Текст книги "Во цвете самых пылких лет"
Автор книги: Владимир Соколовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
29
Как солнечно было море! Как чиста была его вода! Каждая девятая волна накрывала берег круче и длиннее, чем восемь предыдущих. Надо было подождать, отдаться на ее волю, и она высоко возносила тебя на своем гребне. Тогда явственнее проступали идущие вдали в надводной дымке торговые и военные корабли.
А после – лечь на горячие камни и смотреть в небо, приставив к глазам ладонь.
Стрекоча несущими винтами, четким строем из-за недальнего мыска выплывали стайки вертолетов с каплевидными локаторными выпуклостями в носовой части и уходили над водой вдаль, за горизонт. Куда они летели? Может быть, залегла, застыла в морской глубине, или даже на грунте, подводная лодка и надо ее отыскать? Молчат винты, тихо в отсеках. Наверху ходят корабли, носятся сторожевые катера, кружат в небе вертолеты. Щупают пучину эхолоты и локаторы. Тише… тише… Вдруг всплеснется на экране крошечный импульс или пискнет наушник акустика, – тогда на воду ляжет буй, и, повинуясь строгой команде, помчатся к этому месту и катера, и корабли, и вертолеты. Капитан прикажет начать всплытие, наверху лодка откроет люки, и моряки вдохнут свежий, чуть пахнущий йодом воздух.
А если лодка – не своя, а чужая, и тревога – не учебная, а настоящая, боевая? Тогда понесутся вниз глубинные бомбы, содрогнется лодочный корпус, схватятся за уши оглушенные люди…
Васька со Славкой как-то не интересовались раньше внешней жизнью морского приграничного города. А сегодня им все было интересно. Почему, не смолкая, звенят над головой турбины и новые и новые следы чертятся высоко в небе – так высоко, что уже не разглядишь и самолета? Зачем вышел в море вон тот большой крейсер с радарами на мачтах? Может быть, он идет в дальний поход? И моряки увидят итальянские оливы, морской порт Неаполь, или пальмы на африканском берегу, или красивых кубинских девушек… И друзья позавидовали морякам и сами захотели стать моряками. Но зачем низко, на высоте всего пятнадцати – двадцати метров, скользит над морем огромный военный транспортный самолет, завывая четырьмя моторами? Никто не знает этого – только те, кто сидит внутри и выполняет свое задание. Ребятам тоже захотелось стремительно стлаться над водой, напряженно вглядываться вдаль, чутко работая рулями, – и они позавидовали летчикам.
– Хоть и суббота, – проворчал Васька, – а, куда ни посмотришь, везде люди работают, только мы тунеядствуем.
– Ну уж – только мы! – с сомнением сказал Славка, окинув взглядом кишащий пляж и бурлящее от купальщиков море.
Но Васька раздражался все больше:
– Потеряли время до обеда! Ходили, какие-то книжки смотрели, с мужиком договаривались. Зачем все это? Лучше бы на базу пошли, поработали это время. За выходной день – двойная оплата! Я думал, Стасик хоть домой на вечер пригласит!
– Что, по шпротам с ананасом соскучился? – усмехнулся Славка.
– Не отказался бы…
«Вот гадство! – подумал Канаев. – Расстонался!..»
Ему вдруг стало скучно. Он поднялся с камней и стал надевать рубашку.
– Ты куда? – всполошился друг.
– Пойду к Мариамке. С ней, пожалуй, интереснее, чем с тобой. Прифэт!
Он ушел, и Васька тоже стал одеваться, обиженный. Ему скучно, видите ли! Ну и ехал бы один. Небось чуть что – первый бежит. А сейчас скучно стало! На развлечения потянуло! Ну и иди, развлекайся, влюбляйся. Без тебя тоже больно не заскучаем!
30
Но первым делом Васька пошел в родную сарайку и поспал на своем лежаке, потому что от солнца и купания голова была тяжелой.
Днем в прокатный пункт никто не пытался проникнуть, ибо, уходя, они вешали на дверь доску с корявыми большими буквами: «Пункт закрыт» – собственноручное произведение дяди Шалико – и приспосабливали старый замок. Этого было достаточно. А ночью скребущиеся в дверь парочки отпугивал тот же грузин свирепым рыком.
