Текст книги "Генерал и его женщина"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

С приездом Мазанова она надеялась, наконец, разобраться в этой истории с телефонным звонком, с тем разговором, который оставил в душе ощущение опасности. Она постоянно помнила вскользь оброненную Григорием Ивановичем фразу, что здесь, в Чистых Ключах ему скоро понадобится свой, надежный человек. Помнила и с нетерпением ждала приезда Мазановых. Григорий Иванович попрежнему пропадал в командировках. Газеты печатали слухи о готовящемся государственном перевороте. Делались намеки на какие-то зловещие силы, на военных. Тревожные мысли не покидали её. Григорий Иванович и раньше не очень-то посвящал её в служебные дела, а теперь совершенно замкнулся. То , что ей удалось выяснить, сопоставляя сведения, полученные из разговоров с его подчиненнными, их женами, из газет и слухов, успокоения не приносило.

За воротами раздался звук автомашины, и через несколько минут появился Дронин с хлебом.

– Победаешь у нас? – спросила Мария Петровна.

– Мне в Москву надо, скоро электричка, – он неуверено переступил с ноги на ногу и для убедительности, поднял к глазам руку с часами.

– Тебе бензин компенсировать? Ты утром километров сто пятьдесят отмахал, – она открыла кухонный шкаф.

– Никак нет, какой ещё бензин, что вы придумали, – Дронин выкатил глаза, но, увидев в её руках бутылку марочного коньяка, покорно замолчал.

– Все не могу, извини, гости, но стакан налью, не возражаешь?

Он махнул рукой и без слов опустился на стул.

Мария Петровна приготовила два больших бутерброда с колбасой, наполнила стакан коньяком и поставила бутылку в шкаф.

– Извини, я пойду к гостям. Еще раз спасибо. И до свидания. В понедельник можешь не приезжать. Если конечно Григорий Иванович не позвонит, – последние слова она говорила уже выходя из кухни.

Григорий Иванович, как и обещал, приехал ровно в три, переоделся и вышел в гостинную. После приветствий и обьятий он сел на приготовленное ему Марией Петровной место, между ней и Мазановым, и поднял рюмку с "Русским бальзамом"

– За встречу, друзья и ваше благополучие. И за Мариночку персонально, я её давно не видел. Встретил бы не узнал. Настоящая красавица. Прямо артистка.

– Нет, дядя Гриша. Обыкновенный химик, – голос у неё был утомленный.

– Мы немного устали... В поезде духота, кондиционеры не работают, Татьяна Петровна посмотрела на Мазанова.

Григорий Иванович выпил, слегка поморщился и сказал:

– Хорош напиток. . . Когда-то на железной дороге, как и в армии, был кое-какой порядок. А теперь... Все с упорством, достойным лучшего применения, пилят сук, на котором сидят. Хорошо ещё силенок Бог не дал, иначе давно бы уже перепилили.

– Или сук толстый оказался, – вставил Мазанов.

– Вот-вот. И удивляются, что никак экономика не выздоравливает. При таких докторах любая экономика сыграет в ящик.

– Перед отъездом, мы смотрели по телевизору передачу "Независимое мнение"... – начала Татьяна Петровна.

– Таня, неужели ты тоже веришь в чье-то независимое мнение? Да ещё по телевизору. Откуда оно у нас? Независимый журнал, независимая передача... Сначала надо выяснить, кто платит.

– Может быть о чем-нибудь другом? Как выпьет русский человек, сразу о политике, – Мария Петровна повернулась к сестре, – правда, Тань?

– Мало выпили, поэтому и о политике, – пробормотал Барабанов.

– Как Мариночке понравилось у нас? – Мария Петровна посмотрела на племянницу. Та подняла голову:

– Прекрасно. Мы набрали венников...

– Да, вечером неплохо бы попариться, – сказал Мазанов.

– Я вчера ходила на пруд. Мальчишки купаются, хохот, шум. Такое чувство, будто все кругом спокойно, как в былые времена, и ничего плохого не может произойти.

