Текст книги "Башни земли Ад"
Автор книги: Владимир Свержин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 9
«Случайность – внезапно наступившая неизбежность».
Исаак Ньютон
Над толпой, заполнившей ратушную площадь, звучал крик судебного пристава:
– …Таким образом, рыцарь Герхард фон Шредингер при многих свидетелях поклялся на Библии, что он не брал в долг и не принимал в уплату за его заклад сто пятьдесят марок серебром, о которых говорит истец. Он также обвиняет Ульриха из Гнейзенау в том, что последний коварно подделал его расписку, дабы завладеть имуществом ответчика. Поскольку истец также прилюдно громогласно присягнул на святом писании, что слова его обвинения истинны, суд вольного города Бремена постановил за отсутствием улик и взаимным обвинением сторон передать это дело правосудию господнему. Пусть же кампеон, защитник слова истца, и ответчик сойдутся здесь на ристалище и Божьим судом укажут, на чьей стороне правота.
Народ одобрительно загудел и, возбужденно переговариваясь, стал наваливаться на внешнее ограждение ристалища. Стражники древками алебард оттеснили зевак, делая грозные лица и беззлобно поругиваясь.
– …Суд постановил избрать оружием для поединщиков кулачные щиты, палицы и кинжалы.
Судебный пристав подал знак трубачам на балконе ратуши, и те немедля грянули сигнал начала судебного поединка.
– А ну отойди! Куда ты прешь?! – Один из стражников выдвинул перед собой древко алебарды, оттесняя от ограды хорошо одетого гиганта с мечом на боку. Тот перехватил древко и не спеша поднял его вместе с болтающимся стражником над собой.
– Нишкни. – Гигант опустил алебарду.
Толпа взорвалась хохотом, наблюдая, как поднимается распластавшийся на земле стражник. Между тем поединщики вышли на ристалище, и зеваки, тут же забыв о неведомом силаче и его жертве, устремили любопытствующие взгляды на восьмиугольник, обнесенный деревянной оградой.
– Который из них наш? – обратился к гиганту человек в ученой мантии с чернильницей и связкой перьев на поясе. – Тот, бородатый, или этот, который улыбается?
– Который улыбается.
– Бородатый покрупнее будет. Этот как-то так себе.
– А вот увидишь.
Подошедший к ристалищу судебный пристав спросил представителя истца и ответчика, не желают ли они сознаться в неправоте и решить дело миром, и, получив в ответ единодушное «не желаю», дал команду. Стоящие на ристалище стражники подняли алебарды и быстро отскочили за изгородь, чтобы не мешать поединщикам. И сделали это вовремя. Бородатый, тот, который больше понравился магистру Вигбольду, размахивал палицей, готовясь вбить голову противника куда-нибудь в область желудка.
Дзынь! – булава ударилась о выпуклый умбон кулачного щита и пролетела мимо. И Герхард фон Шредингер устремился вслед за ней.
– Э-эй, – все так же улыбаясь, позвал Ян с Троцнова. – Ты куда? Я здесь.
Взбешенный немец развернулся, нанося удар наотмашь. Еще одно короткое движение, поворот щита… Палица германца уткнулась в землю, сверкающий на солнце умбон врезался в челюсть бородача, отбрасывая его шага на три. Толпа вновь захохотала, заулюлюкала, приветствуя ловкого поединщика.
– А парень, того. Вполне. – Магистр Вигбольд поднял вверх большой палец.
– Бьюсь об заклад, это только начало.
Наследник тевтонской ярости замотал головой, восстанавливая четкость расплывшегося пейзажа, и вновь ринулся на богемца, пытаясь щитом остановить щит и булавой подсечь его колени. Но каким-то чудом юркий кампеон исчез с линии атаки, зацепил кромкой своего щита щит противника, дернул на себя и в следующий миг вновь обрушил умбон на челюсть фон Шредингера.
– Кости святого Фомы! Да он над ним издевается! – поразился ученый муж.
– Конечно, – подтвердил барон де Катенвиль. – Это иллюстрация на тему: если ударят тебя по правой щеке, подставь левую.
– Теперь я понимаю, зачем вам нужен этот парень.
– О нет! Если бы только в этом были его дарования, он мог бы спокойно продолжать искать себе на голову приключений по всей Европе.
