Текст книги "Мы - истребители"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Добрый день, товарищи! – поприветствовал я слушателей. По моим прикидкам, сегодня в палате собралась почти сотня человек.

Обведя взглядом своих почитателей, я на миг замер. В первом ряду на стуле сидел молодой паренек с худым лицом и слегка блеклыми глазами на довольно симпатичном лице. Левая рука была в лубке и висела в косынке. На его больничной пижаме отчетливо выделялась золотая медаль Героя.

Как только его увидел, сомнения отпали, я его знал.

Осторожно спустившись с трибуны с помощью санитара, подхватил костыли и направился к раненому, приветливо улыбаясь на ходу. Все присутствующие, вытянув шеи, наблюдали за нами.

– Привет, я Сева Суворов, – протянул я ему руку.

– Привет, я Сергей Костюченко, – осторожно, чтобы не потревожить раны, мы скрепили знакомство рукопожатием.

«Сейчас или никогда!»

– Тебе привет от старшего сержанта Серебристого, – сказал я, пристально посмотрев ему в переносицу.

Глаза раненого метнулись, в них отчетливо проступили ужас, паника и мольба. Сомнений не было, я не обознался.

– Н-на! – Мой кулак хуком слева врезался в челюсть этому парню. И быстро, пока меня не успели оттащить от Костюченко, я нанес ещё два мощных удара, продолжая удерживать его правой рукой. Со стоном он начал оседать.

Тут меня схватили за плечи и попытались оторвать от моего противника. Прежде чем они успели это сделать, я схватил медаль Героя и сорвал ее с груди, крикнув:

– Не тобою заслужено, не тебе носить!

Меня оттащили в сторону от подвывающего от боли Костюченко.

– Да отпустите вы меня, – сказал я санитарам.

– Суворов, в чем дело? Что ты творишь? – спросил внезапно откуда-то появившийся Архипов. Посмотрев в сторону раздавшегося голоса, который перекрыл недоумевающий ор в палате, увидел рядом с ним Лавочкина, державшего в руках тубус и с недоумением оглядывающегося.

«Понятно. Конструктора ко мне привел, а тут такое!»

– Могу объяснить, – ответил я, потирая разболевшуюся руку. Бил левой, и хотя рана на ней зажила – иначе не смог бы играть – все равно такая встряска не прошла даром. Рука и бок разболелись.

Архипов оглядел всех собравшихся и понял – лучше, чтобы я сделал это сразу и в присутствии свидетелей. Санитары подняли меня на стол-трибуну и посадили на стул, на котором я обычно играл и пел.

Чтобы потянуть время и собраться с мыслями, привычно вытянул слегка ноющую ногу и, морщась, попеременно потирал правой рукой левую и бок. Нет, план рассказа уже начал формироваться в голове, когда я шел к этой мрази, хотя и сомневался, вдруг обознался, но нет. Он оказался именно тем, о ком я читал и смотрел репортаж в своем времени. Причём перед самой отправкой в свою последнюю поисковою партию. М-да, гнилая история там была.

По телевизору показали интервью одного из ветеранов, орденоносца и Героя Советского Союза майора запаса Костюченко. Он рассказывал про сорок первый год, где заработал награды орден Ленина и медаль «Золотая Звезда». Меня это заинтересовало, и я, бросив собираться на тренировку, сел на диван и с интересом досмотрел передачу до конца. Костюченко рассказывал, как он дрался гитлеровцами, как в одиночку подбил пятнадцать танков, в конце добавив:

«– …а командир орудия струсил. Бежал, подлец. И я… Я!.. В одиночку уничтожил эти танки…»

Я мысленно попроклинал того командира орудия и стал собираться, не ожидая, что история получит продолжение.

– Вячеслав, мы ждем, – отвлек меня от воспоминаний Архипов.

