Текст книги "Генерал Деникин"

Автор книги: Владимир Черкасов-Георгиевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Однажды капитан едет по просторной дороге, которую вдруг пересекает топь. Вереницы китайских арб, ползущих рядом с ним, останавливаются. Китайцы начинают на горбах перетаскивать поклажу к другой стороне болота. Деникин через переводчика обращается к самому старшему здесь деду:

– Почему не загатите это место?

Старожил строго мотает головой.

– Такой порядок много-много лет. Не нам его менять.

Маньчжурия покрыта сетью заводов по производству крепчайшей китайской водки «ханшин». Они – и центры меновой торговли, общественного времяпрепровождения. Заключается же оно в том, что пьют ханшин до упаду, курят опиум до одури и режутся в азартные игры в при-тонах-«банковках». Но самый грандиозный местный колорит – хунхузы.

Эта публика, перед которой блекнут все разбойники большой дороги, стала неотделимой частью маньчжурского народного быта. Например, только в провинции Гирина водилось хунхузов до восьмидесяти тысяч. В эту золоторотную армию шли все, выброшенные за борт жизни нуждой, неудачами, преступлением, искательством приключений. В хунхузские ряды вставал разоренный пауками-чиновниками «манза» и крестьянин; игрок, продувшийся в «банковке»; «бой», обокравший господина; провинившийся солдат. Причем, бывший солдат, когда прискучивало ему хунхузское житье, просто возвращался служить в другую провинцию.

Главарь банды хунхузов был выборным и пользовался неограниченной властью. Эти лидеры предвосхитили будущую деятельность мафиози по всем статьям. Главари с китайской аккуратностью делили территорию и никогда не сталкивались в чужих районах действий. Хунхузы методично «рэкетирствовали», облагая данью заводы, «банковки», богачей, грабили подрядчиков и время от времени поголовно реквизировали населенные пункты.

Банды брались и за поселки с русскими гарнизонами. Основывая международный криминальный «институт заложников», они хитроумно атаковали. Одни хунхузы оттягивали на себя пограничников, а другие захватывали строго намеченных заложников для получения выкупа. В конце операции организованно отступали. Когда пограничники отрезали им отход, хунхузы дрались до последнего.

Китайская администрация и войско не боролись с хунхузами. Как повсеместно выродилось в последующем XX веке, власть была коррумпирована. В лучшем случае ее нейтралитет опирался на вековую китайскую мудрость, вроде: «Вы нас не трогайте, и мы вас не тронем». В древнем ключе мыслили и рядовые беззащитные китайцы, видевшие в окружающем хунхузском терроре нечто судьбоносное...

Как-то Деникин вместе с разъездом шел по следам хунхузов. Пограничники заскочили в очередную деревню и начали обыскивать фанзы, спрашивать о бандитах жителей. Те подобострастно отвечали, что ничего о хунхузах и не слышали. Когда разъезд выехал к другой околице, сзади грянули выстрелы. Двое пограничников – наповал. Разъезд спешился и бросился назад, перебил хунхузов.

Теперь выяснилось, что они здесь уже несколько часов поочередно грабили фанзы.

Пленных хунхузов пограничники сдавали ближайшим китайским властям. Те их допрашивали, изощренно избивая бамбуковыми палками, но никогда ни один хунхуз не выдал своих. Потом разбойников судили и публично казнили, отрубая головы. Шли хунхузы на смерть с величайшим спокойствием.

В Имянпо Деникин видел пойманного пограничниками знаменитого хунхузского предводителя Яндзыря. Тот пел песни, веселил остротами столпившихся поодаль китайцев. Увидев Деникина, засмеялся и на русском сказал:

– Шанго, капитан, руби голова скорей!

Маньчжурия находилась на военном положении, числилась в оккупации, но вне железнодорожной зоны пограничники не вмешивались в управление краем. На подконтрольной же территории русские сталкивались с китайцами из-за постоя, реквизиций, во многом местные власти их игнорировали. Деникин пытался разобраться в причинах. Свои выводы он докладывал по начальству; как всегда, перелагал умозаключения на бумагу, чтобы опубликовать их в печати при удобном случае. Капитан ясно видел язвы колониальной и концессионной практики.

