Текст книги "Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения"

Автор книги: Владимир Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Стало ясно вместе с тем, что обширный «дворец голоса» невозможно построить одними архитектурными средствами: нежная вибрация голосовых связок не может раскачать громадных воздушных объемов зала. Легенды о чудесной, неповторимой акустике грандиозных древних театров сомнительны. Я сам слышал, сидя на верхней ступени знаменитого древнегреческого амфитеатра Диониса, как внизу на арене разрывали клочок бумаги. Но союзником опыта было безмолвие руин. В переполненном народом амфитеатре опыт не удается. Анекдотам об акустике древних театров противоречат музейные трагедийные маски с рупорами перед отверстыми ртами да, пожалуй, и сама драматургия греческой трагедии, при которой хор повторяет и комментирует реплики героев, выполняя роль усилителя звука.

Только современная электроника ослабила цепи, сковывающие архитектуру и акустику и стеснявшие движения их обеих. Творчество зодчего стало свободнее, независимее. Грядущим историкам искусств предстоит обобщить преобразующее влияние электроники на развитие архитектурных стилей. Нам уже довелось проследить этот процесс на единственном, но ярком примере Кремлевского Дворца съездов.

Электроника не только помогла разрешить все затруднения, но и участвовала в проектировании помещения. Мы имеем в виду миниатюрную плексигласовую модель зала, уменьшенного в сорок раз. Там внутри металась, испытывая разнообразные отражения, миниатюрная модель будущих звуков, звуковая волна, уменьшенная также в сорок раз и поэтому не слышимая ухом, – ультразвуковая волна. Электроника замеряла ультразвуковое неслышное эхо, и экспериментаторы могли отработать на модели, систему заглушения зала.

Стены зала и его потолок одеты, как рыцарь, в старинные доспехи. Под сквозной дюралюминиевой кольчугой скрывается мягкое одеяние – рационально скроенный ватник из капроновой ваты и пористых пластмасс. Достигается глубокое заглушение, необходимое для нормального звучания ораторской речи. Это звучание прекрасно.

Но естественная слышимость речи достигается широчайшим и незримым вмешательством электроники. Зритель даже не подозревает, что на стенах, на потолке за дюралюминиевой облицовкой и в других укромных местах скрывается целый оркестр громкоговорителей, намного превосходящий численностью шеститысячную аудиторию зала. При таких громадных объемах воздух – не слишком надежный передатчик звука. Звук предпочитают доносить со сцены до слушателя по проводам. Шесть тысяч громкоговорителей скрыты в спинках кресел, и каждый зритель окружен их согласно шепчущим хором. Специальный «звуковой прожектор» бросает свой острый луч на стол президиума. Когда оратор начинает говорить, невозможно преодолеть ощущения, что зал уменьшился в размерах. Вы слышите оратора где-то рядом с собой и перестаете доверять оптической перспективе.

Если язык, на котором говорит оратор, вам незнаком, то вы можете воспользоваться наушниками и услышать голос переводчика, повторяющего речь оратора на одном из известных вам языков. Вы сами выбираете подходящий язык при помощи переключателя, вмонтированного в ручку кресла.

Беспримерным в истории архитектурной акустики является то, что построен, наконец, обширный, идеально звучащий зал многоцелевого назначения.

В нем естественно звучат и спектакль, и опера, и оркестр, и хор, и фонограмма кинофильма. Зритель слушает, забывая о громадных расстояниях, отделяющих его от сцены, забывая о том, что в таком отдалении голос самой сильной певицы был бы слышен не громче комариного писка.

Электроника создает здесь звуковую иллюзию, называемую стереофонией. На сцене более ста микрофонов, из них двадцать могут работать одновременно. Двадцать микрофонов разбиты на пять групп, соединенных с пятью громкоговорителями, искусно замаскированными над порталом сцены. Это очень большие громкоговорители, высотой с двухэтажный дом. Там, наверху, над громадным зеркалом сцены, они создают грандиозную незримую звучащую фреску, повторяющую звуковую картину сценического действия. Звуковые центры этой фрески перемещаются вместе с. переходом актеров, и наше ухо, неизменно ошибающееся в оценке высоты, продолжает считать, что звуки доносятся со сцены. Звуковая копия совершенно подобна оригиналу, и это совершенство достигается немалой ценой.

