Текст книги "Башни земли Ад"
Автор книги: Владимир Свержин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 12
«Любуясь игрой света на острие клинка, помни, что оно отделяет тот свет от этого».
Аббат д'Эрбле
Публика, заполнившая цирк, ревела, приветствуя все новых и новых борцов. Празднества, устроенные Тамерланом в честь благополучного избавления от гибели императора Мануила, должны были показать народу, сколь велика радость Повелителя Счастливых Созвездий. Уже пронеслись, совсем как в прежние века, стремительные разноцветные колесницы, уже промчались ловкие степные всадники, то спрыгивая с лошади наземь, то опять вскакивая в седло, то сваливаясь набок, исчезая за лошадью и появляясь затем из-под конского брюха. Уже пустили стрелы в цель проворные наездники сартских кочевий, и, согнув мощные луки из турьих рогов, метнули стрелы вдаль на целый стадий ромейские стратиоты… Теперь же, на радость публике, на широкие деревянные помосты поднимались силачи, поднаторевшие в высоком искусстве борьбы без оружия и снискавшие себе немалую славу, каждый в своем народе.
– Человек рождается на свет, чтобы бороться, – глядя на могучих атлетов, размышлял вслух Тамерлан. – Само рождение – это уже борьба. Борьба с тем, что было, за то, что будет. Хотя, как твердят мудрецы, лишь в утробе матери человек вкушает покой. И вот из этого покоя он рвется в неизвестность. Не так ли, брат мой, славнейший Мануил?
– А как же упование на Господа? Разве не его длань бережет тебя, Великий амир, так же, как и меня?
– Ты говоришь верно. Но посмотри, какими удалыми батырами, по милости Аллаха, выросли эти воины. А ведь когда-то они также ползали на четвереньках, как и все прочие дети. Кто-то преуспевает в борьбе с собой, кто-то в борьбе с миром, но всякому, имеющему глаза, легко увидеть, что Аллах в мудрости своей сотворил нас готовыми к борьбе не для того, чтобы мы попусту донимали его молениями. Если можешь сделать сам, зачем молить Аллаха? Ведь не станешь же ты просить Господа о помощи, чтобы открыть рот или съесть вот этот финик. Глупо просить о достижимом, – жуя сладкий плод, неспешно продолжил Тимур. – Я стремлюсь лишь к невозможному, и потому Аллах дает мне все то, что угодно милости его.
Между тем на широком борцовском помосте один за другим под одобрительный гул толпы демонстрировали свое искусство соплеменники Тамерлана, могучие пехлеваны кураширы. [17]17
Пехлеван – богатырь, силач в Средней Азии. Курашир – борец, практикующий кураш (куреш), среднеазиатский вид борьбы.
[Закрыть]Звучали хвалебные речи, и каждый раз друзья и родичи уносили на плечах победителя. Трибуны, вернее, та их часть, которая была заполнена воинами Тамерлана, в такие моменты разражалась громовым кличем «Уррах».
– Каждый народ, как и всякий человек, борется за место под солнцем, и каждый народ по крупицам собирает знания о том, как бороться, чтобы стать непобедимым. Не так ли, мирза Хасан? – Тамерлан повернулся к виновнику торжества, спасителю императора.
– Так, – склонил голову Хасан Галаади.
– Ты бывал в разных странах, – не спускал с него изучающего взгляда Железный Хромец. – И в тех, где имя Аллаха свято для всякого правоверного, и там, где его клянут нечестивцы, до сих пор не узревшие света истины. Уверен, ты подтвердишь, что из всех искусств важнейшими для нас являются воинские.
– Не мне, дервишу, рассуждать о воинских искусствах. – Хасан отложил стило, которым записывал результаты поединков, и воздел руки к небу. – Мое оружие – искренность, которая, подобно жемчужине, таится в сердце каждого человека. Ибо речено: «Пред искренне любящим расступятся и скалы».
– Ты лукавишь, Хасан. – Тамерлан пригрозил ему пальцем. – Все мы видели, как одолел ты кровожадного убийцу, посягнувшего на жизнь моего дражайшего брата и друга Мануила.
– Я лишь пытался уберечь несчастного от страшного преступления, о котором и пророк Магомет, и пророк Иса, мир праху обоих, говорят, что это смертный грех.
