Текст книги "Неизвестные солдаты, кн.1, 2"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 52 страниц)

…Едва рассвело, колонна танков выступила из города. Шоссе, покрытое коркой замерзшей грязи, было пустынно. С дороги виден весь Мценск: маленькие деревянные домишки, множество церквей, река Зуша, пересеченная горбатым железнодорожным мостом.

Где-то впереди, возле Орла, разведка бригады уже столкнулась с немцами. С часу на час можно было ожидать появления крупных сил противника. Полковник Катуков искал выгодный рубеж, чтобы наглухо перекрыть автостраду. Колонна остановилась возле поселка Первый Воин. Командиры поднялись на возвышенность, смотрели в бинокли, делая пометки на картах. Танкисты, озябшие возле железа, затевали борьбу, толкали друг друга.

– Дневать, что ли, тут будем? – ворчал закоченевший Лешка.

Маленький Варюхин воробьем прыгал вокруг машины на одной ноге. Ватник у него широкий, затянут ремнем так, что пола оказалась на боку. Штаны висят сзади мешком. Это Карасев виноват: получил для лейтенанта обмундирование размера на три больше, а обменять потом не было времени.

Варюхин снял рукавицы. Напрыгался до того, что бросило в жар. Высморкался громко, вытер покрасневший нос скомканным платком. Глядевшим на него Лешке и стрелку-радисту сказал поучительно:

– Нечего о теплой печке да о горячих щах думать. Очень уж нежные: зимой им холодно, летом жарко. А воевать когда? Комбриг для нас старается, выбирает такое место, где и немцам наклепать можно, и самим уцелеть. А вы скрипите, как несмазанные.

– Смазать не мешало бы, – сказал стрелок. – У вас ведь есть там во фляжке, товарищ лейтенант.

– Ишь, прыткий какой! Сперва заслужить надо.

– А вы авансом отпустите.

Лешка махнул рукой: бесполезно. Варюхина на такое дело не раскачаешь.

Начался мелкий, холодный дождь. Танкисты сгрудились возле стога сена.

Вправо и влево от шоссе тянулись небольшие возвышенности, бурые от пожухлой травы. Лишь кое-где в низинах трава сохранила еще летний зеленый цвет. Высоты охватывали шоссе полукольцом, образуя дугу. Далеко просматривались с них мокрые поля с голыми рощами, черная лента автострады.

Командир бригады вскоре уехал. Ротный – здоровый, неповоротливый сибиряк – собрал возле стога все экипажи, немногословно объяснил задачу: машины поставить в засаду в роще, занять позицию и ждать.

«Значит, на холоде и без жратвы, – уныло подумал Лешка. – Хорошо хоть, что в лесу; может, костер разведем», – успокаивал он себя.

– По машинам! – скомандовал ротный.

Когда наступили сумерки, к месту предстоящего сражения начали подтягиваться подразделения бригады. На юго-западных скатах высот окапывались красноармейцы мотострелкового батальона, устанавливали противотанковые пушки. На окраине леса саперы оборудовали командный пункт. Танки небольшими группами маскировались в рощах, в низинах, среди кустов.

Всю ночь впереди действовали разведывательные отряды. Они вели наблюдение за противником, докладывали комбригу, что у немцев большое оживление, что на автостраду выдвигаются крупные механизированные колонны. Полковник Катуков торопил командиров: скорее врыться в землю, приготовиться к бою.

Многие танкисты недоумевали. Вместо того чтобы действовать активно, нападать, атаковать, целую бригаду поставили в засаду рядом с пехотой. Это была новая, незнакомая тактика. Трудно было предугадать, что может из этого получиться.

6 октября в предрассветных сумерках из Орла выступили на север 4-я немецкая дивизия и дивизия мотопехоты. На широкой автостраде машины двигались по три в ряд. Головные танки скрылись вдали, а плотная колонна долго еще выползала из города, извиваясь на поворотах дороги темно-зеленой змеей.

