Текст книги "Встречи с Богоматерью"

Автор книги: Владимир Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

И все же поворот событий не мог не изумлять меня. Потому что я оказался пророком. В отношении себя самого. В восемьдесят пятом вышел мой роман "Чаша бурь". Я считал его фантастическим, как он того и заслуживает. Главный герой – Владимир Санин. Он становится наблюдателем, затем и участником невидимой другим людям борьбы между потомками атлантов и этрусков. Борьба эта ведется волновым оружием, которое рвет причинно-следственные связи, изменяет их, вызывает неожиданности, полные угроз и опасностей. Что же не поделили потомки атлантов и этрусков и откуда они взялись в наши дни? Когда-то тысячи лет назад, перед катастрофой, с неба явился сверкающий шар непонятного происхождения. Лучи, вышедшие из него, взяли гены людей, что-то еще и помогли воссоздать на пустынных планетах другой звездной системы обе цивилизации. Здесь же, на Земле, они погибли, достойнейшие этруски и не менее достойные атланты.

Много воды утекло с тех пор. Не одно поколение водяных мельниц сломалось и кануло в Лету, пока на нашей планете не появились вновь и атланты и этруски. Они прилетели с тех планет на кораблях, высадились, основали станции наблюдения. Но не только. Станции этрусков отправляли отсюда на далекую новую их родину, дубликаты памятников искусства и вообще земных вещей. Для музеев. А вот станции атлантов отправляли отсюда подлинники картин, керамики, монет, ювелирных изделий древних мастеров. Это одна из главных причин начавшейся борьбы, которая переросла в невидимую людям войну.

Поскольку главный герой – потомок этрусков (его отец был капитаном корабля, потерпевшего на Земле аварию еще до войны), он принимает участие в этой войне на стороне этрусков. Сами этруски этого не хотят. Но помимо их воли он – в центре событий. Этруски не могут дать ему оружия, как не могут ни те, ни другие посвятить в свои замыслы людей Земли. Война-невидимка не должна коснутся человеческих судеб. Тем не менее герой требует оружие. И получает талисман. Он защищает от нападения. Не более того. Но страшная в своей неотвратимости борьба продолжается. Она, кажется, идет уже в самой душе героя, и в голове его возникают образы. Один из них предвосхищает всю историю с коршуном и лебедью, сокровенный смысл которой мне удалось разгадать лишь годы спустя. Тем не менее я писал о состоянии Владимира Санина вот что (его же словами):

"Ключи Марии – это сокровенное, несказанное, ключи души; расставаться с ними нельзя. Борьба уже давно шла у последней черты – за ключи Марии! Трепетным зоревым светом зажигалось в памяти моей ушедшее, но темное крыло неведомой птицы настигало меня, и тревога сковывала. Заклиная прошлое, молясь отцу, сестре, Жене (ударение на первый слог), я снова переживал и надеялся, но в новом, грозовом свете мелькало предвестие беды – прошлое до боли остро отзывалось во мне стоголосым эхом. Даже ничем не омраченные дни и часы детства становились как бы чужими, не моими, они были невозвратимы, и когда черное крыло закрывало их, я даже чувствовал облегчение. Если же там осталась полузабытая боль – стократной вспышкой все повторялось снова и снова, и пытка эта была нескончаема, и я не мог ночами сомкнуть глаз.

А если приходил короткий лихорадочный сон, правой рукой, у самого сердца сжимал я до дрожи в пальцах невидимые ключи Марии, ключи от несказанного, невыразимого, сокровенного. И просыпался.

...Легче было забыться и забыть все. Но я боролся за прошлое. Только теперь я понял, что события, предшествовавшие этим грозным дням, лишь очертили контур пространства, в котором развернулась сейчас тайная борьба. В центре этого контура, словно тень в круге, был я сам с моим отчаянием, упрямством, с моей силой и слабостью. Зло и добро неотступно следовали за мной по пятам, они порой точно сливались, и лишь усилием воли отличал я полет черного крыла от парения светлого крыла, а тени крыльев бежали вместе, пересекая друг друга."

