Текст книги "Генерал и его женщина"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Да нет, мы всегда по первому звонку. Действительно, она обращалась, они ведь и зимой здесь рядом на даче часто бывают, – Кронов говорил медленно, пытаясь вспомнить хоть какое-нибудь недоразумение. Потом уверенно отрезал:

– Нет ничего такого не было. Возможно все стихийно вышло. Барабанов нудел, нудел про недостатки, а Сазонов не выдержал, наговорил лишнего. Вместо "виноват, исправлюсь" и "устраним" полез в бутылку. Мне кажется никаких тут шерше. Просто не везет нам на начальников. Настоящее бедствие.

Они выпили ещё по одной-за здоровье прекрасных командующих дам, и Чеперов заявил:

– Вот когда к вам приедет комиссия...

– Какая ещё комиссия, ты, я смотрю, совсем перебрал, – Кронов отодвинувшись, удивленно уставился на собеседника.

– Если моя версия верна, по логике, он после вас должен отодрать наших начальников, и сюда немедленно явится комиссия для проверки состояния дел и оказания помощи. Сам понимаешь какой помощи – в приказе.

– А состав комиссии? – Кронов поднялся и стал убирать со стола.

– Состав может быть любой, это не имеет значения для результатов. Комиссия – технический орган. Ее задача что-нибудь накопать. А интер... интертрепировать факты, делать выводы и принимать решения будут другие. Специализация. Каждый выполняет свою задачу, не подозревая о конечных целях. Конечно, возможны варианты. Если председателем поедет, к примеру, Огородов, он человек любознательный и будет в основном интересоваться всякими новенькими штучками, изобретениями и так далее. А, если будет Щеглов, готовьтесь к оперетте. Это будет настоящее шоу. С мрачной рожей он будет важно расхаживать по вашей конторе, оденет всех в сапоги и начнет учинять строевые смотры. А вы будете щелкать каблуками, таращить глаза, коситься на грудь четвертого человека и изображать из себя перепуганных новобранцев. И записывать указания. Специалист по казарменному образу жизни. Главный признак порядка какой?

– А черт его знает, – Кронов наморщил свой огромный лоб.

– Эх ты, доктор наук. Однообразие, понял? Нет однообразия – нет и порядка.

– Фу, гадство какое... Слушай, ты можешь как нибудь повлиять на это дело? Выпиши нам Огородова, а? Тем более, он мой приятель. Служили когда-то вместе.

– Конечно, можно устроить... Все предварительные предложения буду готовить скорее всего я. Предложу и председателя. Начальники обычно подмахивают мои бумаги без замечаний. Они ведь думают, что это они руководят делами...

– Слушай, век не забуду.

– Но ты не думай, что от председателя многое зависит... Даже, если во главе комиссии приедет ангел с крылышками, все равно что-нибудь накопают.

– А что такого у нас можно накопать?

– Да что у вас нет недостатков? Этих самых... вопиющих? Да в одной вашей хозроте можно накопать столько, что кого угодно можно снять. Наверняка, есть и дедовщина. А уж из этого любой наш спец сколотит ящик.

– Да, успокоил ты меня... Однокашник называется.

– Я тебе просто реальную картину нарисовал... Наши трудовые будни. Откуда бы ты без меня это узнал? А вообще, ты зря сюда полез. Сидел бы в своем Питере, да ходил в альма матер на ученые советы.

– Сазонов уговорил. А теперь забыл, когда был в театре.

– А вот это зря. В театры, брат, ходить надо. По телеку – сплошная чернуха. Зверства, кровь, трупы, рожи, пытки. Причем, убивают и мрут так натурально. Посмотришь, ну будто в морге побывал. Или на бойне. Кровь стынет в жилах. Бедному интеллигенту просто некуда податься. Хочется чего-нибудь полегче, чего-ни будь с кружевами. Оперетку, наример. Во-первых, на сцене кишки не выпустишь – театральная наука ещё не достигла. Во-вторых, теперь в буфетах снова шампанское появилось. После работы лучший напиток. Правда цены варварские.

– Валя же у тебя непьющая, – перебил Кронов.

