Текст книги "Во цвете самых пылких лет"
Автор книги: Владимир Соколовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
45
Васька выскочил из Стасикова дома и, ничего толком не соображая, кинулся к троллейбусной остановке. Он чувствовал себя то героем, то дураком. Доехал до центра города, пошатался там по людным вечерним улицам, сходил к морю, посмотрел кино и все не мог успокоиться. Ему хотелось рассказать все Славке. Он знал, что Славка его похвалит, и хоть в этом можно было найти какое-то удовлетворение. Васька искал их с Мариамкой по городу, в парке, но не нашел. Уже очень поздно, ночью, отправился он к прокатному пункту, надеясь, что друг уже там.
Страшной неожиданностью встретил его берег: их сарайка оказалась сломанной, разрушенной; даже каркас был повержен на землю. Груды досок, вверх остриями гвоздей, перевернутый щит крыши. Словно памятник, возвышался среди этого хаоса поставленный на широкое изголовье и подпертый с двух сторон досками лежак. К лежаку за обложку прибиты были гвоздем книжка, томик стихов Баратынского и записка круглым красивым почерком:
«Ждали, но, к сожалению, не дождались, и, к сожалению, вынуждены были покинуть это уютное место. Оставили свидетельства своего здесь пребывания. До свиданья, милые дети. Спокойной ночи. Ваши друзья».
Когда пришел со свидания Славка, Васька сидел на обломках и безучастно глядел в темноту. Он даже не обернулся на шаги друга.
– Это еще что такое? – спросил Славка, озираясь вокруг.
– Это Стасик со своей компанией. – Васька протянул книжку и записку. – Я был у него, сказал, что о нем думаю, а он… Чего это они нас ждали? И еще он сказал, чтобы нас завтра же здесь не было. Наверно, Славка, надо и правда как-то отсюда уезжать…
– Я ж говорил, что не надо к нему ходить! Не совался бы – и сарайку бы не сломали, и книжку не испортили. Да ты что, вправду испугался, что ли? Брось! Что они нам могут сделать? Вот еще, всякой дряни бояться!
Но последние его слова звучали как-то неуверенно.
Больше они не говорили о Стасике и его компании, как будто их и не было, а все было так, как тогда, когда они только что сюда приехали. Но напряжение все-таки осталось, и они не спали почти всю ночь. Еще не спали из-за холода. Пристанищем им стала лежащая теперь на гальке крыша прокатного пункта. За день она изрядно нагрелась, так что сначала было тепло, но только настала ночь – остыла моментально. Правда, ее хоть немножко можно было нагреть телом, не то, что гальку. Но все равно было холодно, и не было даже свитеров, чтобы согреться: ведь чемоданы остались у кладовщика на овощебазе…
Разговаривали мало, и вот почему. Васька, рассчитывавший, что Славка бросится его хвалить за то, как он разделался со Стасиком, был удивлен и расстроен холодным отношением к этому друга. А Славка дулся на него за то, что он сделал бессмысленный жест, стал выяснять какие-то и без того понятные вопросы, и вот результат: остались без крыши, без ночлега – где теперь его искать? Испортили книжку, записку какую-то дурацкую подбросили – все из-за него, из-за Васьки!
46
На овощебазе, только они утром там появились, к ним тихо подошел сзади Стасик и спросил:
– Вы разве все еще здесь? А я почему-то думал, что вы уже далеко…
– Значит, ошибся! – буркнул Васька. А Славка сказал:
– Что-то больно уж быстро ты это подумал. Нам надо хотя бы расчет получить, с долгами рассчитаться…
– Что ж, давайте, кончайте свои дела. И – в добрый путь! Чем скорее, тем лучше.
– Да ты что грозишь-то? – вскипел Васька. – Что ты нам можешь сделать, ну?!
– Что я могу сделать? Я же слабый человек. И разве мне придет в голову угрожать вам? Я просто предупреждаю. И советую. Уезжайте, ребята. Иначе будет плохо. Ну просто очень плохо. Ладно, заболтался я, надо мне ехать. А впрочем, если быстро рассчитаетесь и соберете манатки, могу подкинуть до вокзала. Но только в кузове.
– Подожди! – Васька направился в контору. Там он взял у Галины Христофоровны деньги, которые оставлял ей на хранение, подошел к Стасику и протянул ему десятку и три рубля.
