Текст книги "О себе, времени и геофизике. Автобиография"

Автор книги: Владимир Ингерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Внизу прибора располагался датчик гамма-квантов, затем экран и затем источник нейтронов. Расположение электроники было непринципиально. Во время спуска прибора в скважину записывался радиоактивный фон. Запись собственно активационного эффекта на флюорит производилась во время подъёма прибора. Такая схема была выбрана в связи с тем, что при подъеме скорость протяжки прибора легче контролировать. Прибор тянулся вверх с расчётной скоростью, при этом источник нейтронов облучал окружающие скважину породы и в местах залегания флюорита образовывался изотоп 20F, испускавший дополнительное гамма-излучение. Это излучение фиксировалось датчиком и при сравнении с фоновым чётко определяло глубины залегания флюоритовых жил.

Для изготовления прибора я нашёл толкового инженера-электронщика в Душанбинском Университете. Мы заключили с ним контракт, и работа пошла. Я также написал свою первую статью и отправил её в редакцию сборника Разведочная Геофизика в Москве. Статья была принята и вышла где-то через год, в 1965 году. Когда я её получил, то был приятно удивлен, насколько статья изменилась в лучшую сторону. Потом мне сказали, что статью лично отредактировал один из основателей советской геофизики С.Г. Комаров.

Прошло много-много лет. В процессе написания этой книги мне захотелось освежить в памяти содержание своей первой статьи. К сожалению, в процессе многочисленных переездов я её не сохранил. Я попытался найти её в интернете, но вместо статьи нашёл только ссылку на неё. Это была ссылка в описании патента 1966 года Казахского филиала Всесоюзного научно-исследовательского института Способ определения концентрации фтора в рудах по скважинам.

Как-то мне показалось странным, что мой прибор запатентовали без меня. Однако в целом это означало, что прибор не был заброшен после моего отъезда из Таджикистана, что, безусловно, было приятно.

***

Я проработал в Таджикистане 4 года и из-за нехватки людей не смог ни разу взять полноценный отпуск. Один раз мы с Нелей вырвались на неделю в местный дом отдыха. Там дружинники заставили нас покинуть площадку для танцев из-за того, что мы танцевали чарльстон, который был в то время запрещен.

Один раз мы потратили три дня на охоту на медведя. Нас было трое, и всем процессом руководил мой мастер, который прожил почти всю жизнь в Таджикистане и был в два раза старше меня. Мы два дня бродили по горам в поисках медвежьих следов , которые в конце концов нашли. Мы даже проследили эти следы до дерева с ягодами, куда медведь уже приходил несколько раз. Мой мастер вычислил по следам, что он к этому дереву приходит ночью.

С вечера мы залегли вокруг дерева. Наши ружья были заряжены пулями. Кроме того, мы привязали к ним фонарики, совместив их свет с прицелом. Получилось нечто подобное современному оружию с оптическим прицелом. Пролежав несколько часов в темноте, мы услышали выстрел, по-видимому, кто-то перехватил или спугнул нашего медведя, и он до нас не дошел. На этом охота и закончилась.

Таджикистан. В доме отдыха. 1963.

Я в душе был даже рад. Мне нравилось бродить по горам, но не хотелось убивать медведя. К тому же, встреча с медведем непредсказуема. Незадолго до нашей охоты один буровик, молодой, очень спортивный парень рассказывал мне о своей встрече с медведем весной того же года. Он шёл по лесу с ружьем, когда столкнулся с медведем. Медведь пошёл на него, и он побежал. Ружьё было заряжено дробью, то есть абсолютно бесполезно, он его по дороге бросил. Медведь, однако, не отставал, и мой друг, спасая свою жизнь, с ходу вскарабкался на скалу, с которой потом слазил почти целый день. Когда ему это, наконец, удалось, он не мог понять, как он залез на эту скалу. Хорошая иллюстрация того, что мы используем далеко не всё, на что способны как в физическом, так и в интеллектуальном плане.