– Уже происходит. Ну ладно, большевики где-то что-то напутали, перегнули, недогнули и так далее. Но зачем рушить государство, которое создавалось веками? Газетная мафия пишет, что хочет. Я не сторонник, чтобы скрывать. Но зачем нагнетать страсти? Ради красного словца не жалеют и отца. Для любого готов ярлык. Никак не поймут, что значит дисциплина в такой стране, как наша.

– "Гриша, налей Бальзам" и успокойся.

– Ладно, – Григорий Иванович снова наполнил рюмки.

– За вас, дорогие женщины.

– Совсем другое дело, правда, Марина?

– Конечно. . . Только ведь без демократии тоже нельзя.

– В хорошем государстве и демократы, и партократы, и радикалы, и либералы, – все в едином строю. А мы сейчас движемся к первобытной безгосударственности, вот куда. В джунгли – снова целину поднимать. Только надо иметь в виду, что в руках у дикарей будут не луки и стрелы, а танки, ракеты и автоматическое оружие.

– Гриша, я тебя лишу слова, – Мария Петровна снова повернулась к Марине: – а в саду вы были? Уже есть крыжовник и смородина.

– В этом году груша первый раз цвела, – добавил Григорий Иванович.

– Да, да, в первый раз и невероятно красиво. Листва была уже большая, и белые цветы на зелени лежали густо-густо, как снег. Таня, неси из кухни жаркое с овощами. Справишься?

– Марина поможет.

– Какие у тебя планы? – Григорий Иванович повернулся к Мазанову.

– В понедельник поеду в Москву, потом – в институт, вступать в должность. Вы хотели сориентировать меня в обстановке.

– Это потом. Посидим у меня в кабинете. Женщинам это не интересно.

Марья Петровна встала и молча вышла в спальню, где у неё лежал подготовленный к записи миниатюрный японский диктофон. Оттуда она проскользнула в кабинет Григория Ивановича, установила диктофон на стеллаже среди книг и присела в ближайшее кресло. Совсем тронулась, мелькнуло в голове. А если он увидит? Стыд какой. Что она скажет, как объяснит? Целая шпионская операция... – Она усмехнулась: – Операция "Мария". Не надо играть в опасные игры, мальчики, тогда не будет и операций. Она поправила книги и вгляделась. Диктофон, конечно, можно заметить, если специально всматриваться. При обычном взгляде он в глаза не бросался. Далековато от кресел, около метра. Но хоть что-то запишется, остальное догадаюсь, подумала она и вышла в гостинную.

Через полчаса мужчины переселились в кабинет Григория Ивановича. Мазанов рассматривал кабинет. В окне – особое, пуленепробиваемое стекло, о нем рассказывала Мария Петровна. Односворчатая широкая дверь, тяжелая, как у банковского сейфа.

Письменный стол, стеллаж с книгами во всю стену. Кресла, стулья, журнальный столик, – все темного дерева, крепкое и добротное. Григорий Иванович передвинул ближе столик с пепельницей, и они закурили.

– Не войдешь и не выйдешь без санкции, – улыбнулся хозяин. – А что делать, приходится. Иногда беру сюда документы работать. Не успеваю на службе.

Через минуту появилась Мария Петровна, поставила перед ними графинчик с"Русским бальзамом"и бутылку минеральной воды. Со стеллажа она сняла рюмки и заодно включила диктофон.

– Ну, что ещё по маленькой? – спросил Григорий Иванович, когда она вышла.

– Можно, – согласился Мазанов.

– Не надо смешивать идеологию с государством. Да, идеология потерпела крах, но при чем здесь государство? Крах государства – это уже цель войны. Любой войны! В том числе и холодной. И если государство трещит, оно трещит от действий противника, а не просто так, само по себе. Это спланировано, это же ясно любому здравомыслящему человеку. Государство надо спасать. И мы не можем остаться в стороне, слушать весь этот детский лепет о реформах и притворяться слепыми. Запад ещё пожалеет, когда поймет, что они перестарались. Развал такого государства, как у нас – страшное дело. Зацепит всех и их в том числе. За развалом государства начнется развал территории. А там – люди, группировки из разных национальностей, разных убеждений, религий... Ты представь себе, что может начаться... – Григорий Иванович наполнил рюмки.