Утро наступило безрадостное, тусклое. Серая муть заволакивала поля и редкие перелески. Холодный ветер гнал низкие тучи. На голых деревьях дрожали черные, омертвевшие ветки. Солдаты в кузовах автомашин жались друг к другу, сберегая тепло. Жутко было думать о смерти в этих мокрых пустынных полях, о вечном одиночестве в сырой могиле под смерзшимися комьями земли. Кого ждет такая участь: соседа или тебя самого? Для кого в конце колонны везет похоронная команда грузовик свежих, только что изготовленных деревянных крестов?

Машины замедляли ход, колонна, сжимаясь пружиной, остановилась. Впереди округло лопались выстрелы танковых пушек и густел сухой пулеметный треск. Возле гряды высот завязался бой.

Лешка Карасев вместе с Варюхиным, командиром роты и еще несколькими танкистами лежал на прелых листьях в канаве, тянувшейся вдоль края рощи. Ротный по телефону докладывал полковнику Катукову о действиях немцев: отсюда, с фланга, было хорошо видно, что происходит в боевых порядках противника, просматривались даже его тылы.

Немецкая колонна быстро и заученно развернулась по обе стороны шоссе. В первом эшелоне, вытянувшись в линию, двигалось до пятидесяти танков. Фашисты, вероятно, надеялись, что этот кулак пробьет оборону. Они даже не стали высаживать пехоту из грузовиков и бронетранспортеров, пехота следовала в машинах вместе со вторым эшелоном танков. Ехали прямо по полю, теснясь ближе к дороге, везли за собой на прицепе множество пушек.

Грохотом и гулом наполнился воздух, содрогавшийся от сотен выстрелов. Было что-то фатальное, неудержимое в медленном движении черной немецкой лавины. Лешка впился пальцами в землю: страшно было смотреть, хотя танки ползли мимо него. Хотелось скорей укрыться в своей машине за надежной броней.

Командиры не рассчитали, думая, что противотанковые орудия, стоявшие в боевых порядках мотострелкового батальона, отразят первый натиск. Немцы просто закидали, засыпали снарядами артиллеристов, почти без потерь вышли к окопам стрелков. Батальон погибал на глазах. Танки ползли вдоль траншей, стреляя из пулеметов, скапливались по нескольку штук возле очагов сопротивления.

Ротный бросил телефонную трубку, приказал что-то Варюхину и побежал к своей машине. Варюхин полез в танк. Подмигнул, пытаясь улыбнуться.

– Ну, радуйся, Алексие… Наш черед.

Карасев, ныряя в люк, успел глянуть на позицию мотострелков. Там, ломая богатырской грудью деревья, выползали навстречу плюгавым приплюснутым немецким машинам тяжелые великаны КВ, плескали на ходу красными вспышками выстрелов.

И первый и второй эшелоны немцев уже втянулись в низину, замкнутую с трех сторон высотами, на которых замаскировались танки бригады. Немцы не обнаружили угрозы с флангов, шли вперед, чтобы скопом разбить, уничтожить контратаковавшие их КВ. Танки с крестами ползли близко от Карасева, неторопливо перематывая гусеницы, подставив слабо защищенные борта.

Наверху, над головой, возился возле пушки Варюхин. Лешка весь сжался в напряжении: «Чего ждем?»

Толчок, гулкий удар выстрела: у крайнего немецкого танка раскололась башня, из недр его потек дым. Еще выстрел, и на броне другой машины вспыхнул огонь, сорвалась и плашмя шлепнулась лента гусеницы.

Рядом били из пушек остальные «тридцатьчетверки» их роты, били почти в упор, редкий снаряд пропадал даром. У немцев сразу же сломался строй. Одни машины устремились вперед, другие поворачивали обратно. Опрокидывались грузовики, разбегались солдаты. Подожженные танки, пытаясь сбить пламя, неслись на полной скорости, давя своих, растягивая за кормой черные ленты дыма. Вся низина будто затянулась туманом.

Не имей немецкие командиры большого опыта, атака закончилась бы для них полным разгромом, им не удалось бы вырваться из огневого мешка. Но у немцев отлично было налажено взаимодействие с артиллерией. Их танки, используя складки местности, укрываясь за дымом, поползли назад. И едва «тридцатьчетверки» начали преследовать их, вышли на открытое место, как сразу попали под ураганный огонь артиллерии. Снаряды рвались десятками, осыпая танки землей. Несколько снарядов среднего калибра угодили в машину Варюхина, но не пробили броню, только оглушили людей.

