Текст книги "Во цвете самых пылких лет"
Автор книги: Владимир Соколовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
38
При виде Славки Мариамка чуть кивнула, сухо поздоровалась и снова застыла за прилавком: надменная, точеная голубоглазая азиатка! Славку смутил такой прием: он остановился чуть поодаль и промямлил:
– Вот… пришел…
– Я вижу. Ну как, сходил тогда в баню? Купил арбузов?
– Ага. Сходил. Купил.
– Ты хоть бы голову-то вымыл, когда сюда шел, врун несчастный! Уходи давай!
Славка понурился, у него защипало в горле. С трудом он произнес:
– Я правда наврал тебе тогда, Мариамка… Я… я заболел…
– Ах, заболел? Ну, ну. Что еще?
– И еще я тебе про хозяина все наврал. Мы с другом, с которым приехали, живем не на квартире, а в заброшенной сарайке на берегу. Мы и еще один грузин. Кандидат наук.
– Даже так? – Мариамка вздернула брови. – Ну что же, неплохая компания.
От холодного взгляда девчонки у Славки стыла кровь. Все, все, Мариамка больше не любит его! И продолжал отчаянно и обреченно:
– Мы все деньги по дороге в карты проиграли.
– Так вы, оказывается, еще и игрок? Картежный игрок? Ска-ажите пожалуйста, как интересно!..
– Нас там обжулили два приятеля, это мы уже потом поняли. Обжулили и удрали, пока мы не опомнились. А сейчас мы днями на овощебазе работаем, деньги на билеты зарабатываем. Дома-то неудобно просить – что же, сами ведь виноваты.
– Опять врешь, наверно… – вздохнула Мариамка. – Почему я теперь должна тебе верить?
– Нет, я тебе больше врать не буду. Все сейчас по правде сказал.
– Значит, вы правда деньги проиграли? – Мариамкин взгляд потеплел, стал жалостливым. – Хочешь, я тебе дам на билет? У нас сегодня получка была.
– Взять деньги у женщины? – Славка принял позу дяди Шалико. – Нэт! Н-ни-ког-да! Да ты не беспокойся, Мариам, мы же ведь заработали. Да еще тут за одно дело десятку выручили…
Славка вспомнил Стасика, и у него испортилось настроение.
– Ты пойдешь сегодня гулять со мной, Мариамка? – спросил он угрюмо.
Она молчала, переставляя на полке товары. Затем посмотрела мимо Славки на пыльный каштан за окном и сказала:
– Пойду.
39
Вечером снова было людно в городском парке. Васька с удивлением прочитал объявление, что сегодня, такого-то, здесь состоится вечер поэзии. А ему помнилось, что во вторник. Ну, значит, кто-то ошибся или же вечер перенесли. На летней эстраде опять играл духовой оркестр военных моряков, и Васька направился туда, на плавные звуки вальса. Подошел и стал смотреть на музыкантов, на их золотые, отливающие поздним солнечным пламенем трубы. Дирижер, молоденький лейтенант, мало того, что очень старался, – он прямо жил мелодиями, что выдували его подопечные. Приседал, когда музыкант выводил трудную ноту, восхищенно качал головой, когда кому-нибудь что-нибудь особенно удавалось. Стоило сфальшивить, и он очень расстраивался, начинал махать руками энергичнее, чем надо, и получался сбой в мелодии.
Вдруг Ваську кто-то осторожно взял за руку. Он повернул голову и увидел Музу, очкастую длинноносую девчонку, с которой познакомился на танцах. Она глядела гордо и таинственно, держала в руке тюльпан и тюльпаном этим ударила Ваську легонько по щеке.
– Здравствуйте, Василий, обманщик, – ласково пропела Муза. – Почему вы не пришли позавчера, коварный? А я вас ждала, весь парк обегала… обошла… Впрочем, это я так просто… гуляла… Да, гуляла, любовалась природой, и все такое… Вы мне не верите?
Васька, ошеломленный такой встречей и таким напором, пробормотал растерянно:
– Я… э… это… приходил тогда! Только опоздал, наверно. Или ходил в других местах. Здесь, знаете, легко потеряться.
– Сейчас я вас нарисую! – заявила Муза и вынула из кармана джинсов блокнотик с фломастером. – И поставлю портретик на тумбочку.
