Текст книги "Генерал Деникин"

Автор книги: Владимир Черкасов-Георгиевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Вот новости! Никогда не было по Генштабу принудительных назначений, тем более в Сибирь... Полковник разозлился и запальчиво послал крайне короткий рапорт: «Я не желаю». Потом успокоился и подумал, что не сносить ему головы. Как вдруг пришел новый запрос с предложением Деникину принять штаб 57-й пехотной резервной бригады!

Бригада была из четырех полков двухбатальонного состава, пост начштаба в ней равнялся дивизионному. Совсем другое дело, да еще с прекрасной стоянкой бригады в Саратове, на исконно-русской Волге. Осточертела полковнику Польша, и с ее красивой Варшавой.

В конце января 1907 года Деникин прибыл в Саратовскую губернию, самым молодым российским губернатором которой недавно был Столыпин. А бригада, штаб какой вверили полковнику, находилась на территории Казанского военного округа, площадью равного средней Европе, что отметил незадолго до этого в ней побывавший Деникин. С новым начштаба приехали и устроились на его квартире мать и нянька Полося.

Округ был отдаленным, вне внимания высокого начальства и всегда провинциально отстававшим от столичных и пограничных округов. Но с возвращением сюда трех бригад, дравшихся на войне, жизнь переломно закипела. С новыми командирами появились свежие веяния, пехотное офицерство словно проснулось.

Тогда военный ренессанс закипел по всей России. Даже выгнанный в отставку Куропаткин в своих «Итогах» о командирах японской кампании написал:

«Люди с сильным характером, люди самостоятельные, к сожалению, не выдвигались вперед, а преследовались; в мирное время они для многих начальников казались беспокойными. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди бесхарактерные, без убеждений, но покладистые, всегда готовые во всем соглашаться с мнением своих начальников, выдвигались вперед».

В точку это попадало о «беспокойном» Пузыревском, несмотря на что закончил все-таки генерал в «некомандирском» кресле члена Госсовета. Японская война заставила понять и необходимость учебы командного состава.

Раньше начальник, начиная с комполка, мог непыльно проживать на багаже своего училища. Мог не обращать никакого внимания на прогресс военной науки, никого это не волновало, проверять считалось оскорбительным. Критерием оценки командирского уровня было лишь общее состояние его части и в какой-то степени управление ею на маневрах, хотя и ошибки на ученьях благодушно списывались.

В 1906 году Верховный главнокомандующий Николай II приказал:

«Установить соответствующие занятия высшего командного состава, начиная с командиров частей (полков), до командиров полков включительно, направленные к развитию военных познаний».

Сильно раздражились ветераны за такой «подрыв авторитета» и «поругание седин». Занятия эти заключались в двухсторонних военных играх на планах или в поле. Позже, часто участвуя в них, Деникин убедится в большой пользе этого – отсеивались невежды.

Ввели новые пенсионный устав, аттестационные правила. Началось «избиение младенцев»: добровольный уход и принудительная отставка старожилов. В результате за 1906—07 годы было уволено и заменено от пятидесяти до восьмидесяти процентов начальников – от комполка до командующего войсками округа.

В то же время офицерство, чувствуя свою вину за проигрыш войны, тяжело переживало бешеную атаку на себя. Правые науськивали армию на «разгон арестантской Думы», «возвращение розги», «возврат к исконности». А революционеры, возненавидевшие армию, подавившую восстания, сомкнулись с радикальными демократами. Эти травили в печати, особенно глумясь карикатурами в юмористических журналах; высмеивая с театральных подмостков. Обличали на заседаниях земств и городов, поносили понятия о воинском долге с думской трибуны и даже в военных судах речами адвокатов.

Многие офицеры поколебались верой в свое призвание. Начался «исход» и трудоспособных военных, приведший в 1907 году к некомплекту в 20 процентов офицерского состава армии. Молодой подполковник Генштаба князь А. Волконский восклицал на газетных страницах «Русских Ведомостей»:

«К несчастью, и внутренние процессы при разгаре страстей не могут пройти безболезненно!.. И вот из оскорбляемых, оклеветанных рядов армии раздаются спокойные голоса: оставьте нас, нам нет дела до ваших партий; меняйте законы – это ваше дело. Мы же – люди присяги и «сегодняшнего закона». Оставьте нас! Ибо, если мы раз изменим присяге, то, конечно, никому из вас тоже верны не останемся... И тогда будет хаос, междуусобие и кровь».

