Текст книги "Цена "Суассона""

Автор книги: Владимир Дугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

3

Побагровело еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горло жесткая петля…

Н.Гоголь

Доктор Эванс оказался высоким, представительным джентльменом лет шестидесяти. Его белая шевелюра красиво сочеталась с румяными щеками и таким же носом, свидетельствующим о жизнелюбии почтенного кавалера ордена «Звезда Индии».

Мой доклад собрал человек двести любителей этнографии. В обширном помещении университетской аудитории, арендованной специально по этому случаю, они как-то терялись и казались совсем маленькой группкой. Это могло бы болезненно повлиять на какого-нибудь более самолюбивого лектора, но меня вполне удовлетворил искренний интерес, проявленный слушателями к некоторым пикантным подробностям моих приключений.

После того, как я ответил на все вопросы и председательствующий объявил об окончании заседания, публика начала расходиться. Я уже был готов вздохнуть с облегчением и поздравить себя с успешным завершением культурной миссии, как ко мне подошел молодой человек, которого я заметил в первом ряду еще во время доклада. В отличие от большинства слушателей, он не задавал никаких вопросов, но сейчас, как мне показалось, хотел о чем-то спросить.

– Мистер Майнер… – Казалось, он никак не может решиться.

– Да, друг мой? – Я ободряюще улыбнулся, принимая вид маститого профессора, покровительствующего молодым талантам, так сказать, заботливо относящегося к "зеленой поросли".

– Я… Может быть, вы… Мне, право, неловко, но…

– Смелее, юноша. Ученый должен быть решительным и отважным. Вспомните Данте: "Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета". – Последние слова – цитату из "Божественной комедии" – я произнес по-итальянски, чем, кажется, еще больше смутил беднягу.

– Да-да, конечно… Дело в том, что… Словом, у меня есть небольшая коллекция, может быть, вы посмотрите ее? Нет, не всю, некоторые предметы. Мне говорили, что это подделка, но поскольку вы были там совсем недавно и видели своими глазами…

– Молодой человек уже обращался к нам, – довольно бесцеремонно вмешался в нашу беседу доктор Эванс. – Именно он обратил наше внимание на заметку в газете и посоветовал пригласить вас, за что мы ему весьма благодарны. Но все, что он нам показывал, не более, чем дешевые копии, ловкие мошенники изготавливают их для обмана доверчивых туристов. Смею вас заверить, наши эксперты достаточно квалифицированы, чтобы это определить. Да и я сам… Пустая трата времени, заверяю вас.

Но мне стало жаль парня, стоявшего с таким растерянным видом и робко глядящего на меня. Я вспомнил, как на заре своей карьеры собирателя старинного оружия из-за подобной же нерешительности проворонил кавказский клинок четырнадцатого столетия. Почему бы и не уделить начинающему фанатику науки малую толику внимания, потратить на это часть уик-энда?

– Ладно, юноша. Где же ваша коллекция? Надеюсь, она не слишком далеко, и нам не придется добираться до нее через Центральную пустыню? Сегодня слишком жарко для путешествия.

Он жил в Гренвилле, почти в тридцати километрах от университета. Правда, ехать туда нужно было по широкому центральному проспекту. Ларри Беллингем, так звали молодого человека, не имел машины, поэтому пришлось оказать ему еще одну услугу и подвезти на своем «ситроене».

Я церемонно попрощался с доктором Эвансом, который с явным неодобрением отнесся к моей неуместной снисходительности, очевидно, потому, что она косвенно ставила под сомнение квалификацию научной экспертизы, проведенной членами Этнографического общества и им лично. Потом я усадил своего нового юного друга на заднее сидение, ибо, по его словам, на переднем его укачивало – что за хилая молодежь пошла в науку! и мы отправились в путь.

