Текст книги "О себе, времени и геофизике. Автобиография"

Автор книги: Владимир Ингерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Махачкала – Талги

Когда я закончил пятый класс, отца перевели работать директором курорта Талги, который находился рядом с Махачкалой, столицей Дагестана. В Махачкале я закончил школу-десятилетку.

Первое сравнение Махачкалы и Нальчика было в пользу Нальчика с очень красивой природой, включая виды на снежные вершины Эльбруса и Казбека, которые можно было наблюдать круглый год. Но потом все это забылось, и стала более видима красота Дагестана. И конечно же Каспийское море, на котором стоит город. Фактически Махачкала зажата между горами и Каспием.

Дагестан – небольшая республика, в которой проживают около 20 разных коренных народностей: аварцы, кумыки, лакцы, лезгины, даргинцы и другие. Все они говорят на разных языках, дагестанского языка нет, все народности Дагестана общаются между собой на русском языке.

С сестрой Людой и папой. 1952.

В те годы было раздельное обучение: мальчики и девочки учились в разных школах. Так было в Долинске, и так было в Махачкале, когда я туда приехал. Учителя были разные по разным предметам, и мне очень повезло с прекрасными учителями по физике и математике. Они определили мою любовь к этим наукам и в целом мою дальнейшую судьбу.

В общем и целом обстановка в школе была довольно интересной. Мы слушали уроки, которые любили, и почти свободно уходили с уроков, которые нам не нравились. Одним из способов такого ухода было выпрыгивание в окно. Это чаще всего случалось на уроке немецкого, который я учил, кажется, 6 лет и никогда его не знал, также, похоже, как его не знали и учителя. В Махачкале мы сами ставили себе оценки по немецкому близкие к средней успеваемости каждого ученика. Были учителя, с которыми мы дрались, расскажу об этом позже.

Был период, когда мы учились в третью смену. На последних уроках уже темнело, так что приходилось включать электрический свет. Тут-то нам и пригодилось знание физики. На перемене мы накладывали на цоколь лампочек намоченные промокашки. Уже в начале урока промокашки высыхали, становились непроводниками, и лампочки одна за другой начинали тухнуть. Таким образом мы сорвали довольно много уроков, пока учителя, наконец, не поняли, в чем дело. Когда этот трюк был раскрыт, мы перешли на более примитивные уловки. Выламывали выключатель и про– сто накладывали друг на друга оголенные провода, чтобы свет горел. Во время урока мы обстреливали эти оголенные провода из рогаток. Каждое попадание вызывало небольшую темную паузу, что нас очень веселило.

Ещё у нас были уроки военного дела. Однажды учитель дал нам шинели и винтовки с штыками и вывел на плац позади школы. Какое-то время мы маршировали, затем последовала команда: Ложись! Земля была сырая и грязная, тем не менее шинели были казенные, и ребята легли в эту грязь. Я же рос в семье врача и был привержен к чистоте, поэтому просто сел на корточки, учитель не обратил на это внимание. Сидя на корточках, я обозревал лежавших в грязи своих товарищей, и почему-то это зрелище меня рассмешило. Учитель что-то рассказывал, указывая вдаль и повернувшись к нам спиной. Я от нечего делать воспользовался моментом, просунул штык под пояс ближайшего товарища и стал его поднимать, используя ружьё как рычаг. Тут учитель повернулся к нам и увидел эту картину. В итоге по военному делу я получил 3 за четверть. Вскоре после этого меня приняли в комсомол, и комсомольский билет надо было получать в горкоме комсомола. Была зима, и я был в шинели, перешитой из отцовской. Выдавая билет, горкомовцы подшучивали над моим полувоенным обличием и единственной тройкой по военному делу.

Когда я был в девятом классе, правительство решило, что раздельное обучение не правильное, и нас объединили с женской школой. Мне тогда было ещё 14 лет, и я смотрел на девочек как на помеху нашим мужским забавам, и был – впрочем, как и большинство ребят из моего класса, – недоволен таким поворотом событий.