Предприниматели и подрядчики из России, как и других промышлявших здесь держав, со всей алчностью эксплуатировали труд китайцев. Но попытки помешать им, например, упирались в рабскую зависимость от переводчиков. Некоторые офицеры в бригаде Деникина служили с закладки трассы, но лишь один сносно говорил по-китайски. Приходилось использовать или китайцев, знающих русский, или двоих-троих старых пограничников, кое-как объяснявшихся с местными. Китайские и русские толмачи пользовались своей исключительностью с крайней наглостью. Бессовестно вымогали, погубили не одну китайскую жизнь.

Все же было немало плюсов. С приходом русских появилась масса рабочих мест, распахнулся местный производственный рынок, плоды которого оплачивались полноценной российской валютой. Благосостояние страны росло из-за открытия торговых границ.

На Пасху Деникина произвели в подполковники. И все лето потом он напряженно ловил случай, чтобы попасть на долгожданный фронт.

В это время, добившись господства на море, японцы реализовывали свою следующую цель – уничтожение сухопутных русских войск в Маньчжурии. Хотя Россия имела армию в 1,1 миллиона кадровиков и три с половиной миллиона запасных, она сумела выставить против врага здесь только 83 тысячи, не считая пятидесяти тысяч пограничников и оккупационных гарнизонов. Подкрепления ей из-за пропускной способности тогдашнего Транссиба могли поступать лишь на шести сквозных поездах в сутки.

Совершенно недооцененная Россией Япония могла поставить под ружье около трех миллионов человек. Русские же предполагали, что и на пределе японцы способны мобилизовать лишь 348 тысяч, причем ввести в бой тысяч двести пятьдесят. Но у этой маленькой страны «оказалось» только 400 тысяч хорошо обученных резервистов. Их тринадцать бригад по организации и вооружению могли драться наряду с полевыми дивизиями. Из призывников всего ушло на войну 1,2 миллиона японцев. И в первой половине 1904 года их кулак в 283 тысячи с 870 орудиями против 322 русских пушек быстро разворачивался по суше.

Почему русские все это прохлопали? Во-первых, японская душа оказалась гораздо таинственней пресловутой загадочности русской души. Разведчики всех мировых держав работали в Японии как впотьмах. Здесь завербовать кого-то было невозможно, и японское командование было гениальными секретчиками.

О качестве и духе японской армии русские офицеры плохо «подозревали», до конца XIX века военные специалисты не обращали на это внимания. Лишь в 1901 году генштабисты начали черпать знания из «не подлежавшего оглашению» «Сборника военных материалов по Азии». Но особенно не напрягались, потому что, например, знаток данного вопроса военный агент полковник Ванновский уверял, что вооруженные силы Японии – блеф, а армия ее опереточна. Не интересовал Дальний Восток ни российскую печать, ни научные круги, что подытожил Витте:

«В отношении Китая, Кореи, Японии наше общество и даже высшие государственные деятели были полные невежды».

В марте 1904 года армия генерала Куроки высадилась в Корее. В апреле на реке Ялу она нанесла поражение русскому Восточному отряду, обеспечив высадку армии генерала Оку, которая перерезала «железку» на Порт-Артур, отбросив небольшой русский отряд, прикрывавший к нему дальние подступы. Оставив одну дивизию на Квантунском полуострове, японцы начали наступать на север, к Ляояну, а на Порт-Артур отдельно двинулась армия генерала Ноги.

На выручку Порт-Артуру пошел 1-й Сибирский корпус генерала Штакельберга, но в июне его разбили под Вафангоу. Русские потеряли около десяти тысяч солдат, японцы – 1163, захватив триста пленников и четырнадцать орудий.

Ляоянское же сражение шло в августе. 125 тысяч, как всегда, наступающих японцев дралось против усилившихся корпусами из Европы 158 тысяч русских. На этот раз у японцев было убито двадцать три тысячи, у русских – девятнадцать. Несмотря на это, Куропаткин отвел войска на север, к Мукдену.

