Текст книги "Сын императрицы (СИ)"

Автор книги: Владимир Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 11

Казалось бы, какой может быть прок от небольшого корабля, когда в море скопились огромные силы с обеих враждующих сторон – десятки огромных линейных кораблей, сотни фрегатов, а уж такой мелочи, как их судно, не счесть! Самое большее – перехватят на морских просторах и потопят два, в лучшем случае три вражеских борта из тех, что им по силам. Примерно так и намеревался поступить капитан, когда планировали первое свободное плавание. Лексея то никак не устраивало – считал слишком малым из возможного им, – уже ранее искал и продумывал самые разные варианты, даже, на первый взгляд, нереальные. Еще в первом в этом году походе, когда обнаружили в морских базах противника готовые к выходу многочисленные корабли, задумался о том, что они могут предпринять. После долгих и непростых размышлений выбрал лучший по его мнению план, о нем и высказал Сазонову:

– Корней Яковлевич, думаю, нам надо не уходить в открытое море, а идти навстречу шведскому флоту и охотиться на его большие корабли – предпочтительно линейные, можно фрегаты.

Прервался ненадолго, давая возможность обескураженному капитану хоть как-то понять сказанное, после продолжил:

– Для их поражения предлагаю применить плавучие пороховые бомбы с ударным механизмом – такие еще десять лет назад использовали Штаты против кораблей англичан. Правда, тогда им сопутствовал успех только раз и то, можно сказать, случайно – слишком уж малая вероятность того, что судно наткнется на бомбу. Мы же можем ставить ее точно по курсу цели и не одну, а связку. Схему снаряда я нарисовал, вот посмотрите, и смастерить его недолго – уж с бочками и порохом не должно быть сложностей, а механизм можно взять от кремневых ружей.

Лексей разложил на столе перед ошеломленным капитаном чертеж своей бомбы, тот все еще не понимающими глазами смотрел на него, потом, через долгую минуту, спросил недоверчиво: – А она сработает, ты точно знаешь?

Ответил без доли сомнения; – Сработает, а проверить не долго. Я уже приготовил для пробы небольшую бочку и кремневый замок. Осталось снарядить порохом и собрать, но это уж лучше на месте испытания – а то может случайно, от той же качки, рвануть!

Проверили макет бомбы в тот же день – капитан все же заинтересовался необычным снарядом и сам стал торопить. Отплыли подальше от города и встали в небольшой бухте, Лексей на глазах всего экипажа заложил пороховой заряд в просмоленную бочку, закрепил над ней механизм и закрыл плотной крышкой. С помощью матросов осторожно спустил ее в воду с борта, после, от греха подальше, отплыли на полста метров – насколько хватило длины каната, привязанной к бочке. По команде Лексея трое помощников резко рванули на себя канат – через секунду раздался взрыв, а на месте бомбы поднялся ввысь фонтан. Часть щепок долетела до судна, застучала по борту, а кому-то из любопытных попало в лоб, но обошлось без серьезной травмы. Конечно, зрелище впечатлило всех – никто не сомневался, что стал свидетелем рождения нового оружия!

На удивление быстро – меньше, чем через неделю, – Адмиралтейская коллегия дала добро на снаряжение шлюпа двумя сотнями бомб, а потом проследила за скорейшим их изготовлением и поставкой на борт. По-видимому, морских чинов впечатлило натурное испытание – на настоящем судне, пусть и списанном, – нового снаряда, да и рады были любой возможности противостоять вражескому флоту. В начале июля шлюп вышел на первое боевое применение могучего оружия, отправился искать подходящую цель. Долго ее не пришлось искать – уже через день наткнулись на группу кораблей с двумя линкорами впереди. Повернули на ее курс и на безопасном удалении перед ней выложили связку из пяти бомб. Лексей сам руководил снаряжением снарядов, рассчитал место их установки – не столько исчислением, а по своему наитию, – чувствовал, что именно здесь пройдет караван.