Как-то вдруг зимой выпал снег. Это довольно необычно для Махачкалы, и мы очень резвились по этому поводу во время перемены. Как выяснилось, девочка, которая сидела за мной, запаслась снежками, и когда мы вернулись в класс, стала бросать мне снег за шиворот. Все мои уговоры не действовали, и в конце концов я встал и слегка щелкнул её маленькой линейкой. Это был урок черчения. Тут же учитель, который иногда прикладывал к ученикам большую линейку, стал с ней на меня надвигаться. Я был сильно сердит на свою одноклассницу и ещё не успел остыть и сесть.

Я второй слева. 1954.

Видя намерения учителя, взял в руку чернильницу и занял оборонительную позицию. Наше противостояние продолжалось несколько минут, учитель, видно, понял назначение чернильницы в моей руке и не решился воспользоваться своей линейкой. Он ограничился тем, что выгнал меня из класса.

Интересным было содержимое наших портфелей. Помимо обязательных чернильниц, ручек и карандашей у каждого парня там лежала финка с резной рукояткой. Никто не воспринимал финку как холодное оружие, это была как бы дань моде. Одной из наших забав было метание финок в дверь на переменах. Раньше мы это делали без помех, теперь приходилось предварительно выгонять девочек из класса.

Однажды произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее. Учителя никогда не заходили в класс во время перемен. Но тут случилось, что наш любимый физик, он же классный руководитель, это правило нарушил. Двери в классе открывались наружу, и случилась следующая картина, которая до сих пор стоит у меня перед глазами. Финка в воздухе, и тут дверь открывается, показывается лицо нашего учителя, и почти одновременно в нескольких сантиметрах от его головы в дверь вонзается финка. Все остолбенели, немая сцена как у Гоголя, учитель побледнел на глазах, забрал финку и ушёл. Он не стал делать никакого расследования и, похоже, никому об этом не доложил. Но мы поняли, ещё сильней его полюбили и прекратили метание финок в классе. Через три года, когда я был уже на втором курсе института, в школе была встреча с выпускниками. Когда мы были в физической лаборатории, наш учитель достал из своего стола ту злополучную финку и показал нам. Все только покачали головами.

Наш физик как-то рассказал нам о радиосигналах и показал схему простейшего детекторного приемника. Я решил сделать сам такой приемник. Спаял его, не очень понимая, что делаю. Делал и не верил, что эти примитивные детали сгенерируют какой-то звук. Натягивая антенну на крыше, споткнулся и скатился с крыши прямо на кровать, которая стояла рядом с домом. Кровать была небольшая, с железными перилами. Небольшой сдвиг и я упал бы на одно из перил, что, скорей всего, кончилось бы инвалидностью. Тогда я об этом не думал, но спустя много лет после других подобных случаев, я начинаю верить, что Господь бережет меня.

Однако вернемся к радиоприемнику. Я все сделал, надел наушники и стал бездумно крутить ручку настройки. И вдруг меня как молнией ударило, из наушников полилась какая-то чудесная мелодия. Для меня это было как гром среди ясного неба, я поверил в физику. Много лет я помнил эту мелодию. Сейчас забыл, но детали моего первого физического опыта помню отлично.

Из прочих физических экспериментов помню, как мы фотографировали звездное небо. Около полуночи мы с другом взобрались на крышу сарая у нас во дворе, установили штатив и экраны от бокового света, навели объектив на созвездие Большой Медведицы, и поставили аппарат на получасовую выдержку. Каково же было наше удивление, когда проявив пленку на следующий день, мы увидели вместо звёзд Большой Медведицы дуги разной длины и разной яркости. Тут-то мы и сообразили, что так и должно быть. Длина дуг зависела от расстояния до звёзд и, конечно же, от выдержки, которую мы установили. Мы убедились, что земля вращается вокруг своей оси и поняли, что звёзды Большой Медведицы находятся на очень разных расстояниях от земли.

Как при большинстве экспериментов не обошлось без помех. Недалеко от сарая строилось какое-то административное здание, и сторож, которого мы не видели, так как были заняты, наблюдал за нами. К счастью, он не вызвал милицию. Когда он с ружьем наперевес все же появился, мы с большим трудом смогли ему объяснить суть нашего эксперимента.

