Текст книги "Между "А" и "Б""

Автор книги: Владимир Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

БОЛЕТЬ – НЕ МОЕ ПРИЗВАНИЕ

Дзинь!

Это к нам позвонили.

– Войдите, – чуть слышно проскрипел я. – Дверь открыта.

– Здравствуйте, к вам можно? – На пороге стояла Ира.

Я слабым движением руки показал: входи, мол, видишь – лежу… еле жив…

– Что с тобой? – бросилась ко мне Ира.

Я лежал на маминой тахте, держался за сердце и тихо стонал.

– Что с тобой? – Ира совсем перепугалась.

– Энцефалит, – сказал я.

– Что-о-о?

– Энцефалит и еще глаукома, – сказал я, и на моих глазах заблестели слезы. Мне и самому вдруг показалось, что я серьезно болен, еле дышу и скоро, наверное, очень скоро умру.

– Я сейчас же сбегаю за врачом. – Ира начала поспешно застегивать пуговицы пальто.

– Не надо! – Я даже приподнялся, но потом быстро опустился и застонал.

– Я знаю, что врач скажет: "Покой, только покой, другого лекарства нет".

– Я даже не знала, что у тебя такие тяжелые болезни, – серьезно сказала Ира.

Я покивал головой.

– Может, тебе книжку почитать?

Я отрицательно замотал головой и жалобно проныл:

– Сколько времени?

Ира посмотрела на часы, которые тикали на тумбочке.

– Половина четвертого.

– Еще часов пять лежать надо.

– Так долго? – удивилась Ира.

– Может, и больше, – печально вздохнул я. – Ты иди домой.

– Но вдруг тебе что-нибудь понадобится, – взволнованно сказала Ира. – Я тебе помогу. Болезни все-таки опасные.

– Спасибо. – Голос мой дребезжал, как старенький трамвай. – Сейчас мама придет. Она знает, что делать. Ты иди. Иди!

– До свидания. – Ира ласково улыбнулась и, пятясь, вышла в коридор. – Я к тебе вечером зайду! – крикнула она.

Когда за ней захлопнулась дверь, я сел на тахте, нашел то место на груди, под которым бьется сердце. Может, я и вправду заболел? Но нет. Сердце билось, как и до сегодня. Еще 100 лет по меньшей мере будет стучать.

Дзинь! Снова к нам.

Я моментально вытягиваюсь на тахте.

– Входите, – жалобно говорю я.

– Валерка, это я. – За дверью слышен Семкин голос.

– Ты один?

– Да, один, а что?

Я спрыгиваю с тахты и в два прыжка достигаю двери. Все-таки болеть – это не мое призвание.

Семка входит, глаза его широко раскрыты – он удивлен. Под мышкой у него торчат лыжи.

– Слушай, что ты выдумал? – говорит Семка. – Встретил Ирку, она сказала, что вызовет "скорую помощь". Ты, мол, чуть ли не при смерти. У нее слезы на глазах были.

Я застонал, как настоящий больной.

– Ах, черт. Как она вызовет "скорую"?

– У нее телефон дома, – сказал Семка.

– Да, – я философски почмокал губами. – Всего не предусмотришь. Так ты говоришь – она рыдала? Впечатлительная девочка.

– Да что с тобой? – недоумевал Семка.

– Ничего, Сема, ничего. Просто я влип. И ничем уже мне не поможешь. Айда лучше кататься на лыжах.

Я не буду рассказывать, как примчалась "скорая помощь", как все потом выяснилось, и что сказала мама, и что подумала Ира. Вы уже хорошо знакомы с моей жизнью и легко все это себе представите.

Я только расскажу, как назавтра ко мне домой снова пришла Ира.

Она разделась в коридоре, я хотел ей помочь повесить пальто, но она твердо отвела мою руку и молча прошла в комнату.

Ира села на стул и резко открыла учебник физики:

– Будем заниматься.

– Будем, – повторил я и придвинул свой стул поближе к Ире.