Ушли вперед от места закладки за пределы видимости, здесь встали, ожидая исхода первого опыта. Где-то через час, который тянулся для экипажа бесконечно долго, наконец-то услышали череду взрывов. Хотя и не знали, насколько поврежден от их бомб вражеский корабль – все таки пробить борт того же линкора очень трудно, – но приняли успех как победу дружным 'Ура'! Операцию на этом не закончили, как только шведский караван продолжил движение после двухчасовой остановки – уточнили его курс и заложили новую партию снарядов. Также, как и в прошлый раз, ушли вперед, дождались следующей удачи. Правда, продолжения не последовало – к огорчению экипажа, увлекшегося такой охотой на большого зверя, – караван повернул обратно. По-видимому, шведы после повреждения своих лидеров – тем более, по непонятной для них причине, – не решились идти дальше к русским берегам.

Корабль после подрыва миной

Капитан решил воочию убедиться в результатах операции и отдал приказ догонять врага, что не представляло особой сложности – двигался тот намного медленнее, чем прежде. Вот тут Сазонов допустил оплошность – слишком близко приблизился и русский шлюп заметили. Шедшие позади пострадавших линкоров суда развернулись и пошли на перехват. Хотя капитан скоро спохватился и отдал команду уходить в подветренную сторону, но уже через час преследователи – два корвета, – нагнали и открыли огонь. Дважды их ядра накрыли русское судно, появились первые жертвы, казалось, спасения нет, а экипаж не сдается лишь из упорства и отчаяния. И вот в такую минуту Лексей, подменивший раненого капитана на мостике, дал команду рулевому повернуть к ближнему корвету, сам буквально слетел вниз в крюйт-камеру, схватил снаряженный порохом бочонок, вставил замок и выскочил обратно на палубу. Вражеский борт был почти рядом – в двух десятках метров, – могучим усилием перебросил в ту сторону пудовую бомбу.

Корвет буквально разорвало – от него во все стороны полетели обломки. Один из кусков ударил Лексея в плечо, но он в охватившем его кураже не чувствовал боли, крикнул рулевому: – Давай ко второму, – сам вновь помчался за новым снарядом. Когда же через минуту вернулся, увидел лишь корму удаляющегося противника – тот, по-видимому, после взрыва корвета и поворота к нему сумасшедших русских решил не искушать судьбу.

Последний бой доставил самые большие потери за два года службы Лексея на этом судне – погибло трое и пятеро ранено, среди них капитан. Из-за них пришлось возвращаться на базу прежде времени, да и шлюп требовал серьезного ремонта после попадания ядер. До самого вечера устраняли те повреждения, что смогли сами, на следующее утро взяли курс домой. Шли малым ходом, насколько позволяло состояние корабля, лишь через два дня добрались к своему причалу. Передали портовой службе раненых и тела погибших – их не стали хоронить в море, как повелось у европейских моряков, да и других при долгом плавании вдали от берегов, а решили предать земле по православным обычаям. У самого Лексея рана оказалась небольшой – судовой врач очистил ее от щепки, смазал и перевязал, этим и ограничился.

Отчет о первом походе с новым оружием в Адмиралтействе приняли если не с восхищением, то, по крайней мере, удивлением – меньше, чем за неделю, вывели из строя два линейных корабля и потопили корвет! Лексею, как исполняющему обязанности капитана, велели написать подробный рапорт для доклада императрице – пока еще никому не удавалось достичь такого успеха, даже флотским соединениям. Через два дня стоял перед родной матерью вместе с вице-президентом, слушал его дифирамбы в адрес экипажа и себя тоже. В заключении Чернышев высказал:

– Подвиги храбрых моряков достойны высших почестей. Своим приказом присвоил офицерам следующие по выслуге чины, лейтенанту Бобринскому досрочно присвоен чин капитана второго ранга, а также он утвержден капитаном шлюпа 'Надежда'. Ходатайствую перед Вашим Величеством о награждении офицеров экипажа орденом Святого Владимира четвертой степени, а капитана Бобринского – орденом Святого Георгия третьей степени за личное уничтожение корвета.