Мазанов взял со стола сигарету и закурил.

– Это я так, чтобы обрисовать общую обстановку. Сейчас наступает решающий этап. Если разваливается государство, разваливается и армия. Заметь, одна из сильнейших армий в мире. Без единого выстрела. Вот что такое политика. У нас все благие намерения вырождаются всегда черт знает во что.

– Неужели так плохо?

– Хуже некуда. Твоя ближайшая задача – заняться спецотделением института. Его создали для работ по психорегуляции и управлению сознанием. Кое-какие успехи там есть. В нем надо усилить режим и подготовить один блок для проведения спецлечения. В полностью изолированных условиях. Человек на пятнадцать. Эх, всех бы их туда. Всех до единого. На принудительное лечение, а? Они же ненормальные... Да места на всех не хватит. Шучу, конечно. Подготовка спецотделени должна вестись под хорошей легендой. Придумаешь, что-нибудь, испытания каких-нибудь новых средств, или что-то в этом роде. Кроме тебя никто ничего не должен знать. Институт в течение ближайших двух недель освободить от больных и больше никого не класть. И отбрось все сомнения. Наше дело правое. Не может страна жить без элементарного порядка. Не получится в этот раз, получится в другой. Рано или поздно, поймут, что это неизбежно. Альтернативы просто нет.

– А если особист начнет интересоваться?

– Ему-ни слова, держи его подальше. Кому надо, тот знает. Скажешь, что там боевые отравляющие вещества и очень опасно. Пусть занимается бумажками и режимом. За спецотделением – между ним и наружной стеной – большой газон. Надо подготовить на нем площадку для приема двух вертолетов.

– Больших?

– МИ-8. А вообще институт разболтался. Обстановка супердемократическая. Полугражданская организация. Какая-то всеобщая расслабленность. Нет настоящего тонуса. Я понимаю – ученые, элита... Но не до такой же степени. Пьют, по-моему прямо с обеда. Надо их взбодрить, навести порядок, укрепить дисциплину. В случае чего, звони, не стесняйся. И приезжай. Ну что, пойдем к нашим дамам?

Когда они выщли, Мария Петровна посмотрела на часы. Вот что значит военные. За тридцать минут со всеми секретами управились. Боялась, что пленки не хватит. Она прошла в кабинет и выключила диктофон.

Глава 10. КОДИРОВАННОЕ СОЗНАНИЕ

Конференц-зал института был полон, пустовали только первые ряды. Привычка не занимать их стала одним из демократических завоеваний сотрудников НИИ. В глубине зала можно было скоротать время хотя бы с какой-то пользой: просмотреть отчет, статью или историю болезни, или просто затеряться за спинами и вздремнуть.

Мазанов поднялся из-за стола президиума, подошел к краю сцены и, вытянув вперед руку, отеческим, но довольно строгим голосом пригласил:

– Товарищи, поближе пожалуйста, займите первые ряды.

Никто не шевельнулся.

– Прав Григорий Иванович, – подумал Мазанов, безответственность естественное состояние подчиненных. Если упала дисциплина, значит они давно не получали. Придется воспитывать. Он снова вытянул вперед руку и уже более строго бросил в зал:

– Товарищи офицеры! На последних трех рядах! Прошу встать!

– Под треск кресел последние три ряда удивленно поднялись и переглянулись.

– Прошу пройти вперед.

Поднялся шум, вставшие задвигались, вышли в проходы и, подхватив портфели и дипломаты, начали перемещаться. Когда установилась тишина, первые ряды снова оказались пустыми: народ рассосался где-то в середине. Некоторые вообще только привстали и тут же грохнулись на прежние места.

Начальник спецотделения Орловский с удивлением наблюдал за происходящим. В таком шуме у даже не вздремнешь, подумал он.