С некоторыми поправками это передает и мое состояние. И дает ответ, почему я смог угадать это имя: Царевна лебедь. Все жило во мне до поры до времени, я наделил этим своего героя. Оказалось – со мной происходит то же. Но я вхожу в борьбу не с атлантами и не за этрусские древности. Ранг этой борьбы намного выше. Еще точнее: он самый высокий, последний.

Приведу вольное изложение одной из работ, посвященных "Авесте".

Состояние человека, его души есть печальное следствие того, что смешались две субстанции. Одна из них – Разум, Добро, Свет. Другая – Материя, Зло, Тьма. Три имени у каждой. Эти имена мы должны знать. Очень давно, в начале времен царством Света управлял Отец Величия, а царством Тьмы – Князь Тьмы. Князь Тьмы нарушил это равновесие. Его привлек блеск светлого царства. Опасаясь нападения, Отец Величия вызвал к жизни эманации света, несущие силы добра. Но силы света сначала были побеждены тьмой, растворены в ней. Произошло смешение. Главная тема всего последующего – освобождение эманаций, частиц света, воссоединение их с царством Света.

Веет ветер. Есть такое простое выражение в русском языке. Узнаем же правду: это тавтология. Потому что Вайу – имя бога, оно переводится как "ветер". А глагол "веять" одного с ним корня. Как и многое в русском, даже современном, одного корня с авестийским. Так же в ванском (урартийском) языке атсу-месяц привело к устойчивому сочетанию "ясный месяц", а другое слово, означающее "море", породило устойчивое "синее море", "море синее", которое закреплено, конечно же, смыслом.

Так вот даже ветер и бог ветра разделились, раздвоились подобно моему герою Владимиру Санину. В текстах авестийского круга есть злой Вайу (Вай) и благой Вайу. добрый и благой Вайу защищает праведных и сопровождает души умерших. Его злой двойник похож на демона смерти – дайва. Он вредит душам чем может.

Роль того же бога понимают и иначе:

"Вай, некогда бог ветра, который дует между небом и землей, стал теперь олицетворением промежуточного пространства между царством Света вверху и царством Тьмы внизу. Внутри этой безликой стихии происходит борьба между Светом и Тьмой... Вай стал местом смешения сил добра и зла".

Королева ос

Стежка ведет тебя в знакомые места. Свободный вечер. Ты по инерции продолжаешь думать о приглушенной и стертой временем связи древних с тонким миром. Приходит на ум недавняя публикация. Газета "Аль-Ахбар" сообщила изумительный факт: профессор Саид Мухаммед Сабет из Каира объявил, что в эпоху пирамид не только знали явление радиоактивности, но применяли его на практике гораздо лучше, чем порой сейчас, – более достойным образом. Можно говорить о радиационном секрете мумий фараонов. В непосредственной близости от них фотопленка нередко засвечивается. А приборы постоянно отмечают превышение фона опасных излучений. Выражение "лучи смерти" приобретает иной смысл. Они, эти лучи, оказываются естественными спутниками людей, уходящих в иной мир. Недаром, как ни пытались ученые воспроизвести бальзамирующие смеси, результаты у них хуже, чем у египетских мастеров своего дела.

Радиоактивность – ключ к астральному миру, так считали мудрейшие из современников фараонов. И оставили нам тому доказательство. Каирский профессор изучал фон рядом с мумифицированными некогда животными, сохранившимися с тех давних времен в музее зоопарка, и отметил: все, как обычно. Очевидно, животным, кошкам, обезьянам, крокодилам мудрецы далеких от нас эпох ключей к астральному миру не выдавали. Сохранность их мумий поэтому несравненно хуже.

Обжигающие составы, упоминаемые в надписи на одной из гробниц (где покоилось мумифицированное тело древнеегипетского врача), можно думать, и есть то самое средство, о котором ничего определенного сказать нельзя, кроме того, что оно, вероятней всего, радиоактивно.

