Текст книги "Башни земли Ад"
Автор книги: Владимир Свержин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 10
«Обидеть боксера может каждый. Но не каждый успевает извиниться».
Майк Тайсон
Пустырь за монастырем братьев-кармелитов десять лет тому назад был подарен святой обители прежним хозяином для еженедельного поминовения его души. Сначала здесь предполагалось воздвигнуть новую часовню, но, когда стены ее были уже почти выведены, в морозную ночь в канун Всех Святых грунт просел, сведя на нет долгие усилия братии. Сие было признано недобрым знаком. Так и остались руины стоять за невысокой оградой, ожидая решения своей участи и зарастая высокой травой и молодыми деревцами.
– Они идут туда! – Магистр Вигбольд ткнул пальцем в сторону калитки, густо занавешенной плющом.
– Я вижу, друг мой. Твои парни готовы?
– Конечно. Все до единого тут.
– Когда я свистну – начинайте. – Дюнуар проверил, легко ли выходит меч из ножен. – Ладно, не скучай. Похоже, самое время для моего эффектного появления.
Барон де Катенвиль направился к калитке, за которой только что скрылись люди со знаками святого Марка на гамбизонах вместе с Яном Жижкой.
– Туда нельзя! – Из прикрытой зеленью ниши в каменной стене появились двое парней с длинными кинжалами в руках.
– Видите ли, молодые люди, – задумчиво глядя на внезапно появившуюся стражу, менторским тоном проговорил бородатый гигант, – концепция вашего тезиса в базисной своей части содержит эмпирически выверенные предпосылки когнитивного диссонанса.
– Чего? – ошеломленно переспросили молокососы.
– Диссонанс, говорю, – рявкнул барон де Катенвиль, перехватывая запястья обалдевшего «заградительного отряда» и коротким поворотом выводя их на болевой прием. Кинжалы выпали из разжатых пальцев, и юнцы бы взвыли от боли, когда б Мишель не столкнул их лбами со всего размаха. – Головами думать надо, – переступив через стражей, Мишель открыл калитку.
– …Таким образом, вы, сами того не ведая, нарушили священные права братства мастеров клинка святого Марка, – разносилось по пустырю. – Только нам во всех землях Империи дозволено выступать кампеонами в судебных поединках, учить владению оружием особ не рыцарского звания, а также наниматься в личную охрану любого, кто пожелает ее иметь в землях Империи. Как нарушивший наши священные права, вы должны будете принять бой со всеми моими лейтенантами, а затем, если будете живы, то и со мной – капитаном братства святого Марка. Поскольку вы, как выяснилось, чужестранец, в знак снисхождения вам будет дозволено сражаться с каждым из нас по очереди. Итак: меч и щит, длинный меч, кинжал, алебарда. С чего предпочитаете начать?
– Господа, я нарушу ваше уединение. – Мишель Дюнуар появился из-под арки.
– Кто вы такой? Убирайтесь прочь.
– Если вы столь рьяно гоните меня, то вам совсем не обязательно знать, кто я такой, – подходя ближе, заявил барон де Катенвиль. – Мой учитель страшно утомился после боя и не может принять ваше любезное приглашение. Но я с радостью заменю его.
– Благодарю, но… – удивленно начал храбрый богемец.
– Что вы, учитель! Отдыхайте, – не давая рыцарю договорить, перебил его Мишель. – Я так долго искал вас. Джованна просила кланяться и передала вам это.
Дюнуар протянул Яну Жижке вышитый портрет.
– Отдыхайте. Если мне понадобится ваша помощь, я непременно вас призову.
– Убирайтесь, незнакомец! Если вам дорога ваша жизнь – уносите ноги, пока не поздно. Только безумный осмелится самолично кинуть нам вызов. Вы надеетесь, что ваша сила поможет одолеть? Не тешьте себя пустыми упованиями.
– Слишком много разговоров. Кто первый? – Оружие мелькнуло в руках мастеров клинка.
– Нечто подобное я и предполагал. – Дюнуар вложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. В тот же миг на гребне стены появилось три десятка людей вовсе не монашеского вида с арбалетами в руках.
