Текст книги "Цена "Суассона""

Автор книги: Владимир Дугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Дугин Владимир
Цена "Суассона"

1

Там живут несчастные люди-дикари,

На лицо ужасные, добрые внутри.

Песня из к/ф «Бриллиантовая рука»

Было очень жарко, и, наверное, поэтому, когда я открыл глаза и увидел склонившиеся надо мной страшные черные рожи, обрамленные вздыбленными космами, мне показалось, что я попал в ад, и это черти разглядывают меня, уточняя, в каком круге подвергнуть соответствующей кулинарной обработке.

Однако, секунду спустя, я догадался, что это всего лишь папуасы, представители одного из многочисленных племен, населяющих Западную Меланезию. В отличие от моей, их одежда больше соответствовала местному климату и состояла из тоненькой веревочки, охватывающей бедра и поддерживающей специальный футляр, или чехол, надетый на половой член. Футляр этот был сделан из чего-то, напоминающего гигантский высохший стручок или оболочку длинной тыквы, и своим ярко-желтым цветом резко контрастировал с землисто-серой кожей папуасов. Кончался он набалдашником, наподобие ножен кавказского кинжала, а размеры его достигали – думаю, что скорее из тщеславия – полуметра или немного больше.

Зато на шее у каждого висело роскошное украшение – ожерелье из сушеных головок неизвестных мне грызунов, напоминающих крыс. Головки были нанизаны на сплетенные из волос шнуры и перемежались кисточками растрепанных побегов пальмы, раковинами и разноцветными стеклянными бусами.

Все эти подробности я рассмотрел несколько позже, а пока обрадовался, заметив сосуды из полых колен бамбука, в которых что-то плескалось.

– Пей! – сказал один из «чертей», протягивая мне сосуд.

Вода отдавала тухлятиной, но я с жадностью напился.

Они изъяснялись на «бейсик-инглиш», упрощенном английском, и мы достаточно хорошо понимали друг друга. Деревня их находилась совсем близко, через нее проходил путь к соседнему селению, откуда через горы можно было выйти к небольшому городку, центру провинции, связанному чартерными авиарейсами с Порт-Морсби. Оттуда, уже регулярным рейсом, можно было добраться до Дарвина или, через аэропорт Брисбена, прямо до Сиднея.

После неудачной вынужденной посадки моя «сессна» не подлежала ремонту, поэтому я решил выбираться из этого забытого Богом уголка пешком. Все равно я опоздал, и заключение контракта на поставку крупной партии автоматов Калашникова придется перенести на другое время – если только наши контрагенты продержатся до той поры у власти. Неустойка моей фирме не грозила, поэтому затяжка мало беспокоила меня. Спрос на товар был достаточно стабильным.

Я вытащил из кабины кейс и дорожный чемодан, в котором лежала смена белья и вечерний костюм. Вряд ли он мог здесь пригодиться даже для представления совету старейшин – очень уж он отличался от принятой в этих краях моды – однако, бросать его было жалко. Выпив еще глоток воды, я отправился в путь вместе со своими новыми знакомыми.

После часа ходьбы по тропе, которую вполне можно было приравнять к туристскому маршруту высшей категории сложности, мы подошли к окраине деревни. Она представляла собой два десятка крытых травой хижин, в уличной пыли копошились дети и худые, напоминавшие скорее собак, пятнистые свиньи.

Мои провожатые остановились у околицы, и один из них отправился, как мне объяснили, к вождю. Через несколько минут он вернулся в сопровождении покрытого морщинами и складками высохшей кожи патриарха, футляр которого, украшенный кисточкой из волокон пальмы, своей непомерной длиной свидетельствовал о высоком социальном статусе владельца.

– Ты хочешь пройти через нашу деревню? – спросил старик.

Я отвечал утвердительно.

– Тогда ты должен подвергнуться обряду посвящения в члены племени. Чужим мы не позволяем проходить по нашей земле.

Какое-то мгновение я колебался. Обряд инициации у некоторых племен связан с довольно мучительными процедурами. С другой стороны, мне не хотелось ссориться с аборигенами. У меня не было ни воды, ни оружия, чтобы путешествовать в одиночку, а здесь все еще встречались охотники за головами, и череп белого являлся особенно ценным трофеем…

Может быть, попробовать откупиться? Доллар, он и в Западной Меланезии доллар. Я вытащил бумажник и отсчитал несколько зелененьких.