С командного пункта бригады передали по радио: не зарываться, не лезть под огонь, беречь машины. «Тридцатьчетверки» возвратились в рощу, но и тут немцы не оставили их в покое, били без прицела, по площади. Падали деревья. Нельзя было открыть люки. На тачке ротного крупный осколок заклинил башню. Пришлось уйти на южную окраину рощи и замаскироваться там.

В штабе бригады знали, что немцы использовали в первой атаке далеко не все силы. Только по количеству танков противник превосходил бригаду в четыре-пять раз, не говоря уже об артиллерии и пехоте. И надо было снова встретить немцев так, чтобы нанести им урон, сохранив своих людей и машины.

Экипажи ожидали дальнейших распоряжений, не выходя из танков. Настроение после удачного боя было приподнятое. Лейтенант Варюхин толкнул Лешку ногой в плечо, протянул пластмассовый стаканчик с разведенным спиртом. Карасев даже глаза вытаращил: командир, убежденный противник выпивки, а тут предлагает сам.

– Ты что это расщедрился? Нешто революционный праздник сегодня?

– А разве не праздник? Крестины нашей бригады, Алеха! Выпей за хорошее начало и за наши долгие лета.

– По такому случаю сто граммов мало. Две фрицевские коробки угробили нынче, в крайности каждая из них на стопку тянет.

– Это уж мы вечером полный итог подведем.

– До вечера-то еще дожить надо, – со вздохом произнес Лешка, понимая, что из Варюхина больше ничего не выжмешь. – Ну, была не была, лейтенант. Твое здоровье!

Лешка крякнул и откусил колбасы. Наверху простуженно кашлял стрелок-радист, тоже получивший свою порцию. Варюхин, сидя в железном кресле, как птичка на жердочке, весело насвистывал излюбленный свой мотив: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!»

* * *

Обер-лейтенант Фридрих Крумбах в первой атаке не участвовал: его батальон находился в резерве. Судя по грохоту выстрелов, доносившемуся с севера, бой там завязался на редкость трудный. Но даже видавшие виды танкисты не предполагали, что жертв на этот раз будет так много. Грузовики не успевали увозить раненых, многие шли пешком по шоссе, то и дело садясь отдыхать. Они рассказывали, что у русских появились какие-то новые, неуязвимые танки, нападавшие со всех сторон, что первый эшелон атакующих был уничтожен весь, целиком.

Крумбах не очень доверял раненым – они склонны видеть все в темных красках. Но факт оставался фактом: сломить русских не удалось. Это значит, что теперь введут в бой резервы, пошлют их в самое трудное место.

Такая перспектива вовсе не радовала «красноносого Фридриха». Одно дело мчаться вперед, сея панику, уничтожать ошеломленного противника, и совсем другое – прорывать заранее подготовленную оборону, подставлять себя под удар пушек. Крумбах достаточно хорошо понял эту разницу здесь, в России. В нем уже давно не осталось телячьего энтузиазма, свойственного юнцам. Воинская слава, ордена, добытые в бою, – все это, конечно, хорошо, но обер-лейтенант совсем не хотел расплачиваться за эти удовольствия единственным своим капиталом – жизнью. Нет, он не был трусом и готов был выполнить любой приказ командиров. Но он слишком многих товарищей потерял в этой игре и знал, что счастливые билеты – случайность; вытаскивать их без конца невозможно.

В полдень ему приказали выбить русских из рощи, окраина которой была похожа на вогнутую дугу. Пока артиллеристы обрабатывали рощу снарядами, Крумбах размышлял, как лучше оправиться с задачей. Идти напрямик рискованно. Русские могут пропустить машины в центр дуги, ударить из лесных выступов справа и слева. Но Фридрих не сопляк, чтобы попасться на такую приманку. Три танка он пошлет к роще напрямик, а еще шесть поведет в обход. Из-за недостатка сил русские редко обеспечивают надежно свои фланги. Обходный маневр почти всегда приносил легкую победу.