– Начнем с физики, – строго сказала Ира.

– Начнем, – как эхо, повторил я.

Ира решительно тряхнула головой.

– Ты должен знать, что без физики в наше время очень трудно что-нибудь сделать, даже жить трудно.

– Да, трудно. Мне очень трудно… жить… без физики, – затянул я.

– Если ты сейчас же не прекратишь свои кривлянья, я уйду!

Я никогда не видел Иру такой сердитой, лицо ее пылало, как пирог, вынутый из духовки.

– Я не кривляюсь, – разозлился я. – Я всегда говорю серьезно. Это вам всем кажется, что я кривляюсь. Все привыкли и думают, что я клоун. И как увидят меня, так сразу рты в улыбочку растягивают – ждут, что смешить буду. А я не клоун, я человек. И мне обидно, что меня не понимают.

Ира выслушала мой монолог очень серьезно, глаза ее горели. Она сказала:

– Я верю, что ты хороший человек. Понимаешь?

– Понимаю, – я проглотил слюну. – Если бы все были такие, как ты.

Я улыбнулся Ире. Она тоже улыбнулась.

– Слушай, поедем в воскресенье в Зеленое на лыжах. Там есть такой карьер – одно удовольствие, – выпалил я.

– Поедем, – согласилась Ира. – Я очень люблю кататься с гор.

– Я тоже. И Семку с собой прихватим. Семка – отличный парень.

– Мне Семка нравится. Он очень добрый.

– До-го-во-ри-лись, – я размахивал руками и бегал по комнате.

– А теперь займемся физикой, – Ира была неумолима.

Мои руки еще продолжали барахтаться в воздухе, но их движение стало замедленным. Знаете, как пропеллер останавливается.

Я сел за стол:

– Займемся.

Ира снова раскрыла учебник физики. Я слушал, что она говорила, и смотрел на нее. И все никак не мог понять, как это мне не удалось от нее избавиться. Только потом мне пришло в голову, что я, наверно, не очень хотел от нее избавиться. Мне даже было приятно, что такая девчонка со мной занимается.

А о маме говорить нечего. Когда она увидела меня, склоненного над книгой, и не над какими-нибудь "Тремя мушкетерами", а над солидным учебником физики, мама просто расчувствовалась. Она угощала Иру всякими печеньями-вареньями и приговаривала, чтобы та приходила почаще, что она хорошо влияет на меня, шалопая.

ВОТ ТАК ВСТРЕЧА!

Один раз, когда мы кончили заниматься и моя голова гудела от формул и задачек, Ира предложила:

– Хочешь послушать, как я играю?

– Хочу, – не очень весело ответил я. – Ты изо всех сил побарабань по клавишам, и я все услышу.

Ира жила на четвертом этаже, а я на втором. И если бы она постаралась, я бы услышал, как она играет, сидя у себя дома.

– Ты все шутишь, – обиделась Ира. – А я и правда неплохо играю. Учительница говорит, что у меня хорошие музыкальные данные, – похвалилась она.

Обижать Иру мне не хотелось, и я пошел смотреть, как Ира играет, хотя с большей радостью погонял бы на лыжах.

Нас встретила Ирина мама – высокая, худая женщина в пестром халате.

– Здрасте! – весело сказал я.

– Здравствуй, – строго посмотрела на меня Ирина мама.

– Это тот самый Валерий, о котором я тебе рассказывала, – объяснила Ира.

– Догадываюсь, – ответила Ирина мама и хмуро покосилась на маленькие ручейки, которые вытекали из-под моих ботинок.

Я, конечно, прежде чем пойти к Ире, вылетел во двор и немного побегал туда-сюда. И успел запустить пару снежков высоко, до самой крыши.

– Сейчас, мамочка, – заторопилась Ира.

И мы с ней стали вытирать ноги о коврик. Я не особенно старался, но все-таки, кажется, успел протереть коврик до дыр, а Ирина мама все не впускала нас в комнату. Я хотел было повернуть оглобли, то есть, попросту говоря, удрать на улицу, но тут Ира сказала:

– Хватит.