– Нет почему, от фужера шампанского она не откажется. Правда, мне-то оно, как слону дробина. Но если большое количество, то оно переливается в качество. Недавно мы были на "Летучей мыши". А в ней три акта. После первого приходим в буфет, а там уже человек сорок. Конечно, мы – в хвосте и не успели. Я конца следующего акта ждать не стал, выскочил минут за десять, несусь по лестницам, как черт, в буфете наверно подумали, пожар. Подлетаю к стойке, говорю бабуля, наливай. Нацедила она мне один, а я говорю, ещё два, пожалуйста. Это, предупреждает, вам дорого обойдется. Но у меня как раз деньги были. Окей, говорю, бабуля, лей.

Вобщем выставила бабуля фужеры на стойку, все три. Представляешь? Фужеры хрустальные, тонконогие с белой пеной, ну, как балерины, танец маленьких лебедей. Я их и начал глотать один за другим. Бабуля смотрит с интересом. Только я последний допил, несется Валюха. Не усидела. Что, говорит, тут хорошенького? Ах шампанское, возьми и мне. Я, как джентлмен, заказываю ещё два бокала, себя опять не забыл, и два эклера, Валюха пошла столик занимать. А в этот момент и антракт начался народ повалил. А мы уже у столика. Потягиваем из бокалов: я – четвертый, Валюха – первый. Потом идем мы назад, у меня все внутри захорошело, а потом – как закипит. Шампанские газы вверх прут. В нос, в башку. Очки задребезжали. Я думал, череп разнесет. Все-таки выпил-то грамм семьсот, даже если бабуля по темноте своей не доливала. А Валюха моя-чистая душа-говорит: что-то у тебя с желудком неладно, сходи в поликлинику.

Отсмеявшись выпили за Валентину и Чеперов вдруг поднялся:

– Роман, я можно сказать готов, перебрал или, по-научно

му, – отравился. Спать хочу. Пошли.

– Да подожди ты, кофе ещё выпьем, – предложил Кронов.

– Нет, нет и нет! У тебя небось и кофе с градусами. . . Твоя "лошадь" меня доконала.

– Переложи в свой портфель вон те три флакона.

– Спасибо. Ты настоящий друг.

– Ну что, готов? – Кронов оглядел Чеперова. Вид у того был несколько легкомысленный, но для десяти вечера и закрытого гарнизона вполне приличный. Он потушил свет и выключил на щитке рубильник.

Глава 6. ДОРОЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Аркадий Федорович Седлецкий когда-то был трудолюбивым человеком. В прежнее время начальство не давало скучать, переводя его с места на место. Он наставлял на путь истинный саперов, артиллеристов, связистов, медиков, а теперь вот и ученых. Постепенно он стал настоящим армейским полиглотом, и во время застолий мог поддержать разговор на любую военную тему. Он быстро вступал в дружеские отношения, не прочь был выпить, после чего начинал мурлыкать белогвардейские песни и косить взглядом в сторону женщин.

После реорганизации военно-политических органов многие из его знакомых перешли в министерские аппараты и начали готовить почву для будущей коммерческой деятельности. Среди организационной неразберихи, под разговоры о новых формах хозяйствования они переводили казенные деньги в фонды срочно организуемых ассоциаций и частных предприятий, обеспечивали их государственными заказами и, набрав своих людей – сослуживцев, родствеников, однокашников, надежных знакомых, пересаживались в кресла директоров. Организовав себе дело, можно было спокойно смотреть на царящий вокруг хаос и извлекать из него прибыль.

Приглашали и Седлецкого. Особенно настойчиво зазывал Анатолий Кондратьевич Рогов – бывший его начальник и приятель. К тому времени он уже утвердился на коммерческом поприще и стал заместителем директора процветающей ассоциации "Экономика". В то же самое время, как из-под земли, объявился молодой миллионер Евдокимов и раздобыл для них беспроцентный кредит. С его помощью они отвоевали в центре Москвы помещение и помогли часть его арендовать западной фирме "Эколоджи". Все это подтолкнуло их к объединению. Созданное совместное предприятие "Эко плюс" теперь получало валютную подпитку и выходило на стратегический простор.

