Текст книги "Генерал Деникин"

Автор книги: Владимир Черкасов-Георгиевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– С удовольствием.

Так подполковник вступил в должность начальника штаба Урало-Забайкальской дивизии в составе конного отряда генерала Мищенко.

6 февраля примерно по 310 тысяч русских и японских солдат на сорокамильном фронте начали Мукденское сражение. Ренненкампфа срочно отозвали в его прежний отряд. Генерал хотел забрать Деникина с собой, но в начавшейся заварухе Ставке было не до этого. Деникин вошел в сражение под командой нового начальника Западной конницы генерала Грекова.

Дивизия Деникина стояла на правом фланге армии у Убаньюлы. Она первой встретила армию Ноги, пытавшуюся обойти русских справа. Казаки ударили по ее колоннам.

Они сцепились с японцами, но вынуждены были медленно, с боями отходить. План японского окружения не удался за счет этой трагедии Западной конницы. В следующие дни ею, призванной быть ударной, разноречиво командовали по очереди три бездарных генерала. К концу сражения конница распалась, ее полки оказались в девяти местах.

1 марта Деникин в числе десяти сотен и двух батарей дрался под Сифантаем в полуокружении. Японцы дорывались на триста шагов к нашим цепям. Выручали блестящие артиллеристы. Они безукоризненно мели японцев, не давая им подняться в окончательную атаку...

Японские орудия пытаются своими снарядами-«шимо-зами» расстрелять русский НП, где Деникин, как старый пушкарь, любуется предельным спокойствием командира артиллерийского дивизиона полковника Гаврилова. Будто в ученье на Царскосельском лугу, тот ровным голосом отдает приказания своим артистическим батарейцам. На коленях у полковника записная книжка, куда он аккуратно заносит баллистические данные стрельбы, что-то вычисляет.

Шимозы ураганно бьют по НП, вот-вот разрыв снесет осколками. Гаврилов пишет, приговаривая:

– Очень, очень интересный случай...

Среди нескольких особо заслуженных маньчжурцев-казачьих офицеров Гаврилов получит почетное свитское звание «флигель-адъютанта Его Величества» – в нарушение традиции давать его только высшей аристократии и гвардейцам.

В героической летописи Мукденского сражения и «Знаменная сопка» на участке отряда Ренненкампфа. Когда русские силы сопротивления истощились, кончились все резервы, фронт дрогнул. И тогда другой артиллерист – генерал Алиев под этой сопкой, которую обязательно нужно отбить, построил остатки своих последних знаменных рот четырех полков. Он встал впереди знаменосцев и повел в атаку.

Они шли как на параде. Лишь ближе к гряде бросились в штыковую. Знаменные роты, те самые прапорщики, обливаясь кровью, шагая через павших, дрались врукопашную, будто на вершине реяла победа России. Они пробились. На заваленной трупами сопке взвились русские знамена, изорванные шквалом встречных пуль. Блекло над ними самурайское солнце.

Этот штыковой парад ничтожной горсти атакующих всколыхнул войска на позициях, они приостановили японское наступление...

Сифантай не удалось удержать. Отряд с Деникиным отходил на север вдоль фронта. На никем не прикрытом стыке южного и западного фронтов, сосредоточении больших артиллерийских и продовольственных складов, они увидели японцев. Отряд развернулся и отбил японскую атаку, стоял до подхода головной бригады.

Ночью они воевали за рекой Хуньху. Была адская

артиллерийская канонада, огненные бичи хлестали темную высь – бешеный хаос света и звуков.

За эти полмесяца боев Деникин прошел по всему западному фронту до Унгентуя. В первые дни нигде не было упадка настроения и чувства безнадежности, хотя уставали. Все ждали приказа об общем наступлении, де–лали что могли. Упорно, кровопролитно контратаковали, но разрозненно и не могли сбить боковые японские авангарды. На севере же мелкие отряды, заставы обессилели держать неприятельские колонны. Тесное кольцо противника сжималось вокруг Мукдена.