Между тем публичное глумление над ответчиком продолжалось. Он вновь, хотя и с меньшим задором, бросился на Яна Жижку. Тот принял удар на щит, подцепил носком одну ногу противника, ткнул пяткой во внутреннюю часть бедра опорной ноги. Фон Шредингер попытался уцепиться за воздух, но без особого успеха. Еще секунда, и богемец оказался сидящим на груди поверженного.
Его кинжал уткнулся в горло ответчика.
– Где деньги, которые ты взял у мастера Ульриха?
– Сдаюсь, – прохрипел опозоренный рыцарь. – Все отдам.
– Заметь, – Дюнуар воздел к небу указательный палец, – первый раз Ян Жижка пустил в ход оружие. Этого Шредингера он сделал одним щитом. Ну и ногами.
– Да, верно. И что же?
– А то, почтеннейший магистр, что этот поединок не столько решает проблемы Яна, сколько создает их.
– Каким это таким образом?
– Довольно печальным для храброго поединщика, однако, хочется верить, удачным для нас. Обрати внимание на во-он ту группу вооруженных мужчин в кожаных гамбизонах.
– На шее у каждого золотая цепь со львом святого Марка? Уже обратил. Должно быть, какие-то знатные венецианцы. В прежние времена я бы с ними поговорил накоротке.
– Упаси тебя бог, магистр Вигбольд, от таких разговоров. Ты мне еще нужен живой. А потому собери-ка лучше тех ребят, которых ты навербовал для своей каракки. Пусть все они при оружии будут поблизости. Когда понадобится, я свистну.
– Вот оно как? Что ж, я сейчас.
– Быстрее, друг мой. Как можно быстрее.
Между тем толпа валила поздравить успешного бойца. Его хлопали по плечам, жали руки, совали какие-то калачи и кружки с пивом. Вокруг слышались речи:
– Мастер Ян! Мастер Ян, у меня тут есть одно дельце. Я хорошо заплачу.
– Не слушайте его! Вот у меня…
– А ну-ка! Ну-ка, расступитесь.
Через людское море, сопровождаемый несколькими слугами, продвигался сгорбленный годами седовласый купец в бархатном, отороченном мехом длинном, не по погоде жарком одеянии.
– Никогда в жизни не видел лучшей схватки, господин рыцарь, – обнимая Яна Жижку, проговорил торговец. – Это был восхитительный бой. Вот. Держите. Здесь двадцать марок, как мы и договаривались. А вот еще пять от меня за великолепное зрелище.
Рыцарь принял мешочек с монетами и, улыбаясь, подбросил его в руке:
– Я не пересчитываю.
– Не стоит даже трудиться. Я хочу сделать вам хорошее предложение, почтеннейший Ян с Троцнова. У меня есть внучатые племянники. Трое. Молодые парни. Если бы вы научили их так же ловко обращаться с оружием, я бы хорошо заплатил. Десять марок за каждого и, конечно же, стол и кров. К тому же фон Шредингеру, чтобы отдать долг, видимо, придется уступить мне свой замок. Я хочу оставить его внучатым племянникам. А покуда там нужен будет управляющий. Если мы сладим, я могу предложить эту должность вам, да к тому же мне всегда понадобится умелый защитник.
– Слишком много «если», – рассмеялся Ян. – Если отдаст, если сладим. Пожалуй, еще месяц я готов пожить у вас и понянчиться с вашими мальчишками. А там и поговорим серьезно.
– По рукам. – Купец протянул рыцарю скрюченные подагрой пальцы.
Ян Жижка коснулся его ладони, стараясь не сильно ее сжимать.
– Достопочтенный господин, – на плечо Жижки опустилась рука тяжелая, как заглавная буква закона, – нам бы следовало переговорить. Без свидетелей.
– Что еще за блажь? – повернулся рыцарь.
– Нам бы стоило переговорить, – с нажимом повторил человек в кожаном дублете с медальоном святого Марка на шее.
– Не видите? Я сейчас занят.
– Так освободитесь.
– Подождите, – уже не скрывая раздражения, бросил рыцарь и тут же почувствовал, как два острия упираются ему под ребра.
– Я не стану ждать. И вам не советую тянуть время.
– Мастер Ульрих, – Ян Жижка склонил голову, – не обессудьте. Мне тут нужно кое с кем переговорить. Я скоро вернусь.
– Я буду ждать вас, друг мой.
– Ладно, приятель, веди.
