Текст книги "Цена человека"
Автор книги: Владимир Романовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Летом 1974 года курс ВМСК был переведен в только что построенный учебно-лабораторный корпус академии (тот самый корпус, который в 1962 году рекомендовала комиссия Генштаба одновременно с упразднением кафедры военно-медицинской статистики). Условия размещения курса ухудшились, однако улучшились возможности по использованию вычислительной техники. В одном из выделенных курсу учебных классов была установлена мини-ЭВМ "МИР-2". Это послужило фактически началом создания учебной лаборатории вычислительной техники.
– Снова минусы и плюсы, – сокрушался Лашков. – Когда же мы будем обходиться без минусов?
Расширение учебной работы курса ВМСК почти в полтора раза, ввод новых дисциплин практически на всех факультетах и академических курсах академии сопровождались усиленной разработкой учебно-методических материалов. Велась подготовка и к совершенно новому разделу программы – принципам автоматизации управления медицинской службой. Серия лекций по этому разделу была написана Львом Евгеньевичем. Им же в этот период подготовлен ряд учебных пособий. В период отсутствия учебника по основам военно-медицинской статистики своевременным оказался выход в издательстве "Медицина" в 1974 году обстоятельного руководства для врачей "Санитарная статистика", написанного Львом Евгеньевичем совместно с известным медицинским статистиком профессором А.И.Мерковым. Эта книга и по сей день остается настольным руководством для тысяч отечественных и зарубежных научных медицинских работников и практических врачей.
В 1975 году Лев Евгеньевич со своими сотрудниками подготовили и провели всеармейскую конференцию на тему: "Кибернетика и военная медицина". В ней участвовало более 150 человек из разных учебных и научно-исследовательских учреждений как Министерства обороны, так и других министерств и ведомств. Стало очевидным, что курс военно-медицинской статистики и кибернетики имеет высокий авторитет среди специалистов не только Ленинграда и страны, но и ряда зарубежных государств. Условия для восстановления когда-то расформированной кафедры, наконец, созрели, решил Лев Евгеньевич. Налицо были и работоспособный научно-педагогический коллектив, и необходимая учебно-методическая база, и опыт обучения слушателей вычислительной технике, и значительные наработки в области автоматизации управления медицинской службой.
Глава VII.
НАЧАЛЬНИК КАФЕДРЫ
Заседание Ученого совета в Военно-медицинской академии, где в 1975 году насчитывалось более пятидесяти кафедр и научных лабораторий, впечатляющее зрелище. Торжественный свет хрустальных люстр, золото генеральских погон и полковничьих звезд, вереница медленно передвигающихся фигур в военной форме – высоких и низкорослых, стройных и тучных, уравновешенных и бойких. Солидный блеск лысин и благородное серебро седин, в легком гуле – всплески приветственных возгласов. Весь спектр выражений лиц: высокомерных, добродушных, флегматичных, озабоченных и почти по детски восторженных. Здесь были начальники клинических кафедр: терапевтических, хирургических, военно-морских, авиационных и сухопутных. Среди них главные специалисты Вооруженных Сил, представляющие почти все медицинские науки: от мудрой терапии до решительной хирургии, от пикантной венерологии до таинственной психиатрии и всевидящей рентгенологии. Многие из них лауреаты премий, академики и профессора, авторы учебников, монографий и руководств по диагностике и лечению. Здесь были представители точных наук: физики и химики, и менее точных – биологии, гигиены, эпидемиологии, организации и тактики медицинской службы.
В зале Ученого совета их ждали покрытые строгим темно-зеленым сукном два огромных стола, метров по 15 длиной, обставленные – каждый – двумя рядами тяжелых кожаных стульев. Они упирались в широкий поперечный стол президиума, образуя п-образную форму. Справа от президиума возвышалась массивная темная трибуна. Со стены, с полотен в золотых рамах взирали на собравшихся портреты корифеев медицины, её гордость – Пирогов, Павлов, Сеченов, Боткин, когда-то они тоже входили в этот зал. Вдоль другой стены старинные остекленные книжные шкафы из благородного красного дерева, заполненные тяжелыми томами.
