Текст книги "Марсианский проект С. П. Королёва"

Автор книги: Владимир Бугров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

6.3. Гибель Королева. Перегрузка в ОКБ-1. Переломный 1969 год

Королев не успел довести свое детище до так называемых у ракетчиков «необратимых операций», когда уже никакими силами нельзя было бы закрыть марсианский проект. В дополнение ко всем научно-производственным проблемам добавилась обычная проблема со здоровьем. Что происходило на операционном столе во время тривиальной хирургической операции по удалению полипа, в результате которой жизнь Королева оборвалась, мы не знаем – то ли оперировал министр здравоохранения академик Б. В. Петровский, то ли главный хирург армии академик А. А. Вишневский. Но что-то у них проходило не так, иначе как объяснить, что Вишневский после операции не вышел к жене Королева, находившейся с утра в больнице, хотя они дружили семьями. Через четыре года Вишневский, вспоминая операцию в разговоре с Чертоком, скажет о Королеве: «Он должен был жить». Значит, очень злой рок распорядился, чтобы стечение обстоятельств или допущенная ошибка повлекли за собой трагедию на операционном столе, ставшую роковой поворотной вехой в истории советской космонавтики.

Несколько лет назад в глухой Тверской деревне один из жителей пригласил меня к себе в дом и, убедившись, что я действительно работал с Королевым, показал мне небольшую книгу. Эту книгу подарил его отцу написавший ее известный врач-хирург. Передавая отцу книгу, автор открыл один из рассказов и сообщил, что записал его со слов другого хирурга, который помимо своей воли оказался свидетелем операции, проводимой с Сергеем Павловичем Королевым. Подробно описав ход операции, он изменил все, что могло так или иначе подсказать, кто был пациентом. Я не стремился представлять здесь рассказ или его комментарий. И нет причин подозревать старого отставного полковника в том, что он придумал эту историю. А насколько правдоподобно то, что события, описанные в рассказе, имеют отношение к Королеву, читатель может решить самостоятельно. Книга называется «Под белой мантией», и написал ее известный хирург, академик АМН СССР Федор Григорьевич Углов.

Это был третий и непоправимый удар по марсианскому проекту. В буквальном смысле – «необратимая операция». Тяжкое бремя руководства осуществлением всей грандиозной программы ложится на Василия Павловича Мишина – первого заместителя Королева с 1946 года и его преемника. По-разному отнеслись к этому некоторые соратники Королева, по-своему видевшие дальнейшие пути в развитии космонавтики и свою роль в ней. Используя давление вышестоящих инстанций, они стремились к достижению собственных целей, не совпадавших с целями, намеченными Королевым.

Мишин, ставший заложником лунной программы, с упорством добивался решения всего комплекса задач, оставленных Королевым. Для решения проблем межпланетного полета и самостоятельных научных, военных и народно-хозяйственных задач было разработано, изготовлено и выведено на околоземную орбиту 45 автоматических аппаратов и станций ( рис. 6.3.1 ), из них 12 стартовали к Луне, 19 – к Марсу и Венере, 14 – на околоземные орбиты. Запущено 44 космических корабля: «Восток», «Восход», «Союз», Л1, из них 22 пилотируемых, 12 беспилотных стартовали к Луне, три станции «Салют», не ставшие пилотируемыми.

В период 1965–1970 годов увеличилось в 6 раз количество наших межконтинентальных баллистических ракет и боеголовок. По количеству МБР мы начинаем превосходить США. И это период самой напряженной работы не только нашего ОКБ, но и всей кооперации по Н1-Л3. За создание боевых ракетных комплексов в ОКБ-1 отвечали Королев и Мишин как руководители всей кооперации.

Сопровождение пусков боевых ракет также требовало постоянного напряжения большого числа специалистов. После неудачных испытаний, а их было немало, в аварийные комиссии привлекались лучшие умы, начинался поиск причин дефектов и доработка следующих изделий. Самый сложный период работы по созданию Н1 и Л3 приходится как раз на это время. Проводится огромный объем экспериментальной отработки их элементов. Главной среди задач того времени была отработка ракеты Н1 – основы для практической реализации марсианского проекта Королева. Мишин уделял ей основное внимание.