– Забыл сказать, я и впрямь чертовски дорожу своей жизнью. Чего и вам желаю. Сражаться будете по очереди. Хотя лучше бы почтенным господам согласиться обсудить некоторые животрепещущие вопросы, не сопровождая беседу звоном оружия.
Мастер длинного меча ринулся в атаку первым. По своим габаритам он ближе всего стоял к Мишелю Дюнуару. Четырехфутовый клинок со свистом рассекал воздух там, где только что находился барон де Катенвиль. Но тот постоянно ускользал и оказывался где-нибудь сбоку от нападавшего. Мастер клинка перехватывал меч под ложный гард, старался нанести колющий удар, атаковать топорками крестовины, булавой яблока-противовеса, но «ученик заезжего мастера» уходил из-под удара, как заговоренный.
– Эй! – В самое ухо противника крикнул Дюнуар, заставляя его обернуться и в тот же момент, точно хлыстом, нанося ему удар двумя сложенными пальцами по глазам. Мастер рухнул на колени, закрывая лицо руками и забывая обо всем на свете.
– Следующий!
Ровно через минуту мастер боя на алебардах описал дугу в воздухе, подброшенный ногой Мишеля, и тот, перекатившись через стену, воткнул отнятую алебарду в землю возле головы поверженного соперника.
– Господа! – вновь принимая позицию готовности, заговорил барон де Катенвиль. – Можем продолжить наше содержательное развлечение, а можем вернуться к вопросу, который я желал бы обсудить, пока вы живы, а не произнести в качестве эпитафии над свежими могилами.
На лице капитана братства святого Марка отразился настороженный интерес:
– Нам следует посоветоваться.
– Не смею мешать. Я тоже с радостью воспользуюсь паузой, чтобы обнять учителя.
Откланявшись, Дюнуар бросился к Яну Жижке.
– Кто вы такой? – пытаясь выбраться из медвежьих объятий, поинтересовался тот. – И почему зовете меня учителем?
– По сути, я должен величать вас маршалом. Но, согласитесь, нелепо называть так человека, который только что нанялся учить воинской премудрости купеческих племянников.
– Это что, какая-то глупая шутка?
– Вовсе нет. – Дюнуар протянул Яну пергамент. – Ознакомьтесь, это верительная грамота великого князя Витовта, подтверждающая мои слова. Это я вас искал в Ополье. И, потрудись вы явиться к королю Владиславу, нам бы сегодня не пришлось демонстрировать здесь свое искусство.
– Потрудись я доверять королям, моя голова была бы уже давным-давно с телом поврозь.
– И все же, прошу вас, не убегайте больше. Поверьте, это не пустая блажь Витовта.
Между тем мастера клинка закончили военный совет, и капитан братства святого Марка объявил:
– Вы можете говорить, но если предмет вашей речи будет сочтен нами досужим, а уж тем паче оскорбительным, бой возобновится. Причем вновь с каждым из пяти.
– Согласен, – улыбнулся барон. – Итак, почтеннейший капитан, почтеннейшие лейтенанты. Вы – лучшие бойцы империи, истинные мастера оружия, спаянные воедино тайным уставом и дисциплиной столь же нерушимой, сколь нерушима сталь ваших клинков.
– А то! – не без удовольствия подтвердил капитан.
– Вы стоите у трона земных владык ближе любого советника. Вам доверяют жизнь венценосные повелители этого мира, будь то люди светские или духовные.
– И это верно.
– Вы отстаиваете интересы, защищаете своим искусством честь и выгоду земных владык.
– Точно.
– То же можно отнести и ко всем прочим братьям вашего благородного сообщества. Но ведь, вне всяких сомнений, вам понятно, что за столь многое вы получаете слишком мало.
Дюнуар вытащил из сумы несколько золотых кругляшей и, не оглядываясь, бросил их через плечо в сторону ограды. Люди Вигбольда стремглав бросились на добычу.
– Посмотрите, никто из них не обладает вашим искусством, не имеет и толики вашего опыта, не удостоен столь высокого доверия, но в единый миг способен заработать не меньше вашего.