Так что Васька, придя «домой», закрыл изнутри дверь, не потревожив ни доски, ни замка, и очень роскошно поспал. Через часик он вышел из сарайки, потягиваясь, и увидал дядю Шалико. Тот сидел на земле, подстелив газетку, и что-то писал в тетрадке. Васька глянул одним глазом – какие-то цифры, формулы…
– Я пришел, тронул дверь – закрыто изнутри. Не стал беспокоить, знал – это или кто-то из вас, или вы оба. Твой друг здесь?
– Не! Ушел гулять. Развлекается, одним словом.
– Любовь?! – глаза дяди Шалико сверкнули. – О!..
«И этот туда же», – подумал Васька.
Он умылся, вернулся в сарайку и вытащил из-под изголовья Славкиного лежака книжку Баратынского.
Помаявшись, он заучил наконец наизусть два стихотворения: «Не растравляй моей души» и «О верь: ты, нежная, дороже славы мне». Повторил несколько раз их про себя и убедился: да, выучил четко. И с этим багажом он отправился гулять в городской парк.
Там было светло, по узким аллеям гуляли люди, на закрытой эстраде играл духовой оркестр. Девушки поглядывали на Ваську, но он стеснялся подойти и заговорить с ними. Плавные, широкие, торжественные мелодии вальсов нравились Ваське, только вот навевали тоску по дому, по мамке, по проклятому Славке, которому, видите ли, скучно с другом…
Скоро оркестр замолк, музыканты ушли, сверкая трубами. Начала работать танцплощадка, и народ потянулся туда. Пошел и Васька. Думал, думал: идти на танцы или нет? – и решил идти. В школе он все-таки танцевал неплохо – авось не опозорится! Да и кому там до него будет дело, в толчее, кто увидит?
Однако купив билет и проникнув на танцплощадку, он почувствовал себя очень одиноко. Там все, похоже, были уже знакомы между собой: разными пляжными, курортными знакомствами, теми, что легко возникают обычно между приезжими людьми в южных городах. Парни и девушки сбивались в стайки, в группки, болтали и смеялись.
Васька высмотрел поначалу более или менее симпатичную девчонку, которая вроде бы была одна, но она ему отказала, и вскоре к ней подошел парень. «Черт!» – злился Васька. Ему хотелось танцевать и дурачиться, как все, а ничего не получалось. В конце концов удалось-таки углядеть длинноносую очкастую девчонку в брюках: она стояла одиноко, никто ее не приглашал, и Васька решился.
И чуть не покаялся: танцевала она весьма неважно, гораздо хуже его. Однако знакомство с кем-то все равно надо было заводить – куда ж деваться, если решился на курортный роман? – и Васька, проводив свою даму после танца, не отошел, а остался рядом и спросил, чопорно поклонившись:
– Как вас зовут, простите? Лично меня Василий.
Она несколько удивилась и помолчала. Затем протянула руку и сказала:
– Муза.
– Интересное имя! – Васька обрадовался, что так быстро нашлась тема для разговора. – Ведь, если я не ошибаюсь, это покровительница стихов и поэтов? А известно ли вам, кстати, такое стихотворение…
– Вы как раз ошибаетесь, – холодно произнесла Муза. – Если уж вы такой знаток, то скажите: кто такая Талия?
Васька глуповато хихикнул. Она поморщилась:
– Это совсем не то, что вы думаете. Талия – тоже муза. Муза комедии. А у поэзии свои музы. Например, Каллиопа – это муза героической песни, а Эвтерпа – покровительница лирики. Значит, музы – это вообще богини искусств, а не только поэзии. Вот мы сейчас находимся среди танцующих, – тоном экскурсовода продолжала девушка. – Следовательно, и нам, и всем здесь присутствующим покровительствует муза Терпсихора, богиня танца.
– Ну уж, ну уж! – усомнился Васька. – Терпсихора – это я слышал. Это когда балет, или классический танец, или ансамбль пляски. А здесь что? – скачут, вопят, балдеют…
– Все равно! И потом, откуда нам знать – может быть, когда мы будем старенькими, эти танцы тоже будут считаться классическими?
Ваське представилась его партнерша старенькой, сгорбленной, с длинноносым подслеповатым личиком, и он из сочувствия к ней круто переменил тему разговора.