Однако на этот раз испытанный прием не удался. Лишь осторожность и интуиция старого солдата помогли Крумбаху уцелеть. Он вышел со своими танками в тыл русским. Казалось, что противник ничего не заметил. На всякий случай Фридрих выстрелил по окраине рощи. Не сделай он этого, советские танки встретили бы его огнем в упор. Но после того как снаряды разорвались на опушке, русские, вероятно, решили, что их засада обнаружена, и открыли огонь с большой дистанции. Три их танка медленно выползли на открытое место и пошли навстречу немцам. Трое против шести – со стороны русских это было наглостью. Но они могли позволить себе это: очень скоро Фридрих понял, что его снаряды не способны пробить их лобовую броню. Оставалось только отступить – другого выхода не было.

Две немецкие машины уже горели, остальные, маневрируя, спешили оторваться от преследователей. Потом, почти одновременно, вспыхнули еще два танка. Это был не бой, а избиение, это напоминало первые дни войны, когда немцы уничтожали многочисленные, но слабо защищенные советские танки БТ. На этот раз все было наоборот.

В трудные минуты Крумбахом всегда овладевало спокойствие, мозг работал четко и быстро. Может быть, эта врожденная способность и помогала ему выбираться невредимым из критических положений. Сейчас он не думал о своих подчиненных: каждый спасается, как умеет. Нужно было незаметно выйти из поля зрения русских, переждать опасность. Крумбах приказал башенному стрелку прекратить огонь. Танк задом съехал в заросшую кустами лощину.

Грунт здесь был вязкий, гусеницы оставляли глубокую колею. Проехав немного, Крумбах остановил машину и велел заглушить двигатель. Открыл люк, вылез на башню и встал во весь рост. То, что он увидел, обрадовало его. Русские, увлеченные преследованием, ушли далеко в сторону, и только один их танк стоял метрах, в трехстах от лощины, развернувшись левым бортом. Что-то случилось там с гусеницей. Весь экипаж находился на земле.

Хотя момент был очень выгодный для удара, Крумбах колебался, боясь выдать свое присутствие, Но вокруг было пусто. Решившись, Фридрих жестом вызвал наверх башенного стрелка. Унтер-офицер Леман стал рядом с ним, вытянул тонкую шею, будто нюхал воздух остреньким носом. Они поняли друг друга с полуслова.

– Три снаряда, Леман!

– Но с места?

– Да!

Крумбах захлопнул люк. Танк рывком взял подъем, резко остановился и в ту же секунду грохнул выстрел. Фугасный снаряд угодил в корму советской машины. Блеснуло пламя, упали люди, возившиеся возле гусеницы.

Вторым снарядом Леман промахнулся. Зато третий попал точно: над машиной сразу закурился дымок. Крумбах скомандовал. Водитель тотчас дал полный газ, и танк, развернувшись, помчался по лощине в сторону автострады.

Через полчаса они вернулись в то место, откуда уходили в бой. Здесь стояло десятка полтора танков, покрытых свежими вмятинами и грязью. Сюда же, на сборный пункт, тягачи тащили подбитые машины.

Крумбах мысленно поблагодарил бога. Кажется, повезло и на этот раз. Леман крутил грязным пальцем колесико зажигалки, пытаясь высечь огонь. Хитрые и всегда веселые глаза его были сейчас расширены и неестественно блестели, будто у больного с высокой температурой.

– Жалко ребят, – сказал он.

– Двое еще могут вернуться.

– Но могут и не вернуться, мой командир. Сегодня для нас черный день. На месте генерала я не стал бы продолжать сейчас бой.

– А мы все-таки подбили этого русского, Куддель. Ты неплохо справился, старина!

– Да, командир. Но я не хотел бы, чтобы такой день повторился, – ответил Леман и, разозлившись, бросил на землю так и не сработавшую зажигалку.