Генерал Куропаткин не дерзал, потому что еще в 1901 году военным министром принял план этой войны. По нему предстояло плотно прикрыть Владивосток

и Порт-Артур, сосредоточить главные силы в районе Мукдена– Ляояна—Хайчена, постепенно отступать к Харбину, пока не соберутся могучие силы русских. Командующий и отступал себе, не помышляя об активности. Генерал граф Келлер, пытавшийся на своем участке под Ляояном контратаковать, едва ли не единственный мужественно высказался в своем донесении: «Неприятель превосходит нас только в умении действовать».

К середине сентября русская армия окрепла до 195 тысяч штыков, 19 тысяч сабель, 758 орудий против 150 тысяч штыков и сабель, 648 орудий японских армий. В начале октября Куропаткин объявил о наступлении, отмстив в приказе: «Пришло для нас время заставить японцев повиноваться нашей воле, ибо силы Маньчжурской армии стали достаточны для перехода в наступление». Его старинный план победы в этой войне обрел реальность.

В результате же последующих боев на реке Шахэ, длившихся до начала октября, русские потеряли свыше сорока тысяч человек, а японцы – свыше двадцати тысяч. Русские всегда умели доблестно идти на смерть. В этом сражении появилась в императорской армии традиция называть плацдармы, на которых бились геройски, именами командиров. Бригада 5-й сибирской дивизии генерала Путилова потеряла на сопке 15 офицеров и 532 солдата, было ранено около восьмидесяти офицеров и двух с половиной тысяч солдат. Но бригада не сдала высоту, выстлав полутора тысячью японских трупов склоны своей «Путиловской сопки».

На этом рубеже войны противники выдохлись, перейдя к обороне. Между ними протянулся позиционный фронт в шестьдесят километров.

Летом нетерпеливый подполковник Деникин побывал в Харбине у начальника округа генерала Чичагова, который решительно отказался отпустить его в действующую армию. В августе Деникин отправился в штаб Маньчжурской армии в Ляоян. Он хорошо знал его начальника генерала Сахарова по службе в Варшавском округе. Сахаров был рад бы помочь, но объяснил, что Заамурский округ подчинен командующему лишь оперативно, ни тому, ни ему распоряжаться его личным составом нельзя.

Вернулся подполковник к своим «стражникам» опять удрученным. Хотелось быть в главном деле, хотя Деникин понимал, что и от пограничников многое зависит.

Все беспокоились: подымется ли против русских Китай? Это было бы тяжелой пилюлей. Против правого фланга и тыла Маньчжурской армии стоял десятитысячный китайский отряд генерала Ма и пятидесятитысячный Юань-Шикая. Правда, в Северной Маньчжурии не очень значительны были небольшие военные отряды китайцев, иХ1народной милиции и банды хунхузов. Но они могли стать прекрасными партизанами, которым ничего не стоило обрушиться на тонкую паутину пограничников между Забайкальем и Владивостоком, железнодорожно отрезать воюющую русскую армию от «материка» России. Счастье, что в конце концов китайцы предпочтут русскую оккупацию японской, сохранив в войне нейтралитет.

Вскоре выручил Деникина тот самый случай. Один капитан Генштаба попросился из-за болезни убыть из фронтовых маньчжурцев в части поспокойнее. Сахаров и предложил Чичагову «обменять» того на Деникина. В середине октября пили «посошок» пограничники, провожая своего начштаба.

Прибыл Деникин в штаб Маньчжурской армии, и – новый сюрприз! Офицер по назначениям сразу сказал:

– Получена телеграмма: тяжело ранен и эвакуирован полковник Российский – начальник штаба Забайкальской дивизии генерала Ренненкампфа. Не хотите ли на эту должность?

Радостно воскликнул Деникин:

– Охотно принимаю назначение!

Штабист усмехнулся.

– Должен вас предупредить, штаб этот серьезный... Голова там плохо держится на плечах.