Глаза старика алчно блеснули, но он отвел мою протянутую руку величественным жестом.

– Это потом… Ты должен снова родиться и стать одним из нас.

Смысл его фразы был не совсем мне понятен, однако, пришлось согласиться. Пока мы беседовали, вокруг собралась кучка зевак. Вождь произнес несколько громких слов, взмахнул рукой, и они разбежались.

Минуту спустя из хижин начали выходить жители деревни. Я заметил, что все женщины собрались отдельно и выстроились в затылок друг другу, образовав на центральной площади замысловато изогнутую вереницу красоток, как бы стоящих в очереди на конкурс "Мисс Деревня".

Мои провожатые, которым вся эта процедура доставляла видимое удовольствие, под руки подвели меня к стоявшей впереди пышной матроне. На ней была совсем коротенькая юбочка из травы, на шее красовалось ожерелье из раскрашенных ягод, косточек плодов и раковин. С расстояния в несколько метров я почувствовал резкий запах пота и прогорклого жира, которыми были намазаны ее волосы. Когда мы приблизились к ней вплотную, матрона осклабилась, уперлась руками в бока и широко раздвинула ноги, уподобившись гротескному варианту колосса Родосского…

Я уже приготовился было не посрамить чести белого человека, но мне объяснили, что я должен всего-навсего проползти на брюхе между ног всех взрослых женщин деревни. Когда я закончил свое путешествие по этой живой анфиладе, одежда моя являла собой наглядный пример нерациональности европейского костюма в условиях тропиков.

Меня подняли, кое-как отряхнули от пыли и повели в большую хижину, дабы отпраздновать "рождение нового члена племени".

Не стану описывать меню – до сих пор я теряю аппетит, стоит только вспомнить о некоторых блюдах, которые подавались на этом пиршестве. В самый разгар веселья я случайно коснулся рукой локтя сидевшего рядом со мной папуаса…

В хижине вдруг наступила гробовая тишина. Мой сосед вскочил, остальные отодвинулись от меня и смотрели с каким-то странным выражением ожидания. Я не понимал, в чем дело, но судя по тому, что мой недавний сосед и сотрапезник вытащил из-за спины кинжал самого зловещего вида, сделанный из расщепленной вдоль трубчатой кости какого-то крупного животного, и занес его над моей головой, я грубо нарушил местные правила приличия.

Однако, извиняться было некогда. Мой противник нанес удар.

Он был левша, поэтому пришлось блокировать его руку правым предплечьем. Согнутая, как для гребка во время плаванья, моя кисть скользнула, обвиваясь наподобие змеи вокруг его руки, нажимом предплечья я вывернул кинжал из его пальцев. Обычно этот прием защиты сопровождается порезом руки обороняющегося, но ничего не поделаешь – из двух зол приходится выбирать меньшее, лучше немного порезаться, чем получить глубокую колотую рану. К счастью, костяной кинжал папуаса, в отличие от обычной финки, не имел острого режущего лезвия, и кожа моя не пострадала. Пытаясь удержать свое оружие, которое в соответствие с законами механики удержать было невозможно, ибо рука моя действовала как рычаг, нападавший невольно отклонился назад, и тогда я ударил его левым кулаком в подбородок.

Он отлетел, шмякнулся головой и плечами о глинобитную стену хижины и сполз по ней на плотно утрамбованный земляной пол. Все это заняло не более одной секунды.

Я поднялся, ожидая, что на меня сейчас набросятся все присутствующие, что вот-вот в живот мне вонзится зазубренный как пила наконечник папуасского копья, но вокруг раздались одобрительные возгласы и хохот. Очевидно, здесь еще действовали правила благородного поединка, и обычай нападать на одного целой шакальей стаей, как это принято в наших больших городах, сюда пока не проник.

Все расселись по своим местам, в том числе и мой сосед, пришедший в себя после кратковременного нокаута, и пиршество продолжалось, как будто ничего не произошло. Инцидент был исчерпан, но теперь я внимательно следил, чтобы случайно не коснуться снова локтя соседа, приглядывался к их манере есть и пить, опасаясь невольным проступком навлечь на себя беду.