Так чувствовал себя и молодой полковник Деникин, он был из тех, кто в любых бучах не собирался снимать форму. Многих из военной молодежи маньчжурская неудача морально толкнула к возрождению. Как никогда, в это время у лучших заработала мысль, усилилось самообразование, зачитывали военную печать, о необходимости реорганизации армии во всеуслышание говорили, писали, кричали.

Начались реформы, учитывающие кровавый боевой опыт. Траншеи заменяли прошлую фортификационную сложность, налаживалось тесное взаимодействие родов войск и применение техсредств связи, усиливалась артиллерия, внедрялась стрельба с закрытых позиций. Повышался образовательный ценз училищ, разрабатывалась новая войсковая дислокация... Правда, стремительный Деникин считал, что все это идет «страшно медленно».

Либерально настроенный Антон Иванович, несмотря на «органическую» симпатию к «монархически»-суровому Столыпину, вблизи себя плохо переносил жестоких и деспотичных людей. Поэтому чумой на его голову и многих его однополчан обрушилось в таком апофеозе свободомыслия назначение командующим войсками Казанского округа генерала Сандецкого.

Сандецкий никогда не воевал, но в 1905 году командиром пехотной дивизии усмирил в Екатеринославле восстания и получил пост командира Гренадерского корпуса в Москве. Теперь генерала повысили до командующего округа, так как Поволжье, находящееся на военном положении, еще пылало крестьянскими бунтами. Прежний командующий генерал Карас избегал крутых мер, страхуясь посылкой незашифрованных (!) телеграмм Столыпину с просьбами смягчать смертные приговоры военсудов, нуждавшиеся в утверждении Карасом. Этим он переводил стрелки на премьера и государя, и терпеть Столыпину малодушного генерала надоело.

Прибыв в округ, Сандецкий «сумел» за несколько месяцев утвердить сотни казней против единичных за год Караса. Штабы же округа вздрогнули от потоков бумаг, требуемых новым командующим. Оказалось, что тот читает не только бригадные, но и все полковые приказы. Грозен был Сандецкий на либеральных начальников, постоянно возвращая «дисциплинарки» с одинаковыми пометками: «В наложении взыскания проявлена слабость. Усилить. Учту при аттестации».

От аттестации же полностью зависела офицерская судьба. У многих полетели карьеры по огульному нраву, причудам Сандецкого. Особенно переживал начштаба Деникин, прямо за это отвечающий в своей бригаде.

Полковник Леонтьев, отлично аттестованный на выдвижение, принял скверно обученный до него батальон, который плохо выглядел на смотре. Сандецкий, не разобравшись, отменил леонтьевскую аттестацию, объявив полковнику «предостережение о неполном служебном соответствии». За это выше не выдвигали в течение двух лет.

Командир бригады Деникина не осмелился указать командующему на ошибку. Тогда на бригадного насел Деникин, но когда тот доложил, Сандецкий сослался, что неловко отменять аттестацию, уже ушедшую в Главный штаб. Так и уехал Леонтьев в другой округ с «волчьим билетом».

Дошло до анекдотического. Полковника Пляшкевича вне очереди удостоили аттестации на командование полком. Его прежний командир, желая отличить нравственность полковника, отметил: «Пьет мало». Как вдруг на аттестацию Сандецкий объявил Пляшкевичу «предостережение за пьянство»! А его комполка и бригадному – выговор за неправильное удостоение... Комполка кинулся объяснять командующему, что мало Пляшкевич пьет, да почти совсем не пьет, потому и выделил особенность.

– Раз уж упомянул «пьет», – строго сказал Сандецкий, – верно, пьет полковник здорово.

Пропали у Пляшкевича два года службы. В следующую историю Деникин опять попытался вмешаться. Капитану Хвощинскому в отличной штабной аттестации еще и указали: «Досуг свой посвящает самообразованию». Пришел ответ Сандецкого: «Объявить предостережение, что свой досуг не посвящает роте».

Побежал Деникин в библиотеку, взял словарь, открыл его на странице, где: «Досуг – свободное от нужных дел время». Стал трясти им, убеждая бригадного отстоять Хвощинского. Да где там, в конце концов «бежал» капитан в Варшавский округ.