Зал вмещал около ста человек – весь состав ученого совета и приглашенных, которых всегда было немало. Большинство приходят задолго до назначенного часа, разбиваются по группам и прогуливаются в фойе. Это самая приятная часть заседания. Здесь можно получить неожиданную информацию, услышать замечательный анекдот, посоветоваться, разведать, поделиться планами или просто отвести душу за воспоминаниями, ведь многие из них однокашники. Миловидные в строгих платьях секретарши потчуют их крепким чаем из старинного самовара и бутербродами с сыром. Здесь дух дружелюбия, товарищеских острот и расслабленности. Как перед боем. На заседании совета они другие. Ведь за каждым из них – кафедральный коллектив, за многими целая военно-медицинская специальность, научное направление или школа. Здесь уже не до шуток. Они не только первоклассные специалисты, они полпреды своего дела, борцы за его интересы. Здесь разворачивались такие баталии, что нередко случались и сердечные приступы. В зале они становились собранными, готовыми к защите и отпору, к твердости и ледяному спокойствию, находчивыми и остроумными, готовыми с улыбкой отвечать на самые ехидные вопросы и колючие реплики.
Лев Евгеньевич, теперь уже опытный профессор и главный специалист министерства обороны по военно-медицинской статистике и кибернетике, все это умел. Он был здесь своим и все-таки волновался. Перед ним стояла нелегкая задача – не только обосновать необходимость создания новой, 44-й по счету кафедры Военно-медицинской академии – кафедры автоматизации управления и военно-медицинской статистики, – это было половина дела. Ему надо было склонить хотя бы несколько человек поделиться с ним численностью своих подразделений, ведь кафедра должна быть создана в пределах существующей численности академии. В 1975 году Льву Евгеньевичу шел 51-й год. Он смотрелся как типичный профессор: высокая представительная фигура, крупная голова с густыми, с сединой прядями, добродушное с легкой иронией выражение лица, внимательные острые глаза, готовый к улыбке рот, – в нем было что-то неуловимо артистичное и благородное. И в то же время он выглядел порывистым и моложавым. Умел он и выступать – горячо и, одновременно, – гладко и аргументировано. Он остановился у окна, ещё раз мысленно прокручивая в голове предстоящую речь, он не любил говорить с листа и почти никогда не пользовался конспектами. Подошел профессор Лобастов, он уже стал генералом.
– Лева, не дрейфь, – он похлопал Льва Евгеньевича по плечу, – сам посуди, если уж я согласен, кто может возразить что-нибудь по существу? Ну, подумай.
Профессор Лобастов был прав: Лев Евгеньевич был его заместителем по кафедре, и если кто и терял от предлагаемого нововведения, так это именно он, Лобастов. В случае реализации предложения, он лишался едва ли не четверти сотрудников, нескольких кабинетов и классов. Не всякий при таких обстоятельствах стал бы поддерживать своего подчиненного, даже и старого приятеля.
– Спасибо Олег, – только и смог произнести Лев Евгеньевич.
В зале ученого совета у каждого было свое место. За столом президиума размещалось командование академии с непременным начальником политотдела, знавшим медицину в рамках школьных учебников, да и то понаслышке. Он молча водил по рядам безмятежным взглядом, видимо чувствуя себя, как на спектакле, исполняемом на неизвестном иностранном языке. Ближе к столу президиума сидели ученые мировой величины, по краям – подающая надежды молодежь. Многие из присутствующих спасли тысячи жизней – и не только во время Великой отечественной войны и локальных конфликтов, но и в мирное время – в клиниках и операционных. Это были колоритные личности, среди них были имена буквально легендарные, многих уже нет в живых, их дела ждут своих исследователей и достойны куда большей благодарности и памяти, чем только в своих кафедральных музеях и лекционных рассказах.
Лев Евгеньевич сделал блестящий доклад, однако встречен он был без особого энтузиазма. Кроме выделения численности был ещё один щекотливый вопрос: расширение преподавания математики и основ применения вычислительной техники неминуемо приводило к уменьшению учебных часов на других теоретических кафедрах. За часы здесь дрались, их сокращение автоматически вело к сокращению числа преподавателей. Дело было предельно деликатным. Даже ярый сторонник количественных методов, седовласый биохимик выступил против. Но, в конце концов удалось уговорить всех. Ученый совет утвердил и наименование и состав новой кафедры, нашел для неё и численность, и учебные часы. Однако, этим дело не кончилось, и новую кафедру пришлось отстаивать ещё раз, теперь уже в столице.