– Возьми! Десятка с проданной книги и трояк за Баратынского. Хоть и надо было удержать за порчу. Зачем книжку гвоздем-то прибивать? Ведь это вещь.
– Гвоздем? – у Стасика вскинулись брови. – Черт знает что, вандализм, действительно… Я не знал. Но что я могу сделать с этими людьми? – он развел руками. – Они бывают неуправляемы иногда, особенно когда сердиты. И нужно еще иметь в виду, что моему знакомому очень жалко было расставаться с этой книгой. Он так привык к ней.
Деньги Стасик, не глядя на них и не задавая вопросов, сунул в карман. Пошел, не прощаясь, к машине, кликнул грузчика и выехал со двора. Промелькнуло его лицо в кабине, и, следуя мимо, он что-то крикнул ребятам.
– У-да-о-дить!..
– Что, что он сказал?
– «Не вздумайте никуда ходить!» – вот что, мне кажется, он крикнул. Боится, гад! – торжествующе сказал Васька. – А мы вот возьмем да и пойдем. Пугает еще!
– А стоит ли? Опять это дерьмо ворошить…
– Даешь ты! Всякие спекулянты будут над нами насмехаться, а мы… Да ты что, трусишь, что ли?..
– Ух, какой ты сам-то храбрый стал! – только и мог сказать Славка.
– Здесь, – Васька разжал кулак и показал зажатые там деньги, – шестнадцать рублей. Я схожу к завбазой и скажу, чтобы к вечеру нам подсчитали остальные. Все-таки, я думаю, надо ехать домой. Жить-то больше негде!
Он исчез, а Славка пошел к складу, где сидела и перекуривала бригада бичей. Ну, сходит Васька, ну, насчитают ему еще пятнадцать – двадцать рублей – а что толку? Один билет стоит тридцать два рубля! Что же делать?
– Ой, да что же это движется к нам по реке-е?! – дурашливо заорал Славке навстречу бич. – И смеется, и плачет, и машет приветно плато-очко-ом?..
– Опять бузишь, Синеморе! – оборвал его бригадир Вова Калики. – Видишь ведь – не в себе цуцыня, что-то думает… нет у тебя соображения! Садись, Славик, перекурь маленько. Чего загрустил-то? Домой захотел?
– Ага.
– А в чем тогда дело?
– Нет, ни в чем. Так просто.
– Денег на билет нет, что ли?
– Ну, нет, ну и что?..
– Вон как… Пожалеть я тебя могу, только это тебе не надо, наверно, мужик ведь! А помочь – ну никак! Мы уж последние крохи Харюзку на билет собрали.
– Что, уехал?
– Уехал, посадили… Слово дал, что за дорогу капли в рот не возьмет. Да ему и не на что. Уехал, уехал Димка… Ну и правильно – не надо ему с нами… Бродягой стать – дело простое. Засасывает, не бросишь после…
Из конторы вышел Васька, крикнул друга. Показал еще тоненькую пачечку денег.
– Вот! Весь расчет! Махнюк с Галей моментально спроворили. Восемнадцать рублей! Итого имеем в наличии тридцать четыре рубля пятнадцать копеек. Придется сделать так: один уедет и денег другому вышлет из дому.
– А другой в это время где здесь будет жить? – горько спросил Славка. – Я же знаю, что первым уедешь ты. У тебя, скажешь, Мариамка здесь есть!
– Не заглядывай вперед и не говори, чего не знаешь. Ладно, мы еще вернемся к этому вопросу. А теперь пошли в милицию.
47
Из милиции вышли, когда наступило обеденное время. Там их внимательно расспросили и заставили написать заявления. Особенный интерес вызвали контакты жуликов со Стасиком – видно, о шофере здесь уже кое-что знали, это ребята поняли по взглядам, которыми обменивались беседовавшие с ними оперативники, когда разговор шел о Стасике. Затем Ваську и Славку отпустили, сказав, что будут разбираться, а в случае необходимости или вызовут, или к ним самим приедут для уточнения подробностей. Славка заикнулся, что неплохо было бы заставить так называемых шахтера и микробиолога немедленно отдать преступно выигранные деньги, но ему объяснили, что дело это пока спорное и нескорое. Нужны другие доказательства. В сущности, работа только-только сейчас начнется. Ребят благодарят за помощь, пусть они теперь изыскивают возможности и едут домой, нечего им тут отираться без паспортов.