И потянула меня за рукав в комнату, где среди прочей мебели выделялось массивное, шоколадного цвета пианино, все в завитушках и крендельках. Я на цыпочках пробалансировал по натертому, блестящему паркету и похлопал пианино по крышке.

– Шикарное!

Ира просто расцвела.

– Это очень ценное пианино. Таких теперь нигде нет.

Ирина мама ушла в другую комнату, и я снова обрел дар красноречия.

– И ты на нем можешь все, что захочешь, сыграть? Или только по нотам? – спросил я, развалясь в кресле.

– Пока только по нотам, – ответила Ира.

Она подняла крышку, положила на подставку толстую книгу и начала ее быстро листать. Я пригляделся. На страницах вместо обычных слов, как в нормальных книжках, были сплошные ноты.

– Слушай, – сказала Ира. Она сильно ударила по клавишам. И я чуть не подпрыгнул. Мне показалось, что кто-то хлопнул меня по плечу: "Пошли, парень, с нами". Я не успел и спросить: "Куда?", как музыка мне ответила: "На войну!" "И если ты не трус, – говорила музыка, – если ты не боишься погибнуть за свободу, пойдем с нами".

Я слушал музыку и боялся пошевельнуться.

И как обычно бывает в такие моменты, раздался звонок.

– Ах, Марат, – пропела в коридоре Ирина мама. – Здравствуй, дорогой. А Ириша музицирует.

– Здравствуйте, Олимпиада Петровна, – сказал кто-то. Наверно, этот самый Марат.

– Ах, Марат! – воскликнула Ира и вскочила со стула.

Музыка оборвалась. И меня уже никто никуда не звал. А я даже не узнал, как фамилия композитора, который сочинил эту музыку. Бетховен или Чайковский?..

И тут вошла Ира. С кем вы думаете? С мамой? Ну, конечно, с мамой. Ну, а еще с кем?

С похитителем марок! Да, с тем самым, которого мы с Семкой в один прекрасный морозный день учили быть человеком. Учили очень простым способом: "кормили" его снегом.

– Я вас покидаю, молодые люди, – между тем сказала Ирина мама.

"И откуда только у нее такой ласковый голос появился?" – мелькнуло у меня в голове.

– А ты, Марат, – обратилась она к похитителю марок, – непременно передай привет маме. Я к вам на днях загляну.

– Спасибо, Олимпиада Петровна, – улыбнулся похититель.

– Вы не знакомы? Познакомьтесь, – предложила Ира, когда ее мама закрыла за собой дверь. – Это Валерий, мой одноклассник. Он живет в нашем доме. А это Марат. Он учится в восьмом классе.

Тут похититель ко мне внимательно пригляделся и, конечно, узнал, потому что он побелел еще сильнее.

Я улыбнулся.

– Мы давно знакомы. Ты ходишь на горку? А по склону спускаешься?

– Не хожу и не спускаюсь, – медленно проговорил похититель. – А ты, выходит, живешь в этом доме? Отлично…

Я понял, чем пахнет это "отлично". Оно пахнет вот чем: "Я знаю, где ты живешь. И теперь ты в моих руках".

– Ах, я вспомнила! – Ира всплеснула руками. – Вы познакомились в парке, на горке.

– Да, у нас яркие воспоминания, – ухмыльнулся я. – Правда, не одинаково приятные для обоих.

– А там что-нибудь случилось? – спросила Ира.

– Ничего, – оборвал ее похититель. – Ириша, сыграй мне.

– Что, Марат? – Ира послушно села за пианино.

– Что хочешь, – ответил Марат.

И тут я схватился за голову.

– Как это я забыл? Я же оставил на плите чайник, там наверняка все взлетело на воздух! – Я вскочил с кресла. – До свидания, до скорой встречи!

Последние слова я произнес, глядя на похитителя, и даже подмигнул ему на прощанье.

