Текст книги "Искатель. 1963. Выпуск №4"

Автор книги: Владимир Михайлов

Соавторы: Анатоль Имерманис,Корнелл Вулрич,Михаил Ребров,Гунар Цирулис,Василий Чичков,Михаил Сосин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Черное полотнище внезапно изогнулось и рванулось в сторону. И ничем нельзя было объяснить этот стремительный рывок, уведший его из зоны действия ловушки, когда он еще не вошел в соприкосновение с ней. Кленов не собирался признавать себя побежденным, но следующий Журавль отвернул, еще и не дойдя до места предыдущего, а следующий – еще раньше. И сколько старик ни колдовал, давая усиление, меняя фокусировку, применяя множество ухищрений, мгновенно придумать которые мог он один, – ничего не помогло, и вскоре последний Журавль скользнул мимо корабля, чтобы, замыкая строй, со все возрастающей скоростью скрыться в черноте пространства.

Так это выглядело на экране, и именно так это увидел Игорь. Но старику показалось, что последнее ускользавшее черное полотнище дрогнуло, на миг замерло – и рванулось к нему, окутывая его непроницаемой, тяжелой и душной чернотой.

* * *

– Ну, как вы? – спросил Игорь.

Кленов пошевелился и что-то пробормотал.

– Все в порядке, – сказал Игорь. – Лежите спокойно.

– Курс, курс?

– Завтра скорость упадет до безопасной. Повернем домой.

– А Журавли?

– Они далеко… – Игорь задумался и повторил: – Далеко…

Старейший без звука откинулся на узкое ложе. Губы его зашевелились, и биолог наклонился к нему, чтобы расслышать.

– Жизнь…

– Не беспокойтесь, – сказал Игорь. – Никакой опасности. Просто нервное переутомление. Вы слишком много летали. В вашем возрасте…

Губы Кленова искривились в усмешке.

– Люди умирают не от возраста, – повторил он высказанную раньше мысль. – Главное – разочарования. Я их пережил немало. И это – последнее…

Он на миг умолк, и юноша, воспользовавшись паузой, вставил:

– Ну, относительно этого можно спорить…

– Вся жизнь в последние годы, – негромко сказал Кленов. – И все зря…

– Почему зря?

– Они ушли. – Старейший вдруг приподнялся на локте и резко спросил: – Или нет? Отвечайте!

– Они ушли, – согласился Игорь. – Но не совсем. Кое-что осталось.

– Снова записи, ленты… Этого у меня и так было много. Не этого я хотел.

– Чего же?

– Разгадать их. Но для этого мне был нужен хоть один Журавль. Хоть один!..

Юноша подумал, что старик, лежащий перед ним, – великий старик. Легенды говорили о нем – молодом, могучем, добивающемся. Он стар, он слаб и потерпел поражение. Чего он хочет, отдыха? Журавля… Того журавля, что в небе – как говорили когда-то… Захотим ли все мы журавлей, потерпев последнее поражение, или, хотя бы думая, что мы его потерпели?

– Не обязательно поймать Журавля, – сказал он, но Старейший не слушал.

– Столько лет!.. – говорил он как бы про себя. – Сколько я мог бы сконструировать кораблей!.. Провести экспедиций. Основать колоний… Ведь я прожил много лет.

Этого он мог и не говорить – теперь это было видно. От бодрости и моложавости Кленова словно не осталось и следа: теперь это был действительно старик, не только старый капитан, но просто старик.

– Но ведь вы достигли цели! – сказал биолог.

Что-то в его голосе заставило старика внимательно взглянуть в глаза юноши, и в глазах этих он увидел нечто заставившее его сказать новым, чистым и требовательным голосом:

– Говорите!

– Вы хотели узнать новое о Журавлях?

– Глупый вопрос! – Это прозвучало раздраженно, и юноша обрадовался тому, что старый космонавт, видимо, снова обретал форму. – Надо мной многие смеялись, меня называли охотником за привидениями, уверяли, что мне ничего не удастся поймать. И я не поймал…

– И в этом именно и заключается ваша победа, – сказал Игорь.

– Я не люблю загадок, – огрызнулся старик. – И, если можете, не устраивайте здесь сеанса гипнозотерапии. Я еще не умираю и, смею заверить, сделаю это не так скоро. Ничего не потеряно. Никаких пустячных утешений, да. Итак, я победил. Как именно? Ну?

