Текст книги "Нулевое измерение (СИ)"

Автор книги: Владимир Карман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Отдохни и приходи свататься,– улыбнулся Игорь Валентинович, – а отец Кирилл вас и обвенчает, как положено по христианскому обычаю. – И опять непонятно было, что стоит за этим 'вас'. В каком смысле его понимать. Впрочем, выходило так, что именно Марину он ему острожно сватает. Но Усольцев снова не дал возможности ответить и спросил с отеческой заботой:

– Что, Володя, дальше делать собираешься?

– Не знаю. Пока при церкви побуду. – и добавил неожиданно для себя. – Вообще-то думаю на Землю возвращаться.

Соврал, конечно. Об этом он не думал. На Землю ему дороги не было. Но очень уж напирал на него Усольцев со своими намеками.

– Вернуться можно только домой. А дом твой здесь. Да ты уже и пробовал новые земли обживать. – Смягчил он шуткой несвойственный ему прямолинейный напор.

– Прогресс на месте не стоит, Игорь Валентинович. – заупрямился Володя. – Вот антигравитацию осваивают, так что на Земле уже вполне можно марсианскую силу тяжести создать. А со временем изобретут приборчик – сунул в карман и тяжесть в два раза меньше.

– Ну, это дорого, да и... когда еще будет. А пока антигравитатор под кроватью – домашний арест за свой счет. Здесь хоть какая-то свобода...– И вдруг сменил задумчивый тон на бодрый. – На Марсе сила тяжести, конечно, небольшая, а вот притяжение у него – ой-ой-ой! В прошлый-то раз из него не удалось вырваться? – Он замолчал внезапно, словно передыхал, готовясь к новому витку разговора, словно выходил на исходный рубеж.

– Небось, думаешь, – сказал он вдруг серьезно и даже как бы сердито, – чего это они? Затащили к себе, разговоры непонятные ведут. А мы потому тебя позвали, что ты наш, коренной, и трудно тебе сейчас, тяжело: ты ведь на середине пути: туда, откуда ушел, не вернуться, а пункта назначения не видишь. Мы все это пережили в свое время. Знаем, как тяжело в таком состоянии пребывать. Ты заходи к нам, мы тебе рады. У нас тут тихая, здоровая обстановка. Стекло действует. Ученые говорят, что оно какие-то благотворные лучи испускает. Но мы говорим – дышит стекло. И это дыхание очень благоприятно влияет на таких как мы с тобой, на Игорька. Ты видел, как он стекло мнет? Вот его главный талант – стекло в его руках податливым становится. А что он из него статуэтки лепит, это, конечно, тоже хорошо, только не главное. Ты ведь тоже к статуэткам тем не притрагивался, и понятно почему. Помять боялся. Так?

– Так...

– Ну вот. Стекло нам подвластно, ну и мы от него зависим. На самом деле, посмотри-ка: мы и не болеем, и помираем не от болезней, а только от старости. От очень глубокой старости. Впрочем, какие наши годы? – Он лукаво посмотрел на Володю. А возьми-ка статуэтку, пройдись рукой мастера.

Глава девятая

Володя поколебался и взял божка, повертел и мягко, как пластилинового стал обглаживать и обжимать пальцами. Выправив лицо, чуть подправив фигуру, протянулИгорю Валентиновичу. Тот сразу же поставил на стол. Объяснил:

– Чтоб не попортить. После меня так быстрло не выправить. Ты вот думаешь, наверное, что это все значит, для чего все эти разговоры? – спросил он. – Не торопись, Володя, поймешь, и про Марс, и про марсиан. Марсианин это ведь тоже звучит гордо. Это не ругательство и не синоним слова "неудачник". Вот, – он кивнул в сторону божка, – ребенок слабыми своими пальцами стекло это мял и лепил из него, как из пластилина. У тебя же в руках оно чуть было не потекло, как лед на сковородке. А физически куда как более сильные земляне так могут? Они машинами своими кусочек стекла отколоть не в состоянии. Вот ты там, кто? Ну, художник, довольно известный, однако не потому, что гениальный, не в обиду тебе сказано будет, а, потому что марсианский. Не талант твой уникален, а образ жизни и сам ты. Тем и ценен. Марсианистостью своей. Пойми это. – Он поднялся,– А теперь пойдем, пора, не то пропустим все. Поверь, ни один землянин такого не видел и не увидит.