Несколькими днями позже, когда Лексей принимал из ремонта свой корабль, узнал от руководства верфи весть о только что состоявшемся сражении в Финском заливе у острова Гогланд между шведской и российской эскадрами. Оно продолжалось едва ли не сутки, не прерываясь даже ночью – впрочем, в эту пору представлявшей лишь сумерки, – почти сразу после начала боя ряды перемешались, пошла настоящая свалка. Шведы имели полуторное превосходство в кораблях и орудиях, но русские моряки под командованием адмирала Грейга не отступили, бились на равных, даже в какой-то мере превзошли, захватив в плен флагманский линкор неприятеля. Правда, и тому в свою очередь удалось пленить корабль, так что в конечном итоге счет в битве оказался ничейным, но главное – шведы ушли из Финского залива, их план разгрома русского флота и захвата столицы провалился.

Гогландское сражение

Лексея от этой новости охватили противоречивые чувства – радость за стойкость русского духа и сожаление, что не принял участие в значимом для России сражении. Хотя и осознавал – вряд ли его корабль мог повлиять на битву титанов, превосходство лишь в скрытых атаках на коммуникациях неприятеля. Так что нет повода расстраиваться, на его долю хватит с избытком достойных охоты вражеских объектов – ведь в той баталии участвовала лишь малая часть шведского флота, – да и нужно еще учиться многому, чтобы бить их наилучшим образом. Первый опыт выдался удачным, но все же некоторое недовольство осталось, как в тактике ведения таких операций – от поиска целей до контроля их поражения, – так и выучке экипажа в боевой обстановке, особенно с новым оружием. С такими мыслями готовился к новому походу – занимался снаряжением судна, набором матросов и офицеров вместо выбывших, учениями в тренировочных выходах.

В конце июля вышли в море перехватывать все крупные и средние суда противника – от линкоров до корветов. Одиночный корабль или в составе группы – не имело значения, главное, что могли встать на его курс и поставить минную закладку. Экипаж научился действовать четко и быстро, ставили ловушки даже на ходу перед самым носом противника, а потом бегством заманивали его на нужное место. Вели охоту на 'зверя' нередко на грани разумного риска, но при том эффективность выросла кратно. Потопили почти два десятка кораблей, среди них даже три фрегата, повредили вдвое больше, навели ужас на морских коммуникациях вблизи шведского побережья. Несколько раз на русское судно устраивали облавы, но оно уходило как юркая рыба из сети, оставляя за собой лишь ловушки, на которых подрывались загонщики. Наверное, в том, что флот противника не отправился снова к российским берегам в этом году, сказался в какой-то мере промысел шлюпа на чужой стороне.

Закончили охоту в октябре перед сезоном зимних штормов – добыча ушла на свои базы, так что не было смысла оставаться здесь дальше. Прошлись еще вдоль южного побережья, но шведских судов здесь не нашли, впрочем, как и других – все попрятались по гаваням от грядущего буйства стихии. Не стали искушать больше судьбу и поторопились идти в родную сторону. Правда, краешком их зацепило – помотало пару дней вблизи Рижского залива, – но обошлось небольшим повреждением парусного вооружения, вернулись в родной порт благополучно. Пришло время подводить итоги за этот год и не менее важным, чем счет вражеских потерь, Лексей принимал то, что за все плавание судна под его командованием не погиб ни один матрос. Да и раненых почти нет, раз-два и обчелся, причем произошло с ними в самом начале, от случайного взрыва бомбы неподалеку от них. С тех пор вели себя с опасными снарядами аккуратнее, не теряя при том времени – ведь враг уже близко, – так и проходила наука экипажа боевому делу, давшая столь редкий результат с чужими и своими потерями.

