Текст книги "Спроси у марки"

Автор книги: Владимир Свирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Я побегу еще раз, специально для тебя, парень!

Я не успел сообразить, что произошло, а он уже звонил кому-то по телефону, с кем-то о чем-то договаривался. Ты никогда не догадаешься, кому он звонил! Своим недавним соперникам! Он рассказал им о моей мечте и просил бежать вместе с ним. И они – почти все – согласились! Ты представляешь, внучка, согласились!

Не помню, как мы добрались до стадиона, ничего не помню, кроме одного: я сижу один, совсем один в огромной каменной чаше, а по дорожкам бегут спортсмены – поляк, финн, француз и еще кто-то, я даже не знаю кто! – бегут специально для меня, маленького Яниса из маленькой Латвии! Какое, казалось бы, им дело до мальчика из Ставкрасты? Но им было дело!

И знаешь, внучка, когда потом, много лет спустя, мне становилось плохо и обстоятельства складывались так, что надо было или быть волком, или вообще не быть, я вспоминал этот стадион, Януша Кусочинского и его друзей-соперников, бегущих специально для меня, и находил в себе силы всегда оставаться человеком.

Это и есть мое счастье, то счастье, которое дал мне мой Януш. А может быть, правильнее будет сказать, „которое я взял у него“? Ведь, согласись, я тоже был в этой истории не пассивным наблюдателем. Не подумай, будто я расхвастался, нет, тут другое…

Ты хочешь спросить про Януша Кусочинского? Слушай, моя девочка, и если тебе захочется плакать, не сдерживай слез, не надо, есть святые слезы, которые очищают. Он погиб в олимпийском, сороковом году, сражаясь против фашистов. Его схватили на окраине оккупированной Варшавы с листовками, призывавшими не покоряться врагу. И расстреляли.

Говорят, о его гибели много написано. Возможно, я не читал. Зачем читать, если я все видел своими глазами, слышал своими ушами? Я никогда не был в Польше, внучка, и все-таки вижу и комендатуру, и гестаповского офицера, слышу треск автоматной очереди. Я лучше других знаю, как погиб мой Януш. Я никому не рассказывал об этом, только маркам.

Януш не назвал себя. Он вообще не отвечал на вопросы. Смотрел в окно, за которым расцветали каштаны, и молчал. Гестаповец был терпелив. Ему показалось, что он где-то видел арестованного поляка. Один раз он даже поднял за подбородок его голову и, заглянув в лицо, спросил:

– Мы с вами никогда не встречались? У меня такое чувство, что я давно вас знаю. Отвечайте!

Януш молчал.

Офицер повернул его голову и посмотрел на профиль.

– Нет, я не мог ошибиться! Прошу вас, не мучьте меня! Где я вас видел? Вы артист?

Представляешь, гестаповец просил не мучить его!

Януш молчал. Молчал и потом, когда смотрел в дула направленных на него винтовок.

Запомни, внучка, это произошло в високосном тысяча девятьсот сороковом году, – году XII Олимпийских игр!

Знаешь, о чем я сейчас подумал? Надо, чтобы для каждого человека, специально для него одного, хоть раз в жизни бежал Януш Кусочинский! Неважно, как его фамилия, и не обязателен для этого стадион! Ты меня понимаешь, девочка? Я бегу для тебя, Света! Только для тебя одной!

Мои марки совсем перестали ревновать! Да, да. Они только чуточку поворчали: „Ну и выдумщик же ты! Нашелся путешественник, Янка в стране янки! Постыдился бы, голова уже совсем седая, а все фантазируешь!“

Что-то в этом роде они мне сказали. Все может быть! Может, все это лишь моя мечта, и никакого Кусочинского я не видел. Но знаешь, девочка, хорошая мечта тоже чего-то стоит!

Будь здорова, внучка! Напиши мне, если захочется, я буду рад. Привет тебе от моих марок, они тоже желают тебе скорого выздоровления и приглашают в гости на наш крутой берег.