– А как же те воины, которых Баязид послал, чтобы привести тебя ко мне в день нашего знакомства?
– Я уже говорил о том, Великий амир. Я вовсе не думал избивать тех несчастных. Сам Аллах покарал нечестивцев, осмелившихся прервать мои возвышенные размышления.
Тамерлан нахмурился:
– Ты хочешь сказать, Хасан Галаади, что тебе неизвестны секреты воинского искусства?
– Я не говорил такого. Но я не воин.
– И все же, мирза Хасан, прошу тебя, выйди на помост, порадуй нас с императором своим умением. – Тамерлан выразительно поглядел на дрожащего Мануила, и тот безмолвно склонил голову, неохотно подчиняясь приказу.
– Позволь спросить, Великий амир, зачем желаешь ты моего позора? Аллах дарует мне победу в минуты опасности, или же в час, когда мне угрожает бесчестие. В моих ли силах состязаться с лучшими из пехлеванов?
Тамерлан поджал губы:
– Мы снова вернулись к тому, о чем говорили на пирсе: если корабельщики не убирают паруса, буря топит корабль. Я не желаю твоего позора, Хасан Галаади, я желаю видеть воинское искусство, которым, как я успел заметить, ты владеешь прекрасно.
– Кажется, он что-то заподозрил, —взволнованно говорил Хасан на канале связи.
– Это неправильные пчелы и они делают неправильный мед, —не удержавшись, съязвил Лис. – Спой Тамерлану «Я тучка-тучка-тучка, я вовсе не медведь».
– Сергей, прекрати, —вмешался Камдил. – Может, он и не догадывается. Просто твой выход из-за печки настолько смешал его планы, что Тамерлан желает тебя образцово проучить.
– Сомневаюсь. Он воюет с детских лет, видел, как сражаются врукопашную степняки, узбеки, таджики, киргизы, горцы Афганистана, наблюдал боевое искусство курдов и индусов. Мое боевое самбо кажется ему удивительно незнакомым.
– Я вижу один вариант сравнительно безболезненного выхода из этой ситуации: тебе надо проиграть.
– Ну, я же и говорил, показать, что ты вовсе не медведь. Вам лишь бы наступить на певучее горло миргородского соловья кованым сапогом британской военщины.
* * *
Хасан Галаади медленно поднимался на застеленный коврами борцовский помост, где ждал его выставленный Тамерланом борец. Тот был на полголовы выше и куда массивнее дервиша. Под рев толпы пехлеван картинно сгибал и разгибал руки, демонстрируя литые шары бицепсов.
– Фактурный персонаж, – прокомментировал Лис. – Как раз на роль Тугарина Змия…
– Я видел этого парня на помосте, —вмешался Камдил. – Он мощный, но довольно медленный.
– Капитан, —напомнил Хасан, – мне же необходимо красиво проиграть. Хотя ума не приложу, как это сделать. Если бороться с ним по правилам кураша, он мне первым же хорошим захватом ребра переломает, а очень бы не хотелось.
– Неожиданно, —хмыкнул Лис. – Обычно всем нравится.
– Ничего, мы не ищем легких путей. – Хасан поднялся по лестнице и сбросил халат на руки подбежавшего секунданта. Раздались слова команды, и могучий курашир бросился на дервиша, стремясь ухватить его за плечо и руку. Дервиш стоял не шелохнувшись, но едва пальцы батыра коснулись его, Хасан поднырнул под мышкой нападавшего и оказался у него за спиной. Трибуны радостно завыли, наблюдая, с каким безмятежным видом благочестивый суфий хлопает по плечу великана-курашира. Тот развернулся и снова бросился в атаку. Он попытался сжать плечи Хасана, но не успели его пальцы сомкнуться в железном кольце…
– Аллах акбар, – возгласил дервиш, поднимая руки и без труда разрывая захват.
Еще одна попытка.
– Иншалла! – Хасан Галаади опустил руки, вновь освобождаясь от силача-курашира.
Побагровев от ярости, тот снова ринулся в атаку, схватил Хасана… Казалось, еще мгновение, и он попросту раздавит его. Но в следующий миг Хасан откинулся, падая на спину и увлекая за собой противника. Люди на трибунах привстали, чтобы лучше видеть происходящее. Дервиш мягко, словно перекатившись, упал на помост, выставил ногу, упер ее в живот, перебрасывая могучего борца через себя. Силач под хохот и улюлюканье толпы хлопнулся наземь, быстро вскочил и увидел Хасана, спокойно лежащего на спине. Глаза его были воздеты в небо. Недоумевающий взор борца устремился на Тамерлана. Тот был мрачен, словно грозовая туча. Поднявшись со своего места, он недовольно огласил:
– Хасан Галаади проиграл.