Два последующих после смерти Королева года до начала подготовки к летным испытаниям комплекса Н1-Л3 прошли в напряженном труде многих тысяч ученых, конструкторов, производственников, испытателей, военных, строителей, транспортников и многих других участников огромной кооперации, вовлеченных Королевым в осуществление марсианской и лунной экспедиций. Этот труд, даже в его отсутствие, неизбежно привел бы к успеху, если бы не спровоцированное завистниками энергичное вмешательство вышестоящих организаций в работу налаженного механизма.

1969 год стал переломным в судьбе марсианского и лунного королевских проектов. 21 февраля 1969 года был произведен первый заведомо преждевременный пуск носителя Н1 с неотработанными двигателями, который закончился аварией на 70-й секунде полета. По старым меркам это был определенный успех. Вот тут-то и нужно было остановиться и спокойно доводить двигатели, разрабатывать марсианский комплекс, а заодно слетать на Луну после американцев. Но желание предвосхитить американскую экспедицию хотя бы успешным запуском Н1 и хоть как-то сгладить очевидный провал победило. Второй пуск Н1 состоялся 3 июля. Ракета взорвалась, едва оторвавшись от старта и разрушив его до основания.

Это происходило на фоне зримых успехов американцев в подготовке лунной экспедиции. Соперники Королева и партийно-хозяйственная верхушка понимали, что спровоцированная ими погоня уже давно потеряла всякий смысл. Но отказаться от высадки на Луну означало пойти к Брежневу и объяснить, кто и зачем толкнул страну на эту авантюру. На это никто не мог решиться. У высшего руководства так и не хватило мужества. Ждали, вдруг американцев постигнет неудача, а наша ракета слетает успешно, тогда наш провал станет не таким очевидным. Ну, а если нет, то виноватых можно будет «назначить» потом. Ждать оставалось недолго.

Лишь президент Академии наук СССР М. В. Келдыш, вместе с которым С. П. Королев формировал перспективную стратегию космонавтики, в 1969 году дважды и весьма аргументировано предлагал отказаться от лунной программы и вернуться к первоначальной задаче Н1 – полету на Марс. Его предложения могли вернуть нашу космонавтику на единственно правильный путь, но они не были приняты – Келдыша никто не поддержал.

16 июля 1969 года весь мир, кроме нас, смотрел телетрансляцию о высадке американцев на Луну. Интересна реакция нашей прессы. В газете «Правда» всю первую страницу под заголовком «Год в земном звездолете» занимал отчет о только что закончившемся в ИМБП годичном эксперименте, проводившемся в НЭКе на макете ТМК с целью отработки методов жизнеобеспечения для марсианской экспедиции. А на последней странице, где-то рядом с разделом «Спорт», была помещена заметка в один абзац размером в 2 см о высадке американцев на Луну. Среди разработчиков и понимающего руководства особого уныния не наблюдалось. Событие было закономерным и ожидаемым. Впереди всех нас ждала все та же изнурительная многолетняя работа огромного количества людей, создававших чудеса техники на гребне технического прогресса.

6.4. «ДОСы – магистральный путь освоения космоса» Л. И. Брежнев

В конце 1969 года по марсианской и лунной программам Королева был нанесен четвертый и весьма ощутимый удар – со стороны жаждущих быстрых и шумных успехов сотрудников нашего же предприятия. К. П. Феоктистов, посоветовавшись с Б. Е. Чертоком, от имени заместителей Мишина К. Д. Бушуева, С. О. Охапкина и С. С. Крюкова обратился к Д. Ф. Устинову с предложением. Но сделал это тайком, за спиной Мишина, дождавшись, когда тот уйдет в отпуск, и в обход нашего министра. Предложение было заманчивым – в течение года создать и впервые в мире запустить на орбиту пилотируемую долговременную орбитальную станцию, взяв для этого у Челомея два корпуса, предназначенных для военной станции «Алмаз», и быстренько начинить их аппаратурой, созданной для кораблей 7К. Ничего похожего на станцию ТОС, которая разрабатывалась Королевым, у этой не было. Мишин и Челомей резко возразили против этой затеи, считая, что станциями должен продолжать заниматься Челомей. Но руководство увидело возможность вскоре порадовать Генерального секретаря Л. И. Брежнева новыми космическими достижениями. Мишина, несмотря на его яростное сопротивление, под угрозой освобождения от должности обязали разрабатывать станции. На очередном заседании руководства он, комментируя принятые решения, не сдерживал гнева и не выбирал выражений. Его возмущал не столько способ принятия решения – у него за спиной, главное – он видел в нем попытку покушения на королевское детище – ракету Н1. В конце он произнес: «Если узнаю, что кто-нибудь, кроме вот этих двоих – Бушуева и Феоктистова – будет заниматься ДОСами, выгоню к чертовой матери!»