Вновь они пошли по коридору, но теперь не к обеденному залу, а в другую сторону. Коридор сузился и снизился, потерял лоск, и незаметно превратился в грубую, со следами буров вырубку. Видно, планировали расширять поселок, прошлись "по-черному", проложили туннель, но расширять и облагораживать почему-то не стали. Вскоре Володя понял почему: ход упирался в "пену". Против нее техника бессильна. На подходе к пене коридор резко расширялся: пробовали обойти и слева и справа. Но пена всегда поднимается массивом, ее не так-то просто обогнуть. И тут он увидел, что в голубовато-серой, пористой массе выбран ход! Такого ему встречать не приходилось, то есть, чтобы делали ходы в пене: не было такой необходимости. Зачем? Остановился, чтобы пропустить вперед Игоря Валентиновича, но тот с изысканной светскостью сделал приглашающий жест: "Только после Вас!"

Идти пришлось согнувшись, иной раз "пена", задетая ненароком, резиново пружинила о плечо и голову. В одном месте свод навис особенно низко. Неожиданно для себя Володя остановился и провел ладонями по потолку, одним движением срезав неровность. Хлопья осыпались под ноги – податливые и мягкие. И спохватился: это для него стеклянистая масса была схожа с пенопластом, для многих других осколки эти – толченое стекло. Но Игорь Валентинович, поняв его смущение, легонько подтолкнул в спину: "Пойдем, пойдем, я скажу, чтоб прибрали."

В круглом зальчике со старательно выровненными стенами, собрались, наверное, все обитатели богадельни. Свет здесь, тоже был от стекла – нижний, синий, но теперь, когда глаза привыкли к нему, он не казался уже таким слабым. Старики и старухи стояли, опустив глаза, и, кажется, молились. Близко к ним, но и, в то же время, как бы поодаль расположились многочисленной группой женщины разных возрастов с детьми. Мал-мала меньше. Далее стояли по-семейному. На отшибе, особняком тасовались подростки. И чувствовался в этой их обособленности вызов. Игорь Валентинович нашел местечко на стыке групп, занял его, и словно включилось магнитное поле, в толпе сразу образовался центр, она напрягалась, стянулась в единое целое. Совсем близко Володя увидел Марину с сыном, которая в отблесках волшебного света показалась ему особенно красивой. Он заметил вдруг, что время от времени поглядывает на нее, словно приклеившись взглядом. Сын ее уставился в пол, словно ожидая чего-то, и она время от времени касалась его головы, тогда он заучено поднимал сложенные ладони к лицу, начинал шевелить губами, но через несколько секунд снова отвлекался и тогда руки медленно опускались.

Отец Кирилл в центре круга вполголоса, неразборчиво, частил на старославянском, порой размашисто перечеркивая воздух крестообразным движением. Почему он служит здесь, а не в церкви? Что это за выездной молебен в катакомбах? Повернулся к Игорю Валентиновичу, чтобы расспросить о происходящем, но тот предостерегающе поводил пальцем.

И вдруг что-то изменилось. Сначала трудно было понять, что: почему-то стал исчезать, растворяться голубоватый оттенок на лицах. А вместе с тем и напряженное ожидание, сковывающее их, сменилось выражением умиротворенности, словно среди осенней промозглой непогоды выглянуло солнышко. Володя посмотрел туда, куда были повернуты лица. Справа, у стены, по полу растекался радующий душу свет, словно под стеклом разгоралось пламя. Вскоре неясный слабый отблеск уже превратился в сияние, которое поплыло по полу, вытесняя голубизну. Чувство восторга охватило его, на душе сделалось радостно и легко. Отец Кирилл уже не бормотал скороговоркой заученные сакральные формулы, он ликующим голосом пел торжественные гимны и все подхватывали их, и Володя шептал невпопад какие-то слова, не имеющие смысла в отрыве от того, что переживал он сейчас, от того, что сопереживали они все вместе.