Наконец, Мазанов, смирившись с вольнодумством подчиненных, поднялся на трибуну. Он говорил о том, что, несмотря на разрядку напряженности, наши бывшие противники продолжают работы в области химического оружия, особенно – в области фармакологического управления психикой. Нам же на этом зловещем фоне постоянно сокращают финансирование. Неплохо, что победила демократия и гласность, иначе об этом пришлось бы, как обычно, молчать. Но финансовая обстановка стала угрожающей для самого существования института. Нужны новые – коммерческие – подходы к организации научной работы. Чем заняты наши ученые? Сплошное мелкотемье. Мало серьезных многообещающих работ. Состав научной тематики и исполнителей будет пересмотрен, чтобы высвободить руки для перспективных исследований.

По залу пронесся и затих легкий гул. Мазанов поднял голову и значительно посмотрел в зал.

– Если есть идеи, прошу заходить, не стесняйтесь, – заключил Мазанов. – Всегда найдете поддержку.

После доклада и ответов на вопросы новый начальник, несколько утомленный, но довольный, сказал:

– Прошу моим заместителям, а также товарищам Жаркову и Орловскому пройти в мой кабинет. Остальные свободны. Благодарю за внимание.

Громыхая сиденьями кресел, участники совещания поднялись и потянулись к выходу.

Приглашенные перешли к Мазанову и расположились за столом заседаний.

Кронов положил перд собой рабочую тетрадь и переглянулся с Жарковым. Не так уж и плохо, но надо быть осторожным, – говорили их взгляды.

– Я задержал вас для того, чтобы поглубже обсудить главные направления нашей работы, – Мазанов оглядел всех по очереди, как бы приглашая к искреннему разговору и продолжал:

– С нас запросили новые предложения по военной реформе. Это, конечно, прекрасно. Демократия всегда прекрасна. Но мы в этом деле люди неопытные. Во что все эти благие начинания превратятся в реальной жизни пока совершенно неясно, дело, как говорится, темное. Надо найти прежние предложения института, подкорректировать слегка и отправить. Ничего нового выдвигать не будем. Подождем. Нашему коллективу поспешность не нужна – мы люди солидные. Правильно я излагаю, Федор Николаевич?

Темнолицый Седлецкий и сидящий рядом бледный Деревянов смотрелись как негатив и позитив.

– Абсолютно верно. Лучше не скажешь, – согласился Седлецкий. – Конечно предложения снизу идут, никуда не денешься, к сожалению. Надо их записывать, обобщать, готовить по ним статистику, проценты и прочее. Все на местном, так сказать, уровне, – заключил он.

– Теперь по второму вопросу, – сказал Мазанов. – Я не стану перечислять недостатки по основным работам: по психохимическим средствам, кодированию сознания и компьютеризации. По большому счету у нас, за исключением двух-трех разработок, пока ничего серьезного нет.

– Почему же нет, – солидно и с достоинством возразил Деревянов. – У нас есть диалоговая система, которая не имеет себе аналогов.

– Вы имеете в виду "ДЭБИЛС"? – повернулся к нему Жарков.

– Именно.

– А почему такое название, дебильное? – удивился Мазанов.

– Аббревиатура. Означает "Диалоговая электронная базовая информационно-лингвистическая система". Эмэнэсы специально так слова подобрали. Никто не заметил. Но работа уже попала в приказ министра, то есть название как бы узаконено. Теперь как изменишь? Так и значится во всех документах: ДЭБИЛС.

– И между прочим соответствует этому названию, – заметил Кронов.

– Вы напрасно иронизируете. Вы тоже не заметили, – парировал Деревянов.

– У меня и без этого забот хватает, чтобы за вашими "дебилсами" следить, – голос Кронова прозвучал резко.

– Товарищ Кронов, потише. И ближе к делу, – оборвал его Мазанов. Мы ещё разберемся, у кого сколько забот.

Все, достали, ребята, ухожу, рапорт об увольнении – на стол, и точка, с непривычным для себя бешенством подумал Кронов. Уже на второй день после прибытия Мазанова ему позвонил Чеперов и предупредил, что с новым начальником надо быть поосторожнее: "Я тебе говорил, шерше? Ну так вот, это – двоюродный зять, свояк, понял? Значит, в будущем превратится в какое-нибудь светило".

– Закон жизни, каждый тянет своего, – рассудительно заметил Жарков, когда Кронов передал ему слова Чеперова.