– Ничего, – отвечал подполковник, – Бог не без милости.

В полчаса Деникин собрался, велел седлать ординарцу Старкову коней. Засуетился и конный вестовой подполковника со вьючной лошадью, на которую требовалось пристроить деникинскую походную кровать-чемодан «Гинтера», в чем помещался весь скарб начальника. Расторопный Старков порадовался давно невиданному оживлению Антона Ивановича. Он, донской казак, бывалый пограничник, был готов за командиром в любые огонь и воду. Тронулись к затерянному в горах отряду Ренненкампфа.

28 октября 1904 года Деникин прибыл в Цинхечен в Восточный отряд генерала Ренненкампфа и вступил в должность начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии и штаба отряда, располагающегося здесь. Отряд состоял из трех полков 71-й пехотной дивизии и трех полков Забайкальской казачьей дивизии с артиллерией и приданными более мелкими частями. Он делился на три группы с дислокацией центральной в Цинхечене, прикрывавшей левый фланг Маньчжурской армии.

Лишь часть отряда в Цинхечене жила в фанзах и дворовых постройках, большинство же месяцами холодной осени, морозной маньчжурской зимы – в землянках, по сути, ямах. Их рыли глубиной в аршин, ставили жерди, крыли гаоляновой соломой и засыпали землей. Стены, потолок, пол, двери были из гаоляна. Чтобы согреться, весь день жгли каменную печку с трубой из керосиновых банок.

Штаб жил в фанзе с двумя длинными рядами кан – отапливаемых кирпичных лежанок. В ее закутке спал и генерал Ренненкампф. Работа тоже шла здесь. На циновках кан спали, сидели, писали, ели, потому что маленького стола, затиснутого в проход, всем не хватало. Пробиться маркитантам сюда по горному бездорожью, под пулями налетчиков непросто, хлеба недоставало, пекли лепешки. Мясом выручал обильный местный скот. Офицерская еда почти не отличалась от солдатской. Праздновали, когда удалой маркитант с уцелевшей провизией пробивался к ним, хотя и заламывал двойные цены.

Бюрократией в здешнем штабе и не пахло. Административная и хозяйственная часть корпела над справками и отчетами далеко за перевалом, изредка оттуда прибывали к Деникину с докладом. А у его здешних подчиненных не было ни пишущей машинки, ни ротатора, карманные полевые книжки – для всех приказов, распоряжений, донесений.

Генерал фон Ренненкампф был очень своеобразной фигурой. Природный солдат, храбрец, он не боялся никакой ответственности, отлично ориентировался в бою, не поддаваясь сумятице переменчивых и тревожных донесений; умел приказывать, всегда стремился вперед и зря не отступал. Командующий Куропаткин после поражений Восточного отряда Засулича и корпуса Штакельберга этим летом писал государю: «Резкое отношение генералов Засулича и Штакельберга, в особенности последнего, к подчиненным помешало установить правильные отношения между ними и войсками... Генералы Мищенко и Ренненкампф пользовались авторитетом и любовью».

Деникин мог бы подписаться под этими оценками. Засулича войска не любили, а Штакельберга, положившего десять тысяч под Вафангоу и отступившего, хотя измотанные японцы не преследовали, ненавидели. Но Деникин мог бы кое-что и уточнить. Мишенко, с которым ему предстоит воевать дальше, любил людей. Лихого Ренненкампфа подполковник наблюдал и корнетом, потом невольно присматривался к его натуре. Этот генерал смотрел на людей лишь как на солдатиков, выскакивающих из шкатулки, как на орудие боя и его личной славы. Чуяли это и бойцы, но из-за боевой косточки смельчака Павла Карловича верили в него, беспрекословно повиновались, хотя близости не было.

Ренненкампф мог мало с кем из генералов сравниться по боевой репутации, в отряд тучей налетали корреспонденты. В штабе Деникина всегда толклись и чины высших штабов, а также суетился рой порученцев-офицеров, «задержавшихся», «свернувших с дороги». Все они мечтали в чем-нибудь здесь поучаствовать, чтобы занести в свои послужные списки имя прославленного отряда.