В качестве компенсации отсутствия отпуска нам иногда давали командировки в Москву или Ленинград. Одной из моих первых командировок был Ленинград, где мне надо было получить какой-то прибор. Работы было на день, а командировка была на неделю. Я прилетел в город ночью, взял такси и потребовал отвезти меня в лучшую гостиницу. Таксист сказал, что это «Астория». Видно, был не сезон, и меня заселили. Утром я обнаружил, что окна моего номера выходят на Исаакиевский собор, красота невероятная. Когда я навестил родную сестру моей мамы тетю Катю, она тут же потребовала, чтобы я не тратил деньги и переселился к ней. Собственно, все мои предыдущие поездки в Ленинград я останавливался у нее. Тетя Катя жила в той же коммунальной квартире, в которой она пережила блокаду. В квартире не было даже ванны, благо, баня была недалеко. Зато соседи были из довоенного времени, это была большая дружная семья.

Вначале четвертого года моей работы у меня была 10-дневная командировка в Москву, которая оказалась переломной в моей дальнейшей судьбе. Я уже не виделся с отцом больше трёх лет, и тут получил письмо, что у него будет длительная командировка в Москву. На работе было относительное затишье после длительного периода страшной переработки без выходных, и Лёва отпустил меня с легким сердцем, не дав при этом никаких поручений.

Я провел несколько дней с отцом, но потом вспомнил, что мне где-то надо отметить командировочное удостоверение. К тому времени все расчёты и физическое моделирование с моим прибором активационного каротажа на флюорит были уже завершены. Сам прибор находился в стадии изготовления. Я решил отметить свою командировку во Всесоюзном научно-исследовательском институте ядерной геофизики и геохимии (ВНИИЯГГ).

В институте я практически сразу столкнулся с руководителем лаборатории активационного каротажа, доктором наук Л.М. Дорогиницкой. Она сильно заинтересовалась моим прибором и после продолжительной беседы попросила меня прийти ещё и сделать сообщение для сотрудников её лаборатории. Сотрудники задавали толковые и каверзные вопросы и удивлялись, что в производственной геофизической экспедиции есть люди, занимающиеся разработкой новой аппаратуры. Дорогиницкая попросила прийти меня ещё и на этой третьей встрече торжественно пригласила меня к себе в аспирантуру. Я вначале подумал, что речь идёт о заочной аспирантуре, но она говорила о трёхгодичной очной аспирантуре с переездом в Москву. Я был немного ошарашен, так как никогда не думал о таком повороте событий. К тому же, я был ответственен за свою партию. Надо было подумать.

Отец уже уехал в Махачкалу, а у меня оставалось ещё пару дней. Я гулял по Парку культуры и отдыха имени М. Горького и размышлял о полученном предложении. Я понимал, что как бы достиг потолка в своей экспедиции и по должности и по знаниям. По работе я уже знал всё и даже больше. К нам на лето часто устраивались студенты из Душанбе. Я их немного обучал, когда было время. К примеру, заводил студента в автоматизированную станцию, рассказывал про основные её блоки и затем включал силовой блок. Очень часто при этом ничего не происходило. Тогда я бил кулаком в определенную точку станции, и тут же все начинало жужжать и моргать, станция включалась. Там было одно механическое устройство – преобразователь тока, и я знал куда ударить, под каким углом и с какой силой, чтобы этот преобразователь заработал. Выглядело это почти как фокус.

Мысль о том, что мне всего 24, а я уже всё знаю и даже прибор изобрел, казалась мне явно ложной. Нельзя в 24 знать всё, надо было просто менять среду обитания. Однако я был женат, и расставание на 3 года не входило в наши планы, но что Неля будет делать в Москве было большим вопросом.

Погруженный в эти думы я буквально столкнулся со своим институтским товарищем из параллельной группы Шуриком Колосовым. Как потом выяснилось, это был подарок судьбы. Немного о Шурике. Мы учились в параллельных группах, Шурик был из Грозного. Он отличался яркой внешностью, жгучий брюнет с большими яркими голубыми глазами. Кроме того, он был членом какой-то очень крутой секции мотоциклистов, которые почти покорили вершину не то Казбека, не то Эльбруса.

