Текст книги "Том 7. История моего современника. Книги 3 и 4"
Автор книги: Владимир Короленко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)
Нам предстояло проехать через значительный сибирский город Красноярск. На пути к нему лежал Мариинск, где у меня был знакомый С. П. Швецов. Когда-то юношей, сидя в тюрьме, он прогнал из своей камеры великого князя Михаила Николаевича. Мариинск – торгово-промышленный город, и здесь в статистике он нашел работу, которая впоследствии составила ему заметное имя. Повидавшись с ним, я тронулся дальше к Красноярску.
В Красноярске у меня жили родные (теперь умершие) – мать, сестра и зять. Здесь у меня было довольно деликатное дело. Читатель припомнит, вероятно, Веру Павловну Рогачеву. Она разошлась с мужем и поручила мне взять ребенка от женщины, которой она отдала его на воспитание, и привезти к ней. К сожалению, дело это оказалось не таким легким, как мне казалось первоначально. Ребенок перенес множество болезней, приемная мать привязалась к нему, как родная. У нас в Красноярске происходили с Богдановичем горячие споры. Он, как настоящий романтик, стоял за то, что никто не вправе вмешиваться в права природы. Я же считал, что мать, уступающая добровольно ребенка другому, вместе с болезнями, которые требуют значительных забот, уступает и права. И приемная мать, и мальчик, зная, какие у меня права, со страхом смотрели на меня, пока я не выяснил свою точку зрения. Тогда оба переменили отношение ко мне, и я приобрел в них двух друзей. Расстались мы очень хорошо.
Из Красноярска мы выехали с попутчиком, сослуживцем моего зятя. Я полюбовался тюремным замком, в котором когда-то сидел под начальством Ржевского.
Мы приближались к Томску, то есть культурным пределам Сибири. В Томске было в то время две либеральных газеты. Одну из них издавал Корш, работавший раньше в Славянской книгопечатне у И. В. Вернадского. Он напечатал когда-то письмо Засулич, наделавшее много шуму. Этот самый Корш совершил легкомысленную растрату, был судим и сослан в Томск. Его отец поддержал его в его профессии, и таким образом в Томске появилась новая либеральная газета. Другой газетой, также либеральной, руководил Феликс Вадимович Волховской.
Проездом через Казань я повидался с Анненскими, которые там жили втроем: Николай Федорович, Александра Никитишна и их племянница. Они тоже немало пространствовали в ссылке. Анненский занимал должность заведующего статистикой (она входила тогда в моду). У Анненского выходили уже неудовольствия, приведшие к тому, что ему привилось впоследствии расстаться с Казанью. Он был все такой же веселый, она все такая же солидная. Мы встретились очень дружески.
В Казани же жил брат мой с группой студентов, среди которых был глазовец Чарупшиков.
Анненский снабдил меня письмом к Гацисскому, жившему в Нижнем Новгороде, и, пробыв всего один день в Казани, мы тронулись дальше вверх по Волге. Всю ночь мимо нас мелькали сумрачные горы… Под утро я увидал, что находимся на въезде… В уровень с водой большими буквами было написано: «Чаль за кольца, решетку береги, стены не касайся»… Это был Нижний.
Мы поднялись по въезду и остановились против громадного здания, бывшего против реки, которая лежала еще в сумраке. На ней стояли зазимовавшие баржи и пароходы. Это оказалась гостиница, в которой мы и остановились. Здание было почти пустое. С реки доносились порой сторожевые крики.
На следующий день я пошел познакомиться с городом. Он расположен по горам и очень своеобразен. Нам надо было озаботиться выпиской родных, для чего было решено, что поеду я.
Я приехал в Петербург рано поутру. Мне советовали, чтобы я прямо с вокзала проехал в градоначальство. Я так и сделал. Здесь я застал характерную сцену. Просители, какие-то известные богачи-евреи, ходатайствовали, чтобы им было разрешено остаться на несколько дней в Петербурге. Градоначальник резко возражал, причем я слышал: «Нар-род эксплуатировать!» Я ждал, что меня градоначальник тоже примет резко… Но оказалось наоборот. Я был принят любезно, он согласился на все мои просьбы и разрешил мне пробыть в Петербурге «сколько мне угодно». Я задумался об этой перемене, и мне вспомнился глазовский способ разрешения еврейского вопроса.