– Вообще же, друзья, – сказал им высокий лысоватый майор, – в вашем возрасте не мешало бы быть посерьезнее. Потеряли паспорта! Проиграли деньги, и какие! Мне и не снились такие в восемнадцать лет! Хоть я и закончил к тому времени ремесленное и два года уже отработал на заводе. Ах, детство, ей-богу… Ну как вы в армию пойдете?
– Как пойдем, как пойдем, – надулся Васька. – Как все. Работы и службы мы не боимся.
– Знаю, что не боитесь, да в том ли дело…
– Ох и интересная, наверно, у вас работа, товарищ майор! – сказал Славка. – Спекулянтов там всяких, преступников ловить, разоблачать…
– С пистолетами по крышам бегать? – усмехнулся милиционер. – Так?
– Так! – кивнули друзья.
– А я вот в жизни по крыше ни за кем не бегал. Раз, правда, двое суток на чердаке сидел. Пылюга, помню, была… А он все равно не пришел. Видите – не всегда сходится!
– А вы работу свою любите?
– Если не любить, нечего здесь и делать. Однако и без ненависти нельзя – ведь это какие негодяи попадаются! Увидали только – парни издалека, смирные, и – живо: в игру втянули, обобрали до ниточки, потом к спекуляции приспособить хотели. И вы тоже молодцы – впредь не будете такими желторотыми!.. Ладно, мы с ними разберемся еще…
Покинув милицейское здание, друзья приуныли. Хотелось есть, а тратить деньги на еду казалось кощунством: ведь это были деньги на билет.
– Хорошо сказано: изыскивайте, мол, возможности! – ворчал Васька. – Попробуй изыщи их! Нет, зря я, черт возьми, отдал Стасику ту десятку! Все-таки мы ее заработали, а он и без десятки прекрасно бы обошелся. Нужна она ему! Ладно, что вспоминать! Только надоело мне все это. Живем, как черви. Теперь вот еще без жилья оказались. Это ты все виноват! Не надо было на эскалаторах кататься, паспорта терять! И деньги проигрывать! Ты их проиграл!
– А ты сам играл! И меня подзуживал!
– А ты… ты…
Неизвестно, какой новой размолвкой кончился бы этот спор. Только внезапно чьи-то большие руки обхватили их за плечи, и знакомый голос произнес:
– Что за спор, друзья мои, и нет никакой драки?
– Дядя Шалико, – закричали в голос Васька со Славкой. – Откуда вы взялись, дядя Шалико?
– Я вернулся. Все очень просто. Юра и Витя, – сказал он своим спутникам, двум майорам в форме авиаторов, – подождите меня минуточку. Разрешите представить, кстати: это мои юные друзья Василий и Вячеслав.
Офицеры церемонно кивнули, пожали ребятам руки и представились.
– Это мои бывшие соседи, – продолжал дядя Шалико. – Мы жили в одной… м-м… гостинице. Вот только никак не вспомню, как она называлась. Кажется, «Золотой пляж», да?
– Нет, дядя Шалико, – твердо сказал Васька. – Она называлась «Краб».
– Совершенно верно! – Глаза грузина увлажнились, он наклонился и поцеловал Ваську в макушку. – Какая память! Какая блестящая память!
– Но здесь нет гостиниц с такими названиями, – сказал тот майор, которого звали Юрой.
– Может быть, это был санаторий? Или дом отдыха? – спросил Витя.
– Санаторий? Н-нет, не думаю!
Оставив недоумевающих офицеров, дядя Шалико отвел Ваську и Славку в сторону.
– Как твое здоровье, Славка?
– Нормально. Большое вам спасибо за лекарства.
– Это пустое! – отмахнулся грузин. – А как поживает наша прекрасная хижина?
– Ее уже нет, – глядя в землю, сказал Васька. – Ее вчера сломали.
– ?!
– Да, сломали. Вы помните Стасика? Так вот, мы узнали, что он спекулянт. Книжный. И пригрозили разо блачить его. Вот за это ее и сломали.
– Вы заявили куда следует?
– Да, только что.