В машине Ларри совсем оробел, как будто испугался собственной смелости и с ужасом представлял себе, как будет показывать мне свою жалкую коллекцию, с какой насмешкой разоблачу я его «редкости»… Напрасно я старался подбодрить беднягу, заверял, как бы между прочим, что я не специалист-этнограф, с предметами обихода дани столкнулся совершенно случайно и знаю их очень поверхностно. Он односложно отвечал на мои успокоительные тирады и, наконец, совсем замолчал.

Это начинало меня раздражать. Но коль скоро я добровольно пошел на такое культурно-благотворительное мероприятие, делать было нечего. Сколько раз я убеждался, что нельзя следовать первым порывам души, которые, как говорил Талейран, всегда бывают самыми хорошими и искренними, сколько раз повторял себе и другим: "Ни одно доброе дело не остается безнаказанным!" Тащись вот теперь по такой жаре на край света! А потом еще нужно будет возвращаться назад…

Наступил вечер. Как всегда в Сиднее, лежащем примерно на широте мыса Доброй Надежды, быстро стемнело, почти без обычных для более высоких широт сумерек. Мы продолжали наше безмолвное путешествие уже при искусственном освещении.

В районе Парраматта я свернул налево, пересек железную дорогу, связывающую Сидней с Мельбурном, потом, следуя указаниям вновь обретшего дар речи Ларри, повернул еще раз налево – в какую-то узкую улочку, потом направо и въехал, наконец, в ворота небольшого парка, автоматически раскрывшиеся на свет фар. В глубине его темнел двухэтажный особняк, построенный в австралийском колониальном стиле.

Где-то в подсознании у меня мелькнула мысль: почему это Ларри, живущий в таком доме, не имеет собственной машины и вынужден добираться домой чуть ли не автостопом?

Но тут же я забыл о ней, забыл обо всем на свете, кроме необходимости дышать, ибо горло мне сдавила стальная петля…

Напрасно пытался я просунуть под нее пальцы, чтобы ослабить зажим, напрасно напрягал мышцы шеи, чтобы выиграть несколько секунд и вдохнуть хоть глоток воздуха. В голове у меня зазвенело, перед глазами замелькали золотистые точки, и я почувствовал, что проваливаюсь, крутясь, в какую-то черную воронку, лечу в бескрайнюю космическую бездну.

4

Неволей иль волей, а будешь ты мой.

В.Жуковский

– В здоровом теле – здоровый дух. Так говорили древние. Ваш дух сейчас вполне здоров и силен, как и тело, он готов оказать нам стойкое сопротивление. Но если дух – нечто нематериальное и руками его не пощупаешь, то тело в нашей власти. А через него мы можем добраться и до духа. Вы не подумали об этом? Когда мы сделаем ваше тело больным, когда превратим его в дрожащий от боли кровоточащий кусок студня, – а это мы умеем, – ваш дух тоже будет сломлен…

Человек, произносивший эту тираду, сидел с самодовольным видом, откинувшись на спинку кресла. Судя по всему, он явно был местным жителем, так как иммиграционная служба Австралии не дает въездных виз лицам, страдающим избыточным весом, объясняя это нежеланием перегружать государственную систему здравоохранения. Его тройной подбородок свисал на пухлую грудь, глаза, пока он упивался своим красноречием и выстраивал не сулящую мне ничего хорошего логическую цепочку, остекленели, как бы повернулись внутрь, похоже, в тот момент он даже не видел меня, перед его умственным взором проплывали некие абстрактные символы-иероглифы, смысл которых он пытался мне растолковать.

Тело мое действительно было в их власти. Совершенно обнаженный, я лежал на широкой кровати, руки были прикованы наручниками к изголовью, ноги двумя ремнями удерживались в разведенном состоянии. Я не мог воспользоваться методикой знаменитого эскаписта Гудини и «разобрать» суставы кисти, чтобы потом вытащить ее из браслета, так как не в состоянии был пошевелить руками. Я даже не мог потереть себе шею, которая ужасно болела. Наверняка петля Ларри оставила на ней странгуляционную борозду, и хорошо еще, если этот застенчивый любитель-этнограф не повредил мне хрящи гортани.