Но вот сияние постепенно погасло, втянувшись под противоположную, левую, стену. Стало сумрачно, намного сумрачней, чем было до начала свечения. На лица снова легли синие тени, но радость осталась. С этим легко и спокойно было жить. Даже в подземелье. Володя повернулся к Марине. Она вдруг улыбнулась ему, и он ответил тем же, и пацан посмотрел из-под ее руки не насуплено, как раньше, а светлым доверчивым взглядом. Когда отец Кирилл закончил молебен, Игорь Валентинович взял Володю за руку и отвел в сторонку.

– Что скажешь, Володя?

Тот в ответ только растерянно пожал плечами: слов не было. Но были вопросы. Много. Однако Игорь Валентинович остановил его.

– Сделаем так, пойдем сейчас к отцу Кириллу, там обо всем и поговорим.

Они сидели в келье втроем и беседовали. Оказывается, то, что он наблюдал сегодня, ежегодный обряд, совершаемый марсианами. Что это за явление, никто не знает. Волна света проходит здесь ежесуточно, то есть каждые двадцать четыре часа в одно и то же время. Но отмечают это прохождение так торжественно лишь в особые дни. Это дни, совпадающие с днями, почитаемыми в Древнем Риме, как праздники бога Марса. Но об этом Игорь Валентинович сказал Володе доверительно понизив голос и в отсутствии отца Кирилла. Почему больше нигде не наблюдается такого? Может быть, этот лучик скользит и по всему стеклянному основанию катакомб, но каменная порода закрывает его от глаз. Или же он движется только здесь, и путь световой волны пролегает рядом с поселением марсиан.

– Вот ты, Володя, немного больше нашу жизнь узнал и уже, наверное, свое мнение о Марсе изменил. Ведь изменил же?

– Изменил.

– Но ведь это не все, далеко не все. Понемножку, понемножку надо, с обвыканием... Ты вот о чем еще подумай. Землянам Марс нужен, как большой рудник. А как иссякнут залежи титана и прочего? Тогда и Марс не нужен будет, свернут шахты, вывезут оборудование, а нас куда? Нас и не вывезешь, и не бросишь.

– Стекло не титан, его больше нигде нет. Да и военных вряд ли отсюда уберут.

– Стекло – да. Но пока оно землянам не очень нужно. А нужно станет – сами они его не добудут. Наше это. Захотим – дадим, а нет, так не взыщите! Но не в этом дело. Дело в том, что сейчас здесь вот, в этих катакомбах закладывается основа нации, цивилизации. Особой цивилизации. Той, для которой стекло не экзотический минерал, а свое, родное, как для землян трава у дома. Будущие хозяева планеты, все здесь – ребятишки здоровенькие, умные. Отец Кирилл не зря прихожанкам втолковывал, что аборт грех, сродни убийству. Большинство, конечно, детей брошенных, но некоторые матери с нами остались, другие вернулись через вахту. Но мужчин мало. Да и есть разница, от землянина ребенок или от марсианина. Ход в пене, через который мы шли и который ты подчистил, ребятишки наши проковыряли... А статуэтки, что ты сегодня видел. Они ведь стеклянные. Нет такой силы, кроме марсианских ладоней, которая может стекло расплавить.

Разговор теперь велся почти в открытую: Володю обращали в марсианство. Он слушал с холодком в душе. Согласиться означало бы навсегда отречься от Земли. Впрочем, ответа от него прямо сейчас и не требовали.

– Но зачем нужно это, отец Кирилл? Для чего несчастных плодить? Дети подземелья... Вам бы, как священнику внебрачные связи осудить, а вы рождаемость повышаете...

Отец Кирилл возразил:

– Господь повелел: плодитесь и размножайтесь. Это в естестве человеческом. Можно ли против этого стоять? Да, должно это свершаться в чистоте, в семейных узах, освященных Господом. А если нет? Если свершается в блуде? Может священник то предотвратить, когда мирскими властями заведено отправлять на Марс равное число мужчин и женщин, в браке не состоящих? Разврат этот светскими правителями предусмотрен. Мог бы я, как служитель церкви, против того восстать и проклинать прелюбодеев и призывать их сочетаться законным браком? Мог бы, конечно. Только было бы это лукавством, фарисейством и осквернением святых таинств – а, значит, богохульством. Потому что ничто не удержит их вместе, когда они вернутся на Землю.