Тамерлан возлежал на кошме, время от времени пригубливая кумыс из пиалы. Евнух султана Баязида говорил:
– От перевала Герханак до Кумыка двенадцать тысяч триста шагов пути, и в ширину этот перевал полторы сотни шагов.
– Полторы сотни – это немного, – хмуро отозвался Великий амир. – Высоки ли там горы?
– Они уходят под самые тучи и склоны их отвесны, так что и горный козел не решается скакать по ним.
– Опасное место. Оно хорошо для внезапного прорыва, но в то же время в такой теснине малым отрядом легко сдерживать большую армию. Есть ли поблизости другие перевалы?
– Есть. Сатарлык. Он шире, местами и до восьми сотен шагов. И скалы там не так высоки. Но до Кумыка оттуда больше сорока тысяч шагов. К тому же у спуска в равнину дорогу пересекает река, текущая с гор. Воды ее холодны даже в самую нестерпимую жару. Русло ее не шире трех конских скоков, но на том берегу расположена башня, запирающая спуск с перевала.
– Это очень хорошо, – не меняя выражения ни лица, ни голоса, кивнул Тамерлан.
Молчаливый писец, сидевший у самой кошмы перед расстеленной на полу выделанной бычьей шкурой, поднял глаза и поинтересовался:
– Стоит ли делать мне на карте знак, что это выгодный путь?
– Это путь, где нас ждут. И если дождутся, будут рады своей прозорливости. Почему бы не порадовать врага напоследок? Упиваясь храбростью и силой, он ринется в бой и, когда мы отступим за реку, пойдет за нами, чтобы изгнать из своих земель. Если мы все же не побежим и, отступая, будем сопротивляться, врагу придется усилить давление и прислать к Сатарлыку новые войска – ведь до победы рукой подать. И вот, когда гяуры уберут засаду с Герханака – а я уверен, что они ее там держат, – мы ударим через него, а затем расплющим войско неверных, точно куриное яйцо, между молотом и наковальней. А из Кумыка свободный путь на равнины, где сможет развернуться и наша конница.
Тамерлан прикрыл глаза, отпил кумыса и спросил:
– Что сообщает мой храбрый брат, султан Баязид?
– Он пишет, что встречает на пути отчаянное сопротивление коварных сербов. Их правитель, Стефан Лазоревич, еще недавно сражавшийся под знаменами султана, оказывает упорное сопротивление. Его отряды невелики, но им несть числа. Баязид продвигается вперед, каждый день теряет людей в мелких стычках. Ему никак не удается принудить Стефана к настоящему сражению.
– Этот серб не глуп. Храбр и не глуп. В этом я убедился, когда близ Анкары мои нукеры пытались разорвать его строй. Отпиши султану, что лучше ему не пытаться искать битвы с сербами. Минула почти четверть века с тех пор, как османы разбили их на Косовом поле, и все это время сербы тщательно учились у своих победителей. Для этой учебы Стефан Лазоревич на время затаил гнев на убийц своего отца. Пусть Баязид займет сербские укрепления на всех горных дорогах и оттуда устраивает набеги, уводя скот, выжигая поля и не давая сербам бежать из страны. Нынче же отпиши ему мой совет.
– Не премину, Великий амир. Но султан Баязид также ожидает и вашей прямой военной помощи.
– Да, – не открывая глаз, подтвердил Повелитель Счастливых Созвездий, – я знаю об этом. Ступай.
Он поставил на пол опустевшую пиалу и, не обращая больше внимания на евнуха, пятящегося к двери, подозвал многомудрого Хасана Галаади, который в безмолвии наблюдал эту сцену.
– Что ты можешь сказать об услышанном?
– Мудрый Али Аби, мир праху его, когда-то сказал: «Невозможно вернуть только три вещи: стрелу, пущенную из лука, необдуманное слово и упущенную возможность». Султан Баязид, как путник, сбившийся с дороги, бредет за миражом, и Шайтан завлекает его все дальше в мертвую пустыню. Сначала Баязид послал в тебя стрелы вражды, затем ранил неосмотрительным словом. Теперь же упускает возможность исправить сделанное им прежде.
– Отчего ты говоришь так? Разве видишь в словах и поступках султана коварный умысел?
– Я бы не считал коварством желание ослабить сильного и послать кого-то умирать вместо себя. Это слишком естественное желание. Но ты оказался умнее и не полез, как обезьяна, в тыкву за финиками.