...А солнце уже низко над водой, и отраженные лучи от легкой зыби слепят глаза. На этот раз стежка вывела тебя помимо сознания к низкому берегу с зеленым пригорком. Пока ты мысленно обсуждал с профессором полученные им результаты, тропа уперлась в этот пригорок.

Молодая женщина. Неподалеку – два парня. Ты проходишь мимо, бросаешь на траву пляжное полотенце, затем сумку. Падаешь на руки, приземляешься, отжимаешься несколько раз, стараясь изобразить из себя в присутствии красивой женщины атлета или хотя бы заканчивающего свою карьеру спортсмена. Тебе это удается. Тебе подарен рассеянный взгляд. Это допустимый для очаровательных дам знак внимания, известный до прихода турок в Византию, затем в Европу. Только паранджа свела на нет его смысл и значение.

Два лохматых парня между ней и тобой разрушают едва родившуюся иллюзию. Но ты имеешь право расхаживать по берегу, определять на глаз и на ощупь температуру воды, высоту прибрежной травы, а также высоту солнца на сегодняшнем небе. Заодно ты отмечаешь, что на ней антрацитово-черный купальник со спущенными бретельками ( если я правильно называю по памяти эту деталь), рядом с ней – поразительной раскраски блузка, малиново-лазурная, и ты не прочь посоветовать ей накрыть ее газетой или листьями лопуха, чтобы она не выгорела. Тебе в голову приходит легкомысленная параллель, возможно по закону контраста: подобно быку на корриде ты боднул бы эту блузку. Два парня лепечут слова из заветного лексикона – им бы ты показал, как это делается, а потом съездил бы по физиономии.

На очереди, однако, новая глава, в повестке дня – отдых. Ты ни за что не осмелишься провести в жизнь даже сокращенный вариант пришедшей в голову идеи.

Временами ты продолжаешь воображаемую беседу с Саидом Мухаммедом Сабетом, выражаешь ему признательность за информацию, пусть даже она несколько преувеличена.

В каждой вещи есть две точки. Они магические. Одна – точка силы, другая – конца. Если попадают в первую – бетонный блок поднимается в воздух от прикосновения младенца. Если во вторую – он рассыпается. Найти их, разумеется, трудно: нет этикеток. Это относится к тебе. Но поймешь ты это после. Пока же легким прогулочным шагом, вполне доступным человеку в плавках, ты спешишь на аллею, чтобы справится о времени. Мимо нее, отметим ради справедливости.

И когда возвращаешься с аллеи, где много прохожих с наручными часами, ты замечаешь необыкновенное. Над ее головой кружит оса. Траектория ее полета – почти идеальна. Похожа на диадему. У нее сиреневые глаза, лицо и тело загорелые, волосы как у самой дорогой куклы. И кукольная же светло-желтая диадема. Нет предела деяниям Аллаха, сказал бы Саид Мухаммед Сабет, благословен совершеннейший из творцов!

Ты же ограничиваешься по ее адресу прозаическим замечанием, высказанным про себя: королева ос. И вслух:

– На вас напала оса!

– Она ручная.

Все. Ты промолчал, ты побежден. Не ожидал такого ответа.

По условиям предложенной тобой игры, ты должен сдаться на милость победительницы, королевы ос. Но ты медлишь. Правильно говорят мудрейшие из астрологов, что от людей, рожденных под знаком Водолея, не знаешь чего ожидать. Гаснет солнце среди предзакатных облаков. Меняется настроение. Приходит предвестие тревоги. Ты одеваешься, уходишь, потом возвращаешься, наблюдаешь за ней издалека, с той асфальтированной аллеи, где спрашивал который час. Ты снова уходишь с роковой аллеи – да украсит Аллах ее окрестность лучшими из созданий – но в другую сторону.

Ты испытываешь и облегчение, и досаду. Кто она, королева ос? Простой вопрос застрял в голове занозой, ты не можешь от него освободиться до самого метро. Только там, в вагоне, где тебя беспокоит скорость таяния двух стаканчиков с мороженым, упрятанных в сумку, ты вычеркиваешь его из своего сознания. Временно, заметим, что станет ясным из последующего.