Наконец, когда солнце уже садилось за горы, а жара несколько спала, пиршество закончилось, и мои провожатые, взявшие надо мной опеку по праву «первооткрывателей», повели меня в хижину для гостей, расположенную на краю деревни.

Когда мы проходили по площади, от группы женщин, сидевших под большим деревом, отделилась стройная даже по европейским стандартам девушка и подошла к нам. Мы остановились.

Девушка повернулась спиной, слегка наклонила голову и одной рукой приподняла густые волосы, обнажив затылок. Мои провожатые стыдливо прикрыли руками глаза, а один из них подтолкнул меня кулаком в бок очевидно этот жест фамильярно-дружеского расположения имел здесь такое же значение, как и у нас.

– Она пойдет с тобой! – сказал он, подмигивая и скаля зубы.

Позже я узнал, что показывая затылок, единственную часть тела, не мелькающую постоянно перед всеобщими взорами, женщины племени дани вызывают у своих мужчин примерно те же эмоции, какие возникают у представителей других народов, постоянно носящих одежду, во время стриптиза. Прикосновение к затылку является у дани одной из самых интимных ласк.

Не знаю, какое впечатление осталось от нашей встречи у моей случайной подруги, но я навсегда запомнил экзотическую и странную смесь запахов пота и каких-то тропических цветов, гладкую, упругую кожу, неожиданную нежность непонятных слов…

Утром все те же «опекуны» вывели меня за околицу и показали тропинку, ведущую в соседнюю деревню. Когда два часа спустя я подошел к ней, меня остановил рослый папуас с зазубренным копьем и парой дротиков, зажатых в кулаке.

– Ты хочешь пройти через нашу деревню? – спросил он.

– Да, – ответил я. – Мне нужно добраться до аэродрома.

– Ты должен подвергнуться обряду посвящения. Мы не позволяем чужим проходить по нашей земле.

– Я уже посвящен в той деревне, – указал я пальцем за спину.

– Дани не наш народ. Ты должен пройти посвящение у нас.

Эта деревня была больше первой, так что мне предстояло проползти на брюхе почти полкилометра…

2

Как жажду средь чуждых равнин

Измену забыть и любовь,

Но память, мой злой властелин,

Все будит минувшее вновь.

Н.Риттер

Когда я, наконец, добрался до сиднейского отделения внешне-экономического объединения «Ассунты», оказалось, что несмотря на мои предположения, задержка имела некоторые неприятные последствия.

Впрочем, «неприятные» – сказано слишком громко. Просто, пока меня не было, несколько раз звонил и даже заходил какой-то человек, отказавшийся что-либо сообщить о себе. По описанию, сделанному секретаршей, бестолковой и любопытной старой девой мисс Макгроу, я не догадывался, кто бы это мог быть.

Пустяковое это обстоятельство почему-то обеспокоило меня. Как любит выражаться одна моя знакомая, "всякая вещь должна быть на своем месте". Неопределенность раздражала меня, вносила какую-то тревожную нотку в привычный ритм налаженного существования. "Старею", – думал я, сердясь на самого себя за необоснованную тревогу. Когда-то всякое неожиданное и непонятное событие, напротив, вызывало прилив любопытства, желания действовать. Но хотя мне стукнуло сорок с хвостиком, дело, как я понимал, было вовсе не в возрасте. Просто за два последних года пришлось пережить немало физических и духовных травм, от которых я не до конца еще оправился. Да и разленился я здесь…

Далекое путешествие, перемена обстановки не принесли облегчения, как я надеялся. Все чаще меня охватывали приступы ностальгии, снились родные места, Город, стерильная чистота кварталов Печерска, жизнерадостная, здоровая грязь переулков Подола и Шулявки, серая брусчатка Центра, пыль и песок дарницких улиц. Я вспоминал светлые залы консерватории и заселенные бомжами чердаки и подвалы, видел дворы, то мрачно-сырые, зажатые между покрытыми зеленым мхом глухими кирпичными стенами, то залитые солнцем, наполненные цветущей сиренью, распахнутые теплому летнему небу. Бело-голубые башни Софии, облака над пирамидками каштанов, искрящаяся ширь реки, мелкий песок Труханова острова… Черные громады туч над крестом Владимира, голуби, вспыхивающие белыми точками на их фоне, гром, сплошная стена ливня, дождевая вода, стекающая по стеклу двери случайного убежища подъезда. И снова солнце, радуга, купающиеся в лужах воробьи… Мне чудилась розовая полоска рассвета над бесконечно далеким, тонущим в синем тумане горизонтом, ажурная беседка Владимирской горки, я чувствовал тепло руки на своей озябшей от ночной прохлады шее, липкие перила широкой гулкой лестницы в старом доме, шершавую кору деревьев парка, тяжелый чугунный холод ограды моста, скользкую гладь поручней троллейбуса. Пушистый, мягкий снег, клейкие листочки бледно-зеленых, едва распустившихся кленовых почек, выгоревшая от зноя шершавая трава, мокрые листья – желтые, буро-зеленые, коричневые… Запахи, звуки, тени, пятна света, калейдоскоп лиц… Нет, надо ехать домой!