Через месяц, уже будучи в отпуске, Лев Евгеньевич поехал в Москву, с ним была и Клара Ивановна. Они разместились в двухместном номере гостиницы Центрального дома Советской Армии (ЦДСА), Клара Ивановна включила в ванной свет и ахнула: черные усатые существа опрометью бросились из раковины. Гостиница оказалась пристанищем не только военных, но и тараканов. Она не на шутку расстроилась, к тому же ей с утра не здоровилось.
– Они не придут, если спать при свете, – успокоил её опытный Лев Евгеньевич.
К утру ей стало ещё хуже, появилась слабость, болело горло и голова. Она достала из дорожной сумки термометр, который всегда брала с собой в дальние поездки. Температура оказалась тридцать девять градусов. Лев Евгеньевич встревожился не на шутку, в Москве у него была масса дел, а главное – надо было убедиться, что в Центральном управлении пропустили предложение о новой кафедре. Он набрал номер управления.
– Да, штат из академии поступил, но о кафедре там ни слова, – сказал ему генерал Могильный.
– Как же так, Василий Федорович? Что теперь делать? Как вообще такое могло случиться? – Лев Евгеньевич похолодел.
– Скорее всего, кто-то из ваших забыл включить. Или умышленно не включил... В понедельник штат уже должен быть на утверждении в Генеральном штабе. Так что сами понимаете, Лев Евгеньевич...
– И ничего нельзя сделать?
– Можно, – сказал Могильный. – Я готов помочь. Но вы должны съездить в Ленинград, подписать у начальника академии дополнительное представление, и привезти его нам. В воскресенье я вызову машинистку, она перепечатает весь штат заново...
– Ехать в Ленинград?
– Другого выхода нет. Повторяю, в понедельник штат должен быть в Генштабе... Иначе придется ждать ещё полгода. А за это время все может произойти. Ковать железо надо сейчас.
Клара Ивановна увидела его потерянное лицо и все поняла.
– Левушка, ты должен ехать. Обо мне не волнуйся, – тихо, но твердо сказала она.
– Я не могу тебя оставить в таком состоянии.
– Со мной ничего не случиться. Ты просто обязан ехать. Он все ещё колебался и молчал.
– Я тебя умоляю. Ты представляешь, как я буду себя упрекать, если все сорвется из-за меня. Мне будет только хуже.
– Не из-за тебя, а из-за академических бюрократов, – он действительно не знал, что делать.
– Я прошу поезжай. Всего один день.
– Сутки, а не день, – он начинал сдаваться.
– Я приму лекарство, отлежусь, ну, Левушка.
– Хорошо, – наконец согласился он, – только я попрошу другой номер, без тараканов.
– Дорогой, неужели здесь есть такие номера? – она слабо улыбнулась.
Вечером он уехал, в субботу был в Ленинграде, разыскал начальника академии, подписал представление и в воскресенье утром вернулся в Москву. Клара Ивановна все так же лежала в подушках на койке и тяжело дышала. Так он и метался все эти дни – между ЦВМУ МО и больной Кларой Ивановной. А в среду он узнал, что новый штат вместе с его кафедрой наконец-то утвержден в Генеральном штабе. Так они – снова вместе – оказались у истоков кафедры автоматизации управления и военно-медицинской статистики (АвтУ и ВМС).
Перед новой кафедрой возникли две дополнительные задачи: научить военных врачей основам научного управления медицинской службой и практическому использованию электронных вычислительных машин. Реализация этих, на первый взгляд простых задач была связана с решением множества проблем: и организационных, и учебно-методических, и материально-технических. Требовалось доукомплектоваться преподавателями и научными сотрудниками (штатная численность кафедры значительно выросла), обучить и сплотить новый коллектив, пересмотреть учебно-методические материалы, подготовить помещения, найти достаточное количество вычислительной техники для обучения и научных работ.
Личные планы снова были отодвинуты. Лев Евгеньевич только тяжело вздыхал, глядя на начатую уже рукопись книги "Цена войны". Именно так он решил теперь назвать эту книгу. Изучая литературу, сравнивая потери в предыдущих войнах, размышляя над моделями потерь в возможную 3-ю мировую войну, он расширил свой замысел: цена победы превратилась в цену войны.