Но кое в чем мой собеседник ошибался. Несмотря на беспомощное состояние, им никогда не удастся сломить мой дух пытками. У меня было по меньшей мере две возможности оставить их в дураках, как говорят блатные, "нарисовать себе лодочку, сесть в нее и уплыть".

Во-первых, я мог по способу невольников-негров "проглотить язык", так убивали себя, не желая становиться рабами, гордые черные вожди, когда в тесных трюмах парусников их везли через Атлантический океан на хлопковые и сахарные плантации Америки. Недаром инструкция по оказанию первой помощи утопленнику требует во время искусственного дыхания удерживать язык пострадавшего или попросту пришпилить булавкой к его же губе, иначе он может завернуться и попасть в дыхательное горло.

Во-вторых, в отличие от гладкой мускулатуры кишечника и других внутренних органов, мышца сердца имеет поперечно-полосатую структуру, как и все остальные повинующиеся нашей воле мышцы. При должном умении и достаточной тренировке ею можно управлять. Я мог, пользуясь методикой йогов, которую в свое время изучал и которой неплохо овладел, замедлить биение своего сердца до полной его остановки.

Однако, мне не хотелось пока что прибегать к таким крайним мерам.

Ладно, в этот раз я по собственной глупой неосторожности проиграл и надо платить. Терпеть напрасные мучения, в результате которых я мог стать неизлечимым калекой, было вовсе ни к чему. И хотя меня разбирала вполне естественная злость, я понимал, что если хочу отомстить, надо по возможности остаться живым и сохранить здоровье и силы.

Думаю, что и мой собеседник хотел сохранить меня целым и невредимым, хотя, подозреваю, совсем с другими намерениями. Поэтому он с явным облегчением воспринял мое согласие выполнить любые их требования. Об этом я заявил довольно хриплым голосом, причем, мне почти не пришлось притворяться.

Кто был разочарован, так это Ларри. Наверное, он предвкушал, как станет пытать меня, как заставит молить о пощаде… Очевидно, его самолюбие было уязвлено той ролью жалкого просителя, которую ему пришлось сыграть, хотя на мой взгляд, он должен был бы, напротив, гордиться, что так ловко сумел меня провести. Возможно, он просто был садистом.

Во всяком случае, он с такой яростью освобождал меня от моих пут, что причинил сильную боль, и я невольно охнул, не считая нужным сдерживаться и демонстрировать силу воли. После драки кулаками не машут.

– Что, профессор, бо-бо? Ручки-ножки болят? – Он издевательски ухмыльнулся и схватил меня растопыренной пятерней за лицо. Ладонь его пахла какой-то сладкой дрянью, вероятно, он недавно брился или смазывал волосы бриллиантином.

Я уже полностью овладел собой и вполне мог стерпеть его выходку, но из тактических соображений следовало сразу же поставить юношу на место. Как ни противно было касаться его липкой кожи, я откачнулся назад, уперся своей ладонью в его ладонь, переплел свои пальцы с его наманикюренными пальчиками ("А не гомосексуалист ли этот тип?" – мелькнула у меня мысль) и рванул его руку вниз, выворачивая ему кисть и заламывая пальцы против их естественного сгиба.

Ларри взвыл и упал на колени.

– Что, мальчик, бо-бо? П-шел прочь, сопляк!

Пинком ноги я отшвырнул его в противоположный конец комнаты, по дороге он опрокинул стул и плетеную подставку для цветов. Не скрою, проделал все это я с большим удовольствием – как-никак, а все-таки разрядка. Кроме того, надо же было размяться после долгого лежания в неудобной позе.

Ларри поднялся, с трудом выпутавшись из нагромождения мебели, на ноги и вытащил пистолет. По-видимому, я повредил ему кисть, ибо он держал оружие как-то неловко, скривившись от мучительной боли.

– Брось! – рявкнул толстяк, приподнимаясь на руках в своем кресле. Брось, говорю тебе! И убирайся отсюда. Сам виноват, не надо было нарываться.