Шурик, оказывается, уже год был аспирантом в Москве в известном Институте нефти и газа имени И.М. Губкина. Он успел хорошо зарекомендовать себя на своей кафедре и, услышав о моей ситуации, сказал, что у них как раз скоро будет очередной набор в аспирантуру, и он поручится за Нелю. Собственно, так всё и случилось, у них был набор через несколько месяцев, и Неля поступила в аспирантуру.

У меня, однако, не всё оказалось гладко. Принимая предложение о поступлении в аспирантуру, я объяснил, что на мне держится большое хозяйство, и что я просто так не могу сразу уехать. Дорогиницкая сказала, что у меня целевое приглашение, и что я могу приехать в течение года. У Нели была другая ситуация. В итоге получилось так, что она поступила раньше меня.

Когда я сообщил в экспедиции о своих планах, они решили вывести мою партию из состава экспедиции и передать в другую организацию, которая специализировалась только на исследовании скважин. Связано это было в основном с тем, что партия разрослась и проводила специальные работы по внедрению новой технологии выделения флюоритовых оруденений. В целом, наверно, это было правильно, так как другая организация была более приспособлена для решения этих задач, чем экспедиция. Собственно, разговоры о таком преобразовании были и раньше. Мой планируемый отъезд как бы подтолкнул события.

Поиск могилы мамы

Все 4 года работы в экспедиции я помнил, что сравнительно недалеко похоронена моя мама. Однако времени на поездку в Бухару не было. Когда стало ясно, что я уезжаю из Таджикистана, было понятно, что оттягивать поездку на могилу мамы больше некуда. Вместе с одним из моих товарищей мы поехали на Волге в Бухару. Переезд занял целый день, и когда уже стемнело мы подрулили к еврейскому кладбищу в Бухаре. На наши стуки вышел узбек, который был сторожем. Я объяснил ситуацию, и он разрешил нам заехать на территорию кладбища и даже сервировал простой ужин. Ночевали мы в машине, сиденья которой легко превращалась в двуспальную кровать.

На следующее утро сторож показал нам обширный участок кладбища, заросший бурьяном, и сказал, что где-то здесь хоронили в 1943 году. Поковырявшись немного на этом участке, я понял, что самим нам тут не справиться. Прошло 22 года, всё заросло, на участке не видно было ни одного памятника. Мы быстро наняли бригаду из 5 человек, и я показал им фото могильной плиты, на котором было имя мамы и даты её жизни. Я установил дневной тариф и премию тому, кто найдет могилу. К концу дня её нашли. Ещё два дня ушло на восстановление могилы. Я выполнил свой сыновний долг.

Начиная с 80-х мы приезжали периодически на могилу мамы. Бухара сильно изменилась к лучшему по сравнению с 1965 годом. Появилось много гостиниц, привели в порядок исторические памятники, Мавзолей Саманидов X века, Некрополь Чор-Бакр XVI века, Мазар Чашма-Аюб XIV века, Крепость Арк XVIII века и многие другие. Жизнь изменилась, сейчас, находясь в Америке, я могу позвонить директору кладбища, перевести деньги для ухода за могилой и получить фотографии могилы.

***

Летом 1965 года я был готов к отъезду из ставшей мне родной Южной геофизической экспедиции, в которой проработал 4 года.

Я очень благодарен судьбе и доволен собой, что не поехал после института в научно-исследовательский институт в Краснодаре. Благодаря работе в Южной геофизической экспедиции я действительно стал специалистом в своём деле. Моя первая работа дала мне знания, без которых просто было бы невозможно в дальнейшем заниматься наукой. Дополнительно это была школа жизни и школа управления, которые сильно пригодились в будущем. Огромным плюсом для меня была динамика работы, включавшая работу с аппаратурой, замеры на скважине, интерпретацию результатов геофизических исследований скважин, изучение ядерной физики, расчёты характеристик своего прибора, возможность исколесить весь Таджикистан и частично Узбекистан, очень часто за рулём, видеть неповторимую красоту природы и, наконец, получить финансовую независимость.