– Подумайте! – сказал юноша. – Ведь это Черные Журавли Вселенной!

– Ну и что?

– Ведь они живые – эти ваши Журавли…

Старейший выпрямился. В рубке царил покой, привычные кривые скользили по экранам, высокое пение приборов внезапно стало слышным.

– Живые?.. – изумленно прошептал он.

– Да! Никто, кроме живых существ, не может произвольно менять скорость и направление полета. А они сделали и то и другое.

Старейший опустил голову, провел ладонью по лбу. Лоб был мокр от пота.

– Мало того! – продолжал Игорь. – Помните, как они шарахались от вашей ловушки? Это не поле отталкивало их – они уклонялись сами. Они сообщали друг другу! Вы говорили, что уже пытались ловить их этим способом? Ну, тогда?

Кленов кивнул.

– Ну, вот. Они знают, понимаете, знают этот способ! Вы научили их…

– Живые… Это не укладывается в голове.

Биолог усмехнулся.

– Надо уложить.

– Но… как же они живут? Где?

– Здесь! – сказал биолог. – В пространстве. Почему вы все думаете, что жизнь возможна только на планетах? Разве само пространство не может быть обиталищем живых существ?

– Межзвездное пространство – обитель жизни? Но кто слышал об этом?

– И это говорите вы? А кто до вас слышал о Черных Журавлях Вселенной?

– Как же они питаются? Чем?

– Очевидно, энергией, – сказал юноша, мягко нажав на плечи старика и заставляя его вновь опуститься на ложе. – Очевидно, лучистой энергией. Поэтому у них максимальная площадь при данном объеме. Поэтому они так любят Новые: там они получают максимум энергии.

– А передвижение?

– Вы лучше меня знаете, что только ракета может передвигаться в пространстве. Они излучают, очевидно, кванты дельта-поля. Вы знаете, что это – тяжелые кванты. Попав в это поле, и взорвался, очевидно, корабль… Поле идет и впереди них: они обладают чем-то вроде естественных локаторов. Кстати, этим, возможно, и объясняется их строй конуса: при таком строе ни один из них не попадает в выхлоп другого и не мешает локации.

– А размножение?

– Вы спрашиваете у меня слишком много, – сказал Игорь. – Мы не знаем, как они рождаются, как умирают. Но и это узнаем – со временем. А пока ясно одно: Черные Журавли Вселенной – это жизнь. Доселе нам неизвестная жизнь. Какая еще вам нужна победа?

– Но тогда это враждебная нам жизнь?

– Почему? Вы сами говорили, что теперь корабли обладают мощной защитой. Хотя бы наш…

– Наш… Кстати, как вам удалось прийти к этим выводам? Вы знаете куда больше, чем мне казалось.

– Сидение в одной рубке с вами не проходит даром, – сказал Игорь. – А эти три дня я ломал голову. Помогли ваши записи. Они…

– Ну, ну… Но, во всяком случае, Журавли бесполезны, мальчик. А раз так…

– Это живые существа, – возразил Игорь. – Помните, вы говорили насчет Новых?

– Ну?

– Там, куда они летят, тоже вспыхнет Новая. Если бы там, в том районе, была колония, мы бы смогли подать сигнал. Трагедия Коринтеры не повторится, Старейший!..

Отстранив биолога, Кленов медленно поднялся. Осторожно ступая, прошел по рубке и опустился в кресло за пультом. Руки его дрожали.

– Пусть жизнь эта и будет памятником вашему другу, – мягко сказал юноша. – Жизнь не только Журавлей. Жизнь тех тысяч колонистов, которых можно будет спасти за много грядущих столетий. Ведь теперь понадобится только заметить их, установить направление – и подать сигнал…

– Жизнь… – сказал Старейший. – Как все это странно и необычно! Хотя правда – ведь и гипотезы бывают друзьями, и с ними тоже жаль расставаться. Кстати, это значит, что в спектрах Новых – вернее, будущих Новых, есть особенности, которые улавливаются Журавлями. Иного пути информации быть не может. Интересно… Над этим стоит подумать!..

Игорь улыбнулся и промолчал.