– К чему ты ведешь, незнакомец?
– Я говорю правду?
– Да, ты говоришь правду, но что с того?
– Если новичку дать щит, сердце его успокаивается. Ему кажется, что теперь он в безопасности, ему ничего не угрожает. Ведь есть щит, который примет все удары. То же происходит и со многими властителями. Они успокоились и пребывают в праздности. Даже не глядя, что творится за щитом. А стоило бы. Поскольку наступает страшное время, когда полчища, исторгнутые тартарейскими безднами, подобно новому Аттиле, ворвутся в замки и города ваши, вытопчут посевы и сожгут леса. Железный Хромец вышел из края неведомого, и от поступи его уже содрогаются ближние земли. Баязид Молниеносный, сокрушитель христианского воинства, склонился перед ним, и Мануил, василевс Константинополя, положил корону к его ногам. Сарацинские владыки бегут поклониться трону его. Ибо там, где идет Железный Хромец, смерть едва поспевает махать косой, выполняя его приказ.
Я обращаюсь к вам, – продолжал Дюнуар, – великие мастера. К вам, крепкой защите, принимающей на себя первый удар, отстаивающим честь и выгоду обоих владык. Будете ли вы смиренно дожидаться, когда враг прижмет вас к стене и убьет поодиночке, обозленный сопротивлением, как лошадь укусом слепня? Или же, исполняя клятву верности, которую давали сюзеренам, возьметесь оберегать их от нависшей угрозы, стремясь предугадать и предупредить атаку противника и навязать ему свои законы боя? Кому, как не вам, сделать это?
Вот что хотел сказать я, и вам судить, осмысленна ли моя речь, и есть ли в моих словах что-либо оскорбительное для почтенного братства. Я готов к схватке и жду вашего ответа.
Мастера отошли в сторонку и начали оживленно переговариваться. Наконец капитан вернулся на прежнее место.
– Твои слова искренни и мудры. Это речь честного благородного мужа, мы не поднимем более оружия ни на тебя, ни на твоего учителя. Сочтем происшествие глупым недоразумением.
Дюнуар оглянулся на обалдевшего Яна Жижку:
– Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что таковым этот обмен любезностями и будем считать.
– Что же касается сути твоих слов, следует ли понимать, что ты уже знаешь, как поступить, какие действия предпринять?
– Знаю, – кивнул Дюнуар, – и как речено у святого Марка в главе IV, стихе IX: «И сказал им, кто имеет уши слышать, да услышит…»
Дворцовый сад благоухал и радовал взор. Широкие листья пальм нависали над аллеей, даруя бесценную тень в полуденный зной. Трое мужчин – старец, широкоплечий и статный, с длинной седой бородой, с черными, лишенными блеска молодыми глазами шел, прихрамывая, то и дело оглядываясь и бросая рассеянный взгляд на красоты императорского парка. Его спутник также был немолод, хотя и годился в сыновья Хромцу. Третьим был Хасан Галаади, благочестивый дервиш, исполнявший роль переводчика. Красоты природы, похоже, совсем не интересовали Мануила. Он шел на полшага позади старца, хмуро глядя под ноги, лишь изредка поднимая глаза, тоже по-восточному темные, окруженные сеткой глубоких морщин, и, казалось, полные усталости. Он шел, словно гость за добрым хозяином. Между тем и парк, и дворец, и сам город все еще принадлежали ему, василевсу Мануилу.
Тамерлан остановился у небольшого искусственного водопада и замер, наблюдая, как струится, перепрыгивая с камня на камень, веселый ручеек, играют в потоке воды радостные лучи солнца, превращая брызги в невесомые волшебные бриллианты.
– Воистину, брат мой, славнейшей Мануил, этот город создан быть столицей мира. Правитель его должен почитать себя любимцем Аллаха, счастливейшим из смертных. Твое же лицо печально, и взгляд полон грусти. Что гнетет тебя среди этой красоты?
– Разве могу я быть счастливым, живя среди руин былого величия? Моя порфира и золотой венец – насмешка над могуществом предков.