Для того чтобы хор и оркестр натурально и красиво звучали, необходимо, чтобы зал обладал известной гулкостью. Композиторы пишут и оркеструют свои произведения в расчете на торжественную гулкость концертного помещения. Например, стиль инструментовки моцартовских серенад учитывает скромную акустику аристократических гостиных, а загадки партитуры его «Реквиема» объясняются тем, что он написан с учетом величественного отзвука готических сводов собора Сан-Стефана.

Концерты и оперы требуют, чтобы эхо, столь тщательно изгнанное, было вновь возвращено в Кремлевский зал. Для архитектуры это оказалось бы задачей непосильной. Пришлось бы менять на громадной площади отделку стен, потребовались бы радикальная передвижка и пластическое изменение архитектурных форм: зал пришлось бы перестраивать. Лишь с помощью электроники удалось решить эту задачу. Марк Твен, улыбаясь, рассказывал о коллекционере, который скупал участки земли, где звучало превосходное эхо. Наука относится к этой идее без всякой иронии. Она учит, что эхо бывает полезно «прикупить» на стороне. В подземельях Дворца съездов построен особый безлюдный зал – настоящее царство эха. Здесь звуки обогащаются отзвуками эха. Здесь их улавливают микрофонами и в красивом обрамлении эха возвращают по проводам, обратно в зрительный зал. Параллельно работают еще две хитроумные машины—два станка, на которых эхо вырабатывается электронным путем. Простым поворотом нескольких рукояток на пульте управления можно организовать в зале эхо в соответствии с самыми сложными требованиями партитуры.

Недостаток места позволяет лишь бегло намекнуть на принцип устройства аппаратов «электронного эха». Представьте себе замкнутое кольцо магнитной ленты, обегающей, как бесконечная цепь, систему шестерен, ряд записывающих магнитных головок. Все эти головки подключены к магнитофону. Звук записывается на ленту как бы в несколько строчек, сдвинутых друг относительно друга, отстающих от первой «строки», как эхо отстает от слова. Эта запись воспроизводится еще одной головкой, подключенной через усилитель к громкоговорителям.

Киноэкран Дворца съездов, выполненный из сварного перфорированного пластиката, как известно, самый большой в мире. Он сделан вогнутым подобно большому цилиндрическому зеркалу. Телемеханическое устройство позволяет выкатывать исполинский экран из глубины сценической коробки на авансцену. Экран озвучен пятью громкоговорителями высотой в четырехэтажный дом каждый. Эти звучащие колонны построены сложно, как кафедральный орган, и содержат многие десятки колеблющихся диффузоров, создающих палитру тембровых окрасок, необходимых для сочной передачи звука. На экран можно проецировать обычные широкоэкранные и широкоформатные фильмы на 70-миллиметровой пленке, проецировать киноизображения даже во время театрального действия, вторгаясь в него. В кинопроекторах зала, похожих на слона средних размеров, пылает электрическая дуга высокой интенсивности. Конструкторы кинопроекторов заставили дугу академика Петрова еще на несколько ступенек приблизиться к Солнцу.

Можно долго описывать технические особенности этих замечательных кинопроекторов, позволяющих получить высокую яркость кинопроекции на экранах площадью от 300 до 500 квадратных метров. Дело здесь в конструкции и химическом составе углей дуговой лампы и в особых физических условиях, при которых дуга обдувается воздушным потоком. Внимание оптиков несомненно прикует многослойный интерференционный отражатель, концентрирующий на пленке лишь световые лучи и рассеивающий в пространстве невидимые излучения, лишь напрасно нагревающие пленку. Кинопроекционные установки такого масштаба осуществлены впервые в мире.