Командир бригады Деникина был совершенной размазней перед высшим начальством. Отбивал он руки у начштаба Антона Ивановича. Раз Сандецкий спутал фамилии и в приказе Хвалынскому полку объявил арест одному штабс-капитану вместо другого. Бригадный вызвал «ошибочного» штабс-капитана и начал убеждать:

– Потерпите, голубчик. Вы еще молоды, роту нескоро получать. А если подымать вопрос, так не вышло б худа. Вы сами знаете, если рассердится командующий...

Сел за другого штабс-капитан. Горе было Деникину с бригадным, но за старания Сандецкий отличил того чином генерал-лейтенанта и орденом. Другое было хорошо энергичному начштаба. Бригадный не имел боевой практики, осиливал лишь занудные приказы по смотровой и хозяйственной части. Деникин получил под свою руку все вопросы боевой подготовки бригады.

Благодаря этому не отставала их бригада в общем подъеме, охватившим военную среду. Деникин организовал систематические занятия по тактике с офицерами саратовского гарнизона, привлекая сюда участников японской войны. Он устраивал злободневные доклады и беседы по разным отраслям военного дела, активно помогал полковым командирам в составлении тактических заданий и проведении полевых учений. На бригадных маневрах начштаба обязательно внедрял новые веяния и результаты боевого опыта. Очень дружно работали с Деникиным полковые офицеры.

На генерала Сандецкого потоком шли жалобы в Петербург, но он не стеснялся. В сундуке одного ефрейтора нашли прокламацию. Суд учел, что листовка хранилась, а не распостранялась, зачли виновному десять месяцев предварительного ареста, разжаловали и отпустили. Командующий собрал всех гарнизонных офицеров и разнес двоих, бывшими членами этого военсуда. Он орал на них, топая ногами, заявил, что никогда не назначит их в полковые командиры.

На судейскую же совесть офицерства это не произвело впечатления. Большинство из них было гуманно по высшим «интеллигентным» меркам того времени. «Политиков» старались выгораживать. Согласились, например, с блестящей защитой известного адвоката Зарудного по делу о «Камышинской республике», оправдали подсудимых, рискнув офицерской карьерой. Так же отнеслись два бригадных подполковника к делу видного эсера Минора. Легко наказали, после чего Минор возглавил крупную боевую организацию юго-востока России...

Грубость и самоуправство Сандецкого начали раздражать и его ближайшее окружение. Командир одной из бригад Шилейко на совещании старших начальников округа при всех сказал:

– Во главе округа стоит человек заведомо ненормальный. На всех нас лежит моральная ответственность за то, что молчим, не доводя до сведения Петербурга.

Все вроде согласно промолчали. Шилейко послал доклад о художествах командующего военному министру и в итоге был уволен в отставку «с мундиром и пенсией». Но выступления прессы на эту тему и отзвук судных дел в Казанском округе делали свое. Государь приказал военному министру Сухомлинову:

– Изложите письменно, что я недоволен тем режимом, который установил в своем округе Сандецкий.

Когда Сухомлинов отправился в Поволжье, император добавил:

– Скажите командующему от моего имени, что его ревностную службу я ценю, но ненужную грубость по отношению к подчиненным не одобряю.

Революционные настроения на Волге продолжали бродить, Петербург считал необходимым держать там сурового начальника.

В конце концов кончилась самостоятельная, более или менее спокойная деникинская жизнь за спиной своего бригадного, полюбившегося Сандецкому. Однажды во время больших маневров командующий заглянул в их штаб. Стал расспрашивать оказавшегося здесь орденоносного генерала-лейтенанта об исполнении своих последних распоряжений по бригаде. Старичок бригадный съежился на этот раз, потому что был никудышным и в оперативности. А Деникин подсказать не мог. Сильно разгневался Сандецкий, разочаровался в бригадном, зачислив и их часть под строгий надзор.

Весьма вредно было такое Деникину, потому что он уже «прославился» здесь и как писатель.

За четыре года службы в саратовской бригаде Антон Иванович не откладывал журналистское перо. Преимущественно он выступал в «Разведчике» под рубрикой «Армейские заметки».

«Разведчик» издавался в Петербурге с 1889 по 1917 год по несколько десятков номеров ежегодно как «журнал военный и литературный». На его страницах дискутировались проблемы офицерской жизни и быта, публиковались сведения об изобретениях, да вообще о новостях военного дела, печатались воспоминания генералов и офицеров, беллетристические материалы, книжные рецензии. Шло заинтересованное обсуждение специальных и общих научных вопросов, что как просвещало, углубляло офицерство, так культурно влияло и на общество.