Прочистив горло, я обвел взглядом огромный зал, посмотрел в сотни вопросительно глядящих на меня глаз и, встав, балансируя на одной ноге, пока кто-то из санитаров не подал мне костыль, сказал:

– Про эту историю я забыл! Честно! Забыл. Когда мы прорывались через кольцо в немецком тылу, меня контузило гранатой, и я некоторые моменты из своей памяти потерял, но после того, как мне сказали фамилию этого… в общем, его фамилию, как будто что-то щелкнуло, и я вспомнил. Сомневался, конечно, когда подходил к нему, но вспомнил. А дело было так…

Эта история не просто воняла. Она смердела. На самом деле Костюченко, поставленный подносчиком снарядов, удрал при первом же выстреле по врагу и весь бой просидел в кустах. А когда увидел, что орудие накрыло разрывом, побежал в тыл и, явившись в особый отдел, заявил, что подбил пятнадцать танков противника. В одиночку.

Особисты, отправившиеся с ним на место боя, обнаружили сгоревшую вражескую технику, а на обратном пути наткнулись на раненого командира орудия. Оказалось, он не погиб.

Вот так и получилось, что трусу досталась награда, а настоящему герою – приговор трибунала…

По мере того, как я говорил, взгляды слушателей постепенно переходили с меня на лежавшего на полу Костюченко, который еще больше сжался в комок.

Наконец шум в палате настолько усилился, что меня уже просто не было слышно. По раненым красноармейцам и командирам пронеслась волна возмущения. В мерзавца полетели костыли, кружки, подушки…

– А ну тихо! – рявкнул Архипов. – Тихо! Товарищи, успокойтесь! Тихо!

Через некоторое время майору удалось немного успокоить людей, и он повернулся к лежащему Костюченко, который даже не пытался встать.

– Это правда?.. Поднимите его! – скомандовал Архипов санитарам.

Те подскочили к подлецу и рывком вздёрнули на ноги. Майор попытался посмотреть в глаза «герою», но тот, опустив подбородок, уткнулся в пол. Приподняв его голову ладонью, Архипов сумел поймать взгляд. Похоже, этого хватило.

– Тварь! – выплюнул майор. Даже я вздрогнул от его голоса. – Думаю, этого хватит. И так все понятно. Разберемся, – и сделал знак санитарам увести Костюченко.

Майор небезосновательно считал, что если я продолжу рассказ, то раненые просто порвут подлеца.

…В нашем мире эта история закончилась намного печальнее. Старший сержант Серебристый, отсидев два года, отправился добровольцем на фронт, отвоевал в штрафбате и вернулся домой с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». А через много лет после войны увидел эту передачу.

Сердце ветерана не выдержало.

Но осталась его семья – жена, которая всё знала, дети, внуки. И они проспонсировали журналистское расследование. В результате которого в одной из центральных газет появилась статья, попавшаяся мне на глаза через некоторое время после репортажа.

Костюченко пустил себе пулю в лоб из наградного пистолета. Может, совесть не выдержала, может, еще что – уж не знаю, но о предсмертной записке он не забыл. Там все ПОДТВЕРЖДАЛОСЬ!..

Сейчас же этот урод стоял неподалеку от меня, повесив голову на грудь. Он был сломлен. Похоже, страх, что его разоблачат, что все узнают, как было на самом деле, постоянно подтачивал его. Именно поэтому в моём мире он застрелился, именно поэтому он сейчас стоял и смотрел в пол. Он понял, что все кончено…

– Товарищ майор, разрешите узнать, что было дальше? – попросил один из раненых.

Остальные его поддержали одобрительным гулом. Подумав несколько секунд, Архипов обвел взглядом зал, посмотрел на меня, продолжавшего потирать руку. Хотя бил я не так сильно, как хотел, однако рану всё равно растревожил. Еще раз оглядевшись, он с легким сомнением произнес:

– Ну хорошо… Вячеслав, что дальше было?..

Ковыляя к выходу, я слышал за спиной все нарастающий гул недовольства. Боюсь, как бы этого «героя» не расчленили – в госпитале были только фронтовики.

– Держите, – протянул я майору медаль, остановившись в коридоре и разжав окровавленную ладонь – так сжимал кулак, что острые лучи звездочки прокололи кожу, вызвав немалое кровотечение. – Я думаю, вы разберетесь с этим делом. Ее должен получить тот, кто действительно заслужил.

– А если его расстреляли? – спросил Архипов, принимая награду.