Однако Седлецкий продолжал колебаться. Тем не менее, он часто ездил к Рогову, следил, что пишут о бизнесе в газетах. Постепенно казенная служба стала все более тяготить его и в голове все настойчивее прокручивались картины вольной жизни. Весной Рогова заинтересовал аграрный вопрос, и он разъезжал по провинции, изучая сельскохозяйственную обстановку. Приобрел сапоги, серую фуражку, допотопный пиджак и усиленно осваивал деревенский говор. Седлецкий, встретив его в начале лета, поразился, как быстро тот входит в роль.

– Нам теперя умные люди нужны, Федорыч. Умные и писучие, – объяснял ему Рогов. – Это раньше на митингах орали-ораторы. Теперь главная крикня в газетах, нам теперя газетеры нужны, понял, лошадиная сила? Без рекламы и писанины не обойтись. Поэтому кажной мало-мальски солидной команде нужны свои писатели. В том числе и нашей. Кто речи будет писать, платформы излагать, программы всякие строчить, мы сами, что ли, лошадиная сила? Кто нашу точку зрения аргументами и фактами обставлять должон? Нам самим некогда: пиплы скандалят, время дорого. Нам, лошадиная сила, настроения изучать надо, идеи обсасывать. А им – излагать грамотно, шоб никто не перепутал, да ещё отбиваться от таких же писак. Да им только покажи цель, найди врага и корм дай, начнут так лупить, не остановишь, лошадиная сила. Только перья полетят, вечные. Языки у всех острые, как сабли у Чапаева. Вот кто их приголубит, пригреет, тот и выиграет битву за урожай, понял?

– Ну, Толя, ты даешь, – восхищенно бормотал Седлецкий.

– Они нам все тылы прикроют, любое поле чудес разминируют и снова заминируют. Ихнее дело – дымовая завеса, скандал, шум, наша – прибыль. Как никак, инженеры душ. Ты вот попробуй напиши рекламу на что-нибудь, а? Не смогешь. А он, лошадиная сила, тебе так цианистый калий распишет, помчишься в аптеку, как за витаминами. Партия наша свою железную хватку сняла с ихних горлов, все и забегали, не знают, что делать. Без руля и без ветрил. И без рубля. Понял? – Рогов так вошел в роль, что сверкнул глазами.

– Ну ты артист, Толя... Молоток. Перековался на орала.

– Убедительно?

– Еще бы.

– Тренируюсь. Хочу шефа уговорить взять двух писателей на подряд, Петрунина и Ликунова. Без ихнего художественного свиста не обойтись, если о будущем-то фирмы думать. И ты не тяни, – заключил он. – Умные люди давно уже определили, куда падать и подстилают соломку. Можешь опоздать на поезд. Заодно имей в виду, мы планируем и оздоровительный комплекс открыть, нужны будут толковые врачи. Надо сагитировать хороших специалистов из вашего НИИ. За каждого завербованного, будешь получать комиссионные. На сексопатологов большой спрос, кругом – сплошные импотенты, лошадиная сила. Любые деньги платить готовы. Золотая жила, а не болезнь.

Седлецкий продолжал колебаться: начинать новую жизнь, да ещё трудовую, в сорок пять лет, думал он, – дело архитрудное, надо все взвесить. Вся эта неопределенность и ожидание окончательно отбили охоту к работе. Он выкатил из гаража свою голубую "Пятерку" и решил съездить в Новозаборск.

У проходной Седлецкий увидел Кронова, притормозил и вы сунулся из машины:

– Я-в город, ничего не надо?

– Нет... Возьми санитарку, если хочешь. . . Чтоб свою не бить, Кронов показал на стоянку служебного транспорта.

– Спасибо, а то разучусь водить.

Седлецкий выехал из института и покатил к лесу. Он слегка лукавил. Когда-то он предпочитал именно казенный транспорт. Но однажды случилось происшествие, после которого он стал обходить санитарные машины стороной. На сорок пятом километре столкнулись тяжелый "Зил" и малолитражный автобус. Возбужденная толпа во главе с милиционером, увидев санитарную "Волгу", бросилась наперерез. Упиравшегося Седлецкого выкорчевали из кабины и потащили к распростертым у обочины телам – оказывать помощь. Никакие объяснения о том, что он ещё не освоил медицину, во внимание не принимались. А милиционер даже угрожающе растегнул кобуру. Седлецкий, проклиная в душе народную темноту, с отвращением принялся искать пульс у крайнего пострадавшего.