В тот же день я был уже на квартире Никитина (фамилия зятя). Ко мне и к зятю собрались знакомые, и мы начали обдумывать отъезд.
Через несколько дней мы выехали и через сутки были в Москве. Авдотья Семеновна Ивановская нас встретила по старому знакомству на вокзале, и мы отправились вместе на Нижегородский вокзал, но по пути остановились на Садовой, в гостинице. Хозяева и прислуга, зная, что мы возвращаемся из ссылки, держали себя очень любезно, что нас прямо поразило. Заметна была прямо перемена в настроении.
Я заехал в редакцию журнала «Русская мысль» и узнал, что мой «Сон Макара» принят. Там я познакомился с редактором, Вуколом Михайловичем Лавровым, заметно в нем было купеческое происхождение, он был очень добродушен и полон. Второй редактор, Гольцев, сразу кидался в глаза лукавством и был человек хитрый. Был еще третий член редакционной коллегии Ремезов. Этот последний был Вуколу Михайловичу подсунут цензурным ведомством, которое согласилось утвердить Лаврова редактором лишь на том условии, чтобы член цензуры Ремезов был третьим редактором. Лавров согласился.
Таким образом, мои литературные дела были устроены, и, отправляясь на Нижегородский вокзал, я мог считать мою литературную карьеру начатой. Мы весело отправились на вокзал, кстати, и день был зимний, но радостно-яркий. Авдотья Семеновна Ивановская проехала с нами две станции и вернулась в Москву.
На следующий день мы были в виду нижегородских гор. Вот и так называемый Похвалинский съезд. Мы переправились через Волгу и весело поднялись на горы.
Я ехал с матерью. Она рассматривала новое местожительство. Только в одном месте ее лицо омрачилось. Перед нами была Варварка, прямая улица, завершавшаяся тюрьмой.
– Опять! – сказала мать.
– Ничего, – возразил я. И действительно, казалось бы «ничего». Я только что приехал в новое место. Еще ничего не успел сделать не только предосудительного, но и вообще ничего.
Весело водворились мы на новой квартире – скромной и даже очень скромной, состоявшей из одной комнаты, перегороженной пополам, и зажили по возможности весело. Сразу приобрели знакомство, разумеется среди неблагонадежных, сходили в публичную библиотеку и так далее.
А между тем моя таинственная неблагонадежность уже действовала, и ее последствия уже готовились.
И вот в один, нельзя сказать чтобы прекрасный, вечер ко мне нагрянула полиция… Перепугали семейных.
Мать была страшно удивлена, да и я также. Меня перетащили в тюрьму, благо было близко. Тюрьма была полна. Недавно здесь в ярмарку разразились антиеврейские беспорядки, было несколько убитых. Это был результат новой антиеврейской политики, закончившейся уже в наши дни «делом Бейлиса», Мне сразу пришлось наткнуться на страшный холод, против которого я запротестовал, так что мне пришлось вступить в конфликт с тюремным начальством.
Через некоторое время ко мне в камеру перевели какого-то нечестивца из антиевреев. Я протестовал и против этого. Нечестивец отправился в холодное помещение, а я – в теплое.
На следующий день я с ним увиделся на прогулке. Это был человек очень добродушный, не питавший против меня никакого неудовольствия. Он рассказал мне, что оправдали только тех, кто имел возможность выписать «Правыку» (так, очевидно, перефразировалась фамилия Плевако). Он не имел этой возможности и должен идти на каторгу. На следующий день я написал массу протестов и потребовал прокурора, но это не подействовало. И мне пришлось еще два дня или три прогуливаться с моим «Правыкой».