Постепенно на кафедре начал складываться работоспособный научно-педагогический коллектив – 22 человека, около половины из них составляли молодые преподаватели, научные сотрудники и адъюнкты (Лев Евгеньевич любил молодежь). Были укомплектованы учебная лаборатория вычислительной техники и учебный кабинет, набран вспомогательный персонал. Офицеры осваивали опыт других военных и гражданских учебных заведений и научно-исследовательских институтов, стажировались в войсках, участвовали в оперативных, тыловых и военно-медицинских учениях и играх на картах. Значительно возросла учебная и научно-исследовательская работа, внедрялись новые формы и методов преподавания, связанные с освоением курсантами и врачами вычислительной техники, разрабатывались информационные модели управления для различных звеньях медицинской службы.
Преподавание на командно-медицинском отделении автоматизации управления, введенное в эти годы, являлось фактически совершенно новым разделом подготовки медицинского состава. Вот далеко не полный перечень учебных групп факультета усовершенствования врачей в этот период: будущие начальники медицинской службы соединений и объединений, начальники госпиталей, гигиенисты, спецфизиологи, токсикологи, эпидемиологи, психофизиологи, клиницисты всех профилей – (от психиатров до урологов), медснабженцы, офицеры по автоматизации управления. Ежегодно на кафедре начали проходить занятия группы руководящего состава – начальников и заместителей начальников медслужбы военных округов, групп войск, флотов. Как и в предыдущие годы проводилась подготовка адъюнктов по обработке данных с использованием ЭВМ. Чтобы обеспечить усвоение всех этих дисциплин были подготовлены десятки методических разработок, лекций и учебных программ для вычислительных машин. Одних слайдов было изготовлено более 400 штук. В этот период Львом Евгеньевичем и сотрудниками кафедры написано и издано множество учебных пособий. До сих пор эта вся эта работа считается беспрецедентной по объему.
К 1979 году кафедра стала занимать одно из ведущих мест в академии: количество учебных часов достигло почти семи тысяч, из них более чем две трети приходилось на практические занятия. Преподаватели и научные сотрудники кафедры участвовали ежегодно в 30-40 исследовательских работах, ни одно из крупных исследовательских учений не проходило без участия сотрудников Льва Евгеньевича. Большинство НИР являлись заказными. Заказчиками выступали Генеральный штаб и Штаб тыла ВС, ЦВМУ и другие управления МО. Как правило, исследования являлись комплексными и выполнялись совместно с другими кафедрами академии, медицинской службой военных округов, групп войск, флотов. Постепенно кафедра стала представлять собой уникальное явление в системе обучения военно-медицинских специалистов. Неудивительно, что все, кого интересовали современные информационные технологии, потянулись в её учебные классы. Обучение на кафедре прошли многие научные сотрудники и преподаватели академии, в том числе ряд профессоров – начальников кафедр, преподаватели большинства Военно-медицинских факультетов мединститутов. Но самое яркое представление о масштабах обучения на кафедре дают международные учебные группы.
В середине 80-х годов К.В.Лашков завел себе контурную карту, где отмечал страны, представители которых обучались на кафедре. Закрашенной оказалась едва ли не треть земного шара. В Европе – Польша, ГДР, Венгрия, Чехия и Словакия, Румыния, Болгария, Югославия; в Азии – Ливан, Сирия, Ирак, Саудовская Аравия, Йемен, Афганистан, Индия, Вьетнам, Лаос, Индонезия, Китай, Северная Корея, Монголия; в Африке – Алжир, Египет, Эфиопия, Сомали, Ангола, Мозамбик, Уганда, Конго, Гвинея, Мали, Руанда. Многие из зарубежных специалистов, сдружившись с ленинградскими своими коллегами, не теряли связь с кафедрой и после обучения, участвовали в совместных научных исследованиях. Часть их них стали крупными руководителями и учеными. Среди них – Милан Петров, болгарский адъюнкт Льва Евгеньевича, ставший впоследствии доктором медицинских наук, профессором, начальником Военно-медицинской академии Болгарской армии.
Чутко улавливая все новое. Лев Евгеньевич стремился не только сам понять его суть, но и сделать его близким и понятным всем. Его коньком был системный подход. Он применял его мастерски, любую проблему он излагал, привлекая массу смежных фактов и аналогии. Он прекрасно знал прошлое военной медицины и трезво оценивал её практические потребности. Нередко, начав издалека, с самых общих фундаментальных понятий и постепенно продвигаясь к нужному вопросу, он уже в процессе обсуждения, находил правильное решение. Он любил сталкивать противоположные мнения, крайние точки зрения, чтобы выявить рациональные мысли и обычно, подводя итоги, легко и методично расставлял все по своим местам. Он вообще был склонен к широким обобщениям и философским выводом. Недаром одним из любимых его собеседников был доктор философии профессор Виктор Порфирьевич Петленко оригинальнейший человек и ученый, имеющий и философское и биологическое образование. Он занимался философскими и этическими проблемами, которых масса в медицине, особенно в военной. Лекции его были логически ясными и в то же время образными. Лев Евгеньевич любил бывать на них. Выражался Петленко афористично и точно, аудитория слушала его, затаив дыхание. Петленко написал массу статей и книг, удивительно, что они со Львом Евгеньевичем не выступали как соавторы.