Ваське стало не по себе.
– Ну, зачем это… – забурчал он. – Портреты еще всякие.
Но Муза не слушала его. Под грохот оркестра она вдохновенно работала фломастером. Наконец она кончила рисовать и показала портрет Ваське:
– Взгляните, Василий! Похожи, правда?
Некоторое сходство определенно было. Но узнать самого себя в этом воздушном, кудрявом, изящном мальчике с большими глазами и длинными ресницами, с мечтательно устремленной вдаль рукой Васька все-таки не мог. Хотя рисунок и был ему приятен.
– Ну что вы, я совсем не такой…
– Но ведь я нарисовала впечатление. А оно не всегда истинно. А вот как вы, например, видите меня?
– Ну… так… – Васька сделал неопределенный плавный жест.
Муза рассмеялась:
– А я совсем и не такая! Хотя не совсем, а вообще так… Я, вы знаете, такая рассеянная и ужасная легковерка… – Она цепко взяла Ваську за руку и мимо городошного поля повела его к закрытой веранде, где начинал уже собираться какой-то народ. Он хоть и сердился, что она обращается с ним, как с котенком, однако большого сопротивления не оказывал: ему уже надоело быть самостоятельным, хотелось, чтобы им тоже кто-нибудь поруководил.
– Эй, Вась! – донесся до него Славкин голос, и он увидал друга, отходящего от высокого черноволосого мужчины, с которым он, видимо, только что разговаривал. Рядом со Славкой шла девушка с красивой стройной фигуркой, на лицо тоже довольно симпатичная. Васька немножко позавидовал Славке: умеет же человек устраиваться!
Встретившись, друзья учтиво поклонились друг другу, будто давно не виделись.
– А вот это Васька, – сказал Славка своей смуглой спутнице. – Это и есть тот самый Васька.
– Мариам, – она протянула руку с небольшими гибкими пальцами. – Будем знакомы.
Васька вдруг страшно сконфузился: заухмылялся, запожимал плечами, пробубнил:
– Здрассьте… Меня зовут Василий, это верно отмечено… А вот Муза… так сказать…
Все умолкли, и всем стало неловко. Васька глядел в сторону, заливаясь жаркой краской. Славка понимал, что друг его здесь ни при чем, это как-то само собой получилось так неудобно. И поспешил на выручку:
– А я вас уже видел вдвоем! Как-то на танцах, да?
Осекся, почувствовал быстрый Мариамкин взгляд. Но Музе было достаточно того, что он сказал. Она улыбнулась, снова взяла Ваську за руку.
– Вы не ошиблись, мы действительно познакомились на танцах. Ну, просто познакомились, танцевали, все такое… понимаете? А сегодня иду случайно по парку, смотрю – вроде знакомый стоит. Не поздороваться было бы невежливо, правда? Поздоровалась, и вот… теперь гуляем… Васечка, представьте же меня своим знакомым!
Окончив эту церемонию, стали совместно решать: куда пойти?
– Какие могут быть дебаты? – удивилась Муза. – Разумеется, на поэтический вечер! Я, знаете, ужасно люблю поэзию. «Я послал тебе черную розу в бокале…» Очень люблю! А вы, Слава?
Славка задумался, хотел что-то ответить, но в это время Мариамка дернула его за руку и заставила отстать.
– Значит, ты без меня еще и на танцы ходишь? Замолчи, врун несчастный! На танцы… ух-х!..
Мариамка задохнулась, остановилась, напружинилась, как кошка, и, сложив в кулак изящную ладошку, взмахнула перед Славкиным носом:
– Ходишь танцевать с другими девчонками? Я тебя сейчас изобью!
– Ну Мариамка, Мариамка! – оправдывался струхнувший Славка. – Ни с кем я не танцевал, просто не нашел тебя тогда, зашел в парк, увидел здесь Ваську и подумал: дай-ка я послежу, что он собирается делать. Он на танцы, и я за ним. Он тогда с ней и познакомился, с этой Музой. Не танцевал я, перестань ты, не шуми!
Мариам внимательно посмотрела ему в глаза и поверила, похоже. Однако погрозилась на всякий случай:
– Смотри у меня, я ревнивая!
40
Высокий мужчина, с которым разговаривал Славка перед тем, как встретиться с другом, был Мариамкин отец.