Управление всем хозяйством ведется из единой аппаратной, пожалуй, столь же сложной, как пульт атомного реактора. Отсюда исходят радиотелевизионные каналы, здесь ведется управление кинопроекторами, магнитофонами, фильмофонографами, стереофоническими электропроигрывателями, ротой микрофонов и дивизией громкоговорителей.

Вся эта техника создана большим коллективом предприятий и научно-исследовательских учреждений под руководством головной организации – Научно-исследовательского кинофотоинститута.

Правительство высоко оценило этот шедевр научного, инженерного творчества, удостоив Ленинской премии 1962 года руководителя работ А. А. Хрущева, а также И. М. Болотникова, В. Г. Белкина, В. В. Фурдуева, Н. Т. Гордиенко, Р. М. Кашерининова и А. Р. Пригожина.

…Мы пришли в аппаратную после новогоднего концерта, и в уже померкшем, безлюдном зале конструкторы продолжали показывать нам его фантастические возможности. Звук был «пущен в зал»! Это значит, что звуки оркестра, записанные на магнитной пленке, разбрасывались по громкоговорителям, скрытым в потолке и стенах зала. Невидимые инструменты оркестра как бы закружились в сумрачном пространстве. Я услышал, как прямо на меня зашагал барабан и, приблизившись, миновал меня и замолк, пробарабанив сзади… Порхали флейты… Стремительно спикировала виолончель… Какие-то могучие незримые звуковые великаны бушевали в зале, мечась от стены к стене, словно силясь вырваться на простор.

Новой технике, как всегда, тесновато в старых рамках. В ней живет пафос будущего, она манит к творческим озарениям, ждет, быть может, художника-творца, чтоб прибрал ее к рукам микеланджеловской страстью и силой.

Сегодня все уже убедились в том, что художественное освоение новой техники проходит успешно. В зале Дворца съездов отлично прозвучали выступления самых разных представителей всех родов артистического оружия. Великолепно звучал прославленный венский оркестр под художественным руководством фон Караяна, гремел и пел рояль Вана Клиберна. Руководство Большого театра СССР пошло на смелый эксперимент. На сцену Дворца съездов были перенесены оперы Бородина «Князь Игорь» и Глинки «Иван Сусанин». Впервые в истории осуществились мечты Берлиоза, Вагнера, Мусоргского – оперный спектакль был показан в многотысячной народной аудитории. Теперь можно признаться, что рядом с дерзкими новаторами можно было видеть и скептиков. Они сомневались, что микрофоны будут способны передать голос певца, перемещающегося по сцене, поющего спиной к зрителю. Но эти опасения оказались несостоятельными. Сеть микрофонов надежно улавливала голоса певцов и несла их в зал. Впервые в истории оперы каждый зритель в зале слышал каждое слово солистов и хора.

Как-то раз, разговаривая с композитором Д. Д. Шостаковичем, мы коснулись совершенно новых возможностей, открываемых удивительным оборудованием Дворца съездов. Речь зашла об исполнении симфонических произведений. Ведь семнадцать вариаций темы нашествия в его знаменитой Седьмой симфонии теперь могут развиваться не только во времени, но и в пространстве. Стереофонические громкоговорители пронесут эту тему через зал, над головами зрителей, в незримом марше. «Интересно, написать совершенно новую партитуру, – сказал Дмитрий Дмитриевич, – где партии были бы распределены не только между группами инструментов, но и между группами громкоговорителей, перекликающимися через зал». Да, очень интересно! Электроника дает новые краски палитре художника.

Изобретения в электронике преобразуют архитектуру. Электроника открывает пути строительства общественных зданий многоцелевого назначения – дворцов искусства и слова.