Мне очень повезло с людьми, которые работали в экспедиции. Это была молодёжь со всего Союза, приехавшая не зарабатывать деньги, а делать то, что надо было делать. Как выяснилось позже, из экспедиции вышло несколько докторов наук, включая моего начальника отряда Стаса Дембицкого, меня, а также наших ведущих специалистов по гравиоразведке и электроразведке. Наш бывший начальник электроразведочной партии Юрий Кошлаков стал заместителем председателя президиума Верховного Совета Таджикской ССР. К сожалению, судьба разбросала нас. Один раз, правда, Лёва Ишанкулов навестил нас в Москве и привез знаменитый таджикский виноград Дамские пальчики. Один раз встретился в командировке во Львове с Юрой Кошлаковым. Много лет поддерживал связь со Стасом Дембицким, но потом и с ним растерялись.

На машине из Таджикистана на Кавказ

К моменту моего отъезда из Таджикистана Неля уже несколько месяцев проучилась в аспирантуре в Москве. Её отец Иван Семёнович прилетел ко мне, чтобы вместе перегнать Волгу на Кавказ. Этот переезд заслуживает особого описания.

В то время карты были единственным источником информации при планировании больших поездок. В картах дороги были классифицированы по значимости, дороги всесоюзного значения и менее значимые. Мой сосед тоже перегонял машину на Кавказ за несколько лет до меня. Он доехал до Каспийского моря и потом на пароме перебрался в Баку, при этом был участок, где дорога практически отсутствовала и надо было ждать вездехода для буксировки. На картах, которые у нас были, на этом участке дорога тоже отсутствовала. Мы с Иваном Семёновичем не торопились, поэтому проложили маршрут по хорошей дороге через Казахстан. Во время войны мой тесть сидел в разных лагерях на территории Казахстана за политический анекдот. Он хотел взглянуть на знакомые места и поохотиться заодно на сайгаков.

Однако карта сыграла с нами злую шутку. Едва мы с ветерком проехали Ташкент дорога всесоюзного значения превратилась во что-то вроде тропы в песках. Я с размаху влетел в этот песок, но мы подумали, что, возможно, это только небольшой участок, и решили продолжить наш маршрут. Наша вера в советскую картографию едва не стоила нам жизни. Нам пришлось ехать около 10 дней по бездорожью почти до Астрахани. Зато Волга показала себя прекрасно, она шла через пески как танк. На пути была масса арыков, через которые были переброшены какие-то досточки. Вначале я останавливался, оценивая эти доски на прочность, но вскоре пролетал по ним, не снижая скорости, видя в зеркало заднего вида, как они подпрыгивали, махая нам вслед.

На второй день езды по бездорожью полетел подшипник одного колеса, и машина встала. Уже вечерело, когда местный водитель на грузовой машине притормозил около нас. Он ехал в нашу сторону и готов был взять нас на буксир. Тут, однако, выяснилось, что ни у нас, ни у него буксира нет. Я нашёл в багажнике большой клубок тонкого провода, и мы долго делали из него буксир. Потом нас тащили почти всю ночь до ближайшего населенного пункта, это был Кызылорда. Наш спаситель, молодой казахский парень, решительно отказался от денег. Мы пожали руки, и он поехал дальше, оставив нас у входа в автомастерскую.

После ремонта мы тронулись дальше в сторону Аральского моря. Стояла сильная жара, даже лучшие советские машины в то время были без кондиционеров, соответственно, все окна у нас были открыты. От постоянного ветра у меня сильно растрескались губы. В каком-то поселке я купил очень яркую красную губную помаду, другой не было, и пользовался ей почти до конца путешествия.