– Вон мой папка! – сказала она и показала в сторону мужчин, грудящихся на городошной площадке. – Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Эй, привет! – крикнула она, подходя к городошникам.
Высокий, готовящийся как раз ударить, откликнулся весело, но тут увидал Славку, бросил и промазал.
– Кричишь под руку! – сказал он недовольно.
Мариамка жалобно посмотрела на отца, сморгнула.
– Пап, это Слава. Познакомься, пожалуйста.
– Слава, Слава… – забурчал отец. – Это из-за тебя она ночами домой приходит! Полуношники! Летом ночь сладко пахнет – гляди, парень, и ты, девка, гляди! – усмехнулся, почесал затылок. – По себе все знаю… Ну, как мне тебя звать – Слава, Вячеслав? А меня – Рустам Галиевич.
От Мариамки Славка знал, что отец ее работает на станции, машинистом маневрового тепловоза. Крупным носом, черным кудрявым волосом он напоминал персонаж фильма об итальянских мафиози. Дочь очень походила на него, но в ней все было соразмерно, изящно, будто выточено, а у отца – уж нос так нос, такого поискать, глаза так глаза – словно две выкаченные маслины, руки так руки – любому кузнецу впору.
Рустам Галиевич мягко сжал Славкину ладонь.
– Ухаживаешь за девчонкой – приходи домой, а то плохо буду думать. Мне ведь не надо, чтобы вы все время в квартире сидели, я все понимаю… А то – одна, знаешь, дочь появляется ночью, ничего не говорит…
– Замолчи ты, папка! – оборвала его Мариамка.
Он гневно что-то сказал ей по-татарски, и она ответила, упрямо поджимая губы.
– Не ругайте ее! – обратился Славка к Рустаму Галиевичу. – Она хорошая у вас! И это… нравится мне…
Мариамкин отец осекся, замолчал. Потом хлопнул Славку по плечу, щелкнул дочь в нос:
– Ладно, идите, что я – охранник вам, что ли…
41
Вышла на веранду девушка, стала читать стихи о любви; стихи были не очень интересные, главное в них состояло в том, что она любит некоего, но его интеллектуальность не поднимается до ее уровня, и это ее очень волнует.
Одно, первое, стихотворение послушали и несмело похлопали. После второго поднялся парень, косматый, небрежно одетый, и полез на веранду, выкрикивая:
– Преступление! О, это преступление! Поэ-эзия-я!..
Тут девушка исчезла, парень почитал стихи о том, что «коль целовать – так королеву, коль воровать – так миллион!»– и его тоже прогнали. После него еще несколько человек поднималось на веранду, одни стихи были хорошие, другие плохие, третьи так себе, и ребята то хлопали не жалея рук, то тихонько подсвистывали.
Вдруг все загудели, завытягивали шеи, зашикали друг на друга. На веранде оказались два парня в плотно обтягивающих их джинсах, простых безрукавках с рисунками. У одного в руках гитара, у другого – домра.
– Ой, что будет! Что сейчас будет! – жарко шептала Муза, отпустив Ваську и сжимая на груди кулачки.
Видно, этих двоих знали, они были известны.
– Слуш-шайте новую оперу! – крикнул парень с гитарой. – Под названием «Валера-падишах!»
Без промедления они ударили по струнам и запели. Суть оперы, как уяснили ребята с помощью той же Музы, состояла в следующем: на свете живет падишах Валера. У него есть три ценные вещи – глиняный тибетский божок, древесный корешок в виде русалки и портрет неизвестной старушки. С божком он разговаривает, на русалку смотрит, а старушку слушает.
Скажи дружище, старче колченогий,
– поет падишах Валера, —
Бежит ли сок по дереву, как кровь?
И жилы-корни соком набухают,
И листья-нервы в воздухе дрожат —
Не есть ли то живое существо?
Божок отвечает речитативом под домру:
И тигр, и дикий горный человек,
Лиана в джунглях, стойкий саксаул —
Мы все живем, страдаем и уходим…
Зачем, зачем? – вопрос неразрешим.
Валера:
И значит, дева, избранная мною,
(указывает на деревянную русалку)
Живая и достойная любви?
Божок:
Любовь? О чем ты говоришь?
Я, колченогий идол, слишком мудр,
Чтобы припомнить, что это такое!..