– Вы здесь диким образом отдыхаете, Муза? Или по путевке?
– Да, я в санатории. Лечу нервы. Купания и морской воздух удивительно помогают, я поправляюсь на глазах.
– Что это у вас… нервы вдруг заболели? Такая вроде молодая.
– У меня были неприятности личного порядка! – веско сказала Муза, и Васька прекратил свои расспросы.
– Пойдем еще потанцуем, – безрадостно предложил он.
Они танцевали, а из толпы находящихся на площадке людей за ними наблюдал Славка. Ему не повезло сегодня: Мариамкин магазин, куда он побежал с пляжа, был уже закрыт, и Славка пошел искать ее дом. Но, как ни старался, так и не нашел его, хоть и казалось вначале, что это не представляет особого труда. Вроде бы двигался той же дорогой, которой провожал вечерами Мариамку, но когда подумалось, что достиг места, то ахнул: столько стояло вокруг совершенно одинаковых домов, абсолютно повторяющих друг друга. Славке-то казалось, что у Мариамки дом единственный и он сразу узнает его, – и вот, надо же, такая чепуха. Пытался примериться, ходил так и так по тесно сгроможденному в одном месте поселку, а Мариамкиного дома не нашел. Вспомнил, кстати, что и квартиры ее тоже не знает, махнул рукой и, разуверившись в жизни, побрел обратно в сторону города, на доносящиеся оттуда звуки духового оркестра.
Ваську он заметил случайно в аллейке; хотел сначала выскочить и испугать его, но передумал и решил понаблюдать за другом.
Славку удивили длинные задумчивые взгляды, которыми Васька провожал попадающихся навстречу девушек: он выворачивал шею вслед за ними, прижимал руки к бокам и менял походку.
«Стойку делает! – понял Славка. – Закадрить кого-то хочет. И про Томку Рогову позабыл!»
Потолкавшись немного в аллейках и поглазев, Тарабукин купил билет в кассе танцплощадки. Славка тоже купил билет и, проникнув следом за другом, втесался в толпу, не теряя его из вида.
31
Ваське стало скучно с Музой: такая она была зануда! Но покинуть ее просто так тоже было неудобно. А столько кругом вертелось красивых девчонок! И чем дальше, тем больше появлялось свободных, скучающих без парней.
В конце концов ему стало невыносимо, и он предложил почти грубо:
– Пойдем погуляем! Надоело топтаться-то.
Она пожала плечами, но последовала за ним.
Славка проводил их до выхода из парка и припустил к прокатному пункту. Ему уже было более или менее ясно, что будет дальше.
Однако события развивались совсем не так, как он предполагал.
Васька шел с Музой и думал: «Черт с ним, что она не очень симпатичная! Хоть нацелуюсь вдоволь сегодня».
Муза же, только они вышли на улицу, ведущую к санаторию, остановилась и сказала:
– Не ходите дальше, Вася. Мы еще слишком мало знакомы, чтобы я могла позволить вам провожать себя до дому.
У Васьки отвисла челюсть. «А зачем же ты на танцы-то ходишь?» – хотел он спросить ее, но сдержался.
Муза же не уходила, стояла, будто ждала еще чего-то. И он сказал отрывисто, переминаясь с ноги на ногу:
– Может, еще как-нибудь увидимся?..
Неожиданно, против собственной воли, вырвались у него эти слова, и он тотчас проклял себя.
– Ну, я не знаю, – жеманно, тягуче произнесла Муза, хотя, как Ваське показалось, ожидала именно тех слов, которые он сказал. – Я не знаю… Завтра танцы, но это пошло, согласитесь. Хочется чего-нибудь интеллектуального, а послезавтра в парке, видите ли, конкурс духовых оркестров области и соревнования городошников. Ничего себе, а?..
«Конечно! – раздражался Васька все больше. – Тебе дай волю, так ты и городки прикрыла бы. Ведь это что – грубость, культ силы, ничего духовного. А если поиграть хочется?..»
– Но вот во вторник, – всплеснув руками, продолжила Муза, – в парке состоится праздник поэзии. Я подойду туда… возможно. Но не очень надейтесь. А сами-то вы, надеюсь, придете? – уже требовательно, с истерической ноткой, спросила она.