Какое-то время Ларри колебался, я начал уже опасаться, что он ослушается приказа и выстрелит. Я напрягся, чтобы в тот момент, когда обиженный в своих лучших чувствах юноша начнет нажимать на спуск, нырнуть ему в ноги. Но дисциплина возобладала, и бросив на меня взгляд, полный ненависти, он повернулся и все еще держа пистолет в полуопущенной руке, волоча ноги, вышел из комнаты. Когда он открывал дверь, я заметил, что напротив, за окнами застекленной террасы-коридора, фары подъехавшей машины освещают листья какого-то тропического растения.

Оглядевшись, я не обнаружил своей одежды. Хотя и было довольно жарко, расхаживать совершенно голым, как на нудистском пляже, мне не позволяло воспитание. Я вопросительно взглянул на толстяка.

– Сейчас вам принесут халат. Я прошу вас какое-то время быть моим гостем, чувствуйте себя, как дома. Ваша одежда находится в отведенной вам комнате. Машина стоит в гараже.

Значит, отметил я про себя, он заранее рассчитывал на такой исход нашего разговора. Если бы они хотели только выпытать у меня нужные сведения, а потом избавиться от моего изуродованного пытками трупа, не стоило готовить для меня специальную комнату, аккуратно складывать там одежду и загонять мою машину в гараж. Проще было бы держать все под рукой, чтобы потом инсценировать автомобильную катастрофу.

Я не заметил ни кнопки, ни того, как нажимал ее толстяк, но где-то она должна была быть, раз без всякого видимого или слышимого сигнала появился рослый негр в белоснежном кимоно и молча протянул мне домашний халат.

– Проводи гостя в его комнату, – сказал мой гостеприимный хозяин. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Я отказался, и негр провел меня в спальню. Это была довольно большая комната, светлая и уютно обставленная современной мебелью. Восьмиугольные часы с двухнедельным заводом, висевшие на стене, напоминали о том, что я нахожусь в одной из стран Британского содружества.

Как только негр удалился, я подошел к окну. Оно выходило в парк, и кроме черной зелени, освещенной невидимым отсюда фонарем, я ничего не мог рассмотреть. Попытка открыть окно не увенчалась успехом: рама не поднималась. Возможно, это было сделано для того, чтобы не дать обитателю спальни воспользоваться окном в качестве двери, а может просто потому, что воздух в комнате освежался кондиционером. В крайнем случае, можно было попробовать разбить окно, но я не стал этого делать. Стекло в нем наверняка из тех, что ставят на витрины ювелирных магазинов. Лучше было выспаться как следует…

Завтрак мне принес в спальню все тот же негр. Было уже восемь, комнату заливало солнце, и взяв у него из рук поднос, я попытался встретиться с ним глазами, но мне это не удалось, он все время держал их опущенными. А жаль, хотелось увидеть их выражение, оценить, что это за персонаж в нашем спектакле, какую роль он может играть. Очень уж многоплановыми актерами были те, с кем мне приходилось в последнее время встречаться.

Я благоразумно не пытался выйти из своей комнаты и скучал до пяти часов пополудни, когда снова появился негр и с учтивым полупоклоном жестом пригласил меня следовать за ним.

Миновав небольшой коридор, мы очутились в библиотеке – так, во всяком случае, определил я по обилию шкафов с книгами назначение этого помещения. Впрочем, я не удивился бы, если по нажиму какой-нибудь скрытой кнопки оно превратилось бы в пыточную камеру, центральный зал управления баллистическими ракетами или еще во что-нибудь, столь же далекое от академически строгого интерьера хранилища человеческой мудрости и опыта прошедших поколений. Я давно уже разучился доверять виду помещений, людей и предметов, какими бы благообразными они не казались на первый взгляд. Ведь любое отклонение от этой постоянной настороженности могло привести, как подтвердил случай с Ларри, к самым неприятным последствиям.