– Нет. Иванов сказал, что сержанта загрузили в машину и отправили в тыл. Жив он, должен быть жив.

По пути к палате я думал только об одном. Где был я и где шел тот бой. Дело в том, что дивизион дрался тоже в Белоруссии, только в трехстах километрах от места, где мы встретились с группой капитана Климова. С другой стороны, мало ли как швыряет людей война? И красноармеец Иванов, от которого я якобы услышал эту историю, вполне мог оказаться в тех местах…

Войдя в палату, доковылял до тумбочки и, открыв ее, достал памятную газету. Ту, где на фотографии стояли десять командиров моей дивизии с комдивом во главе. Когда я просматривал её в первый раз, меня сбили с мысли, но после этой встряски с липовым героем вспомнил капитана, адъютанта нашего комдива.

– Вот. – Я ткнул пальцем в фото.

– Вспомнил все-таки? – спросил майор.

Он заставал меня пару раз с этой газетой – я не оставлял надежды узнать капитана.

– Вспомнил.

– Рассказывай, – кивнул он.

«А что рассказывать? Что узнал этого обер-лейтенанта фон Лискова? Которого в свое время видел в инете? Что мне делать? А? Подскажи, майор. Как за уши притянуть эту историю? Я ведь не хочу, чтобы он вредил нам. Думаешь, я не знаю, кто на нас тогда диверсантов навел? Кроме него больше некому. Вот, блин, проблема на проблеме! И надо было мне вспомнить про него именно сейчас?! Хотя… Его можно неплохо пристроить под эту контузию. Хм. Ладно».

Лавочкин в палату не зашёл, он по просьбе Архипова остался снаружи, нам нужно было поговорить наедине.

– Я его видел с немецким офицером. Они о чем-то весело разговаривали. Только он тогда был одет в форму красноармейца и имел повязку на левой руке выше локтя. Судя по крови, там была рана.

– Где и когда ты их видел? – нахмурился майор.

– Двадцать второго, еще перед встречей с Васечкиным. Услышал чей-то разговор, направился в ту сторону, а там дорога. На ней «эмка» стоит, немецкий грузовик. У машин сидели пять бойцов, вокруг два десятка немцев. Еще офицер, вроде подполковник, и этот. Они отдельно стояли, разговаривали, смеялись даже. Я их за пленных принял, поясов-то не было. Ну я досматривать не стал, задом отполз и дальше пошел, потом где-то через час с Васечкиным повстречался. Все, что помнил, рассказал.

– М-да. Точно все? Ничего не забыл? – с легкой иронией спросил у меня Архипов, рассматривая снимок в газете.

– Вроде все, – ответил я.

Рана на руке у Лискова действительно присутствовала. Он получил ее во время захвата моста на участке прорыва группы армий «Север». Дальнейшие его следы теряются. Известно только о нескольких операциях в сорок втором и сорок третьем годах. Теперь было понятно, где он сидел – под прикрытием в одной из наших частей.

– Ты пока с Семёном Алексеевичем пообщайся, а я по делу отлучусь, – распорядился майор и, прихватив газету, пригласил скучающего за дверью конструктора войти. Почти сразу в дверь скользнула медсестра Маша с перевязочным пакетом, за ней забежала бледная Даша. Пока девушки осматривали ладонь и бинтовали ее, я наблюдал, как конструктор устраивается за столом и достает из тубуса свернутые в рулон большие листы ватмана.

Поглядев на Лавочкина, попросил кудахтавших надо мной девушек удалиться, хотя настроение что-либо обсуждать с конструктором у меня отсутствовало напрочь. Маша с Дашей понятливо кивнули и быстро вышли из палаты.

Посмотрев на разложенные на столе чертежи, нахмурился: никакого опыта в работе с ними у меня не было.

Семён Алексеевич, заметивший выражение моей физиономии, хмыкнул и поспешил успокоить:

– Я прекрасно понимаю, что вы плохо разбираетесь в схемах. Нет, со мной только рисунки кабины и устройство рукояток управления и приборов.

– А вот это уже интересно, – сразу же оживился я. Встав и подхватив прислоненные к спинке кровати костыли, захромал к столу. В течение получаса я с любопытством изучал строение кабины.