– Да, я слышал. В Индии так ловят этих ловких зверьков. На дно привязанной к дереву выдолбленной тыквы кладут спелые плоды. Мартышка чует их, засовывает лапу, сжимает добычу в кулак и застревает. Ладонь проходит легко, но кулак с добычей – нет. А разжать его мешает жадность.
– И глупость, – добавил Галаади.
– Но к чему ты упомянул об этом?
– Баязид и прежде сражался в тех краях, и прекрасно знает, как нелегко там воевать. Особенно конницей, не имея пехоты. Но он ждал, что ты, Великий амир, разделишь с ним тяготы, которые тебе будут горше, чем ему. Ты же не захотел этого делать, и теперь самому Баязиду, как той мартышке, застрявшей в тыкве, нет возможности ни съесть заветный плод, ни вытащить лапу обратно.
– Что ж, в таком случае пусть старается дальше. Конечно, я помогу ему, но в тыкве нет места для второй руки. Я поведу войско так, будто собираюсь идти на помощь Баязиду, сам же ударю по владениям кеназа урусов Витовта. Следует отомстить ему за то, что он поддержал набег коварного выродка Тохтамыша. К тому же, если мы не ударим первыми, резонно ожидать, что Витовт ударит нам в спину, когда мы пойдем на помощь султану.
– Это весьма разумно, Великий амир.
– Да уж, конечно, разумно, —слышался в голове голос Дюнуара. – Надо его задержать. Я никак не успею подготовить здесь группу встречающих, если Тимур начнет движение прямо сейчас.
– Я очень постараюсь, но ты же понимаешь, это Тамерлан.
– Кто бы мог подумать?! Какое тонкое наблюдение.
– Одно тревожит меня, Великий амир. После недавнего захвата каравана венецианцы точат нож на тебя. Если ты решишь воевать с Витовтом, они не преминут ударить в спину.
– Им будет не до того. Мой друг и соратник, султан Египта, пообещал мне поднять все народы Магриба против гяуров в течение ближайших месяцев и быть готовым, подобно новому Аль Тарику, вторгнуться в Испанию на помощь единоверцам. Теперь смотри, многомудрый Хасан Галаади. – Он приподнялся на локте, достал из серебряного футляра отточенную тростинку и начал водить ею по расстеленной на полу карте из бычьей шкуры. – Мы угрожаем гяурам здесь, в Сербии, и вот тут, на самом побережье Последнего моря. Откуда нас ждать, с какой стороны? К тому же все пираты из Магриба получат от египетского султана фирман с позволением нападать на прибрежные города и перехватывать христианские корабли в море. До того ли будет Венеции?
– Может, и так. Но мне вдруг вспомнилась притча. Некий человек пришел к мулле и попросил: «Дай мне сто дирхемов на три года». На что мулла ответил ему: «Я могу дать тебе и на сто лет, но ни одного дирхема». То, что говорит султан Египта, звучит красиво, но только во сне могло ему присниться, что он сумеет объединить все племена и народы Магриба, тем более за несколько месяцев. Так что и на сто лет, но ни одного дирхема.
– Сон. – Лицо Тамерлана вдруг стало задумчивым. – Ты напомнил мне. Сегодня ночью я видел сон. Очень странный. Будто в походе я вдруг решил поохотиться на удода. И когда я подстрелил его и подошел, чтобы поднять с земли, он вдруг обратился в муравья и убежал от меня. Хотел бы я понять, что означает этот сон.
– Если позволено мне будет сказать, – покачал головой Хасан Галаади, – он предвещает недоброе. Как известно, удоды – священные птицы, охранявшие покой мудрейшего из мудрых, царя Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими. Когда-то царь, в совершенстве владевший языком зверей и птиц, спросил у этих крылатых стражей, чего бы они хотели в награду за верную службу. И удоды ответили: «Самое прекрасное, что мы видели в мире – это твоя корона. Сделай нам такие, дабы мы приобщились к славе твоей». Мудрый царь предостерег их: «Короны тяжелы для легкокрылых птичек», – но те настаивали, и царь исполнил их желание. Очень скоро птицы воистину на своей шее убедились, сколь тягостны для них золотые венцы. И они взмолились, прося Сулеймана ибн Дауда забрать свой дар, ибо поняли они, что сопричастность высшей мудрости и тайнам, сокрытым от взора прочих, куда сильнее злата и власти. С тех пор, в напоминание о коронах, на голове удода хохолок из перьев, и птица эта приобщена ко многому, неведомому простым смертным. Считается, что если удод провожает войско или караван, то ему суждена удача.