– Но вы же венчаете!

– То мой долг, венчать, когда просят. Совсем другое – подбивать на венчание.

Володя не стал обострять разговор, и закруглил тему.

– Ничего, вот марсята подрастут, будет вам работа венчать да крестить.

– Это так. Крестить да венчать есть кому, да учить специальности некому.

– И действительно, почему бы нет? Готовить из марсиан инженеров и руководителей? Прямая же выгода!

Собеседники его словно бы внутренне переглянулись, но виду не подали.

– Так ведь, Володя, – ответил Игорь Валентинович, – выгода разная бывает. Одно дело практическая, другое – стратегическая. Ведь как там в верхах, на Земле, стало быть, рассуждают? Сэкономишь сегодня, потеряешь завтра. Одно дело платить за работу своим, пусть и много, другое торговать с чужими. Улавливаешь?

– Так они отделения боятся?

– Конечно!

– Ерунда какая!

– Почему же ерунда? – Игорь Валентинович даже привстал, – совсем не ерунда!

Так вот оно что... Вот почему так нервничало особняковское начальство, когда на Марсе подскочила рождаемость.

– Самостийная Марсиания?

– Автономное образование в государственных рамках России и метрополии Русской православной церкви. И давайте за это выпьем. – Игорь Валентинович выставил бокал, отец Кирилл присоединил свой и Володе ничего не осталось, как втиснуться между ними.

Глава десятая

– Как вы полагаете, святой отец, пойдет ли сей раб божий в нашу веру?

Кирилл сверкнул взглядом и встал.

– Ну не обижайтесь, батюшка, я ведь без всякого намека на богохульство. Ни-ни-ни. Понятие единоверства я употребляю исключительно в светском смысле. А за обращение по католическому образцу прошу великодушно простить. Не знаю, как и вырвалось.

– Не надо, Игорь Валентинович, не старайтесь. В ваших словах нет искренности. И меня вы обидеть не можете, но я прошу соблюдать уважение к моему сану.

– Непременно, непременно. И не будем больше о том, что нас разъединяет, давайте о наших общих делах.

Он быстро встал и подойдя вплотную к священнику, взял его за рукав. Тот медленно и с достоинством освободил руку, но не отошел. Игорь Валентинович будто и не заметил неприязненного жеста.

– Он ведь нам нужен, не так ли? Пусть он будет ваш, пусть. Обращайте его в веру, я ведь не против. Вот только в монахи не стригите. Забирайте его душу, но не тело! Оно на сегодняшний момент – образец марсианского совершенства. Как хотите, отец Кирилл, но мы сейчас стоим у истоков новой расы. И от того, как поведем себя, зависит будущее марсианской нации.

– Побойтесь Бога, Игорь Валентинович! Он же христианин, а ты ему гарем предлагаешь.

– Ну, гарем... Скажете тоже! Хотя... У Авраама же, основоположника библейского народа было...

– Не словоблудствуйте. Я православный священник, а не мулла и не буду этому потворствовать. Бог дает мужу одну жену. А ты собираешься создать дурной пример для подражания. И так поганые верования распространяются. Поклонение древнеримским идолам.

– Отец Кирилл, будьте спокойны. Мы же договорились, что не станем отступать от основ православного учения. Религиозная община – именно так и никак иначе будет определяться наше образование. Но община для марсиан, и только.

– Бог не делает разницы меж иудеем и элином...

– И марсианином? Что сказано в Священном писании о марсианах?

– Вы опять?

– Да нисколько. Земной мир погряз в грехе. Слово Божье там не утвердилось. Разбрелась паства.

– Куда папство, туда и паства,– пробурчал негромко Кирилл.

– Вот видите, с этим вы спорить не можете. Храмы пустуют... здесь, вот храм, вот паства, вот великая идея – создать богобоязненную и боголюбивую расу. Что же вы? Действуйте. Вам выпадает апостольская миссия засеять души зернами веры. Я готов помогать, надо, чтобы наш народ почувствовал свою богоизбранность. Напишите новую главу в великой книге!

