Текст книги "Генерал и его женщина"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Конечно.

– У нас до обеда деловая встреча, довольно скучная, со Зверевым. А часа в три мы освободимся. . .

– Он вас ждет в час дня, я договорилась. Только, уговор, там не обедайте. Я приготовила обед и буду вас ждать. Иначе рассержусь.

– Торжественнно обещаем, – сказал Петрунин.

– У вас, говорят, сегодня митинг? – поинтересовался Ликунов. – А вы не хотите с нами, Юленька?

– Спасибо, мы с дядей Ваней в магазин. Каждому свое. Мы уже собрались. Чаю хотите? Это быстро.

– Хорошая идея, – согласился Петрунин.

– Олег, надо идти. Мы должны быть там.

– Зачем только я тебя сюда выписал, на свою шею. Сам бы управился. И чай бы попил, – Петрунин погрозил кулаком и шагнул к двери, – до встречи, Юленька.

Площадь, размером с теннисный корт, была битком набита людьми. Народ бушевал.

Петрунин и Ликунов устроились в стороне и приготовили блокноты, чтобы ничего не забыть.

На самодельную трибуну забрался молодой парень в джинсовой куртке. Он говорил громко и почти совершенно без глаголов:

– Тоталитарная система, мать ее! Партия, мать ее! Демократия, мать ее! Партократы, бюрократы, либералы! Долой это дело! Куда эти Сусанины нас завели, японский городовой?

Толпа одобрительно гудела. Ораторы стаскивали друг друга с трибуны, иногда начинали одновременно, получался как бы дуэт. Учтивостью и многословием никто не страдал. Петрунин чувствовал, как и в него проникает какая-то безумная сила, какое-то дикое нетерпение. Он едва успевал записывать. Над головами веял крепкий водочный дух. Все были заведены до предела. Он чувствовал необыкновенный душевный подъем. Он мысленно назвал это психологическим резонансом. Весь народ настроен на одну и ту же волну, в этом всеобщем подъеме каждый – частичка огромной, родственной силы, единого национального духа, в восторге, почти со слезами на глазах думал он, описывая карандашом свои чувства.

– Цены кто просил поднимать? Для того что ли выбирали? Теперь просят, затяните пояса мужики. Долой родное правительство! Долой одноразовое питание!

– Долой торгово-легавую мафию!

– Долой прожиточный минимум! Где отцы города, в кровь их всех с наждаком?

– Петрунин чувствовал, как энергия толпы вливается в него, как растет нетерпение и ярость.

– Мужики, менты идут! Менталитет прет, атас! Давай в сквер. Там воздуху больше. . .

Толпа качнулась и, закручиваясь, как от вихря, начала переливаться в проезд, соединяющий площадь с просторным сквером.

Петрунин едва успел посторониться.

Рядом стоял Ликунов и строчил в блокнот.

– А это что за контра? – на них показывал пальцем какой-то здоровяк с бутылкой, как с гранатой, в руке и безумными глазами.

Вокруг мгновенно собралась толпа.

– Ты за кого? – спросил здоровяк Петрунина, – за левых или правых?

– Я за интернационал, – вырвалось у Петрунина.

– Усохни, пережиток! – верзила приблизился и поднял руку.

– Я пошутил, – выпалил Петрунин, но было поздно: кулак молотом ударил по голове.

– Юля. . . – пролепетал, падая, Петрунин. Рука неудачи снова взметнулась над ним, настигла и покарала – чтобы не отвлекался. В глазах полыхнул взрыв света, посыпались разноцветные искры, и он провалился в темноту. Он не слышал ни топота ног, ни ругани, ни проклятий Ликунова, рухнувшего рядом. Толпа выплеснулась в сквер, и здесь на просторе началась драка. Бились кулаками, бутылками и длинными рейками, вырванными из палисадников. Теперь уже бились просто так, без политических соображений.

Штаб общественного спокойствия, наблюдавший схватку из окна, дал добро на действия милиции и скорой помощи.

Загудели сирены специальных машин-синих милицейских и белых медицинских. Минут через пятнадцать площадь и прилегающий к ней сквер опустели: митинг кончился. Штаб с удовлетворнием констатировал, что погибших не было, торговля за утро выполнила месячный план, а сорок семь человек, получивших телесные повреждения, организованно доставлены в ближайшие лечебные учреждения и вытрезвитель.