– Да, – проронил Старейший после паузы, – вы сделали громадное открытие. Жизнь в пространстве… За гибель моего друга отомстили именно вы. А ведь вы искали совсем другое…

– И вы искали совсем другое. А нашли мы вместе…

– У них дьявольское чутье, – сказал Старейший. – И какие-то дикие способы сообщаться между собою. Не одна же стая их на свете! Какая бездна нового! Впрочем, то, что вы говорите, – это тоже пока еще только гипотеза. И все. Одна из…

– Разумеется. На самом деле может быть и совсем другое объяснение. Люди все узнают, – ответил юноша.

– А я теперь даже не знаю, что мне делать.

– Как же так? Кто же будет изучать их?

– Вы. И многие другие.

– Старейший, тут необходим ваш опыт! По сути дела, ваша цель не изменится. Все те же Журавли… А сейчас – домой. Вам надо отдохнуть. А я еще хочу увидеть и простых журавлей, земных.

– Сколько я лежал? – спросил Кленов.

– Почти трое суток.

– Вот как… Насколько я помню, вы сами напросились на мой корабль?

– Да… – сказал юноша растерянно. – Но…

– Никаких «но»! – сказал старик. И это был снова прежний Кленов. – С земными журавлями вам придется подождать, мой мальчик…

– Что вы хотите?

– Моя скорость – на двадцать тысяч в секунду больше, – победоносно произнес Кленов. – Направление известно… Земные не уйдут. А мы с вами еще раз посмотрим на Черных Журавлей Вселенной…

Гунар ЦИРУЛИС, Анатоль ИМЕРМАНИС
24-25 НЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Рисунки П. ПАВЛИНОВА

Город окутан туманом. Он поглотил все: здания, изгороди, фонарные столбы, редких прохожих. Из густой мглы возникают два тусклых глаза – такси. Лучи фар обрываются сразу перед радиатором машины. Человек на краю тротуара подымает руку, но таксомотор не останавливается, хотя и свободен. Мимо скользит панорама неузнаваемо преобразившейся улицы. Громадной светлой тенью со звоном проносится трамвайный вагон, где-то рядом трещат невидимые мотоциклы.

Впереди призрачно мерцает неоновая реклама. Такси сбавляет ход, останавливается у кафе. Из машины выходит шофер Леон Пурвит. Его рука в перчатке поворачивает ключ в замке дверцы. Машина заперта. Пурвит обходит машину кругом. Виден освещенный задним фонарем номер:

24–25 ЛАГ

Пурвит отворяет дверь кафе.

В такую непогодь кафе кажется особенно уютным. Видимо, поэтому здесь так много посетителей, В оркестре перерыв, никто не танцует, и видно, что лишь за двумя столиками есть свободные стулья. Столики – на них тепло светятся невысокие настольные лампы – разделены декоративной перегородкой и сразу привлекают к себе внимание входящих. За этими столиками сидят две молодые хорошенькие девушки: Ирена и Мара.

Ирена одета по последней моде. Ее внимание поглощено публикой в зале. Мара, напротив, словно не замечает окружающего. Время от времени она задумчиво проводит рукой по вьющимся каштановым волосам, словно отгоняя неприятные воспоминания, и озабоченно хмурится.

Входит Пурвит. Это тридцатилетний мужчина, у него худощавое лицо, светлые усики, стройная спортивная фигура. Пурвит неторопливо снимает перчатки и сует их в карман куртки.

Он подходит к столику Ирены почти одновременно с мужчиной средних лет, приглашающим ее на танец.

– Моя девушка не танцует с незнакомыми мужчинами, – тон Пурвита вежлив, но категоричен. Сев за столик, он бросает официантке: – Как всегда!

Его громкий голос выводит Мару из раздумья. Она протягивает руку к коньячной рюмке, что стоит рядом с чашкой кофе, но та пуста.

– Какое горе топишь?

Лишь сейчас Мара замечает, что возле столика стоит ее друг – врач Имант Эрберт. Он одет подчеркнуто элегантно: модный костюм в едва заметную полоску, белоснежная сорочка, безукоризненно завязанный галстук. Энергичное лицо дышит здоровьем и свежестью, лишь во взгляде синих глаз притаилась усталость.

– Имант! – обрадованно говорит Мара. – Ну, рассказывай, каковы твои успехи в Вене?

– А твои в Риге?

Мара кисло усмехается.