От отряда, где был со штабом Деникин уже под командой генерала Павлова, осталось две сотни. Но ни командир, ни Деникин со штабными не хотели уходить в тыл с боевой линии. Их вызвали в штаб армии. После доклада Деникина им разрешили «стать, где угодно».

Деникин спросил штабного генерала:

– А когда же общее наступление?

– Все обозы направлены спешно в тыл, а армии приказано удерживать позиции...

У Мукдена русские войска очутились как бы в бутылке, узкое горлышко которой все суживалось к северу. В этом финале отряд Деникина был у западного края «горлышка». В первый раз за войну подполковник увидел панику. Поле усеялось мчавшимися в разных направлениях обозными повозками, лазаретными фургонами, конями без всадников, брошенными зарядными ящиками, грудами багажа. Ища выход из мертвой петли, солдаты то сбивались в группы, то бежали врассыпную. Разъезды отряда Деникина были для многих маяком. Но некоторые части пробивались с боем, сохраняя порядок.

Позже случившееся Антон Иванович оценил так:

«Я не закрываю глаза на недочеты нашей тогдашней армии, в особенности на недостаточную подготовку командного состава и войск. Но, переживая в памяти эти страдные дни, я остаюсь при глубоком убеждении, что ни

в организации, ни в обучении и воспитании наших войск, ни, тем более, в вооружении и снаряжении их не было таких глубоких органических изъянов, которыми можно было бы объяснить беспримерную в русской истории мукденскую катастрофу. Никогда еще судьба сражения не зависела в такой фатальной степени от причин не общих, органических, а частных. Я убежден, что стоило лишь заменить заранее несколько лиц, стоявших на различных ступенях командной лестницы, и вся операция приняла бы другой оборот, быть может, даже гибельный для -зарвавшегося противника».

Все же главкому Куропаткину удалось вывести армию из битвы разгромленной, но не побежденной на Сыпингайские позиции в 160 километрах севернее Мукдена, где она оставалась до заключения мира. Русских при Мукдене погибло сто тысяч, японцев – семьдесят тысяч. В дальнейшем в войне на суше крупных активных боевых действий не велось.

В конце Мукденского сражения недолечившийся генерал Мищенко не выдержал и снова встал во главе своего конного отряда. Он собрал его, и до конца битвы отряд, охраняя правый фланг русской армии, в непрерывных боях отходил шаг за шагом.

После Мукдена Куропаткина сняли и назначили главкомом добродушного старого генерала Линевича, плохо ориентирующегося в стратегии, солдаты называли его «папашей». Войсками больше командовал при нем его начштаба генерал Орановский.

С возвращением в конный отряд генерала Мищенко Деникин попал в щекотливое положение, так как когда-то прибыл в него вместе с ярым мищенковским недругом фон Ренненкампфом. Мищенко отнесся к начштаба Урало-Забайкальской казачьей дивизии Деникину сухо, сдержанно. Тем же ответил подполковник, ни малейше не подлаживаясь. Он, как всегда, служил не лицам, а делу.

Это Мищенко оценил. Когда вышестоящий начальник захотел заменить у него начштаба отряда и дивизионного начштаба Деникина, генерал сказал:

– Штабы мои работают исправно. А характер у меня, как вам известно, тяжелый и неуживчивый. Зачем же подвергать новых людей, которых пришлете, неприятностям?

В апреле и мае, когда начштаба отряда полковник князь Вадбольский все-таки ушел, Деникин исполнял и его обязанности.

Конникам Мищенко поручили делать набеги на японцев, «чтобы своевременно раскрыть обход противником нашего фланга». Они должны были истреблять неприятельские склады и транспорты, портить пути подвоза.

17 мая отряд выступил в первый рейд, где рядом с Мищенко скакал Деникин, уже пришедшийся генералу по душе. Отрядные 45 сотен и шесть орудий за четыре дня углубились в японское расположение на 170 километров к реке Ляохе и окрестностям Синминтина.