– Мне кажется, что я совершаю большой грех, сотрудничая с вами. Сегодня вам нужна вера и вы поддерживаете ее, завтра она станет вам мешать, и вы призовете отречься от христианства.

– Как же может отречься человек от религии, коли, как вы утверждаете, она не только внутренняя потребность, но и внешнее условие жизни?

Они довольно холодно попрощались. Отец Кирилл вернулся в храм, Игорь же Валентинович прошел тайными переходами в катакомбы и уверенно зашагал по извилистым ходам вырубки, подсвечивая себе фонариком там, где стекло не выходило наружу. Миновал предостерегающие надписи, строго требующие надеть защитные маски и проверить исправность дыхательных приборов. Начиналась так называемая 'зона наката'. Почему она так называлась, никто уже не помнил. Но связано это было с находящимися неподалеку озерами, состоящими из жидкого 'стекла'. Каждый находящийся во Внутреннем Марсе знал, что здесь свободно дышать могли только марсиане, да и то далеко не все, а лишь те, чей организм каким-то неизвестным образом адаптировался к 'стеклу'. Для остальных несколько минут пребывания в зоне несли, но не сразу, а только после возвращения из аномальной зоны, мучительную смерть: пары стекла, напитавшие воздух вокруг озер, по мере удаленияв от них, твердели, превращались в острые кристаллики, разрывая легкие и кровеносные сосуды. Игорю же Валентиновичу здесь дышалось вольней, чем в поселке. Он чувствовал при каждом вдохе кисловатый привкус испарений стекла – этого эликсира жизни, благодаря которому организм его наполнялся силой, не иссякавшей с возрастом. Он шел и мечтал. Усольцев любил мечтать не ходу. Он был мечтатель по природе. Мечтательность эта, однако, очень органично сочеталась с предельным прагматизмом. То есть эти качества его характера никогда не вступали друг с другом в противоречие, поскольку он не допускал их в сферы обитания друг друга. Мечтал он на ходу, а обдумывал практические методы по осуществлению намеченного в деловой обстановке кабинета, в который превратил свою холостяцкую квартиру. Мечтал он о том, как через много лет здесь пролягут широкие туннели, яркие, праздничные, ему представлялись маленькие юркие авто наподобие электромотиков, что числились на балансе воинской части, только более изящных и вместительных. В кабинете же он прикидывал, что и как организовать, чтобы как можно меньше зависеть от Земли.

Тепло и свет у них свои – от стекла. Кислород, как не странно, тоже свой. Пища? Ну, пища... В оранжерее, которая снабжает поселок овощами, работают в основном местные, в обоих прудах – рыбном и в подводном огороде – тоже заправляют марсиане, кроме того, он добился завоза биосинтезаторов, которые готовили из всего, что растет, вполне съедобную массу. Так что выращивать много овощей и фруктов не было необходимости. В переработку шли быстро размножающиеся водоросли. Да и любая органика могла быть превращена в еду. Например, древесина, если бы она на Марсе водилась. Попробовать бы разводить на этой основе какую-нибудь живность. Он уже подумывал о свинарнике. Но здесь вставало множество вопросов гигиенического и технологического плана, поэтому данная инициатива пока из прогулочных в кабинетные темы не переводилась.

Конечно, о полной самостоятельности речь вести пока нельзя. Но рудники, если подготовить замену вахтовикам, земляне вынуждены будут отдать. Здесь надо будет лишь проявить упорство и делать упор на гуманитарную составляющую. Однако на первом этапе отделения торговать с Землей можно лишь стеклом – все остальное у них пока в руках. А производство изделий из стекла – естественная марсианская монополия. Но проникать, пробираться надо всюду. Даже в шахтах уже работают марсиане. Маловато, конечно, и в основном на второстепенных должностях: откуда взяться силе и образованию? Но все-таки. И в армии служат. Здесь в части. И все после службы на сверхсрочную останутся. А куда им деваться? Эх, создать бы какие-нибудь курсы, свои бы офицеры были. Хотя, можно сказать, что и офицеры уже есть. Двое – старлей и капитан – продлили контракты. Живут в поселке, не в части. Омарсианились. На Земле семейная жизнь не сложилась, чего туда спешить? Здесь же с женским полом проблем нет, и условности земные отсутствуют. Свобода в этом отношении. Поймались на сверхвысокие оклады, напитались незаметно для себя излучением от 'стекла' и все. В зрачках золотая искорка появилась, тела истончились, движения стали быстрыми, легкими, не то, что у этих временщиков с Земли.