– А я-то по наивности думал, что все изменилось, – сказал тогда Кронов.

– У нас неписанные законы самые крепкие, ты что забыл?

... Кронов раскрыл рабочую тетрадь и принялся водить в ней карандашом. В оставшееся время он не произнес ни слова, разрисовав полосками, стрелками и каракулями несколько листов.

– Вычислительную технику, – продолжал тем временем Мазанов, – у нас используют единицы. А знаете ли вы, что даже московская епархия, например, давно автоматизирована? Вот вам и опиум для народа.

Жарков поднял руку, как первоклассник, и спросил:

– Юрий Степанович, все это понятно. Не понятно только, что вы хотите от компьютеров?

– Как что? Современный уровень информационного управления наукой. Чтобы я, допустим, или любой другой начальник, при необходмимости мог нажать кнопку и компьютер бы ему высветил на экране... – Мазанов замешкался, потеряв мысль, и закончил: – Все, что ему нужно.

– А откуда все это там возмется? Особенно, когда никто не знает, что ему нужно.

– Это уже ваша забота. Я даю вам идею, а детали вы продумайте сами и доложите.

– Юрий Степанович, я – разработчик, вы мне скажите, что вам конкретно нужно, а я найду, как этого добиться, – мягко, но настойчиво, как больному, пытался объяснять Жарков, делая ударение на словах "что" и "как.

– Это все лирика... Статистику какую-нибудь туда заведите... Да мало ли что, у нас же научное учреждение, а не околоток какой-то. Вот вы и сделайте так, чтобы все было нормально. Вы – профессионал, вам и карты в руки. Или вы с чем-то несогласны?

– Да нет, согласен. Почти, – пробормотал Жарков.

– Вот и прекрасно. Через три дня доложете мне предложения по этому вопросу. Садитесь. Прошу всех понять, что научный прогресс связан с компьютеризацией. Все до единого должны заняться этой проблемой. Это единственное, что может вывести нас на современный уровень.

Кронов посмотрел на Жаркова и тут же опустил голову, чтобы не рассмеяться. Давно он не видел своего однополчанина таким обескураженным.

– Теперь о работах спецотделения, – переключился Мазанов, – я предлагаю пойти туда и обсудить все проблемы на месте.

– К сожалению, – Орловский поднялся и развел руками, – в этом составе не выйдет. К специсследованиям, кроме непосредственных исполнителей допущены только вы, Юрий Степанович, и Кронов с Жарковым.

– Ну что ж, таким составом и пойдем. Перерыв. Встречаемся у вас в... он просмотрел на часы, – в восемнадцать часов. Все пока свободны, за исключением Кронова. Роман Николаевия, задержитесь минут на десять.

Дождавшись, пока все вышли, Мазанов поднялся из своего кресла и пересел напротив Кронова.

– Ты извини, что я резко тебя оборвал. Так получилось. День сегодня тяжелый.

– Не берите в голову, Юрий Степанович. Не первый год замужем, все бывает. Я человек спокойный. Но не все такие. Совет вам высказать можно? Между нами должна быть ясность, раз уж служба свела работать вместе. Только не обижайтесь, кроме меня вам такое вряд ли кто решиться сказать.

– Ну-ну... Уж очень длинное вступление.

– Я вам чисто по-человечески посоветовал бы не демонстрировать силу. Народ здесь хоть и затюканный службой, но не глупый. И о себе. Просто, чтобы вы были в курсе. Мне через две недели – пятьдесят. Выслуга у меня есть, никакими обязательствами я ни с кем не связан. Робостью тоже не обременен. Меня здесь ничего не держит. Я человек свободный, и собираюсь увольняться.

– Ну зачем вы так... Я ведь извинился.

– Ваши слова не причем. Вы – начальник, мой долг, чтобы вы знали. Только потому и говорю.

– Трудно с учеными. Вообще трудно руководить наукой. Особенно сейчас.

– А вы не руководите. Хуже не будет. Руководство наукой один из мифов о руководстве. Ученые, как дети, им достаточно элементарной заботы.