– Ничто не вечно. Все изменчиво, – погружая ладони в холодную струю водопада, промолвил Тамерлан. – Величие, как эта вода, омывает тебя и катится дальше.
Когда-то мне пришлось спасаться от несметного множества врагов на дрянной кобыле. Такую сегодня я не дал бы и последнему из слуг. Эта кляча спасала меня и мою любимую жену, Сарай-Ханум, из благословенного рода Чингисхана. Прекраснейшей из женщин, отраде взора моего, даже пришлось какое-то время прятаться в яме от погони. В краю безводном и безжизненном она сидела несколько дней, не зная, вернусь ли я живым. Однако Аллах был милостив к нам.
Как говорил мудрейший абу Язиз Вистами, «кого Бог любит, тому посылает страдания». Если ты страдаешь, брат мой, драгоценнейший Мануил, то это лишь испытание, посылаемое Аллахом.
– Вся жизнь моя – сплошное испытание, – коротко ответил василевс. – До недавнего времени я знал, что мое слово – слово императора. И оно крепко, точно стены Константинова града. Любой, с кем доводилось мне иметь дело, знал это. Теперь же мое слово не стоит ничего.
– Слова – лишь гнезда. Их значение – крылатая пташка в полете. – В этот миг из небесной сини раздался крик ворона. Тамерлан, задрав голову, поглядел на чернокрылого вестника смерти и чему-то улыбнулся. – Чего ждать от птиц? Порою радости, а порою – досады.
Не стоит укорять себя, о мудрейший из василевсов. Меня и самого разгневал тот досадный случай в Смирне. Ни ты, ни я не смогли предотвратить его. Стало быть, такова воля Аллаха. И не нам, земным владыкам, противиться ей.
Как тебе известно, я велел тщательнейшим образом разобраться в этом деле. Не то чтобы меня заботила жизнь убитых рыцарей – я и сам намерен был казнить их, однако никому не позволено посягать на одного из моих ближайших друзей и соратников, на моего брата. – Тимур стряхнул капли с пальцев и провел руками по лицу, охлаждая его.
– Как мне удалось разузнать, все нападавшие были жителями Смирны. Они невзлюбили рыцарей за гордыню и притеснения, которые те чинили в городе, и, как только представилась возможность, поспешили отомстить.
– В Смирне не водятся кобры, – напомнил василевс, – их можно было отыскать только далеко за крепостными стенами. У жителей города не было ни времени, ни возможности изловить их.
– Для меня это не меньшая загадка, чем для тебя, брат мой. Но разгадка не оживит твоих пленников. Мир их праху.
– Великий магистр ордена иоаннитов прилюдно обвинил меня в вероломстве и приказал топить или захватывать все ромейские корабли, встреченные орденским флотом в Средиземном море. К его нападкам присоединилась Венеция. Вероятно, за ней последует и Генуя – она не пожелает отстать от своей вечной соперницы. Таким образом, Ромейская империя лишится выгоднейших рынков.
– Недобрые известия, – печально вздохнул Тамерлан. – Но мы, властители, лишены счастья слышать одни лишь приятные вести. Что толку терзаться и сотрясать воздух стенаниями и угрозами.
Кто поднимет меч против тебя, станет и моим врагом. Пусть они ярятся, пусть думают, что ты слаб, а я стар, устал, и все, чего желаю, – любоваться этими стройными пальмами и смоковницами, пить сладкую воду твоих источников и, купаясь в роскоши, ожидать конца своих дней. У нас есть время подготовиться и нанести удар, короткий и смертоносный, как бросок кобры.
Сюда кто-то идет. – Тамерлан напрягся и положил руку на изукрашенную драгоценными каменьями рукоять сабли. – Птицы смолкли.
Через несколько секунд послышались шаги, и на аллее появился один из советников Тимура:
– О Великий амир! Я принес тревожные новости. – Он искоса глянул на Мануила и толмача.
– Не стану отвлекать вас, – поймав этот взгляд, склонил голову василевс.
– Что произошло? – дождавшись, когда Мануил с Хасаном отойдут на безопасное расстояние, спросил Повелитель Счастливых Созвездий.