Ян Аболинь».

Самое невероятное – это то, что, прочитав письмо Яна Аболиня, Света тут же заснула. И проспала ровно сутки. Когда она проснулась, на стене, на том же самом месте, что и вчера, играл солнечный зайчик. И вдруг ей показалось… Нет, этого не может быть! А если – правда? Так попробуй! Если получилось один раз, то должно получиться еще! Нет, нет, нечего пробовать, тебе только приснилось, будто пальцы правой руки чуточку шевельнулись и даже ощутили друг дружку… Так пошевели еще раз! Боишься потерять надежду? Трусиха! Можно пронадеяться всю жизнь! Помнишь, что сказал бородатый доктор папе? Они думали, что я не слышу. «Медицине известны случаи, когда в подобном состоянии больные находились тридцать и больше лет… Тут все индивидуально». Ну и надейся тридцать лет!

Прежде чем попытаться сжать пальцы правой руки, Света сжала зубы, зажмурила глаза…

Нет, это был не сон! Пальцы ощущали друг друга! Они двигались! Этого движения нельзя заметить глазом, но она-то знала, что пальцы начали дышать! Она это чувствовала! Света схватила лист бумаги и просунула его между большим и указательным пальцами больной руки. Лист медленно пополз вниз. Тогда она сделала усилие, еще, еще, до боли в скулах! И лист остановился. Его держали пальцы! Ее пальцы!

Несколько минут Светлана отдыхала, прислушиваясь к стуку своего сердца. «У-ра! У-ра!» – тревожно и радостно стучало оно.

Отдохнув, она снова вставила лист бумаги между неподвижными пальцами. И пальцы снова не дали ему упасть!

Вот, в общем, и все. Да, чуть не забыл. Ян Петрович Аболинь, которого я навестил летом прошлого года, показал мне письмо, полученное от Светы.

«Дорогой дедушка Ян! Я выздоравливаю! Ты представляешь?! И это сделал ты, и все, кто бежал для меня. Я уже немножко хожу, а вчера прошла до окна и обратно без костылей. Твое письмо я дала прочитать Юране. Мы даже с ним сильно поспорили. Вообще-то он хороший, но иногда бывает несносным, как все мальчишки. Вот он и говорит, что ты, дедушка, про олимпиаду все выдумал! Ну нет, он прямо об этом не говорит, но видно, что очень сомневается. Он говорит, что так не может быть, чтобы человек не помнил: было с ним такое или нет, тем более – про такое событие. Ты, дедушка, не спорь с теми, кто тебе не верит, пусть они не верят, пусть они думают по-своему, а мы будем по-своему. Вот я же верю тебе, что марки с тобой разговаривают, что они умеют и смеяться, и сердиться, и обижаться. А ведь наверняка есть очень много людей, которые скажут: „Ерунда! Что они, живые, что ли? Этого не может быть!“

Я очень рада, что твои марки меня признали. У меня есть любимая марка, ты, конечно, знаешь ее, на ней Диагор нарисован. Когда я читала твое письмо, у меня было такое же состояние, как у Диагора, когда сыновья его на плечах по стадиону несли. Я даже испугалась, что тоже умру от счастья. Я потом Диагору про тебя рассказала. И про Януша Кусочинского. Знаешь, как ему было интересно!

До свидания, дедушка! Спасибо, спасибо, спасибо! Папа и Юраня передают тебе приветы. И наши с Юраней марки – тоже!»

Техника безопасности

История шестая, трагическая.

А ведь Алексей Оспищев был и раньше, задолго до «Текстильщика», знаком со Светой Кругловой. Правда, заочно.

Но прежде чем рассказать об этом знакомстве, мне придется немного потревожить Лешину биографию. И не только его, но и еще одного человека. Потому что не встреть тогда Оспищев на троллейбусной остановке совершенно случайно Виктора Николаевича Строкова, дядю Витю, его жизнь не сделала бы опасного зигзага.

