Текст книги "Башни земли Ад"
Автор книги: Владимир Свержин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 11
«Втоптанное в грязь семя дает отличные всходы».
Из мемуаров Адама
Курфюрст Саксонский сощурился и поглядел на своего кампеона:
– Так ты полагаешь, этот план сработает?
– Я уверен в этом, мой государь. Как говорил один мудрец, иной раз преступнику удается избегнуть наказания, но ему никогда не избегнуть страха перед ним.
– Разумно. В высшей степени разумно, – подтвердил курфюрст, поигрывая янтарными четками, – что ж, твое предложение может дать весьма и весьма достойные плоды.
* * *
Князь Бернард V Ангальд-Бернбургский хлопнул по плечу кампеона:
– Это ты здорово придумал. Нужно составить указ, и пусть в воскресенье герольды огласят его во всех моих землях. Клянусь мощами святого Фомы, я буду только рад, если удастся превратить этих грязных негодяев в славных парней. И вдвойне рад, что это случится подальше от моих владений.
– Итак, пиши. – Стефан, юный пфальцграф Зиммернский, оглянулся на кампеона и начал диктовать: – Да будет известно всем и каждому, что мы…
– …Мы, Генрих I, владетель Блауэнский, бургграф Мейсенский…
– …Мы, Альбрехт III, герцог Мекленбург-Шверинский…
– …Мы, герцог Вартислав VII Померанский…
– …желая явить милосердие и пример христианской любви к ближнему, объявляем всем ворам и душегубам, будь то городским или же лесным, что будет им даровано помилование, и не спросится с них за былые прегрешения, если ко дню святого великомученика и драконоборца Георгия придут они, дабы сложить оружие к нашему престолу. Такое отпущение грехов будет даровано всякому, кто вступит под знамена рыцаря Яна Жижки, коронного маршала великого княжества Литовского.
– …Тем же, – выкрикивал герольд с бело-голубыми ромбами Баварии, – кто принесет с собой оружие и доспех, как то: шлем, кольчугу, или железную шапку, или стальной нагрудник, щит, наручи и горжет, будет выдано пять пфеннигов серебром, а кто придет с луком и арбалетом, получит три пфеннига серебром…
– …Прочие, – слышалось в тот же день в Брауншвейге и Геттингене, – получат один пфенниг серебра. Все же, кто решит пренебречь милосердием и пожелает далее коснеть во грехе и жить злодейством, да будут казнены без всякой жалости.
Этот указ, до удивления сходный в разных частях империи, звучал над ратушными площадями, на лесных дорогах, в горах, у ворот замков – словом, везде, куда могли доскакать голосистые ботены. [16]16
Ботен – посыльный, младшая ступень геральдической корпорации.
[Закрыть]
– И если те, кто устрашится расправы, сбегут от меня к соседу, – удовлетворенно выслушивая герольда, улыбнулся король Богемии, – тем лучше для меня, а хуже для соседа.
Лесная дорога едва освещалась растущей луной, то и дело скрывавшейся под облачным покрывалом.
– Мастер Рихард, – жалобно позвал возница, изображая на простодушном лице страдальческую гримасу, – ну зачем нам было переться на ночь глядя через этот лес, да еще с таким дорогим грузом?
– Ты поменьше горлань, – отозвался тот, кого возница назвал мастером Рихардом. – Головой думать надо, раз уж Господь в великой мудрости своей поместил туда мозги. После герцогского приказа, небось, все разбойнички-то из лесов вприпрыжку убежали. Не дураки же они.
Но-о, неживой! – Купец подбодрил задумчивого мула, вполне согласного, что ночью вовсе незачем шляться, где ни попадя.
– Ох, не дураки, – подтвердил возница.
– То-то же. – Купец погладил седеющую бороду и засунул руку под камзол, чтобы почесать свисающее чрево. – А то, что не поспим разок, так это ерунда, подумаешь, велика потеря. Зато у городских ворот раньше всех будем.
Из придорожных кустов на обочине послышался заливистый свист.
– А вот не все разбойники-то поубегали. – Возница сдвинулся с ко́зел под навес повозки. – Так, стало быть, и дураки.
Перед мастером Рихардом выросли, точно материализовались, два субъекта мрачного вида с топорами в руках. Один из них попытался схватить мула под уздцы, второй – сдернуть с седла его хозяина. Мастер Рихард выдернул руку из-под камзола, и отточенный золингеновский клинок блеснул в лунном свете.