Еще один разговор с дочерью

Приезжал в гости к ней, пробовал увлечь ее историей Троянской войны, участием в ней богов. Она окончила университет как раз в шестилетний период, прошедший со времени разговора об амброзии. Ольга не вспоминала о том разговоре. Мне удалось рассказать ей о Харрингее, одном художнике, с которым беседовал Мефистофель. Харрингей родился в Англии, в конце прошлого века, на страницах книги "Похищенная бацилла". Ее написал Герберт Уэллс. "Эта история известна мне со слов художника Р.М.Харрингея", – замечает писатель, легко и изящно делая вымышленного им героя ответственным за достоверность происшествия.

– Улавливаешь? – спрашиваю я дочь, раскрыв книгу, случайно оказавшуюся на полке на самом виду.

– Улавливаю. Изящно.

– Читала?

– Не помню. Кажется, нет. Вообще этот двухтомник раскрывала, что-то понравилось. Потом времени не было.

– Рассказать?

– Расскажи.

Пробегая глазами раскрытые страницы, я нахожу ответы на вопросы о той самой борьбе, которая у нашего порога. Но какая это борьба!.. Сначала должна победить душа. Все должно произойти в самом человеке. Ловлю ключевые фразы.

"Утром, часов около десяти, Харрингей пошел к себе в мастерскую взглянуть, нельзя ли что-нибудь сделать с головой, над которой он работал накануне. Это была голова итальянского шарманщика, и картина, как предполагал, но пока не решил окончательно художник, должна была называться "Страж".

Харрингей передавал мне все это с какой-то убедительной искренностью, и рассказ его показался мне правдивым".

Накануне Харрингей увидел в окно нищего, который просил подаяния. Его-то он и пригласил позировать. Выбор оказался опрометчивым. Утром он убедился, что получился самый обыкновенный портрет шарманщика. "У меня почему-то не выходят живые люди, что-то неладно с моим воображением".

– Так он рассуждает, понятно?

– Вполне. Где обещанный дьявол?

– А как ты представляешь себе его появление в мастерской художника?

– Никак.

– А если ему все-таки нужно появиться в мастерской художника во что бы то ни стало?

– Спроси тех, кто с ним знаком.

– Это уже ответ. Молодцом. Но все он проявляется, соблюдая в некотором роде правила приличия. Не вламывается в дверь мастерской, заметь. И вообще дверью не пользуется.

– Материализуется.

– Н-нет. Харрингей взял кисти, палитру, наложил коричневой краской пятнышко в углу рта, чуть тронул глаза и подбородок, и тут произошло... портрет улыбнулся ему.

– Тебе нужно было рассказать это мне десять лет назад.

– Извини, не успел, опоздал. Ты ведь тоже не нашла времени прочитать рассказ "Искушение Харрингея", не так ли?

– Так. Чем это кончилось?

– Тем, что Харрингей так и не стал гениальным художником.

– А как он мог им стать, если таланта нет?

– А как доктор Фауст получил молодость и в придачу Маргариту?

– Известно как.

– Лицо на портрете все больше напоминало знакомые черты того самого типа. Харрингей этого не хотел. Его рука сама водила кистью по холсту. Но когда ему показалось, что огненные глаза на холсте стали вращаться и злобно сверкать, он набрал красной краски и порыве гнева и отчаяния ударил кистью по портрету. "Дьявольский портрет закрыл глаза, досадливо сморщился и вытер рукой краску с лица!" Так написал Уэллс. Заметь, дьявол проявил самообладание. И произнес обращаясь к Харрингею: "Вы поступили, пожалуй, несколько опрометчиво". Теперь прочитай сама вот эту страницу. Дьявол хладнокровно убеждает Харрингея, что тот бездарен.

– Прочитала.

– А на следующей странице дьявол предлагает свои услуги. Обещает сделать Харрингея автором шедевра. Харрингей оборвал его: "Чушь, вы думаете, что я соглашусь погубить свою душу ради удовольствия написать замечательную картину, которую все равно разругают?" Терпение, дочь моя, осталась еще одна страница, вот она, прошу!