– Цц… молодцы! – дядя Шалико величественно воздел вверх руки. – А я уезжаю сегодня, друзья мои. Отец послал немножко денег. И письмо. Я хотел заплакать, читая его, но сказал себе: «Перестань, Шалва Кикнадзе, ты же гордый человек! Старый Шота стыдит тебя потому, что он уже не способен на любовь. Но он тоже гордый человек! Он не может никому признаться в этом, и что же ему остается? Ругать негодного сына, заботясь о судьбе внуков и правнуков. Э! Только к старости мы перестаем быть безумными. И поздняя молодость – прекрасна вдвойне и втройне. Пусть она длится сколько может». Так я сказал себе – и уже не захотел плакать от стыда перед отцом, а только оттого, что уже седая голова, близко старость – и совсем нет никакой мудрости.
– Надо выбирать: или мудрая старость, или глупая молодость, – резонно заметил Васька. – Зачем вам мудрость, если вы не хотите терять молодости? Или все-таки хочется?
– Немножко! – страстно воскликнул грузин. – Хоть бы вот столько! – и он отмерил на пальце ноготь.
– Уезжаете, значит! – вздохнул Славка завистливо. – Хорошо вам…
Дядя Шалико посмотрел на них, хлопнул себя по лбу ладонью и сказал:
– Э! Совсем старый дурак!
Он вынул из кармана бумажник с золотым тиснением, порылся в нем и протянул ребятам две десятки:
– Это все, что я могу, друзья мои.
Друзья потрясенно молчали. Славка опомнился первый:
– Что вы, дядя Шалико! Нам не надо. Ведь вы сами никогда не берете взаймы. Зачем же нам-то предлагать? Мы тоже гордые.
– Замолчи! – верхняя губа грузина свирепо взделась еще выше вверх, нос отвис – и он стал похож на красивого черта – черта из благородных. – Замолчи! Когда тебя не было, твой друг Тарабукин как-то принес мне батон и бутылку ситро. И сказал так: «Мы товарищи. И если у одного товарища есть деньги, а у другого нет – неужели они не поделятся?» Я слишком горд, чтобы давать подачки другим. Эти деньги – долг дружбы. Если вы скажете, что хотите отдать мне их, я обижусь на всю жизнь. Прощайте, друзья! Удачной вам дороги.
И он пошел к своим спутникам.
Благоговейно разгладив, Васька сложил десятки и упрятал в свой карман. Славка же промолвил восхищенно:
– Да… это человек!
– А все-таки на два билета не хватает. Билет-то стоит тридцать два рубля, а у нас только на билет и полбилета. Что будем делать?
– Тридцать два рубля – это плацкартный билет, А ведь мы можем уехать и в общем. Невеликие господа. Тогда, может быть, нам и хватит. Надо идти на вокзал и выяснить.
На вокзале было людно, шумно, у касс – огромные очереди. Протолкавшись к справочному бюро, друзья задали свой вопрос. И отошли, огорошенные и потрясенные.
– В вашем поезде вагоны только плацкартные, и билеты разобраны на десять дней вперед. Следующий!
Да! Это была ситуация. Значит, торчи здесь еще черт знает сколько, пока не раздобудешь деньги, а раздобудешь – еще торчи неделю, жди своего поезда. А жить-то опять на что? И – где?
Рвущая сердце тоска требовала выхода. Ребята пошли к перекидному справочному табло и нажали кнопку, под которой значилось название их далекого родного города. Перекинулось несколько мягких жестяных листочков – и вот уже он, родненький, и время отправления поезда обозначено, и стоимость проезда. Они стояли, глядели и даже никого не пускали к табло, чтобы подольше полюбоваться хоть буковками, которыми написано было недосягаемое. Стояли, ждали бессознательно, когда же Его Величество Случай наконец опустится к ним с небес и омоет их хмурые лбы своей счастливой рукой.
И, как это иногда (слишком редко!) бывает, он явился, выждав необходимое время и проверив их выдержку. На этот раз он оделся в легонькое летнее платьице и принял вид молоденькой, соломенноволосой полной блондиночки. Она подошла к ним, тупо глазеющим на табло, и спросила, не в этот ли город, случайно, они собрались. Они сердито ответили, что, случайно, в этот.
– У меня есть два билета на завтрашний поезд… – сказала она и почему-то смущенно замялась.
– Не выйдет, – вздохнули парни. – У нас денег только всего на полтора.