Я прибежал домой и на всякий пожарный случай проверил, а не пыхтит ли вправду на плите чайник. Нет, конечно.

Я растянулся на тахте. Убежал я не потому, что испугался этого Марата. Чихать я хотел на его угрозы. Еще посмотрим, кто кого. Стоит мне рассказать Ире, что он мелкий и подлый воришка, и она перестанет ему играть разную хорошую музыку. И будет играть ее только мне. А убежал я потому, что не мог слушать с ним вместе эту музыку. Потому что это была моя музыка. Мне казалось, что я сам мог бы ее сочинить, если б умел, как Ира, играть на пианино.

Я вспомнил о похитителе и засмеялся: сапог лакированный, а не человек. И чего он к Ире в гости приходит?

"Валерка, – вдруг сказал я сам себе, – что с тобой? Неужели ты влюбился в девчонку? Пусть даже в такую, как Ира?"

Да нет, я просто думаю о Марате. Когда такие мальчики обозлятся, они забывают о собственной трусости и бросаются в драку очертя голову.

Уже через несколько дней я понял, что угроза похитителя была незряшной.

«ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СЕМЕРКА»

В тот вечер мы с Семкой бродили по двору – дышали свежим воздухом. А потом отправились на ракетодром Генки Правильного, где мы когда-то здорово проучили Гороха и его ребят.

– Они улепетывали, словно зайцы, – хохотал Семка.

– Веселое было зрелище, – согласился я.

На ракетодроме было темно, не то что в памятный вечер, когда мы отомстили Гороху. Только от ярко сверкавших семиэтажных домов доходил слабый отсвет. Никто сюда не забредал, все старались обойти стороной наш ракетодром.

Сзади неожиданно захрустел снег: кто бы это мог быть? Обернулся – четверо парней, не торопясь, двигались к нам.

Почему-то я сразу сообразил: это приятели Марата. Наконец они нас подкараулили.

Семка толкнул меня в бок:

– Смотри, еще трое.

Со стороны ярко сиявших домов шли еще трое. "Великолепная семерка", – подумал я ни к селу ни к городу. Мы окружены. Уже в двух шагах ехидно улыбающееся лицо Марата.

Я чувствую, что у меня начинают дрожать коленки.

– Бить будут? – вертит головой Семка.

– Нет, медали вручать, – злюсь я на себя и на Семку.

И вдруг я слышу музыку. Ту самую, которую играла Ира. "Если ты не трус, парень, и не боишься погибнуть за свободу, идем с нами…"

– Бей их! – воплю я. – Покажем, что не зря мы перворазрядники по боксу! – вру я на всякий случай, зная, что никто мне не поверит.

Мы лихорадочно лепим снежки, но пустить их в ход не успеваем – враги наваливаются на нас. Я отбиваюсь, но Марат валит меня с ног. Падая, я вижу, как здорово сражается мой друг. Семку тоже сбили. Он лежит на спине, быстро вертится и лупит ногами всех, кто пытается к нему подойти.

Я кричу:

– Молодец, Семка! – и беру с него пример, отбиваюсь ногами, а потом, изловчившись, вскакиваю и снова начинаю колотить руками всех, кто подвернется.

– Вперед, наших бьют! – слышу я крик.

Очень знакомый голос, думаю я. И вижу, как со стороны дома Гороха бегут к нам на помощь мальчишки.

В это время кто-то здорово треснул меня по голове. Но прежде чем упасть, успеваю заметить, что на подмогу к нам примчались Горох и его ребята.

Ну и ну!

Когда я подымаюсь, вернее, когда Семка поднимает меня, гороховцы во главе со своим атаманом возвращаются к нам, шумно размахивая руками. "Великолепной семерки" и след простыл.

Разглядев нас с Семкой, Горох и его ребята замирают.

– Вот это фокус! – присвистнул Горох. – Посмотрите, кого мы спасли?! Наших главных врагов!

– Спасибо вам, ребята, – говорит вежливый Семка.