На первом же переходе их боковой авангард попал под огонь японцев. Прикрылись двумя спешенными сотнями и двинулись дальше. Мищенко доложили, что авангард потерял ранеными восемь казаков. Генерал быстро спросил:

– Раненых вынесли, конечно?

– Невозможно, ваше превосходительство. В ста пятидесяти шагах от японской стрелковой стенки лежат.

– Чтобы я этого «невозможно» не слышал, господа!

Еще две сотни скачут назад. Они соскакивают на

землю, стреляя, бросаются вперед. Шквал японского огня не дает забрать товарищей. Из цепи вылетает сотник Чуприна с командой сорвиголов! Они бегут к раненым, падая под японскими пулями. Казачьи цепи открывают свой ураганный огонь... .

Один у Чуприны убит и уже четверо ранено. Но сотник, кошкой передвигаясь вперед, командует

станичниками. Его казаки подхватывают всех раненых, волокут их и убитого под бешеным валом огня назад... Полностью вынесли!

Это – неколебимая традиция отряда. Из-за нее во многом провалился старый рейд Мищенко, обозванный «наползом». Тогда генерал связал отряд транспортом раненых, не бросив их в деревнях. Тогда же колонна помогавшего Мищенко генерала Самсонова, чтобы вынести тело французского атташе Бертона, стала вкопанной и дралась несколько часов, потеряв семерых убитыми и 33 ранеными...

Так везде в русской армии. Это вопрос не целесообразности, а духа. Казаки, в особенности уральские, которыми командовал Деникин, считали бесчестием попасть в японский плен. Однажды он видел, как в ста шагах от японской позиции убили в атаке уральского урядника. Сменить уральцев прибыли забайкальские казаки, но уральцы решили во что бы то ни стало вынести мертвого земляка. Восемь из них остались в цепи и пробыли под сильнейшим огнем до ночи. Тогда и вытащили урядника, чтобы не остался он без «честного погребения»...

Первые три дня рейда отряд Мищенко смерчем несется по японскому тылу, налетая на встречные обозы и склады. 20 мая забайкальцы 1-го Читинского полка прорываются через завесу японских постов, выскакивают на – новую подвозную японскую дорогу и видят огромный обоз, тянущийся на семь километров! Казаки в клочья рубят его прикрытие, волокут в кучи повозки, подпаливают. Отряд уходит дальше, оставляя зарево костров.

Отлично укрепленная деревня Цинсяйпао встретила их пулеметами. Три сотни сходят с коней и идут в атаку. Встречный огонь косит неумолимо. Хорунжий Арцишевский с двумя орудиями выскакивает на открытое поле. Встал перед японцами на 600 шагов! Ударил шрапнелью...

На пригорке дрогнула и отходит одна из японских рот. Сотни вскакивают на коней. Кавалерийская атака!

Деникин вместе со штабом тоже несется вперед и врубается в японские ряды.

Роты японцев храбры и погибают честно. Среди остатков своих солдат японский офицер стреляет себе в висок. У другого нет секунд на харакири, он втыкает кинжал в горло... Две японские роты изрублены, в плен попадает лишь шестьдесят человек. Казаки подбирают своих раненых и японских. Тех вместе с персоналом до этого захваченного японского госпиталя оставляют на воле. Русские хоронят своих убитых, отпевает старообрядческий поп из уральских казаков.

Впереди еще налеты и бои. В одном из них по боковому авангарду колонн японцы неожиданно врезают так, что он отскакивает прямо на Мищенко и штаб. Генерал останавливает отступающих криком:

– Стой, слезай! В цепь, молодцы!

У Мищенко давно раздроблена и не проходит нога, он, опираясь на палку, идет в атаку впереди цепи. Рядом с ним Деникин со штабом.

После боя Мищенко Деникину смущенно говорит:

– Я своих казаков знаю. Им, понимаете ли, легче, когда видят, что и начальству плохо приходится...

Здесь у штабных, как и у Ренненкампфа, «плохо держится голова». У мищенковского штаба, состоящего из пяти офицеров, за войну будет убито четверо, двое пропадет без вести, из раненых одного изувечат три раза, другого – четыре. Всего урон в 22 человека, не считая ординарцев и офицеров связи.