– Значит, я убил свою удачу? – напряженно глядя на собеседника, спросил Тимур. – А муравей? Что означает он?
– Муравей – это малость, открывающая истину. Когда Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими, заканчивал строительство храма, то он почувствовал, что силы покидают его, и обратился к джиннам, помогавшим строить храм, с просьбой довести дело до конца после его смерти. Но джинны возроптали: «По повелению Аллаха мы подчиняемся тебе, и никому иному. Когда же не станет тебя, не станет и власти над нами». Тогда царь царей поднялся из последних сил и, опираясь на посох, встал посреди храма. Там и настал его последний час. И так стоял он еще три года, покуда крошечный муравей, также помогавший в строительстве храма, не подгрыз его посох. И случилось это в тот момент, когда джинны укладывали последний камень. Сулейман, да прославится имя его вовеки, упал. Джинны, воочию узрев истину, разлетелись. Храм же остался совершенным для людей, но несовершенным пред ликом Господа, ибо только сотворенное Господом совершенно.
– Стало быть, истина ускользает от меня, и этим разрушится мое царство. – Лицо его помрачнело. – Мне надо обдумать твои слова, многомудрый Хасан Галаади. Как я и велел прежде, Смирну должно сровнять с землей. Мы же отправляемся в Константинополь. Я желаю дать отдых войскам и тщательно подготовить будущее наступление. И да будет Аллах милостив ко мне.
Трактирщик поднимался по лестнице, то и дело оглядываясь на молодого господина и его друзей. Он двигался так, как будто восходил на эшафот, и даже гомонившая за столами толпа слуг в разноцветных ливреях тоже отчего-то смолкла, глядя на хозяина и следующих за ним гостей. Наконец трактирщик поднялся на верхнюю галерею, дошел до одной из дверей и постучал:
– Ваше высокопреосвященство! Позвольте.
– Ну! Кого еще черт несет? – раздался из-за двери громкий властный голос.
– Здесь молодой господин с друзьями. Они желали бы переговорить с вашими высокопреосвященствами. – Трактирщик чуть приоткрыл дверь.
– …Теофил, приятель, если тебе нечего больше ставить, я могу сыграть на твою сутану.
– Но как можно?!
– У своего Папы узнаешь, как можно. Ты мне уже все проиграл. Ну не хочешь играть на сутану – давай на камилавку. Я буду носить ее по воскресеньям в память о тебе… Трактирщик! Гнусная морда, убирайся к чертовой матери! Мы с моим преосвященнейшим собратом проклянем тебя в два горла и предадим анафеме всю округу. Наместник Люцифера, я тебе велел не беспокоить нас, даже если архангел Гавриил начнет свистеть в свою боцманскую дудку.
Грузный рослый хозяин постоялого двора постарался уменьшиться в размерах и беспомощно оглянулся на Кристофа.
– О! Я слышу, тут собрались достойные люди! – Глаза Лиса зажглись ярче гостиничных светилен. – Капитан, не надо биться головой об заклад. Нам здесь будут рады.
Сергей оттеснил хозяина и пнул дверь ногой:
– Физкульт-привет! Форточку откройте! Шо-то у вас тут смрад, как в кадильне после черной мессы.
– Наглец!!! Ты кто такой?! – послышалось в ответ.
– По ту сторону Рифейских гор этот вопрос заставил бы меня схватиться за оружие. Но вам, так и быть, отвечу. Серж Рейнар л'Арсо д'Орбиньяк. Можете не аплодировать. Сегодня мое честное лицо является частным лицом. А это мои друзья, Вальдар Камдил, сьер де Камварон и его оруженосец, Кристоф де Буасьер – хозяин здешних мест.
Войдя, посланец императора Востока обвел глазами «лучшие апартаменты». В комнате было довольно чисто, мебель выглядела под стать местным обитателям, массивно и добротно. За тяжелым столом сидели двое мужчин в длинных красных одеяниях. На груди у одного красовался золотой наперсный крест, и еще один, усыпанный каменьями, лежал перед ним на столе.
– Брюхо Вельзевула, – отозвался на приветствие тот кардинал, у которого все еще имелся крест. – Дела мне нет запоминать ваши дурацкие прозвища. Тоже, прости господи, хозяин нашелся. Отец небесный – хозяин всей земли, а я – его смиреннейший слуга. Так что убирайтесь к черту, если не желаете прямо сейчас провалиться в геенну огненную. Прямо на рога Вельзевула.