К сожалению, не все учителя были как наш физик. В 1952 году было известное в то время дело врачей-вредителей, среди которых было много евреев. Их обвинили в том, что они неправильно лечили руководителей партии и правительства. Это было одно из последних деяний нашего вождя товарища Сталина. Мы газеты в то время, естественно, не читали и были далеки от этих событий, поднявших волну антисемитизма в Советском Союзе. Однако учительница русского языка решила нас политически подковать и в конце урока в красках рассказала об этом еврейском заговоре. Тогда ещё было раздельное обучение, и ребята под явное одобрение учительницы стали кричать «Бей жидов, спасай Россию!». Я, честно, раньше этот лозунг не слышал, похоже, он был на Кавказе не так популярен, как в России. В классе, кроме меня, был ещё один еврейский мальчик. Однако никто на нас не обращал внимания, и лозунг явно относился не к нам, а к каким-то абстрактным «жидам». Через несколько дней все это забылось. А потом вскоре умер Сталин, и врачей оправдали.

Мне ещё не исполнилось 13 лет, когда умер наш вождь и отец народов. Я помню, что творилось. На школьных митингах плакали седовласые учителя, бывшие фронтовики. Я впервые увидел какую-то растерянность у своего отца. Всем казалось, что жизнь остановится. Что было потом все знают. На многих уроках, конечно, кроме математики и физики, то, что говорили учителя, противоречило моему сознанию. Например, говоря о преимуществах социализма, почему-то часто ссылались на лампочку Ильича, хотя все знали, что Ильич был гуманитарий, и явно лампочку изобрел не он. Или критикуя капитализм, часто цитировали учение Маркса о прибавочной стоимости. Почему это плохо было непонятно, так как даже ребенку было ясно, что капиталисты эту прибыль не съедали, а скорее всего пускали на расширение производства. Уроки литературы имели обратный эффект и привели к отторжению великих российских писателей и поэтов. Потребовалось много лет, чтобы забылась вся эта чушь об отрицательных и положительных героях, прежде чем я стал получать удовольствие, читая российскую классику.

Учился я на четверки и пятерки, хотя, как и в Долинске, домашние задания в основном делал на уроках. Как-то в начале девятого класса отец пришёл с родительского собрания и на мой вопрос, что там про меня учителя говорили, ответил, что учителя сказали, что я, мол, серенький, типа, ни рыба, ни мясо, ни плохой, ни хороший. Потом я сообразил, что это был хитрый дипломатический ход, ничего такого учителя не могли ему сказать. Но тогда, это меня сильно задело. Я стал более серьёзно относиться к домашним заданиям, пересдал несколько предметов и в итоге окончил школу с серебряной медалью. Единственная четверка была по русскому языку, который мне почему-то не очень давался, да и учительницу я, мягко говоря, не любил. Ещё у меня было оправдание, что я нерусский, хотя в то время русский был единственным языком, который я знал.

Махачкала небольшой город, но в нем жило несколько чемпионов мира по вольной борьбе. Естественно, все мальчишки хотели быть борцами, и спортивные секции вольной борьбы были очень популярны. Я, конечно, тоже хотел быть борцом. Однако чтобы записаться в секцию надо было заявление от родителей. Я знал, что отец такое заявление не подпишет. Он был от природы здоровый и сильный мужчина с мощным рукопожатием, и считал, что спорт это только источник травм. Поэтому мы с другом состряпали заявление от имени моего отца, и я стал ходить в секцию вольной борьбы. Однако это продолжалось недолго. Отец как-то узнал об этом, поговорил с тренером, и секция для меня стала закрыта. Тут примерно так же как и с курением: хорошая сторона этой ситуации выяснилась не сразу.

Поговорка запретный плод сладок существует не зря. Запрет отца сильно повлиял на меня, и я все ждал своего часа. Ждать пришлось не очень долго. В 16 лет я закончил школу и поступил в институт. С этого момента я стал заниматься спортом и не могу остановиться до сих пор, хотя мне уже 80.

Спортивные секции были для меня закрыты, но оставалось море или, точнее, городской песчаный пляж на берегу Каспийского моря. Мы ходили туда пешком или ездили на городском автобусе. Как я сейчас понимаю, пляж был прекрасно оборудован. Там были туалеты, душ, краны для мытья ног, места для переодевания, топчаны для лежания под навесами от солнца и турники. С тех пор я побывал на многих пляжах США, включая Техас, Флориду, Калифорнию и штат Вашингтон. Ни один из этих пляжей даже близко не стоит по оборудованию с Махачкалинским пляжем. В лучшем случае они имеют туалеты, иногда можно напрокат взять лежаки и тенты от солнца, на некоторых пляжах есть душ, но ни на одном нет турника и места для переодевания. И это в богатой Америке. Так что не все было плохо при социализме, было много и хорошего.