Собственно, людей мы встречали очень мало. После дня езды я вечером вываливался из машины, а Иван Семёнович готовил нехитрый ужин на костре. У нас была маленькая палатка, так что мы могли разойтись, это было совершенно необходимо из-за мощного храпа моего тестя. Иван Семёнович спал в машине, а я в палатке. Об охоте пришлось забыть, так как мы явно отставали от намеченного графика. Кроме того, мы видели горы убитых и гниющих сайгаков. Их явно расстреливали ночью из открытых машин. Сайгаки попадают в свет фар и бегут впереди машины, откуда их хорошие люди и расстреливают. После этого зрелища нам не хотелось новых убийств даже для пропитания.

Подъехав к Аральскому морю, я схватил мыло и помчался плавать. Мыло упало в воду, но не потонуло. Это, однако, меня не остановило, и я нырнул в набежавшую волну. Плавать было исключительно легко, зато на берегу я, наконец, понял, что это был почти соляной рассол, что-то вроде Мертвого моря в Израиле, где мне удалось побывать значительно позже. Пришлось потратить драгоценную пресную воду, чтобы смыть соль хотя бы с лица, ушей и носа.

Но главные испытания были ещё впереди. Мы встретили мужика в геологической экипировке, можно сказать коллегу. Он был на машине и сказал, что покажет нам дорогу на какую-то станцию, где есть вода и можно перекусить. Мы поехали за ним, но он вскоре встал, так как у него закипел радиатор. Воды у него не было, и мы отдали ему практически весь запас нашей пресной воды, поверив, что в пределах 20 минут езды мы сможем освежить свои запасы. Так как мотор у него был перегрет, и радиатор заполнен лишь частично, он сказал, что должен вернуться на базу, уверив нас, что станция совсем близко.

Мы проехали в указанном направлении почти час, ничего не встретив. В конце концов, машина зарылась в песок. Мы откапывали её металлическими мисками под палящим солнцем. Всё было, однако, безрезультатно. Между тем без воды силы стали нас покидать, язык распух и царапал нёбо. Иван Семёнович начал прощаться с жизнью. Я решил пойти на разведку, но ничего не обнаружил. Вскоре машина скрылась за барханами, и хоть я и ориентировался все время по солнцу, повернув назад на машину вышел не прямо, но все же увидел её в стороне. Передохнув, начали снова откапываться. Собственно, других вариантов не было. Я вспомнил сигнал SOS, который мог бы ночью подавать фарами пролетающим изредка над нами самолётам. Однако это, скорей всего, было бы пустой затеей.

К вечеру мы всё же откопались, раскачали машину и поехали. Я гнал, зная, что если мы сядем снова, то сил на откапывание у нас нет. Где-то ночью выехали на казахское стойбище. Вода в этих условиях значит больше, чем деньги, и нам её дали не сразу. Несколько пачек патронов сделали хозяев более гостеприимными, они принесли большой металлический баллон с прохладной водой и две пол-литровые банки. Мой тесть осушил залпом 6 банок, а я 5. После этого я уже не считал количество неспешно выпитых банок. Бог спас меня опять. Не встреть мы это стойбище дни наши были бы сочтены.

Оставшаяся часть пути до Грозного прошла без особых приключений. Мы выехали, в конце концов, на дорогу с твердым покрытием и благополучно добрались до Гурьева, современное название Атырау. Дальше поехали к Астрахани. В 1965 году Гурьевская и Астраханская области были частью одной страны – Советского Союза (сейчас Атырау относится к Казахстану). Тем не менее руководители, очевидно, не смогли договориться друг с другом, и на стыке областей асфальтированная дорога прерывалась несколькими сотнями метров практически непроходимых барханов. Время от времени появлялись тяжёлые вездеходы, которые за скромную плату переволакивали машины из конца в конец. Тащили они машины на большой скорости, не оглядываясь. Стоило водителю зазеваться и повернуть руль немного не по ходу машины можно было легко лишиться передней подвески автомобиля.

Дорога из Астрахани до Грозного проходила через солончаки, где при большом газе машину засасывает, как в болоте. Периодически по пути мы видели до половины засосанные машины, довольно печальное зрелище. Тем не менее мы добрались до дома тестя, где нас ждало домашнее вино, отличный кавказский стол и мягкая постель.