За выдающиеся заслуги перед отечеством капитану шлюпа 'Надежда' был присвоен указом императрицы потомственный титул графа с поместьем в Ревельской губернии и подворьем в губернском городе. Всех офицеров вместе с капитаном наградили Владимиром третьей степени, а экипаж получил солидную денежную премию. На приеме в честь награждения героев орденами государыня заявила со смехом о переданном ей английским послом требовании шведского короля унять бесчинствующее у берегов его государства судно, нарушающее все цивилизованные нормы и правила. А после добавила: – Бейте шведов крепче, господа офицеры, и не стесняйтесь обидеть Густава. На войне правило одно – кто сильнее, тот и прав.

Адмиралтейство еще пожаловало отпусками, Лексею дали почти полгода на решение хозяйственных дел в новом и прежнем имениях. Сдав дела по службе своему старпому, в начале декабря по первозимку выехал в Тверь. Вначале были сомнения – боль от утраты любимой жены все еще бередила душу, но долг перед памятью к ней перевесил – посчитал нужным навестить ее могилу, – да и следовало решить на месте, кого оставить приглядывать за поместьем. Об оставшейся там Надежде подумал лишь вскользь – что ей там делать без Маши, наверняка уже вернулась в родительский дом. Переписку с ней не вел, после того письма о смерти жены лишь перевел деньги на нужды усадебного хозяйства и то только до осени.

Нетрудно представить то удивление, которое испытал Лексей две недели спустя, войдя в свой усадебный дом – увидел здесь Надежду, да не одну, а с дитем на руках, кормящую грудью.

Лишь воскликнул озадаченно: – Надя, ты здесь! – тут же спросил: – Откуда у тебя дитя?

Сказал и самому стала понятна невразумительность заданного вопроса, секунду спустя выговорил очевидную догадку: – Погоди, это мой ребенок, Надя?

Та молча кивнула, улыбаясь ему, а из глаз потекли по щекам слезы. Лексей подошел ближе к ним, вглядывался в младенца, как будто пытался найти в нем родное, после обнял молодую мать и проговорил: – Спасибо тебе, Надя, за дитя – есть теперь здесь моя отрада!

На следующее утро приехал на погост, церковный служка провел его к могиле жены. Стоял над ней и мысленно говорил Маше, как будто она могла услышать:

– Прости, родная, что не сберег тебя и наше дитя. В том моя вина – это я навлек беду!

Отчетливо, будто совсем рядом, услышал голос любимой:

– Не вини себя, Лексей, то судьба и не нам ее судить. Живи дальше и не горюй – твое семя проросло на этой земле, в нем частица моя. Береги его и радуйся, благословляю добром и нашей любовью. По мне не тоскуй – я с тобой и останусь навечно, когда придет час нам соединиться.

Прозвучавшие пусть и в мыслях слова как-то сняли тот невидимый груз, что давил на него все это время, оставив лишь светлую печаль и благодарность, ответил идущим из сердца откликом:

– Спасибо, любимая, я исполню твой завет, пусть душа твоя покоится с миром.

В тот день чтобы ни делал, перед глазами вставал образ жены – она улыбалась, когда он брал на руки малыша, смотрела на него неотрывно своими голубыми как небо глазами, будто ожидая что-то от него. Когда же приобнял прильнувшую к нему Надежду, вставшую рядом с ним у колыбельки ребенка, почувствовал идущее изнутри тепло и радость родной души. Маша и после смерти продолжала сводить его со своей сестрой, просила частичку их любви для нее. Сам Лексей не испытывал к свояченице каких-либо трепетных чувств, лишь признательность за помощь жене, еще жалость к ее женской доле. Теперь же терялся – ради покоя души любимой и своего ребенка следовало отнестись к Наде с большей лаской, но своя душа молчала, не отзывалась на призыв. Впрочем, как и физиология – прямо говоря, его мужской орган не реагировал на обнаженную грудь кормящей женщины, касание ее тела, хотя прежде, еще при Маше, справлялся с обеими сестрами вполне достойно.