Но тут же в моей памяти возникала другая картина, достойная быть кадром американского боевика: превратившиеся в груду обломков «жигули», чадно горящее колесо в луже полыхающего бензина, и где-то там, скрытая от меня стеной ревущего пламени – она, тщетно пытающаяся спастись, выбраться из огненной ловушки.

И ведь это я сам сказал ей: "Подожди немного в машине, не выходи"… О чем она думала в свои последние секунды?

В дверь кабинета осторожно постучали.

– Войдите, – сказал я, постаравшись придать своему лицу выражение деловой сосредоточенности и придвинув листок бумаги.

Вошла мисс Макгроу, моя секретарша, выполнявшая также функции машинистки, оператора множительной техники и консультанта по местным обычаям.

– Вам письмо, сэр. Местное. – Ее взгляд выдавал любопытство: я был здесь сравнительно недавно и не успел еще обзавестись знакомыми, которые могли бы мне писать.

Когда она удалилась, я распечатал удлиненный конверт из плотной глянцевой бумаги голубоватого оттенка.

Внутри оказалось приглашение в клуб Этнографического общества, вырезка из "Сидней морнинг геральд" и листок, на котором было написано:

"Уважаемый мистер Майнер!

Узнав из газет (см. прилагаемую вырезку) о том, что Вы побывали в труднодоступном районе Новой Гвинеи, населенном племенем дани, правление клуба взяло на себя смелость обратиться к Вам с предложением посетить наш клуб в любое удобное для Вас время. Может быть, Вы не сочтете обременительным сделать небольшой доклад о своих впечатлениях и ответить на вопросы наших членов и приглашенных любителей этнографии.

От имени правления Этнографического общества готовый к услугам д-р Эванс, кавалер ордена "Звезда Индии" 3-й степени.

P.S. Напоминаю Вам, что наше Общество не субсидируется Правительством Ее Величества и работает исключительно на средства от добровольных пожертвований и взносов членов клуба."

Приписка была сделана, очевидно, для того, чтобы я не рассчитывал на гонорар за свой доклад и не имел претензий, не получив в качестве вознаграждения ничего, кроме аплодисментов.

Вырезка содержала краткое сообщение о моем приключении и, поскольку оно произошло всего три дня назад, свидетельствовала о расторопности прессы, желавшей в период летней жары и скуки порадовать читателей тем, что кто-то находится в еще более жарком и некомфортабельном месте.

Так как особых дел у меня не было, а расширить круг знакомств никогда не помешает, я решил пойти в клуб любителей экзотики и порадовать их красочными описаниями своеобразных сексуальных развлечений, которые практикуют дани. Если этого окажется мало, можно будет сообщить собравшимся рецепты некоторых блюд, подававшихся во время пиршества по случаю моего вступления в члены племени, наверняка это подпортит им аппетит.

Пробыв в своем кабинете часа полтора и переложив для имитации деловой активности в ином порядке рекламные проспекты, которые успели накопиться на моем столе солидной стопкой, я решил, что на сегодня поработал достаточно и пора отправляться домой.

Мой "ситроен ХМ", самая комфортабельная и престижная модель вообще-то довольно скромного – по сравнению с «кадиллаками», "линкольнами" и «роллс-ройсами» – семейства «ситроенов», обычно стоял на площадке у входа, но сегодня я позволил себе появиться на работе позже, и стоянка оказалась занятой, поэтому пришлось припарковать машину в соседнем квартале. Подойдя к «ситроену», я заметил за щеткой стеклоочистителя какую-то записку и сперва подумал, что это квитанция на штраф за парковку в неположенном месте. Однако, это оказался просто листок из блокнота, оторванный не по перфорации, как машинально отметил я по привычке запоминать всякие мелочи. На нем шариковой ручкой был написан номер телефона – и только. Сегодня послания сыпались на меня со всех сторон. Я спрятал бумажку в карман.