– Сведущие люди, которым было велено надзирать за приезжими, сообщили, что с караваном армянских купцов из Киликии прибыл некий юноша, в котором опознали молодого рыцаря-иоаннита Гаспара де Велюна. Он младший брат Эжена де Велюна – командора иоаннитов, погибшего во дворе резиденции императора Мануила в Смирне.
– Очень интересное известие, – медленно кивнул Тамерлан. – Вряд ли юноша снял рыцарское облачение, прибыл сюда и скрылся под чужой личиной, чтобы разузнать цены на константинопольском рынке. Что-то подсказывает мне, горячий нрав и необузданная храбрость толкают этого юнца на путь мести. Но мудрые говорят, если собираешься мстить кому-то, готовь две могилы. Молодой рыцарь собрался унять муки сердца пролитою кровью. Моей или Мануила.
– Великий амир может не сомневаться, – поклонился советник, – ему не удастся осуществить свой замысел – верные люди следят за каждым его шагом.
– Это правильно, что следят, но неверно, что не удастся. Иногда смерть человека бывает полезнее его жизни. Главное, помочь несчастному гяуру сделать правильный выбор.
– Слушаю и повинуюсь, – склонился верный пес Повелителя Счастливых Созвездий.
– Ступай. – Тимур жестом руки отослал его. – Верни ко мне Хасана Галаади. Он долго жил при дворе Баязида и сможет рассказать много интересного о сыновьях Мануила. Скоро понадобится верный наследник.
Балтасар Косса открыл глаза, потянулся, вскочил с пуховой перины и, встав на руки, пошел к распахнутому окну. Достигнув конечной точки маршрута, святой отец ловко перевернулся, еще раз сладко потянувшись, и уселся на подоконник. Утреннее солнце окрашивало нежно-розовым снега далеких горных вершин, в лесу, состязаясь в искусстве пения, выводили рулады восхищенные рассветом птицы. Кардинал широко улыбнулся, проникаясь всеобщей радостью, и прочувствованно изрек:
– Какого черта?!
У высокого частокола, окружавшего постоялый двор, прислонясь спинами к толстым бревнам ограды, храпя на разные лады, спали воины со значками герцога бургундского на коттах. Балтасар тряхнул головой, чтобы вытрясти из нее остатки дремоты.
– Антонио! – крикнул смиренный пастырь. – Дьяволово гузно, что здесь делают все эти ублюдочные выродки?
Престарелый слуга, еще в годы учения Балтасара в Болонском университете приставленный маменькой следить за нравственностью беспутного чада, тихо вошел в спальню и с укором поглядел на господина:
– Быть может, ваше высокопреосвященство соблаговолит одеться? Вы же совсем голый.
– И что с того? Таким меня сотворил Господь. И надо сказать, – он слегка напряг мускулы, и те шарами прокатились под его смуглой кожей, – хорошо сотворил. – Граф Косса осенил себя крестом и потребовал: – Ладно, давай, где там моя сбруя? Среди этих храпящих сволочей нет ни одной хорошенькой девушки. А прочий чертов сброд недостоин созерцать меня во всем великолепии. Но ты не ответил, Антонио, что эта дрыхнущая банда делает во дворе перед моими окнами, и почему она мешает мне наслаждаться пением утренних птиц.
– Должно быть, ваше высокопреосвященство запамятовали, вчера, ближе к ночи, сюда приехали некие господа в сопровождении молодого хозяина этих мест.
– И что с того?
– Сначала вы играли с ними в карты, потом изволили сразиться на мечах. А далее, когда пришло известие, что за этими господами прибыл отряд герцога Бургундского, вы повелели людям его светлости ждать у забора и не тревожить вас, а заодно и этих сеньоров, ибо вы заняты важнейшим теософским диспутом, и всякий, кто осмелится помешать ему, будет предан анафеме.
– А, да, припоминаю. Этот, с которым я дрался, черт меня раздери, если я помню его имя, в высшей мере достойный человек. – Кардинал продел голову в горловину рубахи. – Он так же ловко владеет клинком, как жульничает в карты. Надо будет потребовать от него под страхом отлучения от церкви обучить меня этим проклятым трюкам. Как это он так раздал? Я следил за его руками похлеще, чем ты за мной в пасхальную неделю.