Петрунин и Ликунов – оба с сотрясением мозга-были отправлены в лечебный корпус пентагона у "Чистых Ключей".

– Закон парных случаев, – философски заметил дежурный военный врач, направляя их на рентген.

Глава 4. СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ ВИЗИТ

В понедельник заместитель начальника НИИ Роман Николаевич Кронов прибыл на работу одним из первых.

Он не спеша поднялся по широким ступеням главного корпуса: коренастый, светлоголовый – от природы и от возраста, с большим, иссеченым морщинами лбом и неожиданно молодым, колючим взглядом голубых глаз.

Летнее утро играло солнечным светом и изумрудной зеленью. Плоские казенные здания института выглядели сегодня приветливее.

Он вспомнил точеные фасады Невского проспекта – жемчужные колонны, пастельных тонов здания, светлые барельефы и скульптуры, прохладное дыхание Невы, крики чаек у Литейного моста... А может быть он просто стал привыкать к новому месту?

Кронов открыл тяжелую дверь и направился в свой кабинет. По дороге заглянул в канцелярию, которая работала с восьми утра.

– Девочки, доброе утро. Головки не болят? Что новенького?

– Здравствуйте, Роман Николаевич, – рослая начальница канцелярии подняла голову от пачки подшивок, – есть одна бумаженция из Москвы, я положила в вашу папку.

– Тоже верно, подумал Кронов: если у нас шифротелеграммы зовут шизограммами, то в канцелярию должны приходить именно бумаженции, а не документы.

– Какие будут указания? – спросила Екатерина Петровна.

– Не перерабатывать. Это сейчас основная задача. Берегите энергию, впереди – тяжелые времена.

– Напугали, Роман Николаевич, у нас легких никогда не было.

Он прошел в кабинет, открыл форточку, привычно надел белоснежный халат и встал у окна. Отсюда было видно, как на центральной аллее один за другим появляются сотрудники института. Год назад Кронов занимался подбором кадров для его ведущих продразделений и пересмотрел десятки личных дел. Эту нудную работу он скрашивал астрологическими примечаниями и теперь при виде своих сотрудников в голове невольно возникала смесь анкет, аттестаций и гороскопов.

Вот у центрального корпуса остановился заместитель начальника института по научной работе Сергей Павлович Деревянов.

Высокий, преувеличенно серьезный и молчаливый. Рожден в год собаки под знаком близнецов, поэтому дисциплинирован, лишен чувства юмора, предан начальникам и работает за двоих. Получив задание, старается выполнить его как можно быстрее и становится порывистым и суматошным.. Опубликовал два десятка статей, из них половину – под фамилией прежнего начальника, за что был направлен с повышением в институт. Взысканий не имеет. Иностранными языками не владеет. В институте занимает комнату в общежитии, семья проживает в Москве. Эмэнэсы зовут его "Зэ-пэ-дэ", то есть, Зам-по-дереву.

К Деревянову подходит энергичный Михаил Борисович Орловский, психиатр, начальник спецотделения. Высокий, стройный, общительный. Обладатель короткой "под ежик" прически, густого баритона, простецких манер и настороженного взгляда. Родился в год лошади под знаком льва. Склонен несколько преувеличивать свои научные возможности, поэтому диссертация посвящена лечению алкоголизма. В последнее время занимается кодированием сознания.

К ним приблизился Николай Константинович Жарков – начальник лаборатории моделирования. Кронов усмехнулся, увидев своего однокашника. Худощавый среднего роста, он был одногодок Кронова, но из-за быстрых суетливых движений и сохранившейся шевелюры выглядел моложавее. Закончил множество курсов и два дополнительных факультета – математический и философский. Обладатель целого чемодана дипломов. До сих пор постоянно что-то изучает, ездит по конференциям и выставкам. Любитель схем, формул, медицинского спирта и песен под гитару. Часто публикует непонятные статьи в кибернетическом сборнике.