Неделю после приезда провел дома, разве что на второй день съездил с Надей в церковь, в которой месяц назад крестили Мишу – так назвали малыша, – записал его своим сыном. Конечно, как рожденный вне брака, он не мог наследовать титул, поместье, даже не причислялся к дворянству, но отец имел право стать его опекуном и заботиться о нем, да и статус, отношение в обществе было выше, чем у непризнанного бастарда. Почти все время проводил с малышом и его матерью – помогал в уходе, нянчился, выносил во двор. Надежда не привлекла никого из слуг смотреть за сыном, да и не взяла кормилицу, справлялась сама – наверное, не хотела отрывать его от себя. Теперь же, когда родной отец занимался их ребенком, находилась неотлучно рядом, не могла надышаться на них обоих. Ее лицо буквально светилось от счастья, даже стало красивее, по-видимому, блеск ее глаз как-то делал незаметным природные дефекты – крупный нос, выступающие скулы, не совсем ровные зубы.

Настало время, как посчитал Лексей, проведать соседей и тех, к кому испытывал приязнь. Начал объезд с родителей Маши – в тот день они оба находились дома. Выпил поминальную чарку с бывшим тестем, посидел за столом, рассказал коротко о Наде, ее жизни в усадьбе, упомянул еще, что ребенок от него и он признал его сыном. Те переглянулись между собой, но продолжать тему не стали, хотя и без слов было понятно – подумали, что он возьмет ее в жены. Следующим, к кому направился, стал губернатор, он принял без промедления. Выразил Лексею соболезнование с кончиной жены, после принялся расспрашивать о службе, сказав при том:

– Слухи о твоем геройстве дошли до нас, Лексей Григорьевич. Я, конечно, не моряк, но мне кажется невообразимым, что вы на своем шлюпе напали на линейные корабли и притом одержали викторию! Нет-нет, нисколько не сомневаюсь в вашей доблести, просто трудно понять такой casus.

После расспросов Осипов пригласил дорогого гостя в свой особняк:

– Жена и дочери будут рады тебя видеть. А Наташа грезит твоими подвигами, ты для нее Самсон, смело ниспровергающий филистимлян! Если у тебя есть время, едем прямо сейчас, как раз уже обед.

Наташа действительно была рада видеть, даже слишком. Лексей видел в ее глазах некую одержимость – дай ей волю, вцепилась бы зубами и никуда больше не отпустила! Сдерживалась при родителях, не вступала в общий разговор, но как только гость стал прощаться, быстро встала и, бросив: – Я провожу, – поторопилась за ним.

Вышли во двор вместе, на вопросительный взгляд спутника – что, мол, дальше? – девушка быстро проговорила: – Лексей, прогуляемся по городу, если не очень торопишься.

Не стал отказывать, ответил: – Нет, не тороплюсь. И куда же поедем?

После недолгого раздумья сказала: – Можно в городской сад – там сейчас тихо, спокойно.

Парковая зона располагалась вдоль набережной Волги, легко можно было представить, как в летний зной здесь отдыхали горожане в тени высаженных деревьев, прогуливались по аккуратным, выложенных камнем, дорожкам. Сейчас сад пустовал, но за ним следили – аллеи, беседки, лавочки очистили от снега – чувствовалось здесь действительно уютно и уединенно, ничто не нарушало тишину. Шли неспешно по дорожке и молчали – Лексей не торопился начать разговор, давая возможность девушке собраться с мыслями. Та наконец решилась и произнесла потаенные, никогда прежде вслух не высказанные слова:

– Лексей, я люблю тебя. Как ни стыдно о том говорить девице первой, но уже не могу молчать. Хотела побороть себя, избавиться от ненужного чувства, но оно оказалось сильнее моей воли. Ты вправе меня прогнать, считать недостойной, бесстыдной, приму как должное, но как жить без тебя – не знаю, да и зачем, коль нет радости видеться с тобой.