Вскоре я приехал в Махачкалу. Радость встречи с родней была омрачена письмом из Москвы. Мне сообщали, что ввиду нарушения каких-то процедурных правил, директор ВНИИЯГГ не утвердил приказ о моём зачислении в аспирантуру. Это было как снег на голову. Я распрощался со своей любимой экспедицией, Неля уже поступила в аспирантуру, и вдруг выясняется, что я не поступил.

У меня и мыслей не было об очной аспирантуре в Москве, но цепь случайных событий: поездка в командировку в Москву, приход во ВНИИЯГГ, встреча с Дорогиницкой, и, наконец, встреча с Шуриком сформировала это решение. Вероятность того, что совокупность этих событий могла случиться практически равна нулю. Тем не менее она случилась, что невольно наводит на мысль, что иногда провидение ведет нас по миру. Теперь, когда решение уже созрело, отступать было нельзя.

Мы решили, что Неля должна остаться в аспирантуре, а я поступлю в другой институт, в Москве их много. В то же время настала пора взять нормальный отпуск, которого у нас не было несколько лет. И вот компания из четырёх человек: мы с Нелей и моя сестра с мужем Яшей, поехали на Волге по дорогам Кавказа и затем на Черное море. Заехали еще и к младшей сестре Люде, которая жила в Тамбове. Конечной точкой нашего путешествия была Москва, у всех были там разные дела, я же лелеял мысль набить морду директору ВНИИЯГГ, из-за которого попал в такую дурацкую ситуацию.

После того как я прорвался в кабинет директора мысль о том, чтобы набить ему морду, сразу же пропала. Передо мною предстал благовидный мужчина с седой головой. Я вырос на Кавказе, где старшее поколение в большом почете, естественно, это как бы впиталось и в мою кровь. Директор рассказал мне, что профессор Дорогиницкая, пригласившая меня в аспирантуру, нарушила какие-то процессуальные законы. Я, естественно, ни в чем не виноват, но закон есть закон. Он предложил мне поступать через год, когда у них будет новый набор.

Несколько человек говорили мне, что главной причиной была моя национальность. Я так не думал. Если это было и так, то это был единственный случай, когда моя национальность как-то повлияла на мою карьеру. К тому же, как выяснилось через полгода, случившееся оказалось мне на пользу. Интересно, что позже, когда я работал уже в Тюмени, я встретил дочь того директора ВНИИЯГГ. Мы были коллеги и стали хорошими друзьями.

Вернувшись в Махачкалу, я остановился у отца и поступил на работу старшим инженером-геофизиком в Геологическую экспедицию, находящуюся недалеко от дома отца. Находясь в Махачкале, периодически наведывался в Грозный к родителям Нели.

Однажды, когда я ехал по хорошо знакомой дороге, нас застал легкий дождь, даже не дождь, а капли с неба. Я тогда ещё не знал, что это гораздо опаснее, чем просто дождь. Первые капли могут создать эффект гололеда. Я шёл с обычной скоростью перед плавным поворотом и вдруг понял, что моя Волга в этот поворот не вписывается. Я повернул руль, но машина не среагировала и продолжала нестись по начальной траектории, которая упиралась в огромный чинар. Мой сосед ничего не заметил, но мне было понятно, что мы обречены. Я почувствовал, как волосы зашевелились у меня на голове, и выступил холодный пот. Ещё какие-то доли секунды я сидел, как смертник, пока мы летели на этот чинар. Внезапно грунт изменился, колеса обрели сцепление с дорогой, и мы вписались в поворот. Бог помог.

С сестрой Людой. 1965.

Вскоре Неля и Шурик сообщили мне из Москвы, что профессор Евгений Маркович Минский (ЕМ), работающий во ВНИИГАЗ, ищет толкового геофизика для очной аспирантуры. Правда, мне в декабре надо будет сдать экзамен по гидродинамике, которую мы в институте не проходили. Сказано – сделано, и я, не отрываясь от работы, выучил за 3 месяца гидродинамику, сдал в декабре экзамен в Москве и с первого января 1966 года был зачислен аспирантом ВНИИГАЗ.