– А у меня и есть полтора, – засмеялась она. – Один взрослый, один детский. Ладно, пойду к кассе.
Когда она отошла, Славка, вдруг хлопнув себя по лбу, воскликнул на весь зал:
– Но это же идея! Это же прекрасная идея, черт меня побери совсем!
– Какая идея? – недоумевал Васька.
– Да главное – забраться в вагон, занять место. А там – ну неужели уж мы не уговорим проводника? Ведь билеты-то у нас будут! Пусть один детский, но все равно же будут!
И он, яростно работая локтями, ринулся в толпу, где уже чуть не затерялась соломенноволосая. Догнал ее, вытащил обратно в зал, проговорил:
– Мы передумали! Берем билеты!
– Ну, идемте тогда на улицу, чтоб не толкаться.
Блондинка шла и рассказывала, что она уже собиралась уезжать вместе с дочкой, но неожиданно получила письмо от друга, где он сообщал, что приезжает и просит задержаться на недельку. «У меня давняя дружба с этим человеком. И даже где-то больше…» – откровенничала она.
А на перроне, когда сделка была завершена и билеты перешли в надежные Васькины руки, она внезапно залилась румянцем и спросила кокетливо, как девочка:
– Так кто же из вас, мальчики, будет маленьким?
Васька со Славкой тоже покраснели, надулись, скоренько распрощались с благодетельницей и отошли. В привокзальном скверике они сели на скамейку. Теперь можно было расслабиться, но мысль, занозой пущенная в мозг, не давала уже покоя. И Тарабукин решил ее так:
– Наверно, маленьким придется быть все-таки тебе. У тебя более подходящая комплекция.
– Я?! – вскочил друг. – Нни-ка-гда! Вячеслав Канаев – гордый человек!
– Тогда давай разыграем.
Но когда тянули спички, Васька все-таки схитрил, и детский билет достался Славке. Он ругался, однако делать нечего – жребий есть жребий.
А время уже близилось к вечеру. Славке пора было встречать Мариамку после работы. И, как всякий влюбленный, он охотно и немного рассеянно переложил на плечи ближнего все бытовые тяготы. Таким образом, Тарабукину предстояло идти на базу за чемоданами – Славкиным и собственным.
48
Есть в жизни семнадцати-восемнадцатилетних людей замечательная пора, когда настигает их впервые взаимная любовь. Они счастливы и безумны в эту пору. И не жалко, что она проходит. Только вот через какой-нибудь десяток лет люди, которые в пору собственной любви не замечали никого, находясь рядом с любимым или любимой, уже косятся на других, льнущих друг к другу в трамвае: вот-де, пошли времена, разве ж мы такие были?.. Что ж – и это, говорят, естественно.
У Славки с Мариамкой был последний вечер. Девчонка, узнав об этом, сразу погрустнела, но Славка сказал:
– Ничего, Мариамка. Мне ведь тоже грустно с тобой расставаться. Ты дашь мне свой адрес, я тебе свой – будем писать письма. Мне скоро в армию, так ты мне и в армию пиши. А после армии я сразу к тебе сюда приеду. Или ты ко мне. Ну, чего ты, Мариам?
– Так, ничего… Давай пойдем в морской порт, посмотрим на корабли. Они тоже, как люди: уходят – и ревут, кричат, тоскливо так…
В порту провожали большой океанский теплоход. Народу было много, Славка с Мариамкой еле протолкались к перилам. Моряки тоже толпились у борта, возле поручней, что-то кричали и махали руками. К своему удивлению, Славка увидел среди них рыжего матроса с бакенбардами, с лицом веселого мопсика, которому они продали когда-то Мариамкиного кота Джанмурчи, и он отпустил его на волю. Славка поймал его взгляд, помахал рукой. Тот удивленно пощурился, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, и вдруг узнал его, крикнул:
– А, привет! У тебя нет, случайно, с собой какого-нибудь завалящего кота? Сегодня заплачу нормально. А то наш смылся куда-то. Время отплытия – а его нет. Загулял, что ли? А то он аккуратный.
Славка чуть не подпрыгнул от радости, что моряк узнал его: мешали люди, жмущие его к перилам.
– У меня нет сегодня! Я вообще этим не занимаюсь! Раз только… случайно… А это не ваш, глядите?! – и показал на огромного кота, важно взбирающегося по трапу.