Неподдельно же повезет тут тезке Краснова по имени-отчеству, тоже будущему сопернику Деникина – барону Петру Николаевичу Врангелю. Бывший кавалерийский корнет, он, как и Деникин, по своему желанию прибыл на войну, дрался в отряде Ренненкампфа в составе 2-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. В декабре 1904 года 27-летний хорунжий барон Врангель, как и Деникин потом, «за отличие в делах против японцев» будет произведен в следующий чин, сотника, что соответствовало поручику в пехоте и кавалерии. По окончании войны барон удостоится орденов Св. Анны IV степени с надписью «За храбрость» и Св. Станислава с мечами и бантом.

Начштаба Деникин посмеивался в усы и крутился по тысяче своих дел. Он начал понимать, почему китайцы все же предпочтут русскую оккупацию японской. Тут, где населенные пункты переходили из рук в руки, можно было сравнить оба «рейтинга». Японцы безупречны лишь в том, что, отступая, оставляли постройки в порядке по своей национальной аккуратности. Наши солдаты, особенно казаки, проходили по ним мамаем. Остроглазый Ренненкампф, учтя и это, стал заставлять роты и сотни при новом взятии местности квартировать в тех же строениях, что и до того.

В остальном китайцам не приходилось между русскими и японцами выбирать. Русские общительны, не высокомерны. Японцы же «китаез» за людей не считали. Среди них японцев интересовали только женщины. Их по установленному режиму отбирали и уводили с собой. Развлекались они с секс-рабынями даже на своих аванпостах. Бывало, захватывали разведчики японскую заставу и обнаруживали на ней в самом жалком состоянии китайских узниц.

Зависимость от переводчиков, которой хлебнул Деникин в пограничниках, здесь стала угрожающей. Среди китайцев масса их расплодилась, и все были готовы шпионить как для русских, так и для японцев. По всему фронту эти уличенные двойные агенты гибли сотнями, но на смену им грибно вырастали новые «добровольцы». При расследованиях сводили счеты, оговаривали друг друга кто ни попало, шпиономанией пользовались проходимцы...

Деникин сидит на циновке кана и пьет чай с дивизионным врачом Маноцковым. Тот рассказывает:

– Был у нас никуда не годный прапорщик, призванный из Петербурга, тосковал по молодой жене, а больше по доходному делу, что там оставил. Пуль боялся, но однажды привозят ко мне его казаки раненным в ногу, а также двух китайцев, которых их косами вместе связали. Объясняют, что ехал прапорщик с казаками в Шахеду, в обоз. Захотел дорогой по надобности в рощу. Они остановились, вдруг слышат через несколько минут выстрел за деревьями, куда прапорщик ушел. Побежали туда и видят: лежит прапорщик раненным, а невдалеке эти два китайца убегают. «Это мои убийцы!» – прапорщик кричит.

Маноцков закурил и продолжил:

. – Посмотрел я прапорщика: температура высокая, но рана пустяковая. Смутило, что вокруг входного пулевого отверстия ожог, как при выстреле в упор бывает... Китайцев тут же допрашивают через переводчика. Китаец-переводчик много чего-то на своих земляков наговорил. Так постарался, что срубили тем головы... Потом слышу из лазарета, бредит кто-то, стонет. Зашел в него, а прапорщик с выкаченными глазами на кане сидит и что-то бормочет, сам с собой разговаривает. Увидел меня и кричит: «Где эти манзы, что с ними сделали?» Я отвечаю: «Казнили». Забился, завыл прапорщик: «Боже, какой ужас! Ведь это я сам в себя выстрелил...»

Нахмурившийся Деникин спрашивает:

– А потом?

– Эвакуировали прапорщика.

– Почему же вы его не уличили?

Маноцков раздраженно гасит папиросу.

– Потому что я врач, а не прокурор... К тому ж, отрубленные головы не приставишь.