Лис с Камдилом переглянулись, едва скрывая улыбку:
– Не желаем, ваше высокопреосвященство, – поклонился Вальдар. – За себя и за своих друзей я приношу извинения, что мы прервали важный богословский диспут. Но как лица, неплохо сведущие в подобной теологии, мы с другом просили бы позволения также участвовать в дебатах о страстях и искушениях. Тем паче что у его высокопреосвященства, похоже, доводы кончились. А у нас, – Камдил встряхнул на ладони увесистый кошель, – их полно.
Крестоносный картежник широко заулыбался:
– Отчего же. Новые доводы в богословском споре – это всегда интересно. Эй, трактирщик! Тащи стулья и вино. Что ж ты раньше не сказал, что достойные люди приехали на богословский диспут. Ну что, преосвященнейший Теофил, брат мой во Христе, позволим этим благочестивым мирянам принять участие в духовных наших исканиях?
Второй кардинал скептически поднял брови:
– Я бы с радостью. Но, как верно сказал этот малый, у меня закончились доводы.
Лис нагнулся и черпнул рукой, точно поднимая что-то с пола:
– Да простит меня ваше высокопреосвященство, этот золотой довод, должно быть, просто укатился из вашего поля зрения.
– Вот и прекрасно! – Кардинал-богохульник потер ладони. – Тогда начальная ставка – солид.
Лис с Камдилом уселись на принесенные стулья, и кардинал с крестом начал ловко тасовать колоду.
– Играем в брэн. Я сдаю три карты. Если в них есть комбинация из карт, одинаковых по достоинству, или же имеется рост, вы скидываете их на стол. Затем я вновь мешаю колоду и вновь сдаю по три карты. И так, покуда не закончится колода. В конце считаем очки.
– Как скажете, ваше высокопреосвященство, – складывая руки перед грудью, согласился Камдил.
Ободренный словами нового игрока, кардинал начал сдавать:
– Тебе, тебе…
– Уважаемый, – раздался голос Лиса, – уберите крест со стола.
– Что это значит? Чертовы копыта! – возмутился кардинал.
– Да хоть подковы от этих копыт, – зевнул Лис. – Это значит, что пронося сдаваемую карту над крестом, вы видите ее отражение в этой блестящей вещице.
– Вы что же, – кардинал отложил колоду, – называете меня жуликом?
Темные густые брови итальянца сошлись на переносице, подобно грозовым тучам. Еще мгновение, стул его высокопреосвященства с грохотом рухнул, а сам он уже стоял с длинным кинжалом в руках. Стоял и недовольно смотрел на острия двух мечей, направленных ему в грудь.
– Падре, – вкрадчиво начал Камдил, – я допускаю, что вы отличный фехтовальщик. Но вам не выстоять против двух наших клинков и его, – он указал на стоящего у дверей Кристофа, – боевого топора. Даже не пробуйте.
– Я крикну своих людей, – быстро сообразив, что противник говорит правду, предупредил шулер.
– Он тоже, – напомнил Лис, указывая на второго кардинала. – И пока здесь будет кардинальная разборка, малыш Кристоф вдобавок созовет своих людей. А это вся округа.
– Быть может, стоит вернуться к нашему богословскому спору? – предложил Камдил.
– Вы правы, – вздохнул кардинал, возвращая кинжал под сутану. – И правда, я погорячился. К чему наперсному кресту лежать на столе.
– Но как же мой проигрыш? – возбудился второй отец.
– Проигрыш есть проигрыш, – развел руками Вальдар.
– Вот-вот, – согласился кардинал, тасующий карты. – Вы точно видели, что мой крест все время лежал на столе?
– Пожалуй, нет, – почесал затылок его высокопреосвященство.
– О том и речь.
– Я вот вижу, – глядя на руки сдающего, прищурился Лис.
– Что же вы видите?
– Что благословение господне сошло на некоторые из этих карт, и одна их часть сбоку истерлась больше, чем другая.
– Полагаю, как в жизни. Короли, дамы, рыцари и божественные тузы одеты чище, нежели всякая деревенщина. И карты повторяют тот же порядок.
Камдил потянулся и вытащил из колоды одну из светлеющих на общем фоне карт:
– Надо же! Король треф. А тут что? Туз червей.