– Ручка газа отдельная, как я просил? Только газ, и все?

– Да, как просили, только газ.

– Это хорошо, а то на «ЛаГГах» частенько ошибаешься. Это же надо было додуматься – на ручку кроме газа навесить еще и другие функции!

– Летчики-испытатели тоже очень довольны, – с таинственным видом сообщил Лавочкин.

Сперва до меня не дошел смысл, но через секунду я резко вскинул голову и изумленно спросил:

– Испытатели?! Вы хотите сказать…

– Да. Мы сделали ПЯТЬ опытных образцов. Три из них уже облетали.

– И как?

– Есть мелкие недостатки, их исправляют прямо на поле. Если нет такой возможности, отвозим в ангар.

– Ну без детских болезней экспериментальные машины просто не могут быть. На «ЛаГГах» вон, до сих пор некоторые не устранены. Что с машинами? Как они? Что летчики говорят? – засыпал я Семёна Алексеевича вопросами.

– Первая машина чуть было не разбилась. Летчик спас ее, посадил на пузо. С проблемой быстро разобрались и устранили эту… м-м-м… болезнь на других машинах. Проблемы с двигателем. Очень быстро нагревается, температура зашкаливает. Ресурс мотора от этого очень быстро тратится, пока эту проблему решить мы не смогли.

– Греется? М-м-м. Греется… Что-то я об этом слышал от одного из наших механиков. Они вроде решили эту проблему… Нет, не помню… Но я попытаюсь вспомнить.

– Может, скажете мне фамилию этого механика? Мы с ним свяжемся?

– Да нет, это что-то на поверхности, думаю, скоро вспомню… Блин, ну вот на языке вертится… Ладно, потом вернемся к этой теме. Что еще есть за проблемы?

– Проблемы есть, но все это решится в моем конструкторском бюро. Я пришел только из-за того, чтобы показать кабину.

– Понятно. Ну давайте виртуально ее создадим. Вот я сижу на этом стуле. Представим, что я в кабине. Показывайте, где какой прибор и рукоятка управления.

Через полчаса я сдался:

– Нет, так ничего не получается. Мне нужно знать до миллиметра высоту ручки управления, сектора газа и других систем управления. Эти ваши «вроде тут», «вроде там» не помогают. Я думаю вот что, давайте я приеду к вам на площадку послезавтра утром? Подойдет это вам?

Лавочкин спросил растерянно:

– А разве вам разрешили покидать госпиталь?

– Да, разрешили. С завтрашнего дня начинаю работать. Мне даже машину выделили из Кремлевского гаража, – похвастался я.

– Так, может, завтра? – немного подумав, спросил конструктор.

– Не, завтра точно нет. Я в Центр боевой подготовки ВВС еду, лекции читать. Меня там давно ждут. Так что я туда на весь день.

– Понятно. Ну послезавтра так послезавтра.

– Вот и ладушки. Кстати, я вспомнил рассказ того механика. Ну то, как они боролись с повышенной температурой…

– И как? – перебил меня Семён Алексеевич. Видимо, проблема стояла острее, чем я думал.

– Они поставили другой радиатор, со «сто седьмого». Могу ошибиться, но он сказал так.

Лавочкин быстро подошел к листам и начал перебирать их. После чего несколькими штрихами что-то быстро набросал.

– Придется менять фальшборт… Но это только после испытаний… М-да.

– Кстати, все хотел у вас спросить, что с вооружением нового самолета? – спросил я, заметив, что Лавочкин стал собирать листы и сворачивать их, чтобы убрать в тубус.

– Как вы и просили, две пушки и два крупнокалиберных пулемета, – пожал он плечами.

– Те же двадцать миллиметров?

– Именно.

– Эти пушки – фактически крупнокалиберные пулеметы, то есть они не совсем соответствуют требованиям… Хотя я вам это уже говорил.

– Я помню, говорили. Я узнавал насчет авиационной двадцатитрехмиллиметровой пушки, но она еще не готова.

– А снаряды для «двадцатки»?