* * *

Отразив за день несколько атак, бригада полковника Катукова понесла большие потери. Мотострелковый батальон был почти полностью уничтожен. Не осталось пушек. Люди измучились, отупели от непрерывной стрельбы и грохота, от ядовитых пороховых газов. Танкам нельзя было задерживаться на одном месте, немецкие артиллеристы быстро нащупывали их. Десятки батарей вели огонь, не жалея снарядов. Рощи и перелески были иссечены стальным градом, деревья свалены и переломаны.

Танкисты держались на последнем пределе. Ко всему прочему – кончались боеприпасы. В машинах оставалось по нескольку снарядов.

Немецкому командованию было ясно, что русские измотаны, что нужно воспользоваться этим и сегодня сломить их. Если этого не сделать, завтра придется начинать все сначала. К вечеру немцы подтянули из Орла резервы. В последнюю атаку на ослабевшую бригаду русских решили бросить сразу две сотни танков. Остановить такую силу было невозможно. Исход сражения решал теперь простой закон численности.

Советские танкисты знали: кроме них, дорогу на Москву закрыть сейчас некому. Если нынче немцы прорвутся здесь, завтра они будут в Туле… Наступил решающий час. Командир корпуса генерал-майор Лелюшенко приказал поддержать героическую бригаду последним имевшимся у него средством…

Танк лейтенанта Варюхина укрылся за стогом сена, недалеко от шоссе. Быстро наползали осенние сумерки. Ярче становились многочисленные трассы снарядов. Багровыми вспышками мелькали разрывы.

Пренебрегая опасностью, открыли люк. Отравленные пороховыми газами и парами бензина, танкисты по очереди вылезали наверх, жадно дышали холодным воздухом. Все четверо были легко ранены. Варюхину посекли лицо мелкие осколки брони. Лешка, ударившись при толчке, разбил себе лоб и бровь. Глаз запух, трудно было смотреть.

– Эх! – сказал Карасев. – Небось думают-гадают теперь дома, в каких я краях. Получат похоронную, и невдомек им, что я на самой что ни есть родной земле в ящик сыграл!

Подумал и добавил со вздохом:

– Впрочем, ящика не будет, и похоронной тоже не будет.

– А ты что это, Аника-воин, раньше смерти помер, – разозлился Варюхин. – Ты чего тоску на людей наводишь? Сиди и не вякай!

– Я не вякаю. Мне один хрен, что в лоб, что по лбу. Обойдемся и без похоронной. Только скажи ты мне, товарищ лейтенант, одно. Если мы из этой мясорубки вылезем, ты меня домой на сутки отпустишь? День дома побыть, а на ночь к зазнобе сходить? Мне больше не надо.

– Отпущу.

– Ни хрена подобного, – убежденно произнес Лешка. – Это ты во мне боевой дух поддерживаешь.

– Честное слово, – заверил Варюхин. – И не матерись давай, здесь тебе не кабак и не базарная площадь. Ох, смотри, надеру я тебе после боя рыжий вихор!

– Ладно, – повеселел Лешка. – Не помрем – дери, сколько влезет. Отцу не давался, а тебе разрешу.

В низине, в полутора километрах от них, где сконцентрировались для атаки немцы, взвилось несколько ракет. И сразу же послышался тяжелый слитный гул сотен моторов. На поле поползла черная, густая масса. Она расширялась вправо и влево, медленно текла вперед.

– По местам! – дал команду Варюхин. Маленькой крепкой рукой стиснул плечо Карасева. – Ну, Алексие, не в первый и не в последний раз…

– Ты прости, лейтенант, если что…

– Э, брось!

Варюхин взялся за крышку люка, чтобы захлопнуть ее над собой. Медлил, выгадывая секунды, потому что знал – открыть едва ли придется. Оставалось одно: расстрелять последние боеприпасы – и на таран.

За спиной его раздался вдруг никогда не слышанный, скрежещущий, раздирающий уши рев. Яркая вспышка озарила поле. Рев стремительно нарастал, сотрясая воздух. Будто множество комет, сгорая на лету, оставляя за собой огненно-красные полосы, пронеслись над возвышенностью в сторону немцев. Там, где ползла черная масса танков, на большом пространстве разом вскинулось яркое пламя. Со страшным грохотом качнулась земля. Ослепленный, оглушенный Варюхин, сбитый воздушной волной, свалился внутрь танка.