Сама русалка в их прениях не участвовала – ее тема лишь проходила в затейливой, но довольно внятной мелодии домры.
Время от времени в разговор вмешивалась старушка с портрета:
Закройте форточки,
Задерните гардины,
На стол поставьте толстую свечу,
Зовите Коломбину,
Пьеро и Арлекина,
Бедняжку Флоридора —
Я тоже жить хочу…
Какое это имело отношение к основной дискуссии, было непонятно.
В середине оперы падишах Валера куда-то исчезает – то ли на работу, то ли на учебу, то ли вообще неизвестно куда и на сколько времени: может, на месяц, может, на год. В его отсутствие вещи поют куплеты о любви к своему властелину.
Валера возвращается. Оказывается, он нашел свистульку и теперь свистит в нее все время, забыв об остальных сокровищах. Божок, русалка и старушка очень страдают и поют грустные арии. У свистульки не было ни темы, ни образа – она не объяснялась, а только пронзительно свистела. Свистел парень, игравший на домре; когда надо было петь, он выталкивал свистульку изо рта, и она болталась на шнурке, как амулет.
Опера имела успех весьма скромный: некоторые уходили даже во время исполнения. Васька внимательно слушал Музу, растолковывающую ему философскую суть этой вещи. А Славке слушать Музу не хотелось, ему хотелось самому подумать над содержанием. Опера ему понравилась, но еще больше понравились ее авторы: они нисколько не пижонили, а очень искренне пытались рассказать о том, о чем думали сами. Они не ждали аплодисментов: просто вытерли пот, поклонились и хотели уже с достоинством удалиться, как вдруг были остановлены голосом, идущим из глубины веранды:
– Будьте любезны, задержитесь на минутку!
Ребята устало переглянулись, пожали плечами и остались. Какой-то человек раздвинул их, встал в середину и произнес, обращаясь к зрителям:
– Сейчас мы имели дело с профанацией искусства.
42
Друзья переглянулись.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Васька, толкнув Славку в бок.
– Да… это номер! – ошеломленно произнес тот.
Уж кого-кого, а этого человека меньше всего ожидали увидеть они на веранде городского парка. А человек вещал:
– Сейчас мы имели дело с профанацией искусства. Идеалов, которые завещали нам классики. И кто, кто осмелился посягнуть на них? Юнцы, у которых молоко на губах не обсохло. Они осмеливаются выносить на общий суд свои незрелые, вредные опусы. Чувствуют на это, видите ли, моральное право. Так скажем же им от имени общественности: долой! Долой! Да здравствует настоящая поэзия, да здравствует настоящее искусство!
И «микробиолог Сережа», вынув откуда-то небольшую книжицу, взмахнул ею над головой.
Зрители загудели: намечался скандальчик, и они требовали его продолжения. Но парни с гитарой и домрой, не вступая в дискуссию, покинули веранду.
– Баратынский! – возгласил картежный аферист и раскрыл книжку.
– Это же моя! – воскликнул Славка. – Клянусь, Васька, это моя!
– Да брось ты! – пытался урезонить его друг. – Мало ли одинаковых книг на свете!
– Это моя, моя! – твердил упрямо Славка. – Я знаю, что моя!
Мариамка и Муза глядели на них с удивлением.
Когда ты с ней, мечты твоей неясной
Неясною владычицей она:
Не мыслишь ты – и только лишь прекрасной
Присутствием душа твоя полна.
Бредешь ли ты дорогою возвратной,
С ней разлучась, в пустынный угол твой —
Ты полон весь мечтою необъятной,
Ты полон весь таинственной тоской…
– доносилось с веранды.
Человек, называвший себя «микробиологом Сережей», отнюдь не был, как вы уже догадались, личностью безупречно честной. Когда-то он учился в вузе, но бросил его. Знания, полученные там, давно позабылись, зато остались амбиция, сознание интеллектуального превосходства, непомерно развившиеся в последние годы. Конечно, выходя сейчас на сцену, он не мог не понимать, что есть риск быть узнанным, однако страсть производить эффект, желание выделяться были столь велики, что он ничего не мог с собой поделать. К тому же, сделав своей профессией книжное и картежное жульничество, сам себя жуликом «микробиолог» отнюдь не считал: «Дураков учат». А книжка Баратынского оказалась в его руках случайно – на ее месте могла быть и любая другая.