Молодой мужчина понимал, что пришлось пережить благородной девице и решиться самой признаться в любви. Оттолкнуть сейчас означало бросить в пучину страданий, из которой может не выйти и погибнуть. Но и давать напрасную надежду тоже не стоило – не видел в Наталье ту, с которой бы навечно связал свою жизнь. С Машей у него обстояло иначе, чувствовал спокойно и уверенно – она будет верно ждать, чтобы с ним ни случилось. В этом плане предпочтительней была та же Надежда, но вот незадача – не питал к той особой привязанности. По сути, из двух барышень, воспылавших к нему страстью, он не хотел никакую, но судьба связала по рукам и ногам, заставляя сделать совершенно ненужный ему выбор и именно сейчас, в данную минуту!

Предпринял попытку хоть как-то отвадить влюбленную девицу:

– Наташа, извини, но я не свободен. У меня родился сын и к матери его у меня есть обязательства.

Девушка недоуменно взглянула и переспросила:

– Как сын, ведь Маша умерла и дитя у нее не народился!

Тут же поспешила исправить бестактность:

– Извини, пожалуйста, я не хотела сделать тебе больно.

Объяснил как есть:

– То не Маша, а ее сестра, Надежда. Она родила от меня младенца и я не могу оставить их без своей помощи.

Наталья вроде призадумалась, но после продолжила:

– Ты же не любишь ее, Лексей, коль считаешь обязательством. Не знаю и не хочу знать – как между вами случилось, но ведь можно помогать и не связывать себя с нелюбимой женщиной! Не хочу принуждать нисколько и навязываться самой, но прошу – не отказывай сразу моей любви, может быть, со временем ты поймешь, что я нужна тебе. Буду ждать сколько угодно, только прошу – приходи ко мне, – не видеть тебя мука, если есть в тебе капля жалости, то не бросай одну!

Вот так получил передышку в отношениях с одной девицей, а Надежда ни о чем не просила, лишь старалась своей заботой привлечь к себе любимого человека. К тому же общие заботы о малыше как-то сближали их друг к другу и однажды между ними случилось то, что должно было между здоровым мужчиной и желавшей его женщиной. С того вечера зажили одной семьей, делили одну постель – Надежда с ребенком перешла в его спальню, – и Лексей сделал наконец свой выбор. Только прежде, чем предлагать выйти замуж избраннице, встретился с другой – объяснить и расстаться не столь болезненно для той.

На удивление внешне спокойно Наталья приняла его слова:… мы с Надей уже живем вместе, я хочу жениться на ней…, – лишь высказалась: – Поступай, как считаешь нужным, в том воля твоя. А я найду, что мне делать.

В тоне ответа девушки Лексей почувствовал нечто твердое, будто она предвидела принятое им решение и уже заранее продумала свои действия. Только что она предпримет и смирилась ли с его выбором – не мог понять, ее эмоции и мысли оказались для него закрыты. Не особо беспокоился подобным раскладом, для него более важным стало сравнительно благополучное разрешение проблемы с двумя женщинами. В тот же день сделал предложение Надежде, которое она, конечно, приняла с понятной реакцией. А потом начались хлопоты с предстоящим венчанием и свадьбой – сразу оговорились, что они будут скромными в силу известных обстоятельств как жениха, так и невесты.

Не откладывали надолго, в храме им назначили ближайший срок меньше через две недели, сразу после Крещенья. В самый канун того дня во сне Лексею явилась Маша, смотрела на него с тревогой, пыталась что-то сказать, а потом вдруг исчезла. От того видения проснулся, прислушался – в доме царила тишина, рядом, тихо посапывая, спала Надя с ребенком под боком. Казалось, все вокруг мирно, но почему-то на душе стало неспокойно. Его покойная жена вроде хотела предупредить о какой-то беде, к тому отнесся серьезно, не отмахивался – мол, причудилось. Правда, что-то предпринимать не имело смысла – ведь неизвестно, от чего, – но уже настроился быть готовым к любой опасности, как бывало на боевой операции.

С утра собрали санный поезд и отправились в Тверь, к родителям невесты. Как заведено – выкупали невесту, хотя она приехала с женихом, получили родительское благословение и отправились к храму. У храмовых ворот навстречу молодым вдруг вышла Наталья – будто поджидала здесь, – выхватила из-под полы мешочек и размашистым движением осыпала их каким-то порошком. Крикнула еще: – Не бывать вашему счастью, – и бросилась прочь.