Навстречу мне из-за журнального столика поднялся толстяк-хозяин, и в первый раз со времени нашего знакомства я увидел его во весь рост… Это был калека с каким-то коротким туловищем и парализованными ногами, заключенными в жесткие кожаные футляры. Он подсунул под мышки алюминиевые костыли и довольно бойко заковылял к стоящему в центре комнаты большому полированному столу.

– Прошу вас, – указал он на поднос с парой бокалов и графином хереса, превратившись из распорядителя пыток в гостеприимного английского джентльмена, предлагающего старому знакомому предобеденную порцию аперитива. Я понимал, что такие резкие переходы преследуют определенную цель, являются частью продуманной психологической обработки.

– Обед подадут в шесть, вы еще успеете принять душ и переодеться. Я только хотел бы предупредить вас, что за столом не стоит вести деловые разговоры. Для всех вы – мой гость, бизнесмен, сотрудник совместного русско-австралийского предприятия «Ассунта». Подробности нашей сделки мы обсудим позже. Следует соблюдать коммерческую тайну.

От хереса я отказался, и толстяк удалился, а я принялся рассматривать книги.

Библиотека свидетельствовала о широте взглядов и интересов ее владельца. Рядом с увесистым томом "Квазиортогональных фильтров в доплеровских системах" Дж. Мидлтона на английском стояла тоненькая брошюра "Методика повышения семяотдачи хряка путем озвучивания искусственной свиноматки" В.Иванова-Шнайдера, изданная по-русски московским «Колосом» в 1964-м году. На той же полке располагалась «Лолита» В.Набокова лондонского издания и блистала нарядной обложкой «Бхагавадгита» на языке оригинала. Да, похоже, что фонды этой библиотеки пополнялись каким-то загадочным, по крайней мере для для меня, способом.

От рассматривания книг меня оторвал звон часов, пробивших половину шестого. Пора было отправляться на поиски ванной комнаты.

5

Общались гости на пиру высоком,

И радость озаряла лица их,

И каждый виноградным буйным соком

Соседей потчевал своих.

Э.Верхарн

Обед проходил в непринужденной обстановке. Хотелось бы сказать: «в дружественной», чтобы этот газетный штамп выглядел совсем законченным, но поскольку за столом присутствовал Ларри, почему-то дувшийся на меня, такое определение оказалось бы явной натяжкой.

Впрочем, я мог понять беднягу. Его правая рука висела на груди, поддерживаемая в полусогнутом состоянии широкой черной лентой, сделанной, кажется, из галстука. Это обстоятельство мешало ему в полной мере отдавать должное седлу барашка с гарниром из зеленых бобов. На его месте я тоже чувствовал бы раздражение.

Кроме нас двоих, толстяка-хозяина и безмолвно прислуживающего негра, в столовой находилось еще несколько человек, до сих пор совершенно мне незнакомых. Правда, перед обедом меня им представили (остальные, кажется, знали друг друга и раньше), но кроме имен, которые мне ничего не говорили, я не получил никакой информации. Пришлось догадываться, полагаясь на свою наблюдательность и интуицию.

Справа от хозяина сидел сморщенный старичок с быстрыми маленькими глазками, остро посверкивающими из-под густых седых бровей. Такие мумифицированные джентльмены, как и их подрумяненные, расфранченные по последней молодежной моде сверстницы, массами путешествуют по всем континентам, живо интересуясь достопримечательностями. Кажется, только Антарктида пока что избежала их любопытного внимания, но Северный полюс посещают даже инвалиды на колясках.

Старичок ел мало, но стоило лишь негру оказаться за его спиной, тотчас протягивал ему свой бокал. Мне его представили как сэра Робинса, вот и все, что я о нем пока знал.

Слева от толстяка сидел флегматичный доктор Ашборн. Судя по нескольким фразам, которыми он обменялся перед обедом с хозяином, доктор был его постоянным врачом. Кроме того, он явно был вегетарианцем, ибо не притрагивался к мясным блюдам на всем протяжении обеда.