– И на старуху бывает проруха, – развожу я руками.

– А здорово они вас отутюжили. – Горох с улыбкой вглядывается в наши распухшие физиономии. Его дружки насмешливо хихикают.

– Ну, вот что, – я поправляю шапку. – Кончай разговоры, приступим к делу. Давайте драться.

– Айн момент, – поднимает руку Горох. – Вы сейчас не в форме. А мы уже отвели душу. И потом, когда семеро против двоих – это нечестно, правда?

– Нечестно, – говорю я, удивляясь словам Гороха.

– Слушайте, – подает голос Семка, – надо торопиться. А то они удерут.

– Ага, – подхватываю я. – Раз случай свел нас вместе, давайте объединимся и всыплем этим типам как следует.

– У них одна дорога – через Первомайскую на проспект, – говорит Горох.

– А там мы их… – Я сжимаю кулаки.

– Бегом, – крикнул Горох.

Переулками, срезая путь, мы добираемся до Первомайской и у переезда устраиваем засаду. Спрятавшись за забором какого-то домика, ждем противника.

– Неужели прошли? – волнуюсь я.

– Нет, вон они, – шепчет кто-то из ребят.

"Великолепная семерка" чуть ли не бегом приближается к переезду. Они все время оглядываются назад: нет ли погони? Вот они почти рядом.

– Давай, – тихо говорю я. И мы с Семкой привстаем, готовые броситься навстречу семерке.

– Айн момент, – удерживает нас Горох. Он достает из-под пальто веревку, завязывает на ней петлю и, сильно размахнувшись, бросает самодельное лассо под ноги Марату. Марат сразу летит на землю, и Горох за одну ногу подтягивает его к себе. А мы срываемся с места и нападаем на растерявшуюся и совсем не великолепную шестерку.

Через несколько минут трое самых здоровых связаны по рукам и ногам, а четверо умоляют отпустить их домой, потому что они никогда больше драться не будут. И вообще, если бы не Марат, они бы ни за что не напали на таких замечательных ребят, как мы.

– Может, отпустим? – разжалобился Семка.

– Может, снегом покормим? – подмигивает мне Горох.

Все глядят на меня и ждут мудрого решения. Я приосаниваюсь и пару минут размышляю. Не верю я людям, которые сперва дадут тебе по зубам, а потом говорят, что они этого не хотели и вообще они ангелы. Я таким типам ничего не прощаю, ни одного синяка. Кстати, под левым глазом здорово болит. Может, вот этот мне и залепил, который сейчас хнычет и просит отпустить его к мамочке?

Я поглядел на приувядшую семерку, а потом на сугробы снега, которые сегодня завалили всю улицу. И еще раз на семерку, и еще раз на сугробы.

Веселая идея рождается сама собой.

– А что, если "великолепная семерка" тунеядцев потрудится на благо улицы Первомайской? – восклицаю я. – Сейчас мы раздобудем для них лопаты, и пусть мальчики, засучив рукава, с огоньком очистят улицу от снега.

Мое предложение проходит на "ура".

– Труд создал человека, – важно изрекает Горох.

Мы с Семкой отправляемся в ближайшие дома за лопатами, а Горох со своими сторожит тунеядцев.

Мы стучим в двери и говорим:

– Наш пионерский отряд решил очистить вашу улицу от снега. Дайте нам, пожалуйста, лопату.

Жители улицы охотно дают нам деревянные лопаты, а некоторые даже помощь свою предлагают. Но мы благородно отказываемся:

– У нас такие ребята и так любят работу, что мы быстро справимся сами.

Мы вручаем четверым тунеядцам орудия труда. Троих связанных охраняет Горох. Мы же не спускаем глаз с тех, кто работает, а когда надо, покрикиваем, командуем.

Тунеядцы начинают энергично. Их лопаты так и мелькают в воздухе. Вскоре они очищают тротуар перед пятью домами. Но, переусердствовав, Марат и его дружки выдыхаются и начинают еле шевелиться.