– Раз, – открыл счет купец, и ухвативший его негодяй упал на дорогу с перерезанным горлом, – два, – острие кинжала вошло в шею второго, рассекая сонную артерию. Словно по волшебству, унылая повозка, едва влачимая уставшим от жизни мулом, вдруг лишилась тента, и из нее, как горошины из стручка, на землю высыпали пятеро ладных ребят во главе с возницей, как один с кулачными щитами и мечами. Спустя минуту около десятка трупов лежало на дороге и по обеим ее сторонам.
– Этих повесить вдоль большака для устрашения и в назидание, – отцепляя седую бороду и сбрасывая пивное брюхо, командовал мастер Рихард. – Среди вас раненые есть?
– Нет, мастер.
– Вот и отлично. Хорошо усвоили мои уроки.
– Э-э-э… – засуетился один из учеников, – глядите-ка, на дереве еще один.
– Ага, вон, на ветке, – подтвердил второй. – А ну, слезай, гаденыш!
– Господа, господа, я не нападал на вас! Я не пустил ни одной стрелы!
– Слезай давай. Этого тоже повесить? – уточнил возница.
– Господа, я только хотел узнать, как скоро открываются городские ворота, чтобы поспеть к ним первым, я желаю записаться в ополчение маршала Яна Жижки.
– Этот пойдет с нами.
Мишель Дюнуар ходил вдоль строя, вглядываясь в лица душегубов: молодые и не очень, со шрамами и нежным пушком на месте будущей грубой щетины. Вчерашние разбойники, собранные со всей империи, смотрели на прохаживающегося гиганта со смешанным чувством страха и звериной, вызванной этим страхом, злобы.
– Сволочи, подонки, грязные выродки, – душевно вещал барон де Катенвиль. – Если вы думаете, что будете щерить на меня свои пасти, и мне станет отчего-то страшно, то представьте себя ежом под кувалдой. Такова будет ваша краткая и безрадостная судьба.
Начиная с сегодняшнего дня из вас, отрыжки рода человеческого, будут делать солдат, причем не тупорылых недоумков, бегающих за господами рыцарями, а лучших солдат христианского мира. И те из вас, мерзкие крысоглоты, кто доживет до этого светлого дня, на священном писании, о котором вы, может быть, когда-нибудь слышали, присягнет, что я говорю правду.
Те из вас, кто не пожелает повиноваться приказам или вздумает пререкаться со мной, вашими капитанами, лейтенантами и даже капралами, до упомянутого светлого дня не доживет. Это я вам обещаю. Все это время, пока вы будете состоять под славными знаменами вашего любимого, лучшего из всех ныне живущих полководцев, благородного Яна Жижки, вы будете получать два пфеннига в месяц жалованья, наиболее достойные – четыре пфеннига, а также вино, мясо и долю добычи после нашей победы. Вопросы?
– А с кем сражаться-то будем?
– Вопрос глупый. Заруби на твоем носу, пока я не зарубил. С кем будем сражаться, определяет твой доблестный полководец. А тебе до этого дела нет. В тело османа алебарда входит так же легко, как и в твое собственное. Еще вопросы?
– А этот Жижка, он, часом, не из Богемии?
– Из Богемии.
– Эге! – радостно воскликнул любопытный разбойник. – Так я же его знаю! Он из наших. Мы с ним в Южной Богемии славно веселились.
– Теперь веселья будет еще больше, – обнадежил Дюнуар.
– Джокеры, —раздавался в это время на канале связи мощный голос барона де Катенвиля, – надо срочно решать, где брать деньги. Можно, конечно, запросить базу, но там подобные ассигнования будут дебатироваться и утрясаться вплоть до утверждения статьи расходов в государственном бюджете.
– Ну, как обычно, —с вазелиновой слезой в голосе всхлипнул Лис, – как финансы на спасение мира отмутить, так это я. А как потом на разборе полетов в Институте клизму с граммофонными иголками за неэтичное поведение огребать, так это снова я. Шо-то мне хочется поделиться славой. Как минимум второй ее составляющей.
Хотя есть тут у меня одна идейка. Если рухнувшее на нас благословение Господне останется в силе, то Европе будет что вспомнить ближайшие лет двадцать.