Офис «Ассунты» находился в деловом районе Сиднея, расположенном на южном берегу залива Порт-Джексон, а жил я в дальнем пригороде Терри-Хилс, на северном берегу, и возвращаясь домой всякий раз проезжал по мосту, почти километровой аркой соединяющему южную и северную части города.

Когда за окнами машины замелькали фермы мостового пролета, я, как всегда, нажал кнопку электрического стеклоподъемника и опустил стекла в обеих передних дверцах, чтобы ощутить свежесть морского воздуха. Огромный океанский лайнер проходил под мостом, и сквозь шум оживленного движения десятков машин до меня донеслись звуки оркестра, исполнявшего давно забытый «чарльстон» – публика на танцевальной площадке веселилась в стиле «ретро».

Дырочка с неровными краями, от которой лучами расходились тонкие, как паутинки, трещинки, появилась в ветровом стекле почти бесшумно.

Я невольно втянул голову в плечи, наподобие черепахи, жаль только, что у меня не было прочного панциря, и взглянул в зеркало заднего вида. Осколки не брызнули мне в лицо, значит, стреляли сзади, пуля влетела в салон сквозь опущенное боковое стекло.

За мной шло множество машин, но определить, из какой был произведен выстрел, не представлялось возможным. Во всяком случае, я не заметил дымка или высовывающегося откуда-нибудь ствола. Судя по расположению пулевого отверстия, стреляли немного сбоку, и машина с покушавшимся двигалась в левом от меня ряду, возможно, она уже успела скрыться.

Останавливаться на мосту было нельзя, сворачивать некуда, поэтому пришлось продолжать движение, рискуя снова попасть под обстрел.

Мост кончился, мимо замелькали вывески фабрик и мастерских, заводские цеха и склады, трубопроводы, эстакады, алюминиевые стены холодильных камер – я проезжал северную часть Сиднея, где сосредоточены промышленные предприятия города. После Броквейла показались сады и парки, лежащие на берегах лагуны Нарробин, и, наконец, впереди замаячили коттеджи Терри-Хилс.

Моему домику, конечно, было далеко до всемирно известного архитектурного шедевра Г.Зайдлера, возведенного в качестве жилого особняка в Хаккинге, городке-спутнике Сиднея, но меня он вполне устраивал. Честно говоря, дом, сооруженный Зайдлером, казался мне слишком уж смахивающим своим огромным навесом над входом на знаменитый райтовский "Дом над водопадом", чтобы считаться оригинальным произведением искусства. И вообще я сторонник викторианского стиля. Стандартный коттедж, в котором я жил, располагался в глубине зеленого массива, был снабжен кондиционером и гаражом, вела мое несложное хозяйство приходящая три раза в неделю миссис Дженникен, пожилая вдова – что еще нужно одинокому холостяку со скромными средствами!

Поставив «ситроен» в гараж, я принял душ, надел прохладную пижаму и, задернув на всякий случай шторы, принялся звонить по телефону.

Сперва я договорился с секретарем Этнографического клуба, чей телефон был указан на приглашении, о том, что сделаю краткое сообщение о своих приключениях в ближайшую субботу, а потом набрал номер, написанный на клочке бумаги, который обнаружил за щеткой стеклоочистителя своей машины.

Конечно, это могла оказаться какая-нибудь начинающая «такси-герл», которая еще не рисковала давать объявления в газетах, но интуиция подсказывала мне, что номер написан мужской рукой.

– Алло, – произнес приятный баритон всего лишь через два гудка, прозвучавших в трубке после последнего нажатия клавиш.

– Это говорит Дэн Майнер. Я нашел вашу записку…

– Очень приятно, мистер Майнер. Привет вам от вашего старого знакомого, мистера Грегора. Вы, надеюсь, еще помните его?

Грегор… Мне это имя ничего не говорило.

– Простите. Вероятно, произошла какая-то ошибка. Мистер Грегор, так, кажется, вы сказали? Он у нас что-то заказывал?