В октябре наместник Дальнего Востока адмирал Алексеев, бывший главнокомандующим Маньчжурской армии над командующим Куропаткиным, наконец, в третий раз добился своей отставки у императора. С устранением одного «главного никчемного» другой стал главнокомандующим – сам Куропаткин. Маньчжурскую армию преобразовали в три. Во главе 1-й, восточной, стал генерал Линевич; 2-й, западной, – генерал Грипенберг; 3-й, центральной, – генерал барон Каульбарс. Отряд Ренненкампфа вошел в 1-ю армию Линевича.

Из штаба Куропаткина постоянно .нацеливали ренненкампфовцев на дорогу из Цзянчина в Синцзинтин, по которой противник мог обойти Мукден. Поэтому ее непрестанно разведывали. 19 ноября Ренненкампф, давно тяготившийся затишьем, лично повел по ней три батальона, четыре сотни и двенадцать орудий на деревню Уйцзыюй. Отправился с ним и более вышестоящий генерал Экк, хотя распоряжался всем Павел Карлович. Рядом с ним ехал начштаба Деникин.

Холодным утром отряд двигался по широкой лощине между сопками, откуда в любой миг могли застучать пули. Опережая колонну, конные заставы подскакивали к склонам, казаки спрыгивали, лезли на сопки, прикрывая отряд. Перекатами действовали заставы: одни, отнаблюдав, пристраивались в хвост, другие впереди устремлялись на сопки.

Остановились на привал. Воздух чист и прозрачен, Деникин выводит донесение в штаб армии. «Вззы... вззы!» – услышал вдруг. Будто шмели!» «Вззы, вззы, вззы...» – прямо над головой. ^А

Ренненкампф весело говорит ему:

– Ну-с, Антон Иванович, поздравляю вас с боевым крещением!

Да это японские пули! Неприцельно бьют откуда-то с вершины. Никто не обращает на них внимания.

20 ноября был для Деникина первый в жизни бой. Отряд сбивает японцев с перевала Шунхайлин, потом гонит их из Уйцзыюя. Заночевали в деревне, на прилегающих сопках выставили аванпосты.

В одной фанзе спят Ренненкампф, Экк, Деникин и другие штабисты. На рассвете – бешеный огонь с сопок! Что такое? Там же отрядные дозоры... Выясняется, что обманули японцы. Ночью они, громко говоря по-русски, подошли к двум заставам и перебили их. Захватили гряду и полосуют сверху деревню. К вершине на подмогу спешит батальон.

Пули горохом лупят по крыше и стенам командирской фанзы. Но бравый обычай, заведенный Ренненкампфом, непреложен. Офицеры, будто не слыша «музыки», неторопливо собираются. Они выходят сделать утренний туалет во двор, где пули завывают. Во главе с совершенно невозмутимым фон Ренненкампфом под выстрелами пьют чай – дольше обычного.

Потом идут в лощину к резерву, открыто стоящему у перекрестка дорог. Сверху и по нему начинается шквальный огонь. Санитары оттаскивают троих раненых.

Бравада хороша, если не затрагивает других, Деникин обращается к Ренненкампфу:

– Ваше превосходительство, надо отвести резерв под сопку.

– Погодите, после ночной тревоги люди нервничают, – поглаживая усы, отвечает генерал. – Надо успокоить.

Деникин не выдерживает:

– Мы и останемся здесь для «успокоения»! А резерву все-таки разрешите укрыться.

Ренненкампф соблаговоляет разрешить. В этом генерал ведет себя корнетом, рискующим сорваться с подоконника третьего этажа. За войну он получит пули в шею и ногу. Головы у его штабных, действительно, «плохо держатся на плечах». Все генеральские ординарцы-офицеры будут перебиты, переранены, как и два адъютанта. К полковнику Российскому, которого Деникин заменил, тяжело ранят подполковника Гурко. Убиты подполковники Можейко, Шульженко, ротмистр Сахаров. Зато на штабных здесь любуются всегда, как и на командира.

Отряд вернулся на базу, и 23 ноября в штаб докладывают, что японцы теснят аванпосты у Цинхечена. Следующим утром противник наступает по лощине густыми колоннами. Началось Цинхеченское сражение.

