобы и неприятия, шедшие извне, тогда – что за веселье! Надо было уходить. Ее выпускной бал так и не состоялся. Она снова ощутила себя чем-то вроде русалки, угодившей в тесный аквариум, в котором не развернешься и не поплаваешь толком. Чего тут вертеться русалке среди рыбьей мелочи? Хватит! Масштаб не тот и, конечно, надо уезжать куда-нибудь на оперативный простор.

Но пока Гамлет всячески пытался скрасить ее жизнь маленькими радостями. На следующее после бала утро они поехали на рынок. Купить, как выразился Гамлет, «все, что пожелаешь».

На рынке Виолетта желала многого, особенно из фруктово-ягодного меню. Она весело порхала между фруктовых рядов, и в сумку гамлетовского телохранителя летели – дыня, черешня, малина, черника, клубника, а также все такое, для чего в Москве был не сезон и что было привезено из Израиля, Узбекистана и других стран с теплым климатом, даже из Чили. И хотя в Москве тоже уже несколько лет в июне стояла душная, влажная, пыльная жара, часто под 40 на солнце, она почему-то не способствовала росту красивых фруктов. Скорее наоборот, все как-то увядало, все, включая людей, на здоровье и особенно психике которых такая погода сильно отражалась.

Гамлет величественно плыл рядом и расплачивался не торгуясь, несмотря на то, что некоторых торговцев это даже обижало, ибо процесс веселого торга, может быть, самая интересная сторона их деятельности, а тут этот денежный туз лишает их такого удовольствия. Гамлет не торговался, а только спрашивал про то, что выбрала Вета: «Хорошая?» Тот, естественно, рассыпался в похвалах своему товару. Тогда Гамлет говорил грозно: «Смотри», и в его «смотри» столько всего было, что каждый торговец предпочитал не рисковать и подсунуть гниловатый фрукт даже не пытался. Гамлет ни разу не спросил перед покупкой: почем килограмм того-то или того-то. Ему упаковывали фрукты, и он после этого только спрашивал: «Сколько тебе?» И без комментариев отдавал. Все кавказские торговцы проявляли к нему подобострастное уважение. Некоторые пытались даже повеселить. Например, торговец дынями, азартно блестя черными маслянистыми глазами, открыл Гамлету секрет, как получить расположение буквально любой девушки.

– Ты, – говорит, – отрезаешь ей кусочек моей дыни, даешь попробовать, да? Потом спрашиваешь: «Сладкий, да?» Она говорит – да. Тогда ты ей: «А ты еще слаще!» Все! Ноги вверх!

Дивная простота метода удивляла и восхищала. И вот в рыбном ряду, после покупки трех длинных копченых угрей Вета почувствовала странную, необъяснимую пока тревогу. Она стала оглядываться в поисках источника этой тревоги и нашла его не сразу. Метрах в двадцати, почти у выхода, за грубо сколоченным самодельным столиком, покрытым диковинной грязной скатертью с изображением звезд и полумесяца, сидела неопрятная чернявая старуха и остро следила за передвижениями Веты вдоль рыбного ряда, примерно как кошка следит за порхающей невдалеке птичкой. На ее столике лежала табличка: «Гадаю на картах и по руке».

Гадалка наточенным взглядом буравила Ветино лицо, а рядом с ней топтался мужичок неопределенного возраста с длинными волосами, бородатый и рябой, с постоянно и беспокойно двигающимися руками. И он тоже с какой-то злой насмешкой пялился на Вету, будто говорил взглядом: «Давай, давай, порхай пока, уже недолго». Вета поежилась. Причина такого внимания к своей персоне была ей совершенно неясна, но тревогу внушала. Если бы внимание проявлялось со стороны любого прохожего, торговца, милиционера – тогда все нормально, тем более что к подобным знакам внимания Вета уже привыкла, но тут все было иначе и гораздо опаснее, потому что она попала в фокус интереса людей определенных, от которых не так давно убежала без оглядки. Угадали они ее, что ли? Или откуда-то узнали? Рыбак рыбака видит издалека? Так или иначе это следовало либо немедленно проверить, либо немедленно скрыться. Вета решила выбрать первое, хотя бы для того, чтобы знать, что следует предпринять. Если каким-то способом ее вычислил мамин, так сказать, профсоюз, пусть даже это произошло совершенно случайно, надо было побыстрее удирать и теперь уж точно за границу. Спасибо, что Гамлет рядом, а не в отъезде. Вета решительно подошла к гадалкиному рабочему месту, почти оттолкнув рябого мужичка. Гамлет и охранник на минуту потеряли Виолетту из виду, что позволило ей приблизиться и спросить довольно агрессивно:

– Что вы на меня смотрите? Что вам надо? Вы меня знаете?