– Пульса нет, – сказал, наконец Седлецкий, не в силах разыскать нужное место. Милиционер не собирался отпускать его и не поддавался ни на какие уговоры, пока не прибыли профессиональные реаниматологи. В тот день Седлецкий так и не попал по своим делам. Он вынужден был помогать грузить пострадавших, а одного из них, к тому времени скончавшегося, ему даже пришлось везти в морг. С тех пор Седлецкого не заманила бы в санитарную машину даже кинозвезда.

Голубой "Жигуленок", постукивая на стыках бетонных плит мчался к шоссе. Теплый упругий воздух врывался в салон через опущенное боковое стекло.

У самого поворота среди тонких березовых стволов мелькнула одинокая фигурка. Он сбросил газ и начал притормаживать. Впереди метрах в пятидесяти шла стройная женщина в коротком розовом платье. В правой руке она несла красный пластиковый пакет.

Юлия, а это была она, повернулась и уверенно подняла руку. Седлецкий, словно по команде, нажал сцепление и тормоз.

Он не любил одиночества. Супруга его была женщина практическая, прямолинейная и в диалектику чувств не верила, принимая её за разновидность марксизма. За повседневной суетой, заботами о выпускнице дочери, за продуктовыми проблемами, она как-то упустила из вида, что праздный мужской мозг – настоящая мастерская для дьявола. И допустила серьезную стратегическую ошибку, отправив мужа к новому месту службы совершенно одного. Да ещё к такому месту, где работы для него не было никакой.

Незнакомка подошла к машине:

– Подбросите до остановки?

– Пожалуйста, – Седлецкий потянулся и открыл дверцу.

Она устроилась рядом, бросила на него быстрый и благодарный взгляд.

Незнакомка была хороша, белокурые до плеч волосы, аккуратный носик, приветливые глаза, моложе его лет на десять. Седлецкий секунду косил на неё глазом, делая вид, что всматривается в приборную доску, наконец переключил передачу, и машина тронулась.

Наблюдая краем глаза, как она покачивается на мягком сиденье рядом с его правым плечом, Седлецкий поспешно отыскиваал в голове тему для задушевной беседы.

Он был говоруном и от природы, и по должности, но летнее томление, продолжительное одиночество, и эта выпорхнувшая из леса незнакомка лишили его дара слова. В голове вертелась какая-то тарабарщина: в поисках методов реформирования армии, во исполнение решений по демократизации, с целью овладения политическими дисскусиями, в процессе глубокого обоснования...

– А вэ-вэ-вы в Москву? – наконец выдавил он.

– В Новозаборск, – она повернулась к нему, тон был приветливый, подталкивающий к разговору. – Я навещала знакомого, он лежит в госпитале.

– Да? А что с ним?

– Сотрясение мозга. На митинге кто-то ударил. Может быть, слышали, у нас был большой митинг...

– С небольшой дракой, да? – Седлецкий подмигнул. Под усами сверкнули белые с золотом зубы. Он постепенно приходил в себя.

– Кто же он этот счастливчик? Я бы тоже согласился получить по голове, если бы меня стала навещать такая красавица.

– Что вы, ему чуть не проломили голову.

– Да кто же зто?

– Петрунин, Олег Иванович.

– Писатель? А вы что, тоже из этой... – Седлецкий долго не мог отыскать подходящего слова, – из этой когорты?

– Нет, просто он мой знакомый...

– Вот как? – Седлецкий всмотрелся в дорогу, впереди должен быть поворот и выезд на шоссе.

– А вы в госпитале работаете? Или вы не доктор? – она покосилась на его артиллерийские эмблемы.

– В госпитале. Я – психолог, – Седлецкий сбавил газ.

– Что значит, армия. Все-как надо, – поддержала она. – А то везде одни психиатры. Неужели у нас столько сумашедших? А о нормальных никто не думает. Я вот например к психиатру никогда бы не пошла, а с психологом посоветоваться – совсем другое дело. У нас на весь Новозаборск ни одного психолога не найдете, правда-правда.