Придя в себя, вылез на броню. Смотрел, ладонью прикрывая глаза. Там, где были немцы, горела земля. Огонь быстро расползался и вдаль, и вширь. Что-то трещало, взметывались острые языки пламени. Можно было различить полыхающие танки, мечущиеся фигурки людей.

* * *

Залп двух дивизионов реактивных минометов застиг немецкие части на исходном рубеже атаки. Шестьсот сорок мин взорвалось почти одновременно, в течение тридцати секунд. Там, куда угодили они, все было сожжено и уничтожено. Подразделения противника, не попавшие под этот удар, в панике повернули обратно. Охваченные ужасом, немцы убегали подальше от страшного места. Танкисты на полной скорости гнали свои машины. Это было то новое оружие большевиков, о котором уже ходили легенды среди солдат, но которое войска Гудериана испытали на себе первый раз.

В ночь с 6 на 7 октября танковая бригада русских отошла на новый рубеж, к Мценску, и заняла позиции на линии Ильково – Шеино, как и прежде прикрывая шоссе из Орла в Москву. Немцы тем временем приводили в порядок свои потрепанные войска, готовясь к новому наступлению.

Днем потеплело, но повалил снег. Дул гнилой влажный ветер, острый и пронизывающий. Тучи тащились над самой землей. В воронках и кюветах стояла вода, покрытая серой кашицей. Машины, сворачивавшие с шоссе, вязли в раскисшем черноземе.

От Орла до места вчерашнего сражения Гудериан добирался два часа: дорога была разбита гусеницами танков и тягачей, асфальт превратился в крошево. «Оппель» буксовал, подпрыгивал на выбоинах. Гейнц сердито думал, что они сами рубят сук, на котором сидят. Надо категорически подтвердить приказ: автостраду не обстреливать и не бомбить, танкам двигаться стороной, не портить твердое покрытие.

Поле боя – просторная низменность с подковообразной дугой высот – было прикрыто снегом, как белым саваном. Снег припорошил обугленную, истерзанную гусеницами землю, замаскировал траншеи, бережно укутал переломанные кусты. Но следы бушевавшего здесь огня и металла проступали повсюду. Валялись разбитые, опрокинутые, расплющенные пушки. Там и тут виднелись остовы сгоревших грузовиков. Похоронная команда собирала трупы, их подтаскивали к дороге и складывали штабелями. Мертвецы с черными пятнами крови на шинелях, с разбитыми головами, оторванными конечностями, с вспоротыми животами и теперь оставались солдатами. Лежала ровными рядами, нижние чины в одном месте, офицеры – в другом. В глазницах трупов скапливалась вода, казалось, что глаза покойников полны слез.

Гудериан спросил, сколько убитых. Командир дивизии ответил: более пятисот. У русских примерно столько же. Гейнц поинтересовался этим мимоходом, его мысли были прикованы к танкам, еще стоявшим в тех местах, где их настигли снаряды. Будто стадо больших неуклюжих животных разбрелось в беспорядке по полю и окаменело, застыло под тонким снежным покровом.

Большинство танков выгорело изнутри, от них остались только черные, покрытые копотью, коробки. Невозможно было, их ремонтировать. Пугало соотношение потерь. 47 машин были окончательно выведены из строя; кроме того, имелось много подбитых и уже увезенных в тыл. А русские, отступив, оставили всего два танка. Даже, если они успели эвакуировать несколько подбитых машин, даже если считать 50 к 10, все равно соотношение было ужасное, все равно это был очень неприятный симптом.

До сих пор войскам Гудериана приходилось встречаться лишь с отдельными русскими машинами Т-34. Качество их немцы уже успели оценить. Их броню не могли пробить ни противотанковые орудия, ни 75-миллиметровые короткоствольные пушки немецких танков. Эти пушки способны были только повредить гусеницы или катки и лишь при очень благоприятных условиях, стреляя сзади, поразить через жалюзи мотор.