Несмотря на примитивность (кроме политического, другого смысла они не имели), ДОСы были новыми пилотируемыми изделиями, и их разработка требовала немалых усилий. Ведущим конструктором по этой теме, после безуспешного завершения работ по кораблю 7К-Л1, был назначен Ю. П. Семенов (в то время зять А. П. Кириленко – второго лица в государстве). В уста Брежнева «специалисты» умело вложили лозунг: «Исследования с помощью долговременных орбитальных станций – магистральный путь в освоении космоса». Теме было придано государственное значение, выделено серьезное финансирование, открыта «зеленая улица» на всех предприятиях, в том числе и на нашем.

Мишин, понимая, что невозможно вести такой дополнительный объем работ без ущерба для основной темы Н1-Л3, в 1972 году вместе с Челомеем написал письмо, в котором они предлагали все работы по станциям вернуть Челомею. Это предложение было одобрено министром Афанасьевым, он дал указание готовить соответствующие документы. Но наши «специалисты», продолжая манипулировать мнением вышестоящих руководителей, подготовили наверх встречное письмо, в котором предлагали освободить Мишина от занимаемой должности. В конфликте разбирался Д. Ф. Устинов, но ничего не изменил. Весь дополнительный объем работ, обрушившийся на перегруженные коллективы ОКБ-1 и кооперации, буквально сметал разработки по Н1-Л3, переводя их в разряд второсортных.

Мишин сопротивлялся новой затее не зря. Успехов на ДОСах пришлось ждать несколько лет. На первой станции первая экспедиция не удалась из-за ошибки в управлении процессом стыковки, во второй экспедиции экипаж погиб при возвращении на Землю. Вторая станция не вышла на орбиту из-за аварии челомеевской ракеты «Протон». Третья станция вышла на орбиту, но из-за дефектов в системе ионной ориентации и отсутствия в проектной документации команды на прекращение нештатного режима, а также из-за неоперативных действий группы управления израсходовала запасы топлива на ориентацию и была потеряна. Ответственным за неудачи на станциях, в том числе за гибель людей, естественно, считали Мишина.

Лишь через пять лет на четвертой станции Г. Гречко и А. Губарев начали регулярные работы, но это был уже 1975 год. В № 4 журнала «Российский космос» за 2006 год заслуживает особого внимания статья Гречко, где он делится своими впечатлениями об итогах тридцатилетних полетов на орбитальные станции. Высказывается на эту тему в своей книге и главный инициатор создания станций в 1969 году К. П. Феоктистов: «Прошло почти сорок лет с начала полетов человека в космос. Что же принесли эти полеты гражданам страны, которые оплачивали эти дорогостоящие работы? Что бы ни говорили политики и чиновники, оплачивало эти работы общество в целом, трудящиеся, налогоплательщики, отдававшие часть ими заработанных денег государству. Так вот люди, которые платили, ничего не получили». Но это сказано им в 2000 году, а тогда, в 1969-м, ущерб, нанесенный энтузиастами скороспелых орбитальных станций работам по H1-Л3, был огромным.

6.5. 1974 год. «Контрольный выстрел» по проекту Королева сделал друг и соратник

В 1974 году окончательный удар по марсианскому проекту Королева нанес его друг и соратник в прошлом, а теперь соперник и ярый противник ракеты Н1 – В. П. Глушко. К весне 1974 года когорта одержимых личными интересами добилась отстранения Мишина от должности главного конструктора и начальника ЦКБЭМ.