Журнал был интересен и тем, что являлся первым частным военным изданием в России, он зеркально отражал эволюцию военной мысли и контроля над ней. Задумал его в 1885 году владелец военно-книжной фирмы отставной капитан Березовский, предпринимателя горячо поддержал тогда начальник Академии Генштаба генерал Драгомиров. Сочувствовали начинанию другие видные представители военной профессуры, но в военном министерстве идею распространения частного военного органа объявили опасной ересью.

Все-таки в 1886 году Березовский сумел на свой страх и риск выпустить подобие журнала без права «ставить название и номер». Только через два года военное министерство разрешило заголовок «Разведчик». А без всяких препон журнал начал свою «разведку», лишь когда случайно попался на глаза Александру III и императора заинтересовал, он приказал его себе доставлять. Несмотря на это и таких авторов, как генералы Драгомиров, Леер, Газенкампф, «Разведчик» годами пробивался под огнем с разных сторон. Во многих головах свобода слова, критики не укладывалась вместе с Воинской дисциплиной. Но в 1896 году журнал крепко встал на ноги, широкой популярностью затмив другие частные издания этого профиля.

Предоставим слово его заслуженному автору, бесперебойно печатавшемуся здесь с 1898 года И. Ночину (А. Деникину):

«Разведчик» был органом прогрессивным, пользовался, как и вообще частная военная печать, с конца девяностых годов и, в особенности, после 1905 года, широкой свободой критики не только в изображении темных сторон военного быта, но и в деликатной области порядка управления, командования, правительственных распоряжений и военных реформ. И, во всяком случае, – несравненно большей свободой, чем было во Франции, в Австрии и в Германии. Во Франции ни один офицер не имел права напечатать что-либо без предварительного рассмотрения в одном из отделов военного министерства. Немецкая военная печать, говоря глухо о своем утеснении, так отзывалась о русской: «Особенно поражает, что русские военные писатели имеют возможность высказываться с большою свободой... И к таким заявлениям прислушиваются, принимают их во внимание...» Или еще (статья ген. Цепелина): «Очевидное поощрение, оказываемое в России военной литературе со стороны высшей руководящей власти, дает армии большое преимущество, особенно в деле поднятия духовного уровня корпуса русских офицеров...»

Я лично, касаясь самых разнообразных вопросов военного дела, службы и быта, не испытывал никогда ни цензурного, ни начальственного гнета со стороны Петербурга, хотя мои писания и затрагивали не раз авторитет высоких лиц и учреждений. Со стороны же местного начальства – в Варшавском округе было мало стеснений... но в Казанском, где жизнь давала острые и больные темы, ведя борьбу против установленного в округе режима, я подвергался со стороны командующего систематическому преследованию. При этом официально мне ставилась в вину не журнальная работа, а какие-либо несущественные или не существовавшие служебные недочеты».

Однажды генералом Сандецким овладел очередной приступ ярости. На совещании, где присутствовали офицеры со всех концов округа, он закричал:

– Наши офицеры – дрянь! Ничего не знают, ничего не хотят делать. Я буду гнать их без всякого милосердия, хотя бы пришлось остаться с одними унтерами.

Полковник Рейнбот, возвратившись в Пензу, где стоял Инсарский полк, которым он командовал, собрал своих офицеров. Он хотел им донести громы Сандецкого в осуждение и назидание. Все выслушали и подавленно молчали. Но вскочил один подполковник.

– Господин полковник, неужели это правда? Неужели командующий мог так сказать?

Рейнбот хмуро подтвердил:

– Да, я передал буквально слова командующего.

Другой полковой офицер вопросов не задавал, на следующий день штабс-капитан Вернер отправил военному министру заявление, что командующий округа лично ему нанес оскорбление.

Вскоре прибыл от военного министра в Пензу генерал и произвел дознание, потом на полк обрушился штаб округа. По воинскому закону его офицеры не имели права на претензию коллективную или «за других», но они и поодиночке держались перед угрожающими дознавателями по неписаным законам чести.

Деникин немедленно воспламенился этим делом, начал писать в «Разведчик», как вдруг доставили ему из Казани тяжелый пакет: «Секретно. В собственные руки».