– Эй, Горох! – кричу я. – Давай вторую смену.

Горох развязывает троих пленников, они жадно хватают лопаты и начинают с такой силой метать снег, как это делает хорошая машина. Четверо из первой смены, привалившись к забору, отдыхают.

В две смены "великолепная семерка" быстро очищает тротуар. Остается совсем немножко.

– Ладно, хватит, – командую я. – Сматывайтесь.

– И запомните, – показывает могучие кулаки Горох, – кто к нам с мечом придет – от меча и погибнет.

Мы хохочем. Повесив носы, измотанные, но перевоспитанные, тунеядцы идут через переезд к проспекту.

С неочищенной частью тротуара мы справляемся за полчаса.

Домой возвращаемся почти друзьями. Вот ведь как странно бывает: мы с Горохом – почти друзья…

ИЗ ПУСТОГО В ПОРОЖНЕЕ

Уже три дня, как болеет Ира. У нее грипп вместе с ангиной. Ребята целой толпой навестили Иру, и Семка каждый день носится к ней.

А я ни разу не зашел к Ире. Мне как-то неудобно. Потому что вчера я получил новую двойку по математике. И мне первый раз в жизни стыдно, что я получил двойку. Раньше нахватаешь "пар" и гордишься ими, как олимпийскими медалями. А теперь почему-то стыдно. Я представляю, как строго посмотрит на меня Ира, и у меня мурашки начинают по коже стометровки бегать.

Мама сердится:

– Почему ты не навестишь Иру?

– Боюсь заразиться, – отвечаю я. – Ты ведь знаешь, какой грипп заразный. И ангина тоже.

– Никто тебя не заставляет с ней целоваться, – сердится мама.

– Вот еще не хватало – целоваться, – фыркаю я. – Не пойду и все. Ты спроси у нее, не нужно ли ей вызвать "скорую помощь"? – Я открываю дверь и последние слова кричу вдогонку маме, которая торопливо поднимается на четвертый этаж, где живет Ира.

А самое обидное, что двойка у меня какая-то глупая. Вообще двоек умных не бывает. Это понятно. Но моя последняя двойка была уж очень глупая, а от этого – обидная. Потому что сперва она была пятеркой.

Позавчера мы писали контрольную. Вы же знаете, как пишутся контрольные – по вариантам. Ты решаешь одну задачу, а твой сосед – другую.

А я сидел один. Одному, сами понимаете, скучно решать. И я попросил Павла Захаровича пересадить меня к Леньке Александрову. Я сидел на предпоследней парте, у самой двери.

– Здесь дует, Пал Захарыч, а у меня насморк, – я усердно пошмыгал носом.

Павел Захарович пересадил. А что тут такого? Ленька решает один вариант, а я другой. Не спишешь все равно.

Нашему варианту попалась эта самая задача, вы ее, наверно, тысячу раз решали: про бассейн, который одна труба наполняет водой, а в другую, наоборот, вся вода выливается. Мне такая арифметика совсем не нравилась. Однажды я в ответе написал: "Надо сказать завхозу, чтобы он починил вторую трубу". Такое решение мне подсказала мама, когда мы с ней два часа бились над задачей, но так и не смогли ее одолеть. И вот на контрольной – такая же.

Зато Ленькин вариант был гораздо интереснее. Из пункта А в пункт Б выехал поезд. Его скорость пока неизвестна. А навстречу ему вышел пешеход. Скорость пешехода 6 км в час. Когда и где они встретятся, если расстояние от пункта А до пункта Б – 240 км.

Тут можно было пораскинуть мозгами. Надо сперва узнать, когда все это происходило. Если зимой, то вряд ли человек может пройти в час 6 километров. Я представил, как он идет, закрываясь от резкого ветра, как снег метет ему в лицо. Нет, вряд ли за час он пройдет 6 километров. Но, может, он на лыжах? Тогда надо было про это написать. В таком случае, конечно, он может и больше за час пройти.