Наконец меня повезли обратно в Москву и дальше в Петербург. Всюду, где я мог, я протестовал, но на это не обращали внимания: «Вот приедете на место». Но мне некогда было ждать приезда на место, мне вспоминалась мать, и я нервничал. Мне вспоминается генерал или полковник Середа и как он меня успокаивал: «Не виновны, так все это обнаружится». Но я по собственному опыту знал, как скоро это обнаруживается. Поэтому я протестовал везде, где мог.
Наконец меня привезли в Петербург и прямо в предварительное заключение. Я подал еще один протест и, должно быть, надоел, так что дело двинулось быстро.
Когда меня привезли в дом предварительного заключения и за мной захлопнулась дверь, я остановился посредине камеры и оглянул ее стены. Вот я объехал почти вокруг света и очутился на том же месте. Это доказывает, что Россия за это время не подвинулась ни на шаг, несмотря на многочисленные жертвы. Те же дома предварительного заключения, те же жандармские управления, что и были… Чем же это кончится?..
Вдобавок, когда меня привезли и ввели в жандармское управление, я там застал того же штабс-ротмистра Ножина, который арестовал меня в первый раз. Когда я напомнил ему об этом, он ответил:
– Не припомню, – заметив, вероятно, в голосе моем иронию.
Наконец мне предъявили обвинение. Это было письмо, написанное почерком, довольно похожим на мой, и поэтому я сразу не мог отрицать, что письмо это писано не мной. Я потребовал предъявления всего письма, и мне его дали.
В нем сообщались революционные похождения какого-то юноши, который писал своей знакомой девице, что он в своей поездке по такому-то уезду покрыл этот последний сетью нелегальных организаций и пр. Подпись была: Вл. Корол.
– Это не вы писали? – спросил меня неизвестный господин, стоявший сзади меня. (Я потом узнал, что это был прокурор Котляревский.)
– Не я! – ответил я сердито.
– Я так и знал, – сказал он, – и им говорил то же.
– Почему же вы это утверждали? – спросил я, заинтересованный категорическим заявлением незнакомца.
– Видите ли, я читал вашу переписку с Григорьевым, ну а это письмо, согласитесь, слабо написано, зелено…
– И это не помешало вам притащить меня в дом предварительного заключения, сделать у меня обыск, испугать семейных.
Ножин был сконфужен, но сдался не сразу. Он потребовал, чтобы я формально ответил на вопросы и написал, что письмо принадлежит не мне… Так как дело было сшито белыми нитками, то нужно было выполнить только некоторые формальности. Но меня впредь до выполнения их снова препроводили в дом предварительного заключения. На этот раз я вступал в него в другом настроении, чем раньше, и даже довольно весело.
Через несколько дней меня выпустили, обязав подпиской о невыезде.
Впоследствии я узнал, что автором письма, за которое я привлекался, был Бурцев, который тогда, будучи еще гимназистом, начинал таким образом свою революционную карьеру.
Наконец я прибыл в Нижний, и здесь началась моя нижегородская жизнь…
Комментарии
В настоящий том входят третья и четвертая книги «Истории моего современника». Третью книгу Короленко писал в течение двух лет – с октября 1918 по осень 1920 года, живя в Полтаве. В эти годы гражданской войны, на Украине одна за другой сменялись временные власти – Центральная Рада, гетманщина, немцы, петлюровцы, деникинцы. Смены властей сопровождались насилиями над населением, погромами, грабежами, бессудными казнями. Жители Полтавы и окрестных деревень непрерывно обращались к Короленко за защитой и помощью. В апреле 1920 года Короленко писал С. Д. Протопопову: «У меня сильная усталость сердца. Если прибавить, что Полтава около десяти раз переходила из рук в руки, что каждый раз приходится хлопотать о какой-нибудь стороне, что дело идет часто о жизнях, то легко понять, что сердцу успокоиться не на чем и усталость все прогрессирует». В декабре 1920 года Короленко пишет В. Н. Григорьеву: «Не знаю, удастся ли мне довести „Историю“ до наших дней. Это очень много, но буду стараться, пока хватит силы».