– Идем отсюда, Васька! – Славка передернулся. – Идем скорей!
Жулик читал прекрасные стихи, и ему одобрительно внимали. Стихи, которые еще недавно были для Славки откровением, потрясали, звучали здесь, в парке, назойливо и равнодушно. А может быть, так казалось оттого, что он знал, кто их читает.
И Славка подумал: до чего беззащитны стихи! Да и не только стихи – музыка, вообще искусство. Любой может обратить его себе в пользу, даже негодяй. Ему было противно, стыдно почему-то перед Мариамкой.
– Пойдем, Васька! – повторил он. – Ну его, этого подонка…
Но у друга были совсем иные настроения.
– Нет, ты погоди! – горячо шептал Васька. – Надо же с этим делом разобраться в конце-то концов…
– Чего вы шепчетесь? – спросила Мариамка.
– Видишь мужика, что стихи читает? Так вот, он один из тех жуликов, что у нас деньги в поезде выманили. Ну, в карты обыграли – помнишь, я тебе говорил? Ты сегодня иди домой одна, а мы тут… есть дела, понимаешь?
– Драться будете?
– Там посмотрим.
– У вас сегодня, я вижу, свои дела, ребята, и вам будет не до нас? – вдруг обернулась Муза и с тоской поглядела на Ваську. Ваське стало жалко ее.
– Ничего, Муз… Ты скажи хоть на всякий случай, где тебя искать-то…
В это время «микробиолог» стал спускаться с веранды, и Васька, не дождавшись ответа, ринулся к нему, расталкивая зрителей.
– Скажите ему, что я живу в санатории «Черноморец», сто четвертая палата, – не глядя на Славку с Мариамкой, сказала Муза, попрощалась торопливо и ушла. За ней ушла Мариамка, а Славка стал проталкиваться в том же направлении, в котором исчез друг.
Но Васька сам двигался ему навстречу. Вид у него был растерянный.
– Они там, – глухо сказал Васька, кивая в сторону большого платана, возле которого обозначалась в полутьме немногочисленная группка людей. – Все трое.
– Трое? Почему трое? – удивился Славка. Но, подумав немного, качнул головой: – Понял. Я понял.
Они пошли к платану. Там Стасик и «микробиолог Сережа» о чем-то разговаривали с подошедшими к ним зрителями, а «шахтер Шура» степенно покуривал и время от времени отпускал короткие реплики типа: «Да-да!», «Ну, это не стоит и объяснять!»
– А я ведь видел этих друзей, – сказал Славка. – Возле Стасикова дома. Тогда думал – обознался, а тут вон что… Нет, это одна шайка, Васька!
– Очень может быть… Но надо разобраться сначала. Нельзя про человека так сразу сказать, что он гад. Может, он случайно в их компанию затесался?
– Ну, ладно! Чего тут рассуждать – надо идти и требовать деньги. Пошли!
– Иди, требуй! А они отопрутся – вот тебе и все. Это же жулики! И нас еще обсмеют.
– Пускай! А мы скажем, что в милицию на них заявим!
– Ладно тебе, Славка. С чем в милицию-то пойдешь? Давай все-таки разберемся сначала. Стасик их знает, вот у него завтра и спросим. Так будет вернее. Зачем горячку пороть?
Славка подумал и согласился.
43
Утром, придя на овощебазу, друзья первым делом разыскали Стасика. Поздоровались с ним, и Славка спросил шофера:
– Стасик, Васька ведь говорил тебе насчет книжки? Ну, той, которую ты у него купил? Дело в том, что она моя, вернее… ну, в общем, она мне очень нужна. Ты не уступил бы ее обратно?
– Книжка, книжка… – Тот почесал затылок. – Что ж, мне бы не жалко, я бы пожалуйста. Только я ведь ее, ребята, подарил одному человеку.
Парни переглянулись.
– Кажется, мы знаем, кому ты ее подарил, – сказал Славка. – Мужчине, который вчера читал стихи с веранды в парке, да?
– Верно! – Стасик хлопнул себя по колену. – Значит, были там? Молодцы, хвалю! А с этим мужиком я вас познакомлю, хотите? Отличный мужик! И очень интересный.