Выполнив поставленные задачи, отряд возвращался, когда из деревни Тасинтунь по нему открыли огонь. Можно было уйти, но сотники уральцев и терцев самочинно повели своих казаков на деревню: «не желая оставить дело, не доведя его до славного конца». В этом бою, когда ворвались в деревню, Деникин залюбовался старым японским капитаном, командиром роты, которая вплотную отбивалась от казаков. Старик во весь рост спокойно стоял на крыше фанзы, руководя огнем, пока не упал мертвым.

В результате «Майского набега» отряд Мищенко разгромил две транспортные дороги со складами, запасами, телеграфными линиями, уничтожил более восьмисот повозок с ценным грузом. Увел более двух сотен лошадей, взял в плен около двухсот пятидесяти японцев с пятью офицерами, захватив спецкурьера с большой корреспонденцией генералу Ноги; полтысячи врагов вывел из строя. Мишенковцам же рейд обошелся в 187 человек убитыми и ранеными.

Деникин позже писал:

«Но не в материальной стороне – главное. При неподвижном стоянии обеих армий на месте трудно было достигнуть большего. Важен был тот моральный подъем, который явился следствием набега – как в отряде, так, до некоторой степени, и в армии. Картины бегущего и сдающегося в плен противника не слишком часто радовали нас на протяжении злополучной кампании».

Главком прислал в отряд телеграмму:

«Радуюсь и поздравляю генерала Мищенко и всех его казаков с полным и блестящим успехом. Лихой и отважный набег. Сейчас донес о нем государю».

14 мая погиб русский флот в Цусимском проливе. Русские 2-я и 3-я Тихоокеанские эскадры под командой вице-адмирала 3. П. Рожественского сделали сюда переход в 32,5 тысячи километров из Балтийского моря вокруг Африки. Бой с главными японскими морскими силами, в котором Рожественского ранили, продолжался два дня. Из двенадцати тысяч десять тысяч русских моряков легли на своих палубах и в волнах убитыми и ранеными.

За девять месяцев в океанских бурях, тропической жаре похода русские эскадры изнурились, корабли грузно обросли водорослями, потеряв ход. Это не дало им шанса доплыть до желанного Владивостока, тем более что японцы по скорости в 15 узлов превосходили русских, делавших не более девяти. Но когда ранним полуднем на горизонте замаячил перерезавший путь японский флот, русские моряки пошли в это смертное сражение без права на победу.

Эскадры мечтали лишь умереть с честью. Они помнили, как уходил под воду «Варяг», и не могли срамиться перед героями, смотрящими на них с неба.

Бой начался, морс от взрывов снарядов и мин превратилось в лес фонтанов. Их делали кровавыми десятки японских миноносцев, впервые массово применявшихся в этой войне. Первым, отстреливаясь, погиб «Ослябя», засыпанный японскими снарядами. Они были отменны, кося большие секторы, а многие наши не разрывались, попадая же, наносили малый урон.

Загорелся и утонул «Бородино». Огромный броненосец «Александр III» опрокинулся и уходил в пучину. На его киле стояло несколько последних офицеров и матросов гвардейского экипажа. Они кричали «Ура!» другим командам, идущим на смерть...

Уже не было «Урала». Горящий как костер флагман «Суворов» погибал, отчаянно оправдывая свое имя. Адмирала Рожественского забрал подоспевший «Буйный», но горстка моряков все еще держалась на тонущем корабле. Японцы дважды предлагали им сдаться. Флагманские «суворовцы» отстреливались из винтовок до последнего, потому что ни одной пушки не осталось.

Был пожар над побуревшей бездной. «Суворова» прикрывал от снарядов броненосец «Наварин». Его изорвали минами и снарядами, перебили почти всех и ранили в голову и грудь командира барона Фитингофа. Он решил утонуть вместе с кораблем. Уцелевшие также выразили желание умереть, но не сдаться. Вынесли Фитингофа на палубу, выстроились. Офицеры простились с командой, потом все друг с другом по-братски перецеловались...