С конца 1920 года Короленко приступил к работе над четвертой книгой и писал ее до середины декабря 1921 года.
Работая над третьей и четвертой книгами «Истории моего современника», Короленко перечитывал свои письма к родным из тюрем и ссылок, обращался к своим старым записным книжкам и наброскам, следил за статьями в «Былом». Но главным источником служила писателю все же его память, сохранившая огромное количество фактов, имен, дат, географических названий, связанных с описываемым им временем и событиями. «Записей я тогда никаких не делал, и мне все приходится восстанавливать по памяти. Память у меня старческая: ярко сохранилось прошлое», – писал он И. П. Белоконскому 29 марта 1920 года. «Так живо встают старые друзья и подернутые туманом прошлого эпизоды», – пишет Короленко Н. С. Тютчеву.
С начала 1921 года здоровье Короленко резко ухудшилось, но и в эти последние месяцы жизни он вел обширную переписку с И. П. Белоконским. Н. С. Тютчевым, О. В. Аптекманом, М. П. Сажиным, А. А. Дробыш-Дробышевским и другими товарищами по ссылке, с родными умерших товарищей и другими лицами, неустанно проверяя и уточняя свои воспоминания.
В марте 1921 года слухи о тяжелой болезни Короленко дошли до Москвы. В. И. Ленин написал наркомздраву Семашко письмо, в котором просил его принять меры, чтобы отправить Короленко для лечения в Германию. Но Короленко не захотел уехать за границу. Он продолжал работать. Последние страницы «Истории моего современника» написаны им 16 декабря – за девять дней до смерти.
Третья книга «Истории моего современника» впервые была напечатана в 1921 году в издании «Задруга». Первые семнадцать глав четвертой книги были отосланы писателем в журнал «Голос минувшего». Появились они уже после его смерти в книжке этого журнала «1920–1921» (без обозначения номера и месяца). Остальные главы были напечатаны в «Голосе минувшего» в 1922 году, в книге № 1 (июнь). В том же году вся четвертая книга полностью вышла в издании «Задруга».
В настоящем издании третья и четвертая книги «Истории моего современника» печатаются по тексту издания «Задруга», причем в третью книгу внесены корректурные исправления автора, а в четвертую – исправления по рукописям его.
…говорил Тургенев– стихотворение в прозе И. С. Тургенева «Сфинкс», датированное декабрем 1878 года.
…Марьюшка.– П. Н. Луппов в «Материалах вятских архивов о В. Г. Короленко» («Вятская жизнь» № 1 (7) 1924 г.) указывает, что имена починковских крестьян в «Истории моего современника» часто изменены. «На основании поселенных списков крестьян Березовских Починок за 1879 год, – пишет Луппов, – можно установить, что жена Гаври Бисерова называлась не Лукерьей, а Верой; сноха (жена Павла Бисерова) – Татьяной, а не Марьей, младший сын Гаври – Парфений, а не Андрийка, дочь Гаври Бисерова была Марья, а не Алена».
…починок Микешки. – П. Н. Луппов называет полные имена обоих упомянутых здесь крестьян: Васька Филенок – это Василий Филиппович Бисеров; Микешка – Никифср Никонович Лучников.
…разбросаны отдельные дворы этих лесных жителей. – В письме к родным от 29 октября 1879 года Короленко писал: «…Теперь о Починках. О географическом их положении сказать могу очень мало. Посмотрите на карту, найдите Глазов. От Глазова мне пришлось переехать через Вятку, затем через Каму у села Харина, затем еще через Каму у самого места. Если найдете на какой-нибудь карте реку Старицу, впадающую в Каму, то будете иметь довольно точное представление о положении наших Починок». На полях письма позднейшая приписка рукой Короленко: «Старица – оказалось название протока, старое русло».
…такие воспоминания… – Среди незаконченных произведений Короленко сохранился рассказ «Обычай умер», в котором описываются празднование рождественского сочельника в Юго-Западном крае и поверья, с ним связанные. (Посмертное собрание сочинений В. Г. Короленко, т. XXII, Госиздат Украины, 1927.)