Ренненкампф со штабными летит на горный НП, с которого открывается картина боя. Подскакивает связной: начальник авангарда, командир казачьего полка тревожно, сбивчиво доносит обстановку. Этого Ренненкампф не переваривает, он матерится и пишет тому оскорбительную записку. Цедит сквозь зубы:

– Боюсь, этот... мне все напутает!

Деникин восклицает:

– Ваше превосходительство, разрешите мне принять авангард.

– С удовольствием! Желаю успеха.

Подполковник скачет к полку, заранее переживая

реакцию на это его командира. А тот, узнав о смене, вдруг снимает папаху и крестится.

– Слава Тебе, Господи! По крайней мере, теперь в ответе не буду.

Деникину грустно. Сколько раз он уже натыкался на безусловных храбрецов, у которых только от одного уходила душа в пятки – от ответственности.

Он разворачивает авангард в полтора батальона, четыре казачьи сотни с горной батареей. Своим «передком» – левым крылом отряда Деникин прикрывает лощинный вход на Цинхечен. На него идет с двумя батареями японская пехотинская бригада и несколько эскадронов конницы.

В этот день на своей сопке деникинцы отбивают огнем все атаки. У соседа на его сопке по центру, подполковника Бугульминского полка Береснева японцы иногда врывались на позицию. Тогда бересневцы сбрасывали их вниз штыковыми контратаками.

Ночь была очень холодная. В напряженном ожидании лежали стрелки Деникина с винтовками в закоченелых руках на гребне сопки. Подполковник спустился вниз к резерву. Некоторые грелись у скрытно разведенных костерков, а многие заснули на разостланной соломе, хотя мороз покрепчал. Ординарец Старков раздобыл лом, вырубил в промерзлой земле ямку, сделал в ней соломенную постель для Антона Ивановича. Тот попробовал прилечь: нет, холодище.

Все равно спать не удалось. Японская пехота снова ринулась на вершину. Деникин взлетел на нее, разгруппировал цепи. Было очень темно, дрались, только стреляя, лишь вначале. То тут, то там наседал враг. Из-под огня вдруг выныривали юркие япончики и кидались на гребень. Тогда русские вставали в штыковую...

В конце XX века всемирно раздули неуязвимость восточных единоборств и суперменство их родоначальников – японцев, китайцев. В эту войну русские навалили горы японских трупов своими рукопашными приемами. Российская армия была закалена русским рукопашным боем.

Задавали тон ее восемьдесят процентов крестьянских парней, сызмальства бившихся в родных деревнях стенка на стенку. В рукопашно-штыковую науку входили «крестьянские», «разбойничьи», «военные», «казачьи», «ритуальные» стили, причем некоторые – из определенной российской местности. Не уступали солдатам, казакам и офицеры, по неотвратимому дуэльному закону выходившие на поединки. Их «спецподготовка», честь давала очки вперед и самурайскому кодексу. Я пончики в единоборствах против русских никак не выстаивали.

25 ноября японцы, усилившиеся подкреплениями, обрушились на Деникина по всему его фронту. Они охватывали позицию слева, чтобы пробиться на Синцзинтин-скую дорогу. Подполковник бросил туда спешенных казаков: не дать японцам удлинить радиус охвата. Станичники начали косить с высоток прицельными выстрелами.

Наступающие несокрушимо рвались наверх, вот уже на полторы тысячи шагах...

Деникин лежит здесь на возвышении, едва поднимая голову из-за настила встречного огня. Он вдруг видит, что командир ближней роты капитан Чембарского полка Богомолов идет во весь рост по цепи своих стрелков, проверяя винтовочные прицелы.

Деникин кричит:

– Капитан, зачем вы это делаете? Нагнитесь!

Богомолов отвечает, перекрикивая гром выстрелов:

– Нельзя, господин подполковник... Люди нервничают, плохо целятся.