– Мне грозит повышение…

– Что ж, поздравляю. – Эрберт принимает таинственный вид и, развернув сверток, достает небольшую фигурку из слоновой кости. Это толстый улыбающийся Будда с пятью такими же улыбающимися младенцами на руках. – В жизни надо следовать хорошим примерам, – шутит он.

– Прелесть! – Щеки Мары вспыхивают. Стало быть, Имант и во время конгресса думал о ней. – Она рассматривает подарок. – Слоновая кость! За границей это же стоит безумных денег! Мне вовсе не нравится, что ты так потратился на меня.

– Не расстраивайся, – улыбается Эрберт. – Могу себе позволить. – И, увидев, что Мара недовольно хмурится, добавляет: – После свадьбы я тебе все расскажу.

– Мне сегодня не до шуток! Из меня хотят сделать начальника архива. – Мара разглядывает фигурку и нечаянно отламывает головку. – По-видимому, это символично, – говорит она, вылавливая головку из кофейной чашки. – Пять лет меня учили вести следствие. Неужели моя голова годна лишь на то, чтобы я занималась стиранием пыли со старых папок?

Эрберт берет фигурку и отломленную головку, прячет в карман.

– В моей лаборатории склеят так, что и трещинки не заметишь. Не расстраивайся!

– Бывают несчастья, которым клей не поможет. Одна-единственная ошибка – и уже считают, что ты не годишься для работы в милиции. – Она грустно вертит в пальцах пустую рюмку.

– Два коньяка! – заказывает Эрберт официантке. – Когда сядешь за руль, это удовольствие станет для тебя запретным, – говорит он Маре. – Шоферские права получила?

– Если желаешь взглянуть на памятник моей глупости, приходи на Крастмалас, дом один. Наша «Волга» по-прежнему стоит во дворе под брезентом…

– Ничего, в свадебное путешествие поедем на моей. Если ничего не изменится, то на будущий год куплю обязательно…

Мара улыбается, она принимает это заявление, как очередную шутку.

– Ты, наконец, расскажешь о Вене или нет? О чем говорили на конгрессе?

– О том, что чарльстон вовсе не такой уж плохой танец, – и Эрберт приглашает Мару.

Чувствуется, что он совершенно не намерен говорить о серьезных вещах.

Музыканты вновь заняли свои места на эстраде. Проходя с Марой на площадку для танцев, Эрберт замечает Ирену и кивает ей за спиной Мары.

К столу Ирены и Пурвита подходит Межулис. Он молод, волосы его прилизаны, черты гладкие и неброские. В его костюме тоже ничего примечательного. При разговоре не выпускает из зубов папиросу с причудливо смятым мундштуком.

– Заметил у входа твою машину, – говорит Межулис. – Дай, думаю, зайду…

– А, Межулис! Как ты рискнул без жены? – усмехается Пурвит.

– Оставь жену в покое! – Межулис, раздавив в пепельнице недокуренную папиросу, тут же вынимает из пачки «Беломора» следующую и привычным движением сминает ее мундштук.

– Знаю, знаю, она самая хорошая, самая…

– Перестань, Леон, – перебивает его Ирена. – Его жена в больнице. Как она, Межулис?

– Сегодня еще не звонил…

Ирену опять приглашают танцевать – на этот раз молодой симпатичный парень. Она качает головой, но неожиданно вмешивается Пурвит:

– Да иди уж!

Ирена встает и уходит.

Межулис, словно только этого и ждавший, вынимает из кармана ключ и подает Пурвиту.

– Порядочек!

Пурвит неловким движением роняет сумочку Ирены под стол и довольно долго возится с ней, пока поднимает и кладет на место.

– А что доктор? – спрашивает Межулис.

– Доктор не дурак.

Музыка кончилась. Многие аплодируют, надеясь на повторение танца, но у Эрберта в этой веселой сутолоке вид безучастный. Мара ласково берет его за руку и ведет к столику.

– О чем ты задумался, милый?

– О том, что… Вышло так, что на карту поставлено…

Мара не хочет слушать дальше. Они не виделись почти целый месяц. Для чего портить чудесный вечер?

– Что у нас за характеры – даже повеселиться как следует не умеем!

– А что, если пойти в кино? – предлагает вдруг Эрберт.