Новые заботы стоили огромного времени. Он не только готовил лекции, методички и учебники, подавая пример работоспособности, но и помогал с диссертациями, консультировал в сложных случаях, занимался решением квартирных дел подчиненных, трудоустройством их жен, местами в детских садах и яслях для их детей. Родные видели Льва Евгеньевича все реже и реже, а когда он приходил домой, на их квартирный телефон обрушивались звонки.
– Левушка, мало того, что ты почти не бываешь дома, ты превратил квартиру в какой-то штаб научно-технической революции... Так же нельзя. Все время ты кому-то советуешь, что-то для них делаешь, устраиваешь, помогаешь... Я тебя почти не вижу. Подумай и о здоровье, наконец.
– Летом отдохнем, Масенька. Поедем в Крым, представляешь: Гурзуф, море, Аю-Даг... – успокаивал он. Клара Ивановна только вздыхала: до лета было слишком далеко.
Лев Евгеньевич делал все, чтобы сплотить коллектив. По праздникам организовывался "длинный" (в отличие от "круглого") стол, где вперемежку сидели и молодежь и умудренные опытом доценты, произносили тосты, рассказывали кибернетические шутки и анекдоты, читали собственные стихи. Да, да на кафедре писали не только лекции, методички и диссертации, но и стихи. Вот одно из них, написанное К.В. Лашковым, на сюжет старой притчи, оно точно раскрывало смысл их работы и очень нравилось Льву Евгеньевичу:
Троих камнетесов во Франции давней,
Прохожий, присев на откос,
Спросил: "Чем вы заняты, парни?"
– Обычный, нормальный вопрос.
И первый ответил: "Не видишь ты, что ли,
Иль мало протопал дорог?
Ворочаю камни, от этой неволи
Совсем я уже изнемог".
Второй поначалу подумал немного,
О доме своем, о себе,
О тех, кто его провожал до порога:
"Я хлеб добываю семье".
А третий упрямо тряхнул головою,
Соленые капли отер:
"Послушай, прохожий, неправы те двое
– Мы строим Руанский собор".
...И мысли светлеют, и ноша легчает,
И мир полон вновь красоты,
Когда человек различать начинает
Великого дела черты.
Кафедра представляла собой довольно пестрое сообщество: умудренные ветераны и едва познавшие практику старшие лейтенанты и капитаны, осторожные ортодоксы и любители рискованных затей, флегматики и непоседы, общественники и индивидуалисты; инженеры, математики, медики, – всех их объединяло новое дело. Они спорили в коридорах, в классах, на кафедральных совещаниях. Управляя этим разношерстным "войском" Лев Евгеньевич старался быть спокойным и терпеливым. Пытался сблизить полярные точки зрения, стараясь не только развивать новое направление, но и не забывать традиционную медицинскую статистику. Он понимал, что ЭВМ без необходимой информации – всего лишь дорогая забава, а медицинская статистика без автоматизированной обработки, всестороннего анализа и отбора данных не станет информационной основой управления. Лев Евгеньевич не любил категоричности и старался примирить самые крайние точки зрения. Во время споров он часто повторял:
– Не горячитесь, ребята. Ищите истину где-то посередине.
Он мог разговорить кого угодно – мужчину и женщину, флегматика и сангвиника, молодого и убеленного сединами. Непритворный интерес к собеседнику, какое-то заразительное любопытство располагали к откровенности. Лев Евгеньевич любил беседы, сам процесс обмена мыслями, но беседы не всякие, а, как он говорил, острые, с интересными фактами и парадоксами. При этом он очень непосредственно удивлялся, и собеседнику всегда хотелось сообщить ему что-нибудь свежее и необыкновенное. Пустые, праздные разговоры и занятия он не жаловал и прекращал их самым решительным образом – протягивал для прощания руку и говорил: "Будьте здоровы. У меня скоро лекция". На первом месте у Льва Евгеньевича была идея, и только потом – слово и дело. Идеи он любил, под идеей он понимал всякую абсолютно новую мысль, пусть даже не очень реалистичную. На обсуждение новых идей он тратил массу времени. При всей своей занятости он был очень доступный, открытый человек. Приходит к нему в кабинет кто-нибудь (сотрудник кафедры, слушатель, представитель другого подразделения – все равно) и говорит:
– Лев Евгеньевич, у меня есть такая идея...