В поле зрения появляется заместитель начальника института по работе с личным составом Аркадий Федорович Седлецкий. Они энергично здороваются, обнимаются, похлопывая друг друга по бокам. Среднего роста, крепыш с молодцеватой посадкой головы. Под акуратными усами – белозубая с позолотой улыбка. Брюки отглажены, туфли блестят. Любит военные ритуалы, после трехсот граммов начинает выпивать стоя и говорить: "честь имею, господа офицеры". Локоть поднимает до уровня плеча, даже если пьет минералку. Супруга вместе с семнадцатилетней дочерью временно живут на старом месте: заканчивают среднюю школу. Взысканий не имеет. Иностранными языками не владеет, научных трудов нет. Прибыл в институт с должности заместителя начальника санатория по работе с личным составом, на которой получил хроническое отвращение к трудовой деятельности. Родился в под знаком стрельца, неравнодушен к женской красоте, склонен к удали. Эменесы зовут его "Вэ-бэ-гэ", то есть, Всадник-без-головы.

Аллею почти бегом пересек Владимир Николаевич Шаронов. Направился к виварию-кормить барана. Единственный старший научный сотрудник, которому не исполнилось тридцати. Владеет английским и немецким. Разработал новый препарат и предложил его десантникам. Сильнейшее средство для снятия страха и стимулирования работоспособности. На испытаниях выявилось побочное действие: оказалось, препарат заодно усиливает половое влечение. Комиссия предложила устранить недостаток. Импотенция – не наша проблема, заявил председатель, сам посуди, кто станет отвечать за боеготовность десанта, если после твоего препарата мужики побегут не в атаку, а к девчатам? Для узкого круга ограниченных лиц-это дело нужное, но для нас – нежелательное и даже опасное. И Шаронов расстроился. Эх, молодость, молодость, сколько пройдет времени, пока до неё дойдет, что в жизни главное.

Наконец появился начальник института Андрей Васильевич Сазонов. Крупная голова с темными вьющимися волосами и едва заметной сединой. Темные глаза иронически прищурены . В разговор вступает решительно. Любит озадачивать подчиненных вопросами типа: "А вы почему здесь, а не на рабочем" месте?

Сазонова сопровождали два дежурных: ответственный и обычный. Статус ответственного дежурного был введен недавно по указанию свыше для усиления дежурной службы в выходные дни. В смену он первым приходил на работу и последним покидал её. Спать разрешалось дома. В связи с появлением ответственных дежурных военный люд сразу же окрестил обычного дежурного безответственным. Нововведение всем понравилось: теперь при любом ЧП возникала неразбериха и трудно было отыскать виновных: обычный дежурный ссылался на ответственного, тот на-вышестоящий штаб, а там – на своего ответственного.

Кронов вернулся к столу и взял сводку о поступивших.

Жителям Новозаборского района с медициной повезло: они попадали не в простую больницу, а в научный институт. С апреля начали поступать мотоциклисты с переломами черепа и бедер. Пришлось для них выделить отдельную палату. Ближе к маю добавились автомобильные травмы и драки. Народ, как мог, заботился, чтобы сотрудники института не теряли квалификацию и имели материал для научных изысканий. Люди падали с высоты, били друг друга по голове, кололи ножами, стреляли. Кронову нередко приходила в голову мысль: а не ведется ли в районе Новозаборска необъявленная война? Сколько конструкторских бюро и заводов медицинской аппаратуры, сколько специалистов и приборов занято только тем, чтобы выхаживать этих солдат невидимого фронта. Любителям статистики надо чаще бывать в отделениях неотложной помощи, тогда они не станут ломать голову, почему мужская жизнь столь коротка, подумал Кронов. Он пробежал глазами список поступивших с митинга. В воскресенье институт принял двадцать пять человек. Среди них даже два писателя. Оба – с сотрясеним мозга. Появился новый вид поврежденных – политические, отметил он.

Решив, что Сазонов добрался до своего кабинета, Кронов наклонился к настольному селектору и нажал кнопку связи.

– Андрей Васильевич, доброе утро, Кронов докладывает. . .

– Привет, Роман. Какие новости?

– Утром по телевизору выступал астролог и официально каркал про тяжелый день.

– Естественно, что он ещё может сказать? Я не был раньше силен в математике, но теперь, наконец, понял физический смысл бесконечности.

– Поделись, Андрей Васильевич.

– Это значит, что несмотря на то, что сегодня плохо, завтра будет ещё хуже. Ну просто хуже некуда. И тем не менее послезавтра будет ещё хуже. А потом ещё хуже, и так до бесконечности. Как с поступившими?