– Примерно представляем… – вздохнул Васька. – У нас к тебе, Стасик, есть разговор. Очень серьезный. Ты говорил тогда, что он может состояться, – ну вот, если хочешь.
– Так в чем дело, господи! Давайте поговорим, конечно! Только вы тут, вижу, в какие-то мудрости ударились – чур, без них, а? По-деловому, спокойно, на взаимное понимание.
Славка хотел что-то сказать, но Васька опередил его:
– Договорились! Вечером у тебя дома!
– Всегда к вашим услугам! – поклонился Стасик. – Так поедете сегодня со мной? А то я соскучился!
– Конечно, Стасик! – поспешил заверить его Васька. – Скажемся Махнюку и поедем с тобой. Славка, лезь в кабину!
Однако Славка остался на месте.
– Нет, Стасик, я не поеду с тобой, – сказал он. – Я сегодня лучше здесь останусь. Знаешь, нездоровится все еще что-то… голова болит и вообще…
44
Вечером Васька, раньше кончивший работу, зашел в склад, где Славка таскал ящики, и скомандовал:
– Ладно, хорош тебе тут! Теперь купаться, загорать, порубаем малость, и – к Стасику.
Славка поднял на него глаза, чуть скривился.
– Знаешь, я не советовал бы тебе к нему ходить. Лично я так уж точно – пас. Что с ним разговаривать? Разве не видишь, что это мразь? Не понял вчера, какая у него компания? Они ему книжки где-то достают, возят сюда, а он ими спекулирует.
– Ну мы же не знаем это точно! И потом, ведь договорились вчера – сначала все выяснить, а потом уж решать.
– Чего решать, когда и так все понятно. Надо идти и заявить куда следует – там разберутся и с ним, и с его друзьями.
– Нет, я так не могу, – сказал Васька. – Может, человек и ни при чем, а мы…
– Ну, ты как хочешь, а я все равно не пойду. Мне противно с ним разговаривать.
– Дело хозяйское. Пока!..
Не заходя в прокатный пункт, Васька выполнил все намеченные мероприятия: искупался, позагорал, поел в столовке и в девятом часу появился у Стасика.
Тот, видно, только что принял ванну: волосы были еще мокрые. Ваську он встретил радостно, сразу провел в комнату, усадил там в глубокое кожаное кресло, включил магнитофон.
Сам убежал на кухню, зазвенел там рюмками.
– А почему один? – спросил он оттуда. – Где Вячеслав?
– Да… своими делами занимается… – размягчено ответил Васька.
Снова слушали музыку, угощались всякими деликатесами, и снова Ваське было хорошо. Чтобы не огорчать Стасика, он все оттягивал момент, когда будет рассказывать про жуликов. Но время шло, и наконец он, преодолев охватившее его благодушие, сказал:
– Слушай, Стасик! Это… как бы тебе сказать… Ну, в общем, те мужики, которые были с тобой в парке…
– Чего?
– Да жулики они, вот в чем дело. Ты их остерегайся. Это они нас по дороге в карты надули.
– Не ошибаешься? – взгляд у Стасика был внимательный, хоть и удивленный.
– Да ты что! Я их всю жизнь не забуду. Точно, точно они.
– Так. И ты, значит, решил меня… предупредить, что ли?
– Ну да, а как же?
– М-м-м… – лицо Стасика сделалось задумчивым: похоже, он не знал, как реагировать. – Так это они с вами такую шутку сыграли? Безобразие, действительно… Мальчишки в первый раз едут на юг – и вот… Тебе еще повезло, что я их знаю. Сколько-то мы с них все равно вытянем, на билет хотя бы.
– На билет! Вот еще! Нам подачек не надо! Пускай все наши деньги отдают.
– Насчет денег мы сейчас с тобой выясним. Но ты вот в чем пойми меня правильно: я ведь общаюсь с этими ребятами тоже не потому, что они так уж мне нравятся. Чисто деловые отношения.
– Отношения? С жуликами-то?
– Погоди, не горячись. Если эти люди приносят мне какую-то конкретную пользу, почему я должен от нее отказываться? Дело, дело прежде всего – ты понял?