– Ну-ну, мистер Майнер, у вас раньше была отменная память! Неужели преждевременная кончина наших общих друзей, Аркадия и Антона, так на нее повлияла? Может быть, если я стану называть вас Джеком Боггартом, она снова окрепнет?

Смею заверить, я не изнеженная барышня, страдающая малокровием, и никогда в жизни не падал в обморок, разве что однажды, когда меня стукнули по затылку французским кастетом. Но тут вдруг все поплыло у меня перед глазами. Впрочем, это продолжалось какую-то долю секунды.

Значит, они все-таки выследили меня… Я вспомнил жесткий, как железный щуп, взгляд старика в белом чесучевом костюме. Кажется, его звали Грегор, так однажды упомянул главарь Организации, Антон. Мы встречались только один раз, после чего потянулась цепочка событий, завершающей точкой которых был взрыв моей машины, гибель Вероники, которую они подослали ко мне в качестве шпионки и которая в конце концов перешла на мою сторону, долгие месяцы на госпитальной койке и командировка сюда, на спокойную должность, «синекуру», как я надеялся.

– Что вам от меня нужно? – Голос мой прозвучал хрипло.

– О, вот это уже деловой разговор! Как вы помните, за вами небольшой должок. Мистер Грегор рассчитывает, что вы поможете ему пополнить коллекцию…

"Они не оставили надежды разыскать «Суассон», знаменитый бриллиант, пропавший еще в конце гражданской войны", – понял я. Собственно говоря, с поисков этого камня и началось наше «знакомство», будь оно проклято.

– Кроме того, – продолжал мой собеседник, – ваши связи и возможности могут оказаться нам очень полезными в маленьком бизнесе, связанном с поставками свежемороженых мясных продуктов за границу. Спрос на них велик, и дело прибыльное, особенно учитывая дешевизну нашего сырья.

– А если я откажусь?

– Думаю, вы заметили наш привет, который мы послали вам на мосту. Вы оценили точность, с которой он был адресован? У вас не зазвенело в ухе? Говорят, когда кого-нибудь вспоминают, звенит в ухе.

Одно из правил мафии – никогда не угрожать в случае реального намерения нанести удар. Жертва должна умирать с чувством собственной безопасности, желательно – испытывая до самого последнего момента искреннюю симпатию к своему убийце. Так что, вернее всего, они не собираются рассчитаться со мной за прошлое, я им еще нужен. Ну что ж… Моя профессия давно уже приучила меня ходить по краю, жить с постоянным ощущением смертельной опасности за спиной, и угроза не испугала меня. Тем не менее, придется сделать вид, что я наложил в штаны, чтобы не вызывать у противника подозрений. Придется, как ни разленился я за последнее время, заняться неблагодарной работой выкорчевывания корней. Наивно было с моей стороны думать, что после того, как я разделался с главарями, Аркадием и Антоном, мои старые противники угомонятся, уйдут на "заслуженный отдых". Корни Организации, как скромно называли они свою преступную группировку, напоминали корни хмеля: сколько их не корчуй, то тут, то там вылезают все новые и новые.

– Ладно, это не телефонный разговор. Нужно встретиться и поговорить. Я хочу знать, в чем тут может быть мой интерес.

– Хорошо. Если вы в принципе согласны, я вам еще позвоню, и мы договоримся о встрече. Если предложенная вам первоначальная цена не удовлетворит вас, можно поторговаться, я не против. Продиктуйте, пожалуйста, номер вашего домашнего телефона, его нет в справочнике.

Естественно, его там не было. Ведь я приехал не так давно и снял этот коттедж всего за неделю до того, как отправился в свой неудачный полет на «сессне». К тому же при всей оперативности здешних служб связи номер моего домашнего телефона еще не успел попасть в последний справочник, я не очень-то хотел, чтобы меня беспокоили по делам «Ассунты» даже дома.

Я сообщил ему свой номер нарочито недовольным тоном, после чего мы распрощались.

Потом я посмотрел по телевизору какую-то часть бесконечного сериала о приключениях охотника за крокодилами, прослушал кассету с записями цыганского хора. Но ничто не могло развеять моего плохого настроения. Наконец, вопреки всем своим правилам, я выпил порцию скотча и отправился спать. Ночью мне снились дурные сны.