Я написал «совершенно случайно» и задумался. Вроде бы все верно, вы сейчас сами убедитесь, встреча, действительно, была случайной, и все-таки мне видится нечто закономерное в том, что они нашли друг друга.

Познакомила их директор школы, в которой учился Леша. Не прямо, конечно: «Разрешите Вам представить – это ученик четвертого класса, великий троечник Алексей Оспищев, а это…» И все-таки именно она свела их. Дело в том, что Оспищев, как и многие его товарищи, собирал марки. Вначале директриса не испытывала особой неприязни к филателистам, она просто не замечала их. Но однажды случилось ЧП – чрезвычайное происшествие: из милиции привели Олега Лепнева и Борьку Сатекова. Надо ж до такого додуматься – вскрывать почтовые ящики на лестничных клетках! Писем они, само собой, не брали, только марки отмачивали. Начались расспросы-допросы, ну они признались, что прошлогодняя чистка карманов в гардеробе – тоже их работа, деньги понадобились на гвинейских «бегемотов» и «слонов» – таких красивых марок у них в магазине еще никогда не продавали. Вот тогда директриса и сказала, Леша сам слышал:

– Чтобы этих марочников у меня в школе и духу не было!

С тех пор филателисты ушли в глубокое подполье, о марках говорили с оглядкой – не слышит ли учитель, обменивались в туалетах или у филателистического магазина. Иногда ездили в лес, к больнице пароходства, где разбрасывал свои торговые точки черный рынок. Вот тут-то и скрестились жизненные пути Алексея Оспищева и Виктора Николаевича Строкова.

Леша договорился ехать в лес вместе с Борькой Сатековым, но Борька в последний момент позвонил и сказал, что не пускают: некому остаться с маленькой сестренкой. Ехать одному не очень-то хотелось, к тому же и денег за неделю удалось наэкономить всего-ничего – шестьдесят пять копеек. С таким капиталом у больнички делать нечего. Но все-таки поехал.

Была середина апреля, и хотя весна припаздывала, за городом уже ощущались ее голоса, цвета и запахи.

Леша вышел из «семерки» следом за мужчиной лет тридцати с копной вьющихся золотистых волос, тонкими усиками на продолговатом лице и веселыми глазами. На нем была спортивная курточка, и сам он был спортивный – тонкий, пружинистый. В руках мужчина держал черный чемоданчик «дипломат». Усики и глаза Леша рассмотрел, когда незнакомец обратился к нему с непонятным вопросом:

– По моим агентурным данным, где-то здесь неподалеку скрывается пункт элементарного товарообмана. Ты тоже туда?

– Нет, я на марки, – смешался Оспищев.

– А я о чем? И, конечно же, мечтаешь раздобыть «голубой Маврикий», «черный пенни», ну, на худой конец – «зеленый токийский». Угадал? Не отвечай, старик, твои глаза уже все мне сказали! А еще они сообщили мне, что их хозяин не возражает против жвачки. Может быть, я ошибаюсь?

Хозяин глаз не возражал. То есть он очень даже не возражал.

Пока они дошли до навечно вытоптанной поляны, где раскинулся табором книжно-марочно-нумизматический и еще неизвестно какой рынок, незнакомец превратился в Виктора Николаевича Строкова, дядю Витю, ученого-психолога и филателиста. Кроме того, Леша узнал, что жвачки у ученого навалом, что живет он в Москве, а к ним в город приехал впервые, но теперь, если, конечно, ему здесь понравится, будет приезжать часто.

На поляне они разошлись и, как и договорились, встретились вновь через два часа на остановке троллейбуса.

Настроение у Леши было препаршивейшее. Словно его в кафе-мороженое привели, понаставили перед ним и пломбир, и крем-брюле, и «лакомку», а потом пинка под одно место дали: топай, мол, отсюда, не по твоим губам наше угощение!

– Что загрустил? – спросил его Виктор Николаевич. – «Маврикий», старик, не каждый день встречается. Может, ты домой опаздываешь? Боишься, мать заругает? Ну-ка, зажуй свои невзгоды! Помогает.

Он снова протянул Леше жвачку.

– У меня сейчас только бабушка! – сообщил Оспищев.

– Вот как! – заинтересовался Строков. – Что значит «сейчас»? Сей час? Сегодня? Неделю?

– Сто недель! – с гордостью ответил Леша. – Они с отцом на Север завербовались. Второй раз уже. Один раз, когда я совсем маленький был… Тогда квартиру привезли, а теперь за «Жигулем» подались!

– Так ты, выходит, совсем самостоятельный мужик! – воскликнул Строков. – Рад за тебя!

Леша видел, что дядя Витя на самом деле обрадовался.

– Значит, вдвоем с бабулей живете? Это хорошо! Это даже очень хорошо, просто даже замечательно! «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя!»

Последние слова он не сказал, а пропел.

– Она не совсем еще дряхлая! – вступился за бабушку Алексей.

– Извини, я не хотел ее обидеть! Значит, кооператив уже получили?

– Угу, трехкомнатный.

– А сколько же еще на «Жигуль» вкалывать надо?

– Только начали.

– Тоже хорошо! Знаешь, старик, у меня появилась идея. Почти гениальная. Чего мне в гостинице киснуть? Не люблю я гостиниц! Ты не возражаешь, если я у вас буду останавливаться? Всего на день-два… Вернее, не день, а ночь… Человек я смирный, спиртного ни-ни, ну и вообще… Мне ведь ничего не надо. Мы бы с тобой с бо-о-о-льшой пользой время провели!

– Я-то что… Я-то пожалуйста, – пролепетал Леша. – Вот только как бабушка?

– А мы ее как следует попросим! Знаешь, я умею бабушек просить! Ты мне адресочек оставь, я зайду, вроде случайно узнал… Неужели она ученому человеку в ночлеге откажет? Я ведь не безвозмездно…

– Ученых она уважает! – уверенно сказал Оспищев. – Она мне все уши прожужжала своими учеными!

– Ну вот и договорились! Бабулю я беру на себя! Теперь сознавайся, кто тебя нынче обидел? Чего нос повесил? Может, у тебя временные финансовые затруднения? Так это, старик, не самая большая беда. Самая большая, знаешь, какая?

– Какая?

– Когда Homo sapiens, что в переводе с научного означает «человек разумный», не может найти способ честно заработать энную сумму дополнительно к той, которую он получает согласно штатному расписанию. Повторяю: честно!

– А я смогу? – поинтересовался Леша.

По штатному расписанию бабушка выдавала ему ежедневно только двадцать копеек.

– Конечно! – уверенно ответил Строков. – Ты же не просто Homo sapiens, но Homo sapiens филателиус!

– Как же я смогу заработать? Меня никуда не примут!

– Ты газеты читаешь?

– Иногда, – замялся Оспищев. – Когда моя очередь на политинформацию.

– Плохо, старик, очень плохо!

– А что, объявление было?

– Было. Черным по белому объявлено: там-то и там-то лежат денежки. Кто не поленится, тот подберет!

– Я думал, вы серьезно, – разочарованно протянул Леша.

– Доказать?

– Докажите!

– В газете написано, что вчера утром население вашего благословенного города радушно встретило замечательного полярного летчика, героя Арктики, что пионеры вручили ему…

– Знаю, знаю! – закричал Леша. – Из нашего класса тоже ходили… Только не все…

Он с недоверием посмотрел на Строкова:

– А причем здесь деньги?

– Не соображаешь?

– Нет.

– Худо. Ставлю наводящий вопрос. Какое отношение имеет герой-летчик к филателии? Нет ли конверта с его портретом?

– Вроде бы есть, – нерешительно произнес Леша.

– Не вроде бы, а совершенно точно!

– Ну и что из этого?

– А то, что вы, уважаемый, имеете возможность за десять минут заработать рубль! Причем, совершенно честным и, я бы сказал, благородным способом. И заметьте: оплата производится на месте, сразу после выполнения работы. У меня – как на космодроме!

И тут Алексей Оспищев задал вопрос, который окончательно убедил Строкова, что интуиция не обманула его и он не ошибся в своем новом знакомом.

Нет, Леша не поинтересовался, в чем заключается работа. Он спросил о другом.

– Значит, за двадцать минут – два рубля, а за полчаса – трешка?

– А ты в математике силен! – похвалил его Виктор Николаевич.

Подошел троллейбус.

– Мы этим до гостиницы доберемся? До главного вашего отеля? Знаешь, как ехать?

– Спрашиваете! – гордо ответил Леша.

В вестибюле гостиницы Строков дал ему последние указания:

– Скажешь: «По поручению отряда, носящего ваше имя!» Потом попросишь расписаться. Вот и все!

Он протянул Алексею пачку конвертов и показал, где именно должен оставить свой автограф покоритель Арктики.

– Тут много, – Оспищев взвесил пачку на ладони. – Десяти минут не хватит.

– Получишь по пятаку за штуку! – обнадежил Виктор Николаевич. – Все в твоих руках. Оплата зависит от производительности труда, слыхал?

О производительности Леша не слыхал, однако времени зря не терял, про подвиги героя не расспрашивал, о здоровье не справлялся, сразу же сказал об ответственном поручении отряда. Герой даже удивился такому рационализму, но, невольно подчинившись предложенному темпу, подписал сорок один конверт – каждому пионеру отряда по штуке.

– Сколько прошло? – тяжело дыша, спросил Алексей поджидавшего его Строкова.

– Минут двенадцать-пятнадцать. Удалось?

– Спрашиваете!

Они вышли из гостиницы, и Виктор Николаевич отсчитал своему помощнику два рубля и пять копеек.

Это было невероятно! Легкость, с которой он заработал (именно заработал!) деньги, поражала! Чего же взрослые вечно талдычат: попробуй заработай, попробуй заработай! Вот и попробовал. За пятнадцать минут – два рублика! И не запылился! Даже интересно. Надо в школе рассказать. Они летчика встречать ходили, флажками махали, полдня потратили, а я… Сколько ж это за месяц получится, если за пятнадцать минут – два рубля?

– Ты вот что, – спустил его на землю Строков. – В школе очень-то не болтай, сам понимаешь, охотников жар загребать много найдется!

– Я понимаю… Может, к нам еще какой герой приедет, вы тогда никого не просите, а я с радостью.

Они пересекли улицу, зашли в скверик и уселись на скамейке около фонтана-русалки.

– Значит, говоришь, с радостью… Этого, старик, мало! Радостью сыт не будешь. Умные люди не имеют права ждать милостей от природы! Когда еще к вам в город Христос вторично пожалует! Нет, старик, мы эту самую природу должны сами творить!

– Тоже по пять копеек?

– До чего ж конкретное у тебя мышление! – Строков с удивлением посмотрел на Оспищева.

Леша не понял, чего больше было в этом удивлении – одобрения или осуждения.

– Прейскурант мы с тобой сочиним, – продолжал Виктор Николаевич, – за этим дело не станет. А сейчас слушай, даю домашнее задание, срок выполнения – две недели.

– Домашнее, – недовольно протянул Леша. – Нам и так, знаете, сколько задают!

– Знаю. Только за школьные тебе денег не платят. Гляди.

Строков достал из кляссера марку.

– «В. Ф. Руднев. Командир легендарного крейсера „Варяг“», – прочитал Оспищев. – Ну и что? Я такие и раньше видел. У Борьки Сатекова такая есть.

– Верю. А вот такая? – Виктор Николаевич кивнул еще на одного командира «Варяга».

– Так они ж одинаковые!

– А ты гляди внимательнее! Возьми!

Он протянул Леше складывающуюся лупу.

– Все равно одинаковые, – покрутив перед ней марку, сказал Оспищев.

– Гляди лучше! – приказал Строков. В его голосе послышались металлические нотки. – В текст гляди! Читай по слогам!

Посопев над маркой минут десять, Леша обнаружил, что в слове «Руднев» вместо «Н» написано «Ч».

– Наверно, в литере кусочек от «Н» отломился, – пояснил Виктор Николаевич, – вот и получилось не «Руднев», а «Рудчев». Не на всех, конечно, марках, а только на части тиража.

– Он адмирал был, да? – поинтересовался Леша. – Это когда с фашистами бились?

– Да какая тебе разница! – отмахнулся Строков. – За его чины-звания нам с тобой денег никто не заплатит! А вот за ошибочку… Короче: у меня один знакомый, профессор, только несуразицы собирает, вроде этого «Рудчева». Дает по рублю за экземпляр. Уяснил? Вот ты и пошуруй их у своих дружков! Виду, само собой, не подавай! В филателии – как в спорте, главное – опередить, быть первым! А как опередить, я тебя научу. Может, слыхал, один мудрец сказал: «Знание – сила».

– Журнал такой есть.

– Точно. Темнотой и невежеством широких филмасс надо уметь пользоваться. Они не знают, а ты знаешь! Вот в этом и состоит твоя сила. Ты в спортлото играл когда-нибудь?

– Один раз… Пустой номер!

– А теперь представь, что тебе заранее известно, какие шары выпадут… Так и тут! Популярно я объясняю?

– Ага! – обрадовался Леша. – Значит, если я десять «Рудчевых» раздобуду – десятка моя?

– Моментально! У меня, как на космодроме, ты же знаешь. Только предупреждаю: червонцы просто так с неба не падают! Не надейся!

– А кроме этого капитана есть еще какие-нибудь ошибки, чтоб ребята не знали?

– Не все сразу. Аппетит у тебя, гляжу, отменный! Как бы желудок не испортил. Ну да ладно, покажу тебе еще одну марку. Называется «Фостер»…

– Тоже буква не так написана? – обрадовался Леша.

– Нет, тут другое. На некоторых марках перепутана дата. Надо брать такие, где на конце четверка. За каждую такую четверку по полтиннику.

Алексею хотелось спросить, кто такой Фостер, но он вовремя спохватился. Действительно, какая разница – платить будут не за то, кто он такой, а за дату, и то не за всю, а за последнюю цифру.

– Ты не только у ребят смотри! – предупредил на прощание Строков. – В воскресенье к больничке наведывайся, там такие личности появляются, мастодонты! У них, если пошуровать…

И пошел Алексей Оспищев шуровать.

Строков приезжал не часто – раз-два в месяц, обычно на выходные дни. Бабушке он понравился: обходительный, вежливый, а главное – слушать умеет. С пустыми руками Виктор Николаевич никогда не появлялся: то тортик, то коробку конфет незаметно на кухне оставит. А уж цветочек и ручку поцеловать – это обязательно. К нему иногда приходили люди – тоже тихие, скромные, непьющие.

Строков не кривил душой, когда представился Леше ученым-психологом. У него не было научной степени, он никогда не работал в научных учреждениях, и все-таки его с полным основанием можно было причислить к самым крупным экспериментаторам по вопросам психологии определенного клана людей, а именно – филателистов.

– Не всех, конечно, – скромно признался как-то Виктор Николаевич. – Настоящий коллекционер меня мало интересует, пусть с ним ВОФ возится – Всесоюзное общество филателистов! Мне подавай тех, для кого что марка, что пыжик, все едино – бизнес, сфера вложения капитала. Среди них попадаются такие экземпляры – пальчики оближешь! Хватают сходу, как щуки в начале апреля! Сейчас в филателию косяком валят. Ты думаешь, что их привлекает? Ну, кого-то картинки и прочая дребедень, а большинство прослышало, будто маркам никакая инфляция-девальвация не страшна, будто марки – всегда деньги. Вот и вкладывают! Надо, старик, учитывать это симпатичное обстоятельство, психологию изучать. Есть такая наука, самая главная в нашем деле. Про душу человеческую.

Не скупясь, делился Виктор Николаевич Строков своими знаниями с Алексеем Оспищевым:

– Не ленись, не ленись! Ищи! Филателиста, как и волка, ноги кормят! Услыхал, что у черта на куличках есть хоть какой завалящий альбом, – иди! Пусть на улице дождь, пусть град, а ты иди! Пусть тебе говорят, что там только макулатура, грибком прихваченная, ты все равно иди! Потому что в этой макулатуре встречаются жемчужные зернышки.

Познакомился Леша и с работой «дантиста» – так дядя Витя называл тех, кто превращает обычные зубцовые марки в беззубцовые раритеты. Сам Строков этим занятием не грешил, но лекцию о дантистах прочитал. И даже показал, как это делается. Когда Алексей спросил, почему бы не попробовать вырвать зубы одной-двум сериям, Виктор Николаевич строго сказал:

– Это не наша с тобой профессия! Я привык соблюдать технику безопасности.

– Не стой под краном? – показал свою осведомленность Леша.

– Верно: не стой под краном. А еще лучше: не трогать – смертельно!

Он не стал распространяться о том, что именно по соображениям техники безопасности перенес свои гастроли в провинцию.

Если бы знала Лешина бабушка, какое образование дает ее внуку обходительнейший Виктор Николаевич! Но она в Строкове души не чаяла. Оспищев тоже. Еще бы, ведь это дядя Витя сделал его самым богатым человеком в классе!

Другой бы на месте Алексея все свое богатство на те же марки тратил или в парке культуры в игровые автоматы спустил. Оспищеву деньги нужны были для другого. Он и до встречи с дядей Витей любил, чтобы ему подчинялись. Но тогда для этого у него имелось только одно средство – кулаки. Но тут оказалось, что рубль иногда срабатывает вернее и безопаснее самых сильных болевых приемов, которым Оспищева научил знакомый старшеклассник. Дашь человеку взаймы, а он отдать никак не может. Собственно говоря, это сразу видно, что не сможет, уж что-что, а финансовые возможности своих одноклассников Леша знал получше их самих. Но ему только того и надо! Потому что теперь должник у тебя в руках: что хочешь, то с ним и делай. Хочешь – верхом на нем всю перемену катайся, хочешь – прикажи голы в свои ворота забивать. Да мало ли что можно придумать, чтобы все видели, какая у тебя над человеком власть безграничная!

Особенно разбогател Алексей Оспищев после операции «Дорогие дяди и тети!».

Человек, не знающий психологии, никогда не додумался бы до такого мероприятия. А вот Строков додумался. Мысль о дорогих дядях и тетях мелькнула у него еще при первой встрече с Алексеем, но все руки не доходили. Дошли почти через год.

– Вырви-ка листок из тетрадки! – приказал он своему помощнику. – Напишем с тобой диктант, а то бабуля жалуется: «двоек» по русскому нахватал! А заодно и полезное дело сделаем.

И принялся диктовать:

– «Дорогие дяди и тети! Меня зовут Леша, мне десять лет, я учусь на „хорошо“ и „отлично“…»

Алексей с удивлением посмотрел на Строкова. Но тот предупредил его вопросы:

– Да, да, на «хорошо» и «отлично»! Пожалуйста, не отвлекайся, потом я тебе все объясню.

И Оспищев больше не отвлекался.

– «Учиться мне помогают почтовые марки, которых у меня очень мало, – продолжал диктовать дядя Витя. – А мало потому, что мама зарабатывает мало денег, а папа от нас ушел. Мама часто плачет, но когда я показываю ей марки, она улыбается и забывает, что от нас ушел папа. Особенно ей нравятся марки, на которых нарисованы разные картины. Но у меня таких марок совсем-совсем мало. Можно присылать и такие, на которых уже стоят печати, только лучше, чтобы без печатей. Марки присылайте по адресу…»

«Хорошист» сделал восемь ошибок. Виктор Николаевич терпеливо исправил шесть, а две оставил и велел Леше переписать письмо заново. Оно было отправлено в Новоуральское отделение Всесоюзного общества филателистов.

Результат превзошел все ожидания. Можно было подумать, будто новоуральцы, во всяком случае лучшая их часть, только о том и думали, чтобы выполнить просьбу Алексея Оспищева, хорошего ученика и такого заботливого сына. Марки посыпались, словно из рога изобилия, а вернее – из почтового рожка. Из них можно было составить чуть не полную коллекцию советской «Живописи». А сколько еще прислали зарубежных! Три месяца почтальон, чертыхаясь, носил Оспищеву бандероли и заказные письма. С ним делились марками взрослые и дети, целые классы и пионерские дружины. Но особенно много – тети.

Пятьсот сорок одна марка, двенадцать блоков, четыре кляссера, один каталог – таков был новоуральский урожай. Вот когда Леша понял гениальность идеи Виктора Николаевича!

Первый успех окрылил. Еще продолжали поступать дары с Урала, а на юг, к берегам теплого Черного моря полетело другое письмо.

В нем школьник-хорошист Алексей Оспищев с радостью извещал ветеранов филателии, что его избрали председателем клуба юных филателистов, который был создан при домоуправлении, что руководил клубом дядя Витя и что в их районе стало гораздо меньше драк и других неприятностей. Но потом КЮФ постепенно распался, потому что не хватало марок. И вот он, Леша Оспищев, без разрешения дяди Вити (последние слова Виктор Николаевич сам подчеркнул двумя жирными линиями) решил попросить помощи.

В конце письма школьник-хорошист информировал своих старших товарищей, что присылать следует не только «Космос» и «Спорт», которым увлекаются все ребята, но и другие марки, потому что дядя Витя советует собирать коллективную систематическую коллекцию.

И снова механизм доверия сработал безотказно. Особенно умилили убеленных сединами филателистов слова о сокращении драк. Более полугода с полной нагрузкой работал воздушный мост, по которому перебрасывались письма, заказные и ценные бандероли, посылки.

Виктор Николаевич не жадничал: многие дублеты отдавал своему помощнику.

Они уже заготовили третье письмо, но как раз в это время в местной пионерской газете появилась статья о девочке, для которой почтовые марки – единственное окно в мир. Вот когда Леша увидел дядю Витю взбешенным.

– Я же тебя предупреждал, – бушевал он, – читай газеты! Сколько раз надо повторять: неученье – тьма! Почему я должен узнавать о важнейшем событии, которое произошло в твоем городе, с опозданием на целую неделю? Почему?

Отбушевав, Виктор Николаевич приказал:

– Больше никаких теть и дядь! И вообще их никогда не было! Ты меня понял? Ни-ко-гда! Кто бы тебя ни спрашивал, ты ничего не знаешь!

Леша еще попытался спасти тонущий корабль, уж очень ему не хотелось вот так, за здорово живешь, отказываться от такого прибыльного дела:

– Почему? Какая нам забота до этой больной девчонки?

– Почему, почему! – снова взорвался Строков. – Потому что подражатели до добра не доведут! Понял? Это не я тебе говорю, это техника безопасности предупреждает! Нет, ты только подумай: прямо через прессу шпарят!

… Так состоялось заочное знакомство Леши Оспищева со Светой Кругловой. Мог ли он подозревать, что физрук пионерского лагеря «Текстильщик» и девочка, о которой несколько лет назад писала газета, – одно и то же лицо?!