– Он, он, точно! Явился, бродяга! На Ямайку пойдем! Там ему насчет крыс будет лафа! А нам насчет рому. Традиционный морской напиток!
– Сколько народу! – Славка кивнул на окружающих.
– Да, много! – ответил моряк. – Только меня никто не провожает. Как в рейс идти – все друзья куда-то пропадают.
– А я? Я ведь провожаю? Можно?
– Ты? – моряк почесал затылок. Лицо его дрогнуло. – А что ж! Конечно, можно! Это твоя девчонка рядом? Твоя? Подождите немножко!
Он исчез и через некоторое время появился на прежнем месте с большущим яблоком.
– Держите! – крикнул он. – Буду мудрым и лукавым змием! Держите хорошенько, а то не поймаете!
Моряк не промахнулся. Яблоко влетело прямо Славке в руки. Он дал его попробовать Мариамке.
– Какое сладкое! Я еще не ела таких нынче летом.
Славка тоже откусил от яблока. Оно действительно оказалось очень вкусным.
– Спасибо! – закричали они вслед отплывающему кораблю.
49
С причала они отправились к Мариамке домой. Она пригласила его, Славку, сказала, что отец будет дома, да он и сам понимал, что неудобно не проститься с Рустамом Галиевичем. И еще – Славке хотелось побывать дома у Мариамки. Казалось почему-то, что дома у нее должна быть удивительно уютно.
Так и было. Пушистый ковер под ногами в комнате, шумный чайник на кухне, розеточки с абрикосовым вареньем. Попили чай и стали ждать Рустама Галиевича.
– Что это тебе матрос насчет кота говорил? – с подозрением спрашивала Мариамка. – Продать просил, что ли…
– Да нет! Он так просто! Шутил, наверно.
Пришел с дежурства Рустам Галиевич. Поздоровался со Славкой за руку, как со старым знакомым, сел за стол.
– Он завтра уезжает, пап! – шмыгнув носом, сказала Мариамка. – Вот… пришел посидеть на прощанье.
– Что будешь делать, когда приедешь? Вообще чем думаешь заниматься?
– Я хотел сварщиком. У меня отец бригадиром монтажников работает, а мать сварщица. Она уже учила как-то, я умею немножко… дугу нормально держу и металл уже меньше жгу. Хотел к ним… если примут.
– А учиться не хочешь? Смотри, время пройдет, скажешь: что это я – рабочий да рабочий, всю жизнь рабочий!
– Ну и что? Мы вот сегодня с Мариамкой теплоход ходили провожать, так я там видел знакомого моряка. Ну, не очень знакомого, так – просто в лицо я его знаю. О нем один человек сказал, что он – вечный матрос. Вроде бы он его за это презирает. А может, ему нравится быть матросом, и он свою работу ни на какой капитанский мостик не променяет. Разве так не может быть? Потом – не так уж я хорошо в школе учился, чтобы в институт идти. Да мне нравится сварщиком! Разве так не может быть?
– Очень может! – Рустам Галиевич засмеялся. – У меня у самого дочь учиться не хочет. Зачем было десять классов кончать?
– А мне тоже нравится продавцом! – отрезала Мариамка. – Стоишь, народ всякий, девчонки бегают – весело! А десять классов ты меня заставил кончать, я не просила.
– Вот так! Думал – спасибо скажет, а она… Живите вы, как хотите! Я тоже всю жизнь рабочий и не жалуюсь. Только всегда хочешь, как вам лучше, – горько, если без толку…
– Не обижайся, папка! – Мариамка погладила его голову. – Чего ты, правда…
Разговор был прерван гнусавым боевым воем. Это кот Джанмурчи одним ему ведомым способом забрался в открытую форточку и, обозрев поле предстоящей битвы, кинулся на Славку, перемахнув в прыжке расстояние метра три, не меньше. Злобно вопя, он сидел на Славкиной спине и бил его по голове. Славка, растерянный и жалкий, метался по квартире, не издавая ни звука: он знал, за что его бьют. Мариамка бегала за ним, пытаясь отодрать разъяренное животное. Наконец ей это удалось, и она, с трудом удерживая огромного кота, потащила его обратно к форточке. Джанмурчи смотрел на нее с недоумением и даже пытался кусать: как смеет она защищать от справедливого возмездия ужасного человека, который пытался продать чуть ли не в рабство свободное существо! Кот выкинут был в форточку, и она захлопнулась за ним, а он все еще скребся снаружи и мерзко подвывал.