Далее сидели адвокат Гиффорд, мистер Кутер, капитан Модсли, некая юная особа по имени Дженнифер, а на противоположном от толстяка конце стола занимала место хозяйки миссис Гай, пышная дама лет шестидесяти. Не знаю находилась ли она в родственных отношениях с хозяином, к которому присутствующие обращались – в зависимости от степени близости – то Генри, то мистер Адамс, но вела себя миссис Гай как всеми признанная повелительница этого маленького общества, собравшегося вокруг стола, в центре которого возвышался сверкающий серебряными искрами массивный сосуд неизвестного мне назначения. Скорее всего, он просто служил украшением стола и демонстрировал достаток, царивший в этом доме. "Наверное, негр, которому приходится чистить и полировать это серебряное чудище, ненавидит его от всей души", – подумал я. Тогда я еще не знал ни истинного предназначения этого сосуда, ни роли, которую играл негр в этом доме.

Я был представлен собравшимся в качестве "мистера Майнера, недавно побывавшего в стране папуасов", что сразу же, как камертон, настроило основную мелодию застольной беседы на определенный тон.

– И они действительно хотели женить вас на дочери вождя? Непосредственность мисс Дженнифер вызвала улыбки всех присутствующих, кроме флегматичного доктора Ашборна.

Мне пришлось деликатно объяснить юной особе, что ночь, проведенная мной с девушкой в Хижине гостей, всего лишь обычай, распространенный у многих живущих в изоляции народов и первобытных племен, инстинктивно старающихся разнообразить генофонд, чтобы избежать вырождения, и не к чему более прочному это не обязывает.

– Но она вам понравилась? – продолжала допытываться настырная девица. – Что она умеет делать во время…

Чувствуя, что разговор угрожает перейти границы приличия, миссис Гай громко предложила мне попробовать кэрри с какими-то специальными добавками, рецепт которых она недавно вычитала в старинной кулинарной книге.

– Говорят, что эти люди все еще употребляют в пищу человеческое мясо, – заметил капитан Модсли, хладнокровно отрезая себе кусочек баранины.

– Плоть есть плоть, независимо от того, какому существу она принадлежит, – веско вставил доктор Ашборн. – Употребляя ее, вы насыщаете свой организм ядовитыми веществами, которые вырабатывало бедное животное в предсмертных конвульсиях. А потом жалуетесь на ночные кошмары.

Реплика доктора не требовала ответа, тем более, что остальные, вероятно, давно привыкшие к подобным его высказываниям, оставили ее без внимания, поэтому я отреагировал лишь на вопрос капитана Модсли.

– На меня они не покушались. Я слышал, правда, что мясо белого человека дикари считают невкусным, так как белые употребляют слишком много соли. Они предпочитают своих сородичей. Впрочем, скорее всего это лишь легенды. Папуасы, случается, убивают врагов, но ведь так поступают и представители более цивилизованных рас.

– К сожалению, вы правы, – сказал адвокат Гиффорд. – Недавно я ознакомился с неприятным делом. В Москве исчез представитель компании "Спейс Рокит Системс". Подозревают, что его похитили ради выкупа. Вот вам случай, когда в цивилизованной стране могут убить, даже не врага, а ни чем не повинного человека.

– Россия еще не цивилизованная страна, – проскрипел сэр Робинс. Большевики всегда были разбойниками и дикарями. Что сделали они со своим царем, я вас спрашиваю? Расстреляли в каком-то подвале. А потом отказались платить государственные долги России, называя их "царскими долгами"! Самые настоящие дикари! Я не удивлюсь, если они сожрут этого вашего представителя.

– У них уже нет большевиков, сэр Робинс, – попытался восстановить историческую справедливость молчавший до сих пор мистер Кутер. – Они признали Хельсинкскую декларацию прав человека и строят у себя демократическое общество. Их президент…

– Какой президент? – ядовито спросил сэр Робинс. – Они их меняют, как перчатки. И при этом еще палят из пушек по своему парламенту.

– О, это было ужасно! – воскликнула миссис Гай. – Я смотрела по телевизору. Говорят, в этом здании – они называют его "Белым домом", хотя оно совершенно не похоже на настоящий Белый дом в Вашингтоне, – были женщины и дети.