На пирсе было многолюдно. Прибывшие в Константинополь иноземные купцы толпились около пришвартованных кораблей, спеша предъявить императорским чиновникам образцы товаров. В свою очередь, люди василевса шныряли тут и там, подглядывая, подслушивая, вынюхивая. Эта своеобразная игра шла здесь всякий день на протяжении многих веков. Торговцы пытались скрыть истинную цену товара и заплатить как можно меньшую пошлину. Слуги же властителя Константинова града стремились задрать пошлины до небес или, если купец упорствовал и называл цену несусветно малую, купить груз без остатка.
Тамерлан подошел к одному из торгующих, кряжистому бородачу, поднял выставленную им соболью шкурку, полюбовался игрой света на драгоценном мехе и качеством выделки.
– Откуда ты? – спросил он.
Тот скорее догадался, чем понял вопрос, и замахал руками, показывая, где лежит его родина.
– Ты говоришь на арабском, греческом, фарси?
– Немного греческий, – коротко ответил купец.
Тамерлан повернулся к свите и позвал Хасана Галаади:
– Я хочу знать, откуда этот человек.
Хасан поглядел на дорогой, крытый парчой кафтан, смазные до колена сапоги и ответил, не спрашивая у бородача:
– Это, верно, рус!
– Точно-точно, с Руси мы, – услышав знакомое слово, закивал тот.
– А, Русь, Московия, – задумчиво кивнул Великий амир. – Город белого цвета. Страна глубоких снегов, но также и сладкого меда, дорогих мехов и белых рабынь. В прежние времена я был в той земле. Но тогда передо мной, подобно степному пожару, по ней промчался Тохтамыш. После этого вечно голодного хана пусто, как после крысы в конской торбе. Теперь же Тохтамыш лучший друг князя русов Витовта, и они вместе идут грабить мои земли. Но Аллах, милостивый, милосердный, даст мне силы не допустить этого. – Тамерлан воздел руки к небу и приложил их к лицу. – Спроси у руса, многомудрый Хасан, хороша ли торговля, не донимают ли поборами и службами рыщущие волки, ненасытные князья.
– За море плыть – не баклуши бить, – радуясь собеседнику, заговорил заморский гость. – Оно б, конечно, ежели б дороги получше да по землям людишки злые не озоровали, легче было бы. А князья нас не донимают. Родом я из великого торгового города, именуемого Новгородом. Князья у нас испокон веков одной только дружиной верховодят. С того и живут.
Тамерлан внимательно слушал говорливого рассказчика, а тот, не теряя времени, поднимал и тряс перед лицом знатного иностранца все новыми и новыми шкурками.
– Вот лиса чернобурая, вот белка, а это, извольте полюбоваться, мех воистину драгоценный – северный лис, песцом именуемый. Есть также горностаи первостатейные…
Тимур отобрал себе несколько шкурок и, не торгуясь, выложил на стол горсть солидов с золотым ликом императора Мануила.
– Долгих лет вам, – напутствовал Тамерлана купец. – Храни вас Бог, добрый человек.
– Обречена страна, в которой богатые кормят сильных объедками своего пиршества, – отходя от словоохотливого руса, сказал Железный Хромец. – Что думаешь ты, многомудрый Хасан Галаади, по этому поводу?
– Чтобы узнать чистоту золота, делают пробы. Время измерит все и всему назначит цену. А до того лишь Аллаху милостивому, милосердному, ведомо, что хорошо и что плохо.
– Но разве верный мусульманин, стремясь уподобиться вышнему, успехом жизни своей не доказывает, что путь его верен?
– Успех дает видимость праведности даже тому, что ложно и мнимо.
Тамерлан нахмурился:
– Ты смеешь перечить мне?
– Паруса тех кораблей, Великий амир, перечат ветру, не давая ему нестись без преграды куда вздумается. Но без парусов корабль не сдвинулся бы с места.
– И все же порой наступает час, когда стоит убрать парус, чтобы не очутиться в пучине. Спроси у любого из этих корабельщиков. Но сейчас у меня нет времени спорить с тобой, Хасан. Сюда идет мой брат Мануил, и потому ступай. Я призову тебя, когда сочту нужным.
Император ромеев, в окружении нескольких слуг и телохранителей, спускался по широкой каменной лестнице, на каждом пролете которой грозным символом былого величия красовались мраморные львы, попирающие тяжелой лапой державные шары.