– Это вы про то, что у них слишком большие взрыватели? Из-за чего теряется вес взрывчатки?

– Именно.

– Я договорился, чтобы несколько трофейных снарядов от вооружения «мессера» получили КБ, которые этим вопросом занимаются. Думаю, скоро у нас появятся нужные боеприпасы. Честно говоря, дальше я передал все вопросы по этой теме Архипову, что там сейчас творится, знает только он.

– Понятно, я спрошу у него, спасибо. А где вы установили пушки?

– Мы расположили пулеметы в крыльях, а пушки на двигателе сверху, синхронизировав их. Были проблемы с установкой, но они уже решены.

– Как моя идея насчет трехпушечной машины?

– Пока только в виде рисунков.

– Хорошо. Вы подумали над тем, чтобы было можно стрелять раздельно и вместе с пулеметами?

– На опытных образцах мы так и сделали.

– Отлично. Это очень хорошо.

После того как Лавочкин вышел, я посмотрел на наручные часы – время было уже ближе к полуночи. Мы общались больше трех часов.

С трудом доковыляв до кровати, плюхнулся на нее и стал стягивать с себя пижаму. В это время дверь скрипнула, и вошедшая в палату Даша принялась помогать мне. Судя по всему, она ждала окончания нашего разговора за дверью.

Уложив меня в постель, Даша погасила свет и вышла, пожелав мне спокойной ночи.

На следующее утро проснулся я удивительно бодрым и веселым. Правильно мудрые люди говорили: оно вечера мудренее. Все вчерашние проблемы, неприятная встреча – как-то поистерлись. Широко зевнув и потянувшись, посмотрел на часы. Семь, скоро завтрак, процедуры – и здравствуй, свобода. Делая гимнастическую разминку, которой стал заниматься последнюю неделю с разрешения врачей, обдумывал сегодняшний день, что он принесет? Закончив, завел часы и стал тихонько одеваться.

После завтрака, во время осмотра и процедур приехал довольный Архипов. Правда, при входе в палату он попытался придать лицу спокойное выражение.

– Ну что, герой, готов к труду и обороне?

– Всегда готов! – отсалютовал я ему, застегивая рубашку, после того как Елена Степановна осмотрела меня.

– Здравствуйте, девушки, – поздоровался майор с присутствующими в палате медиками. Кстати, кроме главврача, медсестры Маши, моей Даши и самого Архипова, ни у кого доступа в палату не было. Лавочкин имел разрешение посещать меня только в присутствии майора. То, что было вчера, это просто накладка, вызванная событиями с самозванцем.

После всех процедур меня одели в форму. Натянуть не смогли только галифе – не налезали из-за гипса. С широкими больничными штанами таких проблем не было, а вот галифе пришлось оставить, накинув китель и шинель. Осмотрев меня со всех сторон, майор хмыкнул и велел переодеться в гражданскую одежду.

С помощью Архипова я тихонько спустился сперва на второй этаж, на котором еще не разу не бывал, а потом уже и на первый. К машине подошел весь мокрый – все-таки тяжело еще прыгать по этажам, тяжело. Нужно было согласиться с предложением Елены Степановны, чтобы санитары спустили меня вниз и донесли до машины. Так нет, дурак, сам решил все сделать. Впредь буду умнее, пусть носят.

Машина была обычная – черная «эмка». За рулем сидел водитель в стандартной форме красноармейца РККА. Быстро выскочив, он открыл заднюю дверь и вместе с майором помог мне устроиться. Придерживая лежавшие рядом костыли, я спросил, когда они уселись по своим местам впереди:

– Сперва в Центр? Или ко мне на квартиру?

– В Центр. Там тебя ждут.

– Хорошо. Кстати вы в курсе, что я обещал Семёну Алексеевичу завтра прибыть на аэродром, где проводятся испытания новых машин?

– Да, уже все обговорено. Нас там ждут в одиннадцать дня.

– Ладно. Посмотрим, что принесет сегодняшний день, а уж после будем думать о завтрашнем.

– Это кто сказал? – заинтересовался майор.

– Я. Только что. Вы что, не слышали?

– А, нет. Я думал, ты как обычно цитируешь кого-то.