Против броненосца «Адмирал Ушаков» в четыре тысячи тонн с четырьмя орудиями, зарывающегося носом от двух тяжелых пробоин, вышли два японских крейсера, каждый около двадцати тысяч тонн с 36-ю пушками.

«Советуем вам сдать ваш корабль», – сигналили с одного японцы, выкидывая флажками еще что-то.

– Нечего дальше разбирать, – сказал командир «Ушакова» Миклуха. – Огонь!

Расстреляв снаряды, остановили машины. Открыли кингстоны, взорвали бомбовые погреба. Легли на правый борт и перевернулись килем.

Израненный после девяти минных атак «Владимир Мономах» ушел под воду с поднятым Андреевским флагом. Так же погибал крейсер «Дмитрий Донской», «Адмирал Нахимов». Были подвиги «Буйного», «Грозящего», «Стерегущего»...

На следующий день полуразбитый крейсер «Светлану» настигли два японских крейсера и миноносец. Боеприпасов у русских почти не осталось. Военный офицерский совет постановил:

«Вступить в бой. Когда будут израсходованы снаряды -затопить крейсер».

Они бились несколько часов. Тонули с реющим флагом...

Такими были русские моряки. На смену им придут матросы, которые в 1917 году будут пулями «мочить» своих офицеров. В питерском порту они станут главными потребителями кокаина, исторически запечатлятся лихо заломленными бескозырками, плечищами, перекрещенными пулеметными лентами. Этих назовут «матросней», ее в плен белогвардейцы не брали.

Летом в отряд Мищенко всеми правдами и неправдами сбежались десятки офицеров и сотни солдат, рвавшихся в боевое дело, которое здесь не увядало. Это были не пижоны, оравами мелькавшие у Ренненкампфа, а вояки, истомленные бездействием.

Бежали на этот фланг с других частей замерших Сыпингайских позиций: приходили без всяких документов или с неясным формуляром и сбивчивыми объяснениями. Прослышав о Мищенко, в России офицеры брали краткосрочные отпуска, добирались сюда, чтобы «застрять». Пылкая молодежь, штаб-офицеры, пожилые запасные – как один прекрасные бойцы.

Мищенко встречал их с напускной угрюмостью и... принимал всех. Генерал был легендарен своей любовью к подопечным, никогда никого не давая в обиду. Внутренне горячий, он внешне выглядел крайне медлительно и спокойно. Один его вид снимал тревогу в самом отчаянном бою. А за общей трапезой, в гостях у полков генерал расковывался совершенно непринужденно.

Начштаба Деникин однажды прикинул их незаконный состав, забеспокоился возможной инспекцией и доложил Мищенко о «дезертирских» цифрах. Генерал вздохнул.

– Что ж, надо покаяться.

Деникин донес в штаб армии. Но командующий генерал барон Каульбарс вдруг «благословил»! Учел побуждения «дезертиров», разрешил принимать и очередных новичков. Поставил барон одно условие: его решение не разглашать, чтобы не вызвать в отряд массового паломничества.

Последний бой конного отряда Мищенко был последним боем русско-японской войны. 1 июля под Санвайзой он взял штурмом левофланговый опорный пункт позиции противника, уничтожив батальон японской пехоты.

26 июля 1905 года 32-летний А. И. Деникин высочайшим приказом был произведен в полковники – «за отличие в делах против японцев». К этому чину, обеспечившему его роду потомственное дворянство, Деникин удостоился орденов Св. Станислава и Св. Анны 3-й степени с мечами и бантами и 2-й степени с мечами. В августе конный отряд Мищенко был преобразован в Сводный кавалерийский корпус под его же командованием, Антона Ивановича назначили начальником корпусного штаба.