Т-34 имел длинноствольную пушку, придававшую большую начальную скорость снаряду, который пробивал даже лобовую броню наиболее тяжелых немецких машин.

Германское командование, рассчитывая быстро завершить войну, было уверено, что русские не успеют наладить серийный выпуск новых танков. И то, что на фронте появилась целая бригада «тридцатьчетверок», было плохим предзнаменованием.

К тому же русские использовали теперь совсем необычное оружие – ракеты. Слава богу, что этих реактивных снарядов у них еще очень мало. Ставка фюрера уже разослала циркуляр, требующий захватить хотя бы одну ракетную установку. Но сделать это было пока невозможно. Ракетчики давали залп и сразу уезжали за десятки километров. Ходили слухи, что в этих подразделениях служат специально отобранные люди. Если возникала угроза попасть в плен, они должны были нажатием кнопки взрывать свои машины. С каждым днем воевать становилось все труднее. И был только один выход: напрячь все силы, чтобы как можно скорее окончательно разгромить большевиков.

– Я потерял тут треть своих танков, – сказал командир дивизии. – А завтра мне нужно наступать снова.

– Да, – ответил Гудериан. – Вы будете атаковать и завтра, и послезавтра. И еще столько раз, сколько понадобится. И будете нести ответственность за большие потери. Вам известна директива о наступательных боях? Что вы должны предпринять в случае неудачи?

– Директива рекомендует оторваться от противника и снова организовать наступление в другом месте.

– Дорогой генерал, – улыбнулся Гейнц. – Вы, конечно, простите мне этот маленький экзамен. Иногда недостаточно полагаться только на интуицию, иногда полезно вспомнить простые истины. Они помогают не потонуть в повседневных заботах.

– И видеть не только потери…

– Вы меня поняли, – удовлетворенно кивнул Гудериан. – Жду от вас сообщения о взятии Мценска.

Гейнц пошел к своему «оппелю». Под галошами хлюпала присыпанная снегом грязь. Генерал боялся простудиться. Хорошо, что в машине было тепло. Он устроился на заднем сиденье и закрыл штору. Автомобиль плавно тронулся с места.

Ум Гудериана усиленно работал, ища выход из создавшегося положения. Было ясно, что 4-й танковой дивизии с мотопехотой на Тулу не пробиться. Надо немедленно повернуть к автостраде 3-ю танковую дивизию от Волхова, направить часть сил из-под Брянска, с кольца окружения.

Это были вопросы текущего дня, но требовалось подумать и о будущем, учитывая, что количество новых танков у русских возрастает. Прежде всего нужно снять с себя ответственность за большие потери, вызвать из Берлина комиссию для осмотра разбитых машин, обсудить вопрос о производстве более крупных противотанковых пушек. И, кроме того, сегодня же отдать приказ, поощряющий солдат. Каждому, кто подобьет Т-34, – две недели отпуска на родину; за подбитый КВ – три недели.

В Орле Гудериан заехал в штаб танковой дивизии, располагавшийся в большом здании какого-то учреждения. В грязном коридоре валялись солома, поломанные стулья. Топились пузатые, выступающие из стен, печи, но все равно было холодно. Гейнца обеспокоило подавленное настроение офицеров. Раздраженные голоса, ругань, измятые мундиры. Конечно, никогда раньше не было сразу таких потерь, такого холода и таких неудобств. Но война есть война, и с этим надо мириться.

В коридоре он встретил обер-лейтенанта Фридриха Крумбаха. Даже этот отличный офицер был сегодня угрюм, шинель его запачкана, фуражка так низко надвинута на уши, что верх выпирал бугром. Между порозовевших на ветру щек – неестественно красный, как у пьяницы, нос.

Гудериан пригласил Крумбаха в кабинет. Никогда не надо упускать случая откровенно поговорить с непосредственными участниками боя, они могут сказать больше, нежели начальники, наблюдавшие со стороны. У Гейнца было много знакомых в войсках, которые служили ему своего рода щупальцами. Через них он узнавал, что делается в подразделениях, каково настроение солдат и младших офицеров.

– Курите, обер-лейтенант, – разрешил генерал. – Почему вы не в полку?