– Легко сказать – не руководите. Конечно, если бы было все, что положено иметь, можно было бы и не руководить. Но у нас такого никогда не было. Что прикажешь делать?

– Просто работать.

– Ну что ж, как говорится, обменялись мнениями... Пойдем к Орловскому?

Спецотделение занимало половину бывшего клинического корпуса. Вход был заперт. На звонок открылось прорезанное в двери квадратное оконце. Увидев начальство, часовой открыл дверь и вызвал Орловского.

Они поднялись на третий этаж и прошли в отделение специсследований. Все двери были на замках, и Орловский ловко, почти без задержки открывал и закрывал каждую из них.

– Волей-неволей натренируешься. За день раз двадцать ключ вставляю, пояснил он.

В сурдокомнате сидели Жарков и Белохин, помощник Орловского. Горел ровный неоновый свет, блестели никелем медицинские кресла и аппаратура.

– Спецвоздействие включает два компонента, – начал докладывать Орловский. – Вначале мы вводим препарат. Он растормаживает на подкорку, но при этом не угнетает её. Это позволяет установить прямую связь с подсознанием и вводить информацию прямо в него. Воспринимаются и закрепляются любые легенды и стереотипы. Они становятся новой информационной основой мышления. Резко повышается внушаемость. Человек действует естественно, ни о каком внешнем воздействии даже не подозревает. Внушение производится с помощью зрительных образов. При этом человек может импровизировать на темы, которые ему внушаются. Мы отработали методику с использованием ярко освещенного листа бумаги и нанесенного на него крупного текста.

– Что за текст? – спросил Мазанов.

– В принципе можно написать все, что угодно. Любую глупость. Она войдет в их мозг и превратиться в стойкое убеждение. Но мы, конечно предварительно согласовываем с нашими добровольцами тексты внушения.

Кронов взял лист с крупно напечатанным текстом. Буквы были жирные хорошо видимые без очков.

– Для проверки мы сейчас проводим опыты на двух добровольцах, продолжал Орловский. – Оба – представители интеллектуальной элиты, писатели. Консерваторы, но в то же время и любители новых либеральных веяний. Они уже прошли три сеанса. Потом можно будет их распросить об ощущениях.

– Как же ты их уговорил? – удивился Кронов.

– Им самим интересно, – Орловский пожал плечами, – а кроме того они получат приличные деньги.

– Распишут они потом в стихах и красках твои опыты где-нибудь в мемуарах, будешь знать, – покачал головой Кронов.

– Во-первых, опыты не мои, а государственные. А во-вторых, они не знают ни механизма, ни задач эксперимента. Они выполняют роль обезьян. Им вводят препарат, подключают датчики, а они сообщают о своих ощущениях и мыслях. Записи вести запрещено. Полная изоляция. Кроме того, они дали подписку о неразглашении.

– Где вы их держите? – озадаченно спросил Мазанов.

– В отдельной палате. Пока не жалуются. Но в целом, это серьезное испытание. С мозгом шутки плохи, я не преувеличиваю. Им создан максимально щадящий режим. Психические функции контролируются с помощью полиграфа. Если хотите, с ними можно будет побеседовать. Палата на втором этаже. Будем уходить, заглянем, – закончил Орловский.

Кронов придержал Жаркова на выходе:

– Коля, тебе не кажется, что это любопытство когда-нибудь всем очень дорого обойдется?

Жарков покосился на него:

– А что такое научный прогресс по-твоему? Это и есть удовлетворение любопытства. Больше ничего. Жизнь он не улучшает. Даже опасней делает. Сто лет назад все было куда приятнее: и природа, и пища, и одежда, и сами люди. А сейчас страшно и есть, и пить. И людей гибнет гораздо больше. Число умных уменьшается, а дебилов растет. Разве не заметно?

Они спустились на второй этаж и направились к подопытным.

– Мы ежедневно делаем им энцефалографию. Они слегка заторможены, сказывается нагрузка на психику, поэтому просьба это учесть при распросах, – пояснял Орловский. Он без стука распахнул дверь.