Дервиш одним движением вскочил на ноги и поклонился на четыре стороны.
– Хасан, ты уверен, что это называется «проиграть»? – спросил Вальдар.
– У меня по-другому не получалось.
– Зачем ты сделал это? – возмутился Тимур, когда богобоязненный суфий поднялся в ложу. – Я видел, что ты мог победить.
– Победа нужна была кураширу, а не мне. Тебе же, Великий амир, нужно было увидеть мое искусство. Надеюсь, я вполне явил его.
– Ты хотел выставить меня на посмешище.
– Я просил не позорить меня, но ты не послушал моих слов, о великий. Позволь мне уйти и следовать далее своим путем.
– Не позволяю, – мрачно ответил Тамерлан. – Ступай, вечером жду тебя на пиру. Мне понадобится твое умение.
Лис потрепал по плечу молодого слугу:
– Да, приятель, жизнь твоя мотузяная. Ездочишься ты из конца в конец, таскаешься за хозяином, как рак за собачьим хвостом… А конец-то, он все равно один. Чуть что не так – окажешься на улице под забором, и хошь живи, хошь помирай, никому дела нет.
– Твоя правда, – согласился приказчик. – Выпьем.
Лис и купеческий слуга подняли кубки и, сдвинув их, осушили до дна.
– За чистоту придорожных канав, – возгласил Лис. – А знаешь, шо я тебе скажу. Все дело в том, шо ты не умеешь читать и писать.
– Опять твоя правда, – со вздохом повторил слуга.
– Вот нравишься ты мне, парень. – Лис снова наполнил кубок. – Ежели хочешь, обучу тебя грамоте.
– Да неужто!
– Ужто-ужто! Вот хоть сейчас буквы тебе покажу да научу складывать в слова. Только вот на чем бы… Слушай, а у хозяина твоего, часом, каких-нибудь записок нет?
– Оно-то есть, – с сомнением проговорил взыскующий знаний слуга, – но у него строго. Мне их брать не велено.
– Ну, раз не велено, так не велено. Оставайся неучем. А только сам посуди, кто узнает? Хозяин твой во дворец уехал. Так шо еще час его, как пить дать, не будет. За это время и осла музыке выучить можно, а не то что такого умного парня грамоте.
– Ну, осла-то, поди, нельзя, – вдумчиво глядя на благодетеля, промолвил слуга.
– Это не скажи. Вот с тобой управимся и займемся другими ослами. В смысле, в другой раз займемся ослами. Так что, если есть у хозяина что написанное – тащи сюда.
– Есть-есть, – заверил слуга. – Мой господин как с проповеди вернулся, так сразу писать. Потом его во дворец зачем-то вызвали, так он вскочил и убежал. Даже стакан с недопитым молоком оставил.
– Видать, очень торопился хозяин, – посочувствовал Лис. – Раз молоко не допил. А он его, стало быть, любит?
– Ну, я бы не сказал. Но когда письма, счета всякие пишет, тогда пьет. Говорит, в чернилах вещество есть, которым дышать вредно. От него молоко спасает.
– Это правда. Уж спасает, так спасает. Ладно, тащи пергамент. Молоко, так и быть, можешь оставить.
– Капитан, ты понимаешь, что это значит? – неслось на канале связи.
– Конечно. Один из старейших вариантов тайнописи.
– Ну так здесь более продвинутые и не нужны. Хорошо бы теперь это письмецо как-нибудь перехватить, и если господин негоциант его написал после шоу, устроенного Балтасаром в церкви, то я примерно знаю, об чем этот злостный тимуровец плачется своему руководству. Так, может, того, не стоит расстраивать старичка? Его Хасан и так обидел в лучших чувствах.
– Душевный ты.
– Точно. Я душевный, а ты мозговитый. Поэтому, мессир рыцарь, помозгуй, как нам перенять гонца, а я пока душевно выясню, как торговец планирует скинуть весточку.