– Ну-ну, – он отрывал взгляд от лежащей перед ним рукописи или книги и поверх очков с интересом смотрел на собеседника.
И начиналась беседа. Если идея ему нравилась, он приглашал счастливчика изложить её на кафедральном совещании. Довольно часто кафедральные острословы разделывали смельчака под орех. Убедившись во время дискуссии, что идея пуста. Лев Евгеньевич как мог утешал пострадавшего. Но довольно часто идея принималась, обрастала деталями, так нередко рождались НИРы, новые математические модели и компьютерные программы.
Проблем на кафедре хватало. Как вскоре выяснилось, ЭВМ "Мир-2" предназначалась для инженерных расчетов и была мало пригодной для решения большинства медико-статистических задач.
– Все-таки это лучше чем ничего, – утешал Лев Евгеньевич Лашкова (Кирилл Владимирович теперь был заместителем начальника кафедры).
– С этим конечно трудно не согласиться, – отвечал Лашков, – но сапожник все-таки должен быть, если и не в сапогах, то хотя бы обутым...
Затем они получили электронную клавишную вычислительную машину "Альфа". Машина решала в основном задачи учета и отчетности и выдавала информацию в виде статистических и оперативных документов. Несмотря на небольшой объем памяти, "Альфа" могла быть использована в некоторых управленческих задачах. В качестве оператора на ней мог самостоятельно работать военный врач. Кроме того, она работала в полевых условиях. Но возможности её были слишком малы. При весе едва ли не в центнер она имела совершенно ничтожную оперативную память. Осмотрев её, Лев Евгеньевич заметил:
– Динозавр электронного века: при таком весе микроскопический мозг.
– Зато вибрацию переносит и сейсмоустойчивая, – засмеялся кафедральный инженер.
– Это плюс, да Кирилл? Но ни одной приличной задачки на них не решишь. Это – минус.
В связи с увеличением числа сотрудников и объема учебной работы кафедра обратилась к командованию с просьбой улучшить её размещения. Начальник академии временно передал ей несколько помещений, однако по-прежнему большинству учебных групп приходилось заниматься в выделяемых учебным отделом, неприспособленных классах. Персонал кафедры АвтУ и ВМС располагался скученно, вспомогательные помещения – библиотека, машинописное бюро, чертежная, кладовая, мастерская – отсутствовали. Несмотря на высокий авторитет и хорошие отношения с начальником академии, генералом Н.Г.Ивановым, Лев Евгеньевич ничего не мог сделать. При встречах он выглядел удрученным.
– Сплошное расстройство... Снова мы не можем развиваться, – сокрушался он. – А нам обещали выделить приличную технику, куда я её поставлю? Домой?
– А вы подключите политотдел. Когда-то политики зажимали кибернетику, пусть искупают вину, – в шутку посоветовал я.
– Не надо... Еще обидятся. Все не так просто. Там, в общем-то, неплохие ребята. Это ведь не они, а власть зажимала. Не путай власть с людьми, дорогой мой.
Это был период многочисленных совещаний и массовых мероприятий. Как-то я встретил Льва Евгеньевича на перекрестке улиц Лебедева и Боткина. Маршрут там не для слабонервных: совершенно непредсказуемое поведение 4-х светофоров и бесшабашное уличное движение. Рядом находилась клиника травматологии и многие называли, да и сейчас ещё называют этот перекресток экспериментальным. Лев Евгеньевич, как всегда стремительно, пересек его и натолкнулся на меня. Мы поздоровались.
– Что нового? – сказал я.
– Не спрашивай. Ничего не знаю и не ведаю. Нет, Райкин неправ: жизнь не театр, а цирк, из нас все время хотят сделать клоунов. Ни минуты покоя, совещания, семинары, мероприятия – одно за другим. Лекции слушателям читать некогда. Представляешь, подпольно читаю. Запираемся, мои отвечают – нет на кафедре. Иначе – выдернут. Вот так и живем, – и он помчался дальше.