– На этот раз нет. Просто в голову пришло.

– Понятно. Ваня, поехали, – скомандовал Архипов водителю.

С удобством откинувшись на спинку сиденья, основательно повозившись, чтобы устроиться поудобнее, я оттянул полу чёрного пальто, осмотрел пиджак и спросил:

– А кто одежду покупал?

Архипов обернулся, оглядел меня и поинтересовался:

– Что? Не по размеру?

– Да нет. Нормально, это и странно. Мерки-то с меня никто не снимал. Вот и удивляюсь.

– Глаз алмаз. Это я не про себя. В госпиталь приходил человек из кремлевской портновской мастерской и осмотрел тебя, когда ты выступал в прошлый вторник.

– Это что? Они, получается, сшили костюм, пальто, подобрали шляпу и ботинки за три дня?! – искренне удивился я, поглядев на одиночный лакированный ботинок. Оттянув узел галстука, сделал его посвободнее.

– Получается так, – согласился майор.

Дальнейший наш путь прошел в легкой беседе, за время которой я выбил себе сутки на осмотр и ознакомление с квартирой.

Дорога заняла почти два часа, мы выбрались за город и поехали по одной из оживленных магистралей. По крайней мере, машин на ней оказалось довольно много. В основном грузовики. Легковые тоже попадались, но мало. Причем все почему-то ехали от города, и всего лишь пара машин держали путь к Москве. Понять, что происходит, труда не составило, особенно когда я увидел дорогое пианино в кузове одного из «ЗИСов». Однако Архипов был спокоен, что меня изрядно удивило. На мой вопрос он ответил, что это идет эвакуация организации первой категории. Мысленно гадая, что это за первая категория такая, я подумал, что массовое бегство из Москвы еще не началось, если вообще начнется. Немцы по сравнению с моим временем были далеко от сердца страны. И вряд ли у них теперь появится шанс взять или хотя бы дойти до города в этом году. Непонятно только, почему идет эвакуация? Майор явно что-то знал об этом, но молчал.

Близились холода. Даже сейчас, в середине октября, и то было довольно свежо. Я слегка замерз, пока ковылял весь мокрый к машине.

«Вот интересно, а то, что Павлов не расстрелян, как-то отразится на ходе войны? Нет, его, конечно, отстранили с понижением в должности, но все, что мог, он сделал. Это понимали даже недруги. Сейчас Западным фронтом командует генерал-полковник Кирпонос. В отличие от моего мира – живее всех живых. А Ленинград? Там как? Вон Архипов как мрачнел, когда я спрашивал про город. Его хоть еще не окружили, но, похоже, все к этому идёт. Часть войск, что смогли пробиться из-под Киева, отправили туда. Помогут они? Должны. Блин, как же плохо быть раненым! Так охота обратно в небо, снова бить ненавистные самолеты с крестами! Эх!»

– Приехали. Просыпайся, – растолкал меня Архипов.

Зевнув, я приоткрыл один глаз и посмотрел на здание из красного кирпича, у которого мы остановились. Глянув на часы, определил, что успел покемарить всего минут двадцать. От города мы отъехали километров на двадцать пять – тридцать, не больше. Местные автомашины почему-то быстро не ездили. Шестьдесят километров в час – это их потолок. Нужно будет как-нибудь проверить, смогут ли они большее.

– Уже приехали?

– Ага. Кстати, нас ждут.

С помощью двух подбежавших лейтенантов с повязками помощников дежурного меня извлекли из машины и поставили на ногу.

Мы находились в небольшом дворике, окруженном со всех сторон зданиями с аркой в одном из них. У входа с колоннами стояли две машины. Полуторка и «форд», если не ошибаюсь. Судя по виду дворика, вряд ли это парадный вход. Архипов в это время разговаривал с крупным, слегка сутулым мужчиной в возрасте ближе к пятидесяти в генеральской форме. Когда он обернулся ко мне, в синих петлицах мелькнули звезды генерал-майора.

«Местный начальник. Сто пудов».