Голос у неё был глубокий, грудной и Седлецкий так заслушался, что едва не проскочил выезд на шоссе. Он с трудом успел вывернуть руль и, почти вылетев за асфальтовое полотно, выровнял машину. С ней только в аварию, подумал он, покосившись на незнакомку. Впереди показался навес автобусной остановки.

– Я могу подбросить вас прямо до Новозаборска, мне по пути, – сказал он.

– Да? Вот спасибо. . .

– А где вы работаете, если не секрет, конечно? – поинтересовался Седлецкий.

– Нет, почему же. Устраиваюсь в московскую фирму "Эко плюс".

– Замдиректора Анатолий Кондратьевич Рогов?

– Да, – удивилась попутчица.

– Нет, вы подумайте, как тесен мир. Еду лесом, выходит прекрасная незнакомка, ну просто лесная фея. И оказывется, что она собирается работать у моего приятеля, – он повернулся к ней и захохотал. Светлокарие глаза его засияли вместе с золотыми коронками. Седлецкий вдруг почувствовал, что между ними словно протянулась незримая теплая нить. Бесенок-искуситель прыгнул ему на плечо и зазвонил серебряным колокольчиком. Какая женщина! Он здесь мучается, живет, как монах, почти в полевых условиях, питается в буфете, сам стирает... Занудная серая жизнь. И вдруг, по законам диалектики справедливость восстановлена. Седлецкий снова покосился направо. Ее бюст волнующе вздрагивал и покачивался в такт неровностям дороги, притягивая взгляд. Внезапно "Жигуленок" тряхнуло, и он с ужасом увидел перед собой обочину. Машина накренилась и понеслась по насыпи, но судьба вновь оказалась благосклонной: шоссе здесь поворачивало ещё раз, и они снова оказались на асфальте. Серебряные колокольчики едва не издали погребальнй звон. Седлецкий подкатил к правой стороне дороги, остановился у обочины и повернулся к пассажирке. Глаза их встретились: серые лучистые Юлии и золотистые, удивленно расширенные, Седлецкого. Ими вдруг овладел неудержимый хохот. Незаметно заглох мотор.

– А как вас зовут? – спросил наконец Седлецкий.

– Юлия.

– Красивое имя. А меня Аркадий.

– Очень приятно.

– А с вами опасно ездить, – она кокетливо повела плечами, – можно угодить в ваш госпиталь.

– Виноват, не доглядел... Правый уклон, – сказал Седлецкий.

– Что-что? – Юлия достала из сумочки платок и зеркальце и стало осторожно осушать влажные от смеха глаза.

– Занесло... В сторону от генеральной линии, – пояснил он и включил зажигание.

– Кем же вас приглашают работать? – спросил Седлецкий, когда они снова выехали на асфальт.

– Экономистом. Вы серьезно о Рогове?

– Конечно, серьезнее не бывает. Он и меня зовет. Правда, я ещё не решил. Но вполне возможно, будем работать вместе, – Седлецкий снова подмигнул, но глаз от дороги уже не отрывал.

Двадцать минут спустя они въехали в Новозаборск и повернули на центральную улицу. Магазины были дружно закрыты на обед. У гастронома толпился народ, пытаясь что-то разглядеть сквозь грязные стекла.

– У меня ещё есть время, может быть вам что-нибудь надо подвезти, могу помочь, – предложил он.

– Ну что вы... Мне даже неудобно. Вообще-то мне надо завезти подруге шланг для воды. Для дачи. Брат достал, Сергей. Это совсем рядом. Если можно. Но мне, честное слово, так неудобно.

– Конечно завезу, какие могут быть разговоры. Мне очень бы хотелось помочь вам. Вы такая красивая. В конце-концов, это мой долг, мы же почти коллеги теперь.

Они остановились у трехэтажного дома. По двору летал тополиный пух. Среди кустов сирени за дощатым столом сидел худой старик в темном свитере, с седой коротко остриженной головой. Это был Красильников. Увидев подъехавшую машину, он поднялся и не спеша направился в их сторону.