– Ладно, приду…
– Что значит ладно?!
– Приду, приду обязательно, – поспешил заверить ее Васька.
– До свиданья.
Тарабукин проводил взглядом ее удаляющуюся высокую фигуру. Нет, сзади она была все-таки ничего. И пожалел, что не почитал ей стихов, – ведь так старался, заучивал! Хоть бы память свою проверил.
По дороге на берег моря он прочитал их про себя – нет, вполне нормально выучил, ничего не забыл.
Славка Канаев был удивлен, увидав, что друг явился в сарайку сразу же вслед за ним.
– Как вам гулялось, синьор? – спросил он.
– Нар-рмально гулялось! – пробасил Васька, вытирая тыльной стороной руки губы. – Ат-тличная попалась кадра! Ух, нацеловался!
– Очкастая-то? Когда это ты с ней нацеловаться успел, интересно? Ведь мы почти вместе из парка вышли.
– Так ты все видел? – растерялся Васька. – А вот я тебя за это!..
Он бросился на Славку, и они стали возиться, пыхтя и фыркая. Устав, снова сели друг против друга.
– А ты как погулял, донжуан? – спросил Васька.
– Нар-рмально! Еще похуже, чем ты!
Они помолчали немного, и вдруг захохотали оба разом, припадая к гальке и показывая друг на друга.
Дверь сарайки отворилась, и на шум вошел дядя Шалико.
– О! Еще один красавец! Соблазнитель! – закатился Васька.
Грузин смотрел на них некоторое время в недоумении – и неожиданно тоже захохотал, с взвизгами, приседая.
32
В воскресенье народу в скверике, где собирались книголюбы, было все-таки поменьше: не очень-то, видно, хотелось жариться тут каждый день. Лучше уж на пляж.
Однако Стасик был здесь, как договорились. Он сделал знак ребятам, чтобы остановились поодаль, и сам подошел к ним с портфелем.
– Идем-ка отсюда! – сказал он, поздоровавшись.
Вышли из скверика, встали у оградки.
– Видите? – шофер указал на портфель. – Значит, система такая: книга лежит здесь. И здесь же находится еще одна книга, не такая ценная, конечно. Очерки Глеба Успенского. Объясните покупателю вот что. Сначала он берет из портфеля книжку Успенского, делает вид, что рассматривает ее, и в это время кладет туда деньги. Скажите, чтобы не вздумал жульничать. Затем протягивает вам Успенского, а вы отдаете ему взамен эту книгу. Учтите: книги должны перейти из рук в руки одновременно. Все понятно?
– Понятно-то понятно, – Славка почесал затылок. – Только к чему такие сложности?
– К тому! Если я сказал: делай так! – значит, надо делать так, а не иначе. Только так!
Ребята переглянулись: подобным тоном Стасик разговаривал с ними впервые. Но что ж, уговор есть уговор, и Васька со Славкой, захватив портфель, отправились бродить среди книжников.
– Нет, но почему все-таки так сложно? – допытывался Славка. – Если все честно, как он говорит, без обмана, книга идет за свою, то есть здешнюю, цену…
– Ладно, не придуривайся! – Васька толкнул его плечом. – А то, гляди, додумаешься еще и до того, что это такой особый ритуал: деньги в книжку прятать…
Высокий дядечка сам нашел их, наскочил сзади, схватил за плечи, так что ребята вздрогнули, словно застигнутые на месте преступники.
– Вы уже здесь! – радостно бормотал тот. – Ну так давайте же, давайте, давайте!.. – и простирал руки к портфелю.
Взгляд его, поза выражали чувства разные и сложные. Тут были и презрение к алчным, непонятно чего ждущим от него продавцам, и презрение к себе за то, что на склоне лет он вынужден вступать в полупочтенные и унизительные сделки, и испуг – вдруг обрушится, обернется крахом то, к чему он так стремился, и страдание – скорей бы все это кончилось, и он наконец развернул бы дома заветный переплетец…
Шофер догнал ребят возле той же железной ограды, где только что давал им инструкции. Тщательно пересчитал извлеченные из конверта деньги.
– Молодцы!
Радужная бумажка оказалась в его руках.