Мне довелось шесть лет взаимодействовать с Мишиным в разных ситуациях (как ведущий конструктор по Л3 был подчинен непосредственно ему). Могу утверждать с полной ответственностью: вряд ли любой другой руководитель, в том числе и Глушко, которого я также видел в работе многие годы (как ведущий конструктор по комплексу «Энергия-Буран»), справился бы со всем клубком проблем более успешно. Главное преимущество Мишина перед всеми – он 20 лет неизменно подставлял свое плечо Королеву, таким опытом, кроме него, не обладал никто.

Сменивший Мишина Глушко, своим приказом, с молчаливого согласия партийно-правительственной верхушки, запретил пуск подготовленного комплекса Н1-Л3, а также прекратил работы не только по лунной программе, но и по ракете Н1, а стало быть, и по марсианскому проекту. Производственные заделы на заводах, полигоне, в смежных организациях были уничтожены.

Никто из нас – непосредственных участников работ – не сомневался в успешном запуске Н1. Глушко, видимо, тоже, иначе зачем было запрещать? Даже с экономической точки зрения, уничтожение изготовленного комплекса Н1-Л3 на Земле дороже, чем его самоуничтожение в полете. Глушко не устраивал успешный старт Н1, который мог перечеркнуть диагноз, заведомо поставленный им двигателям Кузнецова после восьми лет их отработки – «гнилые». Между тем, Кузнецов довел ресурс своих «гнилых» до трех часов непрерывной работы при заданном ресурсе не более 20 минут. Свои же двигатели для «Энергии» Глушко, игнорируя всеобщие сомнения, доводил 13 лет.

Возможно, специалисты, сотрудничавшие в то время с Глушко, попытаются оправдать государственными интересами его необоснованное, незаконное и варварское решение о прекращении работ по Н1. Но один штрих вынуждает усомниться в том, что эти действия диктовались государственными, а не личными мотивами.

В энциклопедии космонавтики, выпущенной в 1985 году под редакцией Глушко, рассказано о многих заместителях Королева, но ни слова не сказано о Мишине, которого Королев 20 лет признавал своим бессменным первым заместителем, и который восемь лет был его преемником. Я думаю, не нужно выяснять причины, по которым фамилия Мишина даже не упомянута в энциклопедии. Хорошо известна их взаимная личная неприязнь с Глушко. Других мотивов нет. И если это так, мы вправе предположить, что Глушко мог такую же предвзятость проявить по отношению к двигателям Кузнецова, к ракете Н1 и ко всему творчеству Королева. А значит, только в угоду тщеславию и амбициям он мог похоронить королевский проект экспедиции на Марс и вольно или невольно, дважды поставить отечественную космонавтику в хвост к американцам – на Луне и на «Буране».

6.6. Экспедиция на Марс могла стать главной задачей страны и после Королева

Это могло произойти трижды в 1969 и в 1974 годах. В 1969 году президент Академии наук СССР М. В. Келдыш дважды призывал сделать пилотируемый полет к Марсу главной задачей для ракеты Н1 и в освоении космического пространства. Обоснованные предложения Келдыша сделаны не в частных беседах, а на официальных совещаниях с участием высоких партийно-хозяйственных руководителей. Оба его выступления в 1969 году предельно подробно изложены Чертоком в его воспоминаниях.

Первый призыв Келдыша вернуться к марсианскому проекту Королева прозвучал в его выступлении 27 января 1969 года на Совете главных конструкторов по поводу предстоящего первого пуска Н1, а также по программе лунной экспедиции. Помимо главных конструкторов, на Совете присутствовали заведующий отделом оборонной промышленности И. Д. Сербин, министр общего машиностроения С. А. Афанасьев, его заместитель Г. А. Тюлин (далее по тексту книги Чертока).