Открыл, а там материалы по пензенскому делу и приказ Сандецкого: отправиться в Пензу, произвести дознание... Уже разобраться и с задавшим вопросы подполковником, как с не доверяющим словам его комполка (!)... Обезоружили начштаба бригады Деникина – в прессу не напишешь о деле, порученном секретным порядком. А оно никак не вытекало из деникинского служебного положения.

Пошел тогда в бой Антон Иванович попривычнее. Поехал в Пензу, а потом дал отличный отзыв о подполковнике. Так повоевал, что военный министр распорядился безболезненно перевести этого подполковника и штабс-капитана Вернера в другие части. Сандецкий же уже из Петербурга получил тяжелый синий пакет: «В собственные руки». В нем был высочайший выговор.

Трудно было взять отчаянного Деникина, что мытьем, что катаньем, но это, как при Цусиме, было сражение без шанса на победу.

Написал как-то Деникин свою «Армейскую заметку» о горькой доле армейского капитана. Как радовался капитан удачно сошедшему смотру и вдруг в смотровом приказе читает: «В роте полный порядок, но в кухне пел сверчок». Эту фразу Антон Иванович взял из подлинного приказа Сандецкого, как и другие факты из жизни округа. Но в связи с тем, что писал все же шаржево, фельетонно, закончил так. Получил капитан за «недосмотр» на ротной кухне строгое взыскание, после чего сам запел сверчком и попал в сумасшедший дом.

Прочли в штабе округа из свежего «Разведчика» о «сверчках». Сандецкого не было, начштаба генерал Светлов вызвал прокурора военно-окружного суда. Решили с ним привлечь полковника Деникина к судебной ответственности.

Вернулся в Казань командующий, доложили ему. Но Сандецкий был неглуп, он небрежно ответил:

– Читал и не нахожу ничего особенного.

«Дело о сверчке» спрятали под сукно, и началась очередная служебная расправа с «писателем». На этот раз за мнимые упущения приложили Деникина тремя выговорами подряд.

Спустя некоторое время увидел Сандецкий Деникина в Саратове. Отозвал его после смотра в сторону.

– Последнее время вы совсем перестали стесняться – так и сыплете в «Армейских заметках» моими фразами... Я ведь знаю, что это пишете вы!

Деникин спокойно сказал:

– Так точно, ваше превосходительство, я.

Сандецкий помялся.

– Что же, у меня – одна система управлять, у другого – иная. Я ничего не имею против критики... Но Главный штаб очень вами недоволен. Там полагают, что вы подрываете мой авторитет. – Генерал вдруг странно взглянул со своего вельможного лица. – Охота вам меня трогать...

Молчал Деникин. Отошел командующий.

Явно брал на пушку Сандецкий насчет– Главного штаба. Значит, можно и нужно было продолжать!

Деникин энергично продолжал, считая себя в «умеренной» военной оппозиции режиму. Своей либеральной журналистской деятельностью он с гордостью помогал единомышленникам из офицеров, которые получили прозвище «младотурки». Откуда они взялись?

С 1908 года к интересам армии и флота внимательно отнесся национальный сектор Госдумы. Думцам положено было рассматривать на них ассигнования, но военное и морское министерства (как и в российских парламентских тяготах спустя 90 лет) ревниво скрывали сущность своих законодательных предположений. Тогда Дума образовала Комиссию по государственной обороне, чтобы «осведомляться через специалистов» о таких, например, многомиллионных проектах, как реорганизация армии, постройка нового флота.

Официально думцам стали докладывать чины военного и морского ведомства, прикрываясь формальными сведениями. Лидер партии октябристов, председатель Комиссии по государственной обороне А. И. Гучков предложил генералу Василию Иосифовичу Ромейко-Гурко, сыну знаменитого генерала-фельдмаршала, председателю Военно-исторической комиссии по описанию русско-японской войны, образовать кружок из ответственных должностных военных, который бы искренне сотрудничал с думской комиссией. В. И. Гурко это охотно сделал, став в кружке председателем. Они на совместных с думцами частных собраниях широко и откровенно обсуждали проблемы военного строительства, якобы не имея никаких политических целей.

Знали о деятельности кружковцев военный министр Редигер, потом Сухомлинов, но ей не препятствовали. Раскололся кружок года через два, когда будущий соратник Деникина по Белому делу А. С. Лукомский вышел из него с тремя товарищами. После этого хороший знакомец Антона Ивановича полковник Лукомский писал ему:

«Мы не могли, чтобы Дума отвергала законопроекты, скрепленные нашими подписями».