– Что это с ним? – удивлялась Мариамка. – Так сразу невзлюбил, надо же…
– Меня вообще кошки не любят, – сказал Славка. И добавил зачем-то: – Особенно коты.
Сиплые вопли Джанмурчи за окном раздражали. Славке казалось, что тот сейчас как-нибудь откроет форточку и снова станет его терзать. И он сказал Мариамке, почесывая царапины на шее:
– Ну, я пойду. Надо мне. Ваське обещал. А ты, Мариам, приходи завтра, пожалуйста. Поезд уходит в пятнадцать тридцать, вагон одиннадцатый. Договорились?
– Может, посидишь еще? – грустно спросила Мариамка. – Поговорим, чаю попьем…
– Если другу обещал – пускай идет! – сказал Рустам Галиевич. – И не держи его. Завтра увидитесь. Ну, пока, Вячеслав! Думаю, что свидимся еще.
Он протянул Славке руку, пожал крепко.
– Обязательно увидимся! – радостно сказал Славка. – До свиданья, Рустам Галиевич. До завтра, Маркам! Ты, как только я выйду, кота сразу обратно впусти и не выпускай, пожалуйста, минут двадцать, пока я не отойду подальше.
– Ну, иди. Ой, Славка, что-то ты скрываешь! – она хитро улыбнулась и опять погрозила ему. – Жди завтра, я приду обязательно.
По тихому городу Славка не спеша шел к морю. Только раз всплеснулась перед ним своим светом, музыкой и машинным ревом большая центральная улица, но тотчас исчезла за спиной, и снова начались проулки. Испортил последний вечер проклятый котяра. Ну ничего, после армии он приедет сюда и женится на Мариамке. К тому времени Джанмурчи все забудет, и они подружатся.
С такими мыслями он вышел на берег, к разрушенному злой рукой прокатному пункту. На месте их бывшей хижины происходил какой-то непорядок – его моментом уловил чуткий Славкин слух и зоркий глаз. «Это Ваську бьют!» Славка нагнулся, подобрал изрядную гальку и стал подбираться.
Действительно, два типа били Ваську Тарабукина. Вернее сказать, бил его один, а другой только подсвечивал фонариком, стоя в сторонке и подначивая.
– Тебе що было говорено, гадюка? – хрипел бьющий и удар за ударом снова опрокидывал Ваську на землю. Тот падал, обессиленной ладонью греб гальку и бросал ее в лицо недругу. По голосу, по лицу, мечущемуся в луче фонарика, Славка узнал «шахтера Шуру».
Быстро и бесшумно, словно индеец в ковбойском фильме, Славка подскочил к держащему фонарик и ударил его сзади галькой по голове. Тот выронил фонарик, упал на четвереньки и, сильно заваливая в сторону, будто краб, с криком: «Шухер, Шура, шухер!..» – побежал из очерченного упавшим фонариком круга. «Окружа-ай!» – не своим голосом завопил Славка. Шура оторвался от Васьки, бросился в темноту за убегавшим на четвереньках приятелем, рывком поднял его – тот охнул и заругался, – и они, осыпая гальку, тяжело побежали в сторону города. Фонарик так и остался лежать, зажженный, на песке. Славка поднял его и осветил друга. Васька сел, сказал: «Ну, молодец, Слав, вовремя ты, кажется, пришел…» Один глаз у него совсем не проглядывался, облитый огромным лиловым синяком. Раскачиваясь взад-вперед, сжимая ладонью огромную рогатую шишку во лбу и улыбаясь разбитым ртом, он вдруг стал выкликать, глуша прибой:
Не растравляй моей души
Воспоминанием былого;
Уж я привык грустить в тиши,
Не знаю чувства я другого.
Во цвете самых пылких лет
Все испытать душа успела,
И на челе печали след
Судьбы рука запечатлела.
– Чего это ты, Вась? – заполошился Славка, услыхав такие странные речи. – Чего-чего она запечатлела? С ума сошел, что ли?
Васька Тарабукин ничего не ответил ему. Он хитро усмехнулся и упал без сознания.