Что может дать изобретение, дать техника, не производящая ничего, ни энергии, ни продуктов, ни других материальных ценностей? Очень, многое, если она служит слову. Слово выражает мысль, мысль несет идею, а идеи, овладевая массами, превращаются в материальную силу, непобедимую силу борьбы за Мир, Труд, Свободу Равенство, Братство и Счастье всех народов земли.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
где предыдущее обсуждение завершается выводом, что третьей непременной особенностью всякого изобретения является его техническая осуществимость; здесь ведутся пространные рассуждения о мечтах, вдохновляющих изобретателей, о фантазиях реальных и нереальных, об уменье и неуменье видеть будущее; предлагается к осмотру коллекция разных видов человеческой косности; в заключение говорится о волшебном телевизоре, позволяющем заглянуть в грядущее

3.1.

Если бы действительно все, что ново и полезно, могло называться изобретением, то, пожалуй, наибольшим изобретателем в мире оказался бы Иванушка из сказки.

Кто верхом на печи по лесу ездил? Иванушка. А чем вам самодвижущаяся печь не паровоз? Движется. Труба. Из трубы дым. Может быть, это Иванушка изобрел первый паровоз?

Кто, добыв перо жар-птицы, освещал им темный покой? Опять Иванушка. На перо жар-птицы похожи наши электрические лампы – тот же свет без огня. Может быть, это Иванушка изобрел электрическую лампочку?

Кто летал по воздуху на ковре-самолете? И тут Иванушка. Может быть, это Иванушка изобрел самолет?

В самом деле, почему бы не посчитать эти чудеса за изобретения? Новы? Новы! Полезны? Очень!

Паровоз, самолет, лампочка! Один человек – и три величайших изобретения! Где еще найдешь такого?

И все-таки нет Иванушке настоящего уважения и почета. Не поставлен ему памятник, не висят его портреты в аудиториях, не справляют его юбилеев. Почему такая несправедливость?

Причина не только в том, что Иван личность сказочная, но и в том, что выдумки его сказочные и что так, как в сказке сказывается, дела сделать нельзя.

Возьмите штабель наилучшего кирпича, самый красивый персидский ковер, какие хотите перья, а не сделать из них ни лампочки, ни паровоза, ни самолета.

А раз сделать этих вещей нельзя, значит, это не изобретения! Это только мечты об изобретениях.

Часто путают изобретение я мечту. Говорят, что изобретателем самолета был тот, кто придумал легенду о Дедале и Икаре.

Старый мастер Дедал сделал себе и сыну Икару большие птичьи крылья. Он слепил их воском из множества птичьих перьев. Окрыленные люди полетели над морем. Но Икар слишком близко подлетел к солнцу. Солнечный жар растопил воск, и перья рассыпались, закружились в воздухе, как опавшие листья, а Икар упал в море.

Эту сказку придумал поэт, а не изобретатель. Птичьих крыльев не сделать из воска и перьев, и на птичьих крыльях человеку не полететь. Эта сказка – тоже одна мечта.

Говорят, что самолет изобрел гениальный художник Леонардо-да-Вин-чи, живший четыреста лет назад. Я был в Амбуазе во Франции, в домике, где умер Леонардо. Постоял у его смертного ложа. И дотронулся до креста, который он целовал перед смертью. В комнатах выставлены копии его чертежей, целый лес моделей, воспроизводящих его идеи. Тут были наброски ранообразных летательных машин, крылья и пропеллеры, аэропланы и геликоптеры.

Наброски так и остались набросками. Леонардо машину не построил. Но если бы и сделать машину по его рисункам, она все равно бы не полетела. Леонардо был прекрасным инженером, но в этих набросках он проявил себя как художник и мечтатель. Наброски были не изобретением, а мечтой. Мечтой художника о летучей машине.

3.2.

Страницы книги «Новая Атлантида», вышедшей из-под пера английского государственного деятеля и философа Френсиса Бекона в 1624 году, как бы высвечены молниями прозрений. Это роман-утопия. Потерпевшие кораблекрушение попадают на таинственный остров, в столицу Новой

Атлантиды – некий город науки, где жрецы-исследователи ставят на службу человечеству скрытые силы природы.