«Запорожская Сечь», как называл Деникин свою казачью вотчину, закончив с японцами, начала разбираться между собой. С кургана около штаба он увидел, как на лугу казачки сбегаются в круги и спорят, ожесточенно жестикулируя. Деникинский приятель, уралец конвойной сотни объясняет:

– Сотни судятся с сотенными командирами. Это у нас после каждой войны старинный обычай. Добиваются, чтобы не лишиться права на недоданное. Казаки правильно доказывают. Один вон говорит: «С 12 января по февраль пятая сотня была на постах летучей почты, и довольствия я не получал от сотенного шесть ден...» Другой: «3 марта под Мукденом наш взвод спосылали для связи со штабом армии – десять ден кормились с конем на собственные...»

Вечером Деникин интересуется у него:

– Ну как там?

– Кончили. В некоторых сотнях скоро поладили, в других горячо было. Особенно одному сотнику досталось. Тот и шапку оземь кидал, и на колени становился: «Помилосердствуйте, много требуете, жену с детьми по миру пустите...» Сотня стоит на своем: «Знаем, грамотные, не проведешь!» Уступил сотник: «Ладно, жрите мою кровь!» Отчаянно матерился.

23 августа 1905 года в Нью-Хэмпшире при посредничестве американского президента Т. Рузвельта Россия и Япония заключили Портсмутский мирный договор. Россия отдала Японии арендные права на Квантунскую область вместе с Порт-Артуром, южную ветку Китайской Восточной железной дороги, а также южную половину Сахалина. Русские согласились уйти из Маньчжурии и признали Корею японской сферой влияния. Японцы получили все, из-за чего начали войну, и более.

С русской армией об этом не посоветовались. Она ж имела уже около 450 тысяч бойцов, на Сыпингайских позициях войска располагались не как раньше – в линию, а эшелонированно в глубину. Было в общем и армейских резервах более чем половина ее состава, что предохраняло от случайностей, давало большую активность. Фланги армии надежно прикрывались частями генералов Ренненкампфа и Мищенко. Войска омолодились, новые подкрепления прибывали бодро, весело. Войска значительно усилились гаубичными батареями, вместо тридцати шести пулеметов, с которыми начали воевать, стало 374; наладили беспроволочный телеграф, полевые железные дороги, с Россией связывались теперь не шестью, а двадцатью четырьмя поездами.

У японцев же было в это время бойцов на треть меньше, чем у русских. В плен уже попадали мобилизованные старики и подростки. Япония истощилась, прошел боевой подъем. Полгода после Мукдена японцы не отваживались, на новое наступление.

Деникин до старости возмущался:

«Что касается лично меня, я, принимая во внимание все «за» и «против», не закрывая глаза на наши недочеты, на вопрос – «что ждало бы нас, если бы мы с Сыпингайских позиций перешли в наступление?» – отвечал тогда, отвечаю и теперь:

– Победа!

Россия отнюдь не была побеждена. Армия могла бороться дальше. Но... Петербург «устал» от войны более, чем армия. К тому же, тревожные признаки надвигающейся революции, в виде участившихся террористических актов, аграрных беспорядков, волнений и забастовок, лишали его решимости и дерзания, приведя к заключению преждевременного мира».

В русско-японской войне доблестно показали себя будущие сподвижники Антона Ивановича по созданию Белой армии и первым ее боям. С октября 1904 года М. В. Алексеев был генералом-квартирмейстером штаба 3-й Маньчжурской армии, за отличия награжден многими боевыми орденами и Золотым оружием. Подполковник Л. Г. Корнилов воевал с сентября 1904 года начальником штаба 1-й стрелковой бригады. При Мукдене он прикрывал отход армии, находясь с бригадой в арьергарде. Был окружен японцами в деревне Вазые, прорвал окружение штыковой атакой и вывел бригаду с другими присоединенными частями к армии. Награжден орденами, в том числе Георгием 4-й степени, Георгиевским оружием, произведен в чин полковника «за боевые отличия».