– Благодарю за службу! И, как всякий труд, она достойна вознаграждения. Держите, пользуйтесь и вспоминайте Стасика. С ним вы не пропадете.
– Ну что ты, Стасик, – растроганно бурчал Тарабукин, бережно складывая десятку и засовывая в карман. – Так много сразу… Мы ведь вообще о деньгах не думали, хотели просто помочь как друзья.
– Ничего не жалко для хороших людей! Эх, по идее надо бы обмыть это дело, но безумие пить с утра в такую жару, а пригласить вас к себе вечером я не могу: ко мне приехали двое знакомых, о которых я вам как-то говорил, и тоже требуют развлечений… Ну, пока, ребята! Встретимся завтра, на работе, там и поговорим за жизнь, и арбузов порубаем…
Он пожал им руки и ушел к своим книгам.
– Ну, парень! Ну и парень! – восхищался Васька по дороге к пляжу. – Отвалил целую десятку, и хоть бы хны. За какую-то книжку. И мы-то, главное, палец о палец почти не ударили. Нет, я на те выходные опять к нему напрошусь. Еще десяточку заработаем не глядя. А двадцать рублей – это уже полбилета домой. Ну, а ты чего молчишь, Слав? Пойдем, нет?
– Там видно будет… Мне вот интересно: я, когда мы мимо Стасиковых книг проходили, снова видел такую, какую только что продали. Выходит, у него она не одна была?
– Вот ты даешь! Ну, не одна, ну и что? Тебе-то какое дело?
– Да нет, ничего, так просто…
Они расстались возле городского пляжа: Славка снова решил заняться розысками Мариамки.
– Я знаю, где она примерно может быть! – заявил он.
Васька ушел, завидуя своему неспокойному другу, а Славка помчался на тот каменистый пляжик, где когда-то познакомился с Мариам. Будто сердце чувствовало, что она должна быть там.
Еще издалека Мариамка поднялась ему навстречу и, забыв надеть босоножки, бросилась к Славке, скользя и охая на крутых камнях и острой гальке. Он остановился, стараясь унять задрожавшие губы.
– Я искал тебя вчера! – крикнул он, еще не дождавшись, когда она подойдет. – Но не нашел. И вот сегодня… подумал… что ты здесь, может быть…
– А я как знала, что ты будешь на этом пляже! – Мариамка взяла его за руку. – И прибежала сюда утром, как сумасшедшая. Где ты был так долго?
Славка наклонился и поцеловал ее в щеку.
– Что ты! – вскрикнула Мариамка, оглядываясь. – Ведь смотрят! – И вдруг засмеялась, махнула рукой. – А ну их совсем! Целуй еще!
33
В понедельник после обеда на овощебазе давали получку. Все рабочие сгрудились возле конторы, кроме бичей. Железный Вова Калики, пользуясь непонятным влиянием на Галину Христофоровну, еще в начале сезона завел правило: расчет каждый день, или через день, или через два дня – как бригада пожелает. Так что к получке у них все финансы были уже выбраны.
Сегодня бичи работали только до обеда: Дима Харюзок получил наконец долгожданный перевод и устраивал проводы.
Ваське и Славке выпало расчету сорок четыре рубля с маленькими копейками. Из них удержали десять рублей аванса, пятерку друзья отдали Стасику.
– Вместе с тем, что выручили вчера, имеем сорок тугриков наличными! – заявил Тарабукин. – Повкалываем еще недельку, глядишь – и ту-ту! Поехали! Стасик нам еще поможет, я с ним уже разговаривал. Слушай, Слав, что я придумал: мы с тобой все-таки много тратим, потому что все деньги носим при себе и не можем иногда удержаться. Предлагаю отдать их на хранение Галине Христофоровне и брать у нее каждый день по рублю.
– По рублю мало. Работаем же, питаться надо!
– Ну… по рубль сорок, предположим!
На том и порешили и пошли к завбазой. Она сначала опять не поняла, зачем они пришли, но, разобравшись, отнеслась к их просьбе вполне сочувственно и положила деньги в сейф.
– Нор-рмально! Нор-рмах! Нормалек! Нор-рмалеус!.. – И они выкатились на территорию, где грузчики и кладовщики с экспедиторами снаряжали машину за пивом: по всему было видно, что никакой работы на базе уже не будет.