Посылая в грядущее стрелы научно-фантастических пророчеств, Бекон то и дело попадает в мишень. Что ни выстрел – то в яблочко! Вот лишь несколько прямых попаданий Бекона:

«Использовали скалы, находящиеся среди моря, а также солнечные места на морском берегу для таких работ, для которых требуется морской ветер».

«Мы использовали также быстрые водовороты и пороги, чтобы вызвать разные движения, требующие большой затраты сил…» «Есть приборы, создающие теплоту своим движением…» «…военные орудия и машины всякого рода. Порох по новым рецептам и греческий огонь, горящий в воде и неугасимый…»

«Мы имеем корабли, лодки, которые могут плавать под водой и лучше обыкновенных переносить ураганы…»

«Мы знаем свойства и пропорции, необходимые для полета по воздуху, наподобие крылатых животных…»

«…печи, легко регулируемые и даже дающие теплоту солнца и небесных тел…»

«…добились различного усиления лучей, так что нам удается отбрасывать свет на огромные расстояния…»

«Нашли приспособление, приближающее вплотную к нашим глазам отдаленнейшие предметы…»

«Приборы, имитирующие все членораздельные звуки, речи, слова и пение как людей, так зверей и птиц…» «…приборы для усиления… звука…»

«Нашли способ переносить звуки на большое расстояние в трубах и других полых предметах…» «…пояса для плавания…»

«Удалось воспроизвести всяческие иллюзии и обманы зрения, появление всякого рода теней и летающих изображений…» «…искусственные драгоценные камни…»

«При помощи освещенных прозрачных тел мы получаем изображения отдельных простых цветов…»

«В садах делаем опыты засева и прививки деревьев лесных и фруктовых. Мы делаем деревья больше, плоды их крупнее и приятнее, отличные от обычного вида…»

«Животных можем выводить больше обычных размеров или делать карликами, скрещивая их…»

«…комнаты здоровья, где воздух по желанию делается более влажным или сухим…»

Шелестя страницами «Новой Атлантиды», англичане стараются представить Бекона изобретателем всех вещей, желая утвердить английское первенство во всех открытиях. Сгоряча ему приписываются изобретения:

а) современных ветродвигателей;

б) гидравлических турбин со спиральной камерой;

в) электрических генераторов;

г) современных порохов;

д) подводных лодок;

е) самолетов;

ж) электропечей;

з) прожекторов;

и) телескопов;

к) патефонов и магнитофонов; л) громкоговорителей; м) грампластинок; н) спасательных кругов; о) кинематографа;

п) искусственных рубинов и алмазов; р) спектроскопов с призмой; с) мичуринских методов в биологии;

т) кондиционирования воздуха и даже сверхсовременных лечебных палат – биотронов…

а также и множества других предметов, для которых не хватило бы даже у, ф, х, ц, ч, ш, щ, э, ю, я. Под одну из этих букв алфавита англичане когда-то ставили даже все произведения Вильяма Шекспира. Сочинения величайшего поэта и драматурга одно время также пытались приписать Бекону. Теперь считают ошибкой стремление изобразить Бекона великим поэтом. А это было, пожалуй, справедливое стремление. Хотя произведения Шекспира не принадлежали Бекону, но английский философ был скорее уж поэтом, чем изобретателем. Он не реализовал своих идей и ни словом не подсказал потомкам, каким способом его выдумки можно осуществить.

Поэты слагают легенды, художники пишут картины. Они прославляют новые, нужные людям вещи, не заботясь о том, как их осуществить. Иная забота гложет изобретателей. Изобретатель не только должен придумать новую, нужную людям вещь, но и сделать ее осуществимой, показать ее реальность. Только то, что осуществимо, может считаться изобретением. И в этом разница между вымыслом поэта и художника и домыслом изобретателя.

3.3.