– Смею напомнить вашему высокопреосвященству, что сьер де Камварон, с которым вчера вы имели неосторожность играть, – посланец пресвитера Иоанна – святейшего императора Востока, и, стало быть, вы не в силах отлучить его от церкви.
– Что ж, досадно. Быть может, мой дорогой Антонио, ты напомнишь мне еще что-нибудь важное, что я забыл?
– Непременно. Ваше высокопреосвященство помнит, что вы затеяли начать войну против Тамерлана и Баязида?
– Вот как? Зачем мне это было нужно? – Кардинал задумался. – А, ну да, конечно. Они типичные порождения адской бездны. Особенно этот, Тамерлан. Говорят, он родился с железными зубами, весь седой, а в кулаке сжимал затвердевшую каплю горячей крови… Значит, я решил объявить им войну. – Балтасар почесал тонзуру и водрузил на нее алую камилавку. – По-моему, весьма богоугодное дело. Надо будет отписать об этом знаменательном решении его святейшеству, Папе Бонифацию IX.
– Но это же безумие, ваше высокопреосвященство, – с тихой печалью в голосе проговорил слуга.
Благодушное настроение как ветром сдуло с лица кардинала.
– Безумие – предполагать, что я безумен. Этот сьер прав. Если мы не остановим Железного Хромца сегодня, завтра он всех задавит поодиночке. Недавно я слышал от аббата Вермини из Венеции, что Тамерлан складывает настоящие горы из отсеченных голов возле стен захваченных им городов. И заметь, с начала своего похода и до недавних дней этот душегуб шел по землям, населенным единоверцами. Резонно предположить, что к христианам его отношение будет еще более жестоким. Хотя куда уже более. Знаменщик Антихриста ведет кровавую армию тартарейцев на мир, осиянный благостью Спасителя. Ополчимся ли мы против него или же склоним выю, дабы стать еще одной ступенькой у трона врага рода человеческого?! – Балтасар замолк, гневно взирая на замершего слугу.
– Я лишь… Это слишком опасно… – сжавшись, начал оправдываться тот.
– Примерно так я скажу в сегодняшней проповеди. – Кардинал удовлетворенно потер руки. – Раз уж я – командующий армией и флотом его святейшества, папы Бонифация, то, значит, я стану во главе христианского войска.
– Но вряд ли его святейшество решится поддержать столь дерзкий план.
– Кто, Пьетро? Пьетро Томачелли? Этот огрызок не смел молвить и слова поперек моего еще в годы учебы в Болонье. А сейчас без моего совета он и рта на собственной роже не найдет. Куда он денется? Поддержит.
А тот, кто поведет воинство Христово на порождение Антихриста, как Бог свят, будет признан следующим Папой. И заметь, мой дорогой Антонио, тогда уже ни в Авиньоне, ни где-либо еще, ни один епископ, ни один аббат, ни один монах, черти бы их всех разодрали, не посмеет раззявить пасть, чтобы молвить слово против. Ergo sum, борясь с врагами нашей веры, угрожающими извне, я также сражаюсь и с расколом церкви. Все разногласия должны утихнуть, и распри смолкнуть пред общим врагом. Разве я не прав, Антонио?
– Ваша мудрость общеизвестна, монсеньор.
– Вот так-то лучше. И я сверну голову всякому, кто усомнится в этом. Надо придумать, как убедить авиньонского недоумка проявить христианское смирение, а не свою обычную тупость, и не ставить мне палки в колеса. Скажи-ка, Антонио, что там поделывает мой преосвященнейший брат во Христе, Теофил?
– Изволит почивать в соседней комнате ваших покоев.
– Да? А почему не в своих?
– Его высокопреосвященство проиграли свои покои сьеру де Камварону и его спутникам. Вы милостиво разрешили поставить кровать для него в соседней комнате, когда кардинал объявил, что он намерен улечься спать прямо на столе.