– Вы подождите здесь, ладно? Я сейчас вынесу шланг, – она взяла пакет и скрылась в подъезде.

– Здравствуйте, – сказал Красильников и начал внимательно рассматривать машину и Седлецкого.

– Здравствуйте, – довольно сухо ответил Седлецкий.

– Юленьку привезли? – Красильников кивнул в сторону подъезда.

– Попросила помочь. Все равно по пути.

– Помочь? – старик покачал головой.

– Ну да, с шлангом, – Седлецкий пожал плечами, дед уже начинал раздражать его.

– С шлангом? , – переспросил старик и зачем-то уставился на его ширинку. Седлецкий невольно опустил глаза и на всякий случай посмотрел на неё сам. Вот привязался, старый хрыч, только его здесь и не хватало.

Вышла Юлия, в руках её был смотанный и перевязанный веревкой шланг. Седлецкий бросился навстречу и, приняв из её рук довольно тяжелый тюк, втиснул его на заднее сиденье:

– Вы бы предупредили, такая тяжесть. Я бы сам вынес.

– Ничего, – она махнула рукой, – дядя Ваня, привет, как дела?

– Неплохо, Юленька, но... На работу никто не берет. А вы не из "пентагона"? – вдруг спросил он, повернувшись к Седлецкому.

– Да.

Красильников обрадовался. Наконец-то ему повезло: не надо тащиться за тридевять земель, Юлька сама привезла оттуда какого-то хахаля. Парень, видать, в неё втюрился и поможет не только со скелетом, но и с чем угодно.

– Тогда мне очень надо бы с вами поговорить по важному делу.

– По какому? – Седлецкий, не переставая удивляться, улыбнулся. Во рту полыхнуло золото.

Красильников внезапно замолчал. Его поразила странная мысль: сколько же стоит все это золото во рту, все это богатство? По-нынешним временам, целую машину. Это какие же речи надо говорить таким ртом, какие напитки пить, и какие петь песни. Романсы Пушкина. Под шампанское.

– У меня есть одно предложение по научной части.

– Сейчас, дядя Ваня, нам некогда. Я и так задержала машину. Аркадий, вы извините, ради Бога.

– Что вы, с удовольствием. Я же сам предложил вам помощь.

– Дядя Ваня, подожди, мы отвезем шланг и вернемся.

– Юлия и военный появились через полчаса. Красильников терпеливо ждал их во дворе.

– А вы знаете, дядя Ваня не простой человек, он разбирается в лекарственных травах, умеет обращаться с животными, возможно у него что-то стоящее для вас. Правда, дядя Ваня?

Иван Иванович кивнул и с благодарностью взглянул на Юлию:

– Да у меня, вобщем, и дело-то пятиминутное.

– Я готов, – Аркадий вытащил из кармана носовой платок и вытер руки.

– Я мог бы быть полезным науке, – сказал Иван Иванович.

– С чего вы решили, что у нас занимаются наукой? – удивился Седлецкий.

– Дак все говорят, в очередях. Только и разговоров про ваш пентагон. Вдобавок вояки к девкам нашим бегают. Так что все известно.

– Дядя Вань, ты того, давай по делу, – Юлия сделала строгий вид.

– Я хочу загнать для вашей науки один ценный скелет. Много не возьму.

– Скелет? – удивился Седлецкий. Везет же мне сегодня, подумал он.

– А где он?

– На мне, то есть во мне, – поправился Иван Иванович, – мой скелет, собственный.

Седлецкий молчал пораженный.

– Ты что, дядя Ваня, шутишь? – Юлия широко раскрыла глаза.

– Какие шутки. Деньги нужны. Скелет научную ценность имеет, горячился Иван Иванович, – Он социализм прошел, две войны. Только что в тюрьме не сидел. Зато прострелен в двух местах. Исторический скелет. Но сейчас я его хочу загнать. Пришла пора. Деньги нужны.

Седлецкий повалился на капот машины и начал хохотать. Красильников терпеливо ждал, когда тот отсмеется.

– . . . Да и котов кормить надо , – добавил он, когда Седлецкий успокоился.