Муравьи возводят муравейники с запутанными лабиринтами ходов, пауки плетут затейливое кружево паутины, пчелы удивляют архитекторов правильностью своих сотов и экономией строительного материала. Но в том и отличие человека-изобретателя от пчелы, паука и муравья, что пчела, паук и муравей строят механически миллионы лет подряд одно и то же, а изобретатель-'человек каждый раз строит новое и перед тем, как построить свои машины, строит их в своей голове, в своем воображении.

Изобретения создаются силой человеческой фантазии, человеческого воображения. Без уменья мечтать, фантазировать, нельзя было бы создать ничего из того, что создали люди в технике. И не так легко фантазировать, не легко даже краешком глаза заглянуть в будущее.

Лет сто назад американский писатель Эдгар По, шутки ради, написал тысячу вторую сказку Шехеразады. Он заставил Шехеразаду рассказать калифу о пароходе и паровозе, телефоне и телеграфе, фотографическом аппарате. О совсем не чудесных, обыденных для нас вещах.

И калиф, который верил всему, что рассказывала ему Шехеразада, и щадил ей жизнь, в этот раз усомнился, разгневался и велел казнить Шехеразаду. Калиф жил тысячу лет назад. Он глубоко верил в чудеса, но не мог поверить будущей яви.

Так Эдгар По подтрунил над неспособностью людей вообразить, что будет через тысячелетие. Подтрунил, и сам попал впросак. Попытался сам предсказать, что будет через тысячу лет.

Печатаем отрывок из «Писем с воздушного шара» Эдгара По.

«Воздушный шар «Жаворонок». 1 апреля 2848 г.

Я изнываю на грязном воздушном шаре с компанией человек в сто или двести… Мы делаем не более ста миль в час… Сегодня переговаривались со станцией плавучего телеграфа. Говорят… никто не верил в возможность положить проволоку по морю. А теперь… Что бы мы стали делать без атлантического телеграфа!»

Телеграфная проволока через океан!

Писатель считал это дерзкой мечтой, исполнение откладывал на тысячу лет и не в силах был предвидеть, что трех лет еще не пройдет, как уже проложат подводный кабель из Европы в Америку, через Атлантический океан. И что за семь лет до того, как писатель взялся за перо, уже лежал под водой в Европе первый телеграфный кабель.

Вот как бывает: хотел шагнуть за тысячу лет, а отстал на семь![3]3
  Подробнее об ошибке Эдгара По рассказал писатель А. Ивич в своей интересной книжке «Приключения изобретений».


[Закрыть]

Аэростаты величаво проплывали над головой Эдгара По. Современники задирали голову и поругивали пузатых летунов за медлительность, неуклюжесть, за плохое управление. Их ворчанье жужжало в ушах Эдгара По, когда он пророчил будущее. Эдгар По не расстался с воздушными шарами, но исправил их по желанию современников, сделал быстрыми и управляемыми.

А будущее возьмет да и посмеется над пророками. Возьмет да и не пойдет по назначенным путям. Возьмет да и огорошит людей нежданным, негаданным, небывалым.

Появляется в небе самолет, и – по боку воздушные шары. Открывается летному делу новая дорога. Поди, угадай ее!

Не в нарядных воздушных шарах было будущее летного дела, а в матерчатой бабочке с пропеллером на резинке, детской игрушке, появившейся десять лет спустя. Эдгар По полагал, что смотрит вперед, а на самом деле глядел назад.

3.4.

Предлагается вашему вниманию грамота из воображаемого архива – докладная записка царю Гороху о ревизии научно-исследовательского учреждения, почтовый ящик № 3333.

Царь государь!

По твоему веленью, по твоему хотенью, заслуженным деятелем науки, профессором генералом Рукосуевым произведена ревизия научно-исследовательского учреждения, почтовый ящик № 3333.

Докладываю, что учеными, конструкторами, изобретателями здесь проводится большая, плодотворная работа. Под твоим испытанным руководством еще теснее стала связь науки с производством. Успешно решаются важные задачи, продиктованные сложными требованиями сегодняшней международной обстановки.

Есть, однако, и отдельные недостатки. Немалый вред науке приносят бездельники, уводящие исследования в область пустопорожних проблем.