За небольшим, заваленным снедью столом сидели в больнич ных халатах Петрунин и Ликунов. Они удивленно повернули обмотанные датчиками головы. За ушами свисали, как макароны, желтые пучки проводов. Глаза подопытных весело блестели. В воздухе стоял знакомый всем запах российской водки и малосольных огурцов.

– Та-ак. . . С кодированным сознанием все ясно, – сказал Мазанов, и жестко добавил: – Выписать обоих! Немедленно!

Кронов выскочил в коридор и, давясь от смеха, направился к выходу. Это вам не подопытные кролики, а наша несгибаемая интеллигенция, наконец придя в себя и вытирая платком проступившие слезы, подумал он.

Глава 11. РАССЛЕДОВАНИЕ

Утро было ясным, солнечным. Мария Петровна срезала несколько алых роз и прошла в спальню. Среди зелени и цветов тревога не казалась такой черной. Накануне два дня она провела в Москве и вернулась совершенно обеспокоенная. По огромному, изнывающему от зноя городу, расползались зловещие слухи. Говорили о военном перевороте, о грядущем голоде, о пропавших из казны миллиардах.

Мария Петровна бросилась к самым заветным своим подругам, которые о государственных делах – прошлых, настоящих и будущих – знали больше, чем все разведки мира вместе взятые. Между обычными женскими разговорами она выяснила, что многие, отменив летние отпуска, пустились в разъезды. Чтобы летом пропадать в командировках и поздно являться домой, да ещё мрачно молчать после вечерней рюмки, нужны были веские причины. Все это не к добру – к таким выводам склонялось большинство боевых подруг.

...Поставив цветы в вазу, она присела к зеркалу и достала из тумбочки миниатюрный плейер с черными шариками наушников. Прежде чем уничтожить запись ещё одного – очередного – разговора, она решила ещё раз её послушать.

С минуту текла неторопливая джазовая мелодия, потом вслед за короткой паузой под стук посуды, скрип стульев и половиц возникли голоса.

Григорий Иванович:

– Всей этой братии теперь предоставлены возможности по их вкусам: одним – болтать без умолку и морочить людям голову, другим – путешествовать и наживаться, третьим – просто наживаться. Когда тут думать о государстве? Некогда.

– И об экономике, – вставил Мазанов.

– А это для них-вообще мелочь, что-то вроде надоедливой мухи. Все их экономические замыслы висят на одном – экономии на обороне. У них любая экономика сыграет в ящик, даже, если на оборону не тратить ни рубля.

Мария Петровна услышала в наушниках собственный голос:

– Милый, а это потому, что у вас любое дело обычно переходит в помешательство. Тихое или буйное – все зависит от темперамента начальника. Только ведь и народ уже не тот.

Голос Григория Ивановича:

– Машенька, народ всегда один и тот же. Просто периодически появляются деятели, которые возбуждают его своими разговорами. Причем, они в основном говорят, но ничего не делают, думают, что все произойдет само, от одних разговоров.

– Если бы в руководстве было побольше женщин, а не этих надутых индюков, может и начали бы думать о действительно нужных вещах.

– Ну например? – спросил Григорий Иванович.

– О семье, о детях, о воспитании, обо всем, что действительно нужно каждому нормальному человеку.

Снисходительный голос Григория Ивановича:

– Кто о чем, а вшивый о бане. Полно там вашего брата, даже больше, чем надо. Все барахло из спецмагазина разнесли.

– Я имею в виду нормальных женщин.

– Тебя там не хватало, – добродушно бросил Григорий Иванович.

– Возможно. Будь уверен, я очень быстро привела бы всех в чувство.

...Мария Петровна поправила наушники и усмехнулась, довольная своим твердым тоном.

Голос Григория Ивановича:

– Маша, у нас серьезный служебный разговор. Можешь дать поговорить спокойно?

– Конечно, дорогой.

В наушниках раздался скрежет отодвигаемого стула и перестук её каблучков.

Голос Мазанова:

– Она наверно рассердилась.