«…Судя по ходу обсуждения, никто не был готов выступить с какими-то новыми предложениями… кроме Келдыша. Вначале он дремал. В разгар перепалки по поводу экспериментальной базы он взял слово и высказал то, что не решался сказать ни Мишин, ни министр и никто из нас:

– Состояние работ по H1-Л3, по-моему, такое, что срок высадки на Луну нам надо перенести на 1972 год. Принять решение по этому поводу в ближайшее время…

Давайте честно скажем, действительно ли мы все считаем, что высадка одного человека на Луну будет приоритетом? Можем ли мы опередить в этом американцев или, может быть, нам следует сегодня подумать о Марсе? Автоматы на Луне и даже луноходы мы будем иметь и без Н1… Сегодня есть две задачи: высадка на Луну и полет к Марсу. Кроме этих двух задач ради науки и приоритета никто ничего не называет. Первую задачу американцы в этом или следующем году решат. Это ясно. Что дальше? Я за Марс. Нельзя делать такую сложную машину, как Н1, ради самой машины и потом подыскивать для нее цель. 1973 год – хороший год для беспилотного полета тяжелого корабля к Марсу. Мы верим в носитель Н1. Я не уверен в 95 тоннах, но 90 будем иметь с гарантией. Последние полеты „Союзов“ доказали, что стыковка у нас в руках. Мы можем в 1975 году осуществить запуск пилотируемого спутника Марса двумя носителями Н1 со стыковкой на орбите. Если бы мы первыми узнали, есть ли жизнь на Марсе, это было бы величайшей научной сенсацией. С научной точки зрения Марс важнее Луны…»

Далее Черток пишет: «Поведение Келдыша на этом совете было для нас – разработчиков программы Н1-Л3 сигналом, своего рода просьбой о более активной и организованной поддержке новой стратегии в политике большого космоса. В 1969 году было еще не поздно. История нашей космонавтики могла пойти по-другому, окажись мы храбрее.

Эх, вот когда действительно нашей истории не хватало Королева! Да, он мечтал о Марсе больше, чем о Луне.

Решительно переложить руль мог бы широко и далеко мыслящий руководитель государства. Но такого нам не суждено было иметь».

Комментарий здесь может быть только один – спасибо Чертоку за эту протокольную запись очень важного заявления Келдыша, который, судя по всему, лучше многих был информирован Королевым о его последних планах экспедиции на ЖРД. Предлагая запуск пилотируемого спутника Марса в 1975 году, Келдыш точно знал, что никакой ЭРДУ к этому времени не будет.

Второй призыв вернуться к марсианской теме Келдыш сделал 3 июня 1969 года – за месяц до второго пуска Н1. Далее по тексту книги Чертока.

«…Келдыш на этом совещании выступил в поддержку начатых у нас еще при Королеве проработок марсианской экспедиции. Он попросил Мишина коротко сообщить о состоянии проекта. Проект экспедиции на Марс предусматривал предварительную сборку межпланетного экспедиционного комплекса на околоземной орбите. Основными модулями комплекса были межпланетный орбитальный корабль, марсианский посадочный корабль, возвращаемый на Землю аппарат и энергетическая установка, основой которой был ядерный реактор. Энергетическая установка обеспечивала работу электрореактивных двигателей на межпланетной орбите по дороге к Марсу и возвращении экспедиции на околоземную орбиту. Длительность экспедиции составляла два-три года. Имелось в виду использование по дороге искусственной тяжести.

В то время медицина считала, что человек не способен сохранить здоровье и работоспособность в условиях невесомости более чем два-три месяца.

Работа над проектом марсианской экспедиции была захватывающе интересной. Но она отвлекала внимание основных идеологов от текущих, не терпящих отлагательства проблем. Марсианский доклад Мишина был выслушан без всякого энтузиазма. Наоборот, собравшиеся руководители дали понять, что мы напрасно теряем время. Только Келдыш высказался за продолжение работ, „…но не в ущерб Л3“.

– Мы у себя в ОПМ тоже рассматривали такие возможности. Должен сказать, – заявил Келдыш, – что если ракета-носитель Н1 будет надежно летать и если доработать ее, сделав третью ступень водородной, то двухпусковой вариант может оказаться достаточным для пилотируемого полета к Марсу.

…Мишин заверил, что над марсианским проектом мы работаем, не отвлекая людей от Л3, а водородный блок для четвертой ступени не забросили, через год доведем его до стендовых испытаний…»

Здесь необходим комментарий.