Особо выдающихся результатов добилась лаборатория артиллерийских систем. Здесь сооружается катапульта с рычагами из прочнейшего столетнего дуба, в которой будут впервые применены особенно тугие жгуты из сухожилий специально выведенной крепчайшей породы быков. Имеются все основания предполагать, что это уникальное орудие окажется способным метать камни на целый пуд тяжелее и на сто шагов дальше, чем все существовавшие ранее мощнейшие системы. Вхожу, государь, с просьбой наградить этих смелых и дерзких конструкторов полшапкой серебра.

Только попустительством и беспринципностью руководства лаборатории можно объяснить, что в данном творческом коллективе длительное время подвизался бездельник. Не называю его имени, потому что он уволен с запрещением занимать должности в научно-исследовательских учреждениях. Проходимец занимался тем, что из серы, селитры и угля пытался составить какой-то порошок, пригодный разве в качестве слабительного для желудка, и пытался втереть очки доверчивой администра-ции, утверждая, что в нем будто бы и заключается «будущее» (??) артиллерии.

Крупнейшие результаты достигнуты в лаборатории навигационных приборов. Здесь построена новая астролябия для определения положения кораблей по звездам, отличающаяся от прочих применением бронзовых шарниров и поэтому обладающая повышенной точностью. Коллектив ее создателей также достоин, государь, награждения полшапкой серебра.

Но и тут, в этом здоровом коллективе, благодаря слепоте руководства, затесался бездельник. Боюсь прослыть лжецом, государь, докладывая, что один из здешних «работников» целый год убил на игру с кусочком руды, притягивающим железные предметы. Когда я не без горечи спросил дармоеда, какова его программа на будущий год, наглец цинично ответил, что намерен подвесить кусок руды на нитке (???) и глядеть, что получится. Разумеется, что финансирование работ было мною сейчас же прекращено, а дармоед сдан в пехоту. Полезно было бы судить его показательным судом, чтоб другим было неповадно пускать по ветру государственную казну. Вот, великий государь, лишь несколько примеров нашей неустанной заботы по дальнейшему укреплению связи науки с производством, по борьбе с бездельем и бесплодьем в науке.

К сему руку приложил

профессор генерал Рукосуев.

Разумеется, царь Горох, полагавший, что командование и администрирование есть лучший способ руководства наукой, наложил на докладную записку резолюцию: «Одобряю».

Но не очень потешайтесь над царем Горохом.

Ну как, скажите, древнему полководцу представить себе нашу пушку, если он и будет знать, что появятся грозные орудия, которые мечут снаряды за десятки километров, вдребезги разбивают крепчайшие стены? Как ему представить эту пушку, если (говоря не слишком серьезно) древние армии были вооружены примерно так, как нынче мальчишки-озорники: луками и рогатками? Огромные рогатки – баллисты и катапульты возили на колесах, как орудия. Натягивали их пятнадцать человек, и пускали они камни в четверть тонны весом.

И как бы ни силились древние полководцы представить себе наши пушки с их разрушительной силой, все бы им мерещились ремни, рычаги и колеса старинных баллист, и никто бы не подумал о порохе, о мгновенном порыве расширяющегося огненного газа.

Ну как, скажите, древнему мореплавателю представить себе компас, если он и будет знать, что изобретен чудесный инструмент, показывающий страны света? В те времена моряки вели корабли по звездам и, конечно, искали бы новый прибор среди астрономических инструментов. А на самом деле – это магнитная стрелка. Совершенно особенная вещь.

Кто мог думать, что не в сложных инструментах таится решение задачи вождения кораблей, а в чудном прилипчивом камне – магните?

Ход событий, опыт жизни подсказывают нам, что будущее не за тем, что сегодня кажется главным и всесильным, но уже отживает свой век, а за тем, что, родившись, развивается, если даже выглядит оно сегодня ничтожной мелочью.

Потому так трудно предсказывать будущее, воображать себе облик будущей машины. Потому так трудно стать изобретателем.