Эти кружковцы были недовольны, что Дума не всегда одобряет их идеи. Из-за распри вышло наружу и многое из подноготной кружка. Сухомлинов, получив неизвестную до того информацию, доложил государю и принял военный министр выразился. Кружковцев-офицеров удалили из Петербурга. Вот этих-то членов военного кружка, как передовых, инициативных, называли «младотурками».

С легкой руки петербургского кружка «младотурок» по всей армии и флоту пошли такие полуофициальные кружки. Среди моряков организатором и председателем «младотурецкого» военно-морского кружка в Петербурге стал будущий белый Верховный правитель России, тогда молодой капитан 2-го ранга А. В. Колчак. «Младотурки» ратовали за воссоздание разбитого японцами флота и возрождение армии. Деникин, служивший в провинции, в кружки не мог попасть, но очень им сочувствовал, журналистски содействуя их успеху.

Заглянем в книгу Н. Н. Берберовой «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия».

«Маргулиес, касаясь этого периода... упоминает петербургскую «Военную ложу», в которую краткое время входили А. И. Гучков, ген. Вас. Гурко, Половцев и еще человек десять – высоких чинов русских военных. 1909 год был годом процветания ложи «Возрождение», «Военной ложи» и «Феникса...»

«Половцев немедленно начал называть братьев-масонов «младотурками», тем самым не нарушая клятвы,, но играя на пороге ее нарушения. Он оказался в окружении масонов «Северного сияния» и «Военной ложи»: Якубовича, Энгельгардта, Пальчинского и других, примкнувших в марте 1917 г. к Керенскому. До этого, пишет Половцев в своих воспоминаниях, он «не знал разницу между с.-р. и с.-д.». Младотурки все были «за Алексеева» и «против Брусилова»...»

«Ген. Михаил Васильевич Алексеев, войдя в «Военную ложу» с рекомендацией Гучкова и Теплова, привел с собой не только Крымова, но и других крупных военных. В этом свете становится понятно, почему именно генералы Алексеев и Рузский приняли участие вместе с Гучковым (и Шульгиным – не масоном) в процедуре подписания царем акта отречения».

Вот более подробная информация другого эмигрантского исследователя масонства генерала Н. А. Степанова (Свиткова) из его труда «Работа «Военной ложи»:

«Работу военной ложи необходимо сопоставить с возобновлением в начале XX столетия масонских лож в России. Основываясь на статье М. Маргулиеса «Масонство в России за последние 25 лет», опубликованной в номере 16 официального органа французского масонства «Акация», можно сказать, что в 1909 году в Петербурге были организованы три ложи: «Полярная Звезда», «Феникс» и «Военная Ложа». Этот Мануил Сергеевич Маргулиес, старый вольный каменщик французского посвящения, в котором достиг 18-го градуса, был деятельным участником возрождения масонских лож в России. В Петербургской ложе «Полярная Звезда» он быстро достиг 30-го градуса, а затем уже в эмиграции в Парижской ложе «Свободная Россия» мы встречаем его в высших орденских степенях. По профессии он присяжный поверенный, во время войны был ближайшим сотрудником Гучкова в Военно-промышленном комитете, а в 1919 году у генерала Юденича состоял министром торговли.

Н. Д. Тальберг в статье о Гучкове, основываясь на статье Маргулиеса в «Последних Новостях», описывает встречу Гучкова с тремя русскими в Константинополе, ездившими туда, чтобы познакомиться с техникой младотурецкого переворота. Цели поездки не совсем понятны, если принять во внимание, что и Гучков, и трое «русских», о которых говорит Маргулиес, ездили в Стамбул в качестве делегатов от русского масонства к турецкому. Об этом Маргулиес на страницах указанного нами журнала «Акация» говорит откровенно, что после учреждения в России Высшего Совета была организована миссия, которая была послана за границу и посетила Цюрих, Берлин, Будапешт, Рим, Венецию, Константинополь, где она «побраталась с младотурками»...

Началось с приглашения, разрешенного военным министром Редигером, офицеров в Государственную Думу, в качестве специалистов по техническим вопросам военных кредитов. Но вскоре брат А. И. Гучков негласно образовал постоянный кружок для обмена мнениями по военным текущим вопросам, в состав которого вошли члены Государственной Думы Савич Н. В., Крупенский П. Р., граф Бобринский В. А. и некоторые офицеры, преимущественно Генерального штаба (Н. Н. Янушкевич, А. С. Лукомский, Д. Ф. Филатьев и др.), из служащих в Главных Управлениях Военного Министерства, во главе с генералом Василием Иосифовичем Гурко. К этому кружку примыкали свыше генералы Поливанов А. А. и Мышлаевский А. 3.