…написать письмо матери– письмо к матери от 24 декабря 1879 года («Письма», книга первая, Госиздат Украины, 1923).
Улановская Эвелина Людвиговна,по мужу Кранихфельд (1860–1915). – Впервые арестована в 1879 году и три года провела в ссылке в Олонецкой и Вятской губерниях. С 1883 года жила в Харькове, где входила в народовольческую группу. В 1887 году вновь сослана сначала в Иркутскую губернию, а затем в Якутскую область, где оставалась до 1905 года. Некоторые черты Улановской Короленко воспроизвел в образе ссыльной девушки в рассказе «Чудная» (см. первый том настоящего собрания сочинений).
…брат мне писал. – Речь идет об Илларионе Галактионовиче, находившемся в это время в ссылке в Глазове, Вятской губернии.
…картины народной темноты и некультурности. – Имеется в виду повесть Ф. М. Решетникова «Подлиповцы».
…в Буй, городок Костромской губернии. – Ошибка памяти Короленко, нужно читать: Кай, Вятской губернии. В письме к брату Иллариону Галактионовичу от 23 ноября 1879 года он писал: «Из внешнего мира мы знаем Кайгородок (семя туда возят), да Глазов. Положительно не доводилось слышать даже имени другого города». Буй, Костромской губернии, отстоял верст на тысячу от Березовских Починок.
…старика Дурафея, усыновившего Ларивона, теперешнего хозяина. – О Дураненках П. Н. Луппов в своих «Материалах вятских архивов», замечает: «Старик Дурафей, или Дорифей, и сын его, Илларион, попали в „Историю моего современника“ тоже с измененными именами: в списках березовских жителей мы встречаем старика Алексея Максимова Шмырина (82 лет) и затем, рядом с ним, Павла Дорофеева Шмырина (40 лет)».
Михаил Павлович Попов– не Михаил Павлович, а Михаил Николаевич. За самовольную отлучку, о которой рассказывает здесь Короленко, в Березовские Починки для свидания с Улановской Попов отбыл тюремное заключение.
…посредством взрыва на Николаевской дороге. – Взрыв этот произошел 19 ноября 1879 года вблизи Москвы, не на Николаевской, а на третьей версте Московско-Курской жел. дор.
…мужем и женой Сухоруковыми. – Под фамилией супругов Сухоруковых проживали Лев Гартман и Софья Перовская (тотчас после взрыва они успели скрыться).
…писал под храп с полатей или под плач ребенка. – В Березовских Починках Короленко писал автобиографическую повесть «Полоса», оставшуюся незаконченной и послужившую впоследствии автору материалом при работе над «Историей моего современника». Здесь же сделаны были некоторые наброски к очеркам «В Березовских Починках». Очерки эти автор пытался в 1880 году напечатать, но по цензурным условиям они появиться в то время не могли. Содержание их тоже использовано в «Истории моего современника». В архиве Короленко сохранилось также начало беллетристического наброска, в котором он хотел изобразить, по-видимому, под непосредственным впечатлением пережитого, смерть Якова Молосного.
Не помню теперь, как звали моего нового хозяина. – Хозяином второго жилья Короленко в Березовских Починках был крестьянин Григорий Филиппович Бисеров. В его избу Короленко перешел в половине января 1880 года, как это видно из его писем к родным.
…срисовать из окна своего нового жилья. – Рисунок этот печатается в настоящем томе собрания сочинений.
…как я работаю на своей седухе у окна или пишу у стола. – В письме к родным от 29 января 1880 года, где Короленко описывал свое новое жилье, была им нарисована внутренность избы, в которой он поселился. Рисунок этот напечатан в шестом томе настоящего собрания сочинений.
…заметил Феклушу, дочь Микеши. – Как видно из заметки П. Н. Луппова, дочь Микеши звали не Феклушей, а Стефанидой.
…описал в одном из своих очерков– в очерке «Чудная».
…вел к зимней избе… жилищу Улановской. – Описка автора: Уланозская жила в летней избе своих хозяев.