3.5.

Считают, что одним из самых удачливых провидцев развития техники был замечательный французский писатель Жюль Верн. Утверждают, что ему принадлежат самые реальные фантазии. Намекают даже, что именно его, по справедливости, следует считать действительным автором многих великих изобретений. Эти тонкие намеки делают в первую очередь сами французы, стараясь утвердить французское первенство во всех изобретениях и открытиях.

Когда наша ракета достигла Луны, французский журнал «Пари Матч» поместил фотографии советского лунного вымпела, а перед этим закатил целую серию иллюстраций из романа Жюля Верна «От Земли до Луны». Журнал как бы говорил читателям: «Ракету на Луну запустили советские люди, но и мы, французы, не лыком шиты. Наш Жюль Верн додумался до этого дела раньше всех».

Особенно часто слышно утверждение, что Жюль Верн в своем «Наутилусе» предвосхитил появление подводной лодки.

Но советский публицист Кирилл Андреев в своей книге «Три жизни Жюля Верна»[4]4
  Книга К. К. Андреева не только яркая биография Жюля Верна, но и глубокое размышление о связи фантастики и реальности, действительности и мечты.


[Закрыть] опровергает это. Он подробно рассказывает о том, как Жюль Верн рылся в книгах Национальной библиотеки, ища предков своего подводного корабля, который медленно строился в его воображении.

В старом морском журнале еще за 1820 год Жюль Верн раскопал статью лейтенанта Монжери, описавшего первые подводные лодки. Французский иезуит Фурнье, побывавший на Запорожской Сечи, докладывал о хитрой военной выдумке земляков Тараса Бульбы, о «подводных пирогах», на которых запорожцы двигались под водой. То был просмоленный челнок, перевернутый вверх дном. К бортам его для погружения привязывались мешки с песком. Дыша воздухом под ее подводной крышей, несколько казаков могли подобраться незаметно к противнику. В пожелтелых отчетах английского Королевского общества за 1620 год сохранилось сообщение о подводной лодке голландца Дреббеля – длинной бочке с веслами, обтянутой кожей, на которой команда в пятнадцать человек опускалась под воды Темзы.

Жюль Верн читал, оказывается, и об огромном подводном железном яйце – «Черепахе» американца Башнелла, воевавшего за освобождение родины от английского владычества. От подводной лодки Фультона, которую недооценил генерал Бонапарт, романист позаимствовал знаменитое название «Наутилус». Полуподводные торпедные лодки «двиды» участвовали в американской гражданской войне, и одна из них, «Ханли», 17 февраля 1864 года, за шесть лет до выхода романа Жюля Верна, взорвала двенадцатипушечный шлюп «Хаузатоник» с командой в триста человек. «Жюлю Верну, – замечает К. Андреев, – особенно запомнилась деталь: маленький подводный корабль, пожертвовавший своей жизнью, был втянут хлынувшей водой в пробоину, и, словно протаранив корпус гиганта, вместе с ним опустился на дно морское».

Можно добавить еще историю подводной лодки русского генерала К. Шильдера, построенной лет за тридцать до романа Жюля Верна и в известном отношении более совершенной, чем его «Наутилус» – она была оснащена ракетным оружием.

Разумеется, и мысль о полете на Луну не принадлежит Жюлю Верну. Она разгоралась и гасла в книгах целого тысячелетия – от сочинения Лукиана Самосатского, озаглавленного «Истинное повествование. Путешествие на Луну, Солнце…», написанного во II веке, до веселого романа Сирано де-Бержерака, где герой путешествует в межпланетном пространстве, обвязавшись склянками с росой, поднимающейся к Солнцу, в магнитных кораблях, подбрасывая вверх железный шар, увлекающий магнит, в хрустальном корабле, который толкает «сила сгустившегося света», и, наконец, – вероятно, верх нелепости с точки зрения самого Сирано! – в колеснице, начиненной ракетами и приводимой в движение силой фейерверка.