– Здравия и долгих дней тебе, мой добрый брат, – сделав несколько шагов к лестнице, приветствовал Тамерлан.
– И над тобой пусть будет всегда раскрыта длань господня, – величественно склонил голову Мануил. – Мне передали, что ты хотел видеть меня.
– Я лишь хотел поделиться с тобой своими мыслями и спросить у тебя совета. Ибо вчерашняя речь твоя была столь мудрой и в то же время столь горестной, что я почти не спал в эту ночь, обдумывая слова моего дорогого союзника и друга.
Не подумай, я не упрекаю себя ни в чем. Содеянного не изменить. Если даже я ошибался, то осознание своей ошибки – путь к просветлению. Ты говорил, что венецианцы злы на тебя и грозят войной из-за той досадной истории по дороге в Смирну. Что эта война может нарушить торговлю. Я пришел сюда, желая своими глазами увидеть, какова эта торговля. Я понимаю твое огорчение.
Ни тебе, ни мне не нужна война с венецианцами. Но захваченные нами галеры везли в Смирну продовольствие и, не захвати мы их, осада могла бы затянуться. Однако ночью я принял решение, о котором и хотел с тобой посоветоваться. Нам, как я уже сказал, не нужна ссора с Венецией. Но и венецианцы скорее всего не горят желанием скрестить с нами мечи.
То, что они именуют честью, не позволит им отступиться. Но для меня это лишь глупые обычаи чужого мне народа. Я готов вернуть венецианцам захваченные у них корабли вместе с их экипажами без всякого выкупа, щедро наградить их и отослать богатые дары тем, кто правит Венецией. Я слышал, в ней нет ни короля, ни герцога.
– В ней есть дож. Но это выборная должность. Он правит страной некоторый срок, затем купечество и местный патрициат выдвигают других кандидатов. Они бросают записки с их именами в особый сосуд, а затем вытаскивают одну из них. Тот, чье имя будет прочитано, становится новым дожем.
– Какой глупый обычай: ни ум, ни доблесть, ни славный род, а лишь нелепый случай правит в этих землях. И конечно же, богатые там кормят сильных.
Мануил поднял на собеседника удивленные глаза.
– О, это я о своем, – одними губами улыбнулся Тамерлан. – Мы тут спорили с моим добрым Хасаном Галаади, который бывает порою колюч в своих речах, словно дикобраз. Но к нашим делам это не имеет отношения. Я думаю отослать корабли в Венецию, написать дожу и всем его приближенным, что сожалею о случившемся и готов утолить скорбь плачущих светом моей щедрости. Что я намерен лично гостем прибыть в их прекрасный город, о котором я слышал столько всего занятного…
Тамерлан хотел еще что-то добавить, но вдруг прилавок с серебряными украшениями в трех шагах от них перевернулся. Браслеты, аграфы, ушные подвески градом полетели в свиту императора Великого амира, а из-за деревянных ко́зел стремглав выскочил смуглый худощавый юноша, на ходу выхватывая из-под дорожного плаща длинный кинжал.
– Умри! – крикнул он.
Ряды свиты пришли в неровное движение, безнадежную сутолоку. Все пытались оказаться первыми около находящихся в смертельной опасности владык. Тамерлан отпрянул, выхватывая саблю, и тотчас же толпа верных нукеров сомкнулась вокруг него. Мануил сделал шаг назад, но его телохранители не могли протолкнуться сквозь орущее месиво людей, на четвереньках подбирающих драгоценности. Казалось, еще мгновение… Но тут чья-то рука перехватила запястье юноши, резкий поворот, клинок звякнул о пыльный камень, вторая рука императорского спасителя плотно обхватила шею нападавшего.
– Все равно ты сдохнешь! – хрипел несчастный. – Придут другие!
В этот миг кто-то из нукеров Тамерлана метнул кинжал, и неудачливый цареубийца вдруг сразу обмяк, захлебываясь кровью.
– Зачем? – крикнул Хасан Галаади, отпуская безжизненное тело. – Как теперь узнаешь, кто подослал его?
– Я видел его прежде, – сказал один из невесть откуда взявшихся приказчиков. – Он венецианец.