– Моя машина в мастерской. Будет готова через два дня.

– Этим вы и огорчены?

– Да,

Крумбах замялся. Не мог же он сказать, что совсем не спешит обратно на передовую, что нарочно не торопится с ремонтом.

– Я никогда не видел такого пекла, как в последнем бою.

– Помните, обер-лейтенант, я предупреждал и вас, и других на занятиях в прошлом году, что война будет тяжелой? Кажется, вы тогда не придали особого значения моим словам?

– Верно, господин генерал.

– И, конечно, потом еще и подшучивали надо мной? – прищурился Гудериан.

– Пощадите, господин генерал! Мы просто тогда не приняли это всерьез.

– А сейчас воспринимаете все слишком мрачно.

– Мы потеряли старых товарищей.

– Отомстите за них русским. Эти новые танки тоже можно бить. Вы позволили им расстреливать себя с флангов, вместо того чтобы самим обойти их.

– Мы действовали, как всегда.

– А между тем русские кое-чему научились.

– К сожалению, они научились слишком многому.

– Не преувеличивайте, обер-лейтенант. Здесь, на дороге к Москве, они вводят в бой все самое лучшее, что у них есть. Лучшее и последнее – это их агония. Еще два-три таких боя, и они выдохнутся совсем.

– Вероятно, так, – согласился Крумбах.

Разговор с генералом оставил у Фридриха неприятный осадок. Гудериан старался ободрить его, а через него – и других танкистов. Раньше этого не бывало.

Крумбах отправился в походную мастерскую, где стоял его танк. Отозвал в сторону Лемана, возившегося возле машины вместе с ремонтниками. Протягивая ему сигарету, сказал негромко:

– Ты не очень торопись, Куддель. Надо привести все в порядок. А дивизию мы успеем догнать и через неделю.

Унтер-офицер понимающе посмотрел на него хитрыми глазами.

– Разумеется, командир. Уж если мы попали сюда, нужно использовать все возможности.

* * *

Снегопад сменился мелким дождем. Дороги развезло, машины еле ползли, артиллерийские лошади скользили и падали.

Экипаж Варюхина отступал в арьергарде. Проезжали метров пятьсот и останавливались, укрываясь за постройками или среди деревьев. На шоссе появлялись, смутно видимые за сеткой дождя, легкие немецкие танки. Завязывался огневой бой. Фашисты вели себя осторожно, стреляли издалека.

Вот уже четверо суток войска Гудериана, имевшие многократное численное превосходство, не могли сломить сопротивление бригады полковника Катукова. Советские танкисты, сочетая быстрый маневр с огнем из засад, уничтожали за сутки тридцать-сорок немецких машин. Ночью скрытно отходили на север, занимали новый рубеж, а наутро, когда фашисты начинали наступление, повторялось то же самое.

И только 10 октября, совершив по раскисшим дорогам обходный марш, войскам Гудериана удалось ворваться с востока в город Мценск. Бригада, оборонявшаяся южнее города, сразу оказалась в очень тяжелом положении. Со всех сторон – немцы. Позади – река Зуша.

Когда стало ясно, что немецкие автоматчики вот-вот захватят железнодорожный мост – последнюю артерию, связывающую со своими, полковник Катуков собрал командиров штаба, находившихся поблизости красноармейцев.

– Независимо от званий и положения – в колонну по два, становись! Приготовить гранаты! За мной, бегом марш!

Сам, вместе с комиссаром, повел небольшой отряд к мосту. Автоматчиков удалось отбросить. А тем временем к реке подтягивались подразделения бригады, тыловые службы, колесные машины, приданная пехота. Началась переправа через Зушу. Красноармейцы ломали дома и заборы, делали на мосту, поверх рельсов, деревянный настил.

Наступившая темнота и сильный дождь мешали противнику вести прицельный огонь. Немцы пытались прорваться ближе к реке. Но танки бригады, выстроившись шахматным порядком, встречали врага пушечными выстрелами. Видимость была очень плохая. Обе стороны стреляли наугад, по огненным вспышкам, по светящимся трассам.