Келдыш был последователен – на прошлом совещании в феврале он решительно выступил за Марс и сам обосновал смену приоритетов. Теперь он, будучи осведомленным о проекте экспедиции на ЖРД, вправе был ожидать сообщения о проработках по этому варианту и попросил Мишина доложить. Но Мишин доложил о варианте с ЭРДУ. Почему? Видимо, после выступления Келдыша на совещании в феврале Мишин должен был поручить подготовить справку. О разработке какого-то нового варианта речи быть не могло. Зная расклад проектных сил в ОКБ в этот период, можно предположить, что его поручение попало на «благодатную почву» – к приверженцам ЭРДУ. В архиве лежали еще не уничтоженные материалы полета на ЖРД, принятого Королевым и Тихонравовым. Мишину подготовили материалы по старому варианту с ЭРДУ, выполненного Адамовичем. В его разработке некоторые проектанты принимали участие, и амбиции, похоже, взяли верх. Королев и Тихонравов в 1962 году отказались от него в пользу ЖРД, о чем Мишин вполне мог не знать. Королев, возможно, не считал нужным забивать голову своему заму, загруженному ракетными делами, еще и проблемами межпланетных полетов, которыми занимался другой его зам.

Естественно, что доклад Мишина, ориентированный на ЭРДУ, ни у кого не мог вызвать энтузиазма. Собравшиеся руководители могли не знать деталей, но то, что на создание ЭРДУ потребуется не один десяток лет, скорее всего, понимали все. Судьбоносное предложение Келдыша второй раз оставили без внимания. Собравшиеся второй раз не воспользовались реальной возможностью круто изменить дальнейший ход нашей космической истории.

Необходимо заметить, что эти предложения должен был, наверное, сделать не Келдыш, а наш головной институт ЦНИИмаш, исходя из своих основных задач определять направления развития космонавтики. В крайнем случае, он должен был решительно поддержать Келдыша. Но у института, как видно, были на этот счет свои планы. В 1966 году после гибели Королева специалисты ЦНИИмаш запросили наш марсианский проект. Получив доступ к нему, изучили его и подготовили свой вариант – «Мавр», утвержденный директором института в 1968 году. На этот раз, как и в 1964 году, при принятии порочных решений по Луне, институт свои основные обязанности выполнять не стал, а вместо этого 30 июля 1969 года подписал у министра приказ, которым поручил сам себе разработку ракетно-космического комплекса для экспедиции на Марс с красивым названием «Аэлита» и разрабатывал его 5 лет до закрытия Н1.

А ведь разработка таких проектов – задача ОКБ, а не научно-исследовательского института! Но и перед ОКБ она также стояла: приказом министра от 30 июня разработка еще одного марсианского комплекса в составе ракеты УР-700М и корабля МК-700М была поручена… Челомею! А Мишин, вместо того чтобы продолжить, как предлагал Келдыш работу над марсианским проектом Королева, должен был неизвестно зачем еще пять лет биться над осуществлением бездарной лунной затеи, спровоцированной пять лет назад не без участия ЦНИИмаша и Челомея. Как будто Мишина умышленно удерживали на невыполнимой задаче, чтобы обвинить в проигрыше «лунной гонки»! Не здесь ли четко выстраивается пресловутый миф о ней?

Из выступлений Келдыша ясно, что он, как и Королев с Тихонравовым, верил в реальность полета на Марс, а ведь президент Академии наук СССР был председателем многих самых высоких экспертных комиссий, и именно его вера в королевский проект нам очень важна.

Третий призыв к марсианской переориентации прозвучал из уст Д. Ф. Устинова. Это может показаться странным – к большинству ударов, обрушенных на марсианский замысел Королева, он непосредственно прикладывал руку. Проект требовал поддержки, когда на этапе завершения летных испытаний находилась ракета Н1. Но почему теперь, когда проект полностью уничтожен, Устинов предложил к нему вернуться?