– Нормально. Бессмертный народ. Будто специально создан для экспериментов.

– Зайди ко мне после дежурных.

Спустя полчаса Кронов вошел в кабинет Сазонова. Тот сидел за столом и хмуро перебирал бумаги.

– Что так долго?

– Обобщал сводку. Вот, посмотри, – Кронов раскрыл красную папку, всего поступило двадцать пять человек, все с воскресного митинга. В основном ушибленные раны головы и тела. Три ножевых ранения в живот. Трое с переломами нижних челюстей, у двух – скальпированные раны головы, у шестерых – ушибленные раны лица, два сотрясения мозга – у писателей.

– Как у них дела?

– Состояние удовлетворительное.

– Дай команду, чтобы подготовили подробную справку по ним: кто, откуда. . . Почему здесь, а не сидят дома, не пишут шедевры, как положено. Мало ли что, вдруг сверху запросят.

– Не влетит нам, что набрали столько гражданских? – Кронов кивнул на сводку, – была директива...

– Ну и что директива? Составить бумагу – раз плюнуть, а мы должны мучиться. Звонил завгорздравом Новозаборска, просил помочь. Я ж не пошлю его на хрен.

Загудел зуммер селектора. Сазонов снял трубку. Звонил дежурный.

– Только что из Москвы передали, Андрей Васильевич. К нам выехал замминистра обороны. В десять тридцать будет здесь.

Сазонов покосился на часы: было ровно десять.

– Какой замминистра, кто именно?

– Не знаю, я думал, что вы знаете.

Сазонов посмотрел на Кронова, тот недоуменно пожал плечами.

– Вот что, звони-ка обратно, уточни кто именно едет, с кем и зачем: лечиться или... Потом доложишь, – Сазонов выключил селектор, вышел из-за стола и приблизился к окну. Скорее всего, Барабанов, наконец, решил он. Тот всегда интересовался их делами, помогал со строительством и оснащением. Даже перефутболил бетонный четырехкилометровый забор, с какого-то полигона. Неплохой мужик, но уж очень резкий. Давно не был у них. Решил, наверно, проскочить с дачи, переел деликатесов и теперь мучается от изжоги.

– Ну, что скажешь? – Сазонов повернулся к Кронову.

– Думаю, это Барабанов. Прямо со своей дачи. Не спится юному ковбою, сказал тот.

– Скорее всего, так оно и есть. Астролог твой, стервец, накаркал все-таки, – проворчал Сазонов.

* * *

Молочного цвета "Волга", которую – в связи с курсом на демократию Барабанов завел вместо роскошного лимузина, подкатила к центральному корпусу ровно в десять тридцать. Высокого гостя встречало командование института. Впереди стояли Сазонов и Кронов, в двух шагах за их спинам замерли крепыш Седлецкий и долговязый Деревянов. Каждый – с выражением крайней озабоченности на лице – гадал о причинах неожиданного визита и готовился к неприятностям.

Выходить из "Волги" было неудобно: надо было наклоняться и выбираться, как из норы. Вначале из открытой дверцы выставились ноги в блестящих ботинках. Потом появился и сам Барабанов.

После обычной церемонии доклада он бросил небрежное "Здравствуйте" и двинулся к пищеблоку. Судя по началу маршрута, ничего хорошего визит не сулил.

Молчаливая и печальная процессия в мундирах направилась следом. В столовой носились по коридору одетые как попало солдаты кухонного наряда, гремели бачки, пол был жирный и скользкий. Заведующий столовой прапорщик Яковлев, важный и медлительный, заметил их только в варочном цехе и выпучив глаза от напускного страха, принялся докладывать:

– Товарищ заместитель министра. . .

– Довольно, – повелительным жестом остановил его Барабанов, – скажи-ка лучше, сколько стоит бачок, с которым вы так варварски обращаетесь?

– Не могу знать, товарищ заместитель министра, – не задумываясь отрапортовал Яковлев.

– Плохо... А термос?

– Не могу знать.

– А чайник?

– Не могу знать, – теперь уже не на шутку перепугался Яковлев.

– Ну, ну. Как твоя фамилия?