– Прочла. Все понятно. Дьявол предлагал два, потом три, потом пять шедевров за душу Харрингея.

– У тебя не сложилось впечатления, что Харрингей не сомневался, что это будут настоящие шедевры.

– Такое впечатление у меня сложилось. Он знал, что это будут шедевры.

– И все же отказался от предложения этого джентльмена с весьма сомнительной репутацией. А мог бы последовать примеру почтеннейшего доктора Фауста, не так ли?

– Так. Не захотел.

– Почему?

– Потому что все эти шедевры все равно бы разругали. Он предпочел закрасить портрет краской.

– Не краской. Ее как раз не хватило. Он бросился в будуар своей жены по коридору и вернулся через минуту с большой банкой эмали зеленоватого цвета, прихватив с собой с собой здоровенную кисть.

– Но это уже не так важно.

– Согласен. Ну, а если бы художник узнал, что все его шедевры не разругают, что они получат самую высокую оценку? Что тогда? Как бы поступил Харрингей?

– Не знаю.

– Нет гарантии, что критики уже не продали свою душу за неограниченное право ругать прежде всего шедевры. Тупиковая ситуация. Не она ли подсказала Харрингею выход: закрасить портрет?

– Просто порядочный человек...

– Это ответ!

– Как ты живешь?

– Нормально. Много читаю. Езжу купаться. Даже загораю.

– У тебя усталый вид. Чуть-чуть.

– Исправлюсь.

– Постарайся.

– Обещаю. Закончу одну работу и двину к морю.

– Много осталось?

– О нет. Успею поплавать в обычное для меня время, под знаком Весов.

– Как здоровье бабушки?

– Ничего.

– Ворчит?

– Не без этого.

– А готовишь ты сам?

– Конечно. И по собственным рецептам. Знаешь, что такое пельмени по-восточному?.. А яичница по-хеттски?

– Разве это ты придумал?

– Да. Но дал благозвучные названия, не вызывающие подозрений у моих нечастых гостей. А ты сама готовишь?

– Не-ет, мамочка.

– Привет мамочке, мне пора возвращаться к бабушке.

...В этот вечер произошло такое событие: я начал работать, поставив пишущую машинку на кухне, чтобы не мешать спать матери. Форточка была закрыта. В четвертом часу ночи возникло неприятное ощущение: вдруг зашевелились волосы. Не понимая, что могло случиться, я поднял руку, пригладил волосы, и тут же едва не вскрикнул. Палец обожгла резкая, острая боль. Взлетела огромная оса, села на полотенце и не двигалась, как будто у нее не осталось сил после того, как она всадила жало в мой палец с кольцом Богоматери. Боль не утихла. Я прошел в свою комнату, лег, отсасывая яд. Не помогало. Через четверть часа я снова устроился за машинкой. Ужаленный палец давал о себе знать, покраснел, в нем отдавался пульс, я даже не мог его сгибать.

Я сидел еще некоторое время, пытаясь отстучать назначенную самим для себя норму, но это не получилось. Лег, закрыл глаза, думал о внешне самых заурядных явлениях, которые могли обернуться... чем? Не знаю. Удар был явно смягчен: такая оса и сама по себе могла убить, так щедро наделила ее природа. Природа ли?.. Я оставил ее сидеть на полотенце – огромную, полосатую, неподвижную, как переводная картинка. Утром ее не оказалось.

Вспоминаю королеву ос

На следующий день я большим трудом снял кольцо, подаренное Божьей Матерью. Я боялся – и это казалось мне вполне возможным исходом, – что иначе я лишусь пальца. Он стал пунцово-красным, огромным, внутри него жил беспокойный огонь, и я не смог его согнуть даже с помощью пальцев другой руки. Он мешал, за машинкой был беспомощен.

Пробовал писать шариковой ручкой – не получалось.