И тут самым худшим опасениям Веты суждено было сбыться.

– Да что ты волнуешься, красавица, – промурлыкала гадалка и улыбнулась всем золотом своих зубов. Она глянула хитро из-под косматых бровей и вполне уверенно сказала: – Виолетточка…

– С чего вы взяли? – побелев, прошептала Вета. – Меня зовут…

– Виолеттой, – настойчиво и ласково продолжила гадалка. – Ты ведь дочка Елизаветы Васильевны, ага?..

Вета, что-то невнятно мыча, попыталась возразить.

– Не на-а-до от мамки-то отрекаться, нехорошо-оо, грех это, красавица, – назидательно завывала старуха, в то время как Гамлет с охранником уже подходили. – Что ж ты, Виолетточка, мамку-то не жалеешь совсем? – продолжала гадалка, косящая под цыганку, которой скорее всего не была. – Мамка обыскалась тебя по всей Москве, а ты вон где спряталась. Вон с кем, – сказала она, кивнув в сторону подходящего Гамлета.

– Мамка плачет, ищет ее, – вступил в диалог рябой колдунок, – а она блядует тут с «новыми русскими», – наградил он Гамлета новой национальностью.

– Помолчи, Трофим, – даже не оборачиваясь к нему, тихо, но угрожающе произнесла псевдоцыганка, и мужичок осекся, замолчал, только беспокойные пальцы продолжали бегать по его засаленному кожаному пиджачку. Продолжая в упор смотреть на поникшую Виолетту, она сказала с неожиданным сочувствием и пониманием: – Зря ты все это затеяла, девонька. От нас ведь просто так не убежишь.

«От нас», сказала она, и Вете стало по-настоящему страшно, она на мгновение почувствовала себя загнанной в угол, из которого только один путь – назад. Но только на миг, потому что назад уж очень не хотелось, а жизненные силы и воля в Виолетте были огромны, сдаваться она не желала ни при каких обстоятельствах. Однако это вам не шпана на чердаке. И бороться придется, включая все резервы, в том числе и помощь Гамлета. Но эта старая коряга, эта кикимора, конечно же, думала, что Вета обречена, что теперь ее можно и пожалеть, потому что куда ей деваться. Наверное, поэтому она доверительно и даже сочувственно продолжила, чуть наклонившись в сторону Виолетты и поправив на могучих плечах черную шаль, усыпанную алыми розами.

– Тебя ведь уже почти нашли, моя хорошая. Приезжал к мамке специальный человек и по фотке твоей определил, что ты где-то здесь. Так что не сегодня завтра тебя бы все равно нашли.

Подошел Гамлет.

– В чем дело? – спросил он, увидев по лицу Виолетты, что хорошее настроение у нее мгновенно улетучилось.

– Ничего, – сказала Вета, – постой рядом, пожалуйста, я тебе потом все объясню, ладно?

Гамлет с охранником встали рядом, но с видом, который не оставлял сомнения в том, что в крайнем случае можно и пистолеты достать.

– Вы скажете маме? – быстро спросила Вета гадалку.

– Я должна, – ответила та не совсем уверенно, давая понять, что возможны варианты.

– Гамлет, – тихо обратилась к нему Виолетта, отведя его в сторону на несколько шагов, – дай 100 долларов. Не спрашивай, пожалуйста, дай, я потом все объясню, – повторила она. Затем снова подошла к столику одряхлевшей Земфиры и задала вопрос, намекающий на взаимовыгодное сотрудничество: – Могу я попросить вас кое о чем?

– Можешь, красавица, отчего не можешь? – и мужичку: – Трофим, ну-ка, отойди на дистанцию.

Тот, что-то бурча невнятным матерком, отошел.

– Можете помолчать хотя бы три дня? – попросила Вета, протягивая старухе стодолларовую купюру.

– Могу и в два раза больше. Целую неделю могу, если денег не пожалеешь, – был ответ.

Проводив взглядом исчезающую купюру, Вета вновь обернулась к Гамлету. Тот, уже не удивляясь, дал деньги.

– А Трофиму, – сказала старуха, – чтобы и он помолчал. Он же и без меня может стукнуть.

Пришлось попросить у Гамлета еще 50. Но уверенности в том, что это колдовское отребье, внезапно оказавшееся здесь, эти шестерки магической элиты сдержат слово, не было ни малейшей.