– Не могу знать, – в ужасе твердил Яковлев.

– Все ясно, – Барабанов махнул рукой и направился к выходу.

– Пищеблок застойных времен, – заключил он уже во дворе и, повернувшись к сопровождающим, продолжал. – Какое уж тут реформирование...

Двинулись к исследовательской зоне.

В компьютерной лаборатории их встретил Жарков. Поблескивая очками, он доложил Барабанову, чем занимвается лаборатория, и пригласил осмотреть технику. Знал, куда вести. При виде компьютеров больших начальников обычно охватывает робость и боязнь опростоволоситься. Чтобы не показаться темнотой, они делают вид, что все понимают и не задают лишних вопросов. Прогресс есть прогресс, какие тут могут быть вопросы, если ты умный человек.

В госпитальной зоне заместитель министра дальше приемного отделения не пошел, ограничившись путанным докладом дежурного.

– Территорию так и не окультурили. Надо клумбы, цветники разбить. Обуютить как-то, – ворчал Барабанов.

Спустя час они вновь остановились у белой "Волги". Обедать в институте Барабанов отказался, сославшись на неотложные дела.

– Подытоживая все, что мы с вами видели, я вам вот что должен доложить. Расстроили вы меня, товарищи. Элементарного порядка нет. Безответственность и благодушие. Давно я у вас не был и не ожидал такого. От каждого второго разит перегаром. Это называется научные сотрудники, интеллектуалы.

– Выходной же был, товарищ заместитель министра, – с явной обидой за народ сказал Седлецкий, – офицеры погусарили немного, к сожалению. А с другой стороны, не по митингам же мотаться. Уж лучше в кругу семьи, по маленькой. Водка вонючая пошла, просто беда.

– А вы для чего?

– Я меньше месяца здесь, к сожалению.

– Это не оправдание. Мы вам создали здесь целый отдел. Направили опытных работников, из числа сокращенных в Москве. Моральный дух коллектива – это ваша обязанность. Дежурный ваш ходит, как сонная муха.

– Они всю ночь помощь оказывали, из города много травм поступило, громко, почти вызывающе бросил Сазонов.

– В Новозаборске, товарищ заместитель министра, митинговали. Правые, левые и прочие друг другу скальпы снимали, – скороговоркой принялся пояснять Седлецкий.

– Почему принимали гражданских? – Барабанов нахмурил брови.

– Местная власть просила, – сказал Сазонов.

– Мы с этим ещё разберемся. Режимный институт загружать пьяными демонстрантами... Не хватало, чтобы там ещё оказались какие-нибудь писаки.

Сазонов и Кронов молча переглянулись.

– ...В исследовательском корпусе, – продолжал Барабанов, – никакого порядка и вообще, и если смотреть со стороны. . .

– А вы не смотрите со стороны, – внезапно и для всех, и тем более для себя, – перебил его Сазонов, – со стороны слишком большое преломление.

– Что вы имеете в виду? – в голосе Баранова зазвучал металл.

– Законы физики. В прошлом году меня и Кронова уговорили, в том числе и вы, подписать акт о готовности института. Уговорили, потому что обещали срочно начать строить ещё два корпуса, которых нам не хватает. У нас сейчас все уплотнено до предела. Теснота. Водозаборная система и электропитание на пределе возможностей. Производительность очистного блока ниже, чем требуется. Конечно, теперь можно и со стороны смотреть. Где все эти обещания?

– Зато у нас есть новый исследовательский институт. В тяжелейших условиях мы сумели вырвать на него средства. И, между прочим с генеральской должностью. Это надо понимать. Я сейчас говорю не о тесноте, а об элементарном порядке. Имейте в виду: разваливать институт вам никто не позволит, – Барабанов окинул всех по очереди тяжелым взглядом, и добавил. Ну что ж, до свидания. Расстроили вы меня, – он взял под козырек и забрался в машину.

Мелькнули и скрылись красные лампасы и блестящие туфли. Дверь хлопнула, как выстрел, и "Волга", постепенно набирая скорость, покатила по бетонке.

"Я вас люблю, мой полководец строгий, за блеск погон и ширину лампас, но отчего, вас встретив на дороге, так хочется одеть противогаз? ", мелькнуло у Кронова в голове. Когда-то его часто посещали рифмованные мысли, в основом восьмистишия. Потом, со временем строфы стали короче, две-три строчки без начала и конца. Мысли от службы то ли прессуются, то ли укорачиваются, решил Кронов.