Прошло два дня. Я мог шевелить пальцем, он стал сизым, огонь внутри утих. Я сел за машинку в урочный час. Едва я сделал несколько строк, как лентоводитель подскочил вверх вместе с лентой и замер. Эта металлическая ручонка отказалась работать. Остановилась она не в крайнем положении, а не доходя до него, так что верхушки буквы "б" и прописные буквы не пропечатывались на бумаге. Я стал раскачивать эту деталь, подталкивать ее, даже осторожно гнуть – безрезультатно. А если я опускал ее с силой, то после первого же удара по клавише она вставала на выбранное ей место, и ни туда, ни сюда. Казалось: вот-вот, еще немного, а не тут-то было! Я догадывался, что вышел из строя механизм, который приводил в движение эту ручонку с лентой. Но не хотел верить: мне пришлось бы везти машинку в мастерскую, чего я никогда не делал, и такой исход меня пугал потерей времени. Это неделя, соображал я. Потерять неделю?.. Ни за что. И я стал мастерить из медной полоски, оказавшейся дома, ограничитель, который бы поднял ленту еще чуть-чуть выше, так чтобы выходили прописные буквы.

Я гнул медь, осторожно заклинивал лентоводитель, примерял и опять гнул и вырезал некую фигуру. Она держалась в продолжение нескольких ударов. Что делать? Только раз в жизни разбирал я свою "Оптиму", как ни странно – в тот день, когда купил ее. Еще более странно, что и тогда из-за этого механизма. Было это шестнадцать лет назад. Отчетливо помню то соединение, куда я вставил отломанный от швейной иглы кусочек вместо выпавшего стерженька. Это могло произойти при перевозке на такси. Я взял толстое основание машинной иглы, и оно идеально подошло.

Все тогда получилось на одном дыхании, на вдохновении.

И я с ужасом думал, что теперь этого не смогу. Надо же! Ситуация повторилась через шестнадцать лет и в какие дни... Пришло в голову, что на моем пальце нет кольца и, значит, я не защищен от разных напастей. Из-за этого?..

Тогда у меня было под руками давно утерянное описание покупки. Я действовал как автомат. А теперь? Я даже не знал, как снимается каретка. Тогда я смог это выполнить – заглянув в текст. А сейчас? Я гонял каретку влево-вправо, руками отодвигая освобождающиеся скобки ее замка. Но когда я освобождал один, то другой защелкивался. Удивительно, что вылетело из головы: для съема каретки есть кнопки на корпусе.

Еще более удивительно, что я все-таки снял ее, не пользуясь этими кнопками.

У меня нет настольной лампы. Чтобы рассмотреть, что там внутри, я снял бра с пластмассовыми висюльками. Они немедленно рассыпались по столу, но я был доволен осмотром: задача мне по силам. Тот самый кусок иглы исчез, его не было ни там, ни на столе, нигде. Мне нужно повторить достижение шестнадцатилетней давности. Я нашел гвоздик, отломил шляпку, укоротив его, вставил его в место соединения двух рычажков. Вернул каретку на место, собрал висюльки бра и водворил его на стену. Так прошел час.

Я принялся за прерванную работу. Но едва снял одну написанную страницу, как история повторилась. Что за чертовщина? Я начал снова. Пытался поднять каретку без кнопок. На этот раз дело обстояло хуже. Не мог я снять каретку и все тут! Лоб стал мокрым, руки дрожали. Обессилев, я бросился ничком на постель и лежал не двигаясь, до ночи.

В два часа ночи что-то подтолкнуло меня. Я встал. Осмотрел палец. Он показался мне почти нормальным. Тогда я с нажимом одел кольцо с магическим рисунком. Вернулся к машинке. И увидел две круглые коричневые кнопки. Просто заглянул туда, куда следовало заглянуть сразу, – на заднюю сторону корпуса. Снял каретку. Снял бра. С легким звоном пластмассовый набор из шестнадцати фигурных элементов рассыпался на столе. Что же я увидел? Верхняя лапка не была соединена с нижней. Мой гвоздь выпал. Куда он исчез? Его не было, вот и все.

Я снова начал мастерить эту деталь. В одном месте слегка расплющил его. Если бы мне пришлось израсходовать все гвозди из металлической коробки в кухонном шкафу, я все равно не остановился бы.