Каспийское море довольно коварное, конфигурация берега такова, что при определенных условиях возникает сильная обратная волна. Эта волна тащит в море пловцов, которые плывут к берегу. Обычно вывешивалось предупреждение, что плавать опасно, но многие не обращали на это внимание, и некоторые тонули, выбившись из сил. Мы это предупреждение тоже игнорировали, но мы знали, что надо делать при наличии обратной волны. Техника была довольно простая: плывя к берегу, надо наблюдать волны сзади. Как только замечали большую волну начинали плыть с максимально возможной скоростью. В момент, когда волна нас достигала, переставали грести и вытягивались в струну, тело было подобно доске. Волна подхватывала нас и несла на гребне на берег. Иногда скорость приземления была настолько высока, что приходилось сделать несколько кувырков, пока остановишься. Это было ужасно азартно.

Ещё я очень любил маевки. Первого мая весь город выходил на демонстрацию, а второго мая все, у кого был какой-нибудь транспорт, выезжали за город на маевку. Выезжали семьями, группами, предприятиями. Погода в это время в Махачкале отличная, и народ резвился на природе как мог. Футбол, волейбол, шахматы, карты и, конечно, традиционный шашлык из барашка. Это были редкие, дра– гоценные минуты общения с отцом, когда он не был занят.

Телевизоров в то время ни у кого не было, и я был единственным учеником в классе, у которого в доме был патефон. Периодически я устраивал экскурсии домой для своих одноклассников, и мы слушали разные пластинки. Во время моей учёбы в Махачкале моя старшая сестра Неля училась на геологическом факультете Грозненского Нефтяного Института. Когда она приезжала домой на каникулы, учила меня танцевать, в основном уроки шли под модный в то время фокстрот Рио-Рита. Это были первые уроки танцев, которые я до сих пор люблю.

Мне было 14 или 15 лет, когда, наконец вняв моим многочисленным просьбам, отец привез в дом овчарку. Я тут же назвал его Джульбарс и начал дрессировку по книге Служебное собаководство. Джульбарсу, однако, было уже полгода, то есть я запоздал на несколько месяцев с началом тренировок. Как известно, вся тренировка основана на принципе кнута и пряника. Моя собака, естественно, любила пряник и не любила кнут, Джульбарс затаил на меня злобу, и это могло кончиться весьма плачевно. Как-то вечером я пришёл домой и как только вошёл в почти темный коридор, услышал звук прыжка, это мой Джульбарс прыгнул на меня. Я инстинктивно выбросил вперёд правый кулак и попал им прямо в раскрытую пасть, опять же повинуясь какому-то инстинкту, я не стал выдергивать руку из пасти, а схватил левой рукой ошейник и стал тянуть его на себя, вдавливая кулак в горло собаки. Когда я, наконец, отпустил полузадушенного Джульбарса, он полностью признал, что я его хозяин, и мы оставались лучшими друзьями до его смерти.

Джульбарс вырос в очень крупную сильную собаку и был прекрасно тренирован. Он мог сидеть часами рядом с моими вещами на кишащем народом Махачкалинском пляже, все его почтительно обходили. Если после моря мне лень было идти пешком домой и я садился в городской автобус, Джульбарс по команде бежал домой через город и дожидался меня перед домом. Естественно, он был непременным участником маевок и прочих выездов за город.

На Каспийском море с Джульбарсом, Нелей и папой. 1955.

Почти все каникулы я проводил на курорте Талги, где работал отец. Талги находится всего в 15 километрах от Махачкалы, но это горная дорога. Наша компания развлекалась катанием на велосипедах, игрой в волейбол с отдыхающими и вечерними представлениями. Очень популярны были оперетты, арии из которых я знал тогда наизусть и люблю до сих пор.