"Волга" въехала в лес, мелькнула между темными соснами и скрылась из глаз.

– Лучшая в мире пыль – это пыль из-под колес уезжающего начальника, пробормотал Седлецкий старую военную пословицу.

– Ну, что скажете? – Сазонов повернулся к подчиненным.

– Не так уж у нас плохо, Андрей Васильевич, – сказал Седлецкий. Он, хотя и прибыл недавно, но уже чувствовал себя патриотом института.

– Это все лирика. У кого какие предложения, чтобы мне вас не собирать лишний раз?

– Разрешите? – начал пунктуальный Деревянов и открыл блокнот, – я думаю, надо составить план реализации указаний заместителя министра.

– Прекрасно. Вот вы этим и займетесь. Сколько вам надо для этого? Дня достаточно?

– В общем-то да, но я думал, что такой документ целесообразнее подготовить Роману Николаевичу.

– Что за фантазии, – перебил Кронов, – Тебе что, делать нечего? Какой ещё план? Какой можно составить план, если были одни втыки? План устранения неустранимых замечаний? Да и Барабанов ничего такого не требовал.

– План отставим. Недостатки каждый записал, вот и устраняйте, – сказал Сазонов..

– Весь день теперь пойдет под откос, – заключил он, когда Седлецкий и Деревянов ушли.

– Против лома нет приема, – Кронов взглянул на Сазонова, – напрасно ты полез в бутылку. Только обострил ситуацию.

– Знаешь, надоело. Находит иногда последнее время. Так и хочется не просто закусить удила, но и перекусить их совсем к чертовой бабушке.

– Ты так никогда не станешь дегенералом.

– Возможно. У меня в этом плане появилось какое-то служебное извращение: меня стали раздражать начальники и совершенно не беспокоят подчиненные.

Они подошли к первому корпусу и остановились перед дверью.

– Зайдем ко мне, – предложил Сазонов.

В кабинете было прохладно. Сазонов прикрыл окно и сел на диван у журнального столика.

– Я понял вот что: как бы мы себя не вели и что бы ни говорили, он бы нас все равно выдрал. Он сюда именно за этим и приехал. Непонятно только, зачем ему это нужно.

– Желчь после выходного разыгралась. Может гепатит у него? Надо узнать обстановку в Москве. Я позвоню Чеперову. Он выяснит. Все равно докладывать о визите высокого гостя.

– Доложить надо, – Сазонов повесил китель на спинку кресла, переключил от дежурного московский телефон и, открыв справочник, начал набирать номер Чеперова.

Умеет, однако, драть подчиненных заместитель министра, надо отдать ему должное – профессионал, подумал Кронов. Он встал и подошел к окну. Сквозь литую фигурную решетку и свежую листву просвечивала серая гладь бетонной стены.

– Держи. Чеперов на связи, – Сазонов протянул трубку Кронову.

– Привет, начальник, Кронов докладывает.

– О, Роман, привет.

– Как жизнь?

– Все хуже и хуже. . . А у вас как дела?

– Отлично, за исключением пустяка, – Кронов посмотрел на Сазонова.

– Неужели есть места, где все идет отлично? Даже завидно. А что за пустяк?

– Нас навестил Барабанов. О чем тебе и докладываю.

– Ничего себе! А подробнее.

– Ругал.

– Как, по отечески или всерьез? И за что?

– Недоперестроились. Идем к рынку, но не в ту сторону.

– Так. Интересно. Начальнику управления докладывали?

– Нет еще, решили вначале поговорить с тобой?

– У меня никакой информации. А сам как думаешь?

– Избиение младенцев. Средней степени тяжести. С заранее обдуманными намерениями. Решил поразвлечься и прямо с дачи – к нам.

– Слишком большой крюк для такого развлечения. Отодрать кого-нибудь он мог и в Москве. Вообще-то это не телефонный разговор.