– Смотри, – сказала Вета старухе, не только уже не боясь, не падая духом, а почти так же весомо и грозно, как Гамлет базарным торговцам. – Смотри, – повторила Вета, демонстрируя гадалке, что и она в известных вопросах человек не случайный и не последний, – если ты меня наколешь, тебя и Трофима твоего найдут в канаве, и не сразу. Когда вы уже разлагаться начнете, ясно тебе? Я об этом специально позабочусь. Помни об этом, – и, взяв под руку Гамлета, быстро пошла к выходу из рыночного павильона.

В машине, разбросав пакеты и вся вибрируя от только что пережитого шока, смешанного со справедливым негодованием, Виолетта поведала Гамлету, с кем она только что встретилась и чем ей это грозит, что эмиссары колдовского сообщества настигли ее и здесь, на окраине Москвы. Гамлет ведь знал всю предысторию, но, как отпетый материалист, не придавал ей слишком уж большого значения, относя еще тогда, при первом объяснении с Ветой, стремление ее побыстрее убежать из маминого дома на счет девичьей экзальтации и типичного для женского пола стремления все преувеличивать. Встречу Виолетты с фальшивой цыганкой на базаре Гамлет, честно сказать, тоже не считал чем-то особенным, однако волнение его любимой девушки имело такой накал, ее лицо у столика гадалки вдруг стало таким белым, что Гамлет испугался. Однако сохранял мужское спокойствие, которое Вету раздражало.

– Ты не понимаешь! – твердила она, стуча кулачками в сиденье «Мерседеса». – Ты плохо понимаешь, что эти люди могут сделать! Тут никакие помощники с оружием не спасут. Они могут и тебя сделать по одной только фотографии и одному твоему волосу. На расстоянии, понимаешь?

Гамлет скептически кивал головой, и Вета чуть не плакала от бессилия убедить его в значимости и возможностях магического братства. Она, конечно, могла бы и сама предметно показать Гамлету, что его материализм всего лишь разновидность невежества и отказ от желания узнавать что-то новое, и в этом он от Димы-Таксиста недалеко ушел. Она могла бы ему прямо в машине продемонстрировать пару штучек, которые его по крайней мере удивили бы, но… не желала. Не желала всем сердцем, потому что он должен был все время считать ее прекрасной девушкой, жертвой обстоятельств и злых людей; умной, но все равно наивной, почти ребенком; беззащитной и открытой, той, которую защитить, кроме него, некому. Да, временами, с ним в постели, почти развратной, но все равно – школьницей, уязвимой со всех сторон. Гамлет должен был чувствовать себя единственным в мире бронежилетом, способным уберечь Виолетту от вражеской пули. А Ветины магические резервы пусть остаются при ней и Гамлета не пугают. Все равно истина в том, что никто, кроме Гамлета, помочь в осуществлении ее планов не может.

Гамлет, во-первых, миллионер, в долларовом, естественно, эквиваленте, во-вторых, он по-настоящему хорошо относится к Вете и оберегает ее, а быть может, даже любит… да, скорее всего уже любит, и, наконец, третье – Гамлет в курсе всего, что с ней происходило и чего она опасается; ему уже ничего объяснять не надо, хотя на его лице сейчас – скептическая гримаса. Словом, Гамлета не нужно было даже убеждать в степени опасности. Верит он или не верит – неважно, он все равно сделает то, что Вета попросит. И Вета на грани истерики, которая, впрочем, была весьма далека от истерики настоящей, кричала Гамлету:

– Мне надо сваливать отсюда, слышишь?! Они мне дали неделю, но могут и надуть. Мне сегодня же надо уехать из этой квартиры! Куда угодно, а в ближайшее время за границу, и подальше! – И, припоминая рожденную с подругой Леной и ставшую уже навязчивой идею насчет штаб-квартиры НАТО, – умоляла, настаивала, требовала: – Гамлет, миленький, отправь нас с Леной в Бельгию!

– Почему в Бельгию? – удивился Гамлет. – И кто такая Лена?

– Отправь, отправь, спаси меня, ну, пожалуйста! – зарыдала Вета, спрятав лицо в ладонях, в основном для того, чтобы не было видно, что слез нет. Рыдания есть, а слез нет.

– Да успокойся ты ради бога, поедешь, конечно, поедешь.

– Правда? – Вета отняла руки от лица и тут же бросилась обнимать Гамлета, вытирая у него за спиной несуществующие потоки слез. Потом схватила его руку и стала ее часто-часто целовать.

– Ну что ты, что ты, – гладил Гамлет ее по таким любимым черным локонам. – Это же само собой. Если тебе что-то очень надо – я сделаю, ты же знаешь. Так почему Бельгия?