…меня отвезли… в тюрьму. – В Вятку Короленко был привезен и заключен в тюрьму 1 февраля. Пробыл здесь с 1 по 15 февраля 1880 года.
Встречалось… имя Клавдии Мурашкинцевой. – О Клавдии Мурашкинцевой см. во второй книге «Истории моего современника», главу «Дорогой вГлазов».
…взрыве… произведенном Халтуриным. – Взрыв в Зимнем дворце произошел 5 февраля 1880 года. Он был произведен Степаном Николаевичем Халтуриным (1867–1882), работавшим в Зимнем дворце столяром с сентября 1879 года под именем Степана Батышкова.
…о покушении на него со стороны Млодецкого. – После взрыва в Зимнем дворце учреждена была указом Сенату «Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия». Главным начальником комиссии назначен был Лорис-Меликов. 20 февраля 1880 года студент Технологического института Ипполит Осипович Млодецкий совершил неудачное покушение на Лорис-Меликова. Млодецкий был в течение двадцати четырех часов судим военным судом и казнен.
…меня привезли в Москву– 20 февраля 1880 года.
…он повел меня в здание тюрьмы. – Короленко прибыл в вышневолоцкую тюрьму 21 февраля. Он был принят тюремным смотрителем Лаптевым в восемь часов вечера вместе с «собственными его вещами и деньгами 5-ю коп.» (донесение капитана Лаптева от 21 февраля 1880 года). Через десять дней Короленко подал тверскому губернатору прошение следующего содержания: «В то самое время, когда мне было объявлено о том, что я следую в вышневолоцкую политическую тюрьму, я, вместе с тем, был извещен о том, что затем меня ожидает высылка в Сибирь. Имею честь просить Ваше Превосходительство сообщить мне точнее о месте будущей ссылки, т. е. назначаюсь ли я в Восточную или Западную Сибирь. Дворянин Владимир Короленко. 3 марта 1880». На прошении Короленко сверху и сбоку приписано: «Объявить Короленко через смотрителя, что ссылается в Восточную Сибирь». На следующий день по прибытии в вышневолоцкую пересыльную тюрьму Короленко сообщал своему брату Иллариону: «Пишу тебе из Вышнего-Волочка, из тюрьмы для политических пересыльных. Весною (в мае, должно быть) – в Сибирь. Здоров и настроение ничего. Что ж! Сибирь так Сибирь, – не пустыня ведь. Вот каково мамаше будет…» Позднее (31 марта) он снова писал брату: «Я, повторяю, смотрю на ссылку в Сибирь, как на одну из прогулок, которых в последнее время пришлось совершать так много… Вообще – не страшно. Починки были для меня хорошим уроком, и скажу тебе искренно: я хорошо воспользовался этим уроком. Я очень благодарен за эту перемену, – от Глазова я не мог получить столько, сколько получил от Починок и вообще из всего времени, проведенного по тюрьмам и ссылкам, это для меня лучшее и самое богатое впечатлениями. Сибирь – еще одна ступень и, кажется, я шагну на нее совсем уже твердо».
Анненский Николай Федорович– см. примечание к стр. 197 шестого тома настоящего собрания сочинений. В 1880 году Анненский был выслан в Сибирь, в 1883 году переехал в Казань, под надзор полиции. Окончив срок ссылки, с 1887 года жил в Нижнем-Новгороде, где работал заведующим статистическим отделом земской управы. Первые встречи Короленко с Анненским (в Петербурге) относятся ко второй половине 70-х годов. После смерти Анненского Короленко посвятил ему две статьи: «О Николае Федоровиче Анненском» («Русское богатство», 1912, кн. 8) и «Третий элемент» (см. восьмой том настоящего собрания сочинений).
ПавленковФлорентий Федорович (1839–1900) – книгоиздатель. Арестован в 1868 году за речь на могиле Писарева и в 1869 году выслан в Вятскую губернию. Ссылки и судебные преследования, которым он неоднократно подвергался, связаны с его издательской деятельностью. В архиве Короленко сохранилась его переписка с Павленковым.