– Леня, вот и я об этом. Сейчас двенадцать тридцать. В пятнадцать в Новозаборск идет прямая электричка. А на станции я тебя встречу. Пол-пятого ты уже будешь у нас. Сходим в сауну, поправим пошатнувшееся здоровье. Посидим у меня. Сашка моя шашлык приготовит. Заодно поможешь нам разобраться во всей этой ерунде. Приготовим фирменный коктейль. Вернешься утром, а Валентине твоей позвоним прямо от меня. Ну как?

– Мысль хорошая, но... Нет, не могу.

– Заодно возьмешь и себе. А то испарится, давно стоит.

– Сколько?

– Три по пятьсот, – Кронов посмотрел на Сазонова и подмигнул.

– Заманчиво... Но я, честно говоря, не созрел. Слишком неожиданно. Надо подумать... – Чеперов явно боролся с соблазном.

– А повод? – после некоторого молчания, наконец, произнес он.

– Замминистра. Теперь ты должен приехать и разобраться, причем на месте. Оказать нам помощь как представитель вышестоящего штаба. А как иначе? Подведомственное учреждение все-таки. Ну что, пьянству бой?

– Эх, чего не сделаешь ради друзей, – решительно произнес Чеперов. Придется ехать. Пьянству – бой. Давно я у вас не был.

– Вот именно. До встречи на станции. – Кронов положил трубку и повернулся к Самсонову, – хороший парень товарищ Леонид, но истиный аппаратчик – берет даже с друзей, правда, спиртом. За информацию придется платить, рынок. Полтора литра нашего напитка – клад для бедного московского чиновника.

– Ладно, только с условием-просто поговорим. Не делай из мухи слона, а точнее-из Барабанова мамонта. Мелочи все это. Не суетись. Имей самолюбие. Если за этим что-то кроется, рано или поздно это выплывет. У нас и без того забот хватает. Пусть он сам суетится, – Сазонов поднялся. – Дай команду, пусть приготовят сауну. Я пока доложу о налете в управление.

Глава 5. "ЛОШАДЬ ПРЖЕВАЛЬСКОГО"

Они сидели на верхних полках, как большие голые птицы на нашестях сгорбившись и ухватившись ладонями за обжигающие края: дородный Сазонов, даже в таком виде похожий на начальника, рядом – плотный, красный, как вареный рак Кронов и худой, длинный Чеперов. Кронов молча смахнул пот с лица. Белые пучки волос паклей торчали над медно-красным лицом.

– Человеческая кожа за сутки выделяет двести грамм сала. Без всякой парилки, просто так. А здесь ещё больше, – Кронов похлопал себя по животу.

– Никогда бы не подумал, – удивился Чеперов.

– Это у нормальных людей. Наша выделяет маргарин, – заметил Сазонов.

Освобожденные от усталости сухим жаром и ледяной купелью, они обмотались простынями и прошли в массажную, где был накрыт ужин. Чеперов нацепил очки, оглядел стол и потер руки:

– Все по-научному. Что значит фирма. Никакой кризис вам не страшен.

Сазонов взял ледяной запотевший флакон из-под противошокового раствора и наполнил стаканы коричневой жидкостью.

– Что это? – спросил Чеперов.

– Коктейль, "Лошадь Пржевальского" – спирт с пепси колой.

– А почему лошадь? – удивился Чеперов.

– Эмэнэсы придумали. Можно контролировать состояние: если "Пржевальского" не выговаривает, значит хватит. Очень удобно . И цвет гнедой. А вообще, смесь бесполезного западного напитка с отечественной взрывчаткой, – пояснил Кронов, встряхивая флакон.

– Или так: русского энтузиазма и американской деловитости, – добавил Сазонов.

– Тогда сдаюсь, – Чеперов поднял длинные худые руки.

– Темнота. Ничего они там в Москве не знают. Страшно далеки они от народа. Как декабристы, – покачал головой Кронов.

– Нет уж, в этом мы разбираемся. Центральный аппарат. Алконавты. Профвредность. Иногда мне кажется, что у меня внутри не печень, а огромная вонючая спиртовка, – Чеперов показал большим пальцем на живот.

– Итак, друзья. – Сазонов поднялся, – за встречу.

Стаканы взметнулись вверх, потом дружно стукнули по столу.

– Закуской не увлекаться, – предупредил Сазонов, – это я вам как токсиколог говорю. Если пить по-научному, то между первой и второй рюмкой должно пройти не более тридцати секунд. Иначе они в организме не найдут друг друга.