Капитан шагает дальше по цепи в снежных прогалинах. Кругом утыкаются навечно в землю солдаты. Корчатся раненые: японские пули медные, старого образца, тяжело увечат. Капитан Богомолов, не склоняя головы, идет. Вот ударяет пуля в унтера, тот вскидывает руки и умирает. Это любимец капитана. Богомолов приседает около него, целует в лоб. Сидит рядом минуту, закрыв лицо руками. Опять встает и опять шествует в полный рост по цепи.

В японских окопах при таком огне обычно все живое врастало в землю. Деникин думает:

«Сколько таких Богомоловых шагает по маньчжурским полям! Оттого почтительны японцы к храбрости русского офицера. И оттого офицерская убыль в боях всегда процентно много выше солдатской...»

Деникин удерживает свою сопку и против артиллерии. Выехавшую напрямки японскую батарею горные батарейцы подполковника заставляют замолчать после третьего выстрела. Пять дней отбивал Деникин японцев со своего плацдарма.

После Цинхеченского сражения в труды по истории войны вошли наименования: «Ренненкампфовская гора», «Берсеневская сопка». Появилась и «Деникинская сопка»!

Это совсем другое, нежели позже в XX веке стали называть знаменитыми и популярными фамилиями современников некие звездочки, планетки, виданные только астрономами в телескоп. Та география была кровава, ее создатели в мундирах щупали «свои» высоты вспотевшими на морозе телами.

В декабре Деникин участвовал в усиленных разведках по левому флангу отряда. Они, дважды сбивая передовые части японцев, ходили к Цзянчану. Во главе самостоятельного отряда Деникин сбросил японцев с перевала Ванцелин.

Перед Новым годом подполковнику Деникину припало увидеться с главнокомандующим Куропаткиным. Тот прибыл в их район, Ренненкампф взял Деникина на высокую встречу. Выстроился почетный караул роты со знаменем, Деникин стоял на фланге. Когда Куропаткин приблизился, Ренненкампф представил подполковника главкому.

Куропаткин несколько раз крепко пожал руку Деникину и сказал:

– Как же! Давно знакомы, хорошо знакомы.

В этом не было двусмысленности. Воин-скобелевец Куропаткин не был злопамятен и уже слышал о здешних отличиях Деникина. Ничем не поминая их «академическую» баталию, главком за завтраком очень любезно расспрашивал подполковника о его службе.

Ренненкампф был озабочен предстоящим рейдом Западной конницы, который он мечтал возглавить. Об этом шел его главный разговор с Куропаткиным. Когда тот уехал, генерал мрачно сказал Деникину:

– Поведет конницу Мищенко.

20 декабря 1904 года пал Порт-Артур. Против Маньчжурской армии освободилась армия генерала Ноги, и поэтому, не дожидаясь общего наступления, 9 января бросили в набег конный отряд генерала Мищенко. 77 эскадронов и сотен при 22 орудиях должны были сокрушить «железку» Хайчен—Кайчжоу, станцию и порт Инкоу. Но отряду, скованному обозом, потом транспортом с ранеными, мало что удалось.

Ренненкампф торжествовал, немедленно запустив крылатую фразу:

– Это не наБЕГ, а наПОЛЗ!

С тех пор между этими двумя выдающимися генералами неприязнь переросла во вражду. Но неудача «наполза» не подорвала высочайшей боевой репутации Мищенко.

В это время силы у японцев и русских были приблизительно равными, наши с нетерпением ждали «настоящего» наступления. В конце января состоялось Хейкотайское сражение. Русские атаковали в снежный шторм и были близки к победе, если б Куропаткин действовал решительнее. Но после двух дней боев снова отошли.

На три недели фронт замер. Новое наступление главком назначил на февраль. Назревала последняя, самая грандиозная Мукденская битва. Японцы перебросили на русский аванпост записку:

«Мы слышали, что через пять дней вы переходите в наступление. Нам будет плохо, но и вам нехорошо».

В предыдущих боях генералу Мищенко раздробили кость ноги, он лежал в лазарете Мукдена. Командовать Западной конницей назначили Ренненкампфа. Тот спросил Деникина:

– Не желаете ли, Антон Иванович, ехать со мной?