Осторожно, стараясь не скользить костылями по мокрой брусчатке – видимо, недавно прошел дождь, – направился к беседующим командирам. Однако они сами подошли ко мне. Лейтенанты вышагивали по бокам рядом со мной, страховали от падения.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор! – вытянувшись, насколько это было возможно в моём состоянии, гаркнул я.

– Ну здравствуй. Герой!

– Вячеслав, познакомься. Начальник Центра боевой подготовки генерал-майор Иволгин. Аркадий Петрович, – представил сутулого Архипов.

– Капитан Суворов. Вячеслав Александрович, – пожал я крепкую сухую ладонь генерала.

– Да уж знаю, – пророкотал тот, с любопытством разглядывая меня. Видимо, и его поразил мой возраст. Я хоть и выгляжу немного старше семнадцати – на восемнадцать с половиной, – все равно привлекаю к себе внимание.

– Вам, товарищ капитан, нужно выступить перед всем наличным составом Центра. Туда входят как курсанты, проходящие переподготовку, так и инструкторы Центра. Выступление запланировано на час дня, то есть через час. А пока пройдемте ко мне в кабинет. Будем знакомиться, – пригласил генерал, и мы направились вслед за ним, под топот каблуков сапог по брусчатке и стук костылей.

В кабинете под звон стаканов с чаем мы с интересом пообщались. Кроме нас с Архиповым и генерала присутствовал и заместитель Иволгина полковник Иващенко. По просьбе Иволгина я рассказал составленный мною план знакомства с курсантами и цель лекций. Генерал несколько удивился, что подготовленного текста выступления у меня нет. Пришлось успокоить его, сказав, что все, что нужно, у меня в голове. После чего продемонстрировать это. Как только я закончил, Иволгин откинулся на спинку стула и с интересом посмотрел на меня.

– Занятно, – только и сказал он.

Актовый зал в этом Центре по моим прикидкам мог вместить в себя не меньше двухсот человек. Было около ста пятидесяти. Невысокая сцена с трибуной посередине. На стойке закреплен микрофон, графин с водой и стакан тоже присутствовали. Рядом стояло кресло еще с одним микрофоном. Видимо, его приготовили для меня. Вместе с генералом мы вышли на сцену, где Иволгин представил меня собравшимся летчикам. Не думаю, что это было нужно, просто так положено.

– Товарищи командиры. Сегодня у нас с вами проходит встреча с дважды Героем Советского Союза капитаном Суворовым, летчиком-истребителем Н-ского авиаполка Западного фронта. Который в боях с июня по настоящее время сбил сорок четыре самолета противника лично и пять в группе. Тема занятия: теория воздушного боя в группе и в одиночку. Также общая лекция по сопровождению бомбардировочной и штурмовой авиации. Прошу вас, товарищ капитан, вам слово.

Расстегнув пиджак, – пальто я оставил в гардеробе, когда вошел в здание – сел в кресло и проводил взглядом генерала, спускавшегося в зал. Меня немного озадачило поведение Иволгина. Почему он делал все сам? У него много подчиненных. Приказал – и все представления и встречи организовал какой-нибудь полковник или замполит, который это, кстати, по должности обязан делать. А тут сам. Почему? Надо будет у Архипова поинтересоваться.

С удобством устроившись в кресле, я спокойно сказал в микрофон:

– Добрый день, товарищи. Вы знаете, кто я. Но представлюсь еще раз. Капитан Суворов. Вячеслав Александрович… Спасибо. Собрались мы здесь, чтобы поговорить об авиации… Я понимаю чувства некоторых командиров, в основном майоров и выше. Мол, молодой… сопляк… посшибал сколько-то там, а сейчас строит из себя… Тихо, пожалуйста, я не закончил, – попросил я возмутившийся зал. Мне понравилось, как отреагировали молодые командиры, занимавшие места «на галёрке». В первых же рядах сидели убеленные сединами ветераны. Многочисленные ордена на их кителях показывали, что тут собрались не «труженики тыла», а настоящие боевые летчики.