– Вот, значит, как? – Тамерлан склонился над трупом, выдернул кривое лезвие из раны и обтер пальцами кровь с клинка. Алый рубин на его указательном пальце радостно вспыхнул, и черные глаза старца, казалось, отразили этот блеск. – Я был неправ, мой брат Мануил, – процедил он с нескрываемой досадой. – Венеция не ищет с нами мира, и нам не стоит этого делать. Это была ошибка. Но она ведет к просветлению.
Кортеж их высокопреосвященств двигался в сторону Дижона. Посланец Бенедикта XIII, Теофил был удостоен высокой чести ехать в одной дорожной повозке с Балтасаром Коссой. Как сказал, увидев это, Лис: «У меня от вас в глазах красно, шо на первомайской демонстрации». Преосвященный Теофил заинтересовался было, демонстрация чего происходит наутро после Вальпургиевой ночи, но его инициатива не была поддержана собратом, которого сейчас больше занимал вопрос, хороша ли кухня у герцога Бургундского. Он пытался добиться подробных ответов на свои кулинарные вопросы от сьера де Камварона, но тот был задумчив и молчалив. Мысли его были далеко. В стенах некогда великого, но все еще величественного Константинополя.
– …Когда Тамерлан начал меня расспрашивать о наследниках Мануила, я сразу понял, что императора в ближайшее время ждут большие проблемы со здоровьем.
– Ага, острое несварение на почве локального переизбытка железа в организме.
– Что-то вроде того. Тимур в таких делах большой мастер. Так что могло быть всякое. Нам еще повезло, —продолжал Хасан, – поскольку Великий амир заинтересовался двумя наследниками, и я почти уверен, что в случае гибели василевса он станет помогать обоим, стравливая их друг с другом, пока ромеи в братоубийственной войне окончательно не истощат силы и не приползут к нему на коленях, умоляя о заступничестве.
– Мануил в такой ситуации нам куда выгоднее, —сказал Вальдар. – Хорошо бы теперь как-то убедить самого императора, что покушение не было случайностью.
– Попробуем, хотя никаких реальных доказательств у меня нет. Да и Тамерлан все ловко вывернул. Теперь у него имеется замечательный повод напасть на Венецию.
– Ты же говорил, что Тимур решил дать отдых войскам и до весны сидеть в Константинополе.
– Да, таково было его решение, —подтвердил Галаади, – но у меня сильное впечатление, что его что-то подзуживает, что-то не позволяет сидеть на месте. Он дает роздых армии, но при этом его люди расширяют дороги, укрепляют мосты, разведывают пути на Балканах, строят вдоль дороги станции в полудне пути друг от друга, свозят туда продовольствие, а теперь еще и это… Вероятно, Тамерлан начнет подстрекать василевса к активным действиям против Венеции. Похоже, ему очень не нравится, что Мануил избрал себе роль наблюдателя.
– Еще бы. Он послал Баязида воевать со Стефаном, братом одной из жен султана. Мануила стравит с Венецией, которая и без того спит и видит, как бы ромеев загнать в угол, а потом, когда плацдармы будут готовы, он ударит сам. Дубовый ставень не проломить кулаком, но трухлявую доску проткнешь пальцем.
– И еще не надо забывать, – напомнил Хасан, – что как раз в это мирное время Тимур желает провести рейд в земли Витовта.
– Скорее всего, —предположил сьер де Камварон, – поход будет начат как помощь Баязиду, а затем тумены Железного Хромца повернут на Белград. Там бы их и встретить. Мишель, что там у нас с войсками?
– С войсками у нас хорошо. Без войск плохо. Нам удалось собрать около десяти тысяч голов всяческого сброда. Народ боеспособный, но сражаться желает, как я исповедоваться. Сотни полторы самых отпетых энтузиастов пришлось развесить по ветвям за попытки к бегству и нарушения воинской дисциплины. Сотен пять – сечь кнутом за кражи. Но в целом все замечательно. Ученики и лиценциаты братства святого Марка школят эти отбросы общества днем и ночью. Жижка гоняет их в хвост и в гриву, так что Сидорова коза рядом с ними – высокий символ неприкосновенности личности. Но деньги, которые удалось выкрутить из коронованных скупердяев на очистку больших дорог от больших проблем, подходят к концу. Так что, Лис, поторопись там со своими сравнительно честными методами изъятия денег из населения.
– Погоди, —вмешался Камдил, – может, ему еще ничего делать не придется. Тут имеется какой-то местночтимый святой, именуемый Урсусом. Так вот, адепты его культа сообщили, что этот небожитель желает оказать нам, как бы это выразиться, финансовую помощь.