– Так вы любите животных? – Седлецкого вдруг осенило. – Нам нужен такой человек на постоянную работу.

– Да, да. Дядя Ваня такой, это все знают, – Юлия даже подтолкнула Красильникова.

– Нам нужен заведующий виварием. При лаборатории экспериментальных животных. Приличный оклад, отдельное помещение. Можете даже иногда там оставаться и на ночь. Пенсия сохраняется.

Юлия захлопала от восторга в ладоши:

– Дядя Ваня, так это же прекрасно! Ах Аркадий, какой вы. Я в вас, пожалуй, влюблюсь, если вы поможете дяде Ване. Он у нас такой замечательный человек. Нет, это просто судьба.

Красильников с сомнением покачал головой:

– Подумать надо.

– А чего там думать? Вот мой телефон, приезжайте завтра, позвоните от проходной. Торопитесь, я скоро в отпуск и уволюсь. . .

– Да, да, дядя Ваня, – добавила Юлия.

– Так как насчет чая, который вы обещали? – Седлецкий повернулся к Юлии.

– Да, да, конечно, пойдемте.

Еще один вьется, подумал Красильников, проводив их глазами. Парень хоть куда. Гусар. Одни зубы чего стоят. Петрунину легко сказать – погляди, разве её укараулишь.

За окном начинало темнеть. Юлия отнесла на кухню чайник и посуду и вернулась в комнату. Седлецкий стоял у двери. Юлия потянулась включить свет, он перехватил её руку и осторожно поцеловав кончики пальцев обнял её за плечи. Как она нравилась ему сейчас: веселая, непосредственная, привлекательная. Он что-то невнятно проговорил ей в ухо, какие-то нежные, горячие слова, она засмеялась, упираясь руками ему в грудь. Наконец она высвободилась, одернула и погрозила пальцем.

– А вы шустрый. Мы так не договаривались. У меня есть друг, а у вас жена, ведь так? – она говорила тихо, почти шепотом.

– О чем вы? Сейчас мы одни во всем мире. Мы одни – это объективная реальность, данная нам в ощущениях.

– Какой вы умный, я даже ничего не поняла, – она смотрела на него не мигая и не двигаясь. Он снова поднес её ладонь к губам, и в этот момент раздался тихий, но довольно нахальный стук. Юлия высвободила руку, включила свет и распахнула дверь. На пороге стоял Красильников.

– Юленька, дай взаймы. В счет будущих доходов от моего скелета и ихнего вивария, – он кивнул в сторону Седлецкого.

Юлия достала из сумочки бумажную купюру и протянула Красильникову:

– Аркадий Федорович уезжает, может быть вам что-то нужно ещё спросить?

– Мы уже договорились. Спасибо, золотой ты человек. – Красильников грозно покосился на Седлецкого и медленно удалился.

Юлия встала и подошла к окну.

– Что это он такой сердитый? – удивился Седлецкий.

– Может быть что-то сказали не так. Подумайте, вы же психолог. Давайте прощаться, а то дядя Ваня опять постучит, – голос её стал сухим и серьезным.

Они вышли на лестницу, касаясь друг друга плечами, и Седлецкий долго потом сидел в машине, не желая стряхивать с себя эти прикосновения. Он посмотрел на третий этаж. На занавешенном оконе виднелась её тень. Смотрит ли она на него... Надо было оставить фуражку, забыть её в прихожей и сейчас вернуться. Да, но скорее всего ему открыл бы дядя Ваня, этот скелетоноситель. Седлецкий помедлил ещё секунду, повернул ключ зажигания и включил ближний свет.

Юлия смотрела во двор, ей все казалось, он что – то забыл и вернется. Что за жизнь-то пусто, то густо. Окружающий мир так суетлив, так удручен заботами, так раздражен. Никому не приходило в голову остановиться, вглядеться в нее, понять и увидеть за яркой внешностью и уверенной походкой усталость от обыкновенного одиночества. И вот, сегодня утром в госпитальном дворе Олег Иванович сделал ей предложение. Он был такой серьезный, бледный, то ли от волнения, то ли от лечения. Она просто не смогла ему возражать, хотя и согласия не дала. Он очень милый, интеллигентный человек и с ним приятно. Потом откуда-то свалился этот бравый гусар. И теперь ей кажется, что она его знает давным давно и даже незаметно перешла на короткое Аркадий. Наверно прав Олег Иванович: существуют родственные биополя, притяжение душ, магнитное узнавание. Случайно оказавшись рядом, такие люди испытывают неудержимую тягу друг к другу. И так легко сближаются, и так больно потом расстаются...