Собрал все вместе. Стукнул. Пошло-поехало. Кажется, пронесло. Снял кольцо, снова одел. Палец теперь меня не пугал. Эпизод с королевой ос был закончен.

* * *

Как раз в один из двух дней, когда я не мог работать, приключилась еще одна история. Там же, в том же парке, ближайшем к моему дому. Куда можно попасть, выйдя на второй станции метро и пройдя по трем дорожкам, переходящим одна в другую (между ними песок детских площадок). И ни одного ни встречного, ни поперечного автомобиля!

Там я бродил до вечера, спускаясь в долину с ручьем, берущим начало из ключей и воды, сочащейся через плотину Химкинского водохранилища. По стежке, протоптанной по дну оврага, поднялся в лес, по аллеям добрался до прудов, обошел их, все шесть, включая два верхних, самых мелких. Настоящий туристский маршрут.

Смеркалось, добрался до немногим знакомого места, где среди кустов растет камыш. Это зарастающее болото, там рвал крапиву и лебеду, что приготовить дома салат по моему рецепту. Нужны еще рыбные консервы, майонез, яичный желток, лимонная кислота и подсолнечное масло. Через плечо привычно болталась черная сумка, я расстегнул "молнию" и сложил туда добычу.

Вернулся домой поздно, чуть ли ни около полуночи. Впрочем, для всех сов и для меня это нормальное время. Я готовлю себе сам. Нередко в такое вот затишье после работы.

Ощущал легкий привкус, какую-то горечь во рту, когда ел салат. Заметил, но не остановился. Листал книгу о структуре пространства. Может быть, это меня и подвело. Потому что утром ощущалась боль, началось головокружение. Меня даже качнуло у лифта – но делать было нечего, я должен был идти на встречу с киношниками (о начале переговоров я уже рассказывал). Едва отсидел с ними два часа. Вернулся разбитый, подумал, что отравился. Полез в сумку. Обнаружилось вот что: вместе с листьями лебеды и крапивы осталось нечто иное. Это были бледно-зеленые стебли неизвестного мне вида и происхождения. Самый первый сорванный мной пучок зелени застрял сбоку, смятый пляжным полотенцем, чтобы дать мне ответ. Что ж, я принял это к сведению.

Отравление. Такой диагноз я поставил. Грел молоко, пил его стаканами. Листал ту же книгу. День уже догорал. Стало лучше. Отчетливо помню мысль о полезности происшедшего. Интуиция? Не знаю. Это было нужно. Для чего? Тоже не знаю. Может, потому что со времени поисков амброзии я связываю с ядами не только угрозу для жизни, но и благотворное влияние на организм, помогающее ему обновляться.

Взял другую книгу. Меня по-прежнему интересовали другие миры и пространства. Я верил, что смогу самостоятельно открыть их. Шли годы, а этого до сих пор не случилось. Произошли, правда, другие события, превосходящие по важности все старые мои замыслы.

Но и тут есть связь. В этом все дело. Богиня являлась из другого мира и исчезала там же.

Что это за миры, существующие рядом с нами? Их нужно не только назвать, а и понять. Я уже писал о двенадцати пространствах, тридцати шести измерениях (по числу асов и ассирийских астральных духов). Как их разместить относительно нас, эти пространства?

Писали об искривлении нашего мира. Луч света изменят свой путь вблизи небесных тел, повинных в этом искривлении. Но куда прогибается вакуум? Если есть плоскость, скажем скатерть, то складки на ней размещены уже в ином, третьем измерении. Как же быть! Я задаю предельно наивные вопросы с точки зрения физиков, которые, однако же, не в состоянии на них ответить, и я неоднократно убеждался в этом. Один знакомый мне профессор, исчерпав запас слов и терминов (известных и мне), сделал несколько движений ладонью и пальцами – на этом его пояснения иссякали.

Похоже, поражала моя непонятливость, несообразительность.

– Ты писатель, ты знаком и с математикой, но пойми, речь идет о физике, где мало наглядных представлений... пойми! – И при этих словах мой постоянный собеседник начинал жестикулировать, жесты иллюстрировали его мысль об устройстве пространства.