– Замечательно! – восхитился Дюнуар. – Небожитель хоть состоятельный? Или нам придется ходить по всему краю и потрошить в церквях его имени кружки для подаяний?
– У него здесь нет церквей, – восстанавливая истину, сообщил Вальдар.
– Ага, значит, кружки отменяются.
– Но каждый год герцоги Бургундии приносят ему в качестве безвозмездного дара пуд серебра.
– О-о. Уважаемый святой. И давно?
– Лет триста, по нашим сведениям, но, вероятно, больше.
– Гм. На такие деньги можно устроить крестовый поход в Антарктиду, насыпав дамбу через весь Тихий океан. А адепты надежные?
– Если считать Мелюзину надежным адептом, то – да.
– Вальдар. —Дюнуар сбился с шага. – Ты имеешь в виду фею Мелюзину?
– Да, —скромно ответил Камдил. – Ни с какими другими Мелюзинами пока не знаком.
– Я поражаюсь. Липнут они к тебе, что ли. Я уже сколько лет в Институте. Ну, призраки, духи там всякие. Этой братии навидался. Что ж к тебе этих Мелюзин с Мерлинами как магнитом тянет? С чего бы вдруг?
– Сам гадаю, —признался Камдил. – Хотя Мелюзина как раз сказала, что я должен об этом знать. Вероятно, какие-то родственные связи. Может, Камдилы, как и Плантагенеты, в родстве с Лузиньянами? Хотя мне ни о чем таком неизвестно.
Честно говоря, меня сейчас другое заботит, но это, как говорят на Руси, дележ шкуры неубитого медведя. Если этот самый Урсус выдаст нам эдакую уйму серебра, то, введя его в оборот, мы обесценим имеющуюся в ходу наличность до критически малой величины. Но тут уже поживем – увидим.
– …И вот, знаете, дружище Вальдар. Я бы сейчас с удовольствием вкусил пиренейской ягнятины с финиками, приготовленной в лимонном соусе. Потом свининки дю нуар – фаршированную ножку с трюфелями, или сладкую телятинку, карамелизированную в вине Мори. А вот что бы из вина? Бургундия ведь славится винами, – рассуждая о местных деликатесах, граф Косса становился велеречив и благостен, и даже черти в аду не поминались им через слово, ни полностью, ни частями.
– Затрудняюсь ответить, – склонил голову Камдил, – но впереди уже видны башни Дижона. Уверен, герцог с радостью ознакомит вас с сокровищами своих винных погребов.
– Клянусь петлями ворот святого Петра, да не заржавеют они во веки веков, если он не сделает этого, я и этот… Теофил, что ты спишь, чем ты занимался всю ночь, грешник? Ну, не важно. Я и это чучело в образе кардинала в один голос предадим этого герцога анафеме, как врага христианской церкви.
Кафедральный собор Дижона был переполнен добрыми прихожанами, ибо сегодня паству ожидало замечательное представление: сразу два кардинала, один за другим, должны были нести слово Божье в массы. По жребию первым вещать досталось преосвященному Теофилу, и он говорил много, долго, украшая речь обширными цитатами и ссылками на церковных авторитетов, так что публика, внимавшая его словам, успела вздремнуть. Его высокопреосвященству пришлось кашлянуть, чтобы возвратить паству из горних высей на церковные лавки.
Балтасар Косса не взошел, а буквально взлетел на амвон и уперся в него руками так, что людям знающим показалось, будто сейчас кардинал скомандует: «На абордаж!». Однако команды и обычного за ней гиканья и свиста не последовало. Но после традиционного вступления кардинал заговорил тем самым голосом, который не так давно лучше всякого кнута гнал его отчаянных головорезов на борт вражеского судна.
– Мой преосвященный собрат говорил много и умно. И поэтому я скажу о простом, ибо без простого не понять сложного. Уверен, что все, пришедшие сюда, как минимум раз за сегодняшний день уже прочли «Отче наш». Я прав?
Публика возбужденно зароптала.
– Да, я знаю, что я прав. Вы же все тут – добрые христиане. Вы гордитесь, что вы добрые христиане. И всякому, кто придет к вам и спросит вас о вере, вы скажете, что вы добрые христиане. Но… – Кардинал поглядел исподлобья на прихожан. – Несчастные, что дает вам право думать так?