Конституционные собрания происходили сперва на квартире В. И. Гурко. Особенным вниманием хозяина дома пользовался Генерального штаба полковник Василий Федорович Новицкий, который в составе небольшой группы революционно настроенных офицеров издавал в 1906 году газету «Военный Голос», закрытую после обыска и ареста членов редакции...

Собрания «Военной Ложи» были взяты под надзор полиции, в военных кругах Петрограда пошли разговоры «о наших младотурках». В правительственных кругах генерала Гурко называли «красным». Вследствие этого работа народившихся масонских лож, в том числе и военной, замерла – ложи «заснули». Но это не помешало существованию младотурок среди офицеров, главным образом Генерального штаба».

Масонское движение выплеснулось в Россию после 1905 года из-за неуспешности первой русской революции. В 1902 году один из его французских вождей объяснял:

«Весь смысл существования масонства... в борьбе против тиранического общества прошлого... Для этого масоны борются в первых рядах».

В 1904 году глава Совета Ордена Лафер, явившийся одним из воссоздателей русского масонства XX века, после запрещения его Александром I, объявил:

«Мы не просто антиклерикальны, мы противники всех догм и всех религий... Действительная цель, которую мы преследуем, крушение всех догм и всех Церквей».

Глубоко верующий православный полковник Деникин по своему либерализму не ведал, что творил, поддерживая «младотурков», обильно «сдобренных» масонами. Так что на некую истину набредет в 1940-х годах гитлеровский прислужник Феличкин, хотя и обвинит, как «провокатор», слишком резко Антона Ивановича.

Конец службы Деникина в 57-й пехотной бригаде прошел в штормах и бурях.

В один из полков Саратовского гарнизона их бригады перевели из Казани полковника Вейса, который оказался осведомителем генерала Сандецкого. Тот играл свою роль почти открыто, полковника боялись, презирая, не показывая вида. Но когда подошла ему бригадная аттестация, все решавшие этот вопрос признали Вейса недостойным выдвижения на должность командира полка. Такими явились Деникин, четверо командиров полков и командир отдельного батальона во главе с бригадным.

Командир бригады Деникина, конечно, ничего такого сроду не признавал, но теперь, после опалы у Сандецкого, тряхнул стариной и утвердил «недостойную» аттестацию. Душа у него вскоре ушла в пятки, потому что Вейс, болтаясь по гарнизону, приподнимал в пятерне портфель, наверняка с доносом, и шипел:

– Я им покажу. Они меня попомнят.

В конце этого 1909 года поехал бригадный в Казань на окружное собрание. Вернулся оттуда еле жив, стал рассказывать:

– О-о, как разносил меня командующий! Верите ли, бил по столу кулаком и кричал как на мальчишку... По бумажке, написанной рукой Вейса, перечислял мои вины в сорок пунктов. Такую: «Начальник бригады, переезжая в лагерь, поставил свой рояль на хранение в цейхгауз Хвалынского полка...» Или еще: «Когда в штабе бригады командиры полков доложили, что они не в состоянии выполнить распоряжение командующего, начальник бригады, обращаясь к начальнику штаба, сказал: «Мы попросим Антона Ивановича, он сумеет отписаться...» – Старикан выкатил на Деникина выцветшие глаза. – Теперь мне крышка.

Деникин не знал, смеяться ему или плакать. А через несколько дней пришел письменный разнос от Сандецкого. В нем он указывал, что еще недавно произвел Вейса в полковники «за отличия» и считает полковника достойным на выдвижение «вне очереди». Потребовал пересмотреть аттестационную резолюцию.

Такого насилия над совестью Деникин никак перенести не мог. Он пригласил на новое совещание бригадного, вызвал командиров. Некоторые из них выслушали его сообщение растерянно, бригадный прятал глаза. Но после горячей речи начштаба единогласно решили – остаться при прежнем решении!

Антон Иванович быстро составил основательно мотивированную новую резолюцию, стал ее вписывать в аттестационный лист Вейса. Бригадный очень плохо выглядел, встал, сказал, что идет домой. Попросил прислать бумаги на подпись ему туда.