– У Ленки там знакомые, – с ходу соврала Виолетта и, предупреждая следующий вопрос, сказала: – А Ленка – моя ближайшая подруга. В школе подружились. Родители ее ненавидят, а она их, – продолжала Вета полет своей фантазии. – Она так хочет уехать, что готова продаться кому угодно, даже девушкой по вызову готова стать.

Гамлет, отличавшийся быстротой реакции, уже прикидывал, что можно сделать. Ну что Вету надо будет сегодня же отвезти в свой загородный дом, это понятно. Теперь насчет Бельгии. Был один шанс, смешной, но реальный: по приглашению от Олимпийского комитета Бельгии. Гамлет вспомнил свои кое-какие связи в мире спорта. И можно это сделать быстро, только заплатить придется людям в Российском спорткомитете за право девушек временно называться, допустим, гимнастками. Теперь подруга Лена. Гамлет был благороден, что и говорить, но не настолько, чтобы оплачивать поездку совершенно чужой девушки. С другой стороны, он был человек деловой, а у него, в свою очередь, были деловые партнеры, которых могло бы заинтересовать желание Ветиной подруги продать подороже свое целомудрие и тем самым оплатить поездку.

– Твоя Лена как? – спросил он у Виолетты после трехминутного раздумья, во время которого Вета держала голову у него на коленях, а он все продолжал гладить ее волосы.

– В каком смысле, как? – подняла Вета с его колен свое благодарное лицо.

– Ну как? Она ничего? Хорошенькая хотя бы? – почти смущенно спросил Гамлет.

– Постой, ты что же, хочешь?.. – ревнивым и гневным шепотом спросила Виолетта.

– Да ты что? – засмеялся Гамлет. – Мне одной тебя хватит на всю жизнь, что мне осталась, – вырвалось у него такое приятное и обнадеживающее признание. – Я лично не хочу. А вот кто-то из моих хороших знакомых может захотеть, а захотев, хорошо заплатить.

Ветина интуиция подсказала ей, что просить Гамлета дать денег и на Ленину поездку не следует. В иные моменты он проявлял такую жесткость, что было ясно: Гамлет просто так никогда деньги не тратит, а его меценатство и человеколюбие имеют строго определенные (им же) границы. Тем более что Лена все равно собиралась таким путем добывать деньги. А тут верняк и сразу. Один, ну два, ну три раза, но с одним! – и все, поехали! Она ведь собиралась потратить на торговлю своим телом целых полгода, а тут можно за неделю даже больше заработать, чем если бы сама, без протекции. Вета сразу уловила в рассуждениях Гамлета практический смысл. Действительно, если Ленка так уж хочет, надо отработать. Почему она сама с Гамлетом может, хоть и ничего, кроме благодарности, к нему не испытывает, а Ленка должна так, за ее счет? С какой стати? Так или иначе, план действий был продуман еще в машине, и они поехали на квартиру забрать вещи и оставить записку хозяйке с информацией о том, что Вета съезжает, а возвращать деньги, уплаченные за три месяца вперед, не надо.

Гамлет оказался весьма успешным дилером Лениных прелестей. Среди его знакомых оказалось немало желающих стать первым мужчиной у симпатичной девушки. Вероятно, потому, что они в принципе по жизни во всем старались быть именно первыми; вторые и третьи места на пьедестале успеха их не устраивали, они и в самом деле были лидерами.

Этих-то людей Гамлету удалось в один прекрасный вечер собрать в VIP-зале казино «Голден Палас». В VIP-зал кого попало не пускали. В основной, большой зал ходили все, кто способен был без ущерба для своей нервной системы проиграть за ночь полторы-три тысячи долларов. Главное – без оружия, наличие его особенно тщательно, тщательнее даже чем в израильском аэропорту Бен-Гурион, проверяли крупные стриженые ребята в строгих черных костюмах, белых рубашках и галстуках. Подчеркнутая академичность костюмов никак не могла скрыть устрашающего атлетизма их фигур. Их борцовско-боксерские торсы любому посетителю казино, склонному к скандалу и дебоширству, мягко намекали на то, что в случае чего они могут без особого напряжения нарушить равновесие его тела и даже нанести телу соответствующие воспитательные повреждения, а попросту говоря – вздуть и выкинуть хулигана, нарушающего солидное, респектабельное продвижение больших денег. А на втором этаже, над игровым залом располагался ресторан и небольшая эстрада, на которой ежевечерне выступали либо для игроков, которым уже нечего было терять, либо для обычных гостей крупные звезды нашего шоу-бизнеса и мелкие – зарубежного. Казалось бы, запредельную роскошь, масштаб и солидность основного зала не может превзойти ничто. Есть места, разумеется, но они далеко, за пределами Российской Федерации, в каком-нибудь Монте-Карло или там в Лас-Вегасе, но, оказывается, можно превзойти и здесь.