Добровольцем прибыл на войну в июне 1904 года 26-летний выпускник Генштаба, Лейб-Гвардии артиллерист С. Марков, воевал старшим адъютантом штаба 1-го Сибирского армейского корпуса. Награжден боевыми орденами, в том числе Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантами. Сражался здесь в 85-м пехотном Выборгском полку и выпускник Петербургского пехотного юнкерского училища 22-летний А. Кутепов. «За оказанные боевые отличия» переведен после войны в Лейб-Гвардии Преображенский полк.

В Маньчжурии полковник Генштаба Деникин еще некоторое время служил штаб-офицером для особых поручений при штабе 8-го армейского корпуса под командой недавно заступившего генерала Скугаревского.

Этот генерал был типичным объектом для ненависти недовольных в разгорающейся и последующей революциях. В корпусе едва ли не все его возненавидели. Скугаревский различат только закон, устав и людей лишь в роли их исполнителей. Генерала не интересовали в подчиненных ни душевные состояния, ни личность, ни боевые заслуги. Выискивал мелочи и карал от рядового до начальника дивизии: за пропущенный пунктик в смотровом приказе, за «неуставную длину шерсти» на папахе, за «неправильный поворот» солдатского каблука.

Однажды доведенный до отчаяния генеральским разносом капитан Генштаба Толкушкин выскочил на улицу и закричал, что услышал Скугаревский:

– Я убью его!

Генерал отреагировал на это своим неподвижным выражением лица.

Как-то Скугаревский за офицерским обедом обратился к Деникину:

– Отчего вы, полковник, никогда не поделитесь с нами своими боевыми впечатлениями? Вы были в таком интересном отряде. Скажите, что из себя представляет генерал Мищенко?

Давно у Деникина язык чесался. Он начал:

– Есть начальник и – начальник. За одним войска пойдут куда угодно. За другим не пойдут...

Развернул Антон Иванович совершенно определенное сравнение между командиром типа сидящего перед ним Скугаревского и Мищенко. Замерла столовая. Скугаревский по окончании рассказа ледяно полковника поблагодарил.

Несмотря на отчаянную прямоту Деникина, генерал его самобытность запомнил. Через три года Скугаревский станет во главе Комитета по образованию войск и будет просить военного министра привлечь в Комитет Деникина.

Действовала на нервы вышедшему из боев Деникину служба в таком штабе. Причем, его, как всегда, горячие точки манили. А печкой уже стал центр Европейской России, где полыхал костер революции. Полковник воспользовался начавшейся эвакуацией войск, сославшись на последствия еще варшавской травмы ноги, которая, действительно, всю войну покоя ему не давала.

В ноябре 1905 года Антон Иванович был в Харбине, чтобы пробираться оттуда в Петербург через забушевавшую и на Дальнем Востоке Россию-матушку.

Часть четвертая (1905-1914 гг.) ПОЛКОВНИК ГЕНШТАБА

Сибирские «республики». Последствия революции. Опять в Варшаве. Саратов. Разведчик «Разведчика». Неколебимый начштаба. Киевский округ. Убийство Столыпина.

В Харбине в ноябре 1905 года полковник Деникин попал в море страстей. Здесь был центр управления Китайских железных дорог, средоточие тыловых армейских учреждений и солдатской массы, подлежащей обратной переброске на «материк».

Изданный императором Манифест от 17 октября, наконец давший России конституцию, ударил вином в голову. Люди не удовлетворились, не успокоились, а взволновались во всю ширь русского сердца. Многие ринулись к «полным» свободам и власти народа. На Дальнем Востоке в этот сумбур оживленно вмешались марксисты. Они не возглавили революционные действия, но отделения местных социалистических партий сыпали кучами постановлений и воззваний.

Ораторы их надрывались на митингах: – Долой лишенное доверия

самодержавное правительство! Долой его здешних гражданских и военных сатрапов! Вся власть – народу!

Далеко вперед по Транссибу уже действовали «революционные комитеты», «советы рабочих и солдатских (тыловых) депутатов», «забастовочные комитеты». Из Читы, Иркутска, Красноярска сообщали о создании там «республик». «Смешанные забастовочные комитеты» фактически захватили власть над железной дорогой. Во Владивостоке солдатская и городская толпа арестовала коменданта крепости генерала Казбека.