Они выпили ещё по одной, на этот раз за укрепление воинской дисциплины.

Самсонов подвинул ближе к гостю тарелку с бутербродами.

На белый хлеб была намазана густая желтоватая напоминающая паштет масса.

– Новый паек для космонавтов, находится у нас на испытании, – пояснил Кронов, – так что ты не просто закусываешь, а участвуешь в эксперименте.

– А, – Чеперов махнул рукой, – вся наша жизнь – эксперимент. Не ясно только, кто пишет протокол. Так что давай. А мы не взлетим?

– Не должны, – бросил Кронов.

– Так что он у вас накопал, Андрей Васильевич? – Чеперов повернулся к Сазонову.

– Ничего конкретного. Просто все плохо. Абсолютно все.

– Значит и мне попадет рикошетом, – задумчиво произнес Чеперов.

– Думай, Леня, думай, думай, для того и голова, – сказал Кронов.

– Я прелагаю ещё по одной, – Сазонов наливал в стаканы и одновременно говорил, – я предлагаю выпить за двигатель нашего прогресса, без которого мы бы ни институт во-время не открыли, ни науку бы не обеспечили, – он поднялся и, покачнувшись, закончил: Выпьем за спирт, за это прозрачное изобретение темного средневековья. Изобретатель наверняка думал о нас, о будущих жителях далекой холодной страны. Он догадывался, что здесь спастись можно только спиртом.

– Вот это тост! – просветленно протянул Чеперов.

– А что ты думаешь! – Кронов выпил, поморщился и после паузы продолжил: Монтаж аппаратуры – за спирт, ремонт – за спирт, даже зверей в виварий достаем за спирт.

– А асфальт вокруг склада? – добавил Сазонов.

– И асфальт, и асфальтовый каток, он, кстати у нас так и остался, забыли мужики, решили, наверно, что и его пропили, – все за спирт. Это наше алкогольное золото.

Сазонов поднялся:

– Коллеги, я буду собираться, мне надо уходить, а вы сидите, сколько сможете. Роман, все выключишь и ключ заберешь с собой. Завтра разберемся.

– Еще по одной? – спросил Кронов после ухода Сазонова.

– Наливай.

– Что новенького в верхах?

– В отделе ещё одну должность ввели. Подполковничью.

– Так ведь сокращение же, – удивился Кронов.

– У кого как. А ты знаешь, для чего в центральном аппарате нужен подполковник? – спросил Чеперов.

– Нет.

– Подполковник нужен для того, чтобы показать полковнику, где должен расписаться генерал.

– Молодец, – Кронов шлепнул Чеперова по голой спине.

– Наливай. Напиток на уровне мировых стандартов. Действительно лошадь.

– Так что ты думаешь, насчет замминистра? – спросил Кронов.

– Думаю, тут надо шерше.

– То есть? – не понял Кронов.

– Надо шерше ля фам.

– Поясни.

– Ты помнишь Карамова?

– Конечно, а он при чем?

– Он-то мне и рассказывал, сидели вот так же. . . Когда-то он служил в танковой армии. Войсковым врачом. Но многое знал. Начальники наши, они же, как дети, думают, что никто ничего не замечает. Командующим у них был Барабанов. А всей медициной – естественно – командовала его жена. Армейские специалисты – главный хирург, главный терапевт и другие были её номенклатурой. Строга была командующая, но справедлива. Звала по имени отчеству, помогала с квартирами, трудоустраивала жен, защищала от гнева начальников, даже в Москву выдвигала. Но, если кто-то ей не понравится: заартачится – есть же гордецы – или ещё что-то, считай, его песенка спета. Рано или поздно он оказывался в другом месте, не подозревая даже почему. В отпуск вся эта братия ходила по согласованному с ней графику. У неё тогда была маленькая дочь, так педиатр – он был слабонервный – – огда шел к ним, заранее пил валерьянку. Каждый раз приходилось не только назначать лечение, но и подробно объяснять, почему. Буквально доказывать. Как диссертацию защищать. Потом и он привык. Вот я и говорю – шерше. Может быть вы ей чем-то не угодили. Может она к Сазонову за чем-нибудь обращалась, а он проявил бюрократизм. Она – женщина впечатлительная.