За соседним столиком тоже собираются уходить. Взглянув на часы, Пурвит говорит:

– Пора!

Они чокаются. Но пьет одна Ирена. Мужчины даже не пригубили рюмок.

Межулис закуривает папиросу и встает.

* * *

В блестящем черном плаще он стоит в телефонной будке и говорит в трубку:

– Доктора Эрберта, пожалуйста!

* * *

Швейцар кафе, подойдя к столику, что-то спрашивает у сидящих. Затем направляется к их соседям:

– Тут нет доктора Эрберта?

Ирена показывает ему Эрберта, танцующего с Марой.

Швейцар подходит к Эрберту, но не решается помешать им – так увлеченно они танцуют. Швейцар откашливается и касается рукой плеча Эрберта.

– Извините, вас просят к телефону.

…Эрберт возвращается к столику, уже надев плащ.

– Мара, дорогая, не сердись, – торопливо говорит он. – В кино пойдем завтра. Звонили из амбулатории. Срочный вызов.

* * *

Тем временем туман стал еще плотнее. Пурвит, выйдя с Иреной из кафе, безуспешно пытается найти на стоянке свою машину. Такси исчезло.

– Угнали! – Пурвит кидается обратно в кафе. – Где тут телефон? Моей машины нет!

Мара – ока берет у гардеробщицы пальто – резко оборачивается. Вот возможность доказать и себе и всем на свете, что она, Мара, тоже кое-что смыслит в милицейской работе.

Как ей повезло: машину украли чуть ли не при ней! Хорошо, что они с Имантом не пошли в кино. Теперь она самая первая допросит потерпевшего и свидетелей, первая осмотрит место происшествия, все козыри будут у нее в руках! Действовать надо немедленно, по горячему следу.

Мара подбегает к Пурвиту и, доставая из сумочки служебное удостоверение, чуть ли не торжествующе кричит:

– Покажите, покажите мне!

– Чего ж теперь показывать?! Пустое место? – угрюмо отрезает Пурвит,

– Я разыщу! – запальчиво говорит Мара.

Пурвит пожимает плечами и показывает на дверь.

Кинув пальто на барьер, Мара выбегает на улицу. Пурвит, Ирена, швейцар и даже гардеробщица – все бегут за ней. На улице вокруг них тотчас собирается кучка зевак.

– Что случилось? – спрашивает кто-то таким тоном, будто он главный специалист по таким происшествиям.

– Машину украли! – Пурвит по-прежнему крайне взволнован.

Светя карманным фонариком, Мара изучает асфальт. В световой круг попадает до половины выкуренная папироса с характерно измятым мундштуком. Пурвит наступает на окурок ногой.

– У машины был номер 24–25 ЛАГ, – говорит он.

– Надо в милицию позвонить, – опять вмешивается все тот же «специалист», – пока не успели за город угнать.

– В такой туман далеко не угонят, – в голосе Мары слышится раздражение. – По-моему, надо проверить на ближайших улицах.

* * *

У железнодорожного переезда стоит таксомотор 24–25 ЛАГ и настойчиво сигналит. Под звон сигнального звонка шлагбаум медленно подымается. Машина срывается с места и мчит дальше.

Впереди в тумане неясные очертания высоких ворот, над которыми висит большой фонарь. Но свет в тумане так тускл, что можно прочесть лишь окончание:

«…ПОРТ».

Такси затормаживает у ворот. Почти в тот же момент дверца открывается, Эрберт с небольшим чемоданчиком в руке выскакивает из машины. Предъявляет вахтеру пропуск и исчезает в тумане. Слышен вой судовой сирены.

Такси разворачивается и уезжает обратно в город.

* * *

Майор Григаст тщательно вытирает ноги перед тем, как переступить порог своего кабинета. Кабинет для майора – второй дом. Открыв дверь, он довольным взглядом окидывает помещение. Все вещи на своих обычных местах: и сейф, и письменный стол, и жесткое кресло за столом, и два стула для посетителей.

Майор снимает и вешает фуражку, потом замечает, что она висит косо, и поправляет ее. Повесив на плечики шинель, он для порядка застегивает ее. Теперь можно сесть. Его массивная фигура заполняет все кресло. Некоторое время он сидит неподвижно, собираясь с мыслями, и как бы сливается с комнатой, вся обстановка которой как-то гармонирует с ним. Перелистывает газету. Затем снимает телефонную трубку.