– Так вот. Я полностью согласен с этим мнением. Если посмотреть со стороны, так и выходит, но есть одно «но». Все мои бои были не удачей, как бытует мнение у некоторых командиров. Я признаю: до того, как я первый раз сел в кабину истребителя двадцать девятого июня, все мои знания были теорией. Да! Это правда, я теоретик. Сейчас практик, это так, но раньше у меня не было боевого опыта абсолютно. То есть я знал, что и как делать, но не умел. Кроме небольшого налета, практики у меня не было. Я учился на ходу, учился воевать, испытывая все, что знаю. На мнение некоторых командиров я ответил. Теперь приступим к тому, почему мы тут собрались. А именно, поговорить о теории и стратегии воздушного боя. Кто-нибудь читал мою методичку?.. То есть совместно написанную с моими командирами? Да, вижу, что читали. Так вот скажу откровенно – все, что было написано в ней первоначально, вырезали, оставив от силы процентов сорок. К этому вернемся позже, главное скажу про методичку – в ней ОСНОВЫ. Именно основы для молодых пилотов. Опытные летчики, прочитав ее, я думаю, сразу ухватили суть… да, вижу, ухватили. Молодцы. У меня вопрос ко всем присутствующим: основная задача истребителя? Подумайте над ответом, а я пока воды попью, а то горло, знаете, пересохло.

Налив полный стакан, я маленьким глотками осушил его, насмешливо наблюдая за собравшимися командирами, которые что-то обсуждали. Было видно, что ответ они знали, просто ждали, когда я закончу.

– Я готов послушать ответы. Прошу вас, товарищ капитан, – указал я рукой на капитана с орденом Боевого Красного Знамени на груди.

– Основная задача истребителя сбивать самолеты противника, – выдал капитан очевидную вещь. Было видно, что несколько командиров с ним не согласны, но их было меньшинство.

– Хороший ответ… – протянул я.

– Для этого и созданы истребители. Они поэтому так и называются, от слова «истреблять», – закончил капитан, после чего сел на место.

– Хороший ответ… но неправильный. Основная задача истребителя – это выполнить поставленное перед ним задание. То есть… Вот давайте возьмем мой случай. Я сделал более сорока самолетовылетов, сопровождая бомбардировщики. И это только в сопровождение, не считая разведки и вылетов на охоту. Во всех случаях передо мной была поставлена задача охранять бомбардировщики, не давая истребителям противника сорвать бомбардировку. Большое количество раз неподалеку пролетали бомбардировщики противника. «Лаптежники», «Хейнкели», «Дорнье». Но ни разу я не бросил охраняемых, чтобы рвануть и сбивать этих сволочей, как бы ни чесались руки. Причина одна – это не моя задача. Передо мной она уже поставлена: охранять. Так я и делал и только бессильно провожал глазами немцев. Вот когда я был в составе группы капитана Горелика, тогда да, сбивал, но и тогда передо мной стояла та же задача. Охранять наши «чайки», пока они атаковали возвращающихся с бомбардировки самолетов противника от внезапных атак «мессеров». Что? Простите, не расслышал… А! Ну да, мой последний бой. Согласен, что несмотря на приказ командира группы комиссара Тарасова, я оставил охраняемых и пошел навстречу группе подполковника Шредера. В этом случае другого выхода не было. За несколько секунд я определил боевую выучку немцев, прикинул их задачи и только после этого грубо нарушил приказ Тарасова. Просто выбора не было, им был нужен я. Бомбардировщики немцев не интересовали, а если бы я рванул к себе, могли отыграться на них. Да? – спросил я, заметив, что один из молодых лейтенантов тянет руку.

– Товарищ капитан, расскажите нам про этот бой, – попросили он. Кстати, рядом с ним сидел Степка Микоян.

– Про бой?

Сейчас разговор шёл не по теме занятия. Никакой теории воздушного боя. Пока не создам о себе нужного мне мнения, я для них просто выскочка, так что мы пока просто знакомились. Я простыми словами объяснял некоторые элементарные для меня вещи, переходя на личные примеры.

– Боем это было назвать трудно. Там была драка, просто свалка, если можно так выразиться, но не это главное. Перед боем я УМЕР.

Я замолчал и обвел взглядом зал. Нужно, чтобы они прониклись моими словами. Заметив, что началось недоуменное шевеление и переглядывание, продолжил: