Текст книги "Искатель. 1963. Выпуск №4"

Автор книги: Владимир Михайлов

Соавторы: Анатоль Имерманис,Корнелл Вулрич,Михаил Ребров,Гунар Цирулис,Василий Чичков,Михаил Сосин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

«Я – «ЧАЙКА»!»

Валентина Терешкова – курсант аэроклуба

Валерий сказал ребятам:

– Жду…

Он ждал «Чайку». И вот в космосе прозвучал новый позывной. Земля запрашивала «Ястреба» и «Чайку». Валерий слышал эти сигналы. Между кораблями «Восток-5» и «Восток-6» установилась двухсторонняя связь. Их командиры словно пожали друг другу руки.

Помнится, Валерий как-то шутил: если в космос полетит девушка, то к зеркальцу, укрепленному на правом рукаве скафандра, приделают еще и карманчик для пудреницы, помады и других «космических» принадлежностей.

Валя смеялась.

– Спасибо за идею…

И вот Валя в космосе. Валя – «Чайка». «Теперь ее только так и будут звать наши ребята», – подумал Валерий.

Валерий помнит, как он первый раз встретился с Валей. Ребята и девушки сначала стояли поодаль группа от группы, разглядывая друг друга с нескрываемым любопытством. Потом Валерий подошел к девушкам, протянул руку:

– Ну что ж, давайте знакомиться, я Быковский.

Космонавты живут дружной семьей. Здесь нет друг от друга секретов, поэтому-то и знают все друг о друге.

Валерий знал, что Валя росла и жила среди рабочих людей. Отец Вали погиб в 1940 году, когда ей было три года. Большое горе и большие заботы легли на плечи ее матери: трое детей, один другого меньше, требовали постоянного внимания и ухода. Особенно трудно было во время войны.

В школьные годы самой большой Валиной мечтой были паровозы. Да, да, паровозы с трубой и шлейфом дыма, которые проходили через Ярославль, тащили за собой длинные составы вагонов.

– Смотришь в окно мчащегося поезда, – рассказывала Валя, – и кажется, что не он несется вдаль, а поля и перелески, поселки и заводы бегут ему навстречу. А впереди – насколько хватит глаз – стальные пути, которые увезут тебя на край света.

После окончания седьмого класса Валя твердо решила поехать учиться в Ленинградское железнодорожное училище. Мама ее протестовала: «Куда ты, такая маленькая, не примут тебя». Валя украдкой подходила к зеркалу, смотрела на себя, на две маленькие косички, которые мальчики в школе называли «крысиными хвостиками», пыталась подтягиваться на цыпочках, хоть самой себе казаться повыше, но с горечью убеждалась, что она очень маленькая.

Валя пошла на шинный завод: семья нуждалась в ее помощи. Правда, старшая сестра Люда уже работала ткачихой. Но Валя решила, что надо трудиться и ей.

План жизни у нее был такой: работать и учиться. Поначалу все казалось просто: встать пораньше, плеснуть в лицо холодной водой, одеваясь, дожевать вчерашний пирожок и бежать на завод, а вечером – на занятия.

Поклялась обязательно закончить вечернюю школу. В семнадцать лет легче всего давать себе обещания. И труднее, чем когда-либо, выполнять их. Попробуй учить физику или повторять функции угла, когда ты устала на работе, а подружки зовут на набережную, к Волге. Трудно устоять против соблазнов, но откладывать учебу до следующего года Валя не хотела.

Мечта о паровозе постепенно ушла. Дома у Вали появились книжки о летчиках. Читала она их с увлечением и восхищением. Особенно полюбились ей записки И. Н. Кожедуба – известного летчика, трижды Героя Советского Союза.

Валя рассказывала, как однажды увидела она в журнале фотографию темноглазой девушки. Все в ней – и ладно сидящий комбинезон, и тугие лямки парашюта, и даже само имя – Надежда Пряхина – привлекало взор. А когда прочла, что она прыгнула в ночной тьме с самолета и целую минуту и еще несколько секунд пролетела, не раскрывая парашюта, у нее даже дух захватило. Больше минуты лететь в холодной ночной бездне! Да, это не всякий сможет…

«А смогу ли я прыгнуть с парашютом?» – думала Валя. Прыжок с парашютом представлялся ей чем-то фантастическим.

Так было тогда. Сейчас на счету Вали Терешковой более сотни прыжков.

В трудное для нее время Валя перешла в прядильный цех. Она упорно трудилась, училась у людей, не избегая черновой работы. И, несмотря на срывы, – а они были, конечно, – почувствовала себя на комбинате, словно в родной семье. И как-то само собой получалось – то на собрании ее кандидатуру выдвигали в президиум, то, когда речь шла об ответственном задании, его поручали ей. Комсомольцы поддерживали Валю, помогали, а потом избрали секретарем комитета.

Больше тысячи комсомольцев работало на комбинате. Раньше у Вали и в мыслях не было, что придется руководить такой массой молодежи. С чего начать? Как увлечь ребят? Снова бессонные ночи, снова раздумья…

С какой теплотой рассказывала Валя о своих товарищах, которые работали с ней на комбинате «Красный Перекоп»! Слушая ее спокойный задушевный голос, Валерий думал всегда:

«Какая хорошая черта – любовь к людям. А ведь именно эта черта, пожалуй, главная у Вали».

Сейчас, в полете, Валерию вспомнился один эпизод, рассказанный в свое время Валей Терешковой… Была осень. Осень 1961 года. Синее-синее небо необъятным шатром повисло над Волгой, над зеленым ковром полей, над верхушками далекого леса. Если лечь на спину и долго, не отрываясь, смотреть ввысь, то покажется, будто не белые барашки-облачка безмятежно плывут над землей, а ты сама паришь в голубом океане.

Ребята и девушки из Ярославского аэроклуба, среди которых была и Валя, отдыхали после прыжков.

Запрокинутые вверх головы. Тишина. Каждый думал о чем-то своем. Так им казалось. А когда вдруг разговорились, то выяснилось, что мысли у всех были одни – «космические».

Космонавтика… Это новое слово вошло в жизнь ярославских парашютистов. А потом полет Юрия Гагарина, Германа Титова…

«Стало быть, началось!» – думала Валя. Наверное, недалек тот день, когда в космическую высь поднимется советская девушка и громко, чтобы слышали все, скажет: «Здравствуй, Вселенная!»

Так оно и получилось. Весь мир слышит ее позывные: – Я – «Чайка», я – «Чайка». Все идет хорошо!

РАДИОГРАММА ИЗ КРЕМЛЯ

Валерий – «Ястреб». Этот позывной ему дали перед стартом. «Орел», «Кедр», «Сокол», «Беркут», «Ястреб» и вот теперь – «Чайка».

…Уже более четырех суток «бороздил» космос «Восток-5». Перекрыты все рекорды по дальности и продолжительности орбитального полета, а впереди еще много витков. Так предусмотрено программой.

В одном из сеансов связи Валя сказала:

– Валерик, чтобы тебе не было скучно, я постараюсь спеть нашу любимую песню космонавтов.

И Валерий слушал.

Валерий работал по программе. Сделаны кадры Земли из космоса, он несколько раз выходил из кресла, плавал по кабине, все свои наблюдения записывал в бортовой журнал. Время летело быстро. На каждом витке, через каждые полтора часа, ночь сменялась днем. Таким образом, за одни сутки космонавт семнадцать раз встречал день и семнадцать раз попадал в темноту ночи.

Ночью Валерий наблюдал Луну. Она из космоса смотрится совсем иначе, чем с Земли. Это уже не плоский «блин», который мы привыкли видеть в светлые ночи. Валерий видел ее совсем близко, видел как шар, ощущал пространственную выпуклость «ночного светила».

Луна… Это вторая часть нашей двухпланетной системы. По существу, другая планета. Самая близкая, но отдаленная от нас более чем на треть миллиона километров межпланетного пространства. Она самая знакомая на ночном своде и в то же время полна волшебного очарования. Кажется совсем безучастной ко всему земному, но тормозит вращение нашей планеты на две тысячные секунды каждые сто лет, поднимает воды океанов живым дыханием приливов и отливов. Луна полна необъяснимых загадок гигантских кратеров, кольцевых хребтов, она мертва и безвоздушна. Ученые считают, что жизнь на ней невозможна, и это действительно так. Но дайте людям ступить на ее поверхность, и они все переделают. Люди все могут.

Валерий верил в это, верил всей душой. Более того, у него не было сомнений, что пройдут годы, но рано или поздно на Луну ступит нога человека, и тогда – ради справедливости, иначе просто нельзя – на Луне воздвигнут грандиозный монумент Циолковскому и Кибальчичу, Цандеру и Кондратюку… И не только это: на гранитных плитах огромными золотыми буквами будут высечены имена тех ученых, которым обязаны все мы стремительным космическим взлетом.

«Восток-5» продолжал свой полет. Где-то рядом находился второй корабль. Валерий и Валя пролетали над просторами родной страны, над Волгой и Москвой, над тайгой и степью, над вершинами гор и просторами морей. Люди Земли жадно ловили каждое их сообщение и каждый раз улыбались друг другу, когда узнавали, что «самочувствие обоих космонавтов отличное. Полет продолжается».

В часы, когда в Большом Кремлевском дворце открылся Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, на борт «Востока-5» поступила радиограмма. Зачитывал ее Герман Титов:

«Товарищу В. Ф. Быковскому.

В одной из радиограмм Вы просили принять Вас в ряды ленинской партии.

ЦК КПСС рассмотрел эту просьбу и принял постановление о приеме Вас в члены КПСС.

Секретарь ЦК КПСС Н. Хрущев».

Наверное, ни одна радиограмма в космос не была передана столь взволнованно, да и данные пульса и дыхания Валерия, которые столь интересовали врачей, на этот раз вышли из привычных пределов. И пусть никто не сетует на это. У человека радость, огромная радость. Он горд, он счастлив. Его рука тянется к переключателю на пульте управления, он вызывает Землю, он просит срочно принять его сообщение, он должен сказать. И Земля слушает голос своего сына.

«ЦК КПСС

Москва, Кремль.

От всего сердца благодарю нашу родную Коммунистическую партию за высокое доверие – прием меня в ряды КПСС.

Я оправдаю Ваше доверие. Задание Родины и партии будет выполнено отлично.

Космонавт Быковский».

Земля приняла слова из космоса. Их тут же передали туда, где коммунисты страны обсуждали очередные задачи идеологической работы партии. И Пленум ЦК пожелал командирам «Востоков» пять и шесть успешного завершения совместного исторического космического полета.

В этот день наземные станции слежения слышали пение «Ястреба» и «Чайки» в космосе. На звездных орбитах состоялся первый в мире космический дуэт. Валерий и Валя пели песню о дружбе, любимую песню Космонавта-пять.

ВСТРЕЧАЕТ ЗЕМЛЯ

Люди Земли сорвали уже пять листков с календаря, а Валерий и Валя все еще были в космосе. Один за другим зачеркивались пункты программы полета: «Выполнено, выполнено, выполнено…» Начался 82-й виток. Последний виток! Подана команда на спуск. Надет шлем, сделано все, как предусмотрено инструкцией. Последний радиообмен между «Востоками» был коротким:

– Валера, счастливого приземления. Я пошла…

– Валя, всего хорошего, счастливой посадки.

«Восток-5» слушался безукоризненно. За стеклами иллюминатора было видно, как светится воздух плотных слоев атмосферы, рассекаемый телом корабля. Как спускаться? На Земле сказали перед полетом: «Сделаешь так, как найдешь нужным. Хочешь – приземляйся в кабине. Хочешь – катапультируйся, приземляйся отдельно от корабля…» Последние секунды на размышление: спускаться в кабине или отдельно?

– Как дела у «Чайки»? Как ее самочувствие? – запросил Валерий.

– Отличное, отличное. Она уже на Земле. Самочувствие прекрасное.

Автоматика работала на спуск. Тормозной двигатель плавно гасил скорость.

«Привет вам, бесчисленные звездные миры! Не прощайте, а до свидания. Мы еще вернемся к вам, мы еще встретимся. Обязательно встретимся. Ждите нас, звезды!»

Об этом думал Валерий, когда его корабль покидал космос.

Земля встречала. Люди слышали гул, похожий на далекие раскаты грома. Он казался странным, этот звук, когда небо совершенно чистое.

Первыми к Валерию подбежали два пастуха. Они принялись помогать ему снимать скафандр. Потом подъехал мотоциклист, скрипнул тормозами грузовик, и из кузова высыпали на землю школьники ближайшего села вместе со своими учителями. Со всех сторон – руки, цветы. А люди все подъезжали и подъезжали.

Валерий принимал рукопожатия, отвечал на многочисленные вопросы, вдыхал полной грудью приятный аромат степи, и серая полынь казалась ему столь сладостно пахучей, что он нагнулся и осторожно, словно садовник-цветовод, сорвал небольшой пучок травы.

Люди смотрели на него, улыбались. Вот он, Космонавт-пять. Приземлился! Жив, здоров! И корабль рядом. Валерий взял оттуда документы, записи, подтверждающие безграничное могущество советского человека… Потом снова вернулся к встречающим, отвинтил крышку фляжки, побывавшей с ним в космосе, и просто предложил:

– Не хотите ли космической водички?

Снова город на берегу Волги. Два самолета приземлились на аэродроме. Море людей и море цветов окружило серебристые машины. Валерий и Валя докладывают:

– Товарищ председатель Государственной комиссии, рады доложить вам: задание выполнено.

И снова объятия. Объятия с председателем Государственной комиссии, с Главным конструктором, со своими «звездными братьями». Валерий и Андриян молча держат друг друга за плечи, смотрят друг другу в глаза, потом припадают друг к другу.

Валерий отыскал глазами Валю. Они снова вместе – «Ястреб» и «Чайка». Глаза их искрятся, светятся счастьем. Они уже разговаривали по телефону с Никитой Сергеевичем Хрущевым, их ждут в Москве.

– Как у тебя дела? Устала? – спросил Валерий.

– Немножко, – смеется Валя. – А настроение бодрое.

Им есть чему радоваться, есть чем гордиться. Совместный полет космического корабля-спутника «Восток-6», пилотируемого первой в мире женщиной-космонавтом гражданкой СССР Терешковой Валентиной Владимировной, и космического корабля-спутника «Восток-5», пилотируемого космонавтом гражданином СССР Быковским Валерием Федоровичем, успешно завершен. Их подвиг не имеет равных. На приборах космических кораблей небывалые цифры: более 81 витка, свыше 119 часов в космосе – таков итог полета «Востока-5»; более 48 витков, 71 час полета – итог «Востока-6». Советская девушка побила все национальные рекорды американцев,

На берегу Волги космонавты чувствовали себя как дома. Здесь все было так же, как и после полета Юрия и Германа, Андрияна и Павла: сначала разбор полета с членами Государственной комиссии, потом Валерий и Валя попали в руки врачей – врачам надо знать, как перенес человек влияние космоса. А после обеда – встреча с журналистами.

Вопросы. Ответы. Стрекот кинокамер. Вспышки фотоламп. Дружеский, непринужденный разговор. Что оказалось самым трудным в полете? Как невесомость? Сколько раз каждый из вас брался за ручное управление? Брали ли в полет какие-нибудь сувениры?

У Валерия их было одиннадцать. Одиннадцать комсомольских значков с изображением Ленина.

– Я решил так, – говорит он журналистам, – передам значки в ЦК ВЛКСМ товарищу Павлову, пусть их вручат самым лучшим комсомольцам. Одиннадцатый значок был у меня на рубашке. Этот значок я буду беречь для сына. Вырастет, вступит в комсомол – вручу.

И снова родная Москва. Самолет, эскортируемый истребителями, садится на Внуковском аэродроме. Рапорт Никите Сергеевичу Хрущеву. Митинг на Красной площади. На трибуне Мавзолея рядом с Первым секретарем ЦК КПСС стояли правофланговые космонавтики, герои, коммунисты. Сегодня их уже шестеро: Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский и Валентина Терешкова. И снова рукоплескал мир, рукоплескал стране и строю, взрастившему людей, для которых невозможное не существует.

На Красной площади и прилегающих к ней улицах бурлил людской океан. Трудящиеся столицы и ее гости пришли отдать тепло своих сердец, свою любовь, свою радость тем, кто стоял на трибунах Мавзолея. Тысячи голосов, сливаясь в один, провозглашают: «Слава родной партии! Слава народу! Ура!»

После триумфальной встречи новых героев космоса, после грандиозного митинга на Красной площади распахнулись двери Кремлевского дворца. Сюда пришли космонавты, ученые, конструкторы, инженеры, техники, рабочие – все те, кто обеспечил осуществление многодневного совместного полета космических кораблей «Восток-5» и «Восток-6».

Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев оглашает Указы о присвоении звания Героя Советского Союза Валерию Федоровичу Быковскому и Валентине Владимировне Терешковой и о присвоении им звания «Летчик-космонавт СССР». Он вручает «Ястребу» и «Чайке» ордена Ленина, медали «Золотая Звезда» и нагрудные знаки.

Герои космоса…

«Это наши дети, дети советского народа, – сказал Н. С. Хрущев, – замечательные представители его молодого поколения».

Под редакцией генерал-лейтенанта авиации

Н. П. КАМАНИНА

Владимир МИХАЙЛОВ
ЧЕРНЫЕ ЖУРАВЛИ ВСЕЛЕННОЙ

В четвертом Всесоюзном совещании молодых писателей, которое проводилось в Москве ЦК ВЛКСМ и Союзом советских писателей, участвовали литераторы, работающие в жанре научной фантастики.

Сегодня в «Искателе» публикует новый рассказ и делится своими планами участник совещания ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВ.

Работа моя в области фантастики (это звучит очень громко, на самом деле я пока написал немного) тесно связана с «Искателем». В нем была напечатана первая моя фантастическая повесть – «Особая необходимость». Ее действие происходит почти в наши дни, лет через двадцать – двадцать пять. После окончания повести мне захотелось обратиться к временам более отдаленным, скажем, к концу XXI столетия. Многое изменится через сто лет, но таким же останется стремление людей к познанию, к установлению новых истин. Всего лишь одному эпизоду такого поиска нового посвящен рассказ «Черные Журавли Вселенной».

А потом, дальше? Чем дальше, тем больше неизвестного, а работа фантаста, думается, тоже поиск.

Пространство было бесконечно. Не пустота, каким оно когда-то представлялось, но пространство, кипящее сгустками, разрежениями и завихрениями полей. Пространство, незримо изгибающееся вблизи звезд и облегченно распрямляющееся вдалеке от них, оно было бесконечно, и корабль затерялся в нем легче, чем теряется капля в океане.

Корабль был мал. Вытянутый и легкий, окрыленный выброшенными далеко в стороны кружевными конструкциями, он вспархивал – серебристая летучая рыба – над грозными валами гравитационных штормов, способных раздавить его, швырнув на невидимые рифы запретных ускорений; он тормозился и разгонялся вновь, он окутывался облаком защитных полей – и уходил, ускользал, увертывался – и вновь продолжал свой путь, и его кристаллическая чешуя тускло отблескивала в рассеянном свете галактического пространства.

Впрочем, пространство нередко бывало спокойным. Внутри же корабля спокойствие царило всегда. Даже когда корабль пробивался сквозь рукав субгалактического гамма-течения и в блестящих артериях автоматов колотились стремительные токи, в рубке, салоне и каюте было тихо и уютно, желтые и зеленые стены отбрасывали мягкий свет, а матовый потолок и белый пол излучали такое веселое спокойствие, какое излучают лишь белые предметы. Автоматы скрывались где-то в недрах корабля, и лихорадочная спешка киберустройства не замечалась – так же, как не замечается упоенный разгул взрывов в камерах мотора.

И совсем уже спокойны были люди, два человека на борту; один – потому, что далеко не представлял всего, чем угрожал космос, а другой – потому, что очень хорошо представлял все; истинное же спокойствие дается только этими полюсами знания.

Было спокойно и было тихо – ровная мелодия приборов уже не воспринималась более как шум и становилась слышной лишь в моменты изменения режимов. Тихо было и потому, что люди разговаривали редко. Разговоры могли надолго прерваться на полуфразе и возобновиться с полуфразы.

– А все-таки они не заменят земных, – сказал младший. Он пристроился на откидном креслице у фильмотеки.

Старший промолчал. Он умел молчать; это постигалось не сразу, как не сразу постигалось и то, что Кленов – старик: глаза его были зорки, кожа лица гладка, а движения и слова точны и сильны. Лишь приглядевшись, можно было заметить, что веки его иногда выдают усталость, да слова, случалось, переходили в ворчанье.

Так постигалось, что это старик. Но тогда переставало вериться, что это тот самый Кленов, человек с такой земной фамилией, оставивший следы в пространстве, учебниках и легендах. Старейший, как его почтительно называли звездолетчики.

В первые дни молчания оставалось только вспоминать обрывки этих легенд. Это был человек, еще в юности, с земного, закрытого ныне Памирского космодрома, ушедший в первое свое путешествие и с тех пор не возвращавшийся из него. Не возвращавшийся потому, что во время месячных и даже годичных перерывов в полетах он все равно, как говорили, жил мыслью в космических исследованиях и на Земле ему, наверное, снились звездные сны.

Кленов был испытателем. Если еще в старину испытатели самолетов были инженерами, то испытатель звездолета был пилотом и ученым – уходящая, почти ушедшая когорта людей, часто в одиночку улетавших на все более стремительных кораблях, в одиночку – потому, что можно было рисковать множеством автоматов, но не людей.

Они улетали чаще всего в одиночку и возвращались, а иногда не возвращались… Кленов возвращался всегда, и два раза – не в одиночку; спасенным испытателям он отдавал свою каюту, но подходить к пульту им не разрешал. Каждый раз он привозил все больше наблюдений и сведений – в памяти своей и электронной, в записях фоно– и видеокатушек. И он привозил все меньше слов, как будто отдавал их пространству в обмен на знание.

Теперь он был последним из той плеяды, остальные жили на Земле. Задача электронного моделирования Пространства со всеми его неожиданностями была решена при активной помощи Кленова, и корабли можно было полностью испытывать еще в процессе разработки. Но, оставаясь испытателем, Старейший стал не просто ученым, а очень большим ученым, специалистом по пространству. И он единственный по-прежнему летал один на корабле последнем из испытанных им, и испытывал если не корабли, то такие устройства, которые еще нельзя было промоделировать. На этот раз – новые дельта-генераторы.

Но таким он был в легендах, а на корабле был просто старик, который слышал, когда к нему обращались, лишь если хотел слышать, а если не хотел, то преспокойно молчал и даже не переспрашивал. А это не самая лучшая форма беседы.

– Все-таки они не заменят земных, – повторил младший громче.

Старший поднял сухое лицо от экрана. Его взгляд прошелся привычным путем – от замысловатых, по последней моде, сандалий по светлому спортивному костюму, по покрытому густым, еще земным загаром лицу и каштановым волосам и в конце концов остановился на голубых глазах, в которых, кажется, светился интерес.

– Вам бы все земное… Не заменят так же, как новые друзья не заменят старых, – наконец ответил Кленов. – Но они нужны. Старые друзья уходят, все равно – люди они, или корабли, или гипотезы. В моем возрасте можно однажды проснуться – и не узнать мира. А к чему это вы – о земных журавлях?

– О тех, других, можете сказать только вы, – последовал ответ. – Хотя это и странно. Все-таки в ваши годы…

– Годы – ерунда, вздор, – с удовольствием сказал старик. – Забудьте это понятие, уважаемый… М-м…

– Игорь, – проговорил молодой.

– Уважаемый Игорь. Люди умирают от разочарований, а не от возраста. Ставьте себе меньше целей – и у возраста не будет власти над вами.

Он искоса взглянул на собеседника и усмехнулся, заметив его удивленное лицо.

– Я сказал: «меньше целей», а не «меньшие цели». Чем меньше целей, тем меньше разбросанности, тем меньше разочарований. Но и одна цель может быть достойна десяти жизней. А впрочем, к чему это я?..

Он строго посмотрел на экран. И умолк.

Игорь подождал и сказал:

– Я, пожалуй, пройдусь…

Он вернулся через полчаса. Кленов все так же сидел, склонившись к экрану. Терпение – вот что осталось ему от прошлого. Сидит. Смотрит. Это о нем рассказывали легенды. Годы…

Старик обернулся на едва уловимый звук шагов. На лице его было изумление: он опять с непривычки забыл, что их двое.

– Ага, это вы, – объяснил он скорее сам себе. – Что нового?

Оба они знали, что ничего нового не могло быть.

– Они чувствуют себя отлично. И прекрасно наблюдаются. Просто замечательно.

– Ах, эти ваши… эта микрофлора? Ну, ну…

– Скажите, Старейший, – спросил Игорь, – у меня микрофлора. А ваша цель?

Кленов не ответил. Он как будто не слышал вопроса. Его глаза были по-прежнему устремлены на экран, и отсвет экрана лежал на сухом и гордом лице старика.

– Но ведь ради чего-то вы теряете время перед этим экраном? Программа испытаний закончена, а вы и не думаете тормозиться. В чем дело?

– Что значит – я теряю время? А чем занимались вы? Только не повторяйте, что любовались на вашу микрофлору. Не надо.

– Я сидел в салоне, – сказал Игорь, – и смотрел на телефон. Мне хочется, чтобы кто-нибудь позвонил, никто не звонит и не назначает мне свидания. Почему вы не позвонили?

– Не было надобности, – сказал Кленов. – А телефон в салоне существует для того, чтобы я мог оттуда связываться с решающим устройством.

– Но ведь вы и двух раз не были в салоне.

– Не был, – согласился Кленов. – Но могу быть и этого достаточно.

– А вы теряете время у экрана. Ведь появись что-нибудь, автоматы сами…

– Все равно. Я могу их опередить. А времени у меня достаточно. Это у молодых его не хватает. Они хотят успеть везде. У меня – одна цель…

Игорь опустился на пол. На Земле теперь все чаще сидели прямо на полу. Старик покосился и уселся в кресле еще прямее. Он сидел, как на приеме, и его рабочий комбинезон казался изысканным, как вечерний костюм.

– Все-таки о цели. Еще какие-нибудь испытания? Или открытия? Эти Журавли. Вы о них несколько раз упоминали… Кто они? Расскажите о них. Это из-за Журавлей мы не возвращаемся?

Старейший оторвался от экрана.

– Я мог бы кое-что рассказать. Но вам это просто так – любопытно… Да и рассказывать я, право же, разучился. И вообще не стоит. А что касается Журавлей… Я же говорил, что старые друзья уходят. И мало того – они еще оставляют нерешенные задачи. Это в лучшем случае. А то еще они выдвигают их, уходя.

– Я начинаю понимать, – сказал Игорь

– Да?

– Я вспоминаю…

– Этого вы сделать не в состоянии. Вас тогда еще не было на свете. И вы же кончали не Московский Звездный…

– Но мне рассказывали… Да, там было что-то связанное с аварией корабля.

– Что-то! – сказал Кленов. – Такие вещи надо знать во всех деталях. Это – опыт. Что-то!..

– Я ведь не космонавт.

– Знаю.

– Ну, разве это так важно? Знать надо основное, а детали… Это же было так давно. Ну, авария… Конечно, я понимаю… У вас там был кто-то, да?

– Кто-то – это слишком просто сказано, – ответил Кленов. – У меня там был друг. Тогда в пространстве нельзя было без друзей…

– А сейчас разве…

– Сейчас ваш друг может жить на Земле – все равно вы с ним не будете разлучаться: видите, слышите его. А потом, вас в пространстве охраняет могучая защита, сделавшая корабли практически неуязвимыми. А тогда друзья нужны были здесь, рядом. Мощность полей дружбы компенсировала слабость защитного поля. Вот почему тогда и возник метод парного испытания. На испытание уходили сразу два корабля.

– Я вспоминаю, – повторил Игорь. – Вы же были там…

– Я был там, – сказал старик.

– На «Согдиане»…

– Вы опять перепутали. Я испытывал «Джордано». Теперь это уже седая старина, – он провел рукой по коротким волосам, – корабль класса «Бета-0,5». Мы дошли до Эвридики и шли обратно. Что?

– Вы говорили относительно дружбы, – с легкой обидой сказал Игорь. – Но и теперь, случается, гибнут друзья – пусть и не рядом с вами. Вспомните Коринтеру. На ней погиб не один и не два человека. Вот если бы вы тогда задались целью!

– Да, мы еще не можем предугадывать вспышки Новых, – ответил Кленов. – Но когда-нибудь научатся и этому. Впрочем, это редкое явление.

– Но тот случай тоже был редким явлением.

– Редким? Ну да, конечно, корабли и тогда погибали не так уж часто. Это он был на «Согдиане», мой товарищ. «Согдиана» обладала более сильными двигателями…

* * *

«Согдиана» обладала более сильными двигателями и надежной защитой. Она могла ускоряться быстрее и вскоре опередила «Джордано».

В день, когда расстояние между кораблями достигло десяти астрономических единиц и связь должна была прерваться, пилота «Джордано», как и обычно в таких случаях, охватила грусть. В космосе всегда грустно, когда прерывается связь, даже не навсегда.

На ушедший вперед корабль был послан традиционный привет и пожелание чистого пространства. Ответ должен был прийти через шесть с лишним часов. Однако уже через полчаса был принят сигнал бедствия.

Испытатель «Джордано» увеличил скорость до предела, не переставая посылать в пространство вызовы. Из сообщений пилота «Согдианы» можно было понять, что случилось самое страшное – вышли из-под контроля и начали терять мощность генераторы дельта-поля. АВ в контейнерах «Согдианы» изолировалось дельта-полем, это было новинкой; до тех пор везде пользовались для этой целя лишь магнитным полем. И вот теперь корабль затормаживался на пределе, чтобы встретить помощь.

«Джордано» настиг товарища через десять часов – как раз вовремя, чтобы с безопасной дистанции увидеть, как темное тело звездолета внезапно превратилось в яркую звезду.

* * *

– Вам случалось наблюдать аннигиляционный взрыв в пространстве? – спросил Старейший. – Нет? И не надо. Это невесело – особенно, если взрывается корабль, а на корабле летела… летел ваш друг. Это было нестерпимое голубое сияние. Оно продолжалось всего лишь долю секунды: от чрезмерной нагрузки выключились предохранители видеоприемников. Но и за эту долю секунды я успел ослепнуть, глаза мои наполнились слезами. Впрочем, это не только от света…

Игорь кивнул.

– Надо было заранее включить фильтры видеоприемников, – обронил он.

– Конечно, заранее, – пробормотал Кленов и умолк.

Он снова погрузился в изучение пустого экрана, по временам слегка трогал рукоятки настройки. Игорь вздохнул и вышел из рубки. Белый широкий коридор – не коридор, а зал для прогулок – вел мимо кают, которых, в сущности, не было: за их тонкими переборками стояли только могучие генераторы дельта-поля. Это из-за них он потратил столько усилий, чтобы попасть именно на корабль Кленова. Старейшего. Дело стоит того. Самые сильные на Земле дельта-генераторы. А старик опять замолчал. Надолго, наверное… Когда-то и он неустанно искал новое – и находил. Чем бы заняться до очередного включения генераторов?

Игорь взял в каюте две ракетки и вернулся в рубку через салон. Телефон в салоне молчал. Старомодный телефон, без экрана. Старик привык к такому.

В рубке старик сидел в кресле. Он напевал что-то старинное. Пел он плохо, голос его хрипел, но, наверное, ему нравилось слышать себя. Игорь шумно защелкнул дверь – Кленов не обернулся. Экран освещал его лоб, рассеченный поперечной морщиной, старомодный воротничок в вырезе комбинезона, гладко выбритые щеки. Игорь вспомнил, что еще не успел подстричься. Собственно, он не очень-то хорошо разбирался в настройке бытового комбайна, да комбайн, наверное, и не умел стричь, как принято теперь.