Судебное преследование не помешало появлению статьи, а только содействовало ее огласке. – Рассказанный Короленко эпизод имел место в 1866 году при издании второго тома сочинений Писарева. Книга была арестована за «мысли, вредные по их направлению и цели и противные существующим узаконениям по делам печати», заключающиеся в статьях «Русский Дон-Кихот» и «Бедная русская мысль».
…азбуку… которую цензура тотчас же конфисковала. – Первоначально книга имела заглавие: «Наглядная азбука для обучения и самообучения грамоте». В 1876 году она была переиздана под заглавием «Чтение и письмо по картинкам. Азбука для обучения и самообучения грамоте по наглядному способу».
«Вятская Незабудка»,памятная книжка Вятской губернии на 1877 год. Неофициальное издание, СПБ, 1877. – Этот сборник статей-корреспонденций из разных мест Вятской губернии вышел в течение года в двух изданиях. В 1878 году «Вятская Незабудка» была конфискована и уничтожена.
…во время расправы Трепова над Боголюбовым– см. вторую книгу «Истории моего современника», часть IV, глава ХП.
КеннанДжордж (1845–1924) – американский журналист. В 1885 году совершил путешествие по Сибири с целью обследовать сибирскую ссылку. Свои впечатления Кеннан опубликовал в книге «Сибирь и ссылка», переведенной на русский язык. Кеннан был лично знаком с Короленко и в этой книге несколько раз упоминает о нем.
…Швецов Сергей Порфирьевич(1858–1930). – В 1878 году приговорен к шести годам каторги, замененной ссылкой в Западную Сибирь. Позднее этнограф, публицист, статистик. В журнале «Каторга и ссылка» (1927, кн. 8) С. П. Швецов поместил свои воспоминания: «В. Г. Короленко в Вышнем-Волочке». В этих воспоминаниях автор так рисует портрет Короленко: «Всегда оживленный и деятельный, стройный, но плотный и коренастый молодой человек, с огромной шапкой буйно вьющихся темнокаштановых волос, как-то особенно красиво прикрывавших его большую голову и волнами спускавшихся почти до самых плеч, с широкой густой бородой, с темными блестящими, временами принимающими особенно углубленное, сосредоточенное выражение глазами, в белой холщовой арестантской рубахе или в серой суконной блузе, опоясанный тонким ремешком, в высоких сапогах, – таким я помню В. Г. того времени…» – «В. Г. обладал на редкость, не скажу – покойным, но удивительно ровным и сдержанным характером, и это создавало ему совершенно особенное, исключительное положение среди товарищей. Всегда со всеми в обращении простой и мягкий, без тени рисовки или позы, но за этой мягкостью каждый чувствовал большую упругость и твердость. Его отношения с окружающими отличались вдумчивостью и в то же время редкой ясностью и определенностью…»
…кружок князя Орбелиани. – По-видимому, речь идет о кружке Иосселиани, так как С. П. Швецов был арестован по делу этого кружка.
Бумаги, карандашей, перьев не допускали ни в каком случае. – То обстоятельство, что письменные принадлежности в вышневолоцкой тюрьме не допускались, не помешало Короленко написать здесь рассказ «Чудная» (см. примечание к рассказу «Чудная» в первом томе настоящего собрания сочинений).
…женой Анненского, известной детской писательницей– Анненская Александра Никитична (1840–1915), урожденная Ткачева.
…племянницей, которая воспитывалась у Анненских– Криль Татьяна Александровна (1874–1942), по мужу Богданович. Ею написаны: биография В. Г. Короленко, доведенная до 1917 года (Госиздат Украины, Харьков, 1922) и воспоминания о нем: «Вл. Г. Короленко в последние годы жизни (1919–1921)», журнал «Былое» № 19 (1922), и «В. Г. Короленко в Нижнем», сборник «Памяти В. Г. Короленко», изд. Нижегородского Губсоюза, 1923.