– Понял…
– Кстати, о жуликах! – Стасик воодушевился, заходил по комнате. – Давай разберемся с этим вопросом досконально и окончательно. Они, если на то пошло, честно вас тогда обыграли? Ага, не знаешь? Значит, возможно, что и честно, полной уверенности у вас нет? Этот вопрос мы решили. Впрочем, я их не оправдываю, им вообще не надо было садиться с вами играть. Теперь так. Вот я при вас и с вашей помощью продал книгу – причем не по ее цене, а по рыночной. Так ты, может, и меня жуликом назовешь? Ну, тогда уж и себя с другом к ним причисляй. Ведь вы тоже помогали и деньги за это получили. Книжку ты мне сам продал – тоже ведь не за свою цену? Что главное надо понять – каждому человеку хорошо жить хочется? Хочется! – Стасик поднял палец. – Я неправду говорю, а? Тебе не хочется?
– Хочется! – кивнул Васька.
– Ну вот, еще один вопрос решили. Всем хочется. Только у одних голова получше работает, а у других похуже. Те, у кого получше, – делают дело, а у кого похуже – их осуждают. У тебя самого голова вроде бы работает неплохо. Не то, что у твоего друга. Значит, давай, так и действуй. Я тебе помогу. На первых порах так: в своем сарае ты больше не живешь. Денег я тебе хоть сейчас дам. Найду квартиру. Сегодня можешь ночевать у меня. Приедешь домой – отблагодаришь. Как – это мы еще вместе подумаем. Славку своего оставь в покое, пускай живет, как хочет. Пусть таскает ящики на базе, если на другое толку нету. Уедешь один – ему, я думаю, будет полезно побыть здесь в одиночестве, подумать – может, поймет наконец, что к чему. Постараюсь ему в этом помочь. Ну как, договорились?
Васька думал: «А что, в конце концов, – возьму и сделаю так, как говорит Стасик. К черту эту холодную берлогу – хоть на кровати отосплюсь, как человек! А Славка… да что с ним сделается, если и остается еще ненадолго? Приеду домой – сразу схожу к его отцу, скажу, чтобы ему денег выслал на Мариамкино имя. А поучить Славку и правда надо бы – больно уж гордый стал! Тоже, нашелся еще один дядя Шалико! Тот из-за своей гордости с голоду готов подохнуть. Что хорошего? Кандидат наук, называется!..»
Но тут же вспомнил обращенный на него презрительный взгляд дяди Шалико, его слова: «Как тебя уважать?» – а еще то, как они вместе бегали по городу и искали Славку, бессмысленное Славкино лицо, когда они нашли его на скамейке…
С другой стороны, дядя Шалико куда-то уехал, вряд ли они еще когда-нибудь встретятся. А Славка – что ж, найдет он себе друга и получше Славки!.. Ну, решайся же, решайся, отвечай Стасику, что договорились, что будет так, как он хочет, ну, быстрей же – вон видишь, он уже тянется с бокалом, чтобы закрепить дружбу!..
– Я, Стасик, конечно, жулик, – сказал Васька. – И Славка тоже жулик. Так получилось. Но я лично больше им быть не хочу. А ты, Стасик, гад и сволочь!
Тот поставил бокал, плеснув вином на скатерть.
– Книжку мне отдавай! – продолжал Васька. И, не выдерживая влипшего в него трезвого и ясного взгляда, заорал: – Книжку отдавай, говорю, спекулянтская морда! Ты думаешь, у тебя тут все шито-крыто? А мы вот еще заявим куда надо о ваших делишках! Разберу-утся!
Васька в этот момент и в виду не имел, конечно, что они действительно пойдут куда-то о чем-то заявлять, а кричал больше от неуверенности, от раздражения на себя за то, что в один момент разрушил покой и уют, который Стасик сумел создать здесь для него в этот вечер. Но остановиться он уже не мог.
– Жалко, что мы тебя сразу не раскусили! Ты и помогал-то нам потому, что это тебе выгодно было! Я, мол, и книжки-то продаю потому, что очень добрый! До-обрый! Х-ха-ха-ха-а!
Лицо Стасика, несмотря на Васькины истерики, было непроницаемо. И голос его, когда он заговорил, возник из горла, как звонкая стальная пружина:
– Ну, хватит кривляться. Пошел вон. И чтобы завтра же вас вместе с другом не было в этом городе. Книжку ты получишь. Все.
Васька на негнущихся ногах, но с гордо поднятой головой двинулся к двери и с грохотом захлопнул ее за собой.