А если действие в задаче происходит не зимой, а летом, какие тогда лыжи?

Летом, конечно, пешеход пройдет в час 6 километров. Но только с утра, когда прохладно. А потом, когда солнце станет припекать, человек еле-еле поплетется. Я вообразил, как пешеход развалился в тени под деревом и вытирает пот, как он облизывает потрескавшиеся губы: ему, наверное, здорово хочется пить. Тут за час если на 2 километра продвинешься, и то хорошо.

Потом я представил, как вдруг хлынет дождь. И пешеход спрячется от него где-нибудь в будке обходчика. Будет он сидеть, попивать молоко и в окно поглядывать: когда же кончится этот проклятый дождь. Ведь ему, пешеходу, надо торопиться навстречу поезду.

А сам поезд? Если буран начнется, придется ему снизить скорость. А если дожди размоют насыпь, тогда поезду и вообще не двинуться. Я читал в газетах, что на Кавказе после осенних дождей поезда совсем не ходят. Пока вода не схлынет и новые рельсы не поставят. В задаче же не сказано, откуда и куда направляется поезд. Из пункта А в пункт Б. Тут можно любые названия подставить.

Нет, мне очень понравилась задача, которую решал Ленька. Просто прекрасная задача, не то что про эти надоевшие переливания из пустого в порожнее.

И я принялся за Ленькину задачу. Несколько раз я заглядывал в Ленькину тетрадь. Нет, не для того, чтобы списать, что вы, а просто чтобы сверить, так или нет я решаю. Все-таки Ленька отличник.

Мне было даже приятно, что мы выбрали для решения один и тот же путь.

Первым, как всегда, сдал контрольную Ленька Александров. Потом Семка, Галка, Генка и другие ребята. Я сдал только после звонка. А чего хвастаться?

Вчера Павел Захарович раздавал контрольные работы. Он брал тетрадки и говорил, у кого какие отметки. И вот у него в руках моя тетрадь.

– Особо я хочу отметить работу Валерия Коробухина. Очень хорошая работа. Я ее могу поставить рядом с работой Александрова – тот же блеск, та же математическая строгость и чутье. Только у тебя, Коробухин, ошибок грамматических много. Но на первый раз ставлю тебе "отлично". Молодец.

Павел Захарович улыбнулся и погладил подбородок. Это значило, что у него прекрасное настроение и он чем-то очень доволен.

– И вы, ребята, молодцы, что помогаете товарищу.

Я скромно опустил глаза. Все-таки приятно, когда тебя хвалит такой старый и строгий учитель, как Павел Захарович. А он все не унимался.

– Я хочу вам показать, как остроумно Коробухин нашел разницу в скорости поезда и пешехода.

И Павел Захарович начал на доске показывать, как я все это решал. Он постукивал мелком, и лицо у него было таким сияющим, словно я по крайней мере открыл закон всемирного тяготения.

– Павел Захарович! – вскочил Ленька. – А почему он решал про поезд, когда ему надо было решать про бассейн?

– Про бассейн? – Павел Захарович нахмурился.

– Да, – продолжал Ленька. – Он же сидел рядом со мной на контрольной. Вы его сами пересадили.

Учитель положил мел, медленно вытер руки о тряпку.

– Теперь я все понимаю. Зачем ты это сделал, Коробухин? – сказал он, поморщившись. – Ставлю тебе двойку.

– Мне просто понравилась задача про поезд, – воскликнул я. – Мне надоели задачи про бассейн.

Павел Захарович ссутулился и вышел в коридор.

Я показал Леньке кулак.

– Ябеда, получишь.

Ленька покраснел.

– Но это остроумное решение придумал я, а не ты.

– А может, и я тоже? – ехидно спросил я.

– Я тебе не верю, – сказал Ленька. – Воровать чужое остроумное решение нельзя, это не списывание, а плагиат называется.

Я бросился на Леньку с кулаками. Но тут дверь отворилась и Павел Захарович тихо сказал:

– Продолжим урок.