Замечтался, не заметил патруль. Окликнули. Но тотчас же узнали. И он узнал солдатиков. Сержант – марсианин. Без маски. И двое землян у него в подчинении. Вот так. Чем не свои вооруженные силы? Т-с-с, об этом даже ни намека. Провожая на службу, напутственные речи произносит, призывая быть примером боевой подготовке и честно служить Родине. Не уточняя какой, одна, мол, она у нас, очень большая, на всю Солнечную систему.

– Как служба, воин? – спросил у своего по-отцовски заботливо.

– Ничего, нормально, Игорь Валентинович.

У землян поинтересовался ласково, скоро ль дембель? Один заулыбался – скоро мол, другой печально посмотрел, еще год.

Ничего, время быстро пролетит. Зато вспомнить что будет. Многим ли выпало на Марсе служить из земных пацанов? Так-то.

– А ты, Коля, в увольнение пойдешь и товарищей приводи. Что им в казарме сидеть? По девчонкам-то соскучились, небось?

И порадовался, когда Коля зыркнул сердито, мол, нечего, у них на Земле свои девчонки, наши без них проживут. Правильно, надо беречь чистоту адаптированной к стеклу крови.

Они пошли своим путем, Игорь Валентинович – своим. Следующий пост возле закрытой зоны. Решетка, перегораживающая туннель, автоматчик. Тоже марсианин. Здесь, в непосредственной близости к озерам бессменно дежурят марсиане: большая насыщенность паров. Паренек – высокий, ладный, пропуск смотреть не стал, кто ж здесь Усольцева не знает? Вот и зона. Слева-справа по коридору мастерские. В каждую зашел: ритуал такой, со всеми поздороваться. Производство несложное. Тонкую ткань, пропитанную жидким стеклом, укладывают на пластины, повторяющие изгибы лобовой брони бронемашин и танков, есть и маленькие формы, для шлемов и нагрудных панцирей пехотинцев. Все это выравнивается, края подрезаются. Сырье (в буквальном смысле сырье, поскольку пропитано водой) нагружается в тележки и вывозится в зону замерзания. Таскают их те, кто помоложе, подростки, и пробегутся наперегонки и побалуются: друг друга покатают, за верстаками же в основном народ пожилой: работа хоть и нетяжелая, однако нудная. По нескольку часов согнувшись. И считается вредной: все-таки испарения. Только это так не для всех. Марсианину, в этом Игорь Валентинович уверен – пары на пользу. Землянин, если надышится, становится пленником озер. Или умирает мучительной смертью. Но таких надышавшихся, что от озер отойти не могут, здесь нет. Они у него в другом месте заняты. В глубине выработки, подальше от земных глаз.

Игорь Валентинович поздоровался с мужчинами и ребятами за руку, пошутил с женщинами, сам постоял у верстака, с удовольствием ощутил ладонью мокрую теплую ткань – тонкую и податливую. Прошел в другую мастерскую, где женщина лепили каски для пехотинцев и защитные сферы для спецназовцев. Эта работа тонкая, требующая больших навыков и ловкости. С касками проще – надел на болванку и аккуратно прогладил, отжимая жидкость – подтаявшее стекло, а вот сферы из нескольких частей, при этом лицевая часть требует тонкой обработки.

– Как, красавицы, управляетесь?