Дверь в покои, отведенные личному посланцу его святейшего величества, пресвитера Иоанна, распахнулась, и на пороге во всем своем великолепии, сияя, как натертый сукном золотой безант, возник граф Балтасар Косса.
С кардиналом, утром щедро расточавшим громы и молнии в дижонском соборе святого Ламберта, его роднила лишь алая камилавка, мало сочетавшаяся с расшитой перевязью и мечом на боку.
– Клянусь всеми потрохами чертова брюха, сегодня дьявольски удачный день, – потирая руки, выпалил папский легат. – Вальдар, у тебя есть что-нибудь выпить, во мне сейчас бушует такой пожар, что если я не залью его хваленым бургундским, то спалю весь Дижон.
– Я бы рекомендовал «Кло-де-Вужо». Не менее двадцатилетней выдержки.
– Ну, так распорядись, черт возьми.
– Непременно, – кивнул рыцарь, – но, может, вы расскажете, что так воспламенило нутро вашего преосвященства?
– Я сейчас виделся с Анной. О-о-о. Это такая женщина! Рядом с ней у самого Асмодея шерсть на ушах встанет дыбом, не говоря уже о других частях его чертова тела.
– Но, ваше высокопреосвященство…
– Да полно тебе занудствовать! Ты мне куда больше нравился, когда обыграл меня в карты и надрал задницу с мечом в руках. Хотя не думай, что я тебе это забуду. А роль моралиста вам, сударь, подобает не более, чем преосвященнейшему Теофилу рыцарский доспех. Ну, где вино? Я спрашиваю, где вино?
– Его уже открыли, но оно должно подышать. К тому же я распорядился, чтобы принесли дичь и зрелый сыр…
– Да к черту сыры. Какого дьявола тут будет дышать вино, если я уже сам почти не дышу? Наливай! – Балтасар Косса схватил поднесенный ему кубок и в три глотка опустошил его, вряд ли ощутив послевкусие, в букете которого присутствовали нюансы трюфелей, дикой мяты и фиалки.
– Значит, так, – опуская кубок на столешницу и жестом требуя вновь наполнить его, возбужденно заговорил кардинал, – мы встретились с ней, она сама прислала ко мне служанку, чтобы назначить свидание в саду. Здесь отменный сад.
– Да, я знаю.
– В условленное время я был там. Когда она заговорила, в моем сердце начался такой колокольный перезвон, что, заиграй в этот миг архангел Гавриил на своей треклятой дудке, и его бы я не услышал.
– Что же она говорила вам?
– Да какая разница? Какую-то чушь. Лопотала, что несколько лет прожила среди неверных, и душа ее полна горечи, что ей нужен личный духовный наставник, которому бы она могла безмерно довериться, что, как только она меня увидела, она испытала священный трепет. Какая разница, я слышал подобную ерунду сотни раз. Не в этом дело. Важно, как она смотрела. Рога Вельзевула! Ее глаза одновременно жгли и излечивали боль, ее губы… Ее губы произносили всякие слова, что-то там о спасении души, о земной скверне, райском блаженстве, но я видел, я чувствовал, что они требуют поцелуя.
– И она ни словом не обмолвилась о вашей утренней проповеди? О крестовом походе, который вы изволили объявить?
– А, это? Нет, ничего такого.
– Странно.
– Не до этого было. Я смотрел на эти губы, жаждущие лобзаний, и понимал, что если я не утолю их жажду, то я буду вдвойне грешником, ибо отрину моления страждущего и проявлю гордыню, презрев лучшее из творений Господа нашего. – Балтасар Косса вновь осушил кубок, на этот раз закусив вино ломтем выдержанного сыра. – Клянусь, – пережевывая сыр, заявил он, – пусть мне даже в аду придется лизать раскаленную сковороду, если я солгу, когда в самой Италии, не говоря уже о всей прочей Европе, найдется девушка, целующаяся столь же жарко и страстно, как эта венгерская принцесса. Потом она сказала, что приближается стража, приставленная к ней герцогом, и будет нехорошо, если нас увидят вместе.
– Да, уж это точно.
– Мы договорились встретиться в полночь и продолжить нашу богословскую беседу. Уверен, я смогу убедить ее высочество принять активное участие в объявленном крестовом походе.
– Боюсь, как бы она не убедила вас в обратном.
– Это вряд ли. – Граф-кардинал самодовольно развел плечи. – Еще ни одной женщине не удавалось убедить меня делать то, чего я не желаю.
– Как показывает мой опыт, некоторым женщинам удается заставить своих поклонников желать того, в чем они желают нас убедить.
– Вот и посмотрим, – напыжился граф. – Давай на спор. Если ты проиграешь, а ты проиграешь, ты открываешь мне секрет тасовки карт, тот самый, при помощи которого ты чуть не раздел нас с братом Теофилом на постоялом дворе.
– А если проиграете вы, что вероятнее?
– Тогда я сделаю тебя аббатом самого доходного аббатства Италии и выпишу индульгенцию на все смертные грехи, даже если ты решишь поджарить обоих святейших понтификов на одном вертеле.
– Интересные условия. – Камдил собрался было что-то добавить, но тут дверь вновь открылась, и в комнату, пряча за спиной измазанные краской руки, бочком втиснулся Кристоф де Буасьер.
– Ба, – пропуская мимо себя оруженосца, рассмеялся Балтасар, – я гляжу, вместо постижения рыцарской премудрости ваш мальчик учился красить заборы.
– О нет, ваше высокопреосвященство, – обиженно, но очень твердо отозвался сын главного лесничего Бургундии, – принцесса Анна почтила меня высокой честью позировать для ее портрета.
– Это чистая правда, – подтвердил Вальдар. – Как ваше высокопреосвященство могли сами убедиться, нам не удалось избежать этой чести.
– Сегодня у нас была первая проба. Ее высочество так прекрасна и столь терпелива. Почти три часа кряду она сидела, едва дыша, даже не шелохнувшись. И только когда ее служанка пришла с просьбой герцога принять его, принцесса изволила вымолвить слово. – Кристоф закончил вдохновенную речь и удивленно оглянулся. – А что вы на меня так смотрите?
– Мой мальчик, – вкрадчиво начал Камдил, – ты хочешь сказать, что ближайшие три часа ты провел, рисуя Анну Венгерскую?
– Это так же верно, как то, что я сын своего отца.
– Всякий, кто видел тебя рядом с бароном де Буасьером, не усомнится в вашем родстве. Но, граф, тогда…
– Да вы что, сговорились дурачить меня? – взорвался кардинал, гневно сдвигая брови на переносице. – Черти будут донимать вас икотой от заката до рассвета за такие идиотские шутки.
Оруженосец сжался от неожиданного взрыва кардинальского возмущения. Но через мгновение порода взяла свое, и, мрачно насупившись, Кристоф де Буасьер проговорил со свойственным ему напором:
– Я говорю правду. Святой Урсус мне свидетель, что все обстояло именно так, как я рассказал. Если вашему высокопреосвященству угодно считать меня лжецом…
– Моему преосвященству угодно… – беленея, начал кардинал, – а впрочем, – он поправил расшитую золотом перевязь, – а впрочем, сегодня в полночь я узнаю всю правду, не сочтите за каламбур, из первых уст. – Он развернулся и, чуть склонив голову, зашагал прочь, всей фигурой своей выражая негодование.
– Что случилось с мсье кардиналом? – затворяя гневно распахнутую дверь, поинтересовался Кристоф.
– Как сказал бы Рейнар, – улыбнулся Камдил, – не бери дурного в голову, а тяжелого в руки.
– Как угодно вашей милости, – склонил голову Кристоф. – Но я как раз намеревался упражняться с палицей…
– Вот и замечательно. Палица для тебя – вещь не тяжелая.
Де Буасьер расплылся в улыбке от скрытой похвалы:
– Я только хотел сказать, мессир рыцарь, моя прапрапра…
– Да, я понял.
– …передала, что на рассвете, вернее, перед рассветом, она отведет вас к святилищу достославного и праведного Урсуса.
Купеческий слуга, высунув кончик языка, старательно выводил буквицу за буквицей.
– Не дави на перо, – командовал Лис. – Из-за таких, как ты, поголовье гусей в джунглях Антарктиды уже приказало всем долго жить. Никаких же перьев не напасешься. Не дави, я тебе говорю!
Мальчишка-посыльный, предусмотрительно выставленный для наблюдения за улицей, влетел в комнату, нарушая учебный процесс:
– Господин купец возвращается!
– Молодец, благодарю за службу. – Лис кинул юнцу медяк. – Давай, парень, двигай в свой номер, положи все, как было, в другой раз продолжим.
Новоиспеченный грамотей не заставил себя упрашивать и стремглав вылетел из комнаты.
– Все в порядке, капитан. Текст я отснял, сейчас нарисую дубликат послания к турецкому султану. Родная мать не отличит.
– Два вопроса. Первый: чья мать? И второй: при чем здесь турецкий султан? Он сейчас бесчинствует в Сербии.
– Вальдар, как джентльмен джентльмену: я пытался избегнуть первого вопроса. Родная мать этого сукиного сына. И второе, не надо портить мое красное словцо своими бледными намеками.
– Оставим вопросы его родства и прочие словца. У нас тут ерунда какая-то получается.
– Шо такое уже опять, шо? Жан Бесстрашный принял ислам, чтобы уклониться от воинской службы в крестовом походе?
– Не угадал, но тоже не слабо, —заверил Камдил. – У нас Анна Венгерская раздвоилась.
– После тринадцатого тоста?
– Если бы. Одну Анну Венгерскую самозабвенно рисовал Кристоф, а с другой в это время не менее самозабвенно целовался граф Косса.
– Офигеть! А третьего экземпляра у вас там случайно не завалялось? Я бы тоже не прочь.
– Порисовать?
– Ну, не обязательно. Ладно. Это все лирика. Как говорят в Одессе, если вы ждете, чо я скажу за это клонирование, так я за него скажу против. Нам и с одной этой Шахерезадой забот хватало, а стереоэффект – это уж как-то совсем не в тему.
– Согласен.
– Ага. Погоди, там у соседей дверь хлопнула. Наш торговец военными секретами вернулся. Послушаю, может, шо толковое скажет.
Лис отключил связь и, схватив со стола пустую глиняную кружку, устремился к стене.
– …Собирай вещи, – по-гречески командовал торговец.
– Мы что же, уезжаем?
– Может быть, все может быть.
– Но товар… у нас же полная лавка товара…
– Бери лишь то, что понадобится в путешествии. За товаром присмотрят.
– Как пожелаете. Сообщить хозяину гостиницы, что мы съезжаем?
– Нет. Все, что не нужно, мы оставим здесь. Заплати ему за неделю вперед и скажи, что мы отлучимся, к примеру, встретить новый караван. Хотя нет, сейчас этого делать не будем. Завтра на рассвете, как только откроются ворота, мы или уедем отсюда, или останемся. – Купец на мгновение замолчал. – Ночь покажет.
– Ночь покажет, – повторил Лис. – Шо у них сегодня, детский крик на лужайке намечается? Буквально, закрытие смены. Костры на улице, песни до рассвета и помазание герцога Бургундского зубной пастой. Один я не в теме. Просто аж обидно.
– …А теперь ступай, – распорядился купец. – Мне нужно подбить счета.
Минут двадцать спустя за стеной послышался звук отодвигаемого стула и шаги.
– Ага, выход заморского гостя, – под нос себе пробормотал Лис, включая связь, и тихо, чтобы не скрипнуть, приоткрыл входную дверь.
Купец неспешно, чинно, как и подобает человеку богатому и уважаемому, спустился по лестнице, огляделся и, не заметив устремленных на него взоров, тихо, бочком направился к двери на задний двор.
– Как интересно. – Лис, выждав паузу, последовал за ним следом.
Почтенный торговец пересек двор, остановился у самой изгороди и тихо свистнул переливистой трелью.
– Это еще что за мастер художественного свиста?
На зов из-за дровяного сарая выбежал крупный мохнатый пес, черный, без единой светлой отметины, едва заметный в сгущающихся сумерках.
– Занятно, неужели он кому-то из местных маякует?
Купец присел и начал что-то шептать на ухо псу.
– Умилительно. Хотелось бы видеть, как четвероногий друг все это перескажет. – Лис скользнул за поленницу и, дождавшись, пока наговорившийся с собакой купец вернется в здание, бросился вслед псу.
– Эх, знал бы, колбасы прихватил, – сокрушался он, глядя, как лохматый гонец скрывается за кустами бузины. – Тузик, Шарик, не убегай, Бобик, отбивная за мной!
Еще несколько шагов, и Сергей застыл на месте, как вкопанный. В шаге от кустов начиналась сплошная каменная ограда. Никаких, даже самых малых следов лаза в этом глухом углу не наблюдалось. Пса не было тоже.
– Что за чертовщина? Какой такой Герасим утопил Муму в воздушном океане?
– Капитан, я ее потерял.
– Кого?
– Кого-кого?! Муму с донесением.
– Каким образом?
– Сам не знаю. Она добежала до стены и растворилась без следа и осадка. А может, превратилась в почтового голубя, хотя голубей я здесь тоже не видел.
– Обидно, конечно, ну да ладно, времени нет. Уже темнеет. Двигай во дворец, постараемся здесь не оплошать.
Ночь сочилась нежной истомой, и соловьи, заливавшиеся в дворцовом парке, должно быть, слетелись из всех лесов Бургундии на майский смотр.
Балтасар Косса нервно расхаживал по аллее неподалеку от той самой беседки, где совсем недавно юный Кристоф делал первые наброски портрета очаровательной принцессы.
– Уж полночь близится, но Аннушки все нет, —трагическим шепотом взвыл Лис, – а комары все есть, есть и есть. Капитан, может, у них там, в Венгрии, другой часовой пояс?
– Какой еще часовой пояс? Что за бред?
– Ну, скажем, часовой пояс верности, надевается на часовых, чтобы хранили верность.
– Лис, ты можешь помолчать?
– Могу. Но меня напрягает молчаливое участие в кровопролитии в роли бессловесной жертвы. Потому что комары не просто есть, а есть меня, причем нещадно.
– Кардинала они тоже есть, —отозвался Камдил. – И меня заодно.
– Тебя за одно, а меня – за все. Потому шоу тебя студеная кровь вестфольдингов, а у меня – горячая, хохландерская. Которая, по факту, самая горячая и вкусная. А кардиналу, тому вообще все по тиаре. Он святой водой побрызгался и теперь молитвами кровососов отгоняет. Интересно, какая молитва лучше отгоняет комаров, «Отче наш» или «Дева Мария, радуйся»?
– Лис, не богохульствуй.
– Капитан, ну ты нормальный? Я тебе о чудодейственной силе молитвы толкую, а ты угрожаешь мне поленом адского костра… Стоп, долой трескотню и позерство! Объект появился.
– Что ты видишь?
– Сейчас переключу на обзор.
Девушка в темном плаще с капюшоном спешила по аллее к уединенной беседке. Ветер то и дело подхватывал край плаща, открывая взору длинную юбку.
– Действительно, похожа на Анну, —проговорил Вальдар. – Кого же тогда рисовал наш мальчик? Неужто у принцессы здесь имеется двойник? Очень странная история.
– Да чего тут странного? Балтасар – мужик видный.
– Так и герцог вполне себе хорош, к тому же он вокруг Анны разве что хороводы не водит. А тут на́ тебе.
– Вот они, нравы султанских гаремов. Один выстрел глазами, и наповал.
Между тем кардинал бросился навстречу женщине, сжал ее в объятиях, легко поднял на руки и, осыпая поцелуями, понес в укромную, заросшую плющом беседку.
– Ну шо, на следующий сеанс «Дети до шестнадцати не допускаются»? – поинтересовался Сергей. – Возвращаемся во дворец?
– Да. Надеюсь, Кристоф сумел подкупить прислугу ее высочества и убедиться, как ты говоришь, в полном отсутствии наличия Анны в ее собственных покоях. Но, проклятие, кого же он тогда рисовал? Правда, есть один момент, который меня насторожил. И в первом, и во втором случае, когда наш юный талант рисовал Анну Венгерскую, она сидела не шелохнувшись, причем в последний раз, как утверждает Кристоф, почти три часа. Без специальной подготовки это физически нереально. Ну, если ты, конечно, не снайпер из девятого управления, как некоторые.
– Вот не надо тут камней в мой огород. Мне их уже на ограду вполне хватило бы. Ладно, капитан, стереги эту воркующую парочку, а я мотнусь во дворец, осведомлюсь, как там дела у Кристофа.
– Погоди, по моей аллее тоже кто-то идет, – отозвался Камдил.
– Шо, еще одна мисс Венгрия?
– Скорее, мистер Бургундия. Черт подери, это Жан Бесстрашный.
– Анна, Анна! Я знаю, что ты здесь! – послышалось на аллее.