– Почту.

Майор достает из кармана лупу и ножнички, кладет их перед собой и терпеливо ждет.

Почту приносит старший лейтенант Климов. Он недавно пришел из армии и немного щеголяет своей военной выправкой. Остановившись на положенном по уставу расстоянии, Климов громко докладывает:

– Товарищ майор, старший лейтенант Климов явился по вашему приказанию. Почта!

Григаст хмурит брови.

– Я и сам вижу… Спасибо, можете идти! – Григаст берет конверты.

– Товарищ майор, разрешите доложить. Начальник заготовил приказ о переводе лейтенанта Мары Лейя в архив министерства! – лихо докладывает Климов.

– Передайте ему… Ладно, я сам скажу… – Видя, что Климов вовсе не намерен уходить, он откладывает письма и нетерпеливо спрашивает: – Ну, что еще?

– Я насчет отбывшего срок Виктора Витола… Просит устроить его на работу маляром. – В голосе старшего лейтенанта уже нет прежней лихости.

– Ну и? – подбадривает Григаст.

– Три судимости… Просто не знаю… – мнется Климов.

Григаст показывает на газету.

– Читали?

– Так точно! В Америке собираются всех служащих проверять детектором лжи.

– Вот именно! – Григаст кивает. – Там в каждом человеке видят потенциального преступника. А у нас – дело другое… В наших условиях, Климов, преступность – это болезнь. Как вы полагаете: Витол уже среди выздоравливающих?

– В какой-то мере, пожалуй…

– Тогда оформляйте на работу. Это наш долг.

– Так точно! Оформить на работу! – отчеканивает Климов. Он рад, что начальник помог ему отделаться от сомнений.

– И принесите сюда машинку! – бросает вдогонку ему Григаст.

Оставшись один, Григаст вырезает из конвертов марки. После того как Климов вносит пишущую машинку и ставит ее на стол, майор начинает печатать двумя пальцами. Ничего путного из этого не выходит – буквенные рычаги сцепляются, каретка с лязгом проскакивает на целую строку.

– Не тот клавиш нажали, – говорит Климов.

– А вы умеете? – показывает на машинку Григаст.

– Никак нет, товарищ майор!

– Я так и знал.

Климов уходит. Григаст складывает вырезанные марки в специальную коробочку. Потом теми же ножницами перерезает сигарету, одну половинку кладет обратно в портсигар, другую вставляет в мундштук. Смотрит на часы и закуривает. Снова смотрит на часы, недовольно морщит лоб, бросает взгляд на дверь.

Дверь открывается. На пороге стоит Мара в форме лейтенанта милиции.

– Здравствуйте, – произносит она.

– Вы опоздали на две минуты.

– Извините, товарищ майор, вы ошибаетесь. На три минуты.

Григаст делает вид, будто не услышал. Он вообще не допускает для себя возможности ошибаться. Он сделал замечание, и на этом вопрос исчерпан.

– Садитесь…

Мара собирается сесть на стул, но Григаст еще не кончил фразу: – …за машинку, – продолжает он. – Готовы? Пишите: «Водителю Пурвиту. В связи с кражей автомашины 24–25 явиться к майору Григасту…» Почему вы не пишете? – спрашивает он, когда обрывается стук машинки.

– Товариш майор, – просит Мара, – а нельзя это дело поручить мне? Я ведь, можно сказать, очевидец! Сама же сообщила дежурному по городу.

– Вот как? Рассказывайте! Только по порядку и со всеми подробностями.

– Я как раз сидела в кафе… – торопливо начинает рассказывать Мара, – с доктором Эрбертом. Он привез мне из Вены страшно забавного Будду из слоновой кости…

* * *

Коридор управления милиции кажется бесконечно длинным. За всеми дверьми идет своя будничная жизнь: звонят телефоны, стучат пишущие машинки, слышатся голоса. По коридору проходят сотрудники с папками.

– Сейчас выедет опергруппа! – слышен энергичный голос за одной из дверей.

У открытого окна стоят и курят два работника милиции. Они горячо обсуждают какую-то шахматную партию. Арестованный, которого проводят два милиционера, кидает жадный взгляд на дымящиеся папиросы.