Что дает вам право носить знак смерти и воскрешения Господнего? Вы, как те невежды, те фарисеи, которые, узрев Христа, сына Божьего, посланного в мир, дабы спасти детей Адамовых, не признали его и гнали прочь.
Они так же гордились своей любовью к Богу и так же были глухи и слепы. Души их были – врата с засовами, и на сердце лежали скрепы железные. Вы бубните себе под нос слова молитвы, отдаете малую лепту в храм Божий и уже потому числите себя христианами.
Но где же деяния ваши? Я спрашиваю, не отводите взоры! Или забыли вы, что, еще не открыв глаза, бормочете вы «Отче наш»: «Прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим»?
Забыли вы притчу Иисусову о должнике, который не мог расплатиться с царем и, пав перед ним на колени, молил о пощаде? И простил его царь. Но когда с той же просьбой к сему должнику обратился бедняк, задолжавший ему самому, тот не выжал из своей души слова прощения, и бедняк попал в темницу. Но царь, прослышав о жестокосердии должника своего, велел его также отправить за решетку. Ибо, как говорит Иисус: «Так и Отец мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца брату своему прегрешения его».
Захлопните рты свои и отверзните уши! Вспомните, скольких вы не простили, скольким поставили тяжкую пяту на горло и разорвали сердце нечестивыми перстами. Вспомните, грешники, ибо все вы коснеете в грехе и всякий раз молите о грехе, думая, что Господь добр и у него больше дела нет, как прощать ваше зло, ваши козни, вашу гнусность и скверну.
Вы думаете, будто за малую лепту по сходной цене можете купить отмычку от Царствия Небесного? Если и впрямь полагаете так, то забудьте об этом. Ибо в измышлении сем равная мера глупости и нечестия. Лучше вспомнить о долге перед Царем. Перед Царем Небесным, выше коего нет никого. Вы же теперь, жируя и бездумно плодясь, точно кролики в садке, не видите меча, воздетого над вами.
Хромец Тимур, демон-Асмодей в человеческом облике, ведет орды тартарейские, дабы смести, осквернить, сжечь христианскую церковь, любимую дщерь Господа нашего, втоптать в грязь веру отцов ваших и самих вас обратить в рабов или же умертвить себе на потеху. Так помните, не прощавшие своих должников, что врата темницы Царя Небесного уже распахнуты, и нет у него иной тюрьмы, кроме адской бездны. Помните о том, несчастнее, и будьте готовы отдать, что подобает, или же, – Балтасар Косса развел руками, – не будет спасения жестокосердным, забывшим о долге своем…
Кардинал говорил еще долго, и чем дольше звучала его речь, тем сильнее прихожане вжимались в скамьи и проникались мыслью о неотвратимости уплаты господнего долга. Наконец прозвучали слова «проповедь окончена» и гомонящая толпа заполнила ратушную площадь, оглашая воздух криками об отмщении неверных и призывами к герцогу возглавить крестовый поход.
– Ну, как вам? – довольно потирая руки, поинтересовался у соратников Балтасар Косса. – По-моему, замечательно.
– Я потрясен до глубины души, ваше высокопреосвященство, – прокомментировал высокий посол его святейшего величества.
– Черт возьми, люблю я это дело, – самодовольно улыбнулся кардинал, – а кстати, к вопросу о любви. Что за волшебная фея сидела рядом с герцогом? Такая, с блестящими волосами и миндалевидными черными глазами? С лицом, как у Мадонны сразу после отлета архангела Гавриила.
– Это Анна Венгерская, – сказал Камдил.
– Да? Интересно, интересно. Охвостье Люцифера! Так вот почему бургундец топчется на месте, как дрессированный медведь. Я желал бы побеседовать с ней накоротке.
– Думаю, герцога ваше желание не приведет в восторг.
– Пустое, – отмахнулся граф Косса. – Приведет, не приведет. Кстати, я тут подумал: конечно, его святейшество не возражает против развода бесстрашнейшего из своих сынов, однако же, как ни жаль, Анна все еще должна почитаться супругой Баязида. Ведь не считать же законным разводом бесчинство предводителя тартарейцев. Пока мы… с Анной не решим этот щекотливый вопрос, герцог может даже и не мечтать о браке с этой дамой.