В 1974 году на совещании, проходившем 13 августа, новый генеральный конструктор нашей организации, теперь уже НПО «Энергия», В. П. Глушко в присутствии высокого руководства представлял собравшимся свою новую программу. Отчет об этом важном совещании имеется в той же книге Чертока. Приведу лишь то, что имеет отношение к заголовку раздела. Вступительное слово Устинова Черток, с его слов, расценил как предупреждение Глушко, чтобы не вздумал ломать и перекраивать тематику, которую заложил Королев, и по которой мы добились общепризнанных успехов при Мишине.

После обстоятельного доклада Глушко и прений, подводя итог совещания, Устинов в своем выступлении отметил некоторую неопределенность перспективы и задал Глушко вопрос: «А что дальше? Предлагались (и я знаю, далеко зашли) проекты по экспедиции на Марс, по лунной базе. Здесь возможно сотрудничество с американцами. Не упускайте это, мы вас поддержим». Глушко, представляя свою программу, упомянул экспедицию на Марс, как одну из перспективных задач, но связал ее осуществление с созданием суперракеты «Вулкан» РЛА-130 с выводимым весом 250 тонн. Один из выступавших прокомментировал это так: «Валентин Петрович предлагает на Земле собрать две ракеты Н1». Эта затея была отвергнута.

Что же помешало Глушко прислушаться к предложению Устинова и сделать экспедицию на Марс главной задачей советской космонавтики, пусть даже не на Н1, а на своей новой ракете? Ведь это был вполне реальный шанс – в его руках оказались возможности, которые не снились Королеву, когда он начинал работу над марсианской программой через 15 лет после войны, не имея даже подтверждения о том, что с человеком ничего не случится в космосе. У Глушко теперь в распоряжении была мощнейшая кооперация с численностью около 250 тысяч человек во главе с королевской фирмой, которая располагала уникальным пятнадцатилетним опытом создания марсианского и лунного комплексов. А он все-таки, не рискнул. Почему? Ответ напрашивается сам собой. Если бы Глушко объявил экспедицию на Марс главной задачей, то, во-первых, любой старший инженер из наших проектных отделов за 5 минут мог бы доказать ему, что эту задачу можно решить намного быстрее, дешевле и проще на Н1; а во-вторых, возникал вопрос: что за специалисты рекомендовали правительству в 1964 году отказаться от полета на Марс и сосредоточиться на лунной экспедиции, а в 1974 году через 10 лет они же советуют отказаться от этой идеи и заново заняться Марсом? А в результате могло последовать обвинение этих специалистов не только в технической недальновидности, но и в провале нашей космической программы и потере престижа.

Руководители последующих лет в полной мере воспользовались возможностями созданного Королевым коллектива, и могли выбрать достойные задачи. Но они отвергли идею полета на Марс. 15 мая 1987 года успешно стартовала мощная (но с той же полезной нагрузкой, что и Н1) ракета «Энергия», оказавшаяся невостребованной, ибо перед ней, в отличие от Н1, не была поставлена достойная ее возможностей цель.

Правда, за два года до этого появилась еще одна – четвертая реальная возможность вернуться к марсианскому проекту. До этого никакие разговоры с В. П. Глушко на эту тему не имели смысла. Но в 1985 году представился реальный шанс. Как-то меня встретил в коридоре П. В. Цыбин и сказал: «Зайди». Он уже сдал полномочия главного конструктора по «Бурану» Ю. П. Семенову, стал научным консультантом и, будучи великолепным авиационным конструктором и человеком творческим, времени даром не терял. В его небольшом кабинете на доске и многочисленных листках на столе содержались расчеты и наброски летательного аппарата. Павел Владимирович проектировал воздушно-космический самолет, который должен был взлетать с аэродрома выходить в космос и возвращаться на любой аэродром первого класса.

Перед тем как продолжить, не могу удержаться и не привести распечатку из Интернета, переданную мне в редакции журнала «Техника Молодежи» С. В. Александровым, который, кстати сказать, первым начал публиковать материалы о марсианском проекте С. П. Королева.