…просидела у меня, сильно сократив тоскливое ожидание вечернего поезда. – Эти два свидания с матерью в один день состоялись 26 мая 1880 года. Первый раз Эвелина Иосифовна приезжала в Вышний-Волочек в марте. Приезд ее сопровождался следующим секретным сообщением (от 28 марта 1880 г.) петербургского охранного отделения тверскому губернатору: «Состоящая под особым наблюдением полиции вдова надворного советника Ева Осиповна Короленко отметилась ныне выбывшей в Тверь. Сообщая об этом Вашему превосходительству, имею честь присовокупить, что Короленко подчинена означенному наблюдению ввиду политической ее неблагонадежности».
…сильно томились невольным бездельем– Спасаясь от безделья тюремной жизни, Короленко обратился, между прочим, и к учебникам медицины. В письме к брату от 4 июля 1880 года он сообщает: «…я, брат, в медицину ударился, анатомию почти уже изучил всю, практические приемы при перевязках, малых операциях и т. д. тоже приобрел по имеющимся здесь учебникам; по части терапии запасся лечебником, – вообще штудирую понемногу и если по медицине не „съел еще собаку“, как говорит Петя [Попов], то по крайней мере начал есть оную, и ничего, – работается сравнительно охотно, и усваивается тоже. Понятно – все это пока платонически, т. е. только по книжкам, но уже и эти немногие данные в каких-нибудь Починках, я это знаю, – могли бы сильно пригодиться и принести пользу». Среди старых тетрадей Короленко сохранилась и вышневолоцкая тетрадь с выписками из учебников анатомии и десмургии и с собственноручными рисунками писателя, иллюстрирующими эти выписки.
Ган-Исландец– герой романа Виктора Гюго того же названия.
ЛизогубДмитрий Андреевич (1850–1879). – В 1874 голу был арестован и привлекался по делу «о пропаганде в империи». Был одним из учредителей «Земли и воли». Судился в 1879 году одесским военно-окружным судом и повешен по приговору суда 10 августа 1879 года.
ОсинскийВалериан Андреевич (1852–1879) – один из видных деятелей «Земли и воли». При аресте в Киеве пытался оказать вооруженное сопротивление. Приговорен киевским военно-окружным судом к смертной казни и повешен 14 мая 1879 года.
…дал очень злую характеристику тогдашнего «украинофильства». – Имеется в виду статья украинского буржуазного националиста М. Грушевского «Еще о большом и малом национализме» («Русские ведомости», 1916, № 122).
КотляревсшйИван Петрович (1769–1838) – известный украинский писатель.
«Есть у нас люди, общества нет». – Стихотворение Я. П. Полонского «На пути из гостей» начинается словами: «Славный мороз. Ночь была бы светла…» Каждая строфа кончается словами: «Боже мой! боже мой! Поздно приду я домой!» В предпоследней строфе есть строки: «Есть у нас так называемый свет, Есть даже люди, а общества нет…»
Значительный контингент новых заключенных составляли польские студенты. – Заключенные, о которых дальше рассказывает Короленко, привлекались по делу о социально-революционной пропаганде в Варшаве. Дело начато было в 1878 году и разрешено в административном порядке относительно 137 обвиняемых 2 апреля 1880 года.
Прокурором был, если память не изменяет мне… некто Устимович. – Прокурором варшавской судебной палаты в это время был Трахимовский Николай Алексеевич.
…1879 года. – Здесь у автора описка: надо читать – 1880 года. Отправка партии состоялась 17 июля. В этот день Короленко написал брату Иллариону коротенькое письмо, в котором сообщал: «Пишу на отлете: через час отправляемся в путь».
…нас… посадили… на арестантскую баржу. – Это была 18 июля, как отмечено в записной книжке Короленко за 1880 год.
Папин Иван Иванович(1850–1907) – студент Петербургского, а затем Московского университета; принадлежал к кружку А. В. Долгушина. В 1875 году приговорен к пяти годам каторги, которую отбывал в новобелгородской каторжной тюрьме. В 1880 году был отправлен на поселение в Иркутск, а затем «за вредное влияние» переведен в Амгинскую слободу Якутской области.
