Текст книги "На солнце ни облачка"

Автор книги: Владимир Малов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава вторая
«Ты квартиру, что ли, сменил?»

Веня выкатил из лифта свой замечательный чемодан на колесиках, купленный в славном городе Салоу (первый в его жизни респектабельный чемодан на колесиках), подвез его к двери квартиры и достал ключи.

Сейчас же распахнулась соседняя дверь, и на пороге возник сосед Алеха, а если точнее, Алексей Васильевич, слегка поседевший уже кандидат наук, специалист то ли в химической физике, то ли в физической химии.

Однако специалист бывший, поскольку уже давно он промышлял частным извозом, используя в качестве средства производства старый потрепанный «Москвич-2141» тускло-красного цвета.

– Ну, наконец! – сказал Алексей Васильевич с неподдельной радостью. – Я заждался.

Было десять часов утра. Веня должен был прилететь еще вчера вечером, но рейс из Барселоны несколько раз откладывали. Почему, так и осталось неизвестным, поскольку дикторша в аэропорту изъяснялась только на неведомом Вене испанском и практически забытом английском.

В результате Веня не выспался, проклял все на свете и теперь хотел только одного: завалиться на диван часов на пять-шесть.

А уже потом намеревался как следует подумать – в спокойной обстановке и одиночестве, чего в последнее время он был полностью лишен. Фантастическая история, случившаяся на пляже в Салоу, требовала всестороннего осмысления.

Если, конечно, это было возможно.

Как ко всему случившемуся относиться, Веня не знал. В голове был полный сумбур.

– Ждал, ты вчера прилетишь, – продолжал между тем Алексей Васильевич. – Ждал-ждал, и…

– Да ничего страшного, – рассеянно ответил Веня, – не в последний раз.

Само собой разумеется, сейчас ему было не до соседа.

Алексей Васильевич прижал обе руки к сердцу.

– Не беспокойся, все есть, – сообщил он. – Вчера, как говорится, без ансамбля, а сегодня ты уже здесь. Иди, поставь чемодан, а я мигом. Готовь стаканы и тарелки.

– Утро сейчас, Алексей Васильевич, – сказал Веня укоризненно. – Десять часов утра.

– А с приездом? – веско молвил кандидат наук. – А про Европу поговорить? И побыстрее бы надо, пока Нинка… то есть Нина Ивановна на обед не заявилась. Я вчера ей опять слово давал.

Нинка, то есть Нина Ивановна, была кандидатская жена, тоже бывший специалист то ли в химической физике, то ли в физической химии, но какими-то судьбами очень удачно ставшая одним из совладетелей соседнего супермаркета. Доходы, по счастью, у нее были соответствующими, мужа она по-своему любила, и Алексей Васильевич позволял себе заниматься извозом спустя рукава.

Однако за все на свете надо платить. Поэтому частному извозчику приходилось не только относиться к жене с подчеркнутым уважением, но и постоянно демонстрировать это окружающим.

Обычно Алексей Васильевич совершал две-три поездки в утренние часы, да и то когда был к этому расположен, а значительную часть дня, насколько знал Веня, проводил, сидя в кресле. Читал серьезные книги, размышлял о сложных вопросах бытия, о нелегких судьбах родной страны, ее месте в мировом сообществе и частенько выпивал – даже в одиночестве, хотя всегда был рад любому человеческому общению. Веня старался держаться от него подальше: с кандидатом наук легко было впасть в грех.

Но получалось это не всегда, потому что сосед есть сосед.

Алексей Васильевич скрылся в своей квартире. Веня перешагнул порог своей. Первое, что он сделал, закатив чемодан в угол, так это нащупал в кармане измятый клочок бумаги с телефоном стоматолога Коли. В этом же кармане лежали и дешевенькие черные часы фирмы Casio.

С замирающим сердцем Веня слушал длинные губки. Потом послышался приятный женский голос. Веня облизал разом пересохшие губы:

– Будьте добры Николая.

– Николай еще в Испании, будет только через неделю, – ответила неизвестная женщина. – Что-нибудь передать?

– Я перезвоню, – сказал Веня и положил трубку.

Он повертел часы в руках, отвлеченно размышляя, кем могла бы приходиться Николаю таинственная женщина на том конце провода. В Салоу, как он помнил, стоматолог из Химок отдыхал вместе с женой и двоюродной сестрой жены, которые успели ему надоесть, по собственному признанию Николая, хуже горькой редьки.

Но, вероятно, у стоматолога были еще и другие родственники женского пола.

Зачем он набрал Колин номер, Веня и сам не знал. Если Николай сверхъестественным образом вознесся с далекого испанского пляжа на грозовое небо, ясно, что дома его заведомо быть не могло.

А если бы не менее сверхъестественным образом стоматолог все-таки оказался на месте, о чем вести с ним в таком случае беседу, Веня тоже не знал. Не спрашивать же, в самом деле, правда ли, что он вознесся, и каким образом сумел вернуться?

Как бы то ни было, ясно стало одно: дома о таинственном исчезновении Николая пока еще известно не было.

В прихожей раздался настойчивый звонок. Веня тряхнул головой, положил часы на стол рядом с телефоном и пошел открывать. С порога кандидат наук протянул ему заиндевевшую бутылку «Флагмана». В другой руке у него был объемистый пакет неизвестно с чем, а под мышкой большая пластиковая бутылка воды.

– Вот, – объявил Алексей Васильевич с явным удовольствием. – Чтобы Нинка… то есть Нина Ивановна не просекла, водку за цыплятами прятал.

– Какими цыплятами? – удивился Веня машинально, продолжая думать о своем.

– Ну, в морозильнике, за морожеными цыплятами. А в пакете огурчики, помидорчики, колбаска уже порезана. Ты ж только приехал, у тебя, естественно, холодильник пустой. Ну, здравствуй, европеец!

Сосед двинулся прямо на него, и Веня пришлось посторониться.

– Ладно уж, проходи, – сказал он, подавляя вздох. – Тем более, у меня для тебя подарок. Бутылка хорошего испанского вина из княжества Андорра.

– Вот что значит, в Европу съездил человек, – одобрил кандидат наук. – Вино из княжества Андорра! Пора бы уже всей нашей дремучей стране тоже переходить на хорошие вина. А той знай, водку бездумно хлещем который век. Может, если б все это время пили хорошие вина, в России бы все иначе было.

Частный извозчик немного подумал и добавил:

– И курить хорошо бы бросить всей страной. Вон, в Европе уже бросают, причем оформляют это законодательно. А ты, молодец, вообще не куришь. Прямо как европеец!

Веня взял бутылки и пакет с закуской. Сосед, как только руки освободились, сейчас же извлек из кармана пачку сигарет. Секунду спустя кандидат наук сидел за столом и разглядывал этикетку подаренного ему вина из Андорры. Веня рассеянно ставил на стол стаканы и тарелки.

– Европа! – одобрительно молвил Алексей Васильевич, разглядывая этикетку. – Спасибо, что про меня, соседа, не забыл. Как-нибудь обязательно выпью это чудесное вино за твое здоровье. Ну, а сейчас…

– Может, как раз сейчас вина и выпьем? – с сомнением сказал Веня. – Вино у меня есть, – он бросил взгляд на чемодан. – А водку не будем. Утро все-таки, десять часов.

– Не исключено, выпьем еще и вина, – ответствовал кандидат наук. – Но когда с приездом, всегда пьют водку. Сам будто не знаешь.

Веня вздохнул.

В мгновение ока Алексей Васильевич разложил по тарелкам нехитрую закуску и разлил водку. Веня ощутил в своей руке наполовину наполненный стакан.

– Со свиданьицем! – провозгласил сосед первый тост.

– Со свиданьицем! – отозвался Веня и, чокаясь, снова не смог удержать вздоха.

То, что будет происходить дальше, он знал наизусть, потому что из раза в раз повторялось одно и то же: сразу же после первой в соседе словно бы включалась некая внутренняя программа, которая и определяла все его последующее поведение.

Естественно, так было и теперь.

Для начала Алексей Васильевич, как всегда, прокомментировал, словно Вене еще ни разу не приходилось этого слышать:

– У нас в лаборатории первый тост всегда был – со свиданьицем! Ну, а все остальные – за любовь! У нас в лаборатории такие, знаешь, женщины были!

Примерно через три тоста «за любовь», как знал Веня, разговор должен был обратиться в сплошной монолог кандидата наук, слушать который было утомительно, но в который нельзя было вставить ни слова, потому что сосед говорил без пауз, отвлекаясь разве только на очередной тост.

Тема монолога определялась той же заложенной в соседа программой и всегда оставалась неизменной: это было будущее России. По убеждению кандидата наук, счастливое грядущее родной страны было за абсолютной интеграцией с Европой и полным отказом от прежних имперских амбиций. Это свое убеждение Алексей Васильевич и развивал в различных вариациях и периодах, очень часто повторяясь.

Красной нитью сквозь поток слов проходила мысль в общем не лишенная смысла, что у европейцев российским людям прежде всего надлежит научиться работать – так, как работают голландцы или шведы.

Правда, как в точности они это делают, кандидат наук знать не мог, потому что никогда не бывал ни в Голландии, ни в Швеции. Как, впрочем, и во всех других европейских странах.

– А теперь пьем за любовь! – объявил Алексей почти сразу же после первого тоста. – И начинай рассказывать, как там у них, в Барселоне?

– За любовь! – рассеянно отозвался Веня и выпил тоже.

Выпив вторую, он с удивлением почувствовал вдруг, что очень холодная водка идет совсем не так плохо, несмотря на то, что только десять утра. И почувствовал также, что ему действительно очень хочется рассказать соседу о Барселоне, несмотря на то, что голова занята другим.

На мгновение Веня прикрыл глаза и сейчас же словно бы воочию увидел перед собой веселый бульвар со счастливыми людьми и нескончаемыми цветочными рядами.

– Главная улица в Барселоне, – с чувством начал Веня, – называется Рамбла. И ведет она от площади Каталонии прямо к Средиземному морю…

– Да уж, – перебил сосед, мечтательно прищурив взгляд, – это тебе не море Лаптевых. Средиземное море, как песня звучит…

– Жаль, патриот Митрофаныч тебя не слышит, – пробормотал Веня машинально. – Он бы сейчас тебе за родное море Лаптевых…

Иван Митрофанович был сосед с одного из верхних этажей, пожилой бывший инженер почтового ящика, давно упраздненного. Он тоже занимался частным извозом, но трудился много больше, потому что его жена не входила в число владельцев супермаркетов. Орудием производства у Митрофаныча была старая-старая темно-серая «Волга».

Бывший инженер тоже нередко выпивал, в это время опять-таки размышляя о судьбах родного отечества. Но, по сравнению с кандидатом наук, придерживался иных, прямо противоположных взглядов.

У страны, как твердо верил Митрофаныч, был собственный, предначертанный свыше путь. Этот путь не имел ничего общего ни с путем запада, ни с путем востока. Он и должен был, в конце концов, привести самодостаточную страну Россию к невиданному величию, благополучию и процветанию. На зависть и страх всем остальным государствам.

Правда, как утверждал Иван Митрофанович, случиться это должно было еще не завтра: собственный путь тернист, противоречив и, само собой, недоступен для менталитета иных народов.

– Вот как раз из-за таких, как Митрофаныч, – сказал Алексей значительно, – мы с тобой и живем, как в какой-нибудь Гвинее-Бисау. Хотя, не исключено, что и там уже лучше, чем здесь, живут. Этих Митрофанычей в нашем государстве пруд пруди.

От сожаления, что от такого факта никуда не деться, Алексей Васильевич резко взмахнул рукой и продолжал дальше:

– Работать надо, как голландцы работают, а не языками чесать о собственном пути. Пришли уже собственным путем… сам знаешь куда. У Европы надо учиться, у них там все веками опробовано.

На лице кандидата наук еще резче появилось выражение досады, и он разлил водку.

– И чего ты Митрофаныча вспомнил? Давай-ка лучше опять за любовь!

Чокнувшись, выпив и закусив, Веня почти с наслаждением продолжал:

– Там, где кончается Рамбла, стоит огромный памятник Колумбу. Ты, Леша, возможно, и не знаешь, что король и королева Испании принимали Колумба после его первого плавания как раз в Барселоне?

– Не знал, – отозвался Алексей Васильевич. – Но, безусловно, случилось это неспроста. В Европе все правильно, потому что все опробовано веками. Ну, так расскажи, как Колумба принимали в Барселоне?

Веня продолжал рассказывать. Минуты через три Алексей снова налил и прервал его рассказ очередным тостом:

– За любовь!

Выпив, Веня приготовился рассказывать дальше, однако, как всегда после третьего тоста «за любовь», внутри соседа словно бы что-то щелкнуло, и запустился извечный монолог. Чаще всего он начинался с царя Петра, который окно в Европу, к сожалению, должным образом не дорубил.

Так было и теперь.

– Жалко, – сказал сосед, – что до этой твоей Барселоны Петр так и не доехал, когда в Европе бывал. Чувствую, в этой Барселоне нам тоже есть чему поучиться.

Веня вздохнул. Ясно было, что дальше сосед будет говорить один. И покинуть его общество под благовидным предлогом было в данный момент невозможно, поскольку не он, Веня, пребывал в гостях у Алексея Васильевича, а наоборот.

Но можно было углубиться в собственные мысли. Хотя бы вспоминать прекрасную Барселону и страну Каталонию про себя, пропуская поток сознания соседа мимо ушей. На Алексея Васильевича, когда тот был увлечен собой, можно было даже и не смотреть.

Машинально Веня окинул взглядом комнату.

А в следующую секунду он резко выпрямился и машинально протер глаза.

Да и было отчего.

На том столе, где стоял телефон, случилось чудо – прямо из воздуха, из ничего, вдруг возник маленький человечек, размером с куклу, одетый в светло-синие джинсы и красную футболку. Голову его венчала густая копна желто-соломенных волос, а лицо было слегка вытянуто вперед, отчего в нем проглядывало что-то лисье.

Первое, что сделал человечек, так это потрогал ногой телефон и обвел задумчивым взглядом комнату.

– Петр был несчастлив, – как раз в этот момент сообщил Вене Алексей Васильевич, – несчастлив, как человек, осознающий, что после него все пойдет не так.

Веня отчетливо увидел, что на маленьком лисьем личике промелькнуло недоумение.

– Ты квартиру, что ли, сменил? – спросил маленький человечек недоуменно, ни к кому конкретно не обращаясь. Голос у него оказался неожиданно низким, чуть ли не баритоном. – А почему на такую?

Веня растерянно воззрился на бутылку «Флагмана». Она была пуста только наполовину.

– Да не моя это квартира, – вырвалось у Вени совершенно непроизвольно. – Эту я снимаю. А свою квартиру оставил бывшей жене.

– А не пора ли снова за любовь? – спросил Алексей Васильевич. Это был вроде бы вопрос, но интонации кандидата наук были вполне утвердительными.

Веня взглянул сначала на соседа, потом на бутылку в его руке, потом снова на маленького человечка. Было отчетливо видно, что на лице того прямо-таки густеет недоумение.

– Ничего не понимаю, – озадаченно сказал маленький человечек. – Колеблюр торсин! И еще раз колеблюр торсин!

Не отрывая от человечка взгляда, Веня машинально чокнулся с соседом.

– Мне надо подумать, – молвил маленький человечек и вдруг исчез. Причем у Вени создалось отчетливое впечатление, что непостижимым образом он скрылся в лежащих на столе часах. Тех самых, с черным пластиковым ремешком, что прежде принадлежали стоматологу Николаю.

Осознав это, Веня встал.

– Правильно, за любовь надо стоя, – одобрил сосед. – Молодец!

Со стаканом в руке, он тоже встал. Как раз в этот момент маленький человечек появился снова. Похоже, что из часов.

– А Николая здесь нет, как я вижу, – сказал он с утвердительными интонациями.

– Николая с нами нет, – отозвался Веня, словно эхо.

– Конечно, Петр был несчастлив. – Продолжая прежнюю мысль, кандидат наук сел и со стуком поставил опустевший стакан на стол. – Уже при Екатерине все было не так. А при Анне Иоанновне вообще наступил… Но вот Елизавета Петровна, дочь Петра…

Веня потянул его за рукав, чтобы обратить лицом к маленькому человечку. Обратив, он указал на него пальцем.

Алексей Васильевич добросовестно проследил за направлением пальца.

– Ты… что-нибудь… кого-нибудь видишь? – очень тихо спросил Веня.

– Телефон на столе вижу, – ответил сосед и вдруг заметно встревожился. – Нинка уже сюда звонила, что ли? То есть Нина Ивановна. Вроде рано еще.

Веня посмотрел на телефон, перевел взгляд на маленького человечка.

– А на столе есть кто-нибудь? – спросил он еще тише. – Только скажи мне правду. На столе должен быть маленький человечек.

Алексей Васильевич с прежним выражением тревоги добросовестно оглядел не только стол, но и всю нехитрую обстановку комнаты.

– Человечков никаких не вижу! Так Нинка звонила или нет, что-то я не пойму? То есть Нина Ивановна. Хотя она, конечно, запросто может и в дверь тебе позвонить. Никакого чувства такта. У Нины Ивановны.

По лицу маленького человечка, отчетливо понял Веня, расплылась широкая улыбка.

– Он и не должен меня видеть, – объявил маленький человечек. – И слышать тоже. Ты тоже не должен меня видеть и слышать. Однако ты, похоже, видишь и слышишь?

– Вижу и слышу, – растерянно признался Веня, чувствуя, как гулко колотится его сердце. Промелькнула мысль, что завтра надо бы заглянуть в поликлинику. Начать следует с кабинета невролога.

– Мне надо подумать, – снова молвил маленький человечек и опять исчез. Похоже, что в часах.

Теперь Веня налил себе и соседу сам. Наливая, он косился на стол с телефоном. Маленького человечка на нем не было.

– Скажи мне, Леша, – начал Веня, – у тебя так бывает… ну, если…

Но Алексей Васильевич только досадливо отмахнулся. Как раз в этот момент в нем снова включилась остановленная было программа.

– Самая большая ошибка Петра, – заговорил он, глядя куда-то мимо Вени, – состояла в том, что он…

Веня обхватил голову руками. Ясно как день: если здоровый человек Алексей Васильевич не видит маленького человечка, то появляющегося, то исчезающего, а сам он видит, значит, дело плохо: налицо сильнейшее переутомление.

Этот кровосос Эдуард Борисович, хозяин «Вольного вечера», драл со своих сотрудников три шкуры. Хотя, надо признать, платил, по сравнению с тем, что Веня получал в прежних местах, где трудился, несравненно лучше.

Поэтому в первый же свой отпуск, который, правда, случился не скоро, Веня смог поехать в Испанию… то есть в Каталонию, где…

Веня еще крепче сжал ладонями виски.

Признаки сильнейшего переутомления проявились, конечно, уже там, в Каталонии, в уютном городке Салоу на берегу Средиземного моря.

Потому что никаких часов фирмы Casio на самом деле просто не могло быть. Как и владельца их стоматолога Николая.

Не мог же человек, уважаемый владелец нескольких стоматологических клиник, ни с того ни с сего вознестись в небо.

«А что если, – подумал Веня, – и Каталонии никакой тоже не было?» Откуда у него время на заграничные вояжи, если с Эдуардом Борисовичем работы невпроворот.

Веня подозрительно оглядел комнату. В углу стоял его замечательный чемодан на колесиках, купленный в славном городе Салоу.

Он встал и подошел к столу. Кандидат наук продолжал свой монолог, не обращая на него никакого внимания. Веня взял часы, лежащие рядом с телефоном, перевернул и зачем-то вслух прочитал английскую надпись на обратной стороне корпуса:

CASIO

709 MQ – 61 W

STAINLESS STEEL BACK

WATER RESISTANT

DM

Надпись как надпись, ничего она не объясняла. Зачем-то встряхнув часы, Веня положил их на место и вернулся к столу.

Опустевшая бутылка «Флагмана» исчезла, однако на ее месте уже стояла другая, полная. И тоже «Флагман». Алексей Васильевич, как и положено кандидату наук, отличался дальновидностью и положил в объемистый пакет не одну только закуску.

Веня сам открыл новую бутылку, покосился на стол, где лежали часы, на секунду зажмурился, снова открыл глаза – на столе никого не было – и налил.

Дрогнувшим голосом Веня сказал:

– За любовь!

Алексей Васильевич на миг прервал свой монолог, которого Веня, конечно, не слышал, и, словно эхо, отозвался:

– За любовь!

Маленький человечек словно только и дожидался этих слов. Немедленно он возник снова. Похоже, что из часов.

– Мне все понятно! – объявил он, обращаясь к Вене. – Николай по какой-то причине передал часы тебе. Так?

– Так, – согласился Веня.

Потом он еще раз спросил соседа – на всякий случай:

– Ты и теперь этого… – он поискал слово, – этого карлика не видишь?

– У Анны Иоанновны шут был карлик, – ответствовал Алексей Васильевич.

На лице маленького человечка на столе возле телефона снова расплылась широкая улыбка.

– Это все объясняет. Но сейчас тебе, вижу, не до меня, – добродушно сказал он Вене. – У Николая тоже бывают схожие ситуации. Позже поговорим, когда ты будешь один.

Он снова исчез. Похоже, что в часах.

– Анна Иоанновна, между нами, та еще была штучка, – сообщил Алексей Васильевич. Подчиняясь заложенной в него программе, он уже стал резко жестикулировать. В руке, словно дирижерскую палочку, он держал вилку.

А Веня вдруг полностью успокоился. Раз сказал маленький человечек, что разговор состоится позже, значит, позже все и выяснится. Всему свое время!

– За любовь! – сказал Веня, поднимая стакан.

– За любовь! – ответил сосед.

Словно отзываясь на такой тост, на столе вдруг резко зазвонил телефон. Кандидат наук вздрогнул, и его рука с наполненным стаканом замерла.

Веня пошел к телефону, мельком глянув на лежащие рядом с ним часы.

– Нинка, что ли? – тревожно выдохнул сосед. – То есть Нина Ивановна?

Однако это была не Нина Ивановна, а брянская офис-менеджер Ольга. Она по-прежнему говорила короткими энергичными фразами, и каждая была похожа на резкий скачок стрелки вольтметра. Из этих электрических фраз можно было понять, что ей очень хотелось знать, как Веня добрался до родного дома из далекой прекрасной Каталонии.

Веня удовлетворил ее любопытство. «Зря я ей дал номер телефона», – подумал он вдруг. Хорошо хоть, что номер мобильника не давал, что-то остановило.

Ольга пообещала в недалеком будущем приехать по делам в Москву.

Веня, как положено, ответил, что будет очень рад.

«Зря я ей дал номер телефона», – подумал Веня еще раз. Бьющую через край энергию и общительность офис-менеджера, говоря по правде, к концу недолгого и ни к чему не обязывающего курортного романа он выносил уже с трудом. Но тогда спасали испанские вина, Средиземное море и каталонское солнце. А что спасет в Москве?

Тем не менее после разговора с офис-менеджером напрашивался естественный тост, который Веня и провозгласил:

– За любовь!

– За любовь! – с готовностью отозвался кандидат наук.