Рядом, за углом, в том же здании располагался VIP-зал «Аурум», что в переводе с латинского или с таблицы Менделеева, как известно, означает золото. Вот там уже никого не проверяли, туда ходили постоянные VIP-персоны, которых тут знали, которые хотели провести время примерно так же, как за углом, но тихо, можно даже сказать, по-домашнему. Всего 3–4 игровых стола и рядом небольшая гостиная, в которой тоже выступали артисты, заказанные VIP-персонами. Артисты выступали для десятка человек, да и те постоянно фланировали от мягких кресел гостиной до игровых столов, затем к бару и обратно, неважно в какой последовательности. При всем этом они тихо переговаривались, делали какие-то свои дела, и артист таким образом был чем-то вроде радио: работает себе, не мешает, а если что-то в его выступлении заинтересует, можно привстать на пару минут с пузатым бокалом, на дне которого плещется что-нибудь изысканное, и немного послушать. Все это могло быть унизительно для хорошего артиста, но, с одной стороны, там все же сидели несколько человек, пришедших специально из-за него, и потому слушающих внимательно и с пониманием, а с другой – артисту делали такое финансовое предложение, отказаться от которого значило иметь какую-то уж совсем особенную гордость. Действительно, трудно отказаться, если тебе предлагают за час гонорар, примерно равный твоей трехмесячной зарплате в театре.

Вот в этом тихом месте и собрались Гамлет с другими серьезными мужчинами, чтобы провести своеобразный аукцион по поводу девушки Лены. Аукцион, который тем не менее должен был проходить под эгидой юмора. Как бы шутка, как бы все не по-настоящему, однако результат в перспективе мог оказаться вполне реальным. Из женского полу в зале не было никого. Виолетту, которая хотела морально поддержать подругу, на эти оригинальные торги тоже не взяли. По двум причинам. Первое – Гамлет, как уже было сказано, свой персональный бриллиант не показывал никому, так как его зубастые партнеры могли позавидовать, а кое-кто мог бы попытаться и отнять, и тогда деловые и дружеские связи могли быть из-за Веты сильно нарушены. А второе – все, как известно, познается в сравнении, и может так оказаться, что если Вета будет сидеть рядом, то Ленины прелести никто и не купит.

Аукцион проводил профессиональный конферансье Андрей Кусков. В собравшейся компании он был привычно своим, можно даже сказать – штатным шутом, он часто за приличные деньги вел их свадьбы, дни рождения, годовщины образования фирм, концернов, а также дружественных холдинг-центров. Новых людей в их круг допускали с трудом, и Андрей знал всех, был в курсе многих дел и личных проблем всех собравшихся миллионеров. К тому же он был человеком верным: у других, не из этого круга, сколько бы ни звали, Андрей не работал. Он дорожил и своими гонорарами, и расположением к нему олигархов и остальных, помельче. Андрею для внутреннего спокойствия (чтобы статус постоянного штатного паяца не ущемлял гордость артиста) такое расположение хотелось квалифицировать как дружбу. Он и приучил себя думать только так, а не иначе, ну а конверты с долларами в конце каждого вечера – это так, между прочим. На такую мелочь можно внимания не обращать, дружба – вот главное. И, что еще немаловажно, Андрей умел не болтать, инстинкт подсказывал ему не ходить по минному полю, и, зная многое и даже совсем интимное про многих из них, он никогда не рассказывал одному про другого и другому про третьего. Бизнесмены об этом знали, поэтому иногда доверяли Андрею в нетрезвом состоянии такие секреты, которые в других, нечистых руках могли бы послужить убийственным компроматом или поводом для шантажа. Так что Андрей был своим парнем для каждого участника сегодняшнего веселья. Что же до так называемой гордости артиста, то куда артисту эстрады, бывшему когда-то одним из лучших конферансье Советского Союза, было деваться после того, как этот «Союз нерушимый» таки обрушился с треском и смрадом начала перестройки. Куда? Профессия оказалась невостребованной. Вести крупные концерты стали приглашать известных телеведущих и киноартистов, а ехать от Москонцерта в замшелый подмосковный дом отдыха для ветеранов труда и выступать там весь вечер за 300 рублей – это Андрею совершенно не светило. Поэтому, когда ему позвонило некое частное лицо, представилось референтом другого частного лица и преложило за 500 баксов провести в частном ресторане день рождения частного лица, от лица которого и звонили, Андрей после недолгих колебаний согласился. С тех пор и покатило.