В ответ на красавиц заулыбались... Поговорили о том, о сем. Проблем коснулись бытовых. За школу поблагодарили. В этом году средняя школа должна заработать – с Земли только что учительниц прислали. Это хорошо. А то, что ж ребятишки четыре класса закончат и все. Как пращуры – четыре класса церковно-приходской. Поздравил с праздником, посетовал, что у них график на День Марса выпал, а как иначе? Производство не остановишь. Успокоил – на праздничный ужин как раз поспеют. Да и на завтрак... Три дня поселение гуляет! Все смены успеют попраздновать.

Когда об учительницах с Земли заговорили, Игорь Валентинович чуть отвлекся мыслями от дел бытовых. Учителя – это хорошо, это понятно. Непонятно пока другое – кого вместо Кулькова пришлют? Попрощался и скрытным ходом поспешил к тому участку, где отселенные работали. Тайному.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Как ни крути, путь один – в богадельню. К своим. Влажные предрассветные луга до горизонта, желтизна длинных волжских пляжей, коршун, зависший на огромной высоте, женщины в платьях, человеческие фигурки, удаленные на такое расстояние, что невозможно уже рассмотреть лиц... Широкий, просторный для глаз мир Земли прекрасен лишь в невесомых воспоминаниях. Невесомых... Мечта марсианина о сказочной стране. Нет места марсианину и в поселке. Поселок – не Марс, хоть и называется Марсом. Это территория Земли с марсианской спецификой.

От печальных мыслей его отвлек сигнал. Звонили из части, просили прибыть в "расположение". Про краски ничего не сказали. Значит, не рисовать... Неприятно все-таки выступать в роли главного свидетеля, который ничего не видел. Вообще-то Володя раньше частенько бывал "в расположении": а уж перед 9 мая, 23 февраля и Днем космических войск – непременно. Его считали там своим и ценили. Даже гордились тем, что практически вся наглядная агитация, кроме централизованно поставленной, была выполнена кистью художника, чьи работы выставлены во многих музеях мира. Московское начальство при каждой проверке отмечало ее "высокое качество и большое воспитательное значение". Но после случая с Кульковым отношения его с армейцами изменились: странное, очень странное это было дело, а он к нему прямо ли косвенно, однако причастен. Так что подходил он КПП, настроившись на два часа утомительного, официального разговора. Но лишь вошел в дверь, как кто-то широкий и непреодолимо сильный схватил, стиснул ручищами. Почему-то первым делом мелькнула глупая мыслишка – арест. Даже испугаться успел. Вернее огорчиться, но вдруг сообразил, что это объятия, и, скорей всего, дружеские. Попытался освободиться, потому что пусть уж лучше арест, чем панибратство, но разве вырвешься из этого стального кольца? А когда все-таки, получив поблажку, вывернулся, налетел на знакомую до замирания сердца рожу, подсвеченную фирменной улыбкой из набора "во я дал!"

– Антоха!

– А ты думал?!

И сразу что-то отошло, отпустило... Будто бы светлей стало вокруг, воздуха больше. Вот чего надо-то было... Но уже где-то внутри, глубоко шевельнулась тревога: надолго ли он сюда? Но отогнал беспокойство: на три дня на Марс не прилетают.

Некоторое время стояли и смотрели с жадным любопытством друг на друга.

– Ну, пойдем ко мне, Вовец.

Это "ко мне" он, сам того не замечая, произнес так, как произносят люди, недавно получившие должность и кабинет. Вышли в коридор, и направились не к клубу, куда Володю приглашали рисовать, а в другую сторону, где были расположены штаб и офицерское общежитие. Туда его тоже водили – для допросов, вернее, для бесед, по поводу Кулькова. Почему-то занимались этим делом не полицейские, а военные. Миновали дневального – он вытянулся и лихо козырнул земному начальству, – прошли металлическую дверь, с готовностью открывшуюся при их приближении. Вряд ли она была с автоматикой. Армии удобней держать у пульта человека: и дешевле, и "бдительней". Спустились по ступенькам в небольшой (тот самый!) коридорчик-тупичок, куда выходило несколько угрюмых дверей, отлитых из серого пластика. Антон подошел к одной из них и утопил палец в углублении распознавателя. Замок с готовностью лязгнул. Комната была по-казенному строгой. В центре – большой стол со стандартным креслом (гарнитур на две тысячи персон), рядом – сейф, возле стола – ближе к двери – пластиковый стул. Нет, не в такую комнату должен был привести его друг после долгой разлуки. Разве можно здесь разговаривать? Только "отвечать на поставленные вопросы". Чего ради они приплелись в канцелярию? И почему Антон сказал про нее "ко мне"?