– Вот оно, поражение добродетели, – вздохнул граф Косса. – Ну да ладно. Этот бедолага что ж, намерен возвращаться в Авиньон, к своему господину?
– С позволения сказать, вчера ночью вы убедили фра Теофила ехать с вами в Дижон.
– Зачем?
– Мне то неведомо. Но когда кардинал заявил, что желает утром вернуться к Бенедикту XIII, вы угрожали отослать в Авиньон выигранное вами разрешение на развод герцога с подробным рассказом об обстоятельствах, при которых этот документ попал к вам в руки.
– Клянусь хромотою Асмодея, пляшущего на загривке всякого, кто садится играть в карты! Если я так поступил, значит, у меня был какой-то план. Не могу вспомнить какой.
– Мне о том ничего не ведомо, ваше высокопреосвященство, – подавая своему господину наперсный крест, повторил верный слуга, – но вам бы следовало побольше спать и употреблять поменьше вина.
– Скажешь тоже. Ты прямо как моя дорогая мамаша. Даже Спаситель наш в Кане Галилейской превратил воду в вино, а не наоборот, и, заметь, Антонио, в хорошее вино.
Так. Время заняться делами. Пусть все просыпаются. Господь и я уже сделали это.
Балтасар Косса ворвался в соседние апартаменты, как волна цунами в мирно спящий порт:
– Вы что же, забыли? Вчера мы изволили объявить войну Тамерлану. Как можно продавливать перины и пролеживать тюфяки, когда Железный Хромец, подобно смертному остову, стучит костлявою рукой в незапертые врата христианского мира? Отверзните очи, отворите слух, ибо за топотом копыт…
– Шо, пыль по полю летит? – Лис уселся на сундуке и начал массировать виски. – Кардинал, ты чего? На постоялом дворе будильником устроился?
Его высокопреосвященство несколько осекся.
– Пыль, конечно, летит. Но я о другом. За топотом копыт не слышен рев трубы архангела Гавриила.
– А, ты в этом смысле? Капитан, просыпайся, там уже зорю играют.
– Что случилось? – Из соседней комнаты появился Камдил, на ходу застегивая перевязь меча.
– Да вот, преосвященнейший говорит, что враг у ворот, а мы ни куем, ни мелем.
– Как у ворот? Вчера он был в Константинополе. Ваше преосвященство, вы ничего не путаете?
– Короля от дамы покуда отличаю, – без прежнего громового пафоса ответил Балтасар Косса. – Кстати, господа, вы не заметили? В этой округе, как на грех, ни одной пристойной дамы. Я поглядел вчера на жену трактирщика… Ее во время штурма на стену выставлять для устрашения врагов. А если те не устрашатся – сбрасывать им на головы. С полдюжины сволочей под собой похоронит.
Но я не о том. Мы начинаем войну, и это серьезное дело. И как всякое серьезное дело, оно требует серьезных денег.
– О, приветствую такой деловой подход, – заулыбался Лис. – У меня есть пара занятных идей…
– Рейнар, ты опять? – Камдил с поддельным вниманием начал разглядывать потолочные балки.
– Все в рамках приличий. Нельзя допускать застоя монет в одних руках. Нужно срочно освободить эти руки для новых дерзаний.
– Как вчера за столом? – съязвил кардинал. – Кстати, господа, я настаиваю, чтобы вы научили меня этому фокусу.
– Да, расклад «Фараон» – хорошая штука, но, боюсь, его одного все же будет недостаточно для локализации денежных потоков.
В комнату вошел Кристоф с кувшином воды, тазом и полотенцем.
– Прошу извинить меня. – Он склонил голову. – Я не хотел подслушивать, но дверь была приоткрыта, и вы говорили столь громко… Нынче у меня был сон. Я видел мою прапрапра…
– Дальше можешь не продолжать, и так ясно, – перебил Лис.
– Она сказала, что святой Урсус поможет нам в столь праведном деле.
– Не помню такого святого, – пожал плечами кардинал, – но, черти б меня побрали, это не повод отказываться от его помощи. Итак, благородный юноша, нам следует приложиться к мощам, или же хватит дюжины месс?