«Воздушно-космический самолет (ВКС), разрабатывавшийся в Ракетно-космической корпорации „Энергия“ в середине 1980-х годов

История этого практически неизвестного проекта еще ждет своего открытия. Но один интересный факт известен уже сегодня – используя проект воздушно-космического самолета, руководство НПО „Энергия“, в первую очередь в лице В. П. Глушко, в 1985 году попыталось „дать последний бой“ программе создания многоразовой космической системе (МКС) „Энергия-Буран“, которая к тому времени уже вступала в этап полномасштабных летно-космических испытаний.

Открыто выступить против навязанной „сверху“ программы „Энергия-Буран“ В. П. Глушко и его окружение не могли – создание МКС являлось фактически общенациональной военно-стратегической задачей и было узаконено постановлениями и решениями Совета обороны, ЦК КПСС, Совета министров, ВПК и закреплено министерскими приказами и пятилетними планами СССР.

Поэтому было принято решение обратиться с письмом в ЦК КПСС „от лица коллектива“ НПО „Энергия“, подписи под которым должны были поставить многочисленные руководители среднего звена – руководители отделов, отделений и т. п. Так и было сделано – текст письма, обосновывавшего бесперспективность продолжения работ над „Бураном“ и необходимость развертывания широкомасштабных работ по созданию ВКС (имевшего „внутрифирменное“ обозначение ГК-155), по негласному решению парткома и с ведома В. П. Глушко, было поручено написать Владимиру Евграфовичу Бугрову, занимавшему в ту пору должность руководителя группы и ведущего конструктора по МКС „Энергия-Буран“ в 167 отделе НПО.

Письмо в ЦК ушло, но инициатива „коллектива“ осталась без ответа… Проект воздушно-космического самолета „лег под сукно“…

Сохранившиеся конструкторские эскизы и фотографии масштабной модели ВКС позволяют получить общее представление о проекте….»

Данная распечатка – образец очередного «безобидного» мифа. А теперь, что было на самом деле.

Когда Цыбин познакомил меня со своими проработками, я «зажегся» его идеей и буквально в каждый обеденный перерыв бегал к нему обсуждать детали проекта. Становилось ясно, что для создания ВКС нужно полностью использовать весь научно-производственный задел по «Бурану», но тогда остается вопрос – а что делать с ракетой «Энергия»? Вот тут и намечался ясный ответ: не возить же на ней космонавтов на орбиту – конечно на Марс! С этого момента ВКС стал моим кровным делом. Но все должно быть по порядку. Главный вопрос – к кому обращаться с предложением, чтобы оно не вызвало обратной реакции? Разумеется, на самый верх. Письмо М. С. Горбачеву действительно написал я, но не как соавтор – идея полностью принадлежала Цыбину. Просто Павел Владимирович не мог прочитать то, что сам писал. Про себя я понимал, что по головке могут не погладить – ведущий конструктор по комплексу «Энергия-Буран» пишет своей рукой, что «Буран» не нужен. Но идея была очень заманчивой. Однако, в отличие от того, что сказано в Интернете, реакция Президента на это письмо была вполне адекватной. Он созвал совещание с участием большого количества военных высшего состава и главных конструкторов всех наших ведущих авиационных фирм. Поскольку предмет обсуждения был заранее объявлен, многие явились с конкретными проработками. Цыбин участвовал в совещании и подробно рассказал о том, что на нем было. Горбачев поддержал идею. Вскоре вышел приказ министра, предписывавший создать в подчинении Цыбина проектное подразделение, и оно было создано приказом нашего генерального директора В. Д. Вачнадзе. Никаких нареканий в мой адрес от руководства не поступало. Был даже подготовлен и завизирован всеми и Б. И. Губановым, приказ о моем назначении ведущим конструктором по изделию ГК-155 (внутренний индекс ВКС) с сохранением обязанностей по изделию 11Ф36 (индекс МРКК «Энергия»). Хотя приказ не был подписан, я провел необходимую организационную работу: нашел помещение, набрал в отдел специалистов, помог разработать структурную схему ВКС, словом, процесс пошел, и осталось ждать проекта по ВКС и успешного запуска ракеты «Энергия». Нахлынувшая на страну перестройка смешала все карты, в том числе и космические. М. С. Горбачев не проконтролировал исполнение принятых им решений по проекту ВКС.