– Вы опять за свое? – возмутился кардинал.
– О! Погляди! – Лис выдернул колоду из рук служителя церкви. – Они не только чище. Они и больше. Колода-то говорящая.
Он провел по торцам карт большим и средним пальцами:
– Слышите? Звучит по-разному.
– У меня нет другой, – нахмурился кардинал.
– Лис! У тебя же точно есть?
– А то! Естественно! – Д'Орбиньяк вытащил из поясной сумки карты. – Можете убедиться: они не потерты, не помечены и разложены по мастям, как и надлежит.
– Хорошо, – вздохнул кардинал. – Благословляю.
– Позвольте, я буду тасовать. – Вальдар с поклоном взял карты. – За вечер вы, должно быть, притомились.
Он разделил колоду на две части. Затем жестом фокусника сложил ее, вдвигая одну часть в другую, сделал еще несколько пассов и начал раздавать под пристальными взглядами обоих кардиналов. С каждым коном бдительность кардиналов лишь возрастала, и лица их по цвету постепенно сливались с мантиями.
– Черт возьми, – зарычал святой отец, лишенный высокого звания банкомета, – за время игры мне не пришла ни одна крупная карта.
– Мне тоже, – поднял голову его собрат.
– Да, они все здесь. И там. – Лис ткнул пальцем на карты напарника.
– Но это настоящее жульничество.
– Вы можете это доказать?
– Я бы доказал. Один на один, – процедил взбешенный кардинал.
– Рейнар, одолжи, пожалуйста, его высокопреосвященству свой клинок. Кристоф, а ты дай мне свое оружие. Негоже «Ищущему битву» обнажаться на постоялом дворе.
– Дьявольщина! – Обманутый шулер ловко поймал брошенный ему меч.
– Надеюсь, это не имя. – Камдил встал в защитную стойку.
– Я – граф Балтасар Косса.
– Я почему-то так и подумал.
Клинки их скрестились и зазвенели. Длинная сутана мешала Балтасару. Он все время пытался поддернуть ее, но Камдил, похоже, и не собирался пользоваться своими преимуществами.
– Вилы Люцифера! Давно я не встречал таких прекрасных фехтовальщиков, – то ли выругался, то ли похвалил кардинал. – А если я вот так?
Он сделал выпад, точно собираясь разрубить противнику голову, затем резко перевел меч, атакуя бедро.
– Тогда, – Камдил повернулся, пропуская клинок мимо себя, – вы останетесь без оружия.
Он перехватил запястье и резко ударил по плоскости клинка возле крестовины.
– Дьявольщина, – вновь яростно выругался кардинал. – Вот уж не думал встретить в такой глухомани столь занятных людей. Вы деретесь не хуже, чем играете в карты! Сьер, не помню как там вас, не ведаю, что вы делаете в этой берлоге, но, клянусь хвостом и рогами Люцифера, я был бы рад видеть вас в своей чертовой свите. Я кардинал святейшего Папы Бонифация, а не, как этот ублюдок, гнусного приспешника антихриста, выродка, пасынка вавилонской блудницы, Бенедикта тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будь помянут, Тринадцатого. Я везу герцогу Жану Бесстрашному разрешение на его развод и новый брак.
– Два, – со вздохом напомнил «ублюдок».
– Точно. Два. Второе я выиграл. – Балтасар Косса широко улыбнулся. – Так что? Поступаете на службу? Герцог чертовски щедр, и будет мне благодарен по гроб жизни. К тому же там всегда есть кого обыграть в картишки.
– Это верно, – подтвердил Вальдар. – Мы только что из Дижона. Я – посланец его святейшего величества, пресвитера Иоанна. Государь отправил нас склонить герцога к войне против Тамерлана и Баязида, но его светлость предпочитает думать о венгерской юбке, нежели о чести и войне против общего врага.
– Вот дурак! У нас в Италии я бы ему подарил сотню отборных римских юбок. Предпочесть войне какую-то очередную куколку? Да он из ума выжил.
В дверь дробно постучали:
– Простите, господа.
Трактирщик обвел недоумевающим взглядом свои лучшие апартаменты.
– Там у ворот большой отряд. Именем герцога они требуют выдать вас, молодой господин, и ваших спутников.
– Черта с два, – подбоченился Балтасар Косса. – Неси сюда лучшего вина. А эти порождения опившихся хорьков пусть ждут у забора. На рассвете мы выступаем в Дижон.