В Харбине начальник тыла армии генерал Надаров не принимал никаких мер против самоуправства. В полной растерянности был штаб главнокомандующего генерала Линевича. Он, отрезанный от России почтово-телеграфными забастовками, вел переговоры с забастовочным комитетом Восточно-Китайской железной дороги и уступал его требованиям...

«Левоуклонный» полковник Деникин хватил этого хмеля после опубликования Манифеста еще в отряде Мищенко. Старший адъютант штаба капитан Хагандоков, не афишируя, созывал некоторых офицеров для обсуждения его проекта «Офицерского союза». Деникин был на двух таких собраниях и со вниманием слушал об офицерском сообществе на выборном начале, целенаправленном на оздоровление армии. Не понравилась ему форма осуществления идеи: что-то вроде «офицерского совдепа», несродное иерархическому военному строю. Деникин в его основатели не пошел, а мищенковские «революционеры» рьяно взялись за дело.

В мае 1906 года в Петербурге, по разрешению военного министра Редигера, пройдет заседание этого общества, названного «Обновление». На его первом открытом собрании будет большая офицерская аудитория, решившая, что сюда записался сам генерал Мищенко. Председатель «Обновления» капитан Хагандоков неверный слух рассеет и изложит устав и программу союза: самообновление и самоусовершенствование; подготовка кадров, соответствующих современным требованиям войны; борьба с рутиной и косностью, «принесшими так много горя Государю и Отечеству». Но все это военный министр не утвердит, и «Обновление» исчезнет.

От программного словечка «самоусовершенствование» явно попахивало масонством, что резко аукнется Деникину в эмиграции.

В 1928 году во втором номере советского журнала «Каторга и ссылка» бывший офицер Мстиславский опубликует свои воспоминания об этом военном обществе, в котором он якобы был в руководителях. Также Мстиславский укажет:

«В рядах тайного офицерского революционного союза 1905 года числился, правда, очень конспиративно, ничем себя не проявляя, будущий «герой контрреволюции» Деникин. Он был в то время на Дальнем Востоке, и его вступление в союз в высоких уже чинах произвело на дальневосточных товарищей наших чрезвычайное впечатление».

Парижская эмигрантская газета «Последние новости» немедленно процитирует эти строки советского автора. Деникин пошлет в газету опровержение:

«Всю жизнь работал открыто, ни в какой ни тайной, ни явной политической или иной организации никогда не состоял, ни с одним революционером до 1917 года знаком не был; а если кого-нибудь из них видел, то только присутствуя случайно на заседаниях военных судов».

В 1942 году, когда Деникин будет жить на юге Франции под немецкой оккупацией и наблюдением комендатуры, в гитлеровской газете «Парижский Вестник», выходящей на русском языке, появится статья бывшего полковника Феличкина. Он обличит роль «жидомасонов» в русской революции и приведет ту же цитату Мстиславского, прокомментировав:

«Ярый противник сближения России с Германией Деникин, парализуя дальновидную политику ген. П. Н. Краснова, на наших глазах уже перешел в жидомасонский лагерь».

Мстиславского и Феличкина Антон Иванович назовет «провокаторами». Мне эту перебранку комментировать не хочется, но необходимо отметить, что до 1917 года Деникин, действительно, «ни с одним революционером знаком не был». Познакомился он «академистом» Генштаба с двумя революционерками и принял у них на хранение чемоданы с нелегальщиной...

Главным образом в Харбине бунтовали демобилизуемые запасные солдаты. А бесчинство по всему армейскому тылу задавали возвратившиеся из японского плена, их там распропагандировали оголтело настроенные солдаты и матросы. Эти политическими и социальными вопросами мало интересовались, плевали на листовки и митинговые речи, коротко рявкая: «Долой!» Посылали по матушке и свое, и комитетское начальство, требуя немедленного, без всякой очереди возвращения домой. До хаоса на сибирской «железке» в десять тысяч километров им никакого дела не было.