– Поехали купаться! – предложили ребята Стасику.
– Надо сначала поставить машину, переодеться. А то потом будет неохота. Ну, давайте я вас отвезу на пляж, а после подойду.
С утра друзья удивлялись своему шоферу: деловито снующий среди овощебазовского люда в синей застиранной рубашке с торчащей из кармана путевкой, он утратил вчерашнюю значительность и не жалел об этом, кажется. Трудно было даже сказать, что ему больше подходит, – до того он казался на месте и здесь и там.
Стасик отвез их на пляж и оставил; сам появился часа через два, и тогда Славка оставил друга со Стасиком, а сам побежал в «Спорттовары». Может быть, удастся еще и уговорить Мариамку отпроситься раньше с работы, тогда они погуляют подольше, сходят в кино – у Васьки есть еще при себе рубль…
– Хорошо, Славик! – сказала девчонка. – Я постараюсь. Только ты не стой сейчас здесь, а то все поймут, что я отпрашиваюсь на свидание. Тогда не отпустят. А так я что-нибудь придумаю…
Он вышел на бульвар и сел так, чтобы видеть двери магазина, не упустить момент, когда выйдет Мариамка. Снова завыли над головой самолеты, и Славке стало грустно в чужом городе. Он вспомнил деревню об одну улицу, где жила бабушка Глаша, к которой ездил раньше каждое лето, речку Язьву под самыми окнами, жирных карасей на Черном озере за рекой, одноглазого петуха Оську, бабкин суп из удивительных растений – пистиков… Там были покой, тишина, ни о чем не надо думать. Хорошо бы приехать туда с Мариамкой! Наверно, она понравилась бы бабке Глаше.
Тут вроде, если подумать, все складывалось хорошо, нормально: работа, самостоятельность, приключения, знакомство с самыми разными людьми. Ведь если бы они с Васькой жили обыкновенными курортниками, то это, наверно, быстро надоело бы. Самое главное – вряд ли тогда он познакомился бы с Мариамкой. Лежал бы, грел пузо на пляже, на взятом напрокат лежаке… Так что все вроде нормально. И в то же время ужасно ненормально… Но в чем заключается эта ненормальность, Славка еще не мог точно определить. Может быть, дело в десятке, которую они вчера так успешно заработали на продаже Стасиковой книги? Славка вспомнил какую-то брезгливость в лице покупателя, когда тот глядел на них, и его передернуло от запоздалого унижения. Вспомнил, как дядечка старался поскорее все закончить и уйти от них, а Васька деловито объяснял ему, куда надо положить деньги, когда взять из портфеля книгу.
Но в чем, собственно говоря, Васькина вина? Ведь деньги им действительно нужны, и они не сделали ничего плохого, только выполнили Стасикову просьбу. И потом – осуждать других всегда легко, а что ты сам-то сделал для того, чтобы жить здесь относительно безбедно и даже копить деньги на билеты домой? Набезобразничал в Москве, потерял документы… А Васька все время крутится, хлопочет, все делает, чтобы было лучше. Так-то, брат Славка…
Вечером луна стояла над платанами, далекий Ковш висел в черном небе. Вообще звезды были очень ясные, какие на Славкиной родине бывают только весной, в хорошие темные ночи, когда еще не сошел снег. Мариамка доверчиво прижималась к нему, говорила и смеялась сегодня меньше, чем всегда, и Славка от этого очень волновался, чувствовал, как колотится сердце, едва он поворачивал голову и видел перед глазами крутой, падающий на щеку Мариамкин завиток. Иногда они останавливались, и Славка бережно, слегка касаясь, целовал ее в глаза и в губы.
– Ты любишь меня, Мариамка? – спрашивал он.
Она ничего не отвечала, только улыбалась растерянно, а один раз сказала:
– Вдруг ты уедешь и забудешь?
– Разве может так быть, чтобы я забыл тебя?
Черноморские звезды долго еще сеяли свой свет на платаны, затем стали меркнуть; исчез, растворился Ковш. Солнце поднималось из-за моря, и за каждым из сторожевых катеров, проходящих вдоль берега, вставала маленькая радуга.