Льву Евгеньевичу, как и любому начальнику академической кафедры приходилось проводить политзанятия. Он терпеть не мог формализма и скуки и готовился к ним с обычной своей обстоятельностью. Тему он всегда знал блестяще, но не относился к ней слишком всерьез. Да и занятия, которые он проводил, больше походили на дискуссии. Сам он всегда отдавал предпочтение социалистическим принципам, полагая их справедливыми, но не делал из этого культа. Кто-то верит в одно, кто-то – в другое, он терпимо относился к убеждениям собеседников. И к политорганам он относился спокойно, как к объективному явлению природы или житейской неизбежности. С ними он был и соблюдать правила их игры, чтобы не страдало дело, чтобы его можно было двигать вперед и развивать. Он занимался политическими мероприятиями ровно столько, сколько нужно, чтобы к нему не приставали. Не больше. Но и не меньше. Может быть, именно это в значительной степени и выручило его, когда в конце семидесятых годов на него стали поступать анонимки в ЦК КПСС и Комитет партийного контроля. Формируя свой курс, а потом и новую кафедру, Лев Евгеньевич, принял всех, кто проявлял интерес к медицинской статистике, математике и компьютерам. Если человек любил свое дело, он готов был простить ему любые грехи. Конечно, зло должно наказываться, но это пол-дела, считал Лев Евгеньевич, важнее награждать добро. И он больше любил вознаграждать, это доставляло ему удовольствие. Распекать, ругать он не любил и, если быть точным, и не умел. Он был доверчивым человеком, никогда не предполагал в людях коварства, и, как показало дальнейшее, его доверчивость иногда приводила к неожиданным последствиям. Дело было новое, он и сам был не прочь подискутировать, но поступал он не так, как хотелось бы его оппонентам, а так, как считал правильным он сам. Он имел на это право, заслужил – своей эрудицией, многолетним опытом, безошибочной интуицией при оценке всевозможных "прожектов". Человек открытый и эмоциональный он был прекрасной мишенью для интриганов.
– Все считают, что наше время – это век электроники и информации. Ничего подобного – это век бумаги. Планы, протоколы, отчеты... А теперь вот пишем объяснительные по анонимкам. Чернил не хватает, не то что бумаги. И ведь куда шлют, стервецы: генеральному секретарю, председателю партийного контроля. Вот так, не ниже. Меня задергали проверками. Главное – сколько времени впустую уходит. И никто не пытается с этим бороться, говорят, анонимки – единственная связь верхов с массами, – он сокрушенно покачивал головой.
И здесь он оставался самим собой: его реакцией было лишь удивление ученого перед неожиданным феноменом, да ещё досада от бездарно потраченного времени. Я вспоминаю те дни и думаю: может быть безымянные "доброжелатели", прочтут эту книгу и поймут все-таки кое-что. А возможно они и сами давно все поняли, бывает и так.
Как показало дальнейшее, за громкими обвинениями анонимок крылся обычный корыстный интерес: хотелось побыстрее престижных должностей, полковничьих званий, ведь по сравнению с родственной кафедрой ОТМС, должностные категории преподавателей кафедры АвтУ и ВМС были на ступень ниже. Понять их можно. Понять, но не оправдать, ведь по существу, это были обычные доносы, когда-то по таким "сигналам" людей отправляли за колючую проволоку.
В армии множество начальников, чтобы не запутаться, их подразделяют на прямых и непосредственных. Чем они отличаются, сложно разобраться даже профессору. Кроме начальника, в академии было несколько его заместителей и масса начальников отделов: политического, учебного, научного, клинического, и тоже со своими заместителями. И все давали указания, а как иначе? Лев Евгеньевич был дисциплинированным человеком, и как он лавировал в этом море руководителей – загадка. Впрочем, по-настоящему никого, кроме начальника академии он не признавал.
Во второй половине 70-х годов его начали зазывать в Москву. Предлагали должность заместителя директора НИИ социальной гигиены имени Семашко, директором ещё какого-то НИИ, он без колебаний отказывался. Его вызвали в Минздрав, уговаривали там, он устоял. Позже я узнал, что С.Буренков, заместитель, а потом и министр здравоохранения СССР, был его однокашником по Военно-морской медицинской академии. Можно только представить себе, сколь интенсивной была обработка. Лев Евгеньевич выдержал и остался в Ленинграде, просто начальником кафедры.