– Я в это время находился в Москве, – кивнул, соглашаясь мистер Кутер. – Должен вам сказать, что многие жители восприняли все происходящее, как некое развлечение, занимательное зрелище. Молодежь бегала смотреть, хотя по улицам вокруг здания свистели настоящие пули.

– Я хотел бы очутиться там, – неожиданно подал голос Ларри. – Этих большевиков-депутатов надо убивать, как бешеных собак.

Невольно я поправил высокий воротничок, которым прикрыл полосу, оставленную на моей шее петлей юного борца с большевизмом. Я не был депутатом, а теперь, после упразднения КПСС, и большевиком, и вряд ли Ларри даже догадывался, что я приехал сюда из Москвы, но взгляд его, устремленный на меня через стол, был полон ненависти.

– Расслабьтесь, Ларри, – сказал доктор Ашборн. – Вам вредно волноваться.

Кажется, Ларри тоже был его пациентом.

Дженнифер откинула голову и звонко засмеялась.

– Ты опоздал, Ларри-мальчик! Сейчас там уже все спокойно. Придется тебе убивать кроликов из духового ружья.

– Ларри меткий стрелок, и я не хотел бы оказаться его противником, спокойно заметил толстяк. – Но вернемся к нашим папуасам. Когда вы пролетели над их территорией, вы ничего не заметили, мистер Майнер?

Я вопросительно взглянул на него.

– Что вы имеете в виду?

– Компания "Спейс Рокит Системс" совместно с авиакосмическими фирмами России планирует строительство стартового комплекса для тяжелых ракет в округе Галф-Папуа. Взлетая с космодрома, расположенного в этих широтах, ракеты типа «Апогей» или «Фотон» смогут выводить на орбиту четыре тонны полезного груза против двух тонн четырехсот килограмм при старте с нынешнего казахстанского полигона.

– Что-то такое я читал в газетах, – ответил я. – Но, по-моему, пока лишь договорились о начале переговоров в Москве. Что мог я там заметить?

– Изыскатели уже работают. Нужно на всякий случай разметить территорию, взять пробы грунта и тому подобное.

– Нет, я ничего не заметил. Внизу были лишь скалы и сплошная тропическая зелень. Совершая посадку, я даже не знал, что поблизости есть деревня.

– Это большое дело, очень большое, – скрипнул сэр Робинс. – Общая стоимость строительства оценивается в полтора миллиарда долларов. Сперва возникли кое-какие трения с КОКОМом[1]1
  КОКОМ – координационный комитет по контролю за экспортом в коммунистические страны, представлявший двадцать три государства, в том числе США и Японию; закрыт в марте 1994 г.


[Закрыть] по поводу нераспространения ракетных технологий, но потом все уладилось. Местные власти тоже не против. Еще бы! Им кое-что перепадет.

– Нет, господа, это невыносимо! – Миссис Гай тяжело поднялась из-за стола. – Дженнифер, детка, пойдем, пусть мужчины хоть до утра говорят о своих скучных делах. Я покажу тебе совершенно восхитительный рецепт новогоднего пудинга. Туда входят орехи кэшью, еще нужно положить немного ванили, а потом…

Дамы удалились, и их оживленные голоса затихли за дверью. Ларри ушел вместе с ними, а вскоре покинули нас адвокат и капитан Модсли. В столовой остались сэр Робинс, который, казалось, был не в состоянии оторваться от действительно великолепного портвейна, задремавший в кресле доктор Ашборн, мистер Кутер и я, не считая стойко несущего вахту толстого мистера Адамса.

Я не обладаю даром пророчества, и глядя на этот стол, на сверкающее в свете люстр серебро и искрящийся хрусталь, на спокойные лица мирно беседующих гостей, не мог представить себе, что в самом недалеком будущем пятеро из ныне присутствующих умрут насильственной смертью, а еще трое будут вынуждены спасаться бегством ради сохранения жизни или свободы.