Лексей среагировал почти мгновенно – отшвырнул в сторону невесту, сам закрыл глаза и затаил дыхание. Он уже понял, что обезумевшая от ревности девушка применила яд, судя по серовато-белому цвету порошка – мышьяк, – так с закрытыми глазами скинул форменный камзол и треуголку, принялся вытирать лицо и руки снегом. Кожу жгло, но других признаков отравления не чувствовал – можно сказать, легко отделался. Крикнул вставшим в недоумении гостям отойти назад, поднял Надю и отвел подальше. Не стал трогать лежавшую в стороне одежду, лишь присыпал снегом – чистить ее от ядовитого порошка не было ни времени, ни желания. Попросил еще листок бумаги и карандаш – свои остались в камзоле, – написал записку и велел кучеру немедленно доставить ее губернатору. Заявлять в полицию не хотел – считал себя отчасти виновным в происшедшем нападении, – вот пусть теперь с девицей разбирается родной отец.

Церемония венчания из-за случившегося происшествия немного задержалась, а в остальном прошла без каких-либо сложностей. Только длилась больше, чем при венчании с Машей – сначала батюшка обручил молодых с обменом колец, лишь потом перешел к основному таинству. Уже законными мужем и женой вышли из храма, во дворе их поджидал секретарь губернатора, передал ответное письмо. Оно было кратким – Осипов извинялся за содеянное дочерью и просил по возможности скорее встретиться с ним. Конечно, бросать молодую жену с гостями и мчаться на встречу Лексей не стал бы, да и генерал не требовал того, потому и сказал, что приедет завтра утром. Свадьбу провели без былого размаха, на ней были лишь самые близкие, да и не очень долго – виновнице торжества приходилось уделять время младенцу, – к ночи гости разошлись. Но оттого радость молодой жены не уменьшилась, счастье переполняло ее – ведь она теперь законная супруга любимого мужчины!

На следующее утро встретился в губернской управе с Осиповым. В первый момент даже не признал его – вместо бодрого и крепкого мужа увидел согбенного старика, на измученном лице не осталось и тени прежней жизнерадостности. Встретил неласково, лишь хмуро кивнул на кресло напротив – мол, присаживайся. Подождал, пока Лексей уселся, спросил каким-то невыразительным голосом: – Рассказывай, что у тебя с Натальей случилось и почему она пошла на такое… – замялся, потом закончил – … злодеяние?

По-видимому, не услышал внятного ответа от дочери, теперь решил разобраться с молодым человеком. Пришлось Лексею рассказать как есть:

– Григорий Михайлович, Наталья влюбилась в меня и пожелала, чтобы я был с ней. Но пойти ей навстречу не мог – у меня были обязательства перед нынешней женой. О том объяснил Наталье, вроде приняла отказ спокойно – а вчера решила отравить меня с невестой прямо перед храмом. Сам не ожидал от нее такого поступка, но, слава богу, все обошлось, никто не пострадал.

– Нет, не обошлось, Лексей Григорьевич, – тоска звучала в голосе генерала: – мне сообщили, что слухи о случившемся идут по городу. Вынужден принять меры – то ведь покушение на дворянина, боевого офицера в военное время. Самое меньшее, что грозит Наталье – поселение в Сибирь, – более же вероятно заключение в тюрьму на долгий срок. Я говорил с митрополитом – может принять в монастырь в покаяние за содеянное без пострига.

Возможно, последний вариант выглядел самым мягким – ведь если монастырское начальство посчитает, что преступник покаялся и встал на путь исправления, то могли смягчить наказание или даже выпустить. Хотя нередко заточали отъявленных лиходеев либо власти неугодных в монастырь пожизненно и содержали там хуже, чем в тюрьмах, как ту же Салтычиху или княжну Юсупову.

Заточение княжны Юсуповой в монастырь