И понял, зачем здесь Антон. Ну, действительно, не полчаса же назад, освободившись от дел, он хлопнул себя по лбу и вскричал: "Чуть не забыл, у меня же на Марсе дружбан! Вот бы увидеться!" Сослуживцы его не перебирали в памяти имена, пока не вспомнили про Володю. К нему Антон летел, к нему! Целенаправленно. И причина этому может быть только одна: смерть Кулькова. Но почему он? Да понятно почему: "добрый следователь", даже очень добрый – друг детства.

Ему стало неловко за свою недавнюю глупую радость. Уселся на стул и спросил демонстративно-покорным голосом : "Руки на стол или на колени?"

– Тебе не сюда: это место предполагаемого противника. – Засмеялся Антон, но как-то натужно, видимо, тоже почувствовал двойственность ситуации.

– Пройдемте, гражданин!– и, толкнув незаметную дверь в стене, остановился в ожидании возле нее, вытягивая взглядом Володю со стула. Там, за стеной, была смежная комната, в которой царил суровый уют офицерского общежития: кровать, тахта, столик, платяной шкаф, видеотехника с грубо прописанными инвентарными номерами. Все строго, все на месте и в порядке – по-антоновски.

– Временное жильё. Служебное помещение, предоставили, пока подходящее подыщут. Посиди, осмотрись, а я чайку организую. – Была еще и третья комната – кухонька, и четвертая – естественно. Антон возился с чайником, забавляясь непривычным поведением предметов в условиях марсианского притяжения. Володя с интересом наблюдал за ним.

– Когда прилетел?

– Вчера вечером.

Однако хорошо он уже освоился. Вахтовики неделями в повороты не вписываются.

– А как в наших краях оказался?

– Ну, брат, военным таких вопросов не задают. А вообще, и сам не пойму, можно сказать, случайно... Ты не рад?

– Рад. Только... Ты ведь десантник, Антон?

– Так точно. Вот меня на Марс и высадили. О делах, Володь, потом, ладно? Но так, для краткости и между нами: я сейчас приписан к космическим, но это... Крыша, понимаешь? Мне, что парсек, что просека...

– Понимаю. У тебя на меня служебные виды? – прервал его Володя, и посмотрел, как смотрят на человека, которому придется врать: с интересом и сочувствием.

– Не у меня, у моего начальства. А я лично к тебе в гости прилетел, ну и на Марс посмотреть: такой шанс нельзя упускать. Это ведь по-русски: с личными целями за государственный счет. Возьму я над тобой шефство, а то ты совсем что-то скис. Пожозрительный стал, неврный.

– А допрашивать будешь?

– Понравилось что ли?

– Замотали уже допросами и подписками, – сознался Володя.

– Подписки, я так понимаю, о невыезде? – Захохотал Антон.

– Невылете, – ответил в тон ему Володя и улыбнулся. Настроение снова налаживалось.

– Не боись, мы эту канцелярщину пресечем. Только и ты мне поможешь кой в чем, идет?

– Идет.

– Давай краба! – Это была не ладонь – кирпич. Командор! Несопоставимо марсианское естество с земным.

Глава вторая

План Нижнего Марса Антон изучил еще в полете. Жилой комплекс этого образования делился на поселок и поселение. Поселок состоял из элитного комплекса, в котором располагалось начальство разных мастей, и собственно поселка, в котором жили вахтовики. В просторечье и той документации, с которой он работал, первый называли 'особняком', второй – 'общагой'. Поселение ветеранов Марса, а по-простому Богодельня, находилось несколько на отшибе и представляло из себя стихийные вырубки. Эти три жилые зоны были условно изолированы друг от друга. Во всяком случае свободного прохода между ними не существовало. Переходы запирались и охранялись армейскими постами. Военные располагались отдельно, на некотором расстоянии от поселка.