Наш диалог начинался несколько раз и заканчивался примерно таким же образом. Чтобы не расстраивать его, я начал делать вид, что готов понять его.

Я знал, что не получу ответа. И не затем спрашивал. Зачем же? Мне очень хотелось понять, размышляют ли физики об этом? Читал статьи, книги, убеждался – нет, их не интересует.

Вдруг луч света в космической мгле. Реферат статьи Теодора Колуцы, поляка, имени которого почти никто не слышал. Он черным по белому написал, что гравитация в ненаблюдаемых нами измерениях, то есть в тех мирах, которые я искал, проявляется как электромагнитное излучение в нашем мире. Еще раз, чтобы стала ясной красота гипотезы: там это гравитация, тяжесть, здесь – она же вызывает электромагнетизм.

Вот соответствующая выписка: "Если дополнить наше пространство еще одной координатой, то в нем будет действовать лишь одно силовое поле – гравитация. Электромагнетизм – всего лишь часть этой четырехмерной гравитации, наблюдаемая нами из нашего трехмерного мира".

Поразительная формулировка. За ней была истина. Я точно играл с ней в прятки: истина ускользала, растворялась, я никак не мог дополнить формулу Колуцы, чтобы объяснить эффект луча богини, исходящего из ее ладони.

Ее луч здесь означал движение или притяжение там, в астральном мире. Но этого было мало. Должно было происходить нечто и в одном-двух измерениях наших, они должны быть охвачены тоже общим гравитационным всплеском. Иными словами – боги должны уметь составлять пространства из наличных во всем мире измерений, как мы складываем фигуры из спичек.

Но я знал и о разнице в проявлении электромагнетизма. Луч богини плотный, яркий, густой, он оставил золотой налет на моем кольце. Богиня проверяла рисунок на кольце этим лучом. И его не сравнишь с обычным. Знакомые нам пучки света другие, не такие.

Как приятно было ломать голову над проблемой божественного света, божественного луча! Еще неизвестно, согласился бы я в такие вот минуты получить сразу готовый ответ.

* * *

Жанна, расстроенная случаем с осой и моим отравлением, воскликнула, увидев ее 24 июля:

– Ему очень плохо! Зачем его атакуют? Что за испытание?

– Все будет хорошо, – ответила Богоматерь.

– Он просит восстановить дни работы в воскресение и понедельник, но изменить часы.

– Хорошо, – и Богоматерь сообщила новое время работы над книгой: в понедельник и в воскресение.

– А помогать будешь?

– Все будет как надо. Зелень не употреблять до 26 июля, и в этот день отдыхать!

26 июля Жанна услышала ее голос. Богоматерь отвечала на тревогу, на мысли Жанны.

– Не думай об этом. У него было много столкновений с силами. Все будет нормально.

Признание

Столкновения с силами. Слова богини относились к тем столкновениям, которые остались незамеченными. В самом деле, откуда мне знать, что произошло бы, если бы не подоспела поддержка. Оса могла, например, прорваться случайно. А их, поди, было с сотню. Правильны ли мои рассуждения? Помню ее сидящей на полотенце, застывшей, почти призрачной. Силы покинули ее. Она пробилась через невидимые глазу экраны, оболочки и поля. Столкновения с исходными силами не состоялось. Но их авангард все же вступил в действие.

Должен сделать важное признание. Так же обстояло дело и королевой магов. Я был бы обречен. Боги не смогли воспрепятствовать этой встрече. Она состоялась как часть моей судьбы, как рок и отражение кармы. Может быть, силы лишь перенесли время, чтобы ударить не после завершения работы, а раньше. Великая Исида, знающая все законы магии, предвидела не только встречу, но и ее тайное значение. Вот признание, которое я не обещал (?! сообщал): за несколько дней до появления королевы магов Исида дала мне очень короткий текст для защиты. Не буду его воспроизводить ни здесь, ни в дневнике встреч с великой богиней, потому что он может потерять силу.