Где-то шестом классе мы ещё баловались, делая дымовые шашки из рентгеновских снимков и закидывая их в палаты. Потом все же поумнели и перешли к другим забавам. Одна из них была следующая: мы привязывали за нитку рубль и, спрятавшись в кустах, клали его на дорожку, где прогуливались отдыхающие. Как только кто-то из них замечал наш рубль и наклонялся, чтобы его поднять, мы дергали за нитку. Реакция была очень разная, женщины, как правило, вскрикивали, у мужчин был более разнообразный диапазон: от ступора до погони за рублем.

Ещё на курорте было своё подсобное хозяйство, и там были лошади. Я туда часто наведывался и просил лошадь покататься. Как директорскому сыну мне не отказывали, лошади были, правда, без седла, только с уздечкой. Один раз лошадь понесла, и я скатился ей под брюхо, держась руками за шею. К счастью, кто-то сумел её остановить, и все закончилось благополучно. Когда я первый раз сел на лошадь с седлом, мне казалось, что я сижу в кресле.

У отца была служебная машина Победа. Я с детства обожал запах шоферской кабины и, естественно, подружился с водителем, он научил меня водить Победу, когда мне было 15 лет. Отец не возражал, он сам никогда машину не водил, и я иногда его возил в Махачкалу и назад, естественно, никаких прав у меня тогда не было.

Говорят, мужчины имеют два автономных органа. Где-то в 14 лет я обнаружил, что у меня их три. К известным двум добавилась правая рука, которая, к счастью не очень часто, действовала независимо от головы. Обнаружил я это свойство при следующих обстоятельствах. Вечерело, и я куда-то шел, когда мне преградили дорогу три парня старше, чем я. Начало разговора не предвещало ничего хорошего, и вдруг совершенно неожиданно для меня моя правая рука сделала нечто вроде длинного хука по лицу одного из парней. Они совершенно не ожидали такой наглости, так как каждый из них в отдельности был явно сильней меня. Тем не менее – повидимому, от неожиданности – тон разговора заметно снизился. Больше всего, однако, был ошеломлен я сам, так как все это случилось независимо от моей воли. Но тут, наконец-то, включился мозг, который дал команду ногам, и я покинул компанию на максимальной скорости, на которую был способен.

Несколько подобных инцидентов случились и позже, когда я был гораздо старше. Каждый раз я попадал в довольно неприятную и опасную ситуацию, так что ничего хорошего в этом свойстве нет, голова дана нам не зря, но, как говорится, что есть – то есть.

В 16 лет я закончил десятилетку, и встал вопрос, куда идти учиться дальше. Отец сильно уговаривал учиться на врача, предлагая мне выбор между Москвой, Киевом и Ленинградом. У него везде там были друзья, и с серебряной медалью я мог поступить в медицинский институт любого из

Закончил школу. 1956.

***

этих городов без экзаменов. Я не знал, на кого я хочу учиться, но точно знал, что не хочу быть врачом. У меня была возможность насмотреться на курортных больных, и я явно предпочитал общаться со здоровыми; мне до сих пор становится плохо при виде крови у близких мне людей. И главное, я знал, что вместо моих любимых предметов, физики и математики, мне придется зубрить латынь. Короче, я наотрез отказался. Кстати, то же самое было и с Нелей, когда она окончила школу, тоже с серебряной медалью. Она не вняла уговорам отца и поступила учиться на геолога. Отец был очень умный человек и дал нам свободу выбора.

В 1953 году было открыто Главное здание Московского государственного университета (МГУ) на Воробьёвых горах, и я хотел поступать туда на механико-математический факультет. Однако тут отец проявил твердость и сказал, что Москва далеко, а мне всего 16, так что если уж куда-то ехать, то недалеко, например, в Грозный, где училась раньше моя сестра. Неля закончила институт в 1956 году, в год, когда я закончил школу. Я согласился и уже готов был поступать на геолога, как, к счастью, появился будущий муж моей сестры Яша Воронов. Он тоже учился в Грозненском нефтяном институте, но не на геолога, а на геофизика. Яша рассказал нам, что коль я люблю физику и математику, то мне лучше тоже учиться на геофизика. Я так и сделал и до сих пор ему благодарен за этот совет. Яша, кстати, сделал ещё одно хорошее дело, отобрал у меня финку перед моим отъездом в Грозный. Как медалист я поступил в институт без экзаменов.