Убедившись, что машина выехала на улицу, она присела к столу и открыла книгу.

Глава 7. ПРОВЕРКА

В понедельник на узел связи пришла шифровка о комплексной проверке института, председателем комиссии значился Огородов, сдержал-таки свое обещание Чеперов. А через несколько дней прибыла и сама комиссия.

Василий Георгиевич Огородов был крупным специалистом в области социальной гигиены. Именно он разработал научно обоснованную классификация всевозможных отходов и одним из первых указал, что нечистоты следует делить на твердые, жидкие и газообразные.

В дальнейшем вместо слова "мухи" он ввел в науку новое понятие-"мушиный фактор", чем произвел революцию в изучении поносов. Результатом этих упорных изысканий стала кандидатская диссертация, а потом и докторская. На этом его научная карьера прервалась, и последние двенадцать лет в связи с превратностями казенной службы он занимался инспекционными проверками войск. Десять месяцев в году он находился в командировках, возглавляя проверочные комиссии. Неудивительно, что они ему порядком надоели. Верный научному подходу, а также от скуки, недостатки, которые обнаруживались на проверках, он разбил на три группы. К первой им были отнесены недостатки системные, зависящие, как он уверял, от идиотизма, заложенного в любую систему, а не только в нашу. Во вторую группу он включал недостатки интеллектуальные, зависящие от непреодолимой склонности многих начальников к легкомыслию и даже к глупости. К третьей группе он относил недостатки бумажные, самые поверхностные, то есть те, которые обычно и попадают в официальные бумаги: приказы и акты.

При желании и навыке, а также по указанию свыше в любом учреждении всегда можно обнаружить в столовой – антисанитарию, на складе – недостачу, в финансах – растрату, в науке – мелкотемье, в руководстве – бюрократизм и бумаготворчество. Для этого можно было даже не выезжать из Москвы и не мучить проверяемых.

Никогда не забыть ему первую свою комиссию. Это было двенадцать лет назад, в разгар длинных речей, которые горячо одобряло все прогрессивное человечество. Клюнул и Огородов. По простоте душевной он слишком буквально понял слова руководителей и бросился на борьбу с пороками. Как истинный ученый, он решил не просто бороться с недостатками, а искоренить их вовсе. Все, что его возмущало: портянки, похожие на половые тряпки и вызывающие гниение ног; кургузая униформа, в которой солдаты трясутся от холода зимой и киснут от пота летом; белье, в котором они выглядят, как обитатели ночлежек; спальные помещения, в которых от скученности такой воздух, что дохнут мухи, – весь этот копеечный солдатский быт был им проанализирован научно и экономически. Он подсчитал, что стоимость даже ста миллионов пар носков для солдат обойдется ми-нистерству дешевле одного генеральского самолета. Он вычислил цена нормального рациона, от которого не вываливаются зубы и не возникает гастрит, и показал, как прекрасно действует и как дешево обходится горячая вода в автопарках и казармах. Приводил он в пример и агрессивный блок НАТО, который содержал своих кровавых наемников как родных детей. Живущий в антисанитарных условиях, больной и грязный солдат не может быть полноценным защитником государства, уверял в рапорте Огородов.

Председатель комиссии долго разглядывал автора, гадая, откуда к ним прислали такого чудака.

– Вы где раньше служили? Что-то я вас не встречал до сих пор, наконец сказал председатель.

– Занимался наукой.

– Что-то не заметно. По крайней мере в глаза не бросается. А здесь на востоке вы раньше не бывали?

– Нет, впервые.

– А не хотите ли здесь послужить? Претворить, так сказать в жизнь свои замыслы в одном из отдаленных гарнизонов, – голос председателя был мягкий, но от самих слов повеяло забайкальским холодом. Огородов разволновался.