– Боевая подруга, должна понимать. А кроме того, она женщина черезчур сообразительная. Меньше знать – лучше для неё самой. Не мне тебе объяснять. Сейчас сведения извлекаются из человека, как из консервной банки. Вводится спецпрепарат, и он выкладывает все, как на исповеди. Наука... Ну ладно, налей-ка ещё по одной.

Разговор прервался аппетитным бульканьем.

Долго льют, подумала Мария Петровна, наверно в фужеры.

Голос Григория Ивановича:

– Нас уверяют, что надо все заложить в западный ламбард, а потом как-нибудь перебьемся. Кто потом будет выкупать и на какие средства неизвестно. Мы подошли к самому краю, и либо остановим весь этот развал, либо все полетим в пропасть. Иного не дано. Поэтому-за успех! Нужна решимость. Ее кое-кому не хватает.

Голос Мазанова:

– Такое ощущение, что уже поздно.

Молодец, отметила Мария Петровна. Эх вы, мужички, где же вы раньше были. Когда были помоложе.

Голос Григория Ивановича:

– Лучше поздно, чем никогда.

Нет, дорогой, бывает и так: лучше никогда, чем поздно, заметила про себя Мария Петровна.

– Надо спасти и сохранить государство! – загремел голос Григория Ивановича, – Сохраним его-решим любые проблемы. Ни одна страна в мире не разваливала собственное государство сама. Лечить зкономику? Да. Бороться с застоем? Да. Свобода нужна? Пожалуйста: поезжай куда хочешь, пиши любую глупость, если помолчать не можешь. На западе тоже были периоды застоя, коррупции и всеобщего отвращения, но они не разваливали государство. Они укрепляли его и потому выжили. Крепкое государство – благо для людей, гарантия порядка не только у себя, но и во всем мире. Его тяжело создать, а развалить легко. Только начни, дальше процесс сам пойдет. Нужно чрезвычайное положение и восстановление правопорядка. Иного пути нет. Выпьем ещё раз за успех. Нужен успех, он все определяет. Будет у нас успех, значит мы и правы. А обосновать потом и объяснить это по-научному специалисты всегда найдутся. Обозревателей у нас много. Обозрят все в самом лучшем виде. Поймет ли народ, вот в чем вопрос. Его уже столько раз дурачили, даже неудобно. Маша права, народ стал не тот. Отсюда нерешительность. Одни колеблятся, другие вообще трясутся от страха. Да и здоровье не железное, люди, мягко говоря не молодые, сам понимаешь. В сущности пенсионеры, у кого что, все на диспансерном учете.

На несколько секунд голоса смолкли, зазвенели бокалы.

Голос Григория Ивановича:

– Ничего, все будет нормально. Одни согласятся, других уговорим, третьим просто некуда будет деться. А самых неугомонных, чтобы они воду не мутили и не морочили трудящимся головы, пришлем к тебе на спецлечение.

– Кодирование сознания?

– Именно. Они сразу затянут другую песню. А потом можно допускать к ним и телевидение и прессу, хоть черта лысого. Они будут твердить и повторять, как попугаи то, что им вобьют в башку. За упех! И за здоровье! Дело такое: хватит всем здоровья и решительности, будет и успех. Всех склонных к демагогии отправь в отпуск. Лучше меньше, да лучше. Дней через пять я убываю в командировку. Вернусь, сразу позвоню. Связь только через меня. Могут позвонить и помимо меня, от моего имени, но это будут чисто информационные звонки. Команды – только лично от меня.

Голос Мазанова:

– Спецотделение готово принять пятнадцать человек в любое время. Аппаратура проверена, все работает безукоризненно. Вертолетная площадка подготовлена. Там, где вы говорили – между спецкорпусом и забором.

И этот туда же, подумала Мария Петровна. Она выключила плейер и сложила наушники. Дети, настоящие дети. Что они затеяли? Ах, Гриша, Гриша, связался-таки с политиканами. . . И какие речи! И когда мужики успевают набраться всего этого? А ведь когда-то он их терпеть не мог. Постарел. Все они хороши. Они используют тебя, мой милый, вас обоих, а потом отделаются. Или подставят, когда придет нужда, и будете вы, два больших глупых ребенка таращить глаза и бить себя в грудь перед следователями.