Возле третьей двери сидит на скамейке девушка и плачет. Громадная овчарка, которую ведет чернявый сержант, проходит мимо нее. Девушка даже не пошевелилась.

Вдруг дверь открывается.

– Тебя отпустили! – Девушка, не веря себе от счастья, вскакивает навстречу вышедшему.

Парень кивает головой. На его лице отражается и сознание своей виновности, и радость, и твердая решимость.

– Я сказал, что больше никогда в жизни… Они мне поверили…

Открывается другая дверь. Из нее выходит низенький подвижной старичок – профессор Ландовский, директор фармацевтического института. Его сопровождает полковник милиции.

– Пожалуйста, прошу сюда! – вежливо указывает он профессору, который уже засеменил в другую сторону.

– Нет, но вы понимаете!.. – возбужденно жестикулирует профессор.

– Можете не волноваться! – успокаивает его полковник. – Министр здравоохранения звонил мне.

– Нет, вы ничего не понимаете, – взволнованно продолжает профессор. – «Витафан»…

* * *

– Ну, ладно, – говорит Григаст, когда Мара заканчивает свой рассказ. – Вы отломили голову Будде, но своя-то у вас, надеюсь, осталась на плечах?.. – Он протягивает руку. – Где папироса, которую вы там заметили?

– Ее сразу затоптали… Но это ведь был обыкновенный «Беломор» – совершенно точно!

– Вот видите, – разводит руками Григаст. – А вы хотите, чтобы вам доверили это дело. Не знай я вашего отца с тех пор, когда он был комиссаром моего батальона, и не будь я уверен, что из его дочки может выйти толк, сегодня же прогнал бы вас в архив… А пока что… – Он отворачивается, чтобы не видеть умоляющий взгляд Мары. – Одним словом, терпение! Когда я буду уверен, что подобные ошибки больше не повторятся…

Появляются полковник с профессором, и Григаст обрывает фразу на полуслове. Он встает.

– Майор Григаст, вашему отделу – ответственное задание. Мобилизуйте все силы. Профессор Ландовский расскажет вам обстоятельства подробнее. Если возникнет необходимость, свяжитесь с Комитетом госбезопасности, – говорит полковник и уходит.

– Сегодня ночью у нас в институте украли лекарственный препарат «Витафан»! – без всякого вступления начинает профессор. – Вы понимаете, что это значит?!

– Рассказывайте! Только с самого начала и во всех подробностях.

– Вначале возникла проблема органической базы. – Профессор достает из кармана блокнот и почему-то принимается испещрять его формулами органической химии.

– Насколько я понимаю, это лекарство?

– Сейчас вам поясню. Как я уже сказал, это было лишь начало.

– Значит, это новинка? – снова перебивает его Григаст.

– Еще бы! Взгляните, что мне пишет по этому поводу профессор Ланвен из Парижа! – Ландовский бросает на стол письмо. – Он считает, что радиоактивные изотопы…

Григаст вдруг становится рассеян – он увидел почтовую марку и машинально лезет в карман за ножничками.

– Ясно, – бормочет майор. – Простите, вы ведь не филателист? – Но тут он замечает, что из-за его плеча глядит Мара, и говорит:

– Так что у нас там?

– «В связи с кражей автомашины 24–25 ЛАГ явиться к майору Григасту…» – читает Мара вслух.

Григаст бросает взгляд на покорно склоненную голову Мары, и на его лице проскальзывает некое подобие улыбки.

– Видите, опять ошибка! Майор Григаст теперь займется «Витафаном»… Пишите: «К лейтенанту Маре Лейя». Точка. С начальником я этот вопрос согласую.

Лапдовский вырывает из блокнота листок и показывает майору.

– Эта структура…

– Спасибо! – Обрадованная Мара встает и быстро выходит из кабинета.

…Более двух часов продолжается беседа в кабинете Григаста. Сам он уже окончательно выдохся, слушая научные комментарии и рассуждения профессора Ландовского. Майор вытирает лоб большим клетчатым платком и выпивает стакан воды.

– Товарищ профессор, одну секундочку! – В голосе Григаста мольба. – Время дорого. Позвольте мне зачитать протокол нашего разговора.

Профессор умолкает.

– «В ночь на восьмое октября через окно первого этажа неизвестные преступники проникли в фармацевтический институт и похитили две тысячи семьсот ампул «Витафана» – экспериментального препарата, предназначенного для клинической проверки. «Витафан» изготовляется из редких растений и активируется в особой камере. Теперь испытание медикамента возобновится не ранее, чем через семь-восемь месяцев. Можно предполагать, что в этой краже заинтересована иностранная фармацевтическая фирма…» Скажите, а разве недостаточно нескольких ампул, чтобы определить состав? Или, скажем, одних формул?

– Абсолютно исключено! Видите ли… – Профессор снова тянется за блокнотом с авторучкой.

Майор дружеским движением останавливает руку профессора.

– Ясно. И потому украли все ампулы. Какова их стоимость?

– На медицинском конгрессе в Вене одна австрийская фирма предлагала за патент два миллиона.

– Скажите, товарищ профессор, а еще кто-нибудь знал об этом предложении?

Профессор встает, подходит к окну и с минуту задумчиво молчит. Наконец он оборачивается.

– Не припомню… то ли присутствовал при этом доктор Эрберт, то ли нет… Просто не могу вспомнить.

* * *

Разумеется, можно послать с дежурным милиционером повестку и спокойно ждать, когда Пурвит явится. Номер машины и внешние признаки известны, посты автоинспекции оповещены. Рано или поздно воры будут пойманы. Но Маре вовсе не хочется сидеть сложа руки.

Нет, нельзя терять ни минуты. Надо сейчас же идти в таксопарк, еще раз допросить шофера похищенной машины, собрать сведения о нем, лично познакомиться с обстановкой. Заранее обдумывая вопросы, которые она задаст Пурвиту и его товарищам, Мара спешит домой.

Прийти в таксопарк в форме нельзя – это ясно. Значит, надо что-то другое, более подходящее к случаю. Аккуратно прибранная матерью комната через несколько минут преображается. Одно за другим на тахту летят «забракованные» платья, блузки, кофточки. Наконец этот шторм стихает – Мара остановила свой выбор на темной юбке и светлой блузке, вырез которой скромно прикрыли концы ярко-алой косынки. Мара осматривает себя в зеркале. Настроение у нее поднимается, она даже начинает насвистывать.

Что ж, можно идти!

***

Таксопарк расположен на тихой окраинной улочке. Небольшие деревянные домики разделены заборами, на которых сушится белье. Когда появляется Мара, электрические часы над воротами гаража показывают без четверти двенадцать. Стараясь запечатлеть в памяти каждую мелочь (не зря Григаст на каждом шагу напоминает, что личные наблюдения ценнее любой фотографии), Мара идет по забитому машинами двору. Транспаранты «Осторожно, туман!», «Осторожно, гололед!» не освещены. Сегодня чудесный, ясный денек ранней осени, солнечные лучи играют на лакированных боках таксомоторов, образуют маленькие яркие радуги в тучах брызг вокруг моечной эстакады. Словно перекликаясь со сверкающими струями воды, в черном проеме открытой двери мастерской рассыпаются искры электросварки.

В ожидании начала смены шоферы разговаривают, балагурят, иные уже сели за руль и курят, дожевывают бутерброды. В укромном уголке двора, который невидим из окна конторы, сидят четверо и режутся в карты на пустой бочке из-под горючего.

Появление Мары вызывает всеобщий интерес.

Луриньш – все на нем, включая и галстук, словно куплено в комиссионном магазине – прищелкивает языком.

– Ого!..

Другой шофер, высунув голову из-под капота мотора, восхищенно поднимает большой палец.

Луриньш уже нашел новую мишень для зубоскальства.

– Не так надо, Мурьян, грудью! – кричит он. – Разве не знаешь, как детей кормят?!

Это относится к молодому шоферу, который дает девочке лет пяти бутылку молока. У обоих белокурые волосы, одинаковые голубые глаза. Сразу видно, что дочка удалась в отца.

– Не глазей на дядю, Расма, – не смущается Мурьян. – Завтра пойдем с тобой в зоопарк, там я покажу тебе настоящую обезьяну.

Мара уже собралась было завернуть в контору, по неожиданно замирает на месте. В ворота въезжает таксомотор. Мара тотчас узнает человека за рулем – вчера он сидел в кафе вместе с Пурвитом и блондинкой. Стало быть, он тоже шофер такси и работает в этом парке